Его супруга - по происхождению бельгийка. Мариза ван Дост, двадцати пяти лет (немного рановато для смерти).
      Роясь в их вещах, обнаруживаю маленькую гостиничную книжку, на которой от руки написан номер комнаты - 428, отель "Палас Куйясон", Шанзелизе.
      - Полицию вызывать? - спрашивает Матье.
      - Не вижу другого выхода. При таком происшествии поступить иначе глупость. Если все это скрыть, то "Пари-Детектив-Аженс" не сохранит и дня свою вывеску. Позвони им, Рыжий, но до того поторопись снять отпечатки пальцев с убитых, а также займись револьверами и всем, что нужно сделать до прихода полиции.
      Я понимаю, что неприятностей не избежать. Такое громкое дело не может не повлиять на карьеру частного детектива.
      - А что делать мне? - мрачно спрашивает Берю.
      - Дай объявление в газету. Я уверен, что в скором времени тебе придется искать работу, потому что мы вылетим в трубу.
      Что еще случилось второго июня
      Это похоже на грабеж, на мародерство, на налет партизан - настолько второпях снимаются показания, делаются фотоснимки и измерения. Надо бы подготовиться, черт побери, чтобы разобраться в случившемся. Что-то постыдное есть в том, как мы барахтаемся.
      Сначала у меня убили любовницу, затем взорвали перину кинозвезды. Мы допустили убийство американской четы у нас под носом, чуть ли не на наших глазах, и я становлюсь посмешищем со своим бессилием что-либо предотвратить. Посмешищем вместе со своим агентством и его модерновой доской на двери респектабельного дома.
      Мы быстро обыскиваем, рассматриваем, исследуем. Мы действуем, как одержимые. Главное - успеть.
      А в это время Кри-Кри лежит в прострации и продолжает дрожать. Из его рта вылетают невнятные звуки, но иногда в них можно разобрать такие непристойности, от которых меня тоже бросает в дрожь.
      Все мы - Берю, Рыжий и прихлебатели - переживаем трагедию вместе.
      Я регистрирую все: любую информацию. Все мои чувства обострились. Я похож на антенну.
      Иногда задаю вопросы Рыжему - коротко и резко. Он терпеливо и четко отвечает. Мы работаем в унисон, оперируем по наитию. "Ты не думаешь, что? "Именно, патрон". Вот и все. Иногда - просто жест. Он указывает на что-то, я опускаю глаза, мол, понял. Регистрируем. В наших сердцах рождается надежда.
      Работаем в гардеробной, но иногда раздается вопль, который заставляет нас вскакивать. И вдруг...
      - О, нет! Нет! Кри-Кри! Боже мой!
      Мы не понимаем, в чем дело, и бежим в ванную. Перед нами предстает страшная картина.
      Это - конец моей карьеры. Терминус! Полный провал, все погибло! Закономерный финал существования моего агентства. Я потерял будущее, заработок, а главное - свое имя и веру в себя!
      Кристиан Бордо лежит на диване. Он мертв: посиневшее лицо, выпавший язык, вытаращенные остекленевшие глаза.
      Мертв!
      Несомненно мертв!
      Умер второго июня, как сам об этом объявил. Страховая компания Тузанрикса потеряла кругленькую сумму в один миллиард франков (конечно, старыми).
      Три паразита-прихлебателя потрясены. Они похожи на вшей у трупа сдохшей собаки. Конец их беззаботной жизни, их мечтам. Пришла жестокая действительность.
      Матье склоняется над почившим актером и раскрывает ему рот.
      - Цианистый калий, - заявляет он.
      - Как это произошло? - спрашиваю бездельников так холодно, что окна могут покрыться изморозью.
      Поташ, заикаясь, бормочет:
      - Он принимал лекарство.
      - Какое лекарство?
      - Вынул из кармана что-то сердечное. Одну пилюльку. До этого он жаловался на больное сердце. Элеонора посоветовала ему что-нибудь принять.
      - Я же не знала! Я же не могла знать! - взвыла несчастная. - Откуда мне было знать!
      На нее грубо шипят, и она замолкает. Бебер продолжает:
      - Разговаривая, Кри-Кри раскрыл рот и проглотил пилюлю. И тут его глаза полезли из орбит. Он покачнулся и упал назад.
      Матье уже обыскивает карманы халата Бордо. Осмотрев тюбик с лекарством, он вынимает из него белую пилюлю и скребет ее перочинным ножиком.
      - Сомнений нет. Циан, - заявляет мудрый и всезнающий помощник.
      - Значит, вот в чем дело, - произношу я тихо. - Видимо, нашествие на дом было спровоцировано, чтобы подменить лекарство.
      Берю, который до этого исчезал на несколько минут, появляется с набитым ртом.
      - Кушать подано, - начинает он, но увидав Бордо, давится и замолкает, потому что вид актера не располагает к высказываниям.
      И все-таки он констатирует происшедшее:
      - Так! Значит, все-таки ЭТО случилось!
      - Да, - подтверждаю я, - случилось.
      Берю склоняется над трупом.
      - Все-таки до него добрались. Внизу, в холле, раздаются шаги.
      - Пока у нас есть тридцать секунд, позвони Старику. Нам нужен его совет. И пусть он откроет самый большой зонтик, чтобы защититься от обломков, которые сейчас полетят от нас.
      Конец страшного дня второго июня
      Да, зонтик понадобился.
      Трудно описать часы, последовавшие по прибытии полиции.
      Самый тяжелый день во всей моей сознательной жизни.
      Наконец-то, скоро полночь.
      А значит, настает третье июня, и у меня такое чувство, будто я от чего-то освободился.
      Самолет гудит мерно и глухо. Словно длинный-длинный вздох. Он набирает скорость, как живое существо.
      - Нельзя ли получить глоточек шампанского? - спрашивает Берюрье у воздушной хозяйки с таким видом, будто не хочет ее затруднять.
      - Безусловно, мадам, - отвечает ему прелестная блондинка.
      Нет, я не ошибся, она действительно назвала его "мадам".
      А так как сразу это понять трудно, то мне придется все объяснить.
      Часть вторая
      (В которой с обычным блеском рассказывается о конце первой части)
      Трудно вкратце передать все то, что нам пришлось пережить в это смутное время.
      Никогда не знаешь, с чего начать, особенно, если рассказ предстоит трудный. Какой путь избрать из всего пережитого? Даже вода течет по-разному. Рона и Сена - две реки, но Рона - чистая, а Сена полна грязи и червей. Видит Бог, мое дело похоже на Сену!
      Кри-Кри... Бомба в кровати, от которой он чудом спасся, благодаря находчивости и чутью Сан-Антонио. Затем появление супружеской пары, вооруженной револьверами, которую он ухлопал раньше, чем она его. И наконец, пилюли с цианом, которые ему подсунула чья-то преступная рука.
      Они добились своего и, тем самым, сделали мадам Валерию Бордо обладательницей миллиарда франков.
      Дав в полиции показания, я срочно смываюсь. В агентстве царит паника, каждый старается делать по-своему.
      Пальма первенства принадлежит Пино.
      Пино - мой старший помощник. Вторым идет Матье, потом - Берю.
      Они творят, что хотят, а я в это время переживаю тяжелейшую депрессию. Я спрашиваю себя: подходит ли мне частное дело? Не лучше ли вернуться в лоно префектуры, где со временем приобретаешь положение и теплое местечко. От этой мысли я впадаю в тяжелое отчаяние и готов умереть. Я не моту вслушиваться в гнусные намеки и читать издевательскую усмешку в глазах тех, кто еще вчера отчаянно мне завидовал.
      Тем не менее, я продолжаю действовать. Централизую всю информацию, добываемую моими помощниками, и даже, время от времени, успеваю утешаться со славненькой Клодеттой, которая в трудную минуту осталась нам верна.
      Пино поручаю версию Валерии Бордо. Матье должен найти фальшивых телефонных мастеров, а Берю - узнать все об американской чете.
      Раскладываю перед собой четыре чистых листа бумаги. Четыре. Называю их Завязка, Рыжий, Толстый и Загадка.
      Загадка - это то, что должно вскрыть истину: динамика всего происшедшего. Найти причину загадочных событий второго июня - значит разгадать преступление и найти убийц.
      Ничто так не нервирует, как чистый лист бумаги. Это - возможности, это - свобода. Он обещает, зовет действовать, заставляет шевелиться. Он ждет тебя, как любовница, настороженная, но обещающая многое.
      Я удерживаюсь от рисования на этих листочках карикатур, хотя очень люблю это делать. Точка, точка, нот и мек, получился человек... Но побережем листки для серьезных вещей.
      Первые вести поступают от Берю.
      - Мек! Я в гостинице. Двое американцев появились вчера. Они заказали один из лучших номеров еще несколько недель назад. Договорились письменно. Они из штата Небраска. У них ферма, называется "Ред Окс". Он занимались разведением скота. Из-за опоздания поезда они проторчали целый день в Лувре, так что сразу же отправились к Кри-Кри. Похоже, они не рассчитывали на тот прием, который получили. Я разрешил себе попасть в их номер и проверить вещи. У них были обратные билеты на завтра. Вещей почти нет, отсутствует даже запасная смена белья. Бездетные, о семье ничего не известно. Какие будут распоряжения, капитан?
      - Сходи в Интерпол и постарайся выяснить о них все, что можно. Кто они? Как живут в Штатах? Есть ли связи во Франции? И самое важное - откуда они знали о Кристиане Бордо?
      Второй звонок - от Пино.
      Все сведения, которые он получил и сообщил мне, тонут в чихании. У него хронический катар, а тут еще и грипп, так что каждая фраза сопровождается чудовищным чихом. И говорит он в нос, отчего хочется спросить, зачем ему рот?
      - Ну, что нового?
      - Хочу сказать тебе нечто интересное.
      По акценту можно подумать, что старик - тевтонец. Настоящий бош, баварец! А между тем, он приехал во Францию еще до 1870 года. Говорили, что он служил когда-то уланом.
      Пино заявляет, что ездил на место заседаний женского клуба, в который входит Валерия Бордо. Двенадцать путешественниц-робинзонок отбыли в назначенное время, но Валерия покинула их в Мадриде, во время промежуточной остановки, и вернулась в Париж. Она уехала на остров ПОСЛЕ СМЕРТИ МУЖА Остров - строго феминистский, на нем женщины вкушают пищу дикарей и прелести примитивной жизни.
      В заключении Пино своим неразборчивым голосом говорит о том, что хочет узнать, что она делала в Париже все эти дни.
      Постепенно на листочке белой бумаги копятся сведения. Пока я их классифицирую, Клодетта устраивается под столом у моих ног и напоминает о своем существовании нежным щекотанием моего "стержня". Она - прелестная женщина, но не любит, когда на нее не обращают внимания. В ее присутствии холодные воды Луары становятся кипятком. Вместе с тем, она - отличная секретарша. Впрочем, Мариза тоже неплоха, но более страстная натура. Она не выносит скуки и требует своего удовлетворения при любых обстоятельствах.
      Матье! Наконец-то!
      Он провел с Луизеттой целый час, но выяснил все досконально. Он предложил ей пойти в дансинг, где знакомый бакалейщик видел ее хозяйку. Персонал дансинга без труда признал на фотографии, которую показал Матье, мадам Бордо.
      Пока все сходится.
      Матье прекрасным почерком изложил все на бумаге, моему "гениальному уму" осталось только сделать нужные выводы.
      Внезапно на телеэкране моего стола появляется строка, которая не требует подписи под собой, настолько понятен ее автор:
      "Вы читали вечерние газеты? Скандал! Страховое общество толкает вас в грязь, и я не могу не согласиться с ними".
      На мою голову выливается целый ушат желчи, но, к счастью, я непосредственно не общаюсь с автором этой речи, ибо, в противном случае, дело не ограничилось бы словами. Страшно даже представить, что бы было!
      Я прикрываю экран, чтобы ничего на нем не видеть. Хотелось бы самому все проверить и осмотреть. Поехать на заколдованный остров? Встретить Валерию Бордо? Но, если... А почему бы и нет?
      Представьте себе молодую барышню высшего света: краснощекую, шепелявую, стеснительную, крикливую, смешливую, хихикающую, подмигивающую и тому подобное. Словом, истую феминистку.
      Она руководит "Клубом Евы", эта мадемуазель де Труавиль. Организовала мини-клуб робинзонок для миллионерш, ратует за освобождение женщин посредством возвращения в лоно природы.
      Несколько разочаровавшихся самок, недостаточно или слишком зацелованных, записались в клуб, внесли достаточно высокий годовой пай, и мадемуазель де Труавиль отправила их на один из атоллов Карибского архипелага. Одевшись в наряда "потерпевших кораблекрушение", они устремились к "животному времяпрепровождению".
      Они очень мужественны - эти отшельницы! Они вернулись к истокам человеческой истории. Мадемуазель де Труавиль упивается описанием своей высокой цели, своей миссии на земле. Она во всем разочаровалась, устала от надежд, слишком роскошной жизни, постоянных осад со стороны мужчин. Ей повезло даже - она провела несколько ночей в обществе трех арабов) и поняла, что надо изменить свою жизнь и жизнь подруг в лучшую сторону. Все это пришло сразу, ярким озарением. Она почувствовала, как увязает в тине благополучия и тунеядства. Она не знала, что избрать: самоубийство, проституцию, жизнь с прокаженными или еще что-то? Тогда и пришла в голову мысль о клубе робинзонок! Сколько страждущих душ ждало ее зова! Спасительница заблудших овечек! Один Нобель мог по достоинству оценить ее деяния, наградив соответствующей премией!
      Даю ей выговориться, понимая, что ей необходимо растратить запас своих слов.
      После этого предлагаю ей описать свой ПОДВИГ. Я так и говорю - ПОДВИГ.
      О, чудо! Она захлебывается от изумления, но это проходит, и она вновь устремляется вперед со всем темпераментом необъезженной кобылы.
      - Вам, мужчинам, даже писателям, ехать туда к моим овечкам?! Вы сошли с ума!
      Я тут же решаю этот вопрос, заявляя ей:
      - Если сошел, тогда, конечно, нет. А если "сошла"? Можно?"
      Новые данные о двух псевдо-женщинах
      Она внушительна и прекрасна - толстая Берю в клетчатой шерстяной юбке, в желтой шемизетке с красным рисунком и в рыжем парике, который приятно гармонирует с красными глазами, длинными накладными ресницами (под Карменситу) и неумеренной косметикой на ее очаровательном "личике".
      У нее есть "стиль", как говорят обыватели, скучно и однообразно проживающие свою жизнь. Правда, это несколько странноватый стиль таинственный и не без пикантности. Особенно привлекателен изгиб ее чувственных губ, покрытых толстым слоем ядовито-красной помады.
      Не только ее вид, она вся изменилась - наша толстенькая малютка! Мастерство и колдовство опытных людей превратило ее в баронессу Ацелину де Богроз де ля Рей-Фондю. У нее клипсы в ушах, браслеты на запястьях, кольца на пальцах. Все блестит и переливается, как тирольская каталка, увешанная бубенцами и колокольчиками.
      Лак темно-карминового цвета удачно скрывает все дефекты ее ногтей. Словом, она вполне отвечает тому образу, который ей предстоит играть.
      Надо сказать, что и я выгляжу неплохо, вполне бы мог сойти за девицу, коли бы судьба не сделала меня мужчиной и не наградила бы меня детективными наклонностями. Я тоже соответствую своей роли: жгучая брюнетка с высокой грудью, тонкой талией, в юбке с высоким разрезом. Клянусь, именно то, что надо! Если бы я встретил себя - в баре или на похоронах, то не стал бы сомневаться, что передо мной стоит женщина.
      Старенький гидросамолет, на который мы сели в Порт Жюль, все летит и летит. Сильно пахнет перегоревшим маслом и плесневелым конским волосом.
      Я устал. Мне хочется спать. Я вконец измотан. Мне наплевать на все. Черт с ними со всеми! Я потерял свою боеспособность, как нищий - медяк из рваного кармана. У меня болит душа. Меня сильно потрясли последние события. Все...
      Я засыпаю.
      Сплю я плохо, как всегда, когда чувствую себя скверно. Сон несчастных - продолжение горя. Он не приносит облегчения, а наоборот, усугубляет подавленное состояние. Отчаяние становится подсознательным, а это - еще хуже. Тонешь в зловонии тайн.
      Просыпаюсь рывком, мгновенно переходя к бодрствованию. Где я? Ах, да, самолет. Великолепная стальная птица несет меня через океан.
      Справа от меня храпит Берю.
      А слева какой-то масленый левантиец трет рукой мое бедро. Я смотрю на него в упор, а он улыбается мне своими белыми зубами, среди которых проглядывает один черный. Эта мелочь делает его в моих глазах отвратительным. Меня от него тошнит. Кариозный зуб заслоняет всю его фигуру. Я уже собираюсь хорошенько пнуть его в бок, но осторожность берет свое.
      А он продолжает жать мое колено, ловит мой взгляд. Зайчик! Он хочет показать мне, что у него есть ЧЕМ доставить мне удовольствие. Идиот, если бы он знал, что этого барахла у меня побольше.
      Он подмигивает мне. Ресницы у него длинные, шелковистые - как раз для обольстителя. Он прокашливается и обращается ко мне на корявом французском языке:
      - Вы француженка, прелестная мадам?
      Его улыбка похожа на кокосовый орех, в который всадили серую жемчужину - кариозный зуб.
      Я наклоняюсь к нему, он начинает потеть от волнения. Его желание рвется наружу.
      Тогда я игриво и негромко говорю ему.
      - Отстань от меня, грязная свинья!
      Его рука улетает с моего колена с той же скоростью, с какой жаворонок улепетывает от выстрела.
      Наш пилот, солидный пожилой человек с сединой в волосах, в синей рубашке с погонами и засученными рукавами частенько бросает на меня недвусмысленные взгляды, как бы подбадривая и успокаивая в отношении моего перевоплощения в девицу.
      - Неужели вы собираетесь присоединиться к этим отшельницам? - ревет он, обращаясь ко мне и пытаясь перекричать рев моторов.
      Я грациозно киваю головой.
      - Что за фантазия - сумасбродничать с теми чокнутыми? - настаивает он. - Красивая, здоровая девушка... Вы что, двуполая?
      - Что за вздор?
      - Нет, у вас в лице что-то есть... Словом, вы наверное, любите девочек?
      Берю, который прислушался к нашему разговору, разразился гомерическим хохотом, причета, явно не женским. Я криво улыбаюсь: мол, что касается любви к женщинам, то мне не занимать желания.
      - Она-то? - щебечет моя солидная матрона. - Самая большая кокетка и вертушка, но при всем при этом - девственница и мужененавистница!
      Гидтюавиатор корчит скорбную мину.
      - Черт возьми! Неужели вас никогда не тянуло поиметь дело с мужчиной?
      - Решительно нет, - умирает от смеха Берю, который наслаждается ситуацией не меньше, чем это бы сделал Фрейд.
      - А вы пытались попробовать? - продолжает авиатор.
      Я стараюсь отойти от скользкой темы и глупо кудахчу, что должно означать невинный смех.
      - Впрочем, гомосексуализм - болезнь века, - комментирует пилот, - Я этого не понимаю! Предпочитаю быть мужиком. Свою первую победу я одержал над родной теткой Ольгой. Мне едва исполнилось пятнадцать лет, а ей было под сорок. Ее мужу необходимо было отправиться за границу, и она не захотела оставаться одна, переехала жить к нам. Мы жили тогда в трехкомнатной квартире. Меня переселили с матрацем на пол, а Ольга заняла мою кровать. Ее присутствие, да еще ночью, приводило меня в трепет. Уже несколько лет я почитывал кое-какую литературу, в общем, знал, что к чему. Ольга была полной, как вы, мадам, - он оборачивается к Берю. - Наконец, я не выдержал. "Я замерз", - заявил ей, залезая к ней под одеяло. Она не ответила, а я продолжал дрожать, но не от холода, а от волнения. Я по наследственности приобрел приличный член. У моего отца был такой же, а вот мой сын Жульен перегнал меня - у него настоящий шланг! Когда тетка почувствовала, как моя "принадлежность" ворочается и трется о ее пухленькие ляжки, она испугалась, подумав, что в постель забрался уж, и решила проверить это. Только она взяла мой "пробойник" в руки, стало ясно, что отступать поздно. Я тут же задрал на ней рубашку и начал тискать ее пышный задок. Она выпустила мой "керн" только тогда, когда он вошел в ее богатую "скважину". Ха! У нее все было расположено так удачно, что я засадил в нее свой "штуцер" еще тогда, когда она прикидывалась недотрогой и не раздвигала ноги. Зато потом, ее ляжки распахнулись, как ворота! Эх, дамочки! Если бы знали, как мы жили с Ольгой! Она часто говорила мне: "А ты, малыш, посильнее взрослого мужчины!" Потому что, как выяснилось потом, у ее мужа был член, похожий на маленький маломощный крантик.
      Все это рассказывается с неподдельным экстазом. Я делаю вид, что не знаю, куда деваться от смущения, а Берю сидит в своей тарелке.
      - Если бы вы пережили такие моменты, девочки, вы не поехали бы на этот дурацкий остров и не стали бы есть их стряпню даже под майонезом.
      Я отрываю его от сладких воспоминаний:
      - А часто вам приходится летать из Порта Жюль на остров Фумиза?
      - Как когда. Когда прибыли эти курицы, я несколько раз летал туда снова.
      - Ах, вот как?
      - Да, привез туда двух женщин.
      - Двух! - не могу не воскликнуть я.
      - Да. Одна из них - недурненькая шатенка с лицом в веснушках. Я почему-то люблю веснушки, они меня возбуждают. Впрочем, меня многое возбуждает. Может быть, из-за вибрации самолета?
      - Может быть, - легкомысленно соглашается с ним Берю. - Ваша балалайка трясется будь здоров, будто между ног засунули вибратор.
      К счастью, его последние слова заглушает шум самолета. Мы идем на посадку, и гул моторов усиливается.
      Когда летишь на самолете, который совершает посадку на морскую поверхность, создается впечатление, будто погружаешься в пучину вод, как "Вечерняя Звезда" Мюссэ. Волны шипят, как гейзеры, взлетая выше винтов. Кажется, что мы тонем, невольно охватывает беспокойство. Но, когда воды опадают, над морем вновь сияет солнце, и перед нами открывается бескрайний горизонт.
      Ладно, наконец-то все успокаивается. Морская птица перестает ворчать и трепыхаться, превращаясь в большую желтую утку, покачивающуюся на волнах.
      Я вижу длинный деревянный причал, к которому направляется наш аппарат. Вылезать из самолета неудобно, мешают проклятые юбки. Берю спотыкается и едва не ныряет, но авиатор и я успеваем подхватить его, каждый со своей стороны. Он так громко начинает сквернословить, что это скорее бы подошло пьяному грузчику, а не баронессе.
      Когда мы оказываемся на земле, пилот глубокомысленно и резко заявляет:
      - Если все дамы высшего общества выражаются таким образом, я предпочту иметь дело только с кухарками!
      Что такое рай?
      Это не то, что мы учили по священному писанию. Скорее, раем можно представить этот остров, хотя здесь и нет Господа Бога, который бы встретил нас.
      Достаточно посмотреть на белый пляж, на море, гораздо более синее, чем небо, на кокосовые пальмы, в кронах которых суетятся такие птицы, каких не увидишь даже в зоологическом саду! Воздух напоен чем-то ароматным и душистым. Песок усеян блестящими раковинами. Становится понятным, что жизнь здесь простая, ясная и бесценная своим покоем и тишиной. Мы должны познать это на деле.
      Два наших чемоданчика уже выгружены из самолета на берег.
      Гидросамолет дает задний ход, разворачивается и плывет в открытое море среди изумительных валов пенящейся воды. Мы остаемся одни со своим багажом. Наши юбки развеваются на опьяняюще душистом ветру, как флаги на мачтах.
      Нереальная мирная тишина впечатляет, запахи буквально кружат голову.
      - Что? Разве не здорово? - спрашивает меня Берю.
      - Конечно, здорово. А дальше что? Мы подхватываем свой багаж и по деревянному настилу добираемся от причала до самой кокосовой рощи.
      - Но где же паши сестры? - посмеивается Берю. - Нельзя сказать, что остров сильно населен. Робинзон да Пятница, но и тех что-то не видно.
      В это мгновение, словно в ответ на его слова, раздается длинный мелодичный вопль со стороны рощи:
      - Ха-у-у-у!
      Песня островов.
      Мы пытаемся откликнуться голосом евнухов:
      - Ха-у-у-у!
      А затем мы видим, как навстречу нам идет существо, пол которого определить весьма трудно, и которое никому нельзя рекомендовать на то время, когда жена уезжает отдохнуть и надо присмотреть за детьми.
      Это брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в подобие шкуры пантеры. Она до такой степени загорела, что кажется туземкой. Она бежит нам навстречу и хохочет, обнажив белые зубы.
      - Привет, привет, дорогие сестры! - щебечет нежное создание.
      Ее шкура развевается, и мы убеждаемся, что она вовсе не бесполая, как показалось нам вначале. От нее приятно пахнет тропическими цветами, нежной кожей и вольной жизнью на свежем воздухе.
      Она прижимается к нашим гуттаперчевым грудям и пылко целует нас, опьяняя свободой, радостью жизни, весной.
      Берю выбит из колеи, не знает, как держаться. Его выводит из строя любое прикосновение женщины, а тут - поцелуй, близость тела лесной богини, такого теплого, гладкого, аппетитного. Ему придется держать себя в узде и быть готовым не поддаться таким искушениям. Черт, надо было заковать его в предохранительный панцирь!
      Женщина продолжает:
      - Меня зовут Антига. Мне поручено заниматься вопросами благоустройства дорогих сестер. У вас есть боны на пребывание здесь?
      Я начинаю рыться в своей сумочке с неловкостью пожарника, который пытается чинить свои часы во время пожара тридцатиэтажного дома. Все преимущества переодевания налицо!
      - Вот купоны.
      Ока благодарит и листает пеструю пачку листков.
      - Вы Аделина?
      - Да, моя цыпка.
      - А вы Жозефа?
      - Точно.
      - Как путешествие?
      - Это было так утомительно.
      - Ну, здесь вы все забудете. Волшебный уголок. Второго такого, пожалуй, и нет.
      - Я в этом убеждена.
      - Вас поселить вместе?
      - Да, желательно.
      - Я поселю вас с Юдифь и Аглаей, наши хижины рассчитаны на четверых.
      Разговаривая, мы углубляемся в рощу. Чудесная свежесть охватывает нас. Пальмы и кокосовые деревья венком охватывают небольшой холм округлой формы.
      Взойдя на него, мы невольно вскрикиваем от изумления и едва не захлебываемся от восторга. Рай, который нам почудился возле причала оказался только чистилищем - истинный, настоящий рай оказался здесь!
      Сад Эдема, полный цветов, кущи зеленых растений, журчащие ручьи. Островок на острове, трудно даже представить. Какое-то уникальное место! Нельзя поверить, что это не сон.
      В этом обширном небесном саду стоит с полдюжины хижин, усыпанных цветами. Перед каждой - своего рода патио, наполненное проточной водой и усаженное лотосами, а около них - заокеанские дивы, возлежащие в синих и оранжевых креслах. Некоторые предпочитают лежать просто на траве, положа головы на колени своих подруг. Большинство из них молоды и недурны собой. Из недра сада льется сладостная музыка.
      Мой Берю подавлен этой картиной, этой необычайной картиной!
      - Бог ты мой! Это что-то удивительное, и как было бы обидно, если бы мы не увидели этого!
      И тогда он делает то, чего я никогда не ожидал от него. Берю опускается на колени и, сложив руки крестом на груди, будто человек, нашедший землю обетованную, начинает декламировать:
      - Господи, Боже мой! Теперь можно и умереть! Больше не для чего жить я видел всю красоту мира!
      Ночь на лысой горе
      Все хижины абсолютно одинаковы. Вероятно, одна из них принадлежит самой мадемуазель де Труавиль.
      Волшебник Мерлин не смог бы построить лучше. Берю, человек голого инстинкта, говорит только неразборчивыми возгласами и восхищениями, восклицаниями.
      Трудно себе представить что-нибудь более пленительное, чем эти легкие постройки из бамбука и стекла. Веранды выходят на море. В каждой хижине имеется лоджия, кухонька, холодильник, набитый шампанским, четыре кровати, расположенные звездой, и шкафчики для одежды. Я пищу об этом для того, чтобы сказать, как здесь удобно и красиво жить.
      А как едят! Приготовлением пищи ведает дама из Лиона, у которой в Париже ресторанчик типа забегаловки близ Опера. Это настоящая мечта!
      Теперь опишу наших соседок по хижине - Юдифь и Аглаю. Боже мой! И как только такие красавицы могут отойти от мира?! Две девицы в расцвете лет! Настолько красивые, что моментально вызывают желание помочиться под себя, взвыть на луну, как койот, и сделать еще миллион разных глупостей от восторга, который испытываешь, когда видишь, как они облачаются в тончайшие сетчатые ткани, благо их в гардеробе - в изобилии.
      Обе они - блондинки, светлее шведок. Не вульгарные, крашенные перекисью, а самые натуральные. Нет ничего легче убедиться в этом, так как они разгуливают в чем на свет появились. Все, что наши глаза жадно созерцают, золотистое и прелестное.
      Они встречают нас крайне радушно, не выказав удивления даже по поводу невероятной фигуры баронессы, то есть моего Берюрье. Они помогают нам устроиться и знакомят с обстановкой - показывают, где ванная, где массажная, где гардероб. Они наперебой рассказывают о феерии жизни на острове: солнце, море, подводная охота. Днем они спят под пальмами, на которых щебечут птицы. Им вторит пение молодой певицы-туземки, которую клуб разумно пригласил на остров.
      Вечера особенно хороши. Они доставляют настоящее наслаждение и побуждают к совершению безумств. Наши прелестные сожительницы здесь уже третий раз и считают, что самое плохое на острове - это отъезд, прощание с райским уголком. Они уверены, что настанет день, когда они останутся здесь навсегда.
      Обе они замужем. У одной муж - крупный шведский банкир, у второй датчанин - виноторговец. Женщины встретились в Акапулько, познакомились и подружились. Они вместе стали путешествовать по Европе, где и узнали о существовании "Клуба Евы". Они записались в него, и вот результат! Ах! Если бы все мужчины Старого и Нового Света навсегда провалились ко всем чертям, чтобы не мешать им жить!
      Когда мы с Берюрье остаемся вдвоем, он говорит:
      - Трудненько будет оставаться в таких условиях бабой, дорогая Жозефа.
      Даже наедине мы называем друг друга женскими именами, чтобы не проговориться.
      - Кому ты это говоришь... - вздыхаю я.
      - А ты сможешь оставаться каменным, когда эти мамзели станут перед тобой раздеваться?
      - Безусловно, - уверенно и без колебаний отвечаю я. - Но надо было прихватить с собой побольше брома. Берю подскакивает.
      - Брома? Всякое успокоительное - это насилие над природой, мек!
      Мы переодеваемся. Аделина накидывает цветастый пеньюар, а я - светлое эпонжевое платье для пляжа. После этого мы выходим знакомиться с сестрами.
      Есть что-то монастырское в такой жизни - недаром эти чокнутые зовут друг друга сестрами.