Луизетта не удерживает мою предприимчивую руку от агрессивных действий. Она подносит ее к губам и начинает тихо и нежно ее целовать. Эта блондиночка соскучилась по ласке. Примитивный Поташ мог довольствоваться одной жратвой, но Луизетте нужно нечто большее.
      - Вот вы - совсем другой, - шепчет она. Я не спрашиваю, какой "другой" - я все понимаю. Склоняюсь над ней, целую нежную шейку и похлопываю ее по бедрам.
      - Ты-то, случаем, не парень? - говорю я, шутя. Недавно в коридоре я прекрасно рассмотрел через прозрачную ткань рубашки молодую поросль ее маленького ботанического садика.
      Однако, она всерьез воспринимает мой вопрос.
      - Да нет, посмотрите.
      И я вижу.
      Она - истинная блондинка и блестит, как золотая статуя летним днем. Я вижу ее крупное, упругое тело. Я чувствую, как нарастает ее желание по мере того, как мои руки скользят от горячих бедер к ее нежным грудям и обратно.
      Я крепко прижимаю ее к себе, так она чувствует себя увереннее. Ей не нужны разные тонкости и ухищрения, ей нужна ласка и нежность. Когда я встречаю таких обездоленных девочек, всегда стараюсь уделить им побольше внимания. Учу их верить в себя, становлюсь для них Пигмалионом. Но жизнь пришпоривает со всех сторон, заставляет стремиться вперед и вперед. Бежишь вдоль железнодорожного полотна и не можешь ухватиться, вскочить на подножку вагона, только на секунду касаешься его поручней.
      Я нежно целую ее в шею, ласково сжимаю круглые груди, прикасаясь пальцами к ее подрагивающим бедрам. Она не замечает того, как мы оказываемся в постели, крепко обнявшись.
      Я кладу ее на спину и высвобождаю свой "реквизит". Я тискаю ее тело, и Луизетта закрывает глаза. Однако, они широко раскрываются, когда я вонзаю в нужное место свой "стержень". Легкая тень набегает на ее личико, так как я до упора углубляюсь в нее. Но тут ее тело расслабляется, и Луизетта начинает тяжело дышать. Несмотря на возраст, она оказывается неопытной, и я получаю огромное наслаждение, обучая ее искусству любви. Она проявляет примерное прилежание и старательность.
      А затем, когда она начинает приводить себя в порядок, я возобновляю свои расспросы.
      - И все-таки, Луизетта...
      - Да, месье?
      "Месье"! После всего, что произошло между нами! Стоящая девушка. Такие - просто бесценны в роли прислуга, потому что большинство "куколок" после первой же проверки на девственность начинают называть хозяина "миленьким".
      - Эту бомбу...
      - Да?
      - Кто же мог подложить ее туда, кроме тебя?
      Ей кажется, что я обвиняю ее. Она вскакивает и начинает возмущаться, забыв накинуть на себя рубашку. А это - довольно опрометчиво с ее стороны, потому что, глядя на ее восхитительные формы, я опять впадаю в игривое настроение.
      - Вы серьезно так думаете?
      - Нет, моя прелесть. Но именно поэтому, я и спрашиваю. Должен же кто-то быть, кто-то, причем из домашних, подложил бомбу. Для постороннего проникнуть в спальню Кри-Кри весьма затруднительно.
      - Что вы хотите узнать от меня?
      - Когда ты стелила его постель?
      - Под вечер, потому что Кри-Кри не участвовал в дневных съемках и встал очень поздно.
      - С того момента в комнату кто-нибудь заходил?
      - Нет, никто. Только ремонтники с телефонной станции.
      - Кто такие?
      - Хозяин хотел установить аппарат, фиксирующий телефонные разговоры, и автомат, отвечающий на звонки. Он хотел выяснить, кто же ему звонит и угрожает.
      - Эти люди долго работали в доме?
      - Они приходили вчера и позавчера, и должны явиться еще сегодня.
      - А кроме них, кто еще?
      - Почтальон, но он давно обслуживает наш квартал, мы хорошо его знаем, и в дом он не заходит.
      - Спасибо.
      Видя, что я собираюсь уходить, Луизетта мрачнеет. Видимо, она ждала, что я еще немного побуду с ней.
      - Вы уходите? - спрашивает она.
      - Да, надо проверить дом, вот только влезу в свои брюки.
      - Мы еще увидимся?
      В глубине души знаю, что нет, но говорить ей об этом - жестоко. Приходится отвечать уклончиво, оставляя ей надежду, но не связывая себя какими-либо обещаниями.
      - Было бы очень печально не встретиться еще раз, Луизетта.
      Горячий поцелуй. Может быть, остаться? Она - способная ученица.
      - Спокойной ночи или утра!
      Регистрационный аппарат находится в металлическом кессоне на кухне. На его красном корпусе я читаю марку, название и адрес агентства. В эту ночь моя команда бодрствует, так как в любой момент может понадобиться подкрепление.
      Матье беззаботно дрыхнет в секретном кабинете агентства. Только после шестого звонка, он отвечает мне голосом, похожим на переваренное варенье.
      - Рыжик, ты один?
      - Э-э-э... Да.
      - Так с кем же?
      - С Клодеттой.
      - А я-то думал, что ты питаешь слабость к Маризе.
      - Так оно и есть, но сегодня вечером она не могла... Одно предполагаешь, другим располагаешь. Я вам нужен, патрон?
      - Ты знаешь агентство Резольди?
      - Что, тайный телефон?
      - Да, его устанавливают у Кристиана Бордо, и мне нужны сведения о рабочих, которые производят установку.
      - Узнаю, как только откроется их контора.
      - Ты меня не понял. Эти сведения мне нужны сейчас!
      Наступает молчание. Я слышу, как Рыжий в недоумении скребет затылок.
      - Но, патрон...
      - Я и без тебя знаю, что сейчас - десять минут шестого.
      Весь этаж освещен.
      Кри-Кри не может уснуть, несмотря на усталость и снотворное. Он сидит в коридоре, в компании Берюрье. Толстяк стоит перед ним, почесывая поясницу. С повязкой у Кри-Кри - отвратительный вид, и мне невыразимо жалко его. Мой помощник отечески отчитывает его.
      - Послушайте, старина, если вы не возьмете себя в руки, то утром вас придется кормить с ложечки. Если распускаешь свои нервы, они окончательно сдают. И тогда что? Психбольница, во всей ее красе: уколы, души, смирительная рубашка. Тем более, в вашем ремесле, где все так распущены. В газетах я читал про вашу жизненную дорогу, и между строк видел теплые компании и оргии - все, что вредно для здоровья. Ну, не распускайте нюни, Кри-Кри. Выпейте еще капельку и спите.
      - Я не могу.
      - Почему?
      - Я боюсь. Я знаю, что сегодня умру.Тут Берюрье, которому страшно хочется спать, начинает сердиться.
      - От тебя тошнит, жалкий мек [Мек - человек.]. Черт возьми, ты тряпка, ничтожество. Ты что, червяк? Мокрая курила? Что? Тебя кто-то укусил за одно место?
      Он продолжает в том же духе, все сгущая и сгущая краски.
      Актер терпеливо слушает.
      - Мне нужен револьвер, - заявляет он. Мой толстяк возмущен.
      - Ну да? Револьвер! А еще что? Чтобы ты сам себя грохнул? Или возьмешь, да пристрелишь девку, когда она принесет тебе какао. Кто знает, что тебе может взбрести в голову? Сан-Антонио, ты слышал этот бред?
      Кристиан Бордо подзывает меня.
      - Господин Сан-Антонио, я умоляю вас дать мне револьвер. Он - в ящике испанского столика в моей комнате.
      - Огнестрельное оружие противопоказано нервным людям, господин Бордо.
      - Вы не понимаете. Я, наоборот, успокоюсь. Чего вы опасаетесь? Самоубийства? Разве я похож на человека, способного на такое? Если бы я собирался умереть, разве я боялся бы смерти? А что касается несчастного случая, то будьте спокойны - я использую оружие только в том случае, если мне будут угрожать. Я - не убийца.
      Я колеблюсь.
      - Сходи за револьвером, Берю, - наконец решаю я.
      Мой помощник пожимает плечами, презрительно хмыкает и отправляется в разрушенную комнату нашего беззащитного козленка.
      - Я не хочу, чтобы вы сообщали в полицию о том, что здесь произошло ночью, - заявляет актер. - Во всяком случае, до третьего. Потом мне будет все равно.
      По правде говоря, это меня устраивает. Бывшие мои коллеги могут найти, что я слишком активен. Тем более, что убийство Инес еще не распутано.
      А достойный Берю издевается, разжигая свое недовольство. Он рассматривает кобуру и кольт, словно видит их в первый раз. Кольт "кобра" никелированная игрушка со светлой деревянной ручкой.
      - Ну и оружие... Прелесть! Уж не подарочек ли это вашей мамаши своему супругу в день свадьбы? - иронизирует он.
      Затем, не обращая внимания на нетерпеливо протянутую руку Бордо, он откидывает барабан и смотрит в него.
      - Э, да он же пустой! Ни одной пульки!
      - У меня их украли.
      - А они были? Вы точно помните?
      - Конечно! Но все равно, дайте мне его. Успокоенный Берю протягивает ему оружие.
      - Ладно, пользуйтесь им вместо пресс-папье. Если бы знать...
      Кто мог подумать, что в ближайшие часы из этого пустого револьвера Кристиан Бордо убьет двух человек? Потом я долго размышлял, как же так, меня, Сан-Антонио, профессионала и виртуоза, элементарно обвели вокруг пальца? Если бы я был автором полицейских романов, то придирчивые читатели тут же обвинили бы меня в дешевых эффектах и в том, что жен...
      Но... Ладно. Видимо, у меня действительно притупилось чувство осторожности. Два трупа! Но что было, то было.
      Берю предлагает поискать что-нибудь выпить. Он вполне освоился в доме и ранее заметил в холодильнике бутылки.
      Не ожидая нашего согласия, он уходит.
      - Пойдемте, Кри-Кри.
      - Куда?
      - В комнату вашей жены. Идем, идем. Вам не стоит оставаться в коридоре. Выпьете содовой, а потом попытаетесь уснуть.
      Двадцать пять минут седьмого
      Звонит телефон.
      Кристиан вскрикивает и садится на белоснежные простыни кровати своей отсутствующей супруги. Берюрье громко и беззаботно храпит, наверстывая упущенное время.
      Я вскакиваю с кресла и при слабом свете ночника ищу телефон. Он оказывается на туалетном столике, за целой выставкой флаконов с духами, каждый из которых стоит не меньше месячного заработка хорошего рабочего.
      - Слушаю.
      - Мне надо поговорить с... Э, да это же вы, патрон! - не сразу узнает меня Матье.
      - Говори, Рыжий, я - весь внимание.
      - Мне удалось дозвониться до директора.
      - Чудесно! Ну, и что же?
      - Аппарат Бордо заказывал, но его еще не устанавливали.
      - Этого я и опасался.
      - Я позволил себе еще немного порасспросить этого директора, без вашего разрешения. Я думаю, кто-то пробрался к вашему артисту под видом служащего этого агентства.
      - Я предполагаю то же самое.
      - Следовательно, им нужен был аппарат, в противном случае, они сразу же выдали бы себя. Да и глупо было соваться к артисту без соответствующего антуража. Надо было узнать, кто покупал такие аппараты в эти дни.
      - Ты - большой мудрец, Матье.
      - Я выяснил, что аналогичный аппарат был приобретен покупателями якобы из Швейцарии, которые очень интересовались его устройством, будто бы для установки подобных у себя. Директор лично разговаривал с ними, но сообщил мне, что с ними беседовали и другие лица. Он сообщил их имена и адреса. Что мне делать теперь?
      Матье доволен. Он уже вполне проснулся и, видимо, сверкает, как и его шевелюра.
      - Кто это? - слабо бормочет Бордо.
      - Мой сотрудник, не волнуйтесь.
      Безумная история второго июня
      (продолжение)
      Восемь часов
      Яркое солнце искрится на стеклах столовой. Мы смакуем жареные гренки из крестьянского хлеба, присланные Бордо из Бретани. Берю чавкает, пережевывая салат из омаров. У него от недосыпания покраснели глаза, как, впрочем, и у Кристиана, вид которого произвел бы панику в съемочном павильоне. Он почти не ест - довольствуется тем, что маленькими глоточками пьет крепкий черный кофе.
      Берю, который имеет привычку говорить с набитым ртом, обращается к нему:
      - Тебе, мек, надо бы поесть - это тебя поддержит. Понятно. Он перешел со звездой на "ты" так естественно, что тот и не думает обижаться. Наоборот, мне даже кажется, что от фамильярности Берю ему стало теплее на сердце.
      - Я не голоден.
      - Ешь насильно.
      - Не могу.
      Берю запихивает в себя фунт хлеба, намазанного не менее, чем полуфунтом шаронтского масла, и толстым слоем апельсинового варенья (у него явно проявляются бретонские вкусы с тех пор, как он начал вращаться в высшем обществе) и при этом бурчит:
      - Видишь ли, мек, я боюсь, что ты, и впрямь, готовишь себя к похоронам. Жизнь твоя, словно метелка, которую схватили за волосы, вместо ручки. Лучше бы ты миловался с девками, у которых полный бюстгальтер мяса, чем со своими худосочными полуфабрикатами. А за завтраком бы ел и пил. Вставал бы рано, ходил бы гулять, завел бы себе хорошего пса. И жизнь показалась бы тебе совсем другой. Не было бы и дурацких снов. Держу пари, что ты никогда не ходил ловить устриц по утрам! Ну-ка, сознавайся! Так что же хорошего ты видел? Знаешь, как хорошо в поле, когда на траве лежит роса, а ты идешь и раздвигаешь траву босыми ногами. А сморчки? Найдешь один - ищи и второй, они всегда растут парами, как полицейские на ночных улицах.
      Звонок телефона завершает его лирическое излияние. Луизетта выходит в гостиную и снимает трубку.
      - Господин Гольд?
      Артист метает на меня многозначительный взгляд своего единственного глаза (второй спрятан под повязкой).
      - Держу пари, что это - ОНИ.
      - Что за "они"? - спрашивает Берю.
      - Мои мучители. Обычно они говорят, что это - продюсер или режиссер.
      - Гольд - продюсер?
      - Вообще-то, это - Гольдштейер Мейер Леви.
      - И ты боишься подходить?
      - Каждый раз, когда я слышу их адский хохот, мне становится не по себе.
      Я бросаю салфетку на стол.
      - Разрешите, Кристиан?
      Он кивает головой. Я беру трубку.
      - Алло!
      На том конце провода отзывается далекий голос.
      - Алло! Кри-Кри? Что за дурацкие штучки? Меня подняли с кровати и заявили, что ты скончался!
      - Кто вам звонил, господин Гольд?
      Он мнется.
      - Это не Кри-Кри?
      - Я передаю ему трубку, но скажите, кто вам звонил?
      - Откуда я знаю? Какой-то тип сказал, что он - журналист Франсуа.
      - Что за Франсуа?
      - Он сказал именно так. Впрочем, кажется, Франс Суар. А кто вы? Бебер? Людо?
      - Минуточку, сейчас возьмет трубку Кри-Кри.
      Актер идет уже к аппарату. Перед тем, как передать ему трубку, шепчу:
      - Кто-то ему сказал, что вы скончались. Посмейтесь над этим и скажите, что слегка поранились, упав с лестницы.
      Наш подопечный начинает бесконечные переговоры. Узнав, что сегодня Бордо сниматься не сможет, продюсер начинает так вопить, что слышно даже в комнате и, вероятно, на улице. Начинает беситься и наш Кристиан. Он кричит, что ему наплевать на неустойку, экспертизы, прессу, рабочий план и на то, что партнерша сможет сниматься только через три дня. После этого он резко бросает трубку на рычаг.
      - Это - как раз то, чего я боялся, - говорит он.
      - Что именно?
      - А то, что сейчас он споется со всей компанией: страховщиками, директором, заместителем продюсера, редакторами газет. Форменный бардак! А что, если на свой риск взять и уехать?
      Я морщусь.
      - Это не в наших интересах. Все бросятся вас искать. И найдут без липшего труда, потому что вы - слишком известны. Лишние хлопоты...
      Намазывая себе четырнадцатую тартинку, Берюрье бурчит:
      - Надо на все наплевать и сидеть дома, не обращая на них внимания.
      Почти девять часов
      Меня вызывает Матье. Он с трудом нашел того типа, который продал аппарат, потому что тот собирается разводиться с женой и редко ночует дома. Матье поймал его на работе и получил описание примет двоих покупателей, которые наспех придумали причины покупки аппарата типа "кар".
      Матье предлагает порыться в архиве и установить их личности. Я соглашаюсь и предлагаю явиться сюда, чтобы поговорить с Луизеттой. Приходится быстро заканчивать разговор и вешать трубку, потому что в прихожей беспрерывно звонит сигнал, кто-то все время приходит и уходит, в доме - настоящий ад.
      По нашему плану охраны Кри-Кри, должны входить только те, кто обязан это сделать. Сам Бордо должен лежать в спальне жены, а три телохранителя в приемной будут сдерживать осаду посетителей. Их объяснения должны ограничиваться следующим: Бордо упал с лестницы и повредил себе надбровье. Врач поставил ему пиявки, предписал неделю отдыха. Никаких волнений. Объяснение простое и правдоподобное. Умалчивать правду всегда труднее, чем несколько подкорректировать ее. Потом приходит на помощь забывчивость, и все входит в норму.
      Первым верит в такое объяснение Гольд. Он именно такой, каким я его представлял: немного карикатурный и, вероятно, слишком довольный собой. Толстенький, кругленький, с большим бугристым носом и отвисающей нижней губой, словно, чашка цирюльника. Он одет во все серое - пальто из верблюжьей шерсти, заблестевшее от постоянной носки, шляпа, потерявшая форму, огромная булавка в галстуке, выполненная в форме руки, сжимающей жемчужину. Сквозь пальто выпячивается чековая книжка, воротник засыпан перхотью. Разговаривая, он жестикулирует, как итальянский гид, лицо дергается от тика, руки беспрерывно ощупывают карманы, проверяя, не обчистили их, случаем.
      Но несмотря на все, это - славный человек, вероятно, любящий и любимый дедушка в своей семье. Его сопровождает длинный и печальный человек, который оказывается талантливым режиссером-постановщиком.
      Гольд взбегает по лестнице, наступая на пятки Луизетте, и вопит, что кино - чистое разорение, что с актерами много нянчатся, что он терпит огромные убытки. Но таково его ремесло, в котором бывает страшно только первый раз, поэтому для него нынешнее происшествие - еще одна формальность.
      Остальные посетители довольствуются Людо. Он рассказывает всем желающим, каким бравым моряком был в прошлом, а затем, сильно приукрашивая, переходит к неудачному падению Бордо.
      Приходят разные люди, удрученные и вежливые. Их принимают, как положено в таких домах. Это - короли нефти, алюминия и т. п. Наконец, появляются два очень важных господина в серо-черных костюмах. После настойчивых просьб их провожают к Кри-Кри.
      Вместе с ними проскальзывает маленький пыльный тип из прессы, от которого пахнет чесноком. Он успел пожать всем руки и поведать, что посвятил Кри-Кри столбец в "Франс Суар" и "Орор". Сейчас он хочет продолжить серию статей о великом рыцаре экрана, которые станут гвоздем воскресных выпусков.
      Теперь публика валит толпой, не считается уже ни с чем. Журналисты, привлеченные шумихой, проносят фотоаппаратуру, кинокамеры и другую микротехнику. Идут друзья и враги, знаменитые актеры, депутаты, директора театров, продюсеры и т. д. и т. п. Людьми заполнен двор, лужайки, дом, комнаты.
      Мы начинаем задыхаться от этого наплыва посетителей. Как в лесу на запах падали слетается всякая дрянь, так и тут: прибывают на личных автомобилях, в такси, на мотоциклах, идут пешком.
      Для охраны Кри-Кри нужно не два человека, а два эскадрона регулярных войск, иначе нельзя обеспечить покой и тишину. А пока - кошмар! Шум, гам... Люди кричат, сплетничают, хохочут, звонят по телефону. Всюду слышится:
      - Нет, нет, он жив! Это - ложные слухи!
      - А мне говорили, что он скончался.
      - Он только ранен.
      - Вы в этом уверены? И серьезно ранен?
      - Рана на лбу, длиной в шесть сантиметров.
      - Открытая? Делали трепанацию?
      - Может быть.
      - Его жизнь в опасности?
      - Возможно.
      - Он умер?
      - Еще нет.
      - Но умрет?
      - Этого и опасаются.
      - Такой молодой!
      - Увы...
      - Такой талант. Другого такого нет и не будет.
      - Подумать только, рана в тридцать восемь сантиметров! Делали трепанацию, началась кома, он - в агонии. Вопрос минут!
      И тому подобное. Самое страшное выдумывают те, кто не допущен в дом и стоит на улице.
      Поташ, Людо, Элеонора, Берю, Луизетта - все были в толпе и давали сведения.
      Лично я долго сдерживал поток посетителей в дверях, использовал локти, колени, плечи, но наиболее упорные прорывались внутрь"
      Меня сминают и отбрасывают в угол. Надо переждать, когда они сами успокоятся. Вызывать охрану? Для чего?
      "Хорошая игра, - думаю я. - Люди, которым нужно прикончить Кристиана, действуют дьявольски умело. Они распустили слухи, посеяли панику. Весь Париж знает, что здесь что-то произошло. Теперь могут явиться падальщики и спокойно действовать в этой суматохе".
      Я пробую последнее средство. Приходится лезть по лестнице с внешней стороны, хватаясь за перила. Дверь в комнату Кри-Кри распахнута. Как модный магазин в день распродажи. Давя друг друга, туда и обратно катятся две людские реки.
      И тут я успокаиваюсь. Само количество посетителей - потенциальных свидетелей гарантирует полную безопасность Кри-Кри. Поднять на него руку сейчас - безумная смелость или дурость. Да и происшедшее указывает на то, что злоумышленники действуют не очертя голову, а обдуманно и методично.
      Благодаря необычайной физической силе, обезьяньей ловкости, упорству, опыту и другим способностям, приобретенным в полиции, я проникаю в святая святых.
      Уф! Кристиан полусидит в постели, откинувшись на две подушки. Он выглядит весьма эффектно и похож на Туренна, умирающего у подножия дерева. Он невозмутим, спокоен, хладнокровен. Прекрасный актер с блеском исполняет новую роль. Весьма эффектную роль-Тяжелораненая звезда, за жизнь которой волнуется весь Париж.
      Я прячусь в глубине алькова, затянутого красным шелком, и наблюдаю за посетителями, их жестами и словами.
      Редко приходится выслушивать много громких фраз за такое короткое время. Это - фестиваль подхалимажа, конкурс лицемерия. Кто дольше и лучше!
      - Я бросился сюда, как только узнал...
      - Когда мне позвонили по телефону, я чуть не умер...
      - Едва не попал под такси - так я бежал...
      - Ты очень страдаешь? Да?
      - Тебе надо обратиться к профессору Мулену.
      - Нет, к профессору Фюмседюб...
      - Я бы на твоем месте...
      - А я бы...
      И так далее.
      В конце концов я не выдерживаю. Я, Сан-Антонио, кричу так, как никогда не кричал человек после того исторического момента, когда Христофор Колумб открыл землю, увидав ее на горизонте:
      - Закройте свои пасти и убирайтесь прочь, бездельники, лентяи! (и еще множество крепких слов, которые только могут прийти мне в голову) Убирайтесь все вон! Очистите помещение! Исчезайте, пока я еще не вышел из себя!
      Вероятно, у меня страшный вид, потому что все пятятся к двери. Начинается паника. Люди бегут, словно к спасательным шлюпкам во время кораблекрушения. Спасайся, кто может!
      Через несколько минут комната пустеет. Я вытираю лоб тыльной стороной ладони.
      - Простите меня. Бордо, но я не мог удержаться. Он хохочет до слез.
      - Я вам весьма признателен. Они замучили меня! Он закрывает глаза.
      - Кажется, засыпаю. Если вздремну часок-другой, это, думаю, не помешает.
      - Это всегда на пользу.
      - Когда я увидел эту обезумевшую банду, то решил, что среди них находится убийца, и настал мой смертный час. Самое любопытное, что мне не было страшно. Я смирился со своей судьбой. Понимаете, Сан-Антонио?
      - Да, конечно. Вы просто устали.
      - Который час?
      Почти одиннадцать
      Снова наступает тишина.
      Такое ощущение, будто мы очутились в бальном зале после того, как из него вышла последняя танцующая пара.
      Берюрье намекает, что пора бы и поесть. Все - за. Так как у Луизетта время уборки, о котором она совсем забыла, то наш мистер Лукулл сам отправляется на кухню и начинает организовывать пиршество, достойное нас.
      Две осы и Бебер притихли. Видимо, они еще никак не придут в себя после нашествия на дом орды дикарей. Они много отвечали, пожимали множество рук, выслушали слишком много пустых фраз. Все это было утомительно и изнуряюще.
      Сам я тоже устал до предела и валюсь на диван, как куль. Сложив руки на животе, погружаюсь в изучение голубого неба с барашками облаков через прозрачное стекло окна.
      С усердием школьника я перебираю в уме все данные, которые оказались в моих руках к этому времени.
      Меня беспокоит одно: весь этот переполох - неспроста, он имеет точный прицел. Значит, что-то затевается. А в такой шумихе и суматохе можно провернуть все, что угодно.
      Я поднимаюсь и обыскиваю комнату Кри-Кри, после чего разрешаю ему ложиться спать. Я боюсь новой адской машинки, но ее нет. Направление моих мыслей меняется, я начинаю думать о том, что ЧТО-ТО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ!
      Входит Луизетта и говорит, что ко мне пришли.
      Я вижу огненную голову Матье. Он не успел побриться, а для рыжих это больной вопрос, небритые, они ужасны. К тому же он весь помятый и усталый.
      Матье здоровается с присутствующими кивком головы и обращается ко мне:
      - Ну и работенка, патрон.
      В его руке зажаты две фотографии. На свежих снимках изображены типы с перекошенными физиономиями. Словно морды из воска. В общем, фотороботы во всей красе.
      Я делаю Луизетте знак подойти.
      - Ты узнаешь этих господ малышка? Видимо, произведения Матье великолепны, так как она, не колеблясь, отвечает:
      - Кажется, это те мужчины, что устанавливали новый аппарат.
      - Чудесно! Спасибо.
      Мой сотрудник сияет. Дружески тыкаю его в бок. Пинок шефа - тоже награда.
      - Какие будут инструкции, патрон?
      - Найти их, и как можно быстрее.
      Улыбка Матье моментально гаснет, словно от удара в челюсть.
      - Найти их?
      - Если я говорю: "поскорее", то не надо преувеличивать. Я буду доволен, если ты найдешь их к вечеру. Кстати, как здоровье Пино?
      - Лучше. Утром приходил в агентство.
      - Ну, так мобилизуй его. Можешь начинать прямо сейчас. И поговори с Луизеттой: у этих типов была машина. Может быть, они звонили отсюда. Впрочем, ты дело знаешь.
      Мой сотрудник, с головой цвета мака, украдкой бросает взгляд на субретку, и она его, кажется, завораживает.
      Он расплывается в улыбке, от которой его веснушки становятся более заметными.
      - Мадемуазель, вы не могли бы уделить мне несколько минут наедине?
      Он произносит это так церемонно, словно делает ей предложение.
      Ей, видимо, нравятся типы, похожие на клоунов, потому что она говорит.
      - Пройдемте ко мне в комнату.
      Матье, как Адам, не задумываясь, надкусывает яблоко.
      - Прекрасно, пошли.
      Но не успевают они ступить и шага, как на втором этаже раздаются звуки, которые заставляют меня насторожиться.
      Одиннадцать часов
      Эти звуки очень похожи на фейерверк, на аплодисменты, на звуки, издаваемые Берюрье, на выхлопы газа из машины или на что-то подобное.
      Но в данном случае, в этих звуках слышится что-то устрашающее. Кри-Кри! - мелькает в моем сознании. - На этот раз им удалось!
      Я бросаюсь наверх.
      Берюрье, завязанный поперек живота белым передником, вымазанный в муке, едва не сбивает меня с ног.
      - Господи, Боже мой! - кричит он. - Это из комнаты артиста?
      Он несется следом за мной, за ним - все обитатели дома. Но всех обгоняет Матье.
      К огромному счастью и всеобщему облегчению Кристиан Бордо не мертв. Я бы сказал: совсем наоборот, ибо убил двух человек, на что я намекал несколькими страницами ранее. Двое!
      Пара молодых и красивых, но мертвых! Парню пуля попала в лицо. Он уже не шевелится. Девушка, лежащая на полу вверх лицом, еще вздрагивает, но это - судороги агонии, так как на ее груди расплывается кровавое пятно, а напротив сердца зияет отверстие.
      Актер держит в руке еще дымящийся пистолет. Он с отвращением смотрит на дело своих рук. Когда мы показываемся в дверях, он роняет револьвер и бежит в ванную, где его начинает рвать.
      - Не подходить! - приказываю я.
      Все останавливаются, за исключением Берю, который умудряется обсыпать трупы мукой.
      Обойдя их, я направляюсь к Бордо, который стоит на коленях перед унитазом, словно араб на молитве во время рамадана.
      - У вас, как в галерее Лафайет, - говорю я ему, - всегда происходит что-то необыкновенное.
      - Тут не было выбора: либо я, либо они.
      - Как так?
      - Он ворвался в мою комнату с револьвером в руке. Видимо, во время суеты они где-то спрятались.
      Он говорит, как мотоцикл, мотор которого забарахлил. Его речь прерывается икотой и рвотой. После чего наступает молчание.
      - Вы говорите: "с револьверами"?
      - А разве вы не видели у них оружия?
      Я снова подхожу к убитым, и, вглядевшись внимательнее, вижу, что у обоих в руках все еще зажато оружие.
      - Но ведь ваш кольт был пуст, когда вы его взяли!
      - Я вспомнил, где прятал патроны, и зарядил ими револьвер. И оказался прав.
      - Кто эти люди?
      - Я их не знаю.
      - Вы раньше их никогда не видели?
      - Нет.
      - Каким образом они проникли в дом?
      - Откуда мне знать? Может быть, под видом журналистов? Было столько народу...
      - А вы отлично стреляете.
      - Я достаточно практиковался для съемок, да и в начале карьеры пришлось поупражняться.
      Не успевает он договорить, как наступает реакция. Его бьет крупная дрожь, он начинает кататься по полу, испуская страшные вопли. Великий артист похож сейчас на несмышленого ребенка: он бьет ногами по полу и зовет на помощь мамочку (не знаю, жива ли еще она и может ли его слышать).
      Прибегаю к помощи женщин, которые лучше справляются с неврастениками.
      Несколько минут, спустя
      - Нашел что-нибудь у них? - спрашиваю я Берю.
      - У мека был кастет в кармане, а у девки - сумочка, которую я нашел в гардеробной. Вот и весь улов. Угощайся!
      Рядом в комнате продолжает вопить Кри-Кри. Бедняга совсем тронулся. Он кричит, что жизнь его кончена, что окружен зловещими призраками. По правде говоря, второе июня для него проходит бурно.
      Сколько всего! Драка, ранение, взрыв и, наконец, убийство в целях самозащиты. Слишком много для одного человека. Не надо забывать и о полицейской волоките, которая вскорости его ожидает.
      Я осматриваю вещи жертв. Это - супружеская пара. Его звали Стив Флип, американец, родом из Детройта, 1948 года рождения. Фермер, что довольно непонятно, если судить по элегантному костюму и изысканному виду убитого.