- Могу ли я поговорить с вами наедине, господин Бордо?
      - Мы здесь одни, - отвечает знаменитость голосом шипящей лапши, которую вываливают в дуршлаг.
      Человек с шишкой на лбу улыбается мне, считая, что делает это иронично.
      Юнец довольствуется миной, словно только что проглотил рвотное.
      - Как вам известно, я пришел уточнить насчет второго июня, господин Бордо.
      Пососав свою сигару, он злобно сплевывает в мою сторону, но слюна не долетает до меня.
      - Я не знаю, о чем здесь можно говорить, - бормочет застрахованная знаменитость.
      - Для начала можно было бы выяснить те причины, которые заставили вас опасаться этого дня, - замечаю я и указываю на кресло. - Если это кресло не предназначено для инвалидов войны, то разрешите занять его, господин Бордо.
      От удивления он хмурится. Он не ожидал от меня та кой выходки. Обычно все при его виде немеют и заикаются от излишка восхищения. А я обращаюсь с ним, как с обыкновенным человеком.
      Так как он молчит, то я бесцеремонно усаживаюсь в глубокое кресло.
      - Благодарю, - улыбаюсь я. - Значит, вас мучают кошмары, господин Бордо?
      - Кто вы такой, на самом деле? - спрашивает звезда.
      Его слова "на самом деле" указывают, что я дезориентировал его. Он прекрасно понял, что я - не служащий страховой компании.
      - На самом деле, я - бывший комиссар Сан-Антонио, господин Бордо, я перешел работать в частное агентство. У меня небольшая контора с современной организацией, с новейшей электронной аппаратурой. Имеется даже телевизионная связь. Разрешите закурить, если вас не беспокоит дым? Табак помогает мыслить.
      Я зажигаю сигару.
      - Почему же вы здесь, у меня? - интересуется Кри-Кри.
      - По поручению вашего страхового общества.
      - По поручению?
      - Да, мне поручено ответственное дело. Если клиент вашей категории страхует на миллиард франков свою жизнь всего на один день, то мне, естественно, нужно обезопасить вас в этот день от всяческих покушений, если они произойдут.
      - Вы будете следить за мной?
      - Нет, с вашего позволения, охранять вас. А чтобы мои действия были эффективны, хотелось бы знать причину заключения столь необычного полиса.
      - Я уже объяснял это в страховом обществе.
      - Сон?
      - Вам кажется это глупым?
      - Нисколько! Я верю в предчувствия. Но между нами, я полагаю, имеется другая причина. Итак, вы видите во сне первую страницу газеты за второе июня?
      В знак согласия он моргает глазами.
      - О какой газете идет речь?
      - Что за вопрос?!
      - Очень важный, господин Бордо. Если вы различаете дату, то должны прочитать и название газеты, которое напечатано крупными буквами.
      - "Франс-Суар".
      Он говорит это ворчливым тоном. Я действую ему на нервы, и он хочет это мне показать.
      Начинает говорить человек с шишкой. Голос у него тонкий, как у карлика.
      - Спрашивается, с чем связано название газеты, если речь идет о сне?
      Я ему возражаю:
      - Да, но этот сон связан с ответственным денежным соглашением, которое совсем не похоже на сон.
      Он сразу успокаивается и замолкает.
      - Сколько раз вы видели этот сон? - спрашиваю я актера.
      - Раз десять, не меньше.
      - И всегда одно и то же?
      - Да, как кадры из фильма.
      - До такой степени, что стал на вас действовать?
      - Да, именно так.
      - И вы серьезно боитесь этого дня?
      - Да, умираю от страха.
      - Каковы ваши планы на этот день?
      - Как можно дольше буду находиться здесь, а потом отправлюсь в небольшую прогулку на машине. В большом "роллс-фантом". Меня будут сопровождать друзья.
      - Зачем вы заключили такой договор? Пепел с сигары падает на полу его халата.
      - Я сказал себе, что если этот сон сбудется, то пусть хоть кому-то послужит...
      - Миллиард - это сумма!
      - Вы полагаете, я ее не стою?
      Я пожимаю плечами.
      - Наследовать будет госпожа Бордо?
      - Да, она - моя законная супруга.
      - А вы вообще подвержены кошмарным снам?
      - Абсолютно нет. Вот почему он так на меня подействовал.
      - Вы не будете протестовать, если я проведу этот день в вашем доме со своими людьми?
      - Да! Это мои коллеги, которым повезло меньше, чем мне.
      Я начинаю смотреть на него по-другому. Под высокомерием угадывается существо расчетливое, жадное, умеющее трезво решать самые сложные проблемы.
      Он играет роль короля экрана, которого осаждает завистливый двор. Этот Кристиан Первый гнет свою линию, словно играет в шахматы на жизнь или на смерть. Что здесь можно предположить? Он создал вокруг себя ореол мученика, но на этот раз чувство меры его подвело, когда он подписал эту страховку... но... Действительно ли он БОИТСЯ?
      Полет голубки
      (продолжение)
      Приятно ли смотреть на пьяницу, выписывающего на мостовой замысловатые крендели? Правда, случается это редко, ибо в городе достаточно бдительных стражей"
      Вот появляется такси. Из него выходит сам Ролан. Этот мерзавец накачался как свинья, его мотает по сторонам.
      Интересно, способен ли он выполнить те обещания, которые прельстили Инес? Он шарит по карманам, чтобы расплатиться с шофером, роняет на тротуар целую пригоршню мелочи и отказывается подбирать монетки, которые скатились даже на мостовую. Наконец, он вытаскивает что-то более крупное и отдает таксисту, не требуя сдачи. Судя по тому, как резво отъезжает машина, чаевые - немалые.
      Ролан пытается найти парадную дверь Инес. Он выписывает дикие круги, стукаясь о машины на обочине, в том числе и мою. Но вот, добравшись до заветной двери, он приваливается к ее косяку и, придерживаясь за него одной рукой, другой расстегивает ширинку, после чего обильно мочится, освобождая свой пузырь. При этом он напевает: "О, почему я не знал тебя в дни своей юности..."
      Ролан, без сомнения, весельчак. Типичный гуляка... Его шляпа сдвинута на бок и чудом держится на голове. У него, как у голубя, выпуклый торс, полное отсутствие шеи, а волосы подрезаны по довоенной моде.
      Удалив из организма мочу, он принимается звонить, но дверь не открывается. Вероятно, он нажимает не туда, куда следует. У меня доброе сердце, я решаю ему помочь.
      - Ты что, приятель? - спрашивает он меня, продолжая нажимать на кнопку, и, не глядя на меня, продолжает говорить:
      - Не отвечает, бл... Я собрался к ней, она сказала, что будет ждать, а сама не открывает. У нее есть кто-то, браток, но я хочу тебе ее показать... Ерунда, что она с ним...
      Пока он описывает мне Инес в самых непринужденных выражениях, я смотрю на табло с кнопками звонков и убеждаюсь, что он нажимает точно по адресу нашей милой подруги. Видимо, она задремала в ожидании услад и не слышит желанного звонка.
      - Погоди-ка, приятель, я тебе открою.
      Моя отмычка всегда со мной. Негромкий щелчок, и дверь открыта.
      - Пошли вместе к этой шлюхе, - икает и еле выговаривает Ролан. - Я так хочу... У нее выпьем... Она то, что надо... ее на двоих хватит... Обещаю на все сто...
      Зачем я иду за ним?
      Хочу удивить Инес? Или проверить, насколько ночной гость способен выполнить все свои обещания? Во всяком случае, в лифте мы оказываемся одновременно.
      Когда кабина останавливается, я выскакиваю и распахиваю перед Роланом дверь.
      - Извини, приятель, - бессвязно бормочет пьяница. - Не надо было после водки пить пиво и ликер. Я должен был воздержаться.
      Дверь в квартиру Инес открыта, видимо, согласно договоренности с Роланом. Мой новый товарищ стоит чуть ли не на четвереньках, от него разит, как из бочки.
      Заплетающимся языком он говорит:
      - Ш-ш-ш... Прежде, чем идти к красотке, мне надо немного в ванную... немного оправиться... Подожди меня...
      Оказывается, квартира ему прекрасно знакома.
      Неуверенной походкой он направляется по коридорчику к ванной, а я прохожу в комнату предупредить Инес, что ее ожидания, видимо, откладываются на будущее.
      Я не говорил о комнате Инес - мне казалось это несущественным. Но следует заметить, что она - хороша, и обставлена со вкусом.
      На консоли, на черном мраморном постаменте всегда стояла бронзовая голубка с широко расправленными крыльями. Я восхищался ею, брал в руки, чтобы лучше оценить тонкую работу статуэтки. Но на сей раз оказалось, что голубка слетела с цоколя и оказалась на голове Инес, вколотая в нее, как топор в полено. Одним крылом она вонзилась в правый глаз Инес, и бедную девушку залила кровь.
      Это - очень непривлекательно и страшно.
      Легкий взгляд назад
      Человек с шишкой находится в моей приемной. Он мне отвратителен. Сифилитик в клоунском клетчатом костюме. Его шишка блестит в свете люминесцентных ламп, как железнодорожный семафор.
      Компанию ему составляет Берюрье. Боров занимает его разными рассказами, не приглушая раскатов своего баса. Как обычно, он сидит на ковре, по-портновски подвернув ноги. Его массивные ходули вылезли из широченных штанов. Работая иглой с длинной ниткой, он не забывает трудиться и языком, замолкая только тогда, когда укалывается, после чего начинает ругаться. Он чинит свои огромные брюки.
      Увидав в своем агентстве человека с шишкой, я хмурюсь. Накануне, у Кристиана Бордо он взирал на меня явно враждебно, но сегодня утром он предупредителен, как торговец коврами.
      Он протягивает мне свою коротенькую, толстую и потную руку, я чисто рефлекторно пожимаю ее, после чего он смущенно заявляет мне, что ему надо поговорить со мной о чем-то весьма важном.
      Я отпускаю его руку и открываю дверь в кабинет. Стоя, человечек производит еще более худшее впечатление, чем когда сидит. Вероятно, от того, что ноги его очень коротки, искривлены и не соответствуют величине туловища.
      - В чем дело? Я вас слушаю, господин...
      - Роберт Поташ.
      Он начинает неистово хохотать, думая рассмешить и меня, но мое лицо сохраняет каменное выражение.
      - Я пришел из-за Кри-Кри, - наконец заявляет Поташ, так как я продолжаю молчать. Сглотнув слюну, он продолжает: - Я хотел бы поговорить с вами о том, о чем Кри-Кри не сказал вам. Есть люди, которые очень озлоблены на вето. Вы, конечно, поняли, что сны - это выдумка артиста. Я полагаю, что он черпает их из угроз, адресованных ему.
      - Кем?
      - Я вам говорю: людьми. Нам они не известны, но он давно уже потерял сон и аппетит. Они намекают ему о конце его жизни.
      - Каким образом?
      - Всякими.
      - Например?
      Поташ пожимает клетчатыми плечами, громко причмокивает и даже пытается, как моряк, присвистнуть.
      - Ну, например: при его появлении звонят погребальные колокола.
      - Еще?
      - Ему звонят в любое время дня и ночи, особенно, если он в студии. Его вызывают к телефону и говорят, что звонит продюсер или жена, импресарио или редактор газеты. Когда он подходит, вместо разговора звонят колокола, либо раздаются странные звуки.
      - Какого рода?
      - Любого: то зловещий хохот, то клаксон машины, то лошадиное ржание. Вы представляете? А потом трубку вешают. Он сходит с ума, пытается выяснить, кто звонил. Но как это сделать, если его жена, продюсер и импресарио звонят ему довольно часто?
      - Есть ли еще какие-нибудь враждебные проявления, господин Поташ?
      - Фотомонтажи. Он находит их в своих вещах, получает по почте. Однажды, в его уборной на студии, к стене прикололи большую фотографию, будто какой-то малыш с невероятным выражением лица набивает ему трубку.
      - Может быть, из него пытаются выудить деньги?
      - Нет, до сих пор этого не было, но может быть, будет. Как вы полагаете?
      Без всякого приглашения появляется Берюрье со штанами на плечах, как в сырую погоду накидывают макинтош.
      - У тебя нет французских булавок? - спрашивает он. - У меня сломалась молния.
      - Оставь меня в покое!
      Кабан снисходительно улыбается и говорит карлику, тыкая через плечо в меня свой указательный палец:
      - Он не очень-то вежлив и покладист, как ты думаешь?
      Затем он натягивает на себя штаны, а так как молнии нет на ширинке, прикрывает это место рубашкой.
      - А вы-то кто такой, господин Поташ? - начинаю я с той безжалостностью, с которой журналисты добиваются интервью с интересующими их лицами, чтобы в дальнейшем разоблачить их.
      - То есть, как это?
      - Я говорю о вашем занятии.
      - Я - артист мюзик-холла.
      - Какого направления?
      - Я работал в иллюзионе на пару с товарищем, но он влюбился в одну девицу, которой понадобилось мое место, и я очутился за бортом. Потом я работал в кино, помощником по звуку, там встретился с Кри-Кри. Мы почувствовали взаимную симпатию и ему нужен был секретарь.
      - Значит, вы - его секретарь?
      - Именно так.
      - А в чем заключаются ваши секретарские обязанности? Игра в белот и включение телевизора?
      Он краснеет. Его лицо, за исключением шишки, пылает.
      Тогда я нажимаю на кнопку, которой пользуюсь, чтобы вызвать Матье. Я нажимаю, как и условлено, три раза. Вскоре появляется рыжий Матье с данными на Поташа.
      Дело вот в чем: на нашей двери весит табличка "Входите без звонка". Прибывший волнуется. Если это - клиент, то Матье, после того, как его усадит (клиента, разумеется, а не Матье), уже снимает отпечатки пальцев и справляется о досье на посетителя.
      На квадратике картона я читаю:
      "Роберт Поташ, родился в Понтено, воспитанник сиротского приюта. В 16 лет осужден за угон машины. В 25 лет участвовал в вооруженном нападении (в банде был шофером). В 28 лет осужден на 18 месяцев тюрьмы за подлог чеков. В заключении сошелся с Мартивэ Жозефом - профессиональным фокусником. Вместе разработали номер. После освобождения доработали его. С тех пор данные о нем отсутствуют".
      Кивком головы благодарю Матье. Хороша птичка! А мой рыжий - вот настоящий фокусник. Он деликатно выходит, а я протягиваю Поташу карточку.
      - Что-нибудь забыто? - спрашиваю я. Он внимательно читает текст, изредка подмигивая мне. Когда кончает, спрашивает:
      - Черт возьми, как вы узнали все это?
      - Это - мое ремесло, дружок. Ну, так как?
      Он качает головой.
      - Старая история. Сами понимаете, когда растешь беспризорником, то...
      Я забираю у него карточку, рву и выбрасываю в корзину для бумаг. Видимо, это успокаивает моего собеседника и производит на него впечатление, что прощаются его прошлые поступки. Нет ничего отраднее отпущения грехов, независимо, где и как оно происходит.
      - А не ты ли провоцировал муки Кри-Кри? - спрашиваю я.
      Он подскакивает.
      - Не говорите так, патрон!
      Замечательно, он назвал меня патроном - вероятно, за мое всезнание его прошлого.
      - Я всем обязан Кри-Кри. Он - великий человек.
      - Значит, ты волнуешься за него!
      - Очень!
      Он ерзает на стуле и добавляет:
      - Я боюсь не только за второе июня. Второе июня - это сон есть сон. Не так ли?
      Жестокая действительность
      Ролан, шатаясь, выходит из ванной. Он делает вид, что ему море по колено. Удивительно то, что, находясь в таком состоянии, он лезет напролом, как осел, нажравшийся возбудителя. Причем, он весьма уверен в своих возможностях.
      Сам по себе, это - классический пример "души общества". Нос с легкой горбинкой, полноватая фигура, симпатичный, очень общительный. Убежден, что при случае он может и постоять за себя.
      Но это - не тот человек, ради которого могут чем-то пожертвовать, хотя он, вероятно, преданный друг, скромен, готов прийти на помощь и в хорошем, и в плохом. Он - сильный, крепкий, с развитой мускулатурой, очень подвижен. Он трудолюбив и безотказен даже в опасном поручении. Жить с ним, несомненно, легко. Он всегда наготове: и в холод, и в жару, и в снег, и в бурю.
      Но не думаю, что он способен на безумство, на порыв. Вообще, он француз, как по характеру, так и по поведению.
      В данный момент его бросает от одной стены к другой.
      - Ух, мне стало лучше! - говорит Ролан. - Видишь ли, все дело не в том, СКОЛЬКО выпьешь, а в том, ЧТО пьешь. А я пил все подряд. Спиртное я переношу хорошо, но когда смешаю - нет! Если бы только водка и ликер. Но вклинивается пиво, и дело - швах!
      Я перестаю его слушать, потому что в этот миг на улице раздается вой сирены. Похоже, сюда мчится полицейская машина.
      Сирена смолкает, и машина останавливается перед домом.
      О, боже! Еще не хватало вляпаться здесь! Кто-то все предусмотрел. Убийца, сделав дело, сам же вызвал и полицию.
      Внезапно я понимаю, для чего было все это сделано.
      - Где она прячется, моя красотка? Мне надо побыстрее ее накачать.
      - Вероятно, в своей комнате.
      - А ты не останешься? - спрашивает он, видя, что я тороплюсь к выходу. - Вдвоем мы сделаем ей "Туннель под Монбланом".
      - Нет, не могу, у меня свидание с другой, ее зовут Либерте Шер. Желаю всяческих успехов.
      По счастью, кабина лифта все еще на этом этаже. Я вхожу в нее и спускаюсь в подвал, где находятся гаражи квартиросъемщиков.
      Несомненно, убийца улизнул этим путем.
      Военный лагерь в томительном ожидании
      Я прибываю в агентство сияющий, как свежевыкрашенный автомобиль - в легком кремовом костюме с бежевой отделкой, рубашке светло-яичного цвета и каштановом галстуке. Мои секретарши - Мариза и Клодетта - едва не падают перед таким элегантным мужчиной. Я вижу, как округляются их глаза, и они начинают неровно дышать - их грудки так и ходят под форменными жакетами со значками агентства "ПДА."
      Я одариваю их одинаковыми улыбками, дабы не возбудить ревность.
      - Этот толстый кабан на месте? - спрашиваю я, вдыхая самые разные запахи, разлитые по конторе.
      - А что, им пахнет? - ворчит Мариза. - Он притащил походную плитку и занялся стряпней.
      Я нахожу "Его Величество" в халате, занятым приготовлением лягушачьих ножек. Его письменный стол (зачем он ему, ведь никогда не пишет?) походит на кухонную плиту. На нем полно всякой утвари: кастрюлек, соусников и т.д. По сукну рассыпана мука, на кожаном бюваре медленно тает кусок нормандского масла.
      Я собираюсь его отругать, но он начинает пороть всякую ерунду, не давая мне раскрыть рот.
      Такова рабочая атмосфера. Плюс информация: он говорит о президенте Республики, который навестил старую парализованную женщину, участницу войны. Плюс урок морали: лучше быть здоровым президентом, чем больным инвалидом.
      Но не это заостряет мое внимание. Убийство! Женщину убили статуэткой. Арестован молодой бизнесмен Ролан Оллафон, находившийся на месте преступления. Убийца был пьян, раздет, с руками по локоть в крови.
      Бедный Ролан.
      Что делать? Меня гложет совесть. Я должен помешать тому, чтобы обвинили человека, непричастного к убийству - его непричастность мне известна хорошо. Но начать его выручать - это самому запутаться в деле, в то время, когда я уже должен начать охрану жизни Кристиана Бордо. Отложить свое вмешательство на послезавтра? А если со мной что-либо случится? Ролан не сумеет оправдаться сам и перейдет в камеру смертников.
      - Что с тобой? - спрашивает Берюрье, добавляя крепкий эпитет по поводу моего внешнего вида. Меткость его диагнозов, хоть и несколько грубоватых, всегда поражает своей точностью. - Хочешь поклевать лягушатинки? Пойманы вчера в Домб - проехали столько километров незамороженными.
      Я мотаю головой. Его голое едва пробивается сквозь толщу моей совести.
      Я чувствую, как злобные тучи сгущаются вокруг меня, и если, в конце концов, разразятся, то поглотят меня со всеми моими планами и надеждами.
      - Почему у тебя такой вид? - сочувственно пристает толстяк. - У тебя неприятности?
      Он - человек невежественный, но умный, и советы его бывают иногда весьма ценными, поэтому я уже собираюсь все рассказать, но в это время вбегает перепуганная Клодетта.
      - Там двое из полиции, - объявляет она. - Хотят срочно вас видеть.
      Ну вот! Туча разразилась, - горестно думаю я. Один из полицейских Бомашэ - шелудивый пес, состарившийся на работе. Он никогда не прощает прелюбодеяний. С тех пор, как поступил в полицию, все время толкует об отставке. Правда, теперь, когда долгожданная отставка приближается, он начинает бояться ее.
      Его спутник - молодой блондинчик с усиками, как у моржа. Вид у него серьезный и важный, обычный для новичка, попавшего в полицию.
      Я набрасываюсь на своего бывшего коллегу Бомашэ с таким энтузиазмом, что надо быть слепым и глухим или безнадежным кретином, чтобы поверить в мою искренность.
      - Каким добрым ветром, старик?
      - Не думаю, чтобы ветер был добрым.
      Он скверно подмигивает, и это мне очень не нравится. Я приглашаю их в свой кабинет.
      - Ты неплохо устроился, - скрипит Бомашэ. - Наверное, это стоит кучу денег?
      Меня словно что-то подстегивает.
      - Целое состояние, - подтверждаю я.
      - У тебя были деньга?
      - Я их нашел.
      - Вероятно, у тебя - неплохие связи?
      - Как видишь.
      Наступает молчание, во время которого несколько остывает его ненависть, и успокаиваются мои нервы.
      Они садятся. Я отодвигаю картину, за которой находится бар, где поблескивают хрустальные рюмки и дорогие бутылки.
      - Я помню, Жорж, что ты не любишь виски.
      - У меня язва желудка.
      - Тогда, легкое порто?
      Он любит казаться эрудированным человеком, поэтому жеманно отвечает:
      - С наперсток.
      Я наливаю ему и обращаюсь к замороженному агенту.
      - А тебе, сынок?
      Но "сынок" отворачивается и сухо произносит:
      - Ничего.
      Туча сгущается все больше и больше.
      - Так что же привело вас сюда, Жорж?
      - Анонимный сигнал.
      - Да ну? Насчет меня?
      - Да.
      - А в чем меня обвиняют? В нарушении гражданских прав? В изнасиловании?
      - В убийстве!
      Я даже не улыбаюсь. Я держусь великолепно - сижу с каменным лицом, внутри - сжатый комок.
      - Вы приехали сюда на такси? - спрашиваю я.
      Бомашэ удивленно раскрывает глаза.
      - Да, а в чем дело?
      - И сколько стоит проезд?
      - Э-э-э...
      - Ну так сколько?
      - Четырнадцать франков. А в чем дело?
      - И еще четырнадцать - на обратный путь, значит, двадцать восемь. Ты истратил двадцать восемь франков за счет Дворца, чтобы сказать мне, что какой-то шутник обвинил меня в убийстве! Меня, бывшего комиссара, карьера которого...
      Он поднимает свой стакан с порто.
      - За твое здоровье, Сан-Антонио!
      Он говорит это без улыбки. Скверно, очень скверно. Мерзавец! Власть!
      Поразительная вещь! С тех пор, как я официально больше не принадлежу к органам, я просто не переношу их всех. Для них я скатился в ряды подонков, швали - они думают, что я боюсь их машины.
      - Дело касается убийства одной потаскушки нынешней ночью. Некто Инес Падон, дочь банкира. Ты знаком с ней?
      В обстоятельствах, когда надо решать мгновенно, не задумываясь, я руководствуюсь только инстинктом.
      - Да, я пользовался ее благосклонностью.
      - Поздравляю. Она была недурна. Я видел ее уже изуродованной, однако, этого не скроешь. Звонивший по телефону сообщил, что вопреки всем уликам, убил ее не тот пьяный тип, что сшивался там, а ты.
      Мое лицо остается непроницаемым. Бомашэ ждет, но так как я молчу, он спрашивает:
      - Что ты скажешь?
      - А что я могу сказать? Мне жаль бедняжку. Но не могу же я согласиться с тем, что убил девушку, с которой неплохо проводил время.
      - Анонимный доносчик предложил поискать отпечатки твоих пальцев в квартире жертвы. Разумеется, мы их обнаружили.
      - А как могло быть иначе, если я бывал там неоднократно? Его отпечатки нашли?
      - Извиняюсь, чьи?
      - Твоего анонима. Ты не подумал, кто это такой, и как он смог узнать истинного убийцу? Ведь не был же это всевидящий архангел Михаил? Чтобы знать об этом, надо быть либо убийцей, либо Господом Богом.
      - Либо свидетелем, - дополняет Бомашэ.
      - То есть?
      - Парень заявил, что он находился в комнате и занимался с красоткой. Вдруг вошел ты, в тот самый момент, когда наступило самое интересное. Ты обезумел от ревности, схватил статуэтку и бросил в них. Она попала в голову Инес.
      - Неплохо придумано. А что же сделал этот тип? Звонил-то кто?
      - Он воспользовался твоей растерянностью и убежал.
      - Свалился с Инес? Ты же сказал, что, когда я вошел, он был с ней.
      - Да, видимо, все было именно так.
      - Воспользовавшись моей растерянностью? Для человека моей репутации это звучит оскорблением. Не долго ли я раздумывал, а? И кто - он, этот шустряк?
      - Он не назвал себя.
      - А ты не задавал себе вопроса, на сколько это соответствует действительности? Ты видел положение ее тела и платья? Соответствует ли это версии анонима?
      - Я рассчитываю, что ты ответишь на эти вопросы.
      Делаю вид, что думаю.
      - Ты когда уходишь в отставку, Жорж?
      - Через два месяца.
      - На твоем месте я бы ускорил ее. По-моему, у тебя начинается разжижение мозгов. Не хочу тебя обидеть, но в отставку надо уходить победителем, а не побежденным. Ты наводишь на меня мысли о бывших чемпионах по боксу, которые теряют имя, позволяя бить себя.
      Он бледнеет, потом желтеет, синеет и, наконец, зеленеет.
      - Ты меня оскорбляешь! - кричит он.
      - Неправда, Жорж, я даю дружеский совет.
      На столе загорается маленький будильник. На нем появляется надпись:
      "Постарайся выставить этого дурака. Все остальное сделаю я".
      Славный Старик. Все-таки его хитроумный "стаж" на что-то годен.
      Я встаю с видом проголодавшегося тигра.
      - Послушай, Жорж. Я не отдал бы лучшие годы своей жизни работе в полиции для того, чтобы потом меня обвиняли в убийстве. А если бы это произошло, то я вряд ли поступил бы так глупо, как обрисовал этот аноним. Во всяком случае, я не заслуживаю того, чтобы меня обвинял мой бывший коллега. Итак, либо арестовывай меня, либо выметайся отсюда.
      Бомашэ встает.
      - Я отправляюсь на Кэ за официальным постановлением на твой арест.
      - Сомневаюсь, что кто-то даст тебе его при таких сомнительных обстоятельствах.
      Оба копа устремляются к двери и сталкиваются в ней.
      Едва они уходят, как звонит внутренний телефон, и сладкий голос Старика спрашивает меня:
      - А в сущности, в чем дело, Сан-Антонио?
      - Только в том, чтобы помешать мне защищать с 00 часов сегодняшней ночи шкуру Кристиана Бордо, месье. Кто-то решил, во что бы то ни стало, не допускать меня до артиста.
      Ладно, начинаем...
      В одиннадцать часов вечера две тени, похожие на цифру 10, появляются у мраморного подъезда дома Кри-Кри. На единицу похож я, на ноль смахивает Берю, что, впрочем, не мешает нам быть одним целым.
      Та же субретка - блондиночка с прелестной волнующей фигуркой открывает нам дверь, улыбается мне и бросает недоуменный взгляд на грязную фигуру за моей спиной. Она провожает нас в ливинг-рум.
      На этот раз, здесь четыре личности, вместо трех: те же, что и раньше и... мышка, которую, чтобы не заработать инфаркт, надо описывать постепенно, показывая ее фотографии сначала в детском возрасте, затем в юношеском, и только потом можно взглянуть на нее пристально.
      Боже мой! Как очаровательна эта женщина! Трудно даже представить, что она была рождена простой смертной. Скорее, это - искусство Севра и Гобелена, настолько безукоризненны были и есть ее формы, черты лица, краски. Словом, непонятно, на что смотреть в первую очередь. Ноги идеальные! Лицо - сказочное! Не хватает слов, чтобы все описать. Девушка кажется нереальной - настолько она совершенна. У нее нет недостатков: зелено-голубые глаза... бархатистая кожа... руки, носик, ротик, живот, бедра, попка, груди...
      Кажется, все, не забыл ничего. Ах, нет! Еще лучезарная улыбка, взгляд, нежный голос и... и... все остальное.
      Светлая шатенка с рыжеватым отливом. Необыкновенно идущая ей прическа. Ротик свеж, как бутон цветка. Совершенная грация! Мне бы хотелось смотреть на ее попку вечно - такая она божественная, и когда она стоит, и когда она лежит. Ах, как она хороша! Неестественно хороша! Я влюбился в нее сразу, как мальчишка. Кроме шуток. Потому что она - фантазия, она - богиня! И как я мог жить, не зная о ее существовании? Почему у нее есть друзья, знакомые и, может быть, любовники?
      Мы идем вперед, как гладиаторы. Подобно Христофору Колумбу, впервые вступившему на американскую землю. Как первые христиане на арене Колизея. Мы подходим к ней, ощущая тепло ее тела, торопимся придать себе бравый вид, выпячивая грудь и маршируя, как воины Александра Завоевателя.
      Да, мы приближаемся к ней, как паломники к Мекке.
      Я невнятно бормочу:
      - Госпожа Бордо?
      Вмешивается Кристиан:
      - Ваше предположение неверно. Это - моя приятельница, знакомая. Приятельница! Да я бы сделал из нее королеву, императрицу, даже женился бы на ней. Такое совершенство человеческого тела, такое достижение эволюции со времен сотворения мира! Джоконда, Мадонна Рафаэля! Ах, меня убил этот артист, настолько она благородна, изящна, грациозна. После нее все женщины кажутся коровами.
      - Ее зовут Элеонора, - добавляет артист.
      Я кланяюсь.
      Как мне хочется стать ее знакомым.
      Фигура Элеоноры гипнотизирует. Она одета в домашнее шелковое платье цвета само, с темно-синим греческим рисунком.
      Ее рука тянется ко мне для поцелуя. Как обычно.
      Я касаюсь своими недостойными губами ее нежной ручки, передавая в поцелуе все свое восхищение и вожделение. О, как бы я хотел овладеть ее телом!
      И случается чудо! Легкое содрогание ее пальчиков в моей ладони сообщает мне что от нее не укрылось мое желание.
      Роберт Поташ кланяется мне очень низко. Его физиономия выражает мольбу не говорить о его визите в агентство. Я успокаиваю его открытой и дружеской улыбкой.
      Самым поразительным является то, что человек, жизнь которого мы явились оберегать, ничем не проявляет своих чувств. Трудно решить, доволен ли он нашим появлением, успокоило оно его или, наоборот, не приятно ему.
      Кристиан Бордо начинает гадать на картах, раскладывая их на столике в стиле Людовика ХШ. Черных мастей больше. Берю, знакомый с карточными тайнами, тут же склоняется над ними.