Любовник на двоих

Я присел на стул возле ее кровати.

— А девочка ревнива?

Она расхохоталась чуть ли не до слез:

— Я, я ревнива? Из-за вас? Да у вас, старичок, мания величия!

— Я люблю вашу сестру, Ева!

А вот это ее пробило. Она полагала, что я буду осторожен в словах, но моя жестокая прямота смела всю ее иронию.

— Это не правда…

— Нет. Это правда. Я не могу ничего с собой поделать. И я не искал ее. Все само собой произошло. Она тоже любит меня.

— Вы поженитесь, и у вас будет много детей, — нервно хихикнула она и зарыдала, напрасно пытаясь сдержаться.

— Ева… Я смогу жениться лишь тогда, когда поправлю свои дела…

— Тогда это грозит стать вечным.

— Оставьте сарказмы. Вам лучше выплакаться.

— Смотри-ка!..

— Правда, вам это очень нужно…

И она заревела, словно только этого совета и ждала. Вздрагивала и икала, зарывшись лицом в подушку. А я даже боялся утешить ее, погладив или обняв, — помнил о вчерашнем поцелуе.

В общем, я ждал, когда все пройдет. Слезы многое вымывают.

Наконец она успокоилась. Но в ее покрасневших глазах был стыд, и она избегала смотреть мне в лицо.

— Ева, можно сказать вам еще что-то? Она кивнула.

— Слушайте, у меня к вам…

— Чувство самой искренней дружбы, да? — вскрикнула она. — Давайте, давайте, рассказывайте, а мы будем верить.

— Нет, Ева, это не чувство дружбы. Это что-то более тонкое… Я не хочу разделять вас с Элен… Никогда, вы меня слышите? Я постараюсь создать в доме добрую атмосферу… Вы увидите, чего только мы ни придумаем!

Она с удивлением посмотрела на меня.

— Помните, что я сказал вам вчера, до того, как мы.., до того, как мы совершили это сумасбродство?..

Она усмехнулась:

— А вы представляете, что будет если, я расскажу об этом, так сказать, сумасбродстве Элен?

С самого начала всей этой сцены я предчувствовал возможность шантажа с ее стороны.

Я весь побледнел, но продолжал смотреть на нее спокойно, как будто бы речь шла о незначительной шалости.

— Хорошо, предположим, — сказал я, напуская на себя веселый вид. Но голос у меня был глухой.

— Вы знаете, что она сделает?

— Я слушаю.

— Она покажет вам дверь, и вам останется лишь прихватить ваш чемоданчик… Я почувствовал, что должен немедленно что-то сделать, чтобы исправить положение. Что-то неожиданное, существенное.

Я вышел в коридор и крикнул:

— Элен! Подойдите, пожалуйста, на минуту!.. Мне кажется, Ева нам хочет что-то сказать!

Как только я опять повернулся лицом к Еве, я увидел растерянность в глазах — теперь это был уже совершенно другой человек.

Элен пришла, смущенная, в бело-голубой ночной рубашке. Она остановилась у дверей и смотрела на свою сестру с таким страхом, что мне стало больно за эту взрослую женщину.

— Слушаю тебя, моя дорогая… Ева прочистила горло:

— Виктор мне все сказал…

— Кажется, вы любите друг друга и женитесь на днях… Когда он найдет себе место?

Элен смотрела на меня с удивлением. Я заморгал ресницами.

Ева теребила в руке уголок своей простыни.

— Мне кажется также, — продолжала она, — что вы позволите мне остаться с вами…

Элен подошла к кровати. Она взяла в руки золотистые волосы сестры и убрала их с ее лица.

— Ну конечно, моя дорогая…

— Думаю, нужно, чтобы Виктор быстрее нашел себе место. И тогда все будет чудесно, не так ли?

Элен кивнула.

Ева снова зарыдала. Рыдания были такие сильные, что я испугался. Кровать вздрагивала. Девушка чуть ли не задыхалась. Элен побежала в соседнюю ванную, принесла оттуда стакан воды, налила в него капель десять какой-то жидкости из коричневого флакона на столике и заставила Еву выпить весь стакан.

— Спи моя дорогая, — обняла она ее по-матерински. — Поговорим об этом завтра.

Какое-то время мы еще оставались в комнате. Ева постепенно перестала икать, дыхание ее становилось все более ровным, и мы вышли. Я был весь в поту — нервы.

— Спасибо, — прошептала Элен. — Страшно, наверное, было, правда? Я пожал плечами.

— Только казалось, что страшно, Элен.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИХ НОЧИ

Глава 7

Несколько дней прошли без происшествий. По сравнению с той сумасшедшей ночью наступил чрезвычайно спокойный период. Элен и я вели себя как двое обрученных — во всяком случае, делали все так, как это полагается в приличном обществе. Мы снова стали называть друг друга на «вы», и речи даже не могло быть о том, чтобы обменяться хоть каким-нибудь поцелуем. Ева, казалось, радовалась вместе с нами и без конца говорила о предстоящей свадьбе. Я даже вынужден был охлаждать ее пыл.

— Видите ли, Ева, — говорил я ей, — вы ведь должны понимать, что об этом пока говорить рано…

Говоря так, я краснел: я ведь по-настоящему палец о палец не ударил, чтобы найти себе место.

Элен молчала. Из нас троих она нервничала больше всех.

Однажды вечером мы, как всегда, сидели после ужина в патио и старуха Амелия подавала нам кофе. Служанка по-прежнему терпеть меня не могла: я ведь перевернул вверх дном всю жизнь в доме. В глубине души она чуяла во мне авантюриста. Впрочем, в какой-то мере она и не ошибалась.

Когда она вышла, Ева набросилась на меня:

— Так скажите, Вик!

«Она уже начала называть меня Виком.»

— Скажите, Вик, а не лучше ли вам вместо того, чтобы терзать себя в поисках, может быть, несуществующего места, стать владельцем, например, магазина?

Я поморщился:

— Ну нет, это не для меня!

— Я знаю, что у вас нет денег, но какое это имеет значение? Мы с Элен купили бы магазин за наши деньги… А вы вели бы дела. Не правда ли, замечательно?

Элен загорелась:

— Ева правильно рассуждает, Виктор, это отличная идея.

— Вы и так были милосердны со мной, — возражал я.

— В чем вы видите милосердие? Это чисто коммерческое дело. Если мы с Элен вложим деньги в дело, нам потребуется управляющий. А чтобы вы не стеснялись излишне, магазин будет функционировать под нашим именем, а прибыли мы будем делить… Над этим надо хорошенько подумать, как ты полагаешь, Элен?

— Ну конечно.

— Завтра ты позвонишь нотариусу. Я остановил их:

— Постойте…

— Что еще? — не терпелось Еве.

— Вы забыли об одном небольшом обстоятельстве.

— Каком?

— Я не понимаю ничего в коммерции. Все, что я умею делать, это складывать и раскладывать бумаги… Я не чувствую себя коммерсантом. Ну какой из меня владелец магазина?

— Разные бывают магазины, — возразила Элен. — Вовсе не обязательно торговать вином или бакалеей.

— Чем же тогда?

— Я знаю, чем. — Щеки у Евы просто пылали огнем, так она была возбуждена разговором.

— Я слушаю, Ева.

— Вик, вам нужен большой классный магазин.

Там будет отдел пластинок — в первую очередь американских пластинок, — это отлично пойдет! Идея была неплохая.

— Потом, в магазине будет отдел живописи. Это тоже пойдет, при хорошо поставленном деле, если, конечно, подбирать картины действительно талантливых художников… Будет еще отдел книг по искусству… Короче, нужно создать артистический салон, который бы посещали снобы, и Бог его знает, есть ли такой между Марселем и Ментоном!

Тут и я загорелся этим предприятием:

— Но вы, наверное, понимаете, сколько может стоить такая затея?

Ева повернулась к Элен:

— Дорогая, мы достаточно богаты, не так ли? Элен не спешила с ответом.

— Достаточно богаты, Ева, — сказала она наконец, — чтобы поразмыслить над этим!

И мы сразу же засели за работу.

Весь пол в холле был устлан чертежами, эскизами, рисунками. Амелия не успевала открывать ворота нотариусу, продавцам недвижимости, архитекторам…

Я вступил в переписку с одной из крупных фирм по продаже пластинок. Здесь мое имя пригодилось. Люди считали естественным, что такой человек, как я, автор популярной радиопередачи, занялся подобным делом — так спортсмен, уйдя, из спорта, покупает кафе.

В каких только помещениях ни побывал я с Элен за несколько недель!.. Но ни одно из них не показалось нам достаточно просторным. Наконец мы остановили свой выбор на старом гараже в самом центре Каннов. Работы, которые предстояло нам в нем выполнить, были гораздо значительнее предусмотренных нами, но зато и возможности были бы несравненно выше.

Магазин должен был занимать весь первый этаж. На втором должна была разместиться картинная галерея.

Сделка о приобретении помещения была заключена быстро. Пока разворачивались работы, я занялся рекламой: обратился в редакции газет Ниццы и региона. Если бы я обратился к ним с просьбой о работе, как рассчитывал в свое время, прибывая на Лазурный Берег, со мной, конечно, и разговаривать бы не стали, но как только я предстал перед ними со своим делом, они сразу же нашли мой замысел интересным.

Я пообещал этим господам отпускать мои будущие товары по льготным ценам, а они в свою очередь взялись широко разрекламировать открытие нового магазина-салона — «Шкатулка с Мечтами» «название придумала Ева». Они сразу же вспомнили мою предыдущую деятельность, отметили мой талант… А некоторые даже посчитали нужным поместить мою фотографию на странице, посвященной искусству.

Я встретился с влиятельными людьми, которые познакомили меня с Пикассо, другие свозили меня в Кап-Ферра к самому Кокто, и я получил от обоих мэтров доброе напутственное слово и заручился их поддержкой. В особенности, что касается картинной галереи. Короче говоря, я с головой окунулся в прелестную авантюру, все мне в ней жутко нравилось, да и не удивительно: а что иное могла предложить мне судьба?

Если бы не сестры Лекэн, у меня были бы неплохие шансы стать самым настоящим нищим. И моя любовь к Элен укрепилась безграничной признательностью. А Еве я был очень благодарен за то, что она фактически сама, без какого-либо моего участия, исцелилась от своей, как сказала Элен, любви с первого взгляда. Кротость ее и смиренность так растрогали меня, что теперь я еще больше привязался к дому сестер Лекэн. Ведь в конце концов именно благодаря этому дому я начал становиться на ноги. И, верный своему слову, данному Еве в «ночь объяснений», изо всех сил старался создать в доме самую благоприятную атмосферу.

По мере того, как я входил в дело, оно все больше становилось мне по душе. Я сделал «удивительное» открытие, что состояние — вещь незаменимая, ибо открывает самые недоступные двери и дает почти неограниченную свободу действий…

Замечательная идея пришла мне в голову, когда я нажал на звонок у ворот этого особняка! Судьба в тот день, несомненно, покровительствовала мне.

Конечно же, я не был владельцем всего приобретенного и прекрасно это сознавал, но, тем не менее, все это было в моем распоряжении, и, по сути, конечный результат обещал стать почти тем же самым, как если бы я всем этим владел.

Каждое утро я вставал в шесть часов, присоединялся к Элен, и мы занимались гимнастическими упражнениями на кольцах и на канате. Занимались почти до полной усталости, закончив, принимали обстоятельный душ, а затем встречались с Евой за столиком в патио, где Амелия подавала нам завтрак.

Завтрак, как мне кажется, был нашим самым веселым застольем. Мы пили кофе, ели бутерброды и обсуждали программу на день. Элен занималась коммерческой частью, Ева — художественной. Сидя перед грудой каталогов, она выбирала пластинки и отмечала заинтересовавшие ее, со всеми выходными данными, в большом журнале. Что же касается меня, то по утрам я наблюдал за работами в помещении, а после обеда встречался дома с предпринимателями В это утро, приняв душ и придя в патио, мы с удивлением не обнаружили в нем Евы.

Когда мы спросили у Амелии, в чем дело, она ответила, что еще не видела ее.

Я предложил Элен пить пока кофе одной, а сам поднялся наверх выяснить, что же произошло.

Постучавшись в дверь и не услышав ответа, я не медля вошел.

Ева спала глубоким сном, хотя обычно к этому времени она давно уже вставала. Обеспокоенный, я подошел к кровати, чтобы убедиться, не больна ли она.

Дышала она очень спокойно. Я положил руку на ее лоб: температуры у нее не было. Наверное, она дольше, чем обычно, не могла уснуть и удалось ей это только под утро.

Я хотел уже на цыпочках выйти из комнаты, как вдруг обратил внимание, что одна ее нога свесилась с кровати. Опасаясь, что Еве, проснувшись будет трудно совладать с ней, я осторожно взял ногу в руки, чтобы вновь положить на кровать.

Каково же было мое изумление, когда я увидел, что на лодыжке у Евы были засохшие брызги грязи!

Это было настолько неожиданно, настолько невероятно, что я остолбенел. Наконец я привел в порядок свои первые связанные с этим необычным открытием мысли «а в голове моей была уже полная сумятица», — и ногтем осторожно соскреб с лодыжки грязь. Растер ее на ладони. Конечно же, это была самая настоящая грязь!

Идиотизм, сказали бы вы, случайность, но меня эта деталь всего перевернула.

Каким образом могла попасть грязь на эту ногу, неподвижную вот уже много лет?

На эту несчастную ногу, которая Бог знает когда сделала свой последний шаг?!

Инстинктивно я поискал ее обувь. Ева всегда носила мягкие меховые туфли. Они стояли неподалеку от кровати. Я посмотрел на них и удостоверился, что подошвы были совершенно чистые.

Не зная, что и думать, я спустился к Элен.

Та, напевая школьную песенку, с аппетитом завтракала. Несмотря на отсутствие сестры, вид у нее был очень довольный, и на какое-то мгновение я даже залюбовался ее красотой, которая приоткрывалась мне постоянно во все новых гранях: теперь я обратил внимание, каким чудным блеском переливались на солнце ее перехваченные черной бархатной лентою волосы.

— Ну что там? — спросила она у меня. Я сел:

— Она крепко спит, и я не решился ее будить…

— Вы совершенно правильно сделали. Мы молча позавтракали. Но когда Элен собралась встать из-за стола, я, ничего не говоря, сжал ее руку. Она испуганно посмотрела в сторону подъемника. Элен просто панически боялась, как бы сестра не заметила какого-нибудь знака наших интимных отношений.

— Скажите, Элен, а вследствие чего Еву парализовало?

— Полиомиелит… В тринадцать лет…

— Я думаю, были использованы все возможные средства, чтобы…

— Все! — поспешно ответила Элен. — Папа был тогда еще жив, он возил ее в Стокгольм, к выдающемуся специалисту… О результате вы можете судить…

Она говорила, и ее слова развеяли мои нелепые мысли.

— Бедная девушка, — вздохнул я.

Я проводил Элен до самой двери ее комнаты, расположенной в глубине коридора, возле ванной комнаты, общей для обеих сестер. Я не спешил уйти, и она, конечно же, обратила на это внимание:

— Вы хотите мне что-то сказать, Виктор? Я вошел в ее комнату, открыв дверь коленом. Мне страшно хотелось ее. Не мог я уже больше выносить эти платонические отношения! Ведь я пережил с ней и прежде всего благодаря ей такие мгновения, которые просто невозможно забыть!

— Элен, когда мы поженимся? Из-за этого магазина мы только и говорим что о живописи, пластинках, оформлении, а о том, что нас больше всего волнует, — ни слова…

Она села на край кровати.

— Ничто нас не гонит, Виктор… Нельзя ведь строить сразу два дома…

— Вы, конечно, правы… Но…

— Но что?

— Если мы не говорим о женитьбе, мы можем, однако, говорить хотя бы о нашей любви…

Я сел рядом с ней. Она слегка отодвинулась, словно боялась, что я начну обнимать ее и целовать. Это просто шокировало меня! Я всмотрелся в нее"

— Ты не любишь меня! — едва не вскричал я. Вместо того, чтобы возразить, она приложила палец к своим губам:

— Не говорите так громко, Виктор! Она была права: я был слишком несдержан. Мне стало вдруг очень грустно. Скорее даже, это была не грусть, а какая-то неведомая хворь, которую я этими днями не сразу в себе заметил, но которая все глубже въедалась в мою душу: ну отчего же было мне так неспокойно?..

— Ты не любишь меня! У тебя была просто минутная слабость, и теперь ты об этом жалеешь — вот и все!

Она улыбнулась:

— Не говори так, мой дорогой… Все наоборот: я так хочу принадлежать тебе вся!

— Правда?

Она сама приблизила свои губы к моим. Рот ее приоткрылся, и последовал такой сильный поцелуй, на который я сам вряд ли способен.

* * *

Теперь уже я водил американскую великаншу сестер Лекэн.

Занятие это было не очень легкое: больно уж был велик этот мастодонт, а я до того водил лишь легкие серийные машины.

В безупречном голубом костюме, который Амелия наглаживала мне ежедневно, я спускался по аллее к гаражу.

Мое недавнее объяснение с Элен придало мне силы и прибавило света в душе, и по дороге в гараж я весело насвистывал. Чудные все-таки здесь, на Берегу, и море, и небо!

Вдруг я обратил внимание на небольшой предмет под моей подошвой. Я нагнулся, чтобы поднять его. Это была маленькая розовая ленточка. Сантиметров десять, не больше. Я сразу же узнал эту ленту: ее носила Ева. По вечерам девушка заплетала волосы в две косы и перевязывала их лентами. Найденная мною лента была одной из тех, которыми она пользовалась.

Я более чем удивился: ведь Ева никогда не появлялась здесь — аллея, ведущая к гаражу, была слишком узка для ее коляски!

Лента была закручена в узел.

Я повертел ее в пальцах, наконец положил в карман. Ну и ну! Я совсем разволновался.

Засохшие брызги грязи на лодыжке, и вот теперь эта невероятная находка! Что за чертовщина? Было тут над чем подумать…

«Ты задаешь себе слишком много вопросов, мой малыш Вик, — сказал я себе. — У тебе воображение, которое может привести тебя к дурному концу, если ты не остережешься…»

Отгоняя от себя все эти идиотские мысли, я выехал на машине из гаража. Потом вышел из машины и закрыл за собою ворота. Снова сел за руль и вдруг вновь изумился: колеса и низ корпуса были в грязи!

А я ведь вчера велел садовнику вымыть машину, и никто с тех пор не ездил на ней.

Глава 8

Однако, наблюдая по утрам за работами в нашем будущем магазине, я забывал обо всем. И лишь возвращаясь домой обедать и встречая Еву в патио, — она обычно копалась в каталогах, — вновь начинал волноваться из-за сделанных недавно открытий.

На этот раз Ева была одна. Она делала в своем журнале новые записи и подняла глаза, лишь когда я вошел.

Я потрепал ее рукой по щеке.

— День добрый, мой золотистый комаренок! Между нами уже установились такие отношения.

— Элен дома?

— Ей пришла в голову идея испечь пирог с мясом, и она колдует теперь на кухне. Сейчас убедит вас еще и в том, что она прекрасная хозяйка!

Я нахмурился. Что-то в ее голосе не нравилось мне, вызывало беспокойство. Мне сразу же послышалась в нем какая-то горечь. Может, Ева опять взялась за свои игры? Но, как бы там ни было, я притворился, что ничего не заметил.

— Ну, Ева, вы сегодня и спали! Я пошел посмотреть, не случилось ли с вами чего-нибудь, а то мы с Элен были удивлены, что вы не вышли на завтрак, так вот, я пришел, а вы спите, как ангел!..

Она нахмурилась:

— Вчера вечером я попросила Элен дать мне немного снотворного, чтобы заснуть, и у нее, должно быть, рука оказалась тяжеловатой… Сегодня так болит голова… Я очень подавлена…

Я повесил пиджак на спинку кресла и уселся на борт бассейна.

;, — Что вы так смотрите на меня? Она снова нахмурила брови. Вид у нее действительно был очень усталый. И недовольный.

— Я хотел бы задать вам один вопрос…

— Не люблю я этого…

— Не любите, когда вам задают вопросы?

— Нет, когда говорят, что сейчас зададут вопрос. Вопросы тогда какие-то слишком официальные, и я не знаю, как на них отвечать.

— А очень просто: будьте откровенны. Я хотел у вас спросить: пробовали ли вы когда-нибудь.., ходить, с тех пор, как заболели?

— Это все?

— Да.

Она пожала плечами:

— Представьте себе, да, эта идея приходила мне в голову.

— И каковы были результаты?

— Их не было! Я неподвижна как мешок с песком, Вик. Мне кажется, это и так видно…

— А если бы вы попробовали еще раз?

— А на кой, простите, черт?

Теперь уже вид у нее был совсем злой. В ее глазах читалась решимость любой ценой оставаться несчастной и давать об этом знать другим.

— Я не врач, Ева…

— Жаль!

— Не смейтесь!.. Это позволяет мне придерживаться очень простых суждений в медицинских вопросах. Я говорю себе самым примитивным образом, что коль у человека есть две ноги, то он должен ими пользоваться… Если у вас, Ева, есть две ноги, то вы должны уметь заставить их служить вам.

— Ваше суждение не просто примитивное — оно глупое.

— Я убежден в том, что говорю.

— Хотела бы я посмотреть на вас на моем месте!.. О, хотя бы каких-нибудь две минуты. Я ведь не так зла как вы думаете!

— Я не думаю ничего подобного! Она хихикнула. Бог его знает, что это могло обозначать.

— Послушайте, Ева…

— Что еще?

— Я ведь сильный мужчина, вы знаете?

— Тем лучше, так что из этого следует?

— Я бы хотел помочь вам постоять… Вы бы попробовали двигать ногами, чтобы посмотреть…

— И смотреть нечего. Эти ноги, Вик, — совсем не ноги. Всего лишь.., придаток. Ненужный придаток.

— Вместо того, чтобы спорить, давайте лучше попробуем… Ну не отказывайте мне, милая моя…

Какое-то мгновение Ева колебалась. Я не осмеливался настаивать. Наконец она кивнула головой:

— Ну, хорошо, если это действительно доставит вам такое удовольствие…

Я обнял ее, пытаясь вывести из коляски. Почувствовал ее упругие груди, и это сильно меня взволновало.

Ну и задачу поставил я перед собой! Изо всех сил пытался поддерживать ее тело в прямом положении, так, чтобы ноги были вытянуты во всю длину и пятки касались пола, — и сил моих, сколько я ни напрягался, не хватало.

Я смотрел на наше отражение в бассейне. Жестокое это было зеркало!

Ноги Евы были совершенно безжизненны, висят, как плети.

— Попробуйте вынести одну вперед другой, — упрашивал я ее.

Все напрасно — отчаяние мое стремительно возрастало.

— Я не могу, — уже чуть ли не стонала она.

— Ну попробуйте, — снова и снова упрашивал я ее.

— Я не могу, Вик… Нет у меня этих ног, вы понимаете, нет! Ниже бедер я совершенно ничего не чувствую!

Она плакала, я истекал потом. Вдруг я услышал суховатый голос Элен:

— Боже мой, что вы делаете?!

Я увидел в бассейне отражение Элен, повернул голову назад. Элен стояла у входа в патио, в глазах у нее был ужас.

Я отнес Еву в коляску. Теперь-то я уже точно знал, что она не могла ходить. Нетрудно было убедиться в этом после такого ужасного представления, устроенного мной самим же. Элен вообще смотрела на меня как на сумасшедшего.

— Вот видите, Виктор, — только и сказала она мне.

Но эти слова, показалось мне, содержали в себе все упреки мира.

— Извините меня, Ева… Я… Я идиот. Ноя ведь хотел как лучше, вы меня понимаете?..

Ева спрятала лицо в руки и плакала.

Я снял пиджак со спинки кресла. Потом сделал Элен знак следовать за мной.

Мы вышли в холл. Через стекло было видно, как рыдала Ева. Если бы я мог избить себя, я бы непременно это сделал.

— Зачем эта клоунада, Виктор? — спросила у меня Элен.

Я опустил голову.

Действительно, сумасшедшая затея. Я вбил себе в голову, что ваша сестра может ходить.

И тут я взял и рассказал ей все обо всех своих неожиданных открытиях: о грязи на лодыжке и на машине, о розовой ленточке возле гаража…

— Вас все это не смущает, Элен?

— Подождите, Виктор, спокойнее. Всему этому можно найти объяснение… Что касается машины, то садовник — ужасный лентяй, как и все южане. Ленточка? Ева потеряла ее, и ветер, а он был очень сильный сегодня ночью, унес ее в то место, где вы ее и нашли…

— Допустим. Ну, а грязь на лодыжке?

— Постойте… Ева любит помогать Амелии… Вчера вечером, если вы помните, у нас были на ужин испанские козельцы… Нет овощей более грязных, вы ведь знаете… Вот грязь с них и попала на ногу сестре. А поскольку она ног не чувствует, то и не заметила… Видите, как все просто.

Мои сомнения были поколеблены. Конечно же, мое предположение совершенно сумасшедшее, все в самом деле вполне объяснимо.

— Вы, пожалуй, правы, моя дорогая…

— Ну что вы себе вообразили, Виктор? Что Ева тайком ходит и садится ночью за руль автомобиля?

— Я виновато улыбнулся. Мне даже стыдно стало.

— Но, мой друг, — продолжила Элен, — это ведь физически невозможно! Вы же сами видели, что вышло изо всех ваших нелепых попыток.

— К сожалению, да. Надеюсь, она простит мне этот дурацкий экзамен?

— Конечно, простит. Правда, ей было больно… Вы ведь даже представить не можете, как переживает она свою беду! Терпеть не может, когда о ней говорят…

— Вот и не будем больше говорить о ней, Элен.

Глава 9

Ночью я почти не спал. Нервы мои были на пределе, я все прислушивался к тишине в доме. Хотя, конечно, тишина в таком огромном доме не может быть полной: то скрипнет что-то, то вздрогнет, то зашелестит, а то и вовсе донесется какой-нибудь странный звук — будто из замогилья… Нет ничего тревожнее этих звуков, когда не спится и нервы не в порядке…

Раз сто я вставал и подходил то к окну, то к приоткрытой двери… Все мне что-то чудилось, даже шаги в коридоре… Но каждый раз я убеждался, что ошибся. Лишь один звук в этом доме не вызывал у меня никаких сомнений относительно своего происхождения: размеренный храп Амелии, спавшей наверху.

Только под утро мне удалось заснуть.

И теперь уже я не вышел к завтраку.

* * *

Прошло несколько дней. В заботах об устройстве магазина я забыл обо всех своих удивительных предположениях. «Шкатулка с Мечтами» постепенно обретала дыхание. Она все более и более походила на то, что мы задумали. У меня не оставалось сомнений, что это будет заведение во всех отношениях примечательное и необыкновенное: и роскошное, и современное, — словом, оно действительно обещало стать сенсацией в здешних местах.

Предприятие, судя по всему, обходилось нам миллионов в восемнадцать, но затраченные франки должны были с лихвой окупиться.

И я, и Элен, и Ева — все мы были очень сильно возбуждены: нас по-настоящему захватил азарт предпринимателей.

Поскольку Ева, как я ее ни приглашал, отказывалась побывать со мной на месте, то я постоянно привозил ей фотографии, из которых можно было составить представление о ходе работ по зримому воплощению идеи, автором которой была она.

Ева подолгу рассматривала их, делала замечания, обращала внимание на подробности, ускользавшие от нас, и я незамедлительно отдавал рабочим новые распоряжения.

* * *

Как-то ночью, когда я спал довольно глубоко, я увидел очень странный сон.

Подул ветер, и тюлевая занавеска перед моим открытым окном обрела человеческие очертания, сначала не совсем определенные, — но вдруг я разглядел в них Элен.

Я проснулся весь в поту. И сразу же понял, что кто-то меня зовет.

Возле моей кровати стояла смертельно бледная Элен.

— Что случилось?! — вскричал я. Эта застывшая, можно сказать, восковая фигура передо мной могла обещать лишь катастрофу.

— Виктор, — пробормотала она. — Это… Это ужасно…

Казалось, от страха она едва жива. Она наклонилась, оперлась рукою о спинку и пробовала отдышаться. Я и пошевельнуться боялся, не зная что делать…

— Ева… — начала она.

Я подумал сразу, что Ева покончила собой, — внезапная догадка словно пронзила меня насквозь. Но пока я не стал высказывать вслух своего предположения.

— Она заболела? — спросил я, едва сдерживая волнение.

— Нет, исчезла…

Я сбросил с себя одеяло.

— Что вы говорите, Элен?! Исчезла?! Вы шутите!

— О нет, клянусь вам!.. Посмотрите сами…

Я опрометью бросился в комнату Евы.

Комната действительно была пуста.

Кровать разостлана, в коляске одна медвежья шкура… У меня внутри все похолодело. Особенно страшно было смотреть в темноте осиротелой комнаты на эту пустую коляску.

Я повернулся к Элен — она пришла сюда вслед за мной.

— Немыслимо! — только и сказал я. Элен дрожала.

— Как вы это заметили?

Какое-то время она обдумывала вопрос, словно ответ на него мог что-либо изменить в произошедшем.

— Так… Вот уже годы я сплю очень чутко… Мне все кажется, Ева меня зовет… Первое время, когда ее парализовало, она звала меня по три-четыре раза за ночь. Теперь она уже перестала это делать, научилась, что бы ни случилось, обходиться своими силами, но сознание того, что она может нуждаться во мне, не дает мне покоя… Вы понимаете?

— Да, продолжайте…

— Сегодня меня что-то разбудило… Не знаю, как и объяснить, что это было… Может быть, какой-то шум, может, что-то подсознательное… Я подождала мгновение, тревожное предчувствие не уходило, я встала.., и вот.., пришла сюда…

Я совершенно не узнавал ее голоса, словно это и не она со мной говорила. Какой-то внутренний, что ли, был этот голос…

— Элен, выпейте что-нибудь, на вас лица нет… И только сейчас я заметил, что она стоит в одной ночной рубашке.

— И оденьтесь…

Она кивнула. Машинально прошла в свою комнату и надела халат. А я тем временем спустился вниз. Ни в комнатах, ни в патио Евы не нашел. Но я заметил, что входная дверь не была заперта на замок.

Элен тяжело спустилась по лестнице, замедляя шаг на каждой ступеньке. Я быстро подошел к бару в холле и налил ей полную рюмку коньяка. Она выпила, ни слова не говоря, хотя терпеть не могла крепкие напитки. Ее бледные щеки сразу же порозовели.

— Присядьте, Элен. Нам нужно спокойно во всем разобраться…

Она была послушна и делала все, что я ей говорил, — по всему чувствовалось, воля совершенно оставила ее.