Огромное здание тихо и пустынно. В вестибюле при входе бородатый старичок-охранник читает последний выпуск газеты, прикрепленный кнопками к стене. А в отгороженном стеклом узком закутке дежурный по редакции с отсутствующим видом изо всех сил старается ничего не делать, что в принципе не так просто, как кажется. Редакционный работник похож на осьминога в аквариуме. Сходство усугубляется обширной лысиной (на голом черепе восемнадцать длинных волосинок, тщательно приклеенных, каждая в отдельности, поперек головы) и бесстрастным выражением лица.
      Я подхожу вплотную к его стеклянной будке. Узрев постороннего, дежурный смотрит на меня с тупым презрением, будто я вылез из засорившегося унитаза, и наконец с трудом выдавливает из себя:
      - Слушаю?
      - Главный редактор здесь?
      - Нет.
      - Тогда я хотел бы встретиться с одним из секретарей редакции.
      - По вопросу?
      - А это я объясню ему сам...
      - Он занят.
      - Он будет еще больше занят после того, как я его увижу!
      Поскольку газетный головоногий и не думает выходить из транса, я сую ему под нос свое удостоверение. Дежурный смотрит на него без эмоций.
      - Давай, папаша, - кричу я через стекло, - пошевеливайся! Сделай усилие, доложи обо мне! Мое имя Сан-Антонио - произносится, как пишется!
      Теперь он надевает на себя маску плаксивого засранца, снимает трубку и спрашивает, почти не двигая губами (согласитесь, для французской артикуляции это нетипично!):
      - Господин Кийе здесь?
      Лысому, по всей видимости, что-то отвечают, но что именно, по его каменной роже понять невозможно. Он кладет трубку на рычаг, затем, секунду поразмыслив, снимает снова и набирает номер. Чертов истукан! Дохлый череп! Вот это уже ближе к сегодняшней повестке дня - я мысленно переношусь к двум полуразложившимся трупам, лежащим в земле и терпеливо ожидающим своей участи.
      - Господин Кийе? Тут некто комиссар Сан-Антонио хочет с вами поболтать!
      Аквариумный дежурный слушает, не меняя выражения, затем медленно склоняет голову.
      - Вас примут через десять минут...
      - Отлично, но я хотел бы попутно уточнить две вещи, мой милый...
      Его брови вскидываются домиком, точь-в-точь как на японской гравюре.
      - А? Вот как?
      - Вот так! Первое, я не "некто комиссар Сан-Антонио", а господин комиссар Сан-Антонио. И второе, я намерен не поболтать, а серьезно поговорить с этим господином...
      Он настолько ошарашен моим напором, что один из волосков отклеивается из-за проступившего на лысине пота.
      Я подхожу к бородатому старичку, все так же водящему глазами по пришпиленному к стене номеру "Утки". Оказывается, его близорукое внимание приковано к литературному творению под заголовком "Роман неизвестного публициста".
      Борода старичка подрагивает от напряжения. Он, видимо, настолько увлечен, что потерял чувство реальности. Наверное, вкушает нечто суперострое, как соус из красного перца в пирожном. Это тот литературный жанр, который призван охмурить маленьких людей незатейливой мыслишкой, что любой может сколотить себе состояние на писанине, если у него есть телефон, блокнот и абонентский ящик на Елисейских полях.
      Тяжелая рука с силой опускается мне на плечо.
      - Что ты тут вынюхиваешь?
      Я делаю резкий разворот и узнаю малышку Неф Тустеп, занимающуюся в "Утке" разделом (и развесом) "Сплетни из народных глубин" под высоким патронажем Стеллы Арьер-гардини. Занятное создание эта мадемуазель Тустеп. Мужские брюки, кожаная куртка, прическа под Брандо, грима нет, всегда чисто, до синевы, выбрита, монокль в глазу - словом, завидев ее, так и хочется встать и с надеждой на спасение запеть в полный голос "Боже правый, помилуй мя!"
      Делаю движение обеими лопатками, то есть приподнимаю плечи на достаточный уровень, одновременно втягивая шею, и одариваю ее своей наилучшей улыбкой, у которой столько же шансов достичь ее сердца, сколько у ракеты "Атлас" - поверхности Луны.
      - Я жду, когда меня примет некто Кийе.
      - У тебя встреча с Роже?
      - Если его зовут Роже, то да!
      - И что тебе от него нужно?
      - Напряги серое вещество, детка... Что может хотеть легавый от журналиста? Информацию, не правда ли?
      - Ты попал в точку, считай, повезло! Кийе - ходячая энциклопедия!
      - Смотрю, ты пашешь без передыху, даже в воскресенье! Может, заинтересуешься, есть у меня кое-что. Дыхание сопрет! А у тебя язык подвешен! Ну как, идет?
      - Черт, ты вдруг стихами заговорил, Сан-А?
      На ней такое пальто, что даже самый последний бездомный под мостом не положил бы его себе под голову.
      - Поднимемся ко мне в кабинет, быстро, - говорит изумительная ошибка природы.
      Сверхбыстрый лифт увлекает нас в бешеный подъем. Красиво, правда?
      Коридоры пусты, как помойка безработного. Неф Тустеп (Айлюли для друзей) открывает дверь.
      - Устраивайся!
      Я кладу важнейшую часть своего тела в супермодерновое кресло, раздутое, как морда каноника.
      - Как на любовном фронте? - осведомляюсь я вежливо.
      - Не жалуюсь, - уверенным голосом отвечает Айлюли. - Недавно познакомилась с одной вдовой... Милашка! А вообще, после французского канкана нет ничего лучше темноты, чтобы возбудить воображение.
      К счастью, у этой мадемуазели в мужском обличье работа на первом месте, что избавляет меня от подробностей ее сексуальной жизни.
      - У тебя нет для нас чего-нибудь остренького или хотя бы скабрезных проповедей в твоем духе, Сан-А?
      - Может, и есть, - говорю я загадочно, - но только сомневаюсь, что вашему директору это придется по вкусу.
      - Давай, давай, выкладывай!
      - Нет, красавица моя. С такими текстами я пойду в "Франс суар" и сделаю себе состояние. Заметь: себе, а не вам!
      И вот на моих глазах происходит метаморфоза, как на японской открытке. Девочка-мальчик выпускает когти:
      - Ты, легавый до мозга костей! Не шути так со мной, а не то я в завтрашнем номере напечатаю заметку, что ты наставил рога президенту!
      В этот момент на столе начинает трезвонить телефон. Она снимает трубку.
      - Да, Роже, он у меня. Этот умник разыгрывает из себя сфинкса. Приходи, ковырнем его вместе!
      Чтобы заполнить паузу, мы решаем закурить. Айлюли достает из кармана пальто трубку и табак, а я - сигареты.
      * * *
      Тремя минутами позже вышеозначенный Кийе входит в бюро.
      Он худ, с чертами лица конторской крысы. На нем два свитера и потертый замшевый пиджак с роговыми пуговицами.
      - Перед тобой блестящий Сан-Антонио, - представляет меня Айлюли, спокойно прочищая трубку. - Флик, который решает проблемы раньше, чем они возникают.
      Затем она трубкой тычет в сторону вошедшего.
      - А вот это Кийе, король верстки. В зависимости от количества новостей он умудряется из ерунды сделать четыре колонки на первую полосу или три строчки на пятую!
      Мы обмениваемся рукопожатием, Кийе и я. У него запачканные типографской краской пальцы, и я стараюсь незаметно вытереть руки платком.
      - Вы хотели меня видеть, комиссар?
      - Честно говоря, мне хотелось бы видеть главного редактора, но, может быть, вы тоже сможете меня просветить.
      - Знаешь, - хмыкает Айлюли, - у комиссара диплом по праву и язык как бритва, поэтому его выбрали для следующего номера.
      - Что вы хотите узнать? - ухмыляясь, спрашивает король безразмерных хроник. - Результаты сегодняшних матчей? На кубок Сета выиграла у Терции со счетом семь - три!
      - Надо же! Может, и правда начать играть в вашем тотализаторе?
      Терпеть не могу такие рожи, похожие на высохший огурец. Эти люди воображают себя всезнающими только потому, что им первым достается бесценная информация: у премьер-министра Великобритании вскочил фурункул на заднице, а Элизабет Тейлор удалила миндалины. Они ни на секунду не задумываются над тем, что уже через пару часов их читатели будут информированы об этих глупостях так же хорошо, как они сами.
      - Так что, Сан-А, мы люди понятливые, - нежно мурлыкает Айлюли. Может, хоть вопросик задашь?
      - Мне необходимо узнать, кто из чернорабочих вашей пекарни новостей занимается конкурсом?
      - Ха! Да, действительно, - вскрикивает сморщенный огурец, - один из ваших полицейских выиграл хибару в этом году!
      - Не просто хибару, а вместе с привидениями!
      - С привидениями? - переспрашивает Кийе, усиленно соображая, что я имею в виду. Для пущей респектабельности он одновременно полирует свои ботинки из крокодиловой кожи чехлом от пишущей машинки. В это время мастер по выпечке скандальных хроник о сексуальных запросах среднего класса с точки зрения трансвестита с самым серьезным видом выпускает в воздух клубы вонючего дыма.
      Мое терпение лопается.
      - Позвольте, вопросы буду задавать я...
      - Вы ощущаете себя здесь как в своем кабинете в управлении полиции? с иронией подкалывает меня Кийе.
      Приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не заставить эту ходячую мумию сожрать чехол от пишущей машинки. Но я, как вы знаете, человек интеллигентный, поэтому, даже вскипая изнутри, сдерживаюсь и произношу холодным тоном:
      - Послушайте, Кийе! Когда я вам скажу, - при условии, конечно, что вы будете себя хорошо вести, - зачем я сюда пришел, вы побежите со всех ног в церковь и поставите за мое здоровье свечку толщиной с Вандомскую колонну.
      - Даже так?
      - Именно! И еще одно, дорогой мой бумагомаратель. Если вы продолжите общение со мной в подобном тоне, то и я заговорю с вами по-другому. И если по причине вашей же дури мне придется довести известную мне информацию до сведения главного редактора, то вы вылетите отсюда так быстро, что не успеете снять плащ с вешалки. А тогда в профессиональном плане сможете надеяться только на чистку сортиров, и то при условии, что наклеите фальшивую бороду и смените паспорт. Айлюли вытаскивает трубку изо рта.
      - Эй, апостол, дело, видно, и впрямь серьезное! - бросает она своему коллеге.
      Но Кийе, вероятно, и сам допер, что хватит кочевряжиться.
      - Черт возьми! - скулит он. - Но вы же говорите загадками. Если бы вы прямо сказали, как и что...
      - Так, вернемся на исходные позиции. Кто занимается этим проклятым конкурсом?
      Со стороны ошибки природы слышится тихое ржание. Она и правда иногда чем-то напоминает жеребца.
      - Он как раз и занимается. Его идея. Очень даже неплохо для нашего родного издания. Руководство обещало ему повышение за гениальную находку.
      Эдак, выходит, я попал прямо на того, кто мне нужен!
      Я рассматриваю свою тщедушную жертву, готовясь попробовать на зуб... Но прежде чем наброситься на него, подхожу к окну.
      Вижу Фелицию, мирно сидящую в машине с номером журнала "Путешествия" в руках. Она просто ждет меня. День потихоньку умирает. Зажигаются фонари и рекламы, как бы оправдывая данное кем-то название моей столице - "Город света" (после того, как в одном из районов вырубили электричество).
      Я сажусь за стол Айлюли.
      - Как вы организовывали свой конкурс?
      - Вы что же, не читаете нашу газету?
      - Много чести. Так как же?
      - Значит, так. Обычно конкурс финансируется какой-нибудь фирмой. В этом году спонсором была макаронная фирма "Петит".
      - Кто покупает "Домик вашей мечты"?
      - Управляющий делами газеты. Он составляет список земельных участков с домами из выставленных на продажу и соответствующих духу конкурса, и представляет его директору по рекламе спонсирующей фирмы. А потом они уже вместе выбирают главный приз.
      - Кто решает, какие дома включить в этот список?
      - Наш управляющий делами. Он мне показывает фотографии, и я провожу предварительный отбор.
      - Вы видели дом в Маньи?
      - Только на фото.
      Я обдумываю услышанное.
      - Дайте-ка мне адрес управляющего делами... пожалуйста.
      - Насосная улица, шестьдесят девять. Его зовут Бормодур.
      Я записываю.
      - Хорошо! Спасибо.
      Кийе хватает меня за пуговицу пиджака.
      - Эй, комиссар, как вас там, теперь ваша очередь - выкладывайте!
      - Ах да! Совершенно справедливо. Так вот, я праздновал новоселье у моего подчиненного, счастливого обладателя вашего главного приза. Ну и так, между прочим, решили покопаться в саду - любовь к земле, знаете ли. И наткнулись на останки двух человек. Два трупа: мужчины и женщины.
      Айлюли икает от неожиданности.
      - Это я вам говорю, чтоб вы знали: ваши дорогие собратья по перу очень заинтересуются этой новостью. Еще бы: "Утка" предлагает своим читателям дома, нашпигованные трупами! Ваш конкурс будет в... сами знаете где! О вас будут петь куплеты в забегаловках...
      Кийе в панике. Его лицо совсем сморщивается, хотя куда уж больше!
      - Сан-Антонио, необходимо срочно прикрыть это дело!
      Сразу вспомнил, стервец, как меня зовут!
      - Смотри-ка, - говорю я Айлюли, - парень, похоже, иногда просыпается!
      Кийе бел, как вся кисломолочная продукция швейцарских ферм, вместе взятая.
      - Надо что-то делать, черт возьми! - хрипит калибровщик сплетен. Да-а? И что же вы предлагаете? Выкопать скелеты и распределить кости между окрестными собаками? По методу безотходного производства, так, что ли?
      - Как же быть?
      - Может, начнем с того, что позвоним вашему патрону и сообщим ему радостную весть? Было бы очень любопытно узнать мнение начальства. Вполне возможно, его взгляд на вещи диаметрально противоположен вашему, а?
      - Он мне тут же сыграет отходную, - сипит Кийе.
      - Если ты от него скроешь, он уж точно вышвырнет тебя на улицу! смачно обещает сердобольная коллега, которой не чуждо все, что касается железной мужской логики.
      Сушеный огурец в панике согласен на все. Великий монтажник газетной чепухи сшиблен с катушек. Земля уходит из-под ног, обутых в крокодиловые ботинки. Он уже видит себя с протянутой рукой, плетущимся из редакции в редакцию, предлагающим свои услуги на любых условиях всем и каждому. Будущее представляется ему черным, как запачканные типографской краской руки. Бедняга Кийе, а ведь он был таким талантливым, таким услужливым, таким лояльным.
      - Наверное, вы правы, - еле слышно соглашается убитый горем огурец.
      Он вытаскивает откуда-то, чуть ли не из носка, кожаную записную книжку, ищет домашний телефон патрона и трясущимся пальцем набирает номер Симона Перзавеса, директора "Утки".
      На другом конце провода трубку снимает слуга. Он объявляет, что господин Перзавеса не может подойти к телефону, поскольку занят приемом министра текущих дел. Кийе, проявляя дьявольское безрассудство, настаивает, мол, дело срочное. Словом, ставит на карту все, даже собственное повышение. Слуга, видно, тоже не лыком шит. Говорит отрывисто, словно сплевывает через губу. Но наш огурец добивается своего: патрон берет трубку. Голосовые связки Кийе комкаются, как юбка гимназистки во время киносеанса на последнем ряду.
      - Господин директор, - с придыханием сипит поставивший все на карту огурец, - произошло событие чрезвычайной важности. Нет, нет, господин директор, Франция не объявила войну Великому Герцогству Люксембург... Речь идет о нашей газете... Вернее, о нашем издательстве!
      "Наша газета, наше издательство"! Как он мил, этот бульварный трубадур, как судорожно ухватился за множественное число. Множественное число, которое для того, кто держит сейчас трубку с другой стороны, все равно останется единственным. Но сейчас для Кийе это ниточка надежды.
      - Абсолютно необходимо вас увидеть, господин директор! Как вы сказали, господин директор? Очень хорошо, господин директор! Тотчас же, госпо...
      Кийе вешает трубку на вешалку для пальто и произносит с заговорщицким видом:
      - Он нас ждет.
      - Насколько мне удалось понять из разговора, он ждет вас, дорогой Кийе.
      - Я думаю, вы сможете лучше, чем я, объяснить ему... э-э... Ну вы же понимаете!
      - Еще как!
      - Пойду вымою руки.
      Он ретируется со сцены, еще более согбенный, чем обычно. Я остаюсь с Айлюли, которая в задумчивости водит пальцем по усам, попыхивая трубочкой.
      - Надеюсь, он не будет слишком усердствовать с мытьем, - замечаю я.
      - Почему?
      - Боюсь, как бы в его душевном состоянии он не смылился напрочь, так что от него ничего не останется. А каким поначалу был крутым, по крайней мере хотел казаться...
      Ошибка природы вынимает трубку изо рта.
      - У него проблемы в личной жизни. Жена устраивает ему такие цирковые номера! От этого Роже озлобляется на весь свет, но в принципе он хороший малый. Тянет газету, как рабочая лошадь...
      Мадемуазель принимается выбивать пепел из трубки о плоский каблук своего башмака.
      - Жаль, что это недоразумение произошло у нас. Представляешь, какой мог бы быть эксклюзивный материал, Сан-А?
      - Очень хорошо представляю, спасибо за подсказку. А ты?
      - Иногда я сама не рада своей верности.
      - Ты как Кастро! Он тоже до конца верен революции. Тебе бы еще бороду - и полное сходство! Есть, правда, одно расхождение: он курит сигары, а ты трубку...
      Возвращается Кийе - чистые руки, свежее дыхание, галстук на месте, спортивный пиджак с кожаными пуговицами. Конечно, это еще не картинка из модного журнала, но все же приятнее, чем сортирный таракан.
      - Я готов, - объявляет он, будто собирается на плаху.
      Я сливаюсь с Айлюли в мужском рукопожатии.
      - Не хочешь составить нам компанию?
      - Нет, мне нужно разобраться с письмами. Может, попадется что-нибудь... Пока нет ни черта интересного.
      - Неужто? Разве Брижит Бардо ушла в монастырь, а Азнавура кастрировали? Подумай над этим!
      Она вздыхает.
      - Ты даже не представляешь, Сан-А, какая это жуткая работа. Несмотря на кажущееся разнообразие событий, в мире, в сущности, ничего не происходит. По крайней мере ничего нового. А мы обязаны создавать у читателей впечатление, что кругом, мол, полно интересного, непредвиденного, неожиданного. Вот и приходится фантазировать, понимаешь?
      Глава шестая
      В которой я мешаю некоторым отдыхать в воскресный день
      Странные это все-таки существа - женщины. Маман, на мой взгляд, должна была бы дохнуть со скуки в машине в ожидании моего возвращения. А она, завидев меня, вся светится. Я говорю ей об этом, Фелиция смотрит на меня и счастливо улыбается, и я вижу, что она и правда счастлива. Ждать меня в машине - это все равно что быть вместе со мной.
      - Ну что, поехали? - говорю я, предварительно представив Кийе моей матушке.
      Мы приезжаем на авеню дю Буа. Дом Симона Перзавеса один из самых больших. Выложен из крупного камня с резным орнаментом, огромные окна, широкий стеклянный подъезд и чугунные ворота с завитушками. В общем, дом не для тех, кто стреляет сотню до зарплаты.
      Обитая дубовыми панелями кабина лифта бесшумно возносит нас на четвертый этаж.
      Директор "Средиземной утки" занимает его весь целиком. Двести квадратных метров ковров, не считая мест общего пользования!
      Кийе легонько жмет на кнопку звонка. Самое горячее (и самое абсурдное) его желание сейчас - не быть услышанным. Но обслуга в доме, видно, знает толк в беготне с тряпками-щетками для наведения чистоты и блеска. Она приучена поворачиваться. Едва Кийе коснулся звонка, как тяжелая входная дверь тут же открылась.
      На пороге стоит фрачный слуга (во фраке то есть). Церемонный, настроенный явно враждебно, он осматривает нас, будто мы две собачьи кучки, выложенные на коврике у двери.
      Я со своими габаритами и приличной одеждой еще мог бы быть удостоен чести... Но Кийе, в спортивном пиджачке и пожелтевшей от пота рубашке, выглядит совершенно недопустимым, как загаженный унитаз посреди белого танцевального зала.
      - У нас назначено, - заикается Кийе.
      Фрачный слуга слегка склоняет голову. Он в курсе. Он в курсе всего, что происходит в квартире. Он маг и волшебник, он парит над миром в двести квадратных метров, не считая санузлов. Одним мановением пальцев, как акушерка, являет миру то, чему, по его мнению, должно быть.
      Этот пингвин на курьих ножках проводит нас в слабоосвещенную гостиную, отделанную чем-то бархатно-серым. Из глубины квартиры доносится веселый шум.
      - Я первый раз у шефа, - с благоговением произносит Кийе. - Какой люкс, надо же! Как подумаю, что еще совсем недавно он впаривал доверчивым покупателям зубные щетки для собак...
      Я не могу лишить себя удовольствия его приободрить:
      - Это его профессия, дорогой Кийе. Сейчас он впаривает доверчивым читателям вашу стряпню.
      Дверь резко открывается, и появляется хозяин. Он маловат ростом, располневший, с прилизанными седеющими волосами. Толстый висячий нос, бегающие свинячьи глазки и над переносицей очки в виде подвесного моста из массивного золота. Золото настолько тяжелое, что для равновесия бедняге пришлось вставить такой же мост на все тридцать два зуба.
      Быстрый взгляд на Кийе, затем такой же, как молния, но с недоумением на единственного сына моей матушки Фелиции, и сеанс начался.
      - В чем дело, Кийе?
      - Чрезвычайное дело, господин директор. Но вначале позвольте мне представить вам комиссара Сан-Антонио, он все вам подробно расскажет.
      Кийе, видимо, в юности играл в регби. Во всяком случае, пас назад у него поставлен хорошо.
      Я прочищаю глотку, делаю шаг вперед и рассказываю все по порядку. В зависимости от обстоятельств дела я либо углубляю, либо расширяю повествование или просто иду по часовой стрелке. Перзавеса прикуривает сигару "Генри Клей" и пускает такую дымовую завесу, что запросто могла бы сбить с панталыку все радары в округе.
      Слушая меня, он молча курит, выпуская в воздух по сто франков (не волнуйтесь, старых франков) при каждом выдохе. Когда я заканчиваю монолог, господин директор оборачивается к Кийе с таким видом, будто только что его обнаружил.
      Тот бледнеет, весь полностью - до прямой кишки. Коленки трясутся, а унылый клюв похож на пистолет бензозаправки.
      - Вы должны согласиться, господин Перзавеса, что моей вины в этом нет!
      - А кто вас обвиняет? - вопрошает спокойным тоном бывший продавец собачьих зубных щеток, а ныне скандальных хроник. - Просто у вас несчастливая рука!
      Вот ведь сволочь! Слышали бы вы, с каким апломбом он произнес эту гадость!
      Огуречное лицо Кийе покрывается зеленью и пупырышками. На его карьере можно ставить жирный крест. Теперь она стоит не больше мартышкиной задницы. Патрон, самый главный патрон, патрон из патронов не обвиняет его в профессиональной непригодности, нет, - он обвиняет беднягу Кийе в том, что тот приносит несчастье. Соображаете? Хуже не придумаешь: от такого пятна уже никогда не отмыться! Абсурдно, но не поспоришь! С этим ярлыком можно спокойно идти и выбирать мост повыше, чтобы сигануть оттуда рыбкой.
      Симон Перзавеса поднимает свой округлый зад с мягкого стула. Он тычет концом сигары в направлении перепуганного насмерть Кийе, затем переводит жезл на меня, видимо желая, как фея Маржолена, превратить меня в своего сторонника.
      - Послушайте-ка, я не люблю такого рода шутки. Если разразится скандал, кое-кто сложит головы.
      - Господин Перзавеса, - отвечаю я ему спокойно, - хотел бы обратить ваше драгоценное внимание на то обстоятельство, что двое уже сложили свои головы.
      - Кто это?
      - Те, кто лежат на садовом участке в Маньи.
      Он пожимает плечами.
      - Вы - знаменитый флик, не так ли?
      - Ну да! - скромно отвечаю я.
      Если бы мне не дали в свое время прекрасного воспитания и классического образования, я бы заставил его сожрать свою сигару.
      - Я позвоню вашему начальнику и скажу, чтобы он поручил вам расследование этого дела и дал столько времени, сколько необходимо для полного выяснения обстоятельств... Работайте тихо, без огласки.
      Мне противна его наглость, и я смотрю сквозь него.
      - Послушайте, господин Перзавеса, вы забываете, что у нас на руках два трупа, а значит, имеется как минимум один убийца... Можно спрятать, если постараться, остывшее мясо - вернее, кости, - но если я заарканю убийцу, то его придется судить, не так ли? А судебный процесс как мед - на него слетятся все мухи!
      - Ну, до этого еще далеко! - рубит он.
      Сила этого малого в том, что он живет сегодняшним днем. Между прочим, и вы должны это признать, если ваши мозги не совсем высохли, - истинная сила человека в его настоящем. Не многие знают об этом, и уж тем более не многие умеют жить в узких границах без прошлого и будущего. Симон Перзавеса верит в настоящее и его силу. И он стал тем, кто он есть, лишь за счет умения выжать максимум из текущего момента.
      - Единственное, о чем я вас прошу, комиссар, - расследование должно быть проведено сугубо конфиденциально. Дальнейшие наши действия мы сообразуем с развитием событий. На этом Перзавеса как бы ставит точку в переговорах. Заседание следует считать закрытым. Его ждут министр, три посла, две графини с пересохшими глотками, а также целый выводок писателей-академиков, которых он маринует в осиротевшей без него гостиной. Он должен быть там, среди хрусталя и накрахмаленных скатертей, - каждая минута на счету. Через мгновение он полностью забудет об инциденте и займется более важными делами.
      - Господин директор, я... - стартует Кийе.
      - Вот именно! - отвечает тот.
      Перзавеса протягивает нам руку, вернее, два свободных пальца руки, в которой держит сигару. Мы вынуждены пожать их, чтобы ответить на акт его вежливости.
      И вот мы уже на лестнице. Мраморные статуи взирают на нас с сонным безразличием.
      - Вот это человек! - блеет Кийе.
      Я скашиваю на него глаза. Всегда находятся людишки, гордые тем, что служат своим хозяевам лишь ковриком для вытирания ног.
      * * *
      - Ну и что теперь? - спрашивает оживший огурец, когда мы приземляемся на тротуаре.
      Меня начинает тошнить от его компании.
      - А теперь, мой бесстрашный друг, вы можете вернуться к своим высосанным из пальца новостям... Если у вас появится информация и вы захотите со мной поделиться, позвоните. Вот моя карточка.
      Я оставляю его с открытым ртом и иду к машине.
      - Ну, как дела? - беспокоится маман.
      - Как у волка, которого ноги кормят. Придется возиться с этой загадкой. В этом деле, похоже, ожидается куча палок в колесах, да еще рот придется держать на замке...
      Она понимает, что я взвинчен, и пытается мне помочь успокоиться.
      - Какой он из себя, директор газеты?
      - Как сама газета, мам. Изъясняется исключительно заголовками и полагает, что все человечество стоит не больше пятидесяти сантимов, как его капустный листок.
      - А куда мы теперь?
      - К бизнесмену от газеты, который купил эту чертову халупу. А потом я приглашаю тебя в хороший ресторан где-нибудь в центре. Честно говоря, рагу мамаши Пино для меня лично как кроличий чих.
      * * *
      Ну и денек выдался - ни одной встречи с приличными людьми! Именно об этом я думаю, когда мне открывает дверь служанка Бормодуpa. Вот уж, видно, шлюха - на все сто! Она сверлит меня своими глазами-буравчиками, будто штопором, если вы, конечно, соображаете, что я имею в виду. Грудь настолько обнажена, словно готова превысить свои полномочия.
      - Вы от кого? - мяукает она, продолжая рентгеновское исследование.
      - От господина Симона Перзавеса, - отвечаю я, зная наперед, что престижное имя откроет мне любые двери.
      Девица проводит меня в небольшую гостиную в стиле ампир и указывает на диванчик, стоящий под огромной, во всю стену, картиной кисти фламандского живописца эпохи космических завоеваний. Проигнорировав приглашение сесть, я хожу по комнате и разглядываю суперсовременную мазню. И вдруг мне в голову (как всегда, гениальную) приходит мысль (соответственно гениальная) по поводу так называемой исторической правды. Люди всегда задавались вопросом, почему Наполеон изображен на всех портретах с рукой, засунутой за отворот мундира. Полагаю, что дам вам глубоко рациональное объяснение. Вы ведь знаете, что парень скончался от рака желудка? Из этого можно заключить: рак мучил его долгие годы, и он держал руку на солнечном сплетении, чтобы незаметно массировать больное место. Однако из школьных учебников мы знаем, что у него были заболевания и других органов, находящихся несколько ниже, но... Если бы живописцы пошли на поводу у правды, то наш национальный герой должен был бы держать руку в соответствующем месте, что, признайтесь, не делало бы чести великому Бонапарту.
      Я все еще продолжаю про себя философствовать, рассматривая очередной шедевр современного искусства, когда господин Бормодур вносит в гостиную сто с чем-то килограммов собственной плоти. Кроме излишков веса у хозяина дома есть и другие особые приметы: толстый нос, похожий на гусиную гузку, и взгляд соленой трески.
      Он сдвигает брови.
      - Месье? Мне доложили...
      - Я знаю. Как и то, что я прямиком от господина Симона Перзавеса. Комиссар Сан-Антонио.
      - О-о!
      С тем же эффектом он мог бы произнести и "а-а!", что позволило бы ему сэкономить силы, ушедшие на складывание губ в трубочку. Но вполне возможно, такое упражнение для рта составляет основную часть его ежедневной физической зарядки, поскольку, войдя, он тут же тяжело плюхается в массивное кресло.
      - Для начала хочу попросить вас о неразглашении того, о чем я вам сейчас расскажу, господин Бормотун.
      - Дур.
      Я напрягаюсь, предчувствуя с его стороны желание нанести мне оскорбление.
      - Не Бормотун, а Бормодур, - уточняет он жалобно.
      - О, простите, я не нарочно.
      Чтобы сгладить неприятное впечатление, я спешу изложить ему (в третий раз за сегодня) обстоятельства дела и причину моего визита.
      Узнав, что он из самых лучших побуждений купил для "Утки" небольшой склад костей, мастодонт бизнеса приходит в тихий ужас, у него отваливаются бивни.
      - Но это же кошмар! Что обо мне подумает мой друг Симон?!
      - Кое-что неприятное, смею вас уверить, - подтверждаю я. - Между нами говоря, он просто взбешен.
      - Бог мой, я сейчас же ему позвоню.
      - Сейчас не надо! Он принимает, но не соболезнования, а министров...
      Надутый толстяк начинает на глазах уменьшаться в размерах. Естественно, это литературный образ, но его суть в полной мере соответствует реальности. Впечатление, будто толстяк сел на гвоздь и сильный выход воздуха того и гляди приведет к декомпрессии в помещении.