- Они ее достали? - спросила она.
      - Именно. Эти ребята экипированы лучше, чем отряд особого назначения.
      - Безобразие! - вдруг объявила бродяга. - Где прикажете складывать старые кости, когда даже под мостами черт те что творится! Хорошо хоть эти подонки ничего у меня не стянули.
      И она принялась перебирать свое барахло.
      - Послушайте-ка, мамаша, - вкрадчиво начал я, присев на корточки рядом с ее конурой. - Мне необходимо подробное описание тех двух скакунов...
      - Я все сказала, болван, - вспылила пьяница. - Оставь меня в покое!
      - Вы сказали лишь, что видели двоих мужчин в плащах. Если б я знал хотя бы немного больше, этих молодчиков давно бы на свете не было. Ну же, опишите их, а то я побросаю всю эту дрянь в воду!
      - Он так и сделает! - возопила ведьма, приглашая Берту в свидетели. Держу пари, сделает, чертов легавый!
      - Не он, так я! - отрезала толстуха. - Не пойму, почему комиссар медлит. Ему следует быть порасторопнее, мы теряем время. Подержите ребенка, Сан-Антонио, я приведу эту старую дуру в чувство!
      - Не стоит утруждаться, она сейчас все расскажет. Вы ведь не жаждете связываться с полицией, дорогая мадам? Итак, их было двое...
      Старуху перекосило. Видели бы вы ее рожу... Вылитая принцесса Маргарет на той фотографии, где она изображает улыбку, повернувшись к мужу. Впрочем, я немножко преувеличиваю: бродяжка в отличие от принцессы не походила на королеву Викторию. Мне вспомнился мой приятель Марсель. Лет пятнадцать назад он по уши втрескался в мадемуазель Маргарет Виндзор. Она снилась ему по ночам, а днем он грезил о принцессе наяву. Все стены в его квартире были увешаны изображениями Маргарет - конной, пешей, в театре, в карете, в шортах и в Венеции. Он млел и сходил с ума по английской принцессе. Ни на одну девушку не обращал внимания, и, заметьте, безумец чтил моральные устои: королеву он не посмел бы преследовать ухаживаниями даже в мечтах. Уж лучше обожать папу римского (впрочем, он ничем не рисковал, поскольку был протестантом!), чем совершить прелюбодеяние, пусть и не наяву, с Ее Величеством. Но принцессой Маргарет он прожужжал мне все уши! А как он представлял себе их нежную дружбу! Он наделял принцессу, возможно прозорливо, экстравагантными манерами, одевал в изумительнейшие наряды, невиданные на этом берегу Ла-Манша (вот и бедняжка Коко Шанель Ламанчская мечтала одеть Маргарет: намерение благое и сулившее немалую выгоду), трубил в мечтах в охотничий рог, призывая возлюбленную... И прочие идиотские выдумки, достойные наследниц старинных королевских домов. Странные у него, однако, были фантазии! В них присутствовали и хлыст, и перчатки с шипами, и тигриные когти. Марсель вполне мог бы прижиться в Англии, там и не такое видали. К тому же чопорной сдержанности ему было не занимать.
      Мой приятель был готов натурализоваться в стране ростбифов, только бы приблизиться к своей цели, а ведь он был швейцарцем, следовательно, законченным националистом!
      Он грезил о том, как его представят ко двору. Граф Сеттер. Орден подвязки и поводка. Замок "Уик-энд". Роскошные экипажи. Псовая охота в Шотландии. Ату ее, ату! Марсель спрыгивает с лошади и увлекает принцессу в лесные заросли, нашпигованные оленями. Лобзает жарко, но почтительно... Много лет я выслушивал этот бред.
      Он искренне надеялся на встречу, воображая счастливое стечение обстоятельств. Они окажутся наедине в поезде. Оба путешествуют инкогнито, скрываясь за черными очками. Он ее узнает. Нельзя упускать случай, и он Примется за дело. Прельстит, соблазнит! Поезд очень кстати войдет в туннель. О блаженство! А потом, когда она обмякнет, сомлеет, он обрушит на нее отчаянные признания, безумные клятвы: "Судьбе было угодно, принцесса, чтобы я заключил вас в объятия! Я, влюбленный червь, рожденный под несчастливой звездой! Чем могу искупить свою дерзость? Жизнью? Но она принадлежит вам. Состоянием? Распоряжайтесь этими крохами как будет угодно. Говорите, единственный выход - брак? Решено! Я добавлю к вашим владениям Швейцарию! И удовольствуюсь малым. В "роллс-ройсе" займу место рядом с шофером. Буду прочищать засорившиеся раковины. Готовить мясо во фритюре..."
      Так бредил Марсель. Клянусь. Если он не перестал пить и есть, то только потому, что в мечтах всегда присутствовал на празднике жизни.
      И вот однажды мы сидели с ним в кабачке за бутылочкой винца. На глаза мне попался старый еженедельник. С обложки смотрела дама его сердца: миссис Сильная мира сего, располневшая, осанистая, короче, почтенная матрона.
      "Ты видел?" - спросил я, тыкая пальцем в газету. "Кто это?" рассеянно отозвался мой приятель. "Прочти подпись!"
      Он прочел и скорчил рожу: "Ужасная прическа, а?" Ну и наглец! "А я-то думал, что она - предмет твоей страсти!" - напомнил я. Тут-то он и выдал. "С чего ты взял! - надменно произнес Марсель. - Предмет моей страсти принцесса Анна!" Колесо фортуны сделало полный оборот и закрутилось все быстрее и быстрее. У меня мельтешит в глазах, и я чувствую, что теряю нить повествования.
      Так о чем бишь я... Бродяжка, побрюзжав и поломавшись, волей-неволей была вынуждена согласиться на сотрудничество. А куда ей было деваться! Верно, старуха не просыхала, но пьянство давно перестало быть ей помехой в жизни. К тому же свисавшая сверху белая рука в кровавом браслете живо напоминала о мрачной действительности.
      - Головы у них были непокрытые. Один - очень светлый блондин, прямо бесцветный какой-то. Свет ему бил прямо в лицо, как вам сейчас. Глаза какие-то странные, почти белые. И он плохо говорил по-французски.
      - Почему вы так решили?
      - Он допытывался у приятеля, что я сказала.
      - На каком языке он говорил?
      - Ну ты совсем обнаглел, парниша! Я тебе не переводчик при ООН!
      - А второй хорошо говорил по-французски?
      - Как мы с тобой.
      - Как он выглядел?
      Старуха кисло взглянула на меня - не глаза, а два яичных желтка, спрыснутых уксусом.
      - Я уже говорила: с виду вылитый легавый. Он был ниже ростом, чем тот, первый, и намного старше. Чернявый, коренастый. С усами. Усы - пышные с рыжинкой.
      Более ничего стоящего она не вспомнила, как я ни старался. Самым ярким ее впечатлением оставались плащи. Мне надоело путаться в двух дождевиках. Время поджимало.
      Я секунду поколебался, а затем доброжелательно посоветовал:
      - Не выходите сегодня из дома, дорогая мадам. Мои коллеги скоро приедут забрать труп и записать ваши показания.
      - Зараза! - взбеленилась ведьма.
      - Вас поселят под мостом Александра III, там вас никто не потревожит. Что поделаешь, судьба!
      Бродячая пьянь пожала плечами:
      - Подумаешь, мост Александра III! Родной остров Сен-Луи мне милее.
      - Дайте-ка мне поноску, Берта, - предложил я. - Он вам руки еще не оттянул, этот пузырь?
      - Он совсем крошка, - заметила растроганная Б.Б., уступая мне вышеупомянутого Антуана. - Теперь он полностью сирота, да?
      - Похоже на то.
      - Что же с ним будет, бедным пупсиком?
      - Попадет в приют, голубушка, если, конечно, где-нибудь на просторах Франции или Польши не затерялась старая бабуля, способная его содержать.
      - Жуть, - всхлипнула толстуха. - Но что, собственно, происходит?
      - Нечто любопытное. Редко случается впутываться в столь занятную историю.
      - И какие у вас соображения?
      - Я собираюсь посадить вас в такси вместе с мальцом и отправить домой. Завтра кто-нибудь придет за ним.
      Идея начальника не понравилась дородной подчиненной. Она взревела (возможно, перебудив кое-кого из обитателей цирка-шапито, находившегося метрах в ста пятидесяти от нас) и одним мощным прыжком оказалась лицом к лицу со мной, выкатив пузо и сжав мощные кулаки.
      - Вам опротивела моя рожа, комиссар?
      - Ну что вы, Берта!
      - С самого начала я направляла ход следствия! Я нашла пуговицу во рту поляка! Я нашла снимок блейзера у ювелира! Я обнаружила отрезанную голову на улице Франк-Буржуа! И это на меня закапала кровь мамаши несчастного Антуана! А теперь, когда все улики собраны, вы навязываете мне роль няньки, а все остальное берете на себя. Да что же это такое, в самом деле?!
      - Но, дорогая, нельзя же мотаться по Парижу в поисках банды убийц с младенцем на руках! Сейчас три часа ночи, нам некому его передать.
      Львица решительным жестом отмела мои возражения.
      - В комбинезоне ему не грозит простуда, к тому же он спит как убитый, поросенок несчастный! Заметьте, речь идет о смерти его родителей, так что он имеет полное право участвовать в расследовании. Позже, когда ему расскажут, он будет рад, что выполнил свой долг. И больше ни слова о такси, понятно?
      Мое молчание можно было принять за согласие, да, собственно, больше его принять было не за что.
      - Пошли! - приказала Большая Берта.
      - Куда? - осведомился я.
      Мы стояли на набережной, застроенной домами почтенного возраста. На нас падал романтический свет старинных фонарей. На широченной физиономии помощницы я различил смущение.
      - И правда, куда? - забеспокоилась грудастая пиявка.
      - На улицу Франк-Буржуа, - улыбнулся я.
      - Мы возвращаемся на квартиру к малышу?
      - Нет, только к его дому.
      - Зачем?
      - Оттуда начнем искать бистро, открытое всю ночь.
      - Жажда замучила?
      - Жажда познания, Берта. Мадам Келушик звонила откуда-то неподалеку от дома, видимо из забегаловки, где ее хорошо знают. Нужно найти это место. Ее передвижения в течение последних нескольких часов выглядят странно. Посреди ночи, прихватив ребенка, она отправляется звонить Надиссам в Сен-Франк-ля-Пер. Она говорит им, что торопится. Затем возвращается домой, укладывает ребенка спать и снова уходит... Куда? На этот раз она замечает, что за ней следят. Она пускается в бегство. Добегает до Сены, прячется у вшивой бродяжки. Думая, что опасность миновала, умоляет старуху принести мальчонку.
      Я направлялся к машине, убыстряя шаг.
      - Знала ли она, что в ее холодильнике лежит отрезанная голова? - задал я вопрос темной ночи.
      Ночь промолчала, зато раздался голос Берты:
      - Само собой, знала. Ведь бутылочки стояли там же.
      - Предположим...
      - Что?
      - ...голову сунули в холодильник, пока она звонила. Вернувшись, она ее обнаружила. Перепугалась и бросилась вон.
      - Если бы она перепугалась, то забрала бы с собой и ребенка. Когда женщина пускается в бега, она не бросает детеныша на произвол судьбы...
      Вот те на! Бесплодная Берта знает, что такое материнский инстинкт?
      Площадь Вогез...
      Удивительное место! Никогда не мог понять, почему Виктор Гюго прожил здесь всего пять лет. Что его заставило переселиться? Любовь к славе? И он умер на авеню... Виктора Гюго.
      Как я люблю эти дома из розового кирпича, низкие аркады, вставшие в круг, и тишину внутреннего дворика. Днем там слышны лишь щебет детворы и птиц, а ночью - дыхание ушедших веков.
      - Вон бистро! - воскликнула мадам Берта.
      И действительно, огни кафе, расположенного рядом с площадью, разгоняли ночную тьму. Преодолев крыльцо, мы попали в теплый уютный погребок. С потолка свисали дары Оверни. Пахло натуральным вином, ржаным хлебом и опилками. Столики сверкали, в камине пылали дрова. Бар напоминал деревенский буфет. На стойке даже возвышался пузатый бочонок с краником. Единственный анахронизм - музыкальный автомат, сыпавший разноцветными искрами. К счастью, в данный момент он изрыгал нечто вполне приемлемое: томный плач гитары. Несмотря на поздний час, мы застали посетителей. Два столика были заняты молодыми людьми. Бородатые парни курили трубки. Девицы демонстрировали ноги, затянутые в чертовы колготки14. С серьезным видом они обсуждали, как им казалось, столь же серьезные вещи. В углу примостился мужчина неопределенного возраста и социального положения. Женщина с отчетливыми следами алкоголизма на лице мечтала над пустой рюмкой.
      Хозяин был за кассой, его глаза помутнели от усталости. Толстый, лысый и мрачный. Мятый галстук свисал с шеи, как коровий хвост. Официант, крупный бледный малый, высоко засучив рукава рубашки, начищал до блеска кофейник кусочком замши. В синем фартуке он походил скорее на садовника, а не на психа.
      Берта с Антуаном на руках уселась за столик.
      - Как бы там ни было, но я съем бутерброд с рубленой свининой и выпью бокал белого! - категорично заявила она.
      Я подошел к стойке, чтобы передать ее приказ, присовокупив к нему собственное пожелание: двойной кофе. Бармен продолжал надраивать свой горшок. До закрытия оставалось недолго. Миг освобождения он хотел встретить в полной боевой готовности. Ни одной лишней секунды на галерах!
      Лицезрение целый божий день жаждущей похмельной публики, доконало беднягу. Он торопился домой жахнуть рюмочку, прежде чем завалиться спать.
      - Скажите-ка, амиго!..
      Он оторвался от хромированной хреновины и перевел на меня сонный угрюмый взгляд. На подбородке и щеках проступила синева. Предрассветная щетина лишь подчеркивала его худобу.
      - Вы мне?
      - Перегнитесь чуть-чуть через дебаркадер. Видите младенца, вон там? Вы его узнаете?
      - То есть как - узнаю?
      - У меня такое впечатление, что он уже заходил к вам сегодня, приблизительно часа два назад. Тогда он был на руках молодой женщины, блондинки, которая попросила разрешения позвонить. Не припоминаете?
      Случалось ли вам видеть благостные открытки с изображением двух маленьких пастушек из Ла Салетты, когда в 1846 году им явилась Пресвятая Дева Мария? Восторженное изумление на их лицах! Больше всего малышек из Ла Салетты потрясло не само явление - в те времена подобным вещам не удивлялись, - но вид дамы, такой приличной, красиво одетой, лучезарной, светящейся.
      Балбес за стойкой тоже испытал потрясение. Он пялился на меня, забыв обо всем. Глаза горели, челюсть отвисла. Одним махом я вырвал его из общества потребления, позволил в этот поздний час прикоснуться к "чудесному". В наш продажный век людям является только реклама. Им досаждают, навязывая товары, в которых они не нуждаются. Раздражают, одурманивают. И тут прихожу я, прошу бутерброд с рубленой свининой, стакан вина, двойной кофе и, как бы между прочим, рассказываю человеку, чьей главной целью в жизни было увидеть свое унылое отражение в кофейнике, рассказываю ему о том, что происходило в бистро во время его рабочего дня. Забегала молодая женщина, с ребенком, звонила... Для бармена мои слова прозвучали началом волшебной сказки.
      Чудо порождает чудо: лицо гарсона раскололось в улыбке.
      - Ну да... - выдавил он. - Верно. Откуда вы знаете?
      Я решил отказаться от роли чародея. Триумф не вскружил мне голову.
      - Узнаете? - спросил я, вынимая из кармана фотографию, найденную в бумажнике Владимира.
      - Да.
      - Она звонила в Сен-Франк-ля-Пер?
      - Да.
      - Видели ее раньше?
      - Случалось. Она живет поблизости.
      - С ней был только ребенок?
      - Да.
      Я упоминал одинокого выпивоху за стойкой? Как же, как же. Перелистайте страницу назад и увидите "типа неопределенного возраста и социального положения". Теперь этот тип направился ко мне. Руку он держал полусогнутой, с нее свисало громоздкое пальто. Либо он получил его в подарок, либо сильно исхудал за последнее время.
      - Вы комиссар Сан-Антонио? - осведомился обладатель пальто, седых волос и сизых прожилок на бледных щеках.
      Хотя голос звучал бесцветно, я почувствовал, что он подошел ко мне не просто так.
      - Вроде бы, - усмехнулся я.
      - Я вас узнал. Когда-то я тоже служил в полиции, давно это было.
      Понизив голос, он быстро и с отвращением, словно звук его имени мог нарушить атмосферу покоя, царившую в бистро, произнес:
      - Поль Маниганс!
      Я смутно припомнил некое дурнопахнущее внутреннее расследование. Детектив из бригады, занимавшейся игорными домами, вымогал деньги у владельцев клубов. С тех пор прошло немало времени, лет десять по меньшей мере... Я взглянул на Маниганса. Он походил на кюре-расстригу. На бывших сыщиках, как и на священнослужителях, нарушивших профессиональный долг, лежит отметина. Им уже не стать, как все. Бесконечная неловкость оттого, что они не сдержали слово и не положили живот на алтарь закона, Божьего или человеческого, сквозит в каждом жесте.
      - Ах да!.. - пробормотал я, протягивая ему руку.
      Он помедлил, удивленный неожиданностью жеста, окинул меня цепким взглядом, пытаясь угадать, не сожалею ли я о своей порывистости. Затем пожал мою руку. Десять лет безделья не пошли Манигансу на пользу. Он остался безутешным вдовцом уголовной полиции. Пил и чах с тоски.
      - Позволите краем глаза взглянуть на фотографию? Думаю, смогу быть вам полезен.
      Я сунул ему под нос снимок. Он глянул и изрек:
      - Да, это она.
      - Вы ее знаете?
      - Совсем недавно я присутствовал при любопытной сцене. Приблизительно час назад. Я направлялся пропустить стаканчик, прежде чем лечь спать. Я живу в этом доме. Какая-то девушка почти сбила меня с ног. В тот момент, когда она заворачивала за угол, ей наперерез выехала машина и резко затормозила. Американская тачка, в нее можно смотреться, как в зеркало. В машине сидели двое мужчин. Я обратил внимание на одного... Волосы бросились в глаза...
      - Очень светлые, почти белые?
      - Вижу, вы взяли след. Действительно, его можно назвать альбиносом. Блондин открыл дверцу и высунулся из машины. Но девушка пересекла улицу и побежала по улице Бираг. Вскоре она исчезла из вида.
      - А те двое?
      - Поначалу мне показалось, что блондин хотел броситься в погоню. Но передумал - возможно, из-за моего присутствия. Он деланно рассмеялся, словно полуночник, пожелавший снять девочку, но попавший впросак. Затем они уехали.
      - Очень интересно, коллега, - похвалил я. - Больше вам нечего рассказать?
      - Увы. Номер машины я не разглядел. По застарелой привычке бросил на него взгляд, но слишком поздно. Смог разобрать лишь две цифры - 75. - Он грустно улыбнулся. - Инструмент без употребления ржавеет.
      - Чем вы сейчас занимаетесь?
      Маниганс пожал плечами.
      - Перебиваюсь кое-как. Случайные заработки, когда повезет. Поговорим лучше о чем-нибудь другом.
      - Не махнуть ли нам по стаканчику?
      - Если не боитесь себя скомпрометировать...
      Настала моя очередь пожимать плечами: за сегодняшнюю ночь я уже столько раз нарушил устав, писаный и неписаный, что одной провинностью больше, одной меньше...
      Малыш Антуан проснулся и переполошил бистро. Бородатые революционеры перестали делать революцию, поскольку инициатива перешла к крикливому мальцу. Они бросали на нас раздраженные взгляды.
      Берта доходчиво объяснила публике причину недовольства моего тезки:
      - Маленький проказник обкакался. Полные штаны наложил! Надо его переодеть.
      Она двинулась в атаку на кабатчика с требованием свежего подгузника, но тот заявил, что его забегаловка не родильный дом и что надо быть чокнутой, чтобы притащить младенца в три часа ночи в кафе. Берта немедленно вскипела.
      Тем временем малыш отчаянно брыкался в испачканных пеленках. Бывший старший инспектор Маниганс пытался его утихомирить. От его "у-тю-тю, дусенька, у-тю-тю, масенький" прослезился бы злейший враг режима.
      - Значит, она возвращалась сюда, - пробормотал я.
      Зачем? Чтобы еще раз позвонить? Если только...
      - Не присмотрите ли за баламутом, коллега? Я на секунду, - попросил я, удаляясь.
      Манигансу понравилось, что я назвал его коллегой. Бальзам на раны. Сладостное напоминание о прежних славных деньках. Взгляд экс-инспектора оживился.
      Я спустился в полуподвал, где соседствовали туалеты и телефонная кабина. В эту последнюю я и ворвался, точнее, проскользнул. Створки открывались в обе стороны, нужно обладать сноровкой, чтобы преодолеть такую дверь. Свет зажигался автоматически, стоило ступить на пол будки. Острым глазом я немедленно различил уголок зеленого бумажника, торчавший между двумя ежегодными справочниками. Все-таки интуиция сыщика дорогого стоит. Сколько гениальных комбинаций создали и разрушили мои мозги! Тереза Келушик возвращалась сюда, потому что забыла бумажник.
      Дешевая поделка, каких полно на марокканских базарах. Но этот, с медной инкрустацией на верхнем клапане, был не из Марокко.
      Я представил себе обезумевшую молодую женщину с ребенком в одной руке и погремушкой в другой. Ей было не до бумажника. Однако почему она не вспомнила о нем, когда расплачивалась за разговор? Следовало выяснить.
      Я исследовал содержимое. Одна бумажка в десять франков, три по пять, негусто... Удостоверение личности на имя Терезы Келушик, урожденной Рамюло, тридцати лет.
      Можно сказать, она была в самом расцвете. По крайней мере, в данной возрастной категории.
      Письмо! Мелко сложенное, часто читанное, потрепанное на сгибах нервными пальцами. Буквы выглядели блекло. Видимо, в ручке писавшего заканчивалась паста. Кое-где линии вообще отсутствовали. Писали явно второпях, почерк неровный, угловатый.
      Желаете знать содержание? Говорите, оно входит в стоимость книги? А вы закупили всю историю с потрохами? Ах вы шутники! Кто вам продал эту байку? Мой издатель? Тогда при чем тут я? Я резвлюсь на этих страницах, но остаюсь свободным. И однажды, чтобы доказать вам, оборву повествование на самом интересном месте. Возможно, причиной тому станет кондрашка, а возможно, уважение к чистой фантазии. В самый критический момент, когда вы будете изнемогать от желания узнать правду, голую и сермяжную. Хлоп! Дорогой читатель трепетным пальчиком переворачивает страницу - и что он обнаруживает? Мою ухмыляющуюся рожу, а меж одутловатых щек баллон, как на карикатурах, с надписью: "Конец". Моя фирменная печать. Все, приехали! Не пожалею самого дорогого, но застопорю беличье колесо купли-продажи. Последний выдох господина Сан-Антонио...
      Ладно, порою меня заносит. Люблю побузить для разнообразия. Не паникуйте, мои драгоценные, я предоставлю вам письмо.
      Пусть подслеповатые сбегают за очками, поскольку я напечатаю его курсивом.
      Любимая,
      С ужасом думаю о том, как тебе сейчас тяжело. Но держись. Я должен во что бы то ни стало покончить с этим. Когда все уладится, я тебе сообщу. Если к условленному сроку от меня не будет известий, позвони сама знаешь кому (домашний телефон в черном блокноте). Если не застанешь, обратись к Надиссам в Сен-Франк-ля-Пер, 132-24. Будь с ними поосторожнее. На всякий случай звони ночью и не отчаивайся.
      Поцелуй нашего Тони. Ах, как мне хочется пощекотать ему пузцо! Он всегда заливается смехом, когда я его щекочу, ангелочек мой!
      Люблю тебя,
      твой Владимир, и прости за все.
      Мой мозг заработал на предельной скорости. Точный и надежный механизм, из тех, что в два счета определит, что герцог Бордо и ваша бабушка похожи как две капли воды.
      И до чего же додумался непревзойденный Сан-Антонио, зажатый в тесной кабинке? А вот до чего. Владимир Келушик решил разом покончить со своим прошлым, черным, как могила. (За что и поплатился.) Он был связан с молодым подонком Надиссом. (Эту связь я проглядел.) Именно Шарлю Надиссу, а не ювелиру звонила Тереза. (Очевидно, она была не знакома с семьей.) Если Владимир советовал жене позвонить этому мерзавцу, значит, он знал, что тот намерен заявиться к родителям. (Чему мы помешали.) Наконец, самое главное: существует некий "сама знаешь кто", и мне не терпится поскорее свести с ним знакомство. Этого типа Тереза не нашла, потому и побеспокоила Надиссов. Возможно, его нет в городе? Или же это его башка охлаждается в холодильнике Келушиков? Загвоздка.
      Временная, надеюсь.
      И вы, читатели и почитатели, тоже надейтесь!
      Из раздумий меня вывели звуки буйного веселья, раздавшиеся сверху. Прыгая через четыре ступеньки, я преодолел лестницу, которая насчитывала всего девять ступенек.
      Так я и думал, неугомонная мадам опять принялась за старое. Все мохнатые революционеры сгрудились вокруг нее, осыпая насмешками. Можно было подумать, что они вернулись в благословенный май шестьдесят восьмого: банда манифестантов окружила общественную уборную, где забаррикадировался отряд особого назначения.
      Справедливости ради следует отметить, что Берта дала повод к шуткам.
      И не только повод, но кое-что еще.
      Ее прелести! Холмы Испании! Дыни! Ее чрезмерности! Боксерские груши! Топливные резервуары! Гордость скотовода! Выставочный экземпляр! Батискафы! Горельефы! Минареты! Купола храма любви! Ее безмерность и бесстыдство!
      Берта сидела полуголая. Вы правильно прочли? Полуголая! Из одежды на ней оставалась лишь юбчонка. А бюст сверкал во всей красе, поражая богатством плоти, слоями жира, кранелюрами целлюлита. Он вздымался, расплывался, подавлял, приводил в смятение. Форменная революция! Попытка государственного переворота в отдельно взятом бистро! Раскачивание стойки бара! Качка стояла будь здоров. Перед этой волной все замирали в оцепенении, ее мощь пугала и грозила пагубными последствиями.
      - А вот и ее хахаль! - объявил кучерявый бугай. - Как же он обходится без посторонней помощи? И помощь требуется нешуточная! Подъемники, домкраты, бригада спасателей. Иначе наступит удушье. Его не только придавят, его расплющат!
      - А то! - подхватил курносый недомерок. - Господа, предлагаю снова ввести чрезвычайное положение на случай стихийных бедствий. Мосты и трассы, не обеспеченные мерами предосторожности, перекрыть. Протянуть проволочные заграждения, установить сигналы тревоги. Есть здесь поблизости пункт "Скорой помощи"?
      - Я их узнал! - воскликнул тип непримечательной внешности. - Их родина - Гималайская гряда, слева от Эвереста, если стоять спиной к вокзалу! Кажется, их зовут Бхонг и Тху. Высота одинаковая, точно не помню, но семь миль будет!
      Китиха оставалась безразличной к веселью краснобаев. Она совершала благородную миссию, которая заключалась в пеленании малыша!
      Точнее, она надевала на Антуана штанишки. И как вы думаете, где она их взяла, эта достойная женщина, слишком часто и, по-видимому, незаслуженно подвергавшаяся критике?
      Она превратила в детские штанишки собственный бюстгальтер! Ну разве не героический поступок? Нянька, совершившая подвиг! Она пожертвовала собственным достоянием. Продырявила чашечки и сварганила для мальчонки просторное исподнее, в котором он теперь нежился. Антуан походил на маленького иранца. Или на космонавта в миниатюре. Поняли мою мысль? В таких штанах можно совершить перелет Земля-Марс и не вспомнить о туалете-модуле.
      Тони больше не лил слез. О своей плачевной ситуации он узнает много позже. Когда начнет соображать. А пока он сосал печенье, грыз двумя передними зубками и пускал слюни.
      - Послушайте, Берта! - укоризненно начал я.
      Она пожала коромыслами, заменявшими ей плечи.
      - А что? На войне как на войне! - отозвалась изобретательная пеленальщица. - Если бы этот скряга кабатчик согласился выдать крохотный подгузничек, мне бы не пришлось прибегать к крайним мерам. Голь на выдумки хитра, как говорил месье Ипполит, мой последний начальник.
      Упомянутый хозяин заведения пытался протестовать, но его возражения потонули в общем шуме. Он даже оторвался от кассы, чтобы ничего не пропустить. Находился в первых рядах партера и не сводил ошалевшего взгляда с округлостей Берты.
      - Полагаю, вы шутите, дорогая мадам. Если я могу быть вам полезен...
      - Поздно! - отрезала воительница. - У вас ведь не найдется лишнего бюстгальтера, не так ли? Тогда помалкивайте. В огнетушители, что торчат у камина, я облачаться не собираюсь!
      - Подождите меня здесь, я скоро вернусь, - сказал я благородной даме и вышел из кабачка.
      На площади царила тишина. Только совесть судебного исполнителя могла сравниться с ней в безмятежности. Непреходящая красота, как выразился бы художественный критик.
      Позади раздались шаги. То был бывший инспектор Маниганс.
      - Господин комиссар, - промямлил он, - позвольте вас сопровождать. Эта ночь напомнила мне о прежних временах... У меня такое чувство...
      Голос треснул, Маниганс закашлялся. Он хотел объясниться, но махнул рукой и, сгорбившись, зашагал рядом. Выглядел он старым и дряхлым.
      Я положил ему руку на плечо.
      - Идемте, коллега, идемте. Хочу вам рассказать, как было дело. Возможно, вы сумеет дать мне совет. Когда все разложат по полочкам да подадут на блюдечке, становится виднее...
      В знак признательности он пожал мне руку. Я отвел глаза, но, держу пари, старикан прослезился!
      Глава пятая
      ДЗЫНЬ!
      Китайцы, доложу я вам... Единственное слабое место у них - алфавит, нам придется с ним помучиться. Предчувствую. У меня бывают видения, когда я впадаю то ли в транс, то ли в истерику. Как говорил один почтенный малый: "Все пророки - трусы. Ошеломят толпу грядущей катастрофой, а сами в кусты". Похоже, он был прав. Тамада от пророка отличается степенью мандража. Что до китайцев, я вижу их победителями - задавят числом, огромным числом. Но случится это, когда они совсем одичают. Следовательно, необходим интеллектуальный обмен. Очаровательных пагод и тончайших завитушек на ветхих рукописях недостаточно, чтобы весь мир разом заговорил по-китайски. После того как они сработают водородную бомбу, им нужно помочь навести порядок в языке.
      Почему я вспомнил о китайцах? По милости Маниганса. Пока я пересказывал ему краткое содержание предыдущих глав, он все твердил себе под нос: "Это китайцы, это китайцы..." Однако не убедил меня изменить курс и ступить на непроторенную дорожку.
      - Китайцы! - в который раз повторил Маниганс. - Отрезанная голова в доме молодой матери... Потом ее убийство... Зачем, по-вашему, они ее убили, господин комиссар?
      Он с ходу взял быка за рога. Дьявол легок на помине, как говорят в Лурде. Возможно, Маниганс был испорченным полицейским, но настоящим. Стоило ему сунуть нос в расследование, как он немедленно ухватил суть дела.
      - Ее убили, скорее всего, потому, что она знала нечто чрезвычайно компрометирующее этих людей, старина. И самое печальное, что она, видимо, не сознавала, что стала хранительницей тайны.
      - Мы идем к ней, да? - спросил Маниганс.
      - Верно.
      - Чтобы найти черный блокнот, где записан номер телефона человека, которому ей рекомендовали позвонить.