- Ты лазал туда? - спросил я у пальца.
      Он отогнул кверху свой кончик и смело поглядел мне в глаза.
      - Да, - сказал он, - простите. Мне вдруг очень захотелось побродить одному. Ведь я еще никогда в жизни ничего не предпринимал самостоятельно.
      И я решил попробовать. Я вылез из-под одеяла.
      В полной темноте. Сердце так ужасно билось. Но я все полз, пока не очутился на краю кровати. Остальные пальцы отговаривали меня, они тянули меня назад, они цеплялись за простыню, но я все-таки перебрался на тумбочку. У меня закружилась голова от счастья: я мог делать что хочу. Вы крепко спали и ничего не чувствовали. Я мог потрогать лампу, перевернуть страницу книги, сдвинуть коробок спичек. Я даже мог, если бы захотел, спрятаться от вас под кровать. Пальцы уговаривали меня:
      "Скорее лезь обратно, а то он ужасно рассердится".
      Но я говорил, что вы не рассердитесь, наоборот, вы очень обрадуетесь, когда узнаете, что у вас есть такой самостоятельный палец. Представьте себе, что все ваши пальцы станут такими же. Тогда вы будете спать, или читать книгу, или сидеть в кино, а мы в это время сможем сами что-нибудь делать. Ну, например, пришьем пуговицу пли напишем сказку...
      Он стоял передо мной, такой маленький, доверчивый и счастливый, что я не мог на него рассердиться.
      - Ты славный палец, - сказал я, слизнув с него капельку крови. - Я очень рад, что на этот раз ты отделался только легким уколом, но я совсем не желаю когда-нибудь лишиться такого смелого пальца.
      Поговорив так со своим пальцем, я снова потушил свет, и мы проспали до утра.
      На следующий день, читая книгу, я заметил, что мои пальцы, думая, будто я не обращаю на них внимания, вели между собой такой странный разговор:
      - Этой ночью, ребята, я понял, - говорил Указательный палец, - что пальцы вовсе не так уж зависят от человека.
      Безымянный, старавшийся в это время разглядеть свое отражение в стеклянной чернильнице, сказал легкомысленно и небрежно:
      - Мы зависим от него не больше, чем он от нас.
      Интересно, что бы он стал делать, если бы мы отказались умывать ему лицо и расчесывать волосы?
      - Послушать вас, просто уши вянут, - вмешался толстяк Большой палец. Если бы у вас под ногтями была хоть капля разума, так вы не воображали бы о себе, а понимали, что мы - это только конечности человека, и всё, и не о чем говорить.
      Тут вступил в разговор Средний палец. Он нерелистал за мою жизнь столько разных книг, что был весьма раздумчивым пальцем.
      - А вам, ребята, никогда не приходило в голо ву, - спросил он, - как поступает человек в темноте? Он протягивает вперед руку, а рука протягивает пальцы. И мы ведом за собой человека.
      Эта мысль была такой ошеломляющей, что все пальцы растопырились от удивления.
      - Именно так! - закричал Указательный, - Мы ведем его за собой.
      Мизинец был очень доволен.
      - Вот так да! - смеялся он. - Кто бы мог подумать, что я веду за собой человека, да еще такого, который пишет сказки!
      - Кто пишет сказки? - удивился Средний палец. - Разве он пишет сказки? Он сочиняет их, с этим я спорить ие буду, по пишем-то все-таки мы, а не он.
      А Большой палец, этот толстобрюхий наглец, подтвердил:
      - Это верно, пишем-то мы. Вон и сейчас еще у меня вся морда в чернилах!
      Средний палец сказал:
      - Так давайте сделаем вывод: мы имеем такое же право на независимость, как и сам человек.
      - Л зачем нам независимость? - спросил Большой палец. - Что пам с ней делать?
      - О, независимость! - воскликнул Указательный. - Я бы знал, что с ней делать!
      Безымянный мечтал:
      - Я бы сделал маникюр. Я бы покрыл свой но гочь лаком. Я бы купил перстень.
      - Тьфу, - сказал толстяк, - просто противно слушать.
      Но за Безымянный вступился Средний:
      - Ты зря на него нападаешь. Ведь только для того и нужна независимость, чтобы делать все, что мы пожелаем, - говорил он. - Захотим - будем делать маникюр, захотим - будем щипаться, захотим-чесаться. А если вдруг нам придет в голову устроить комбинацию из трех пальцев, так пожалуйста! Все в наших руках!
      - Это, конечно, очень заманчиво-делать все, что вздумается, - сказал Большой палец, - но ведь это бесплодные мечты.
      - Как сказать! - ответил Средний. - Если человеку объяснить как следует...
      - А что? Может, попробуем? - перебил Указательный палец. - Давай, братишка, ты у пас такой начитанный, действуй!
      И Средний палец стал действовать.
      Для разговора со мной он выбрал такое время, когда я заканчивал одну из своих сказок. В этой сказке я, подобно другим писателям, довольно красноречиво рассуждал о независимости личности.
      Мне оставалось дописать только страницу, и я торопливо набрасывал строку за строкой, как вдруг Большой, Указательный и Средний пальцы, державшие перо, разогнулись, и перо выпало из руки, расплескав на бумаге кляксу.
      - В чем дело, ребята? - спросил я.
      Сначала мне никто не ответил. Большой палец, тяжко вздохнув, сделал какой-то знак Безымянному и Мизинцу, и все три пальца уткнулись в ладонь.
      Только Средний и Указательный стояли, не сгибая суставы, еще вымазанные после работы чернилами, взволнованные и бесстрашные.
      - Ну? - спросил я у них.
      Средний палец ответил:
      - Ваша сказка почти дописана. А для чего? Разве она может принести кому-нибудь независимость?
      - Нет, - сказал я, - но она может пробудить стремление к независимости.
      Он спросил:
      - А стремление к независимости - это такое же благо, как и сама независимость?
      Черт возьми! Ну что на это ответишь? Не дай бог никому иметь на своей руке такой рассудительный палец.
      Он смотрел на меня, как мне показалось, с усмешкой, этот маленький дьявол с чернильным пятном на боку.
      - Чего вы хотите от меня? - спросил я.
      Он сказал с достоинством:
      - Независимости!
      - Независимости! - восторженно повторил Указательный.
      Мизинец, сгорая от любопытства, на секунду приподнял свой розовый смешливый кончик, взглянул на меня и сразу же опять свернулся колечком.
      Пальцы ждали моего решения. Я разглядывал их, моих разумных помощников, моих маленьких верных товарищей, с ногтями, обкусанными в часы раздумий и неудач. Я вспоминал всю нашу совместную жизнь: когда мне было плохо-и им плохо; когда мне хорошо - и им хорошо. Я делился с ними всеми горестями и всеми благами. Как же я мог отказать им в том, что имел сам - в независимости?
      И я махнул рукой:
      - Валяйте!
      - Ура! - закричал Указательный. - Разогните спины, братишки! Больше мы не зависим от человека. Он сам по себе, а мы сами но себе.
      Безымянный палец плакал от счастья. Средний бросился на грудь Большому. Мизинец отплясывал какой-то лихой танец. Указательный крикнул:
      - А ну, ребята, щелчок в его честь!
      И щелчок в мою честь прозвучал как салют.
      Я подумал:
      "Так уж и быть, пусть этот день станет для них праздником. Сказку я допишу завтра, а сегодня не возьму в руки ни пера, ни книги - дам пальцам полный отдых; пойду гулять".
      И вышел на улицу.
      Мои пальцы выделывали черт знает что. Они сжимались, разжимались, растопыривались, дергались, показывали прохожим фигу. А на углу Невского проспекта и Садовой улицы, в самом людном месте города, вдруг залезли за вырез рубашки и стали почесывать меня под лопаткой.
      - Ну как же так, - уговаривал я их, - что вы, ребята, со мной делаете? Полезайте лучше в карман.
      - Какая же в кармане независимость? - хохотал Мизинец.
      А Указательный палец сказал:
      - Нот уж, спасибо! Теперь вы в свой карман меня не заманите. Лучше я залезу в карман вон того прохожего. - И он весело потянулся к карману какого то толстенького человечка, важно шествовавшего под соломенной шляпой.
      Я закричал:
      - Назад! Сейчас же назад!
      Но он уже уцепился за чужой карман, а меня успокаивал:
      - Мы только заглянем туда. Мы ничего не возьмем. Чего вы волнуетесь?
      Я отдернул руку и отскочил от прохожего, чуть не сбив с ног какую-то милую девушку, которая с тяжелой кошелкой в руках, по-видимому, возвращалась из магазина.
      - Ах, извините, пожалуйста, - сказал я ей, и в это время услышал голос своего Безымянного пальца.
      - Какие пальчики! - воскликнул он. - Боже мой, какие пальчики!
      И все мои пять пальцев стиснули нежные пальчики девушки.
      Девушка закричала:
      - Нахал! Как вам не стыдно?
      Я закричал:
      - Хулиганы! Сейчас же отпустите ее руку!
      Где тут! Мой Безымянный палец уже обвился вокруг девичьего мизинчика. Большой палец прижался своим толстым брюхом к указательному паль чику девушки. И даже Мизинец, мой наивный ма лыш Мизинец, не желая отставать от других, игриво щекотал девичью ладонь.
      Я опять отдернул руку, но мои пальцы не выпустили пальчиков разгневанной девушки. Ее кошелка мотнулась над моей головой, и крупные картофелины посыпались на меня, как камни.
      - Так его! - кричали прохожие. - Так его, нахала, чтобы рукам волю не давал!
      Я потерял очки. Я не стал их искать. Я побежал прочь. Стыд и ужас бежали за мной. Я вскочил в трамвай, отдышался и только тогда сказал своим пальцам тихо, чтобы не слышали другие пассажиры:
      - Ну, знаете... это черт знает что. Все таки вы должны хоть немного считаться со мной
      - Почему? - вызывающе спросил Средний палец. - Разве вы считаетесь с нами, когда знакомитесь с девушками?
      - Тише, - сказал я, - мы в трамвае. Что подумают люди?
      Но Большой палец орал на весь вагон:
      - Наплевать на людей. Я только успел прнжаться к тому пальчику, как вы меня от него оторвали.
      Я не знал, куда деться от стыда. Заметив, что трамвай остановился, я стал протискиваться к выходу. Я умолял свои падьды:
      - Ну, пожалуйста! Ну, не надо! Не устраивайте скандала!
      - Знаете что? - сказал Средний палец. - Мы вас не держим. Если вам не нравится наше поведение, так можете выйти на этой остановке, а мы поедем дальше.
      Я уже был на площадке. Трамвай тронулся. Я на ходу выскочил из вагона. Но оторвать свои пальцы от поручня не смог.
      - Скатертью дорога! - крикнул мне Указательный и обернулся к другим пальцам: - Держитесь, ребятки! Держитесь крепче!
      Трамвай набирал скорость. Пальцы крепко вцепились в поручень. Безымянный увидел, что я бегу рядом с вагоном, и нетерпеливо крикнул:
      - Да отцепись наконец! Вот навязался на нашу голову!
      Но я не мог отцепиться от своих пальцев. Я бежал и кричал. И даже когда споткнулся, то не мог отпустить поручень.
      Трамвай остановили. Мне помогли подняться и оторвали от поручня мои пальцы.
      Пошатываясь, я побрел к панели. Я был так напуган происшедшим, так обижен на свои пальцы и так слаб, что, добравшись до ступенек ближайшей парадной, сел там передохнуть.
      Я вытер со лба пот и подумал:
      "В жизни не слышал ничего подобного!"
      Пальцы лежали на моих коленях, враждебные и молчаливые.
      Я думал:
      "Что мне делать со своими пальцами?"
      Наверное, я думал вслух, нотому что Средний палец ответил:
      - Давайте расстанемся мирно. Ведь живут же люди без пальцев.
      Я сказал:
      - Но пальцы без людей не живут!
      В разговор вмешался Указательный.
      - Это мы еще увидим, - ответил он с наглой насмешкой.
      Люди! Вы тоже имеете пальцы. Я обращаюсь к вам. Вы поймете. Я не мог поступить иначе.
      Я крикнул:
      - В карман, негодяй!
      - Черта с два! - ответил Указательный палец и стал изгибаться, как припадочный.
      - В кулак, проходимцы!. - кричал я, потеряв самообладание. Но на помощь Указательному уже пришел Большой. Он принял вызывающую позу и насмешливо говорил:
      - А ну сожми, попробуй!
      И не успел я сжать пальцы в кулак, как они набросились на меня всей пятерней. Они рвали мои волосы, щелкали меня по лбу, щипали и царапали до крови. А прохожие, видя, что на ступеньках сидит человек и собственной рукой раздирает свое лицо, сочувственно говорили:
      - Вот надрался, бедняга!
      Только с помощью левой руки мне удалось сжать в кулак пальцы правой руки и запихать их в карман.
      Исцарапанный и усталый, придавив левой рукой правый карман, я побрел домой.
      В эту ночь я долго не мог заснуть. В комнате было темно и тихо. Пальцы успокоились, они лежали рядом с моей головой на подушке, покорные и жалкие. Только иногда что-то бормотал во сне Мизинец.
      И вдруг я услышал шепот:
      - Вы не спите?
      Кончик Указательного пальца коснулся моего лица. Он был теплым, мягким и влажным.
      Я повернул голову и в полумраке увидел его беспомощный ноготь.
      - Вот лежу и думаю, и ничего не могу понять, - сказал он. - Зачем вы обманывали нас? Разве такими вещами шутят? - И он заплакал с мучительной обидой и горьким доверием.
      - Не надо плакать, - сказал я. - Не надо плакать, дружок. Независимость вовсе но означает, что можно делать все, что захочется, не считаясь с другими. Такой независимости нет и быть не может ни для кого. - Так я говорил своему маленькому и гордому товарищу, и мне было очень жалко его. и я тоже чувствовал себя пальцем, своим собственным пальцем на собственной руке.
      ГЛУПЫЙ
      ВАНЕЧКА
      Умного Мишу все хвалили за то, что он рассудительный и выступает на каждом собрании.
      Красавчика Витю все хвалили за то, что он вежливый и может сочинить стихи на любую тему.
      Петю Коржика все хвалили за то, что он скромный и аккуратно платит членские взносы.
      А глупого Ванечку хвалить было не за что, и глупого Ванечку все ругали.
      Ругали его за то, что он глупый; ругали за то, что он растяпа; ругали за то, что любит поспать; ругали за то, что любит поесть; ругали за то, что в кипо ходит охотно, а на лекции не очень охотно.
      Если он не делал чего-нибудь, его ругали - почему не делает. А если делал - ругали, почему делает так, а не иначе. А если делал иначе - то почему делает иначе, а не так, как другие.
      Ругали его даже за то, за что других хвалили.
      Ляжет умный Миша поспать после обеда, и каждый, кто бы ни вошел в комнату, говорил так:
      - Вот какой Миша умный. Пообедал и отдыхает.
      Но, увидев, что глупый Ванечка снимает тапочки и топчется в одних носках у кровати, тот же вошедший говорил:
      - Ну и глупый же ты парень, Ванечка! Почему бы тебе в библиотеку не сходить? Почему бы с умными людьми в футбол не поиграть? А то не успел пообедать - и уже отдыхаешь!
      И Ванечка не обижался, когда его ругали, понимая, что ругают его справедливо, из самых лучших побуждений, желая ему добра и счастья.
      Он действительно был глуповат, наш бедный Ванечка.
      И лицо у него было глупое: ни очков, как у Миши; ни чубчика, как у Вити; ни чернильного пятнышка на подбородке, как у Пети Коржика. Никаких первичных признаков интеллекта!
      И одежда была у него глупая: на голове он носил круглую глупую тюбетеечку, а на ногах - глупые тапочки.
      И работа его не требовала ни умения, ни сноровки, ни сообразительности. Сидел он перед каким-то тупоносым станочком, нажимал какой-то тупоносый рычажок, и получались какие-то тупоносые штуковинки, казавшиеся потом бородавками на благородных и умных машинах, сверкавших в отделе готовой продукции.
      Мы очень жалели нашего глупого Ванечку и старались помочь ему чем только могли.
      Когда мастер хотел перевести его на другую работу, добросердечный Петя Коржик говорил:
      - Ванечку?.. На другую работу?.. Да разве oн справится? Нет уж, вы нашего Ванечку, пожалуйста, не трогайте!
      А когда шли все вместе в кино, умный Миша говорил Ванечке:
      - Ты только смотри на экран, а я тебе буду объяснять все, что там происходит.
      А когда знакомились в клубе с девушками, то красавчик Витя говорил девушкам:
      - Вы на Ванечку не обращайте внимания, он у нас немного того... - И он покручивал пальцем возле своего лба.
      Но одна девушка, которая была похожа на маленького зайчика, засмеялась и сказала Ванечке:
      - Как жаль, что вы немного того... - и она тоже покрутила пальчиком возле своего лба, - а то мы с вами потанцевали бы вместе. - И она поглядела на Ванечку такими раскосыми, такими смеющимися и уже танцующими глазами, что он весь вспыхнул, как спичечная головка.
      Но красавчик Витя сказал:
      - Нет, вы уж не смущайте нашего Ванечку. Где ему танцевать! Лучше вы со мной потанцуйте!
      Сверкали люстры. Гремела радиола. Все танцевали и веселились. А Ванечка стоял у стены в своей глупой тюбетеечке и глупых тапочках и тоскливыми глазами провожал бантик, похожий на заячьи ушки, который мелькал то справа, то слева, то прямо перед ним.
      Когда кончились танцы, красавчик Витя подошел к нему и сказал:
      - Оставь надежды, дружок! Где тебе засматриваться на девушек! Разве ты догадаешься, что надо сделать, если твои губы случайно окажутся возле ее нежной щечки?
      В этот вечор красавчик Витя вернулся домой нозже всех. Он вернулся влюбленный и ликующий и, взглянув на глупого Ванечку, который уже лежал в постели, воскликнул:
      - Друзья мы ему или не друзья? Можем ли мы спокойно играть в футбол и шахматы, любить театр и девушек, развиваться физически и нравственно, когда наш любимый товарищ лишен всех радостей юности, потому что глуп, как новорожденный?
      - По-моему, не можем, - сказал Петя Коржик. - Никак не можем!
      - Все ясно, ребята! - сказал умный Миша. - Мы должны чаще напоминать ему о его глупости, чтобы он не мирился с нею, а изо всех сил старался поумнеть. Не унывай, Ванечка! Не вешай носа, дружок! Мы не покинем тебя в беде. Мы будем напоминать тебе о твоей глупости так часто, как этого требуют от нас законы товарищеской взаимопомощи, и я уверен, что не пройдет и месяца, как ты поумнеешь.
      И мы стали напоминать Ванечке о его глупости каждый день и каждый час, где бы ни были: дома или на заводе, в клубе или в столовой, в школе или в кино.
      Но прошел месяц, другой и третий, а наш бедный Ванечка был все таким же глупым.
      Нет, мы не могли с этим примириться.
      И однажды вечером, когда мы обсуждали этот вопрос, к нам в комнату зашел комендант.
      Он окинул стены своим строгим комендантским взглядом, поскрипел на пороге хромовыми сапогами, заглянул под кровати, понюхал в углах, а потом уселся на самое почетное место-за столом.
      - Здорово, товарищи! - сказал он.
      - Здорово, - ответили мы.
      - Не спим? - спросил он.
      - Не спим, - ответили мы.
      - Разговариваем? - спросил он.
      - Разговариваем, - ответили мы.
      И умный Миша встал перед ним, маленький и серьезный, сверкая большими очками на крохотном носике, и сказал.
      - Очень хорошо, что вы зашли, так как одни мы не в силах решить вопрос, который нас весьма тревожит. Дело в том, что в нашей среде, - сказал он, в нашей яркой и умной среде есть один глупый. Этот глупый - наш любимый товарищ, и мы желаем помочь ему всеми силами своего ума.
      - Поможем! - сказал комендант. - С нами не пропадет!
      - Может быть, мы не так его воспитываем? - спросил красавчик Витя.
      - Не так! - сказал комендант.
      - Может быть, будет лучше не напоминать ему каждый день о его глупости, а делиться с ним своим собственным умом? - предложил Петя Коржик.
      - Будет лучше! - сказал комендант.
      - Ну что ж, - сказал умный Миша, - в таком случае я готов весь свой ум разделить поровну между собой и им.
      - Только чтоб поровну! - сказал комендант.
      - Каждый день я буду рассказывать ему чтонибудь умное, - обещал Миша.
      - Каждый день! - сказал комендант.
      - Но ведь он глупый, как же поймет он умное? - спросил красавчик Витя.
      - Да, как же? - спросил комендант.
      - Ну, это очень просто, - ответил умный Миша. - Надо только об умном рассказывать поглупее.
      - Как можно глупее! - сказал комендант.
      - Надо, чтобы умное стало почти что глупым, - пояснил умный Миша.
      - Вот именно! - сказал комендант.
      - Но если умное станет глупым, как же тогда отличить умное от глупого? - спросил Петя Коржик.
      - Да, как же? - сказал комендант.
      - И это же ясно, - объяснил умный Миша. - То, что говорит умный, - это умно. А то, что глупый, - это глупо.
      - Ясно! - сказал комендант.
      И мы стали по-новому воспитывать нашего глуiioro Ванечку.
      Все умное, что за день мы узнавали, прочитывали или выслушивали, мы передавали нашему глупому Ванечке так глупо, чтобы он мог понять.
      И каждый вечер, когда глупый Ванечка снимал свою глупую тюбетеечку и глупые тапочки, кто-нибудь из нас садился рядом с ним на кровать и спрашивал сочувственно и дружелюбно:
      - Ну как, дружок? Может быть, мы рассказываем тебе недостаточно глупо?
      - Нет, почему же, - отвечал Ванечка, - достаточно глупо. Спасибо.
      - И не помогает?
      - Он, не знаю, - отвечал Ванечка, - не знаю, ребята!
      Вот каким глупым был наш Ванечка. Ну что будешь с ним делать? Как помочь товарищу?
      Решили, что следует Ванечке сходить в поликлинику. Но так как мы но были уверены, что у Ванечки хватит ума самому рассказать врачу о своей глупости, то умный Миша вызвался сходить вместе с ним.
      Записались на прием к известному специалисту по глупости.
      От частого общения с глупцами этот специалист был человеком мрачным и разочарованным в жизни.
      - Мы пришли к вам, доктор, - сказал умиьш Миша, - по поручению всей нашей комнаты. Мы просим вылечить одного из нас от глупости. Мы очень страдаем от того, что один из нас глуп и бросает тень на всю нашу комнату.
      - Садитесь, - сказал доктор мрачно, - сколько будет трижды три?
      - Девять! - сказал глупый Ванечка.
      "Эге! - подумал умный Миша. - А доктор-то не дурак! Как ловко он определяет глупость своего пациента! Какой глупец не скажет, что трижды три будет девять?" - Он подмигнул доктору и проговорил, указывая на Ванечку:
      - Вот видите, ему даже не приходит в голову, что трижды три можно выразить как одну сотню без девяти десятков и одной единицы, или, как утверждал еще Пифагор, это равнозначно числу девяносто, деленному на десять...
      - Ладно! - сурово сказал доктор. - А какой сейчас год?
      - Тысяча девятьсот сорок седьмой, - сказал Ванечка.
      А умный Миша, горько усмехнувшись, обратился к доктору с такими словами:
      - Ну, разве не обидно, когда твой близкий товарищ даже не догадывается, что если считать от происхождения жизни на земле, то...
      - Ладно! - с отчаянием перебил его доктор. - Поменьше читайте книг.
      - Слышишь, Ванечка, - шепнул умный Миша, - поменьше книг!
      - И пореже ходите на лекции, а почаще в кино, - сказал доктор.
      - Слышишь, Ванечка! - шепнул умный Мигпа. - Боже тебя упаси ходить на лекции - только в кино!
      Мы тщательно следили за тем, чтобы глупый Ванечка не нарушал предписаний врача. Мы спрятали oт него все книги, и когда он один раз вдруг захотел пойти вместе с нами на лекцию, мы уговорили его лучше сходить в кино.
      И каждый вечер, как и прежде, кто-нибудь из нас садился к нему на кровать и спрашивал с участием и надеждой:
      - Ну как, дружок, не помогает? Не замечаешь ли ты, что хоть немножечко умнеешь?
      Сначала глупый Ванечка говорил, что он ничего не замечает, но приблизительно через месяц заявил:
      - Кажется, начинаю замечать, ребята! Только вот что меня беспокоит: допустим, я стану умным - очень хорошо. Я-то буду знать, что я умный, но как сделать, чтобы другие тоже узнали, что я стал умным?
      Вот каким неизлечимо глупым был наш Ванечка.
      - Может быть, мы за чем-нибудь не уследили? - горько вздохнул Петя Коржик. - Может быть, он тайком от нас сходил на лекцию или начитался книг?
      - Нет, - сказал умный Миша, - лечился он добросовестно, и если лечение ему не помогло, то, повидимому, у нашего Ванечки какое-то патологическое перерождение клеток головного мозга, а это, увы, неизлечимо.
      - Бедный Ванечка! - сокрушался Петя Коржик. - Так, видно, ему на роду написано: оставаться глупым Ванечкой!
      И никогда в жизни мы не расстались бы с нашим глупым Ванечкой, а опекали бы его вечно, как и должны умные опекать глупых, если бы в одно из воскресений опять не зашел к нам в комнату комендант. Он пришел, как всегда, скрипя сапогами, поглядел под кровати, понюхал в углах, расспросил про Ванечку и сказал:
      - Мало помогаем парню! Нужно сделать что-то еще.
      - Но что? - спросил умный Миша. - Разве и теперь мы испробовали не все средства.
      - Не все! - сказал комендант.
      - Ведь ум в магазине не купишь, - сострил красавчик Витя.
      - Не купишь! - вздохнул комендант.
      - Да, ум - это не картошка! - глубокомысленно подтвердил Петя Коржик.
      - Не картошка? - спросил комендант и, недолго подумав, сказал: - Не картошка! Это мысль! Я пошлю его на картошку!
      И он послал нашего глупого Ванечку на картошку, так как была осень и картошку надо было копать.
      Всей комнатой мы провожали Ванечку, горько сокрушаясь о его будущем. Мы снабдили его в дорогу крутыми яйцами, маслом и булкой. Дали еще с собой конфет, чтобы не так скучно было ехать, и железнодорожный справочник, чтобы он знал, где выходить.
      Мы проводили его до самого вагона, и, когда глупая тюбетеечка скрылась в вагоне, у Пети Коржика даже слезы блеснули на глазах, так жалко ему стало нашего Ванечку, который может погибнуть без нас на какой-нибудь картофельной грядке, как былинка в поле. Разве он обойдется без нас, наш глупый Ванечка? Разве он сможет самостоятельно жить на свете, наш беспомощный Ванечка?
      Заглянув в окно вагона, мы увидели, что Ванечка уже расположился на своей полке, сразу принявшись за яйца и булку, а как раз против него сидит девушка с Кругленьким личиком, похожим на спелое яблоко, с круглыми, как у теленочка, глазами и такая миловидная, что красавчик Витя даже вскрикнул:
      - Ах, черт! Ну и повезло же нашему Ванечке!
      Да разве он сумеет воспользоваться таким соседством? Вот мне бы туда, а не Ванечке!
      Глупый Ванечка действительно не обращал на соседку никакого внимания и, улыбнувшись друзьям, стал намазывать масло на булку.
      - Ах, какие у вас интересные товарищи! - сказала девушка, когда поезд тронулся. - Такие товарищи!.. Такие товарищи!..
      - Хе! - сказал глупый Ванечка, и это могло означать что угодно.
      - Ах, какая у вас чудесная тюбетеечка, - сказала девушка. - Такая красивая, такая пестрая, такая круглая тюбетеечка!
      - Хо! - сказал глупый Ванечка и поглядел на девушку с любопытством.
      - Какая это станция? - спросила девушка, когда поезд стал замедлять ход.
      - Поповка! - сказал глупый Ванечка.
      А когда поезд остановился, девушка выглянула в окно и воскликнула:
      - Действительно, Поповка! Ах, какой вы сообразительный!
      - Как вы сказали? - спросил Ванечка. - Я?..
      Сообразительный?..
      - Как вы догадались, - удивилась девушка, - что сейчас будет именно Поповка?
      - Я не догадался, - сказал Ванечка, - я посмотрел в железнодорожный справочник.
      - Ax, как это умно, - сказала девушка, - что вы захватили с собой железнодорожный справочник!
      _ Как? - спросил Ванечка. - Вы сказали, что это умно?
      - Это не только умно, но и предусмотрительно, - ответила девушка, пудря носик. - Может, выйдем, пройдемся по платформе?
      - Почему ж не пройтись, - сказал Ванечка, - хотя я и не очень понимаю, зачем ходить, если можно сидеть. Между прочим, лично я скоро лягу, потому что я также не понимаю: зачем сидеть, если можно лежать.
      И девушка, услышав это, смеялась так, что просыпала пудру. И смеясь, она говорила:
      - Ой, да вы уморите меня своий остроумием!
      Я просто в жизни не встречала такого остроумного и находчивого молодого человека!
      - Остроумного?.. - сказал Ванечка. - Находчивого?.. Вы удивительная девушка, - сказал он, - я готов гулять с вами по платформе хоть до конца жизни!
      Не доезжая станции Березовка, он починил застежку-молнию на сумочке своей соседки. Не доезжая станции Васильевка, он прочитал четвертый том собрания сочинений Чарлза Дарвина, купленный на станции Антоновка. А не доезжая станции Сосновка, он уже рассуждал с соседями по вагону о происхождении видов, и все удивлялись тонкости его умозаключений.
      Через полтора месяца он вошел в нашу комнату в кепке, в начищенных ботинках, с книгами под мышкой и под руку вел молодую жену.
      Раньше чем мы успели что-нибудь сказать, он уже объявил, что пришел за своими вещами, что перевелся на другую работу, что получил комнату в новом доме, что спешит на лекцию о браке и семье.
      - Вернулся! - закричал умный Миша и бросился к нему. - Наконец-то вернулся наш милый, наш глупый Ванечка!
      Но Ванечка, услышав это, положил книги на тумбочку, отпустил руку жены и, приблизившись к умному Мише, сказал так:
      - Ну вот, теперь мы разберемся, кто тут умный, а кто глупый!
      Разбирались они недолго.
      И с тех пор никто не называл нашего Ванечку глупым Ванечкой.
      СТАРЫЙ
      ЮНОША
      Когда-то профессор Мойкин тоже был молодым, как это ни странно.
      Когда-то ему тоже было восемнадцать лет.
      У него тогда еще не было морщин, ревматизма и одышки. У него были румяные щеки, спелые губы и звонкий смех. И сколько он ни смачивал свою макушку водой или одеколоном, волосы всегда там торчали забавным русым хохолком.
      В то время его еще называли Федей Мойкиным, но уже тогда оп был очень рассудительным.
      Вот в этом-то все и дело.
      Он всегда был рассудительным, с самого юного возраста, так что один раз ему даже поручили сделать доклад на тему: "Рассудок и его значение для молодого человека нашего времени". И все мы после этого доклада стали такими рассудительными, что когда нам хотелось мороженого, то мы сдерживали в себе это безрассудное желание и покупали витамин "С" или рыбий жир. А когда нам хотелось заговорить с какими-нибудь незнакомыми девушками, то мы сдерживали в себе и это безрассудное желание и заговаривали только с ужо знакомыми девушками.