В первое время после смерти Жюля, когда она перестала получать деньги, бережливость для Фло Марч была относительно безболезненной. Она не стала возобновлять подписку на журналы и газеты, покупала дешевые марки напитков. Прекратила ежедневные походы в магазины на Родео-Драйв и начала делать покупки в супермаркете в Западном Голливуде вместо супермаркета в Беверли-Хиллз. Работник, регулярно чистивший плавательный бассейн, приходил и какое-то время выполнял работу бесплатно, потому что ему нравилась Фло и он понимал, что она оказалась в трудном положении. Но вскоре перестал приходить. В его отсутствие вода в бассейне застоялась и покрылась пленкой, а сток забило опавшими листьями. Затем Фло пришлось отпустить садовника. Лонни Эдж предложил делать работу по саду не хуже «маленького Джэпа», но ему вскоре это надоело, и он забывал включать оросительную установку, откладывал на потом стрижку лужайки и прополку в саду, поэтому трава разрослась, стала высокой и побурела, сад зарос сорняками. Теперь вид вокруг дома был непригляден для глаз любого хозяина и, конечно же, не порадовал глаз Трента Малдуна, звезды телевидения, когда он вернулся после долгого отсутствия взглянуть на свой дом на Азалиа Уэй.
      Он нажал кнопку дверного звонка и услышал переливчатый звон внутри дома. Мелодичный дверной звонок был не единственным усовершенствованием, сделанным его арендатором в доме. На звонок никто не отвечал, но он заметил в гараже две машины. Через несколько минут он снова позвонил. На этот раз дверь открылась, и на пороге появился заспанный Лонни Эдж в одном полотенце, повязанном вокруг бедер. Звонок прервал его полуденную сиесту у бассейна.
      – Да? – спросил он.
      – Я хотел бы видеть мисс Марч, – сказал Трент.
      – Она спит. Встанет не раньше двенадцати.
      – Не передадите ли ей, что ее хочет видеть Трент Малдун?
      – Трент Малдун, – повторил Лонни, широко улыбаясь, наконец узнав лицо телезвезды. На какой-то момент он не мог вспомнить название сериала, в котором тот снимался, но затем его отменили. Лонни обычно смотрел сериалы, а потому почувствовал восторг от встречи с актером. – Думаю, что узнал вас.
      – Не разбудите ли вы ее, пожалуйста?
      – Какие разговоры. Проходите, Трент. Подождите в гостиной. Садитесь прямо сюда, на ее диван. Я позову Фло.
      Оставшись один в комнате, Трент Малдун увидел, что зеркальное стекло раздвижной двери, разбитое от выстрела Фло, все потрескалось. Она не смогла заменить стекло, потому что по самым дешевым расценкам оно стоило не меньше полутора тысяч долларов, на что денег у нее не было. Свои серьги с желтыми бриллиантами она носила к ювелиру из магазина антикварных драгоценностей в Беверли-Хиллз. Но ее финансовое положение было так хорошо всем известно, что управляющий магазином, воспользовавшись ее нуждой в деньгах, предложил ей лишь половину стоимости серег. В последний момент она не смогла расстаться с ними, поскольку это был последний подарок Жюля, и продала только одну сережку, получив деньги фактически за один бриллиант. У Фло были намерения заменить испорченное стекло, но деньги ушли на оплату самых срочных счетов, после чего она осталась опять без денег.
      Трент Малдун стоял у двери, водя пальцем по трещинам на стекле, когда в комнату вошла Фло в сопровождении Лонни. Она была босая, в махровом халате и темных очках, волосы не причесаны.
      За годы, проведенные с Жюлем, когда он постоянно наставлял ее, она развила в себе вкус, понятие о стиле и хороших манерах. Сейчас, даже не взглянув в зеркало над баром, она была уверена, что ее вид в глазах Трента Малдуна представлял не лучшую картину: ни стиля, ни вкуса, да еще рядом с Лонни Эджем, порнозвездой, стоявшем за ее спиной в одном полотенце, повязанном на бедрах, что еще больше усиливало ее непрезентабельный вид. Она подняла руки к голове, в отчаянной попытке привести волосы в порядок.
      – Я могу все объяснить! – воскликнула она, не дав ему возможности сказать хоть слово. – Подсунули мне коробку среди ночи. Вроде коробки для корсажа. Я открыла ее, а внутри полно оберточной бумаги, ну, знаете, такой розовой папиросной бумаги. А на дне коробки лежал пистолет и записка. В записке говорилось: «Положи в рот и выстрели». Клянусь Богом. За всю свою жизнь я ни разу не держала пистолет в руке и не знала, как с ним обращаться, поэтому я наставила его на дверь и выстрелила, чтобы проверить, заряжен он или нет. И, как видите, он оказался заряженным, а стекло потрескалось. Теперь я заменю его, могу вас в этом уверить. Новое зеркальное стекло уже заказано.
      Она посмотрела на него. Поняла, какое произвела на него впечатление. Она посмотрела на Лонни. Поняла, как он выглядит. Она проклинала себя за то, что попросила Лонни пожить у нее.
      – Я очень сожалею, мисс Марч, но боюсь, что вынужден попросить своего управляющего заняться улаживанием дел о выселении, – сказал Трент. – Прошло четыре месяца с тех пор, как вы в последний раз уплатили за ренту, и мой дом не только запущен, но и подвергается разрушению.
      – Ну, пожалуйста, Трент, то есть мистер Малдун, я хочу сказать. Дайте мне шанс, пожалуйста. Не заставляйте меня съезжать. Я так люблю этот дом. – Она пыталась не заплакать. – Если бы я знала, что вы придете, то привела бы все в порядок, чтобы дом был как новенький. Я сейчас в некотором затруднении, но я все улажу. Вы получите ренту, и стекло я заменю. Клянусь Богом.
      Трент, не говоря ни слова, пересек гостиную и вышел из дома.
      – Эй, Трент. – Фло бежала за ним, окликая. – Послушайте, пожалуйста. Посмотрите, сколько денег я вложила в этот дом. Вы должны посмотреть уборную. Дизайн для нее делала Нелли Поттс. Она лучший декоратор в Беверли-Хиллз. Это стоит тысячи. А бар? Я устроила бар, и стены отделала зеркалами.
      Она стояла на пороге и продолжала говорить, пока Трент садился в «феррари». Затем он включил мотор, развернулся и повел машину по ее подъездной дорожке, которая уже больше никогда не будет ее.
      – Как ты можешь выкинуть меня отсюда, Трент, когда я повысила цену твоему дому? Пожалуйста. Дай мне только три месяца. Мне надо три месяца, чтобы закончить книгу. Пожалуйста, пожалуйста. Я потратила целое состояние на твой вшивый дом.
      Трент Малдун не был бессердечным человеком. Он знал, что такое тяжелые времена, и сочувствовал Фло Марч. Но инстинкт подсказывал ему, что она уже не встанет на ноги, как это сумел сделать он. Как бы то ни было, картина, в которой он только что закончил сниматься в Югославии, может произвести сенсацию, как об этом ему сказал итальянский продюсер. Он знал, что такое паника и отчаяние, когда сам столкнулся с этим, и видел, что Фло Марч была в панике и отчаянии.

* * *

      Когда Фло вручили повестку о выселении, страх за будущее буквально парализовал ее и лишил сил заняться поисками новой квартиры. Тридцать дней ей дали на то, чтобы освободить дом, но лишь в конце третьей недели она начала искать новое жилье.
      – Не упоминай моего имени в разговоре с хозяевами, Лонни. Все стараются держаться от меня подальше и не хотят иметь со мной дела, – сказала Фло.
      Ни одна квартира или часть дома, что они осмотрели, не нравилась ей так, как дом на Азалиа Уэй.
      – Если я вынуждена жить в трущобе, то по крайней мере, я хочу жить в трущобе в приличном районе, – говорила она.
      Каждый день она проклинала себя за то, что тратила много денег, когда они у нее были. Осматривая очередное сдаваемое в наем жилье, которое либо не подойдет ей по цене, либо не понравится, она снова и снова повторяла для Лонни перечень своих расходов.
      – Одни шторы стоили мне сорок тысяч долларов, а гардеробная с встроенными шкафами еще сорок тысяч. Итого получается восемьдесят тысяч. Хочешь знать, сколько я потратила на зеркала?
      – Эй, перестань. Тебя заело, как заигранную пластинку, Фло. Ты рассказывала мне это сотни раз. Хватит, я сыт по горло.
      – Знаю, знаю. Послушай, Лонни.
      – Да?
      – Можешь достать мне «валиум»? У меня нервы ни к черту. Мне надо успокоиться.
      – Я думал, что ты не можешь принимать таблетки, раз ходишь к анонимным алкоголикам.
      Фло проигнорировала его замечание.
      – Можешь достать, Лонни? Когда перееду, то успокоюсь.
      – Конечно.
      Они стали чаще спорить, потому что устали и не подходили друг к другу. Ей не хотелось, чтобы ее видели в его обществе, но в то же время она боялась, что он бросит ее. Она перестала ходить на собрания анонимных алкоголиков из опасения, что встретит Филиппа Квиннелла. Ей неприятно было признаться ему, что оказалась в безвыходном положении и что Лонни Эдж живет в се доме. От знакомой, с которой встретилась в супермаркете, она узнала, что Филипп возвращается в Нью-Йорк. Попыталась дозвониться к нему в «Шато. Мармон», чтобы попрощаться, но он оттуда выехал. Оставался номер телефона Камиллы Ибери.

* * *

      – Алло?
      – Это ты, Камилла?
      – Да.
      – Это Фло Марч.
      – О, здравствуй.
      Фло говорила быстро, как будто боялась, что их прервут.
      – Послушай, Камилла. Я знаю, что ты – подруга Паулины, и не хочу тебя втягивать в разговор со мной, поэтому позволь мне быстренько сказать кое-что, а ты ничего не говори. Во-первых, спасибо за то, что была так добра ко мне на похоронах Жюля. Ведь ты не обязана была делать это, и я была очень тронута. Во-вторых, мне необходимо поговорить с Филиппом. Я слышала, что он собирается возвращаться в Нью-Йорк, но до его отъезда мне надо с ним поговорить. Думаю, мой телефон прослушивается, поэтому пусть лучше домой мне не звонит. Спроси у него, собирается ли он на собрание в четверг. Мы можем там поговорить. Хорошо?
      – Конечно, я передам ему, – сказала Камилла.
      – Ты ведь знаешь, Камилла, что я не бегаю за ним?
      – Знаю.
      – Мне нужно просто обсудить с ним одно дело.
      – Я передам ему. Фло, ты слушаешь?
      – Да.
      – Удачи тебе.

* * *

      Лонни Эдж очень кичился своим телом и старался изо всех сил держать его в форме. С тех пор, как он переехал на Азалиа Уэй, он каждый день спускался из каньона Коулдуотер в парк Беверли и бегал не меньше трех миль. В течение нескольких дней он замечал, что золотистый «роллс-ройс» останавливается в аллее рядом с беговой дорожкой. Лонни всегда заглядывался на дорогие машины и с любопытством разглядывал их пассажиров. Спустя два дня он обратил внимание, что двое мужчин на переднем сиденье машины посматривают на него. Еще через день он ответил, когда они приветливо ему кивнули. На четвертый день он подумал, что ничего нет дурного в том, что они спросили, не. надо ли его подвезти. Хотя нужды в этом не было, но он все-таки оказался на заднем сиденье «роллса». Он привык, что его приглашают подвезти, но на улицах богатого района, где он тогда жил, такого не случалось, и он уже скучал по подобным приключениям.
      Но это приключение оказалось другого рода, какого он не ожидал. Оно сулило деньги, большие деньги, о которых он и не мечтал. Ему только надо было оставить дверь незапертой.
      – Что вы имеете в виду, когда просите не запирать дверь?
      – Только это – не запирай дверь на ключ. Очень просто.
      – А затем что вы сделаете?
      – Нанесем визит. Вот и все. В доме есть кассеты, которые нам нужны.
      – Кассеты? Вы имеете в виду мои видеокассеты? Но вам не надо вламываться в дом для этого. Вы можете купить их в круглосуточно работающем книжном магазине на углу Санта-Моника и Хэвнхерст за тридцать девять долларов и девяносто пять центов.
      – Нет, не твои видеокассеты, Лонни. Аудиокассеты. Сорок часов записи на аудиокассеты. Микрокассеты. Такие маленькие.
      – Ничего о них не знаю, – сказал Лонни.
      – Они там, это точно. Были вначале в сейфе банка «Уэллс Фарго» в Беверли-Хиллз, а теперь в том доме.
      – А Фло? – спросил Лонни.
      – Что Фло?
      – С Фло ничего не случится?
      – Господи, нет. Она меня совсем не интересует. Мне нужны только пленки.
      Они привезли Лонни обратно в парк. Позже, вернувшись домой, в бывший особняк Чарльза Бойера, Арни Цвиллман позвонил Симсу Лорду.
      – Я видел его. Прокатил немного.
      – Ну и?
      – У Лонни Эджа коэффициент умственного развития вполне на уровне.
      Сидевший в этой же комнате и слышавший разговор Джо-Джо рассмеялся, но Арни недовольно поднял руку, и смех прекратился.

* * *

      В конце концов именно Лонни решил проблему с жильем для Фло. Он сообщил ей, что встретился с хозяином бунгало на бульваре Кауэнга, где он прежде жил. Новый жилец устроил небольшой пожар, и хозяин сказал Лонни, что согласен снова сдать ему бунгало.
      – Но мне казалось, что ты разругался с хозяином, – сказала Фло.
      – Так оно и было.
      – Мне казалось, что он обвинял тебя в том, что ты водишь в бунгало клиентов.
      – Точно.
      – Тогда почему он хочет, чтобы ты вернулся?
      – Я сказал, что со всем этим покончил. Я сказал, что начинаю новую жизнь.
      Фло кивнула. Она подумала, что в его рассказе чего-то не хватает.
      – И еще я сказал, что собираются публиковать книгу Бэзила Планта. Тогда обо мне сообщат в новостях, что именно я обнаружил давно потерянную рукопись. И ему это понравилось.
      – Но ты говорил, что в бунгало совсем мало места и едва хватало тебе одному.
      – Правильно.
      – Тогда почему ты хочешь поселиться там со мной?
      – Ты помогла мне, когда я нуждался в жилье. Я просто хочу отплатить тебе тем же.
      Фло все больше и больше не хватало Жюля. Ей не хватало его помощи в принятии решений.
      – Послушай, ты можешь пожить в моей конуре временно, Фло, – сказал Лонни. – Можешь сдать мебель на хранение, а не тащить ее за собой туда, где тебе не нравится. Потом, когда найдешь что-нибудь подходящее, переедешь со всем барахлом. Все-таки это какой-то выход для тебя: поживешь там немного, исчезнешь из поля зрения. В моем районе ты наверняка не встретишь никого из тех, кого ты знала в Беверли-Хиллз.
      – Хорошо, – сказала она. Другого выбора у нее не было.

* * *

      Целый день Фло и Глицерия не слезали со стремянки, снимая шторы во всех комнатах.
      – Они не пригодятся больше, – сказала Глицерия.
      – Неважно. Не хочу оставлять их Тренту Малдуну, – ответила она.
      – Что ты собираешься с ними делать?
      – Хочешь, возьми их, Глицерия.
      – Нет, черт, не надо. У меня в комнате лишь три крошечных окошечка.
      – Тогда сдам их на хранение. Думаю, стоит разбить зеркала у бара.
      – Не надо, Фло. Это приносит несчастье. Я их просто сниму со стен.

* * *

      К вечеру последнего дня, проведенного Фло в доме, весь холл был загорожен картонными коробками и ящиками, готовыми к отправке на хранение, хозяйственными сумками с вещами, которые она решила взять с собой в бунгало на бульваре Кауэнга. Ее любимые диваны, обитые серым атласом, и другая мебель были упакованы для перевозки на склад для хранения, также как китайские бронзовые канделябры с драконами. Глицерия помогла ей обернуть в газеты бокалы от «Штаубена», тарелки от «Тиффани», столовое серебро и все это уложить в коробки и ящики, в которых когда-то они были доставлены в ее дом. Фургон для перевозки вещей должен был придти на следующее утро в десять часов. Ей оставалось только упаковать свою одежду. Чемоданы от «Луи Вуиттон» стояли открытыми на полу, но костюмы от «Шанель» она все не решалась снять с плечиков и еще не притронулась к ящикам и полкам в многочисленных шкафах в гардеробной, заполненных блузками, свитерами, ночными рубашками, бельем и чулками.
      В глубине одного из ящиков за нижним бельем, которое она выписывала из Парижа, из того же магазина на Рю де Риволи, где заказывала себе белье Паулина Мендельсон, была спрятана небольшая коричневая коробочка с микрокассетами.
      – Вот ключ от моего дома, – сказал Лонни.
      Ее вполне устраивало, что Лонни Эдж в этот вечер будет отсутствовать на Азалиа Уэй, так как, по его словам, у него «есть дела». Она подумала, что он, вероятно, вернулся к своему ночному образу жизни, привычному для него в прошлом. С тех пор, как он решил вернуться в бунгало на бульваре Кауэнга, какие-то мужчины звонили ему, и на несколько вечеров – и даже в дневное время – он исчезал, ничего не объясняя. Она обратила внимание, что у него появилось больше денег и он стал проявлять щедрость по отношению к ней, что раньше не было в его привычке. Он перестал препираться с ней по поводу неуместных расходов. Когда она просила его съездить за покупками в супермаркет, он спокойно соглашался и даже на свои деньги покупал ей кое-что, вроде гигиенических салфеток и лака для ногтей, не требуя от нее за это ни цента. Иногда он покупал пиццу и заставлял ее есть.
      – Не думаю, что тебе стоит оставаться здесь на ночь, когда все в доме вверх дном, – сказал Лонни. – Действует удручающе. Приезжай ко мне. Я буду дома после полуночи. А утром я привезу тебя сюда до прихода фургона.
      – Хорошо, Лонни. Повтори мне свой адрес.
      – Семьдесят два ноль четыре и четверть. Вверх по Хайлэнд Авеню. Поверни направо под мост и попадешь на бульвар Кауэнга, – объяснил терпеливо Лонни. Он уже в третий раз повторял свой адрес.
      – Правильно, правильно. Я запомню. Я хочу немного побыть здесь одна. Ты понимаешь. Воспоминания. В этом доме бывали хорошие времена, хочешь верь, хочешь нет.
      – Конечно, Фло, – сказал Лонни. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
      В последний вечер на Азалиа Уэй ей хотелось побыть одной. Снова и снова она бродила по комнатам небольшого, но элегантного дома, где столько всего произошло. Дом не был полон счастливых воспоминаний, но она любила его, потому что он был ее, или почти ее, и она мысленно возвращалась к радостным и печальным дням, к тому, что пережила здесь. Она задавалась вопросом, суждено ли ей когда-нибудь жить так, как она прожила в этом доме. Наконец, когда было совсем поздно, она прилегла на обитый серым атласом диван. Взяла подушку с каплями крови Киппи Петуорта, превратившимися теперь в темное грязное пятно, и подложила себе под голову. Она собиралась просто полежать немного и отдохнуть, подумать о жизни с Жюлем Мендельсоном, о том, как сложится ее жизнь в дальнейшем. Единственным ценным ее имуществом были кассеты. Она чувствовала уверенность от того, что найдет кого-то, кто поможет ей использовать кассеты для ее книги. Ей так хотелось, чтобы «кто-то» оказался Филиппом Квиннеллом. Она знала, что он поймет недостатки и великодушие Жюля Мендельсона. Она знала, что он не жаждет реванша, как Сирил Рэтбоун, который хотел отомстить Паулине Мендельсон. Ей было приятно думать о перспективе работы с Филиппом Квиннеллом. Она сосредоточилась на этой приятной мысли. Она не собиралась спать, зная, что еще многое надо сделать, но уснула.

* * *

      Ее разбудил какой-то звук. Она поняла, что в доме кто-то есть. Вначале она подумала, что это Лонни вернулся за ней, не обнаружив ее в бунгало на бульваре Кауэнга, куда она обещала ему приехать. Но звуки не были похожи на те, что производил Лонни и к которым она привыкла за месяц, что они вместе прожили на Азалиа Уэй, – хлопанье дверцой холодильника, отрыжка, громко включенный телевизор. Она лежала на диване без движения, делая вид, что спит. Неподалеку от себя она услышала дыхание и поняла, что кто-то находится в комнате, около камина. Она медленно села на диване и, повернув голову, увидела фигуру человека, обыскивавшего стоявшие на полу коробки. Лицо его она не могла разглядеть из-за женского чулка, натянутого на голову.
      – Лонни, это ты? – спросила она, хотя знала, что это не Лонни. Ее голос прозвучал жестко и пронзительно. Она почувствовала, как сердце от страха сильно забилось в груди. Пальцы похолодели. Губы, нос и даже волосы на голове зашевелилась от страха. – Что вы делаете в моем доме? Зачем вскрываете коробки и ящики? Кто вы? Что вы ищете?
      Человек не ответил. Очень спокойно он выпрямился во весь рост. В его руке она увидела один из ее бронзовых китайских канделябров с драконами с красной биркой, привязанной для того, чтобы пометить его как предмет, предназначенный для перевозки на хранение.
      – Он китайский, – сказала Фло, тяжело дыша. – Старинный. Принадлежал одной из китайских династий, Жюль мне рассказывал. Может быть, династии Минь. Точно не помню. Что вы собираетесь им делать? Почему вы идете ко мне с ним? Пожалуйста. Не надо. Это из-за кассет? Они вам нужны? Чертовы кассеты! Это так? Возьмите кассеты. Они в другой комнате. О, нет!
      Она видела, как бронзовый канделябр опустился со всего размаха на ее голову. «О, господи!» – прошептала она. Она подняла руки, защищая лицо. «Нет, только не лицо. Пожалуйста, не бейте по лицу, пожалуйста, мистер. Не в лицо, пожалуйста». Сапфир на кольце, подаренном Жюлем, который, как она говорила Сирилу Рэтбоуну, будет на ее пальце, когда она умрет, разлетелся на кусочки под силой следующего удара. Ее губы снова зашевелились, но нападавший понял, что она пытается произнести молитву. «О, Господи, Боже милостивый, помоги мне, помоги», – были последними словами, которые можно было разобрать. Звуки, вырывавшиеся из ее рта, в то время как нападавший наносил ей еще восемь ударов, были молитвой: «АвеМариямилосерднаябогдаприбудетстобой», которую ее убийца не мог разобрать. Молитвой, обращенной к Богу, с просьбой простить ее грехи, с просьбой к матери помочь ей, с просьбой к Жюлю дать ей умереть до следующего удара, потому что она знала, еще до того, как первый удар достиг ее головы, что спасения ей нет.
      Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 28.
      «Я знаю, что должна думать об этой чертовой книге, но я могу думать в последнее время только о том, что со мной будет. Это ужасное ощущение – думать, что все лучшее, что со мной было, уже произошло, все остальное будет как спуск с горы. Но, как бы я ни старалась представить свою будущую жизнь, ничего не получается, картина не складывается. Что, черт возьми, это значит?»