ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Как только дверь отеля в Майами захлопнулась, Коул тотчас заключил Сидни в объятия, и страсть в считанные мгновения овладела ими.

Склонив лицо к груди Коула и вдыхая его запах, Сидни застонала от удовольствия.

— Ты сводишь меня с ума, — прошептал он, запуская руку ей в волосы.

В ответ она принялась молча расстегивать пуговицы его рубашки.

Они потеряли шесть дней, хотя могли бы прожить их как в раю.

Коул поднял Сидни на руки и отнес в спальню.

Там он бережно положил ее на огромную кровать, лег рядом и, убрав волосы с ее лица, тихо и восторженно произнес:

— Ты прекрасна.

До чего же приятно чувствовать себя красивой и желанной!

Утреннее солнце озарило величественную картину океанского побережья. А в номере отеля Коул кормил Сидни клубникой со сливками. Несмотря на ранний час, бутылка шампанского была уже наполовину пуста.

После очередной ложки Коул наклонился и, поцеловав Сидни в ее клубничные губы, спросил:

— Ну что, наелась, принцесса?

— Принцесса? — чуть отклонившись, спросила она.

— Не нравится? Тогда буду звать тебя горячей штучкой.

Сидни с наигранным удивлением приподняла брови, а потом рассмеялась:

— Не слишком почтительно. «Принцесса» мне нравится больше!

— А если я буду звать тебя красивой, умной, веселой и божественной леди?

— Длинновато, но в целом неплохо.

Коул забрал у нее бокал с шампанским.

— Иди сюда. — Он потянул Сидни на кровать.

Они легли, и она положила голову ему на плечо.

Коул принялся нежно ласкать Сидни, с наслаждением вдыхая запах ее волос.

— Тебе, похоже, известно о некоторых сторонах жизни моей семьи чуть ли не больше, чем мне самому. Откуда ты почерпнула столько информации?

— Я настырная. И задаю много вопросов.

— А можно ли мне задать тебе один вопрос?

— Валяй.

— Ты говорила про приемных родителей.

Она кивнула.

— Мои настоящие родители погибли при пожаре, когда мне было пять лет.

Коул обнял ее крепче.

— А как ты оказалась у своих приемных родителей?

— А они были друзьями нашей семьи. Мама Эмма и папа Холл воспитали меня. Но они были в возрасте. И их тоже вскоре не стало.

— Какой удар был для тебя! — сочувственно сказал Коул.

— Ужасный! Я их очень любила. А настоящих родителей я почти не помню. У меня остались от них только самые расплывчатые воспоминания. Например, я помню, как мама накануне своей гибели обняла меня и поцеловала. А вот лица не помню.

— А фотографии?

— Все сгорело. У соседей сохранилось несколько снимков отца, а мама, видимо, не любила фотографироваться и осталась за кадром.

Сердце Коула сжалось. Это ужасно — не знать, как выглядела твоя мать. Он-то осиротел в двадцать, а Сидни было всего лишь пять.

— Ты хоть что-нибудь помнишь?

Мамин медальон. — Сидни чувствовала себя удивительно спокойной рядом с Коулом, будто не сомневалась в том, что ему по силам разрешить все ее проблемы. — Серебряный такой, на крышке была выбита роза, а что было внутри, не знаю. Когда мама склонялась надо мной, он выскакивал из ее одежды. А я пыталась дотянуться до него.

— А где сейчас этот медальон?

— Наверное, тоже сгорел.

— О, Сидни!

— Все нормально.

Коул поправил ей волосы и нежно поцеловал в лоб.

— Думаю, это многое объясняет.

Она подняла голову и пристально посмотрела на него.

— Объясняет что?

— Твою профессию. Твое пристрастие к антикварным вещам.

— Глупость какая-то! Медальона уже не существует более двадцати лет.

Он дотронулся до ее лба рукой:

— А здесь он есть. — И, положив руку ей на грудь, добавил: — И здесь тоже.

— А ты у нас знаток в психологии?

— Нет, скорее в компьютерах.

— Тогда ты не должен анализировать меня.

— Возможно, и так». — Ему не хотелось спорить. — Но мне кажется, я прав.

Сидни зевнула.

— Нам нужно хоть немного поспать, — сказал Коул.

— Но уже утро.

— Не совсем. Солнце только встало. И мы можем часика два-три еще поваляться.

Сидни закрыла глаза и дождалась, когда Коул заснет. Она внимательно разглядывала его лицо.

такое загорелое на фоне белоснежной подушки; ей безумно хотелось погладить его, поцеловать. Но она позволила себе лишь осторожно провести пальцем по подбородку. А что, если разбудить его и рассказать ему всю правду? — вдруг подумалось ей. Наверняка они могли бы решить сообща все их проблемы.

Но нет. У нее не было уверенности, что Коулу это нужно.

Убедившись, что он крепко спит, Сидни осторожно выскользнула из его объятий, пробралась в гостиную и позвонила Руперту Коуану.

Она собиралась встретиться с ним лично. Потом, правда, придется объяснять Коулу свое внезапное исчезновение. Но если ей удастся вернуть брошь, то благодарный Коул не станет вдаваться в подробности.

Она быстро оделась и направилась в вестибюль.

Когда Коул проснулся, Сидни в номере не оказалось.

Конечно, пора было прекратить подозревать ее в грязной игре, но ее столь неожиданное исчезновение не могло его не взволновать. Они ведь хотели работать вместе. И вдруг такие фортели. Может быть, она все-таки что-то скрывает от него? Возможно, она уехала на переговоры с перекупщиками, а может, просто выскочила на минутку и вот-вот вернется с кофе и булочками.

Коул внимательно осмотрел комнату. Открытый чемодан на диване, выпитая бутылка воды.

Что еще?

А где же ключи?

Коул заметил ручку возле записной книжки. А на чистой странице виднелся след от последней записи.

Коул поднес блокнот к свету и прочел:

Руперт Коуан — 2713, Харпер Вью Роуд.

Не похоже на адрес магазина.

Должно быть, у Сидни имелись веские основания, чтобы, узнав этот адрес, так внезапно исчезнуть.

После прошедшей ночи он готов был верить ей, что бы она ни сделала.

Она вернется и все ему расскажет.

Коул положил блокнот на место и сел на диван.

Но ждать в бездействии было чертовски сложно!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Сидни вошла в здание 2713 по Харпер Вью Роуд и огляделась. В отличие от других роскошных коммерческих заведений в этом районе, вход в него представлял собой массивную серую дверь, вмонтированную в мрачного вида нишу.

В коридорах стоял гул от флюоресцентных ламп. Мимо Сидни то и дело сновали служащие. На ее вопрос, где можно найти Руперта Коуана, ей показали на одну из дверей. Она вошла. В большом помещении за одним из столов сидел мужчина и просматривал эскизы платьев.

— Здравствуйте! — робко произнесла Сидни. Мужчина вскинул на нее глаза и убрал прядь длинных седеющих волос со лба.

— Привет!

Она сделала пару шагов по направлению к нему.

— Я ищу Руперта Коуана.

Мужчина поднялся. На нем были черные слаксы и черный свитер с широким воротом.

— Это я.

— Замечательно, — Сидни говорила с трудом.

— Чем могу быть полезен?

Она подошла и протянула ему руку:

— Сидни Уэйнсбрук.

— Очень приятно, Сидни, — он поздоровался. Рукопожатие было вялым.

— Интересно… — Сидни огляделась. — Тут есть место, где мы сможем спокойно поговорить?

Он сплел пальцы рук:

— О чем?

— Это личное. — Пульс Сидни участился, а ладони стали влажными от волнения. Слава богу, они уже поздоровались!

— Вы ищете работу? — спросил он.

— Дело в том… Было бы лучше, если бы мы могли присесть где-нибудь, — Сидни растерянно посмотрела по сторонам.

Руперт взглянул на часы.

— Ну, честно говоря, я немного…

— Пожалуйста…

Он несколько мгновений колебался, но потом вздохнул и подобревшим голосом произнес:

— Мы могли бы пойти в соседнюю кофейню.

— Отлично! — Сидни нетерпеливо кивнула головой.

— Патрис! — бросил Руперт через плечо.

— Да! — раздался грубоватый женский голос из-за перегородки.

— Я отлучусь ненадолго. Если позвонят из агентства, скажи им, что нам нужны десять моделей для воскресной репетиции.

— Запомнила, — послышалось в ответ.

Руперт молча указал рукой на дверь.

Сидни неуверенно улыбнулась ему и вышла из комнаты.

Кофейня оказалась в двух шагах от модельного агентства, за углом здания. Небольшая и очень скромная.

— Мокаччино? Капуччино? — вежливо поинтересовался Руперт.

— Позвольте, я сама, — ответила Сидни, вынимая бумажник.

Руперт кивнул и обратился к бармену:

— Мне маленькую чашечку капуччино. Побольше пены и два кусочка сахара.

— А мне черный без сахара, — сказала Сидни и оплатила их заказ.

Они заняли угловой столик с клетчатой клеенкой и металлической салфетницей. Завывания кофеварки нарушили тишину.

— Ну что, сразу приоткроем завесу таинственности? Или еще поиграем в прекрасную незнакомку? — немного насмешливо спросил Руперт.

Сидни глубоко вдохнула, но затем решительно открыла сумочку и вынула фотографию броши.

— Узнаете?

Руперт взял фотографию и откинулся на спинку стула.

— Должно быть, вы член семьи Эриксонов.

У Сидни упало сердце. Он знал об Эриксонах?

— Так вы узнаете? — спросила она, лихорадочно пытаясь сообразить, как ей лучше вести себя в изменившейся ситуации. Она не думала, что он знает историю. И что конкретно он знал? О бабушке… Об отце… О вымогательстве своей матери…

Она досталась мне в наследство, — сказал Руперт, бросая фото на стол. — Мама предупреждала меня, что рано или поздно вы явитесь за брошью.

Если ему было известно об Эриксонах, почему до сих пор он не сделал ни одной попытки договориться с ними по-хорошему?

— Что именно она вам рассказывала? — спросила Сидни.

Руперт погладил подбородок, словно у него когда-то была борода.

— Знаете, я представлял вас другой.

— Какой?

Официантка принесла кофе. Руперт пожал плечами.

— Менее шикарной, более техасской по духу.

— Я не принадлежу к клану Эриксонов, — призналась Сидни.

— А-а… Тогда понятно.

Она обиделась на его тон. Что за пренебрежительное отношение к жителям Техаса? Вчера в костюме Коул выглядел просто шикарно.

— Я… друг семьи, — представилась она. Пока в том нет необходимости, лучше не упоминать музей Метрополитен. Если Руперт узнает об интересе к броши со стороны музея, цена ее может значительно возрасти.

— И вы хотите получить брошь? Она кивнула.

— Я готова заплатить. Он покачал головой.

— Она не продается. Проклятье!

— Вы не знаете, сколько я предлагаю, — Сидни сделала каменное лицо.

Он положил локти на стол и опустил голову на сплетенные пальцы:

— Она чрезвычайно важна для меня сейчас.

— Вы так сентиментальны? Руперт холодно усмехнулся.

— Сентиментален? Я?

— Тогда почему? Он подался вперед.

— Слышали о показе женской одежды, которая так и называется — «Брошь»?

Сидни отрицательно покачала головой.

— Услышите. Она состоится в Милане через десять дней. И рекламная акция набирает обороты.

— Я не понимаю, — запнулась она.

— Эта дурацкая маленькая брошь, которую почему-то так боготворила моя мама, является центром моей новой коллекции — яркие насыщенные цвета, угловатые формы… величие и трагизм. Вышивка воспроизводит образ этой драгоценности, и эта брошь будет часто мелькать на моделях в течение всего показа мод.

— Показа мод?

Он кивнул.

— Я в течение нескольких лет работал как каторжный, но мне никак не удавалось ухватить птицу счастья за хвост. И вот наконец однажды ночью, когда я искал запонки в комоде, оттуда выпала эта брошь…

Искал запонки? Он хранил брошь в комоде? Сидни подумала, что ее прямо сейчас хватит удар. Руперт снял невидимую ниточку с рукава.

— Так что, видите, ничего не получится. Брошь имеет для меня сугубо деловое значение.

Сидни отпила глоток кофе, пытаясь выработать новую тактику. Она может предложить выгодную цену: бабушка взяла кредит. Но интуиция подсказывала ей, что еще слишком рано говорить о деньгах.

— Ваша мать когда-нибудь говорила, каким образом она получила брошь?

Он понимающе улыбнулся.

— Подарок дорогого папочки. Я так понял, это были деньги за молчание.

— Поэтому вы никогда не обращались к Эриксонам?

Руперт откинул голову и рассмеялся.

— Мне плевать на них. Я был уверен, что эти ковбои хотят общаться со мной не больше, чем я с ними.

Сидни кивнула. Хорошо, что Руперт не хочет общаться со своими родственниками. Это ей на руку. Она выпила еще кофе и продолжила, аккуратно подбирая слова:

— Возможно, вы уже догадались, что для них она имеет гораздо большее значение.

— Поэтому они и прислали вас. Она кивнула, вертя в руках чашечку.

— Я готова предложить вам сто тысяч долларов. Руперт не отреагировал, даже не моргнул. Сидни чертыхнулась про себя. Зря она назвала эту цифру! Надо было подождать его цену. Неожиданно на стол легла чья-то тень. О нет, только не это!

— Что бы она вам сейчас ни предложила, — проговорил Брэдли, усаживаясь на стул и кладя ногу на ногу, — я удваиваю сумму.

Сидни почувствовала себя полной дурой.

— Да как ты…

Брэдли взял ее чашку кофе и сделал большой глоток.

— Я так понимаю, на кону важная вещица.

— Вы кто такой? — спросил Руперт. Брэдли протянул руку:

— Брэдли Слендер. Занимаюсь антиквариатом.

— И решили прямо здесь устроить аукцион? — усмехнулся Руперт с непонятной беспечностью.

— Если дамочка сделает еще одно предложение, я перекрою его. — Брэдли снова отпил кофе и холодно взглянул на свою соседку.

Максимально возможный кредит бабушки составлял триста тысяч. Для Брэдли это ерунда. Даже если Сидни добавит свои сбережения, она с ним не справится.

— Я бы с удовольствием добавил на свой банковский счет шестизначную цифру, но брошь не продается. — Руперт отодвинул стул от стола и встал.

Сидни потянулась к нему:

— Но…

— Простите, Сидни.

— Четыреста тысяч, — сказал Брэдли.

Руперт явно заколебался.

Сидни с трудом сдерживалась, чтобы не схватить его за руку. Может, стоит повысить цену? На это уйдут все ее сбережения…

— Простите, — снова произнес Руперт, делая еще один шаг к выходу.

Сидни вскочила. Она не могла позволить Руперту уйти без договоренности. Брэдли не сдастся. В течение ближайшего часа он созвонится с Осло и потом увеличит первоначальную ставку. Ему удастся переубедить Руперта, и бабушка никогда не увидит свою брошь.

— Руперт, — произнесла Сидни, стараясь не выдать своего волнения. — Брошь — семейное наследство.

Мужчина покачал головой.

— И почему это должно меня волновать?

Может, сказать ему правду? Пусть знает, что его мать была шантажисткой!

Лучше нарушить свое обещание, чем окончательно потерять брошь. Разве не так?

Ей нужно время на раздумья. Где-нибудь подальше от жары и шума кофеварки.

Руперт направился к двери.

— Подождите! — хрипло крикнула Сидни.

Он повернулся и весело махнул ей рукой.

— Извините, но ничего не получится. Брошь нужна мне для Милана.

— Я могу подменить ее, — выпалила она. Он остановился, держась за ручку двери. Сидни быстро подошла к нему.

— У меня есть копия.

Между бровями Руперта появилась складка.

— И очень хорошая, — уверила она его. — Безупречные бриллианты, пятикаратные рубины. У вас будут наличные и брошь.

— Полмиллиона, — медленно проговорил несдававшийся Брэдли.

— Мне нужно взглянуть на нее, — сказал Руперт Сидни.

— В полдень она будет здесь.

Брэдли недовольно замахал руками:

— Да за полмиллиона вы можете сделать несколько копий, и у вас еще останется.

Руперт выгнул брови дугой.

— За неделю?

На скуле Брэдли пульсировала жилка, а глаза хищно сузились.

Руперт предупреждающе погрозил пальцем перед лицом Сидни.

— Договорились. Я взгляну на вашу копию, но она должна быть совершенной.

— Она совершенна, — отозвалась Сидни, думая о том, что он врядли обратит внимание на ограненные бриллианты.

Руперт колебался минуту. Потом кивнул.

— Встретимся здесь же. В два часа пополудни. Сейчас у меня совещание.

Как только он ушел, Сидни схватила мобильный телефон. Брэдли достал свой из кармана и выскочил из кафе. Наверняка звонит в Осло. И к двум часам вернется с новым заманчивым предложением.

Ничего, мы еще поборемся! — думала Сидни, набирая номер бабушки.

К двум часам Коул пришел к выводу, что его обманули. Сидни не возвращалась. Очевидно, она решила, что он ей больше не нужен. И снова всякие черные мысли полезли ему в голову. Похоже, он все-таки ошибался в этой женщине! Вполне возможно, она уже достала брошь и сейчас занята ее продажей на черном рынке. Где доказательства, что она действительно работает в музее Метрополитен?

Ложь порождает ложь.

Коул встал с дивана, пересек комнату и нашел адрес в мусорной корзине. 2713, Харпер Вью Роуд. И ни одно объяснение в мире ее уже не спасет.

Один из служащих Джозефа Нили доставил копию броши в аэропорт Майами. Сидни встретила его там и быстро вернулась в кафе. До встречи оставалось пять минут. Но к ее удивлению, Руперт был уже там. Он открыл бархатный футляр и начал исследовать брошь. Брэдли сидел рядом, барабаня кончиками пальцев по столу. На его лице уже не осталось и следа от его прежней самоуверенности.

— Пятьсот пятьдесят тысяч, — рискнул он, и она поняла, что это уже близко к пределу его возможностей.

Пусть потешит свою гордость! Сидни взглянула в глаза Брэдли.

— Четыреста тысяч и копия броши. Руперт перестал рассматривать брошь:

— Прекратите вы оба!

На щеке Брэдли задергалась жилка.

После пятнадцатиминутной пытки Руперт положил лупу в карман пиджака. Он пришел к какому-то решению, и Сидни перестала дышать.

Наконец он протянул ей руку:

— Согласен. Четыреста тысяч.

— Чек? — спросила она. Ее сердце с силой билось о ребра грудной клетки.

Брэдли выругался, но Руперт взглядом заставил его замолчать.

— Подойдет, — он достал пачку бумаг из нагрудного кармана, а затем потрепанный футляр.

Сидни открыла его.

— Можно? — спросила она, показывая на его карман, в котором лежала лупа.

— Пожалуйста! — Он передал ей лупу.

Она тщательно проверила драгоценные камни. И с облегчением вздохнула. Брошь возвращалась домой!

Сидни вынула конверт, в котором лежали два чека: ее собственный и бабушкин. Руперт передал ей ручку.

Брэдли огорченно стукнул кулаком по столу. Сделка совершилась на удивление быстро, и все трое встали.

— Вас проводить до такси? — спросил Руперт, скользнув взглядом по Брэдли.

Сидни улыбнулась, наслаждаясь моментом. Она была рада видеть поверженного Брэдли и уже думала о том, как покажет брошь Коулу и его бабушке.

— Не думаю, что он нападет на меня, — ответила она.

— Парень, — пробормотал Брэдли, — ты извращенец или сумасшедший.

— Было приятно иметь с вами дело, Сидни, — сказал Руперт, не обращая внимания на последнее замечание Брэдли, и направился к двери.

— Не будь такой самодовольной, — буркнул Брэдли.

— А я не самодовольна, — ответила Сидни, остановившись возле выхода из кафе. — Я просто рада за семью Эриксонов. — Она открыла стеклянную дверь и, оглянувшись через плечо, усмехнулась: — Было приятно иметь с тобой дело, Брэдли.

Затем она вышла на улицу и попала прямо в объятия Коула.

Он крепко схватил ее за плечи.

— Ты маленькая лживая…

— Коул!

Он снова был одет как техасец. Джинсовая рубашка с закатанными рукавами, потертые голубые джинсы, приспущенные на бедрах. Ботинки добавляли ему пару сантиметров, и выглядел он по-настоящему угрожающе.