- На этот раз все. А что еще. Чего ты ожидал.
      - Я хочу жениться.
      - Елки-палки. Ты что, спятил.
      - И завести детей.
      - Слушай, может, мы сменим тему. Я имею в виду женитьбу. Черт возьми. Надеюсь, ты не делаешь мне предложение. Я говорила только насчет переспать.
      - Я не хочу переспать.
      - Не надо орать. Я не глухая. Может быть, ты хочешь, чтобы я ушла. Я уйду.
      - Я не стану тебя удерживать.
      - Значит, ты не стал бы меня удерживать. Слушай-ка, лучше бы тебе трезво взглянуть на факты в этой жизненной лотерее. И взять то, что выпало. Тебе больше не подвернется случай с такой молоденькой девушкой. Ты уже седой, значит, твои возможности на исходе. Тебе даже нечем козырнуть.
      Сэмюэл С. смотрит в эти два горящих карих глаза. Сердце прыгает у него в груди. Колени ее скрещенных ног - кожа натянута, получились два белых пятна. Ярко-голубая вена на лодыжке. Что такое крошка. Проспрягай по-латыни. Проспрягай по жизни. Крошка - это такая маленькая, тощая, загорелая штучка. С мозгами, которые отключились, словно свет, когда уложил ее в постель. Избавляется от груза знаний, когда ищет наслаждений. А когда начинает размышлять, обнаруживает много горя.
      - По всем мировым канонам я - неудачник. Но я живу здесь. Я занимаюсь своим делом. Я не принимаю посетителей. Ты находишься здесь только по одной причине: молодые интеллектуалы не проявляют к тебе интереса. Не то чтобы ты некрасивая, но и никто не скажет, что от подбородка и выше ты победительница конкурса красоты. И, хотя я спятил настолько, что считаю тебя чертовски хорошенькой, я знаю, как на это смотрят ребята твоего возраста. Нахальство тебе не идет. Это неприятно, жестоко и невоспитанно.
      - Погоди, Сэм.
      - Это ты погоди.
      - Но, Сэм, именно такого разговора я и ожидала. Я рада, что пришла. Я знаю, что это было неприлично говорить насчет переспать и всего остального. Мне было неловко просто взять и прийти сюда. Я могла застать тебя с кем-то или за чем-то. Хоть мне и говорили, что ты поступаешь так: ложишься на дно, как подводная лодка, и не подаешь признаков жизни по нескольку дней. Я не считаю тебя неудачником. Правда.
      - Кто же я.
      - Отвечу тебе так же, как ты мне. Люди твоего возраста могут смотреть на тебя свысока. Но на мой взгляд, у тебя есть та зрелость, которой нет даже у моего собственного отца.
      - Если бы ты просто увидела меня за столиком в кафе такого, какой я есть, ты бы не обратила на меня внимания.
      - Ты упрям как осел, черт тебя побери.
      - Правильно.
      - Разве мужики не стараются отвертеться от женитьбы. Ты вот ищешь жену и хочешь детей, чтобы в старости не быть одному. А я, слушай, я хочу пожить и словить удовольствие, прежде чем надеть ярмо.
      Абигайль сидит, положив локти на стол. Торопится в будущее. Перевязав прошлое маленькими симпатичными бантиками. А я благополучно прибавил к своей жизни еще три мучительных дня. В молодости, с трепещущим, как колибри, сердцем, не понимаешь, где скрыт нектар. Полно препон в виде мелких, незначительных условностей, которым подчиняешься, чтобы нравиться людям. Но вот наконец нектар. Очень долго добирался, глядя себе под ноги. Вытягиваю вперед руки, обхожу все преграды. Наталкиваюсь на нектар.
      - Слушай, Сэм, это что, семинар. Есть у тебя кофе. Я приготовлю. В чем дело, я что-нибудь не так сказала.
      - Нет.
      - У тебя такой смешной вид. Есть у тебя кофе.
      - Ты нарушаешь заповеди американской женственности.
      - О чем ты. О том, что я сказала, что приготовлю кофе. Скажи, за кого ты принимаешь американских женщин. Знаешь, мы ведь не калеки. Я даже приберусь у тебя. Ты не убирал свое жилище по меньшей мере месяц.
      - Три месяца и восемнадцать дней.
      - Ничего себе, ты даже подсчитывал.
      Эта пятница катится к закату. Укорачивая чью-то жизнь. Рассыпаются в прах пыльные воспоминания об университетском общежитии и былых вечерах. Солнце валится за Альпы. Сэмюэл С. сказал, что он сходит за угол и купит кофе в зернах. Не могла бы она одолжить ему денег. Ее брови сдвинулись, она полезла в кожаную сумочку и протянула через стол пятидесятишиллинговую купюру, улыбнувшись уголком губ. Когда он уходил, она поинтересовалась, где веник.
      Кровь стучит в висках Сэмюэла С. На лестнице, на полпути вниз, он останавливается и подносит руку ко лбу. Иногда бывает нужно с сочувствием, по-медвежьи крепко, обнять самого себя. Если больше никто по-матерински нежно не обовьет тебя руками. И не прижмет к себе, не убережет от невзгод. Которые сейчас совсем рядом. Брошусь ли я к ней на грудь, задыхаясь и покрываясь испариной, со словами: выходи за меня, стирай мне носки, мели мне кофе, придавай моим гренкам нежнейший золотистый оттенок.
      Звякнул звонкий колокольчик - Сэмюэл С. вошел в магазин "Кофе". Хозяйки, две седые полные сестры преклонного возраста, уже почти перестали его обжуливать. Теперь они обходились с ним, как с директором почтенной психбольницы. К которому они могли бы обратиться в один злополучный день и порадоваться, что герр директор самолично займется их болезнями. Они кланяются, насыпав ему в руку сдачу. Danke, Herr Professor, danke.
      Сэмюэл С. останавливается на хорошо знакомой улице. Свежесть, прощальная летняя дымка, запах венской зимы, появляющийся с наступлением сумерек. Ветер становится порывистым. Изготовитель люстр в белом переднике у окна медленно превращается в призрак Абигайль, ее маленького ладного тела. Американской девушки, которая собралась позаниматься домоводством. И как она называла его: Сэм. Наверно, он сильно отстал от жизни со своими убеждениями, что все жены корячатся на кухне над кастрюльками, а их муженьки, вытянув ноги в теплых носках, почитывают газеты. Жены его американских друзей продемонстрировали ему, что будет, когда он попросит яичницу и кофе с гренками. Он получит яичницу. Брызжущую маслом и ловко скинутую со сковородки прямо ему на колени. И кофе. Конечно же, щедро вылитый ему на руку. Так погибла мечта стать королем, в одиночестве восседающим за столом; в соседней комнате возится дюжина ребятишек, а перед ним появляются чай, бекон, может быть, даже и яичница, и жена, как всегда, говорит: "Ах, ваша милость, по вкусу ли вам трапеза, не изволите ли еще горячего чаю или кусочек бекона". Неужели он, карабкающийся сейчас домой по этим ступеням, станет когда-нибудь королем. И скажет: "Еще бекона". Станет мужем и обзаведется женой. Станет отцом и обзаведется сыном.
      На темной лестничной площадке, тускло освещенной слабым светом снизу, Сэмюэл С. остановился перед своей дверью: весь низ разукрашен вмятинами от ударов, краска изборождена царапинами. За дверью - подарок от Бога, который на последнем заседании совета министров сказал: сегодня будут испытаны жизненные принципы Сэмюэла С. При содействии одной миленькой крошки. Которая предложит Сэму свое тело, не обставив это обычными условностями. Предварив чашечкой доброго венского кофе. Если он не соблазнится ее телом и откажется от удовольствия, крошка уберет его квартиру и вымоет посуду. Если он и после этого останется непреклонным, ей придется собрать грязное белье, постирать его, накрахмалить и все перегладить, потом подать ему яичницу из двух яиц и вареную Gutsratwurst на дымящейся тарелке с шипящей тушеной капустой. По мнению наших диетологов, его желудок несомненно выдержит эту смесь; если он даже после этого не набросится на крошку, мы направим к нему ангела в качестве наставника для начального обучения, после чего он будет избран младшим помощником старшего помощника казначея нашей организации и награжден титулом Святого Строптивца Сэма Сомкнутых Уст и Безумного Безбрачия.
      Сэмюэл С. поднимает руку. Чтобы вставить ключ в дверь. Поворачивает его, вваливается. В облако пыли. Абигайль стоит посреди комнаты, облизывая губы. Сэмюэл С. кладет кофе на стол в гостиной. Она поворачивается и улыбается.
      - Так ведь лучше, Сэм. Я только подобрала бумаги и все остальное. Надо же, здесь так тихо и одиноко, что мне становится грустно. Пойду умою лицо, а то я вся в пыли.
      Сэм С. провожает глазами до ванной ее маленький огнедышащий зад, который, виляя, расправляет под своей кожей крылья для полета. Два красивых крепких сухожилия над гладкими икрами ног. Но вот она возвращается в комнату - волосы причесаны, лицо умыто и блестит на свету.
      - Сэм, у тебя в квартире никакой звукоизоляции. Я слышала соседнюю квартиру. Наверно, ты слышал, как я писала.
      - Слышал. Эту музыку.
      - Знаешь, я не из тех дамочек, что спускают воду в толчке, когда писают, чтобы не было слышно, как они писают. Человеку нужно писать, и все это делают, так что же из того, что это услышат. Конечно, другое дело, если бы я шумно какала, - тогда бы я немного смутилась от этих звуков. Тебя это волнует.
      - Мои волнения утихли.
      - Ну а мои - встрепенулись. Меня воспитывали так, что я пукала, когда хотела. Но рыгаю я, по-моему, не так часто. Меня всегда интересовало, кто из моих подружек хоть раз пукал во время свидания. Ни одна не созналась. А я из-за этого дела потеряла четырех кавалеров, трое из них были очень перспективными. Можешь просто по-человечески себе представить: один маленький невинный пук и...
      - И.
      - И все.
      - Возьми свою сдачу.
      - Ой, да что ты, зачем.
      - Возьми сдачу.
      - Надо же, щепетильный какой.
      - Есть определенные условия, при которых я беру деньги, и условия, при которых не беру.
      - Ты меня поражаешь. Правда-правда.
      Абигайль, опершись руками о край стола, рассеянно глядит в глаза Сэмюэла С. Ее неподвижная нижняя губа резко выделяется на лице. Вздернутый нос примостился между глаз, таких нежно-карих: она думает, что они заставят мои дрогнуть и я отведу взор. Дружелюбие в уголках ее губ. А глаза вспыхивают и опускаются.
      - Ты смутил меня, Сэм. Раньше ни одному парню это не удавалось.
      - Вот как.
      - Ничего, если я попрошу тебя обращаться ко мне по имени. Ты ни разу не назвал меня Абигайль.
      - Абигайль.
      - Не просто так, а когда ты что-то говоришь. Черт. Вечно я попадаю в самые скверные ситуации.
      Влага в глазах Абигайль. Она неуклюже делает два шага вперед. Поднимает руки к горлу. Пальцы расстегивают верхнюю пуговицу блузки. И следующую.
      - Сэм, ты сказал, что я не гожусь в победительницы конкурса красоты от подбородка и выше. А как насчет от подбородка и ниже.
      - Черт возьми.
      - А вот здесь.
      - У тебя все в порядке.
      - А здесь, пониже. А повыше.
      - В порядке.
      - А теперь, как тебе все в комплексе. Ценная бандероль без упаковочки.
      - Дай-ка я сяду.
      - Сэм, мы все-таки этим займемся.
      - Нет. Подожди. Ты забыла, что я говорил насчет женитьбы.
      - Мы не должны сейчас об этом думать. Посмотри на меня от подбородка и ниже. Ну правда, как я тебе.
      - Нечто.
      - Правда.
      - Чтобы вспоминать. В глубокой старости. И позже, на том свете.
      - Вот уж никогда не ожидала, что у самого Сэма такое чувство юмора.
      - С твоей стороны это тоже юмор. Так думать.
      - Раздевайся, Сэм.
      - И танцевать.
      - А как же.
      Тихие звуки нового мира, отгороженного ветхими малиновыми занавесками в этой комнате цвета морской волны. А над Веной нависает ночь. Между громадными одинокими призрачными тенями зданий улицы какого-то мягкого бежевато-серого цвета. Самое время прогуляться - ты укрыт от посторонних глаз. Фигуры исчезают с тротуаров, устремившись к своему супу, Bratwurst и ломтю хлеба. Продолжаешь идти, прислушиваясь к цоканью каблуков: остановишься - и можешь погибнуть прямо на месте. Без ритуальных услуг и оплакиваний. Тебя упакуют и отправят на хранение в глинистую почву Центрального кладбища с эпитафией:
      Вообще-то
      он был
      неплохим парнем
      Сэмюэл С. разделся. Сопровождая его в постель, Абигайль сообщила, что он совсем не волосатый. Он обхватил руками ее миниатюрное тело и стиснул. Она сказала: "Ты сильнее, чем я думала". Волосяной матрац заскрипел, когда Сэмюэл С. взгромоздился на нее: потом заскрипел вторично, когда она переместилась на него. И заглянула ему в глаза.
      - Ты ничего не собираешься делать.
      - Нет.
      Абигайль медленно отодвигается от этого моржа. Вытягивается на спине, уставившись в потолок.
      - Ты самый мерзкий вредитель на свете. Ты не знаешь, как это может подействовать на девушку.
      - Знаю.
      Абигайль отворачивается, полуприкрыв веками мерцающую черноту расширившихся зрачков. Чуть вздрагивают губы.
      - Не можешь знать.
      - Ты не знаешь, чем может для меня обернуться траханье без всяких перспектив на будущее.
      Абигайль приподнимается на локтях. Ее глаза широко раскрыты. Едва заметно тряхнула головой, бледные груди закачались над смуглым животом.
      - Я не могу выйти за тебя. Что будет делать такая девушка, как я, лет, скажем, через тридцать или сорок после твоей смерти. Но я могла бы пожить с тобой целых два месяца. И я не прочь варить кофе и делать все остальное. Елки-палки. Зачем я тебе все это говорю. Что ты о себе воображаешь. Как будто умеешь пернуть в си-бемоле или еще что-нибудь.
      - Ты угадала.
      Уши Абигайль навостряются. Сэмюэл С. приподнимает локтем одеяло и испускает виртуозную шестнадцатую.
      - Ничего себе. Ты прямо камертон. Без дураков, это действительно был си-бемоль, Сэм. Ты, наверно, думаешь, что это шуточки, а на самом деле это потрясающе.
      - Выходи за меня, и я дам тебе органный концерт.
      - Не сомневаюсь, что ты это сможешь. Я верю тебе. Но почему же ты не можешь довольствоваться тем, что имеешь. Тем, что я предлагаю. Много ли ты видел тел красивее моего. Пока ты ходил за кофе, я сняла нижнее белье и смогла продемонстрировать все разом. Разве у меня не обалденное тело.
      - Я балдею.
      - Слушай, не думай, что я собираюсь остаться.
      - Не думаю.
      - Не останусь, не бойся.
      - Для тебя это всего лишь туристический маршрут. Для меня - полный земли ковш парового экскаватора, который высыпается на мой гроб.
      Абигайль садится на кровати, поджав ноги, опираясь на ладони. Каштановые волосы падают ей на щеки. Грудь с маленькими твердыми сосками тихо покачивается. Стоит одному из них слегка задеть твой глаз, как вся решимость улетучится.
      - Сэм, послушай. Я буду откровенна. От меня требуют подписать контракт с неудачником, а ведь у меня в запасе есть еще три-четыре года, чтобы найти парня или мужика побогаче меня или такого, кто преуспевал бы не хуже моего папаши. Кроме того, мне нравится спать с разными. Правда, я не шучу. Может быть, они и не умеют использовать задний проход вместо тромбона, но мне очень любопытно встретиться и с другими инструментами. У некоторых мужчин они изогнуты вправо, у других - влево. Прямо удивительно: никогда не бывает двух одинаковых. А их конец всегда напоминает разные фрукты: у кого-то яблоко, у кого-то грушу, у тебя вот, например, вишню. Ничего себе вишенка. Я не шучу. Сами-то мужики этого не знают. Они думают, что унижают меня. Что ж, я их разочарую. У меня чисто научный, биологический интерес. Я могла бы им кое-что порассказать. Ну, слушай. Еще один семинар. Итак, твой смотрит строго по центру. Впервые такой вижу. Никогда не определишь кривизну и истинный размер, пока он не встал. Не пропадать же ему теперь даром. Ну как. Ха. Может, я поиграю на этой дудочке. Подую в ее маленькую дырочку.
      - Нельзя отрицать, что ты можешь заставить его встать и запеть.
      - Сэм, я проделала весь этот путь в Европу, чтобы хорошенько потрахаться.
      - Я проделал весь этот путь в Европу, чтобы исцелиться.
      - Разве я не могу исцелить тебя, Сэм.
      - Я уже вывел из строя трех докторов, пытавшихся исцелить меня.
      - А разве у меня не большая аппетитная грудь.
      - И мой нынешний доктор готов хоть сейчас уплыть по Дунаю в Венгрию.
      - Иди ты к черту. Я буду спать. Спокойной ночи.
      Сэмюэл С. приподнялся на локте, и ему показалось, что он услышал, как на простыню шлепаются слезы. Протянул руку, чтобы схватить ее за зад, она оттолкнула его. Пережить те часы, которые отбивает далекий печальный колокол. Переспать с ней означает потерять ее навсегда. Ее голова на подушке, нос уткнут между пальцами, гибкими, как янтарные четки, - каждый имеет свою собственную форму и кривизну. Каштановые волосы рассыпались по спине. Гладкая кожа под глазами. Губы раскрыты. Изо рта пахнет тушеной капустой. Она не знает, что именно женская застенчивость толкает мужчину на удивительные поступки. Включая и траханье.
      Сэмюэл С. погружался в сон. Это напоминало движение автомобиля: шум мотора слышен задолго до его появления на пустынной мощеной улице и еще долго после его исчезновения из виду. Во сне он ступает на цыпочках по белым пушистым облакам высоко над синим бушующим морем: стремится к проволочной ограде, - гигантский бобовый стебель вплелся в стальную сетку. Пытается вскарабкаться на нее и наверху цепляется за проволоку. Срывается вниз - проволока выдирает из бедра большой кусок мяса.
      С воплем проснувшись и откинув одеяло, Сэмюэл С. хватается за ногу и натыкается на копну волос, резко отталкивает ее от боли. На теле две кровоточащие дуги - глубокие отметины от зубов.
      - Черт, что ты делаешь.
      - Кусаю тебя.
      - Ты спятила.
      - Да.
      - У меня вся нога в крови.
      - Не волнуйся, это не смертельно.
      - Черт, ты опасная.
      Сэмюэл С. сползает с кровати. Обернувшись, бросает взгляд на эту волчицу и вампиршу - ее глаза горят из-под капюшона простынь. При попытке встать - дрожь в коленях и ноги вдруг подкашиваются. Ручеек крови до самой лодыжки. Доктору придется справиться об этом случае в своей таинственной энциклопедии. А у меня тем временем разовьется гидрофобия и, корчась в судорогах, я взлечу на небеса. Внезапная догадка вспыхнет прямо в жемчужных вратах. Откажешься переспать с женщиной - она сжует твою ногу.
      Четыре сорок шесть утра. Внизу за окном, по промерзшей просыпающейся улице грузовики с овощами, грохоча, несутся на Нашмаркт. Скрежет, звон и голубая вспышка въезжающего на стрелку первого трамвая. До рассвета еще полчаса. Завернувшись в простыню, Сэмюэл С. сидит в кресле. Смотрит на окрасившуюся в желтый цвет комнату. Выключает свет. Слышит шорох миниатюрного тела Абигайль, переворачивающегося на бок.
      - Ну ладно. Укусила я тебя. А разве у тебя никогда не было желания укусить. Может, ты слишком культурный. А я - примитивная. Может, мне нравится вкус крови. Просто надо было заняться со мной любовью.
      - С траханьем ради траханья я завязал.
      - Очень остроумно. Чего же ты тогда раздевался. У тебя извращенное сознание.
      - Ты права.
      - Что ж, я так и думала. О Господи. О Иисусе. О Иеровоам. О Сид. О Джо. Хорошие совестливые парни с университетским образованием, перед которыми я задирала нос. Надеешься подцепить зрелости, а тут... Ты что-то там говорил насчет внезапных озарений. По твоей милости и на меня снизошло одно. Я предпочитаю иметь дело с мужиком, у которого он не встает, чем с тем, кто им вообще не хочет пользоваться. У меня голова разболелась. Хорошо бы аспирину.
      - Я принесу.
      - Ничего страшного. Не утруждайся.
      Большие карманные часы Сэмюэла С. громко тикают на столе. Серый свет расползается по зданиям. Скрежещут трамваи. Вена спешит на работу. За плечами - маленькие ранцы. Выныривают из подъездов, толпой несутся по улицам, на углах собираются в кучу, ждут. Молитва за всех маленьких тихих детей, покончивших с собой в Австрии. Аплодисменты почтенным венским матронам с ребятишками. Гудок в си-бемоле для меня. И крошки. Которая всегда будет взрослее меня.
      Скрип волосяного матраца. Маленькое лицо Абигайль - белый овал в обрамлении темных волос - поворачивается к Сэмюэлу С. Поджав ноги, она сворачивается калачиком под одеялом.
      - Сэм, что с тобой происходит. Ты не мог бы мне объяснить. Я уж и не знаю, что еще сказать - от тебя все отскакивает, как камешки от айсберга. Я вовсе не самонадеянна. И хотя это звучит дико, ты мне нравишься. Скажи, ты действительно веришь во все, что ты выдумал. Это ведь женщины так мыслят. Черт. Я хочу сказать, что же я мыслю. Именно сейчас, в шесть часов утра. Кэтрин торчит в гостинице, и ей не терпится выведать все подробности. Мне кажется, ты ведь, наверно, догадываешься: раз я с тобой так откровенна, значит, и о тебе разболтаю по всему свету. Вот что ты думаешь.
      - Нет.
      Зевнула.
      - Скажи мне, ты когда-нибудь гадил в самолете.
      - Нет.
      - В самолете, который несется на высоте около шести тысяч метров, и ты думаешь: "Если бы это долетело до земли, не хотелось бы, чтоб оно шлепнулось на меня, когда я слушаю тихое урчание музыки". Я спятила. Елки-палки. Как твоя рана. Кровь проступила на простыне. Мне так стыдно. Я не думала, что укушу так сильно. Может, чем-нибудь перевязать. Я не чистила зубы со вчерашнего завтрака, это плохо.
      Абигайль медленно вылезает из-под одеяла. Нерешительно ступает на пол. Направляется к завернувшемуся в простыню Сэмюэлу С. - левой рукой этот стоик прижимает к бедру тонкую окровавленную хлопчатобумажную ткань. Абигайль осторожно откидывает простыню с его бледной веснушчатой ноги.
      - Дай-ка я посмотрю. Вот что делают мои зубки.
      - Вот что наделали твои зубки.
      - Боже, прости меня. Пожалуйста, разреши мне хоть полечить тебя.
      Абигайль осматривает рану. Склонившись, хватается за голову, на ее узкой спине проступает длинная цепочка белых выпуклых позвонков. Протяжный стон, на лице - страдание. В Сэмюэле С. это отдается дрожью. Абигайль бухнулась на колени. Маленькая фигурка скомкалась, стала еще меньше.
      - Сэм, ты можешь мне помочь. Мне нужна помощь. Впервые у меня это случилось с моей собакой. Я делала это со своей собакой. И была укушена. Ты должен знать, обречена ли я из-за этого.
      Ледяные пальцы вцепляются в Сэмюэла С., терзают нити ткани. Огромная студенистая медуза в океане страхов, которыми мир обволакивает тебя, когда ты погружаешься все глубже и глубже. Но ты должен вырваться и побежать. Изо всех сил. Прочь по лестничной площадке, вниз по ступеням, вдоль по Strasse. Выпей залпом два литра кислого молока, чтобы улучшить работу кишечника, попрощайся с хозяйкиными улитками, попрощайся с Графиней. Прощайте, прощайте, ненормальные. Кто же доктор, а кто пациент. Где же страхи. Вот они. Страхи повсюду.
      Откройся Страхи твои внутри Пусть выйдут Ворота за ними запри А соберутся Назад вернуться Беги Беги
      - Сэм, ты не собираешься разговаривать. Ты, наверно, шокирован, да. Прости, что я смеюсь, но слушай, я кусала и других мужчин. Странно, но иногда выходила такая потеха, что я хохотала до упаду. Ты встревожен.
      - Я встревожен.
      - А мне, по-твоему, надо тревожиться.
      - Не знаю.
      - Я не чувствую себя больной, но, наверно, больна.
      Шаги на лестничной площадке. Шарканье мимо двери. Герр Профессор с верхнего этажа. Утренний поход за кубиками льда. Как-то раз Сэмюэл С. столкнулся с ним в подъезде - он сообщил, что ставит опыты. Ищет лед, который бы никогда не таял. Вроде спички, которая горела бы вечно. Разбирается ли герр С. в науке. Hausfrau говорила, что он обучался в Гарварде. Герр Профессор объяснил, что кубики обычного льда служат в его опытах контрольными экземплярами. Понимает ли его герр С. Герр С. понял. Профессор удаляется, шаги все тише и тише, вверх, на чердак; он давно погрузился в старческое слабоумие, но до сих пор блестяще говорит по-древнегречески. Один или два раза они подробно обсуждали на этом языке что-то возвышенное, прямо на лестничной площадке. Hausfrau не могла понять ни единого слова и шипела: "Тише" - из-за своей двери.
      - Я писала своему отцу письма из университета, раздевшись догола, и сообщала ему, в каком виде пишу. В голом виде. Не знаю, чувствую ли я себя абсолютно нормальной. А ты, Сэм.
      - Не знаю.
      - Чего ты так закутался. Боишься, что я тебе его откушу.
      - Может, у меня нет желания выступать основным блюдом после твоих закусок.
      - Ты рассуждаешь как ребенок, знаешь.
      - Знаю.
      - И ты доволен этим.
      - Доволен.
      - Я думаю, что ты к тому же и вуайер.
      - Вполне может быть.
      - Быть ребенком и извращенцем в твои годы не пристало. Не знаю, зачем это я трачу время на чтение тебе нотаций. А впрочем, если уж у наших отношений нет никакой перспективы, мы могли бы хоть дать друг другу совет.
      - Яд.
      - Обязательно. Ну и в каком смысле яд.
      - Это то, что ты изрыгаешь на меня.
      - Елки-палки. Давай сменим тему. Жаль, что я не знала, под каким углом ты смотришь на жизнь.
      Сэмюэл С. тянется к своему бедру, чтобы смахнуть каплю крови. Ту же окровавленную костяшку пальца подносит к носу и утирает бусинки холодного пота. Застывает. Сфинкс, верховный псих, окаменевший любовник. Доверенное лицо выдумщиц: богатых белокурых графинь и обнаженных крошек, проводящих семинары. Распухший от гордости, к прискорбию, подкрепленной принципами. Разросшийся до августейшего неудачника мирового масштаба. Чтобы принять командование парадом ничтожеств: по Альпам, через Мюнхен, минуя Париж; отплыть на плоту из Бреста, высадиться на побережье в Нью-Джерси, чуть левее Стейтен Айленда и воздвигнуть на ближайшем болоте Пантеон Бесславия, заросший камышом. Часовню, куда могли бы стекаться друзья со всего мира, чтобы посидеть у его пьедестала и попросить прощения за их земные богатства и процветание.
      - О чем ты все время думаешь, странный Сэм.
      - Я представляю себя президентом банка с капиталом в миллиард долларов.
      - А что, если бы я пришла за кредитом.
      - Я дал бы тебе.
      - Дал бы. Ой, чем все это кончится, Сэм.
      - Чем-нибудь кончится.
      - У меня в голове каша. Можешь дать мне какой-нибудь совет, а.
      - Что ты хочешь услышать.
      - Ну, например, что у меня не так.
      - То, что я говорю, не имеет никакого значения.
      Абигайль поднимается на ноги. Руки стиснуты в кулаки, вытянуты по швам. Шелковистые завитки темно-коричневых волос в низу живота - маленькая подушечка, на которую можно положить голову.
      - Хрен ты хвастливый. И не вздумай кому-нибудь рассказывать то, что я тебе сказала.
      - Ты считаешь, что об этом стоит рассказывать.
      - Просто никогда и никому не говори, вот и все. Я знаю, что подобную чушь любят выслушивать психиатры. Они упиваются этим. У них грязные мысли.
      - Ты так думаешь.
      - Я так думаю.
      - Минуту назад ты просила о помощи.
      - Правильно. Но ты же не можешь мне ее оказать. Ты берешь, но ты не можешь давать. Я пугаю тебя, разве нет. Слушай, хочешь услышать новость. Ты тоже начинаешь пугать меня. Пускай я чокнутая, но ты, ты - чудовище. Ты ничего обо мне не знаешь. Вообще ничего. Пойми это. Ты понял.
      - Понял.
      - Хорошо, если понял. И ты считаешь, что между нами с отцом что-то было.
      - Я ничего не говорил. Я понял. Я ничего о тебе не знаю.
      - Правильно, не знаешь. А мы с отцом любим друг друга. Боже мой, Сэм, боже мой. У тебя есть что-нибудь выпить. Я очень прошу.
      Сэмюэл С., в простыне, направляется в ванную. Перешагивает через четырех маленьких муравьев, обследующих кусочек Bratwurst, недожеванный шестнадцать не столь веселых дней назад, во время полоскания в ванне. Дружно навалившись, муравьи волокут его к себе - запасаются продовольствием на зиму. Я полез под умывальник, представляя, что, пока рука тянется в отверстие чугунного пьедестала, оттуда ужалит змея.
      Абигайль протягивает руку за выпивкой, касается его руки. Подносит стакан к губам, выпивает залпом. Возвращает стакан за второй порцией виски. Сэмюэл С. берет бутылку за горлышко, льет. Она запрокидывает голову. Стакан пуст. Утренний свет искрится в ее слезах.
      Сэмюэл С. сидит- штук сорок шишек на один большой живот. Абигайль, качнув грудью, подается вперед, чтобы поставить пустой стакан на стол. Густые темные брови приподняты, губы плотно сжаты, машинально накручивает на палец прядь волос. Сдвинув ноги, она встает с постели. Достает из переметной сумы свое нижнее белье. Встряхивает легким черным шелком. Оглядывается на Сэмюэла С.
      - Не смотри, как я буду одеваться.
      Воет сирена на соседней фабрике. Семь часов: странный, ароматно-удушливый запах просачивается сквозь закупоренные окна. Топки в котельной загружены, и дымовые трубы пробуждаются к жизни. Абигайль, в замшевых ботинках, стоит перед щербатым зеркалом и водит по волосам расческой. Поднимает свою сумку, перекидывает ремень через плечо - рядом с ней в луче солнечного света вскипает столб пыли, - застывает в дверном проеме.
      - Прощай. Прости за увечье.
      - Ты знаешь, что нужно сказать в трамвае.
      - Знаю. Einmal zur Oper, bitte.
      - Sehr gut.
      - Хотелось бы, чтобы в наших отношениях было побольше солнечного света. Я пришлю тебе открытку. Знаешь. А, ладно. Прощай.
      На кухне Сэмюэл С. сварил себе кофе. Оперся локтями на деревянную разделочную доску около плиты. Мечтает. Порубить бы тут лук и чеснок и нашпиговать ими конину для нежности. Именно так нашпиговал он своими принципами полное фиаско. Выпустил то, что особенно хочется удержать. Как всегда, опаздывает сказать: останься. Ее сердце просто бы с треском захлопнулось перед моим носом. А в былые времена имелись друзья: было кого навещать по субботам - отогреваться от холодного мира.
      Вместо того Чтоб плясать одному Одетому В пояс из кобры И муфту Из шерсти верблюда
      Понедельник, прохлада, чистое небо, сияние солнца. Воспоминание о том, как он прижимается к ее маленькому крепкому заду. Сэмюэл С. принимал ванну: теплые воды омывали грудь, лизали мочки ушей. После того как рана была тщательно промыта и обработана, он взял курс на восток. Сделал три мили вниз по течению реки Вена - едва различимая, она бежала по бетонному руслу и исчезала под Нашмаркт. Проследовал мимо Оперы, по запруженной толпой Кернтнерштрассе. Заказал чашку кофе и рогалик в том самом кафе, где он познакомился с Абигайль.
      В три часа он позвонил Графине. Она сообщила, что слишком измучена и издергана для очной ставки. Сэмюэл С. сказал, что он может перезвонить в это же самое время. В будущем году. Церковный колокол пробил четыре, он сел в 71-й трамвай, который закружил по улицам, названным в честь философов. За