- Прибыл - припрыгал, - забормотал, чиркая по полям, сидящий. - По моему, как я слышу, при - ка - занию.
      Он с разлету поставил подпись и оторвался от бумаги.
      - Ба, Тальвинский. А чего выстаиваешь? Не в очереди. Проходи, садись. Не чужой пока.
      Его округлое, с широкими порами и оттого как бы промасленное лицо излучало доброжелательное любопытство.
      - Как дела?
      Андрей хмыкнул: за двадцать минут перед тем они виделись на аттестационной комиссии.
      - Не жалеешь, что ушел тогда от меня?.. А, ну да, - Сутырин словно припомнил. - Сам, брат, виноват. Так говорю или нет?
      И начальник следственного управления области испытующе осмотрел неразговорчивого посетителя. Что-то прикинул.
      - Вижу, ничего ты так и не понял. Я думал, тебя хоть район пообтешет, приблизит, к слову сказать, к реалиям наших будней. Последняя фраза явно поразила его самого, потому что, подхватив карандаш, он принялся вписывать что-то в текст.
      - К докладу готовлюсь. Такое, брат, занудство. А куда денешься? Первые люди будут. Надо, знаешь, показаться... Что ты на мне все разглядываешь? Блох, что ли, ищешь?
      - Перхоть, - предплечья полковника Сутырина были густо обсыпаны жирным белым конфетти.
      - Нахал ты, братец, - Сутырин легонько побил себя по плечам. - И появилась-то недавно. Пробую вот себарином.
      - Говорят, банфи помогает. Венгерское.
      - Поищу... Стало быть, все обиду вынашиваешь? А напрасно, между прочим. По справедливости получил. Самостиец! Повторись - и еще бы добавил!
      - Не сомневаюсь. Товарищ полковник, у меня там срочная работа по уголовному делу.
      - Подождет твоя работа, - Сутырин жестом приказал оставаться на месте. - А ведь не любишь ты начальство, Тальвинский.
      - Товарищ полковник, сроки поджимают.
      - Отставить! - Сутырин с неожиданной резкостью отпихнул из-под себя кресло. - Нельзя было то дело по горпромторгу в суд посылать. Политически нельзя. Нецелесообразно.
      - В уголовно-процессуальном кодексе такого термина нет.
      - Там много чего нет. Да, наконец, я тебя попросил. Твой начальник. Да что я? Генерал попросить не погнушался. И чем ты ответил?
      - Черной неблагодарностью.
      - Э-э! А знаешь, кто ты есть? - Сутырин будто только что сделал важное и чрезвычайно приятное для собеседника открытие и теперь приглашал оценить его прелесть .- Ты, брат, альфонс!
      - Это в порядке служебной аттестации?
      - Ну, точно! - Сутырин даже головой покачал: и как это такая очевидная мысль раньше не приходила? - И ведь что обидно? Сам же таким и взрастил. Ты сколько лет в управе просидел?
      - Восемь.
      - Во! И все подо мной. Я ж, как квочка, охранял вашу гребаную процессуальную независимость. Думаешь, на меня никогда не давили? Ого-го! - он постучал кулаками по столу. Вообще руки, да и все тело этого увесистого, с животиком человека непрерывно совершали такие быстрые финты, что только по ним и можно было угадать в нем бывшего дриблера баскетбольной сборной города. - Это для вас я фигура. А там!.. Об какие только ковры меня мордой не возили! А до вас разве докатывалось? Вот скажи, был случай, чтоб я кому-то диктовал?
      - Не было.
      Все, что говорил Сутырин, было правдой. Он мог бы сказать и куда больше. Например, когда против одного из следователей прокуратура возбудила уголовное дело о взяточничестве, Сутырин, несмотря на начичие косвенных доказательств, единственный из руководства не поверил и не отступился. Напротив, рискуя окончательно поломать и без того натянутые отношения с облпрокурором, бросился в Москву по старым связям и добился-таки своего: дело приняла к производству прокуратура республики, и через три недели все обвинения порушились, как костяшки домино. Кажется, после этого случая получил Сутырин лестную кличку "батяня".
      - А было, чтоб?..
      - Не было, - Андрей не сдержал улыбку.
      - Вот ты и получаешься гад после этого, - Сутырин уличающе, словно доказал трудную теорему, с чувством прихлопнул плексиглаз, отчего карандашница в левом углу подпрыгнула, и он, даже не скосившись, привычно поймал ее в воздухе. - И чего своим упрямством добился? Дело и без тебя закончили, как надо. А где ты сам теперь? Что-то мне тебя не разглядеть. Ау, бывший важняк Тальвинский, где вы? - он заглянул под стол. Злорадно рассмеялся. - То-то. И генерал твою фамилию на дух не переносит. И аттестацию какой раз прокатывают. А сделал бы как просили: и сам был бы на месте, и для дела польза. А говоришь, нет целесообразности... Да успеешь!
      Через его голову Тальвинский поглядывал на циферблат настенных часов с кукушкой - эксравагантная прихоть хозяина кабинета.
      - Догадываешься, почему в аттестации отказали? - Что ж тут хитрого? Холуи - народ чуткий. Помнят, что из управы в свое время меня меня по личному указанию генерала выкинули. Это у меня, как вы знаете, не в первый раз. Так что начинаю даже получать эдакое мазохистское удовольствие.
      Деланная его разухабистость Сутырину не понравилась.
      - Ты, Андрей, по уровню управленческому давно свою должность перерос. А вот что касается человеческих, так сказать, хитросплетений, тут работать над собой и работать. После твоего ухода мне удалось убедить членов ком иссии, чтоб вопрос повторно вынести. И полагаю, назначение твоё через неделю состояться все-таки может. Если созрел.
      - Перезрел. А может, пошло оно всё, а, Игорь Викторович? Ну, что, в самом деле, будто напрашиваюсь. Следователь я не из последних. Да и на гражданке, если что, не пропаду, - в адвокатуру и сейчас зовут.
      - Можно и так, если кишка тонка. Мы вообще-то на эту должность Аркашку протаскивали. Да он в твою пользу отказался. В Андрее, говорит, стержень есть. Или ошибся Чекин?
      Присмотрелся к смешавшемуся подчинённому.
       Только вот дни эти, оставшиеся до повторной аттестации, надо бы, как говорится, без сучка и задоринки. Там у тебя, кстати, Лавейкина застряла.
      Тальвинский, не скрываясь, неприязненно скривился.
      - Во-во! Потому и кончай её поживей.
      - Думаете, из-за этого прокатили?!
      - Пока нет. Вообще-то думать ты, Андрей, теперь должен. Постоянно думать и - соотносить. Тогда, может, что и позначительней угадаешь. Ты теперь - без двух минут номенклатура. А это, знаешь, особый стандарт. Дружки-то, поди, в отделе наизготовку стоят. И стаканы сполоснули.
      - Наверняка.
      -Вот это и есть самое трудное. Работать с теми, с кем ещё вчера был вровень.
      - От выпивок можно отказаться.
      - Отказаться - полдела. Тут и впрямь недолго недругов из прежних друзей нажить. Наука - так себя поставить, чтоб не предлагали, - Сутырин, явно готовившийся еще что-то сказать, колебался. - Говорите уж все сразу.
      - Ладно, хоть и неприятно, но скажу главное. Для руководителя умение разобраться с собственными бабами - это тоже, знаешь, показатель компетенции.
      - Так вы что ж, полагаете?...
      - Тут и полагать нечего. В кадры поступил сигнал о твоей интимной связи с судмедэкспертом Катковой.
      - Кроме меня, никого это не касается!
      - А ты не горячись. Подружек, их ведь у кого нет? - Сутырин нетерпеливо скосился на часы, и блестящие его глазки-бусинки на мгновение зажглись предвкушающим огнем. - Только вот все должно быть тип-топ. Без лишних всплесков. Словом, Тальвинский, вопрос стоит так: либо отказываешься от Катковой, либо... даже я тебе помочь не смогу. А сказал, потому что лучше тебя на эту должность сегодня не вижу. Так что, если ты меня правильно понял, повторная аттестация станет твоим, будем говорить, бенефисом.
      Полковник Сутырин числил себя в завзятых театралах.
 
      То, что слух о его любовной связи с Валюхой, "запустил" по управе длинноязыкий Ханя, Андрей почти не сомневался. А потому, едва добравшись до райотдела, кинулся к нему, готовясь выплеснуть на болтливого дружка всю накопившуюся в нем ярость. Распахнул дверь. И - обомлел.
      В дальнем углу кабинета, с занесенным ножом над кем-то невидимым застыл Ханя. Андрей рванулся было вперед. Но как только разглядел общую картину, успокоенный, остановился. На столе, на промасленных клочках газеты, возлежали исходящие соком три бревна палтуса. Вчера Ханя исхитрился уговорить прокурора прекратить дорожное дело. И сегодня у него был праздник души. Надо сказать, что милицейские следователи, при всей внешней грубоватости, были тонкими стилистами. Где-то даже эстетами. Неприличным, например, считалось слово "взятка". Его произносили сквозь зубы и только, если кто-то попадался на получении денег. Материальные же подношения, будь то тот же балык или какая-никакая мануфактура, общественным мнением не порицались и, напротив, именовались деликатно и возвышенно - "отблагодарение". При звуке шагов Ханя взметнул голову и, прежде чем Андрей успел хоть что-то сказать, воткнув нож, бросился к нему.
      - Андрюха, что?!
      И такое проступило в нем неподдельное участие, что обида схлынула с Андрея. - В целом нормально.
      И тут же, не дав договорить, Ханя обхватил его, принялся вертеть, стучать радостно по плечам. Потом вытащил в коридор и поволок в сторону чекинского кабинета. Откликаясь на пронзительный Ханин голос, выскочил Чугунов и, побросав прямо на столе дела, увязался за ними. Так что к Чекину ввалилась буйная ватага, требовательно нависшая над невозмутимо печатающим шефом.
      - Новое начальство п-привели, - доложился Чугунов.
      Чекин продолжать печатать. Потом высоко поднял левую руку и резко бросил её на клавишу.
      - Точка. Чего столпились? Или у нас не конец месяца?
      - Так отметить бы. Валюха Каткова звонила, - искательно напомнил Чугунов. - П-приглашают.
      - Ну, Александрыч? - Ханя искушающе нагнулся к шефу. - Вино, бабы. Нонка пренепременно будет.
      О слабости Чекина знало всё отделение.
      Освободив каретку, Чекин вложил новую закладку.
      - Александрыч, такой день, - всё ещё надеялся Вадим.
      - М-да, - согласился Чекин. - День точно особый: конец месяца. Всем по боевым расчетам!
      Дождался, пока шумно вытеснятся разочарованные следователи. Пригляделся к удрученному Андрею.
      - Всё знаю.
      - Сутырин напрямую сказал, что из-за Валюхи. Дал понять, чтоб выбирал.
      - И что выбрал?
      - Да не во мне дело. Просто думаю вот, сколько можно ей жизнь портить. А ты что скажешь?
      - Тебе жить, - Чекин, потеряв к разговору интерес, намекающе провернул каретку. - Эу, ты чего там обнаружил? - Что за хреновина? - разговаривая, Андрей механически перебирал сложенные на углу тоненькие папочки с выведенными на обложках номерами и фамилиями. Одна из них и привлекла его внимание.
      - Сам не видишь? - удивился вопросу Чекин. - Свежие уголовные дела.
      - Свежие, говоришь? - Андрей непонятно для Чекина хмыкнул. - По обвинению гражданки Садовой, да еще в чем?!
      - Знаком?
      - Более чем. Даже в свое время приволочиться пытался. Но - такая гордячка! Вот уж не подумал бы. Да, хитра жизнь! Экие коленца забрасывает...
      - От Мороза информация есть?
      - Пока никакой. Что-то в самом деле задерживается, - озадаченно припомнил Тальвинский.
      
       9.
       Прошло полчаса, час. Давно покинули кабинет расшалившиеся студенты, а из тесной фотолаборатории по-прежнему не доносилось ни звука. Будто там и вовсе никого не было. Только еще через полчаса раздался скрип внутреннего засова, и все трое, усталые, распаренные, выбрались на волю. Особенно скверно выглядел полнотелый Тариэл: пот сквозь промокший носовой платок струйками стекал прямо под распахнутый ворот влажной рубахи, кустарники волос на хрипящей груди вздымались и опускались.
      - Сергей Васильевич! Николай Петрович! - умоляюще прошептал он. - Но я прошу...
      - Будешь хорошим мальчиком, все будет тип-топ, - безразлично пообещал Лисицкий, обмахивавшийся двумя мелко исписанными листами бумаги. Он открыл сейф и под безысходным взглядом южанина небрежно забросил их в прожорливое металлическое нутро.
      Мороз без труда сообразил, что это было, - подписка о согласии на негласное сотрудничество. Тариэл в свою очередь увидел, что человек, не допущенный к разговору, все понял. И такой всеобъемлющий, неконтролируемый страх утвердился в лице его и в съежившейся обреченно фигуре, что даже Рябоконь счел необходимым успокоить:
      - Не дергайся, здесь чужих нет. Сказано - как заперто. Но и ты гляди, курва. Попробуешь натянуть - двурушничества не прощу.
      Не постращать для острастки Рябоконь попросту не мог.
      Униженно покивав, согбенный человек с гордым именем Тариэл, пятясь, вытеснился на свободу.
       -Как там Тальвинскому звонить? - полюбопытствовал Лисицкий и, не дожидаясь ответа, набрал номер.
      - Это тот самый знаменитый следопут Тальвинский? Здорово, земеля. Твой друг старина Лисицкий оченно тебя беспокоит. Попахали мы тут на тебя с Серегой, как два подержанных бобика... Да. Нашли и даже "развалили". Но - не знаю, обрадую ли? Нацменов этих "крышуют". Появился такой кооперативчик с развеселым названием - "Пан спортсмен". В основном из бывших боксеров. Вот по их поручению Тариэл и торговал. Они ему и товар передавали. А вот от кого они сами берут, это он не в курсе. Не тот уровень. Единственная слабенькая зацепка - по обрывкам разговоров он понял, что с этим как-то завязана старший товаровед Горпромторга Садовая. Слышал про такую?
      - Еще бы! Вот уж подлинно - тесна земля, - прогремел ликующий голос Тальвинского.
      - Особенно-то губы не раскатывай. Сам с ней не знаком, но, по мнению моего доверенного человечка, Слободян ее использует вслепую. Знает, что не болтлива. И еще, когда будешь ее допрашивать, поимей в виду: на Тариэла не ссылаться. Дорог мне теперь нежный, трогательный этот южный человек. Ну, ты понял... Мороз? Здесь... Даю. Словом, мы свое дело сделали. Если что еще понадобится, пишите письма в голубых конвертах! Не прими как намек.
      Он протянул трубку Морозу.
      - Слушаю, Андрей Иванович!
      - Виталик! Завтра с утра двигай в Горпромторг и - живую ли мертвую - волоки ко мне эту Садовую.
      - Понял! - возбужденный голос Тальвинского предвещал удачу.
      - Хотя лучше живую. Мертвую из нее мы здесь сделаем. Только поимей в виду: баба с большим гонором. Меня на дух не переносит. Так что, если будет упираться, хватай через плечо и - волоки. Довольно хохотнув, Тальвинский отключился.
 
      10.
      Рабочий день закончился.
      Распрощавшись с радушным Лисицким и кивнув буркнувшему что-то в ответ Рябоконю, Мороз направился в гости к сестренке, с которой после возвращения еще не виделся. Вернувшись, он узнал от смешавшейся матери, что, не ужившись с отчимом, сестра, натура, как и сам Виталик, независимая, ушла из дома и теперь жила в общежитии квартирного типа - от химического комбината, где после окончания политехнического института работала сменным инженером.
      С трудом разыскав общежитие, запрятанное в глубине рабочих пятиэтажек, он жал и жал на дверной звонок. Впрочем, последние две минуты - больше из упрямства. Если бы сестра была дома, то, конечно бы, откликнулась. Мороз поколебался, стоит ли оставить записку, и даже в поисках карандаша начал присматриваться к соседним дверям. Но тут неожиданно щелкнул замок, и сквозь щель высунулось женское лицо, на котором недовольство сменилось сконфуженной радостью.
      - Виташка! Роднуля! - сестренка бросилась на него прямо в накинутом наспех халате.
      - Здравствуй, Аленка! Зайти-то можно?
      - Да. Конечно, да! - спохватившись, она запахнулась - халат оказался наброшен на голое тело. Сестренка была младше на два года и всегда находилась под его внимательным покровительством. И теперь, поняв причину ее смущения, он нахмурился и - будто и не было этих лет, - грозно шагнул внутрь.
      - Я уже большая, - беспомощно напомнила ему Алена.
      - А вот и поглядим! - Мороз прошел на середину комнаты. Наливаясь яростью, оглядел заставленный стол, расстеленный обезлюдевший диванчик. - Ну что, Геракл сушеный? Так и будем прятаться? Сам объявишься или помочь?
      - Что ж ты так буянишь-то, гражданин начальник? - послышалось со стороны ванной. И перед Виталием в майке и джинсах предстал не кто иной, как Валька Добряков.
      Он мимолетом заглянул в зеркало и, как бы увидев всех со стороны, расхохотался:
      - Ладно тебе бычиться! Мы с Ленкой неделю как расписались. Теперь-то здорово, что ли? Или - все-таки покружимся по старой памяти, а, милицейская "шестерка"?
      - Больше не "шестерка". Здорово, Добрынюшка!
      ... Через час Аленка, всполошившись, убежала на смену. А они все сидели и сидели за столом. И пьяноватому Витальке было чудесно рядом с другом, а теперь и ближайшим родственником. Как все-таки все удачно сложилось.
      - Как тебя в ментуру-то угораздило? - поинтересовался Добрыня. - Сажали-сажали. А вместо этого - в литеры произвели. - Считай, повезло.
      - Да, взбрыки фортуны, - Добрыня недобро усмехнулся. - А меня через месяц после того, как тебя в армию проводили, арестовали. За грабеж. Кстати, Тальвинский твой разлюбезный. - Мне писали. Но я не поверил. Какой из тебя грабитель!
      - И правильно сделал. Не было никакого грабежа. Обычная ресторанная драка, к тому же и случилась она за полгода до того. Да ты сам ее должен помнить.
      - Я?!
      - Конечно. Ты ж ее и "завязал" по обыкновению. Девка тебе, видите ли, в банкетном зале приглянулась. А и х там полная свадьба гуляла. Любой нормальный человек прикинул бы силы, прежде чем кидаться. Но вы ж, ваше благородие, в математике всегда не сильны были.
      - Ну, наверное, приглянулась. Мало ли драчек этих было? - Мороз озадаченно потер подбородок. - Только - если вдвоем, так почему тебя одного? А я?!
      - А чего ты? Из потерпевших тебя в лицо никто не знал. Так что по делу прошел как неустановленный подельник.
      - Другими словами, ты меня покрыл и все на себя взял? Я так понял, Валюха?!
      - Как хошь, так и понимай, - Добрыня помолчал, как бы вслушиваясь в молчание потрясенного услышанным Мороза. - М-да. Такие вот шутки играет буржуазия. Выходит, по разные стороны баррикад оказались. А не прикрыл бы я тебя тогда, глядишь, и с одной стороны были бы. Ты-то со своими закидонами куда ближе моего к тюрьме стоял. Присмотрелся жестко к насупившемуся Виталику:
      - Ты уж не обессудь, родич. Вот она, судьба! Я ведь тогда в самой форме был. Режимил. В сборную Союза котировался. А вместо этого с песнями на зону. Решили, мать их, проблему!
      - Но - почему грабеж?! - вскрикнул Виталий. - Чтоб Андрей "навесил" явную лажу!
      - Андрей! Андрей! Нашел себе свет в окошке. Мент он - и все дела. Да и не он там приводным ремнем был. Просто - звезды для меня неудачно сошлись, - Добрыня осушил бокал водки. Прищурившись, вгляделся в впитывающего его слова дружка. И желание выплеснуться взяло вверх над обычной рассудительностью. - Ладно, скажу. Полкана милицейского как раз "завалили". Громкое было дельце. Не верили никак менты, что в случайной драке погиб. Вот и искали. Исполнителей, подельников, заказчиков. И еще документы кой-какие, - он подмигнул многозначительно. - Ну, и бросил им кто-то из стукачей, что я вроде как причастен.
      - А ты... причастен?
      - Ни боже мой! - заметив, как встрепенулся Мороз, Добрыня взял себя в руки. - Так, зацепил случайно чуток информации. Вот и поставили перед фактом: или - солью, или - накрутят и посадят. И - сдержали-таки слово. Один из потерпевших "котлы" в драке потерял. Ну, и три года - денек к деньку - за липовый грабеж отмотал.
      - Так что ж не сдал информацию?! Ведь не шуточки - человека убили.
      - Эва как в тебе мент взыгрывает! Вот и видно, что мы из разных амбразур теперь глядим. Во-первых, помнишь, должно, не люблю, когда давят. А во-вторых, может, это теперь и к лучшему. Большие люди добра не забывают. Ну, а забудут - есть чего напомнить!.. Какие еще вопросительные вопросы имеете, гражданин литер?
      Он вскинул глаза на Мороза. Взгляд Добрыни был всё так же тверд. Но если прежде в нем угадывалась насмешливая снисходительность сильного человека, то теперь на Виталия глядел матерый, которого загоняли, да не загнали, а лишь внушили неистребимую ненависть к загонщикам.
      И Мороз, как прежде на ринге, принял вызов. Молча, упершись локтями о стол, не отводили друг от друга взглядов. Но раньше это было соревнование в удали. Теперь же Мороз почувствовал, как с каждой секундой злой этой невысказанной дуэли все дальше и дальше разлетаются их души. Добрыня стал ему родственником, но перестал быть другом.
      - Ладно. То в прошлом, - спохватился Мороз. - Чем сейчас жив?
      - Осваиваюсь в новой жизни. Улаживаю всякие разборки. Кооперативы "крышую", какие попросят. А то больно много беспредельщиков развелось. Да и боксеры наши ко мне жмутся. Тоже стараюсь без работы не оставить. В нынешней жизни, чтоб подняться, друг друга поддерживать нужно. Так я про это думаю. Да вот хоть тех же Будяков помнишь? Под крыло взялчтоб без дела не болтались. А через них и Затверечье под приглядом. Собственный бизнес налаживаю. Чего глаза вытаращил? Иль, думаешь, ни на что другое, кроме как граблями махать, не годен? Ан - вникаю. С серьезными предприятиями на поставки "завязался". С властями контакты налаживаю. Да и с ментами теперь куда легче договариваться стало. Может, примкнешь? Тем паче - родич. Чем чужим платить...Э, ты чего сник? Перепил?
      - Похоже на то. Зашумело чуток с непривычки. О! Пересидел: завтра с утра на службу. Я ведь теперь государев человек, - с вызовом, как перед тем Добрыня, произнес он.
      - Ну, ну. Тогда до встречи, служивый!
      Тяжелое чувство овладело Виталием Морозом: Валька Добряков, недавний друг и муж его любимой сестры, стал криминальным "авторитетом".
 
      11.
      Начало смеркаться. Дважды звонила Валентина. Во второй раз с плохо сдерживаемым недовольством. Андрей обещал ускорить. Но - к Чекину не шел.
      Время от времени из своего логова выходил сам Чекин. Приглядываясь, проходил дозором по кабинетам. Иногда приглашал то одного, то другого к себе. Запирал дверь, наливал из початой бутылки четверть стакана, протягивал карамельку, дожидался, пока бурлящий поток не исчезнет в истомившейся глотке:
      - Проявился? Тогда ступай. Часа на полтора тебя еще хватит.
      Таков был Чекинский стиль работы, когда в последнюю декаду месяца сутками корпели следователи, не разгибаясь, над уголовными делами. Потом Чекин закупал литр водки и уезжал с отчетом к прокурору. А возвратившись, принимался игриво улыбаться. И это было сигналом: в первые дни следующего месяца в отделе можно было найти разве что дежурного следователя, да и тот время от времени таинственно исчезал. И появлялся вновь несколько растерзанным и не всегда адекватным.
      Порочный, надо признать, был этот стиль. Выматывавший, развращавший, но и сделавший каждого из них добротным трудягой.
 
      В девять тридцать Чекин объявил отбой.
      - Кто не закончил, завтра крайний срок.
      Обрадованный Ханя захлопотал над телефоном.
      - Нонна Геннадьевна, Вадим Викторович на проволоке, - промурлыкал он. - Мою машину к подъезду.
      Выслушал что-то горячее, хмыкнул:
      - Ах ты, козлик. Ну, попасись еще чуть-чуть. Папа приедет, погоняет.
      И повесил трубку.
      - Шлюшка. Звездит, будто все выпили. Благородные сэры, карета будет подана.
 
      По отходящему ко сну городу с жуткой, пугающей редких прохожих сиреной пролетел "Рафик" скорой помощи. На территории больничного городка он покружил по аллеям и остановился у заброшенного, стиснутого кустами одноэтажного здания, на котором фары высветили угрюмую табличку "Городской морг".
      - Слава тебе Господи, добрались-таки. А мы уж хотели за другой партией мужиков посылать, - Нонна была пьяна. И, как всегда, пьяная бесстыдна. - Ба, и Аркашенька здесь. Что ж давно не захаживал? Я ведь всегда. Ну, ты понял?
      - Понял, - невозмутимо подтвердил Чекин и прошел мимо нее в приемную, даже не обернувшись на возню, поднявшуся за его спиной: Ханя шел на Нонну приступом.
      В кабинете экспертов за уставленным закусками столом сидела в обнимку с гитарой молодая раскрасневшаяся женщина. Обнаружив среди вошедших своего Андрея, Валентина Каткова поднялась навстречу. В стороне находилась каталка для перевозки трупов. Сейчас, накрытая свежей простыней, она служила сервировочным столиком.
      - П-пусто, - Чугунов рысьим взором прошелся по столам. - Совсем ничего не осталось.
      - Здесь! - Ханя сноровисто залез в шкаф с хирургическим инструментом и выудил оттуда не много-не мало - три бутылки спирта.
      - Вот стервец! Ты б так кражи раскрывал, - Нонна от души хлопнула Ханю по заду. - Ладно, следопуты! Давайте за стол и - надо эту бодягу кончать к чертовой матери!
      - Кончать, чтобы начать к-кончать! - скаламбурил Чугунов и, единственный, смутился.
 
      Через час стол начал "разваливаться".
      Ханя потащил в санузел затеявшую блевать Нонну. Быстро опьяневший и почему-то загрустивший Чекин невнимательно улыбался вяловатым Чугуновским анекдотам.
      - Выйдем на улицу, - Андрей коснулся губами локона положившей ему на плечо голову Валюхи.
      - У? - она рассеянно улыбнулась. - Господи! Как хорошо. Так бы сидела и - ничего и не надо.
      И тут же, будто что-то расслышав в нем, встрепенулась:
      - Не думай. Все будет хорошо. Вот увидишь - тебя назначат.
      Андрей заметил глумливую ухмылку Чугунова, решительно ссадил Валентину с колен. - Покурить хочу.
      На крыльце он перегнулся через перила, потряхивая шумящей от выпитого головой. Услышал легкие шаги. Повернувшись, поймал разгоряченную выпитым Валюху.
      - Простил? - заглядывая в глаза, с показным смирением прошептала она.
      - За что?!
      - За него.
      - Полно. Это я перед тобой кругом виноват, - Андрей осторожно провел пальцем по тронутому оспинками лицу, обводя следы побоев.
      - Господи! - Валентина жадно вдохнула острый запах увядающей зелени. - Как же на самом деле немного надо, чтоб быть счастливой! Знаешь, что я подметила? Люди не умеют быть счастливыми. Они никогда не счастливы в настоящем времени. Всегда - в прошлом. Вот он живет, суетится, бьется с кем-то или за что-то. Жалеет нескладную свою судьбу. А потом, когда пройдут годы, вспомнит и скажет: "Счастливое было время". Не знаю, может, в этом заложен стимул для совершенства. Но оттого люди обедняют и укорачивают свою жизнь. Не смейся! Это я тебе как медик говорю. А надо как у нас с тобой. Вот я каждое утро просыпаюсь. Какие-то болячки, проблемы впереди, муж в нижнем белье дефилирует. И вдруг говорю себе: " У меня есть мой Андрюшка". И - совсем другой день! Цвета другие. Понимаешь, как много ты для меня? А ты все ревнуешь, боишься чего-то.
      Тут на крыльцо рывком выбросился Ханя. Увидев Андрея, метнулся к нему и, ни секунды не медля, сообщил:
      - А я щас Нонку прямо на "очке" дернул! Класс!
      - Постыдился бы, Ханя, - равнодушно произнесла Валентина.
      Вадик только теперь разглядел ее в полутьме, но на упрек обиделся:
      - А чего мне стыдиться? Вот если б не смог, другое дело. А так я в норме. Это еще что? У меня тут такой прибабах заготовлен!
      Но Андрей, которому сейчас было совсем не до Ханиных комплексов, молча оттолкнул его от себя.
      - Понял. Ребята, понял. А где, кстати, Чекин? - Ханя приложил руку к губам и нетвердо пошел назад по коридору морга, выкрикивая:
      - Чекин! Лысый Чекин! Аулечки!
      - Не за себя боюсь, - Андрей притянул Валентину и приподнял пальцами подбородок. - Послушай, что скажу, Валюха. И попытайся понять.
      - Какое жуткое начало.
      Он почувствовал судорожное ее движение и заговорил быстро, стараясь выглядеть страстным и, по мере того как говорил, страстью наполняясь:
      - Мы с тобой сегодня как дети, заигравшиеся допоздна в песочнице. И расставаться не хочется. Но когда-то, да надо. А нас с тобой не мамы ждут. Мы сами... И это - иная категория ответственности. Я ведь знаю, как дорожишь ты своим домом. Сыновьями своими. А я - столько зла тебе причинил. И - не могу, не имею права ломать твою жизнь
      Он прервался, теряясь от непонятной ее усмешки.
      - Опомнился! Глупый ты все-таки, Андрюшка. Ты уж два года как сломал и - не заметил. Как раз хотела сказать - я ухожу от мужа.
      - Уходишь?! - Андрей растерялся. - А дети? Сама рассказывала - отец-то он прекрасный.
      - Я не стану мешать им видеться. Потом, когда он смирится, может, будет приходить к нам.
      - К нам?! Ты сказала, к нам?
      - Да. Как мы мечтали.
      - И - твой муж, он что? Знает?
      - Скажу сегодня.
      Даже в полутьме ощущалась счастливая улыбка решившейся женщины.
      Валенктина в свою очередь ощутила наконец в нем неясное беспокойство и встревожилась:
      - Что-то не так, Андрюшенька? Ведь ты сам столько уговаривал.
      - Уговаривал, - тяжело - и чтоб видела, что тяжело, - подтвердил он. - Я б и сейчас. Не уговаривал. Умолял бы! На руки взял бы и...
      Он задохнулся от чувств.
      - Но тогда...Я чего-то не понимаю. Это из-за твоего назначения?
      - Ну вот, и ты туда же! - раздраженный, он отстранился, несмотря на поспешный покаянный жест.
      - Но - что тогда?
      - Знаешь, я вчера вечером пришел домой. Котька не спит. Раскрылся. Мокрый, растрепанный. Я его к себе прижал и... так он обхватил. За сердце! Поймешь ли?
      - Понятно, - из ниоткуда подтвердил Валин голос.
      - Ну, как он без меня? Знаешь же сама, что из него супружница моя вырастит.
      - Стало быть, все по-прежнему! - Валентина сдержала тяжкий вздох. Всполошилась. - По-прежнему, да? Что молчишь, Андрюша?
      - Валечка!
      - Не смей! - пальцами она сдавила его губы. - Не говори ничего. Не спеши. Я сама. Мы просто переждем. Пусть сперва тебя назначат.
      - Да что ты в самом деле о ерунде этой?!
      - И пусть. Это нужно, Андрюша. Просто сам пока не понимаешь, но тебе без этого нельзя. Без этого - застой. И - не спорь! А я подожду.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.