Пролог. Сначала было слово
 
      Их было двое. Брызжущий энергией, не ведающий сомнений аспирант и поживший, умудренный профессор-экономист.
      В 1988 году аспирант пришел к профессору с предложением создать банк. Его распирали идеи, но, увы, - при пустых карманах. И где найти денег для старта, он решительно не представлял. Зато у профессора, к тому же проректора Тимирязевской академии, было полно связей, а значит, возможностей добыть начальный капитал.
      В аспиранте пульсировали страсть и убежденность фанатика, которые с неотвратимостью бура разрушили профессорский скепсис.
      По замыслу аспиранта, банк должен стать не больше не меньше, локомотивом экономического возрождения страны.
      Так они и назвали своё детище - инновационный банк "Возрождение".
      С этого момента их имена для всей страны встали рядом: амбициозный президент Владимир Викторович Второв и вдумчиво-осторожный председатель Наблюдательного совета Иван Васильевич Рублев.
      Впрочем, не рядом. На слуху у всех было имя Второва. Он определял политику банка. Он принимал все стратегические, как стало модным говорить, судьбоносные решения.
      И решения эти оказывались удивительно верными. За короткое время "Возрождение" не просто ворвалось в финансовую элиту, а превратилось в крупнейший коммерческий банк страны, второй после сбербанка - по объему вкладов населения и первый - по внедрениям научных разработок в промышленность.
      Рублев не вмешивался в хозяйственную деятельность, полностью передоверившись молодому партнеру. Зато во всех внешних и внутренних столкновениях подпирал его своим политическим и научным авторитетом.
      Столкновений таких становилось все больше.
      Второв был сколь талантлив, столь и удачлив. А удачливость рождает уверенность в непогрешимости, преобразуя амбиции в апломб. Нетерпимость, всхоленная успехами, привела к тому, что он разогнал команду, которую сам когда-то набрал, и которая вместе с ним преодолевала трудности роста. В банке появилось множество случайных людей, участились случаи воровства. Освободившиеся деньги все чаще направлялись не на новые вложения, а на покупку дорогостоящей недвижимости, в том числе вилл за рубежом. Банковский баланс, подобно корабельному дну, обросшему ракушками, стал терять устойчивость. И все-таки Рублев, единожды уверовав, продолжал поддерживать Второва во всех конфликтах, руководствуясь проверенным принципом "не навреди".
      Тем паче "Возрождение", согласно международным рейтингам, вошло в число пятисот крупнейших мировых банков. Могучие западные финансовые группы охотно предлагали совместные коммерческие проекты. Знаменитые АБРО, Дрезднер и Дойче-банки предоставили синдицированный кредит на восемьсот миллионов долларов.
      А это значит, что "Возрождение" переходило в новую, высшую категорию - "транснациональные корпорации".
      И тут грянул роковой август 1998 года. Дефолт потряс всю устоявшуюся финансовую систему. Тряхнул он и "Возрождение". В отличие от владельцев прочих, так называемых системообразующих банков, Второв и Рублев не бросились "сливать" капиталы. Верные изначальной идее, они принялись бороться за спасение детища. Несмотря на полученную пробоину, банк оставался на плаву. Нужно было лишь горючее, чтоб запустить его заново. Таким горючим мог бы стать стабилизационный кредит центробанка.
      Поначалу это казалось вполне реальным: в условиях полного финансового хаоса, когда миллионы людей лишились накоплений, а тысячи предприятий оказались парализованными, помочь выправиться банку с сетью филиалов, покрывшей всю страну, значило бы возобновить кровообращение в экономике.
      Но - метался по министерствам Второв, носился по Госдуме и Совету Федерации Рублев, а вопрос не решался.
      И вскорости вскрылась подоплека: на банк предъявил права не кто иной, как влиятельнейший из олигархов - Марк Онлиевский, владелец финансовой корпорации "АИСТ" и крупнейшей нефтяной компании "Сигманефть", которого заглазно называли не иначе как кошельком Семьи. Во всяком случае, влияние его на администрацию и правительство были столь огромны, что желания Онлиевского тут же трансформировались в волю государства.
      Несмирившийся банк, похоже, был объявлен вне закона. Охотничий рог протрубил. И теперь в ожидании безнаказанной травли крупного зверя собирались лучшие охотничьи команды, подползали в надежде отхватить кусок браконьеры - одиночки.
      А добыча вырисовывалась немалая. Даже после нескольких месяцев раздрая в банке оставалось активов почти на четыре миллиарда долларов.
      И тут железная воля Второва вдруг надломилась. Где-то в металле оказалась раковина. Боясь лишиться всего состояния, он согласился втайне от Рублева передать Онлиевскому самое ценное из банковского имущества, включая крупнейший в стране кондитерский холдинг.
      На Рублева предательство человека, в котором он был уверен едва ли не больше, чем в себе самом, подействовало сокрушительно. Его еще хватило на то, чтоб решительно отказать Онлиевскому и добиться на Наблюдательном совете увольнения Второва.
      Но что делать дальше, он не знал.
       Всякая управляемость после изгнания Второва оказалась нарушенной. Прежнюю команду тот разогнал, а пришедшие на смену, пользуясь безвластием, торопились обогатиться за счет гибнущего банка. Собственно, торопились все.
       Кредитники вовсю торговали кредитными и залоговыми договорами, департамент имуществом принялся потихоньку реализовывать на сторону банковские здания и автотранспорт, управляющие иногородними филиалами, стремясь отделиться, подписывали задним числом фиктивные векселя или договоры займа.
       Банк растаскивали по частям, как ставриду с праздничного стола.
      Привыкший полагаться на Второва, Рублев не знал, как спасти ситуацию, и не мог смотреть на происходящее.
      Иван Васильевич был самолюбив, но и самокритичен. Автор многочисленных монографий и учебников, один из тех, кого называли отцами рыночной экономики, он любил юбилейные славословия. Но, слушая льстецов, понимал истинную цену того, чего удалось добиться. Он слыл толковым преподавателем, но великих учеников не вырастил. Он входил в сонм ведущих ученых-экономистов, но переворота в науке не совершил. А его прекраснодушные теоретические построения, извращенные молодыми циниками, обернулись на практике массовым обнищанием и рваческим разворовыванием страны.
      Банк - универсальный, могучий локомотив экономики, должен был стать его оправданием в этой жизни. Тем главным, что смог бы он предъявить господу Богу, когда наступит время расплачиваться по счетам.
      И вот теперьэто огромное, живое еще тело, сотрясается в конвульсиях. А он ничем не может помочь.
      Угнетенный, совершенно разрушенный, Рублев попросту сбежал на дачу за шестьдесят километров от Москвы. Так, должно быть, в голод сбегали родители, не нашедшие, чем накормить умирающих детей.
      Здесь и нашли его зять Игорь Кичуй со своим дружком Андреем Дерясиным.
      Предложенный ими план спасения банка - дерзкий и реальный одновременно, а главное, исходившая от обоих уверенность в успехе, встряхнули Рублева и вывели из состояния ступора.
      Узколицый, пунцовый от смущения Андрей Дерясин, доказывая что-то, раскачивался с пунктуальностью метронома. Игорь Кичуй, высоченный, на голову выше долговязого приятеля, но узкоплечий и худощавый, в своих неизменных адвокатских очочках, извивался над Дерясиным потревоженной коброй .
      Они горячились и перебивали друг друга, то и дело выхватывая привезенные схемы и графики. А Рублев не столько вслушивался, сколько всматривался, до такой степени напоминали они сейчас молодого Второва.
      Эти двое двадцатипятилетних наглецов ничего не боялись, убежденные в скором, решительном успехе.
      Зато сам Рублев отчетливо понимал: четыре миллиарда долларов на кону - это как знаменитое испанское наследство. Не будет ни легкой, ни тем паче быстрой победы. А будет тяжелая, изнурительная, быть может, кровавая война.
      Но это был шанс, который давала судьба.
      На другой день Иван Васильевич Рублев приехал в банк, где царила полная анархия, и начал энергично действовать.
      Прежде всего он разыскал многолетнего заместителя Второва Александра Павловича Керзона и уговорил вернуться - на должность президента. В помощь ему поступили два новых вице-президента - Кичуй и Дерясин.
      Их совместными усилиями оказалось пресечено массовое воровство, восстановлено единоначалие. Благодаря такту и авторитету Керзона крупнейшие кредиторы согласились на отсрочку платежей. И главное - удалось остановить панику среди вкладчиков, бросившихся поначалу снимать свои деньги. На Наблюдательном совете утвердили план финансового оздоровления и выхода из кризиса.
      Все было готово, чтобы заново запустить банковскую машину на полную мощность. Но для этого требовалось любыми путями изыскать всего-ничего пустячок - двести миллионов долларов. Ту самую стартовую канистру бензина, без которой невозможно стронуться с места. А центробанк по-прежнему категорически отказывался выдать стабилизационный кредит.
      Более того, усилились слухи, что у "Возрождения" со дня на день вообще будет отозвана лицензия на право осуществления банковских операций. А без нее "Возрождение" оказалось бы в отчаянном положении. Ему приходилось бы платить по долгам, но он лишался возможности зарабатывать. Как зло пошутил Онлиевский, банк без лицензии все равно что хищная рыба, выброшенная на берег. Сил еще полно. Бьется, трепыхается. А воды лишена. И с каждой минутой отмирают все новые и новые органы
      Впрочем, в политическом климате страны среди полного застоя дунул обнадеживающий ветерок. Между администрацией президента, лоббировавшей интересы Онлиевского, и правительством начались трения. Правительство пыталось получить новый внешний заем, а перепуганные дефолтом иностранцы требовали продемонстрировать реальные шаги по выходу из кризиса.
      Реанимация крупного банка могла бы выглядеть таким шагом.
      В Государственной думе, где Рублев частенько бывал в качестве эксперта, руководители большинства фракций заверяли его в своей поддержке. К тому же многолетний дружок Рублева и тезка его Иван Серденко, избранный заместителем председателя Госдумы, выразил уверенность, что в новой обстановке администрация, боясь волнений, вынуждена будет уступить и поддержать банк.
      Именно по его совету Рублев подготовил докладную записку в администрацию президента, которую Серденко вызвался передать и поддержать от имени Думы. В докладной записке содержались предложения, от которых, казалось, государство не сможет отказаться: "Возрождению" выдается стабилизационный кредит в размере двести миллионов долларов. А взамен собственники банка уступают государству пятьдесят один процент акций. То есть во имя сохранения банка Рублев готов был отказаться от контроля над ним.
      Многое, очень многое зависело от решения администрации.
 

 
      1.
      Иван Васильевич Рублев выключил телевизор, так и не поняв, что именно происходило на экране. Потому что весь находился во власти своих неотвязных мыслей. Сейчас, когда он был один, русацкое, в оспинках лицо Рублева оказалось лишено обычной, выработанной годами приветливости. Он словно смыл ее, как лицедей грим после представления. Нижняя губа, обхватившая верхнюю, образовала упрямую скобку, маленькие карие глаза сощурились, рассыпав лучики морщинок, ноздри на коротком, слегка приплющенном носе конвульсивно подергивались. Из зеркала напротив на Ивана Васильевича смотрело лицо боксера-средневеса, изготовившегося к решительной схватке.
      Дверь в кабинет тихонько приоткрылась, и Рублева сзади обхватили женские руки. То подкралась дочь Инна.
      - Все волнуешься? А ты расслабься. Нервную энергию следует тратить только тогда, когда от тебя хоть что-то зависит,- она нежно прижалась носиком к его волосам.
      Умиленный Рублев потерся затылком о поглаживающую ладонь, - после замужества дочери они стали видеться куда реже, чем прежде, - он сам подарил молодым квартиру. Теперь встречались в основном в банке, где Инна продолжала работать помощником президента. И лишь изредка, как теперь, она вырывалась к отцу в гости.
      Через голову Рублева Инна зыркнула на разложенные на столе черновики. Озадаченно присвистнула.
      - Ты что, на самом деле собираешься отдать контрольный пакет государству? Но ведь сам говорил, что все свои деньги вложил в банк. Зачем же тогда отдавать его чужим людям?
      - Как раз, чтобы запустить.
      - А если они возьмут акции, а банк не запустят, с чем останемся мы?
      - Банк необходимо запустить! - сквозь зубы процедил Иван Васильевич. Понимая, что получилось чрезмерно резко, примирительно похлопал дочь по руке. - Тогда и деньги вернутся, и всё прочее окупится.
      - Вам, великим экономистам, виднее, - заметив знакомую скобку на лице отца, Инна изобразила шутливый реверанс. - А вот что касается досуга, тут предоставь мне решать. Вид-то у тебя совсем квелый. В ближайший выходной беру мужа и вытаскиваем тебя на лыжи. Когда у нас, кстати, ближайший выходной? И когда вообще был последний?
      Напористо зазвонил телефон. Рублев виновато пожал плечами и потянулся к трубке.
      - Иван Васильевич, - услышал он голос президента "Возрождения" Александра Керзона. - Хохму хотите услышать? Оказывается, меня "заказали".
      - Как это? - опешил Рублев.
      - Обыкновенненько. Поступил киллерский заказ.
      - Это ты так шутишь, Саша?
      - Да я бы пошутил, - голос Керзона, несмотря на попытку выглядеть ироничным, непроизвольно подрагивал. - Только вот напротив сидит наш начальник службы безопасности. А, как вам известно, у господина Подлесного с чувством юмора дефицит.
      - Выезжаю, - коротко объявил Рублев. Поднялся, поспешно развязывая кисти пижамной куртки. Увидел встревоженное лицо дочери.
      - Да нет, обычные производственные проблемы. А вот выходной, похоже, и впрямь не скоро.
 
      2.
      Начальник управления администрации президента Российской Федерации Семен Анатольевич Бобровников с безысходной тоской вгляделся в лежащюю перед ним записку и нервно оттолкнул от себя. Не работалось. Несмотря на седеющие виски, Семен Бобровников был молод. Лишь в прошлом году отметил тридцатилетие, а уже два года занимал нынешнюю, высокую должность. Со стороны карьера его виделась головокружительной. Но у самого Бобровникова если и возникло головокружение от успехов, то разве что в первый год своего стремительного возвышения. Себя теперешнего Бобровников, надо сказать, нашел не сразу. В начале девяностых, как и многие, попробовал заняться свободным предпринимательством. Вместе с дружком по институту Палием заключил контракт на поставку продуктов из Казахстана на условиях предоплаты. Идея выглядела безупречной, доход гарантированным, - Россия жила страхом перед надвигающимся голодом, и продукты сметались на пути к прилавку. Друзья заняли деньги и направили их казахскому партнеру. Получение предоплаты тот подтвердил факсом из двух пунктов. В первом пункте выражалась благодарность за своевременный перевод, во втором - сожаление в связи с невозможностью выполнить условие контракта: правительство Казахстана, оказывается, запретило отпускать за границу продукты без специального разрешения. Разрешения, само собой, так и не последовало. Видимо, все это настолько огорчило честного казахского парня, что вернуть деньги он позабыл. Во всяком случае на факсы, письма и телеграммы больше не отвечал.
      Из неудач следует делать выводы. А они бывают очевидные и - глубинные. Очевидный вывод лежал на поверхности - они попали на кидалово. Глубинный же и главный вывод, к которому пришел Бобровников, заключался в том, что "сделать" серьезные деньги в России без властной "крыши" невозможно. Следовательно, нужно заиметь административный ресурс.
      Перспектива поступить на государственную службу и неспешно делать карьеру, обрастая связями в бизнесе, показалась нетерпеливому юноше долгой и муторной.
      Куда более соблазнительным выглядел другой путь - самому создавать властные структуры. Семен Бобровников увлекся новым веянием - выборными технологиями.
      Он точно знал, что каждому человеку при рождении отпущен дар, ради которого он, собственно, и появляется на свет. Дар этот может быть самым неожиданным. Важно лишь выявить его, и тогда ты состоишься.
      Бобровников нашел себя в качестве политтехнолога. За три года он провел несколько избирательных компаний в регионах и все - с неизменным успехом. С ним щедро расплачивались, к тому же предлагали завидные должности. Но размениваться на провинцию вошедший во вкус Семен не захотел. Он чувствовал, что созрел для свершений на куда более высоком уровне.
      И - не просчитался. Вскоре удачливый политтехнолог был замечен и привлечен в команду по организации президентских выборов 1996 года, во время которых не только грамотно выполнял прямые обязанности, но и рисковал свободой, а то и жизнью, доставляя в избирательные штабы "черный" нал.
      Заслуги Бобровникова в победе Ельцина были оценены надлежащим образом. При раздаче наград он получил должность начальника управления Администрации президента, в зоне ответственности которого оказались банки и финансовые структуры. Тогда же, в девяносто шестом, он инициировал создание компании "Роскор" и банка "Балчуг" (примеч. - все возможные совпадения названий являются случайными), в уставной капитал которых государство вложило пять миллионов долларов. Во главе их Семен поставил надежного человека - Палия. Официально в служебной записке Бобровников аргументировал создание новой компании необходимостью обслуживания оперативных нужд администрации. Но истинной целью Семена Анатольевича было начать скупку предназначенных к приватизации предприятий, что при умелом использовании должностного положения сулило огромные выгоды.
      Однако вскоре Бобровникову пришлось поумерить амбиции. Люди, поддерживавшие его, рассорились с бывшим союзником Онлиевским - не поделили влияние на президентское тело. Влияние "семейного кошелька" оказалось поувесистей. Прежнего главу администрации, а вместе с ним и ключевых членов команды, из Кремля и со Старой площади выдавили. Бобровников, правда, должность сохранил. Но - чисто номинально. Объем полномочий его резко сузили. Даже возможность помогать собственному детищу - компании "Роскор" - сократилась до крайности. Именно вследствие этого в марте девяносто восьмого, накануне дефолта, когда банк "Балчуг" схватился с банком "Возрождение" в схватке за институт "Техинформ", Бобровникову пришлось приказать Палию отступиться. Сам повлиять на ситуацию он теперь не мог. Обращаться же за помощью к новому главе администрации - значило напомнить о подзабытом вложении пяти миллионов - с непредсказуемыми последствиями. Меж тем "Роскор" оставался для Бобровникова тем запасным аэродромом, куда он рассчитывал десантироваться в случае увольнения.
 
      Семен Анатольевич вновь подтянул к себе записку председателя Наблюдательного совета "Возрождения" Рублева, на основании которой предстояло составить соответствующие рекомендации. С любопытством прошелся взглядом по вынесенному в "шапку" знаменитому банковскому логотипу - "Есть истинные ценности".
      Рублев просил из резервов центробанка стабилизационный кредит в двести миллионов долларов, предлагая государству взамен контрольный пакет.
      При таком варианте реанимация универсального банка с пятьюдесятью филиалами по всей стране не требовала рисковых вложений. А эффект - и экономический, и политический - для государства был бы оглушителен.
      Но сколь заманчивой выглядела ситуация, столь и опасной. Передавая поручение, глава администрации недвусмысленно напомнил о личной заинтересованности Онлиевского в скорейшем отзыве лицензии у банка. А то об этом можно было забыть! Слишком нахрапист и неуступчив в достижении своей цели господин Онлиевский. Такая мелочь, как государственые интересы, при этом в расчет им не принимается.
      Так что поручение, можно сказать, отдавало подлянкой, и самым безвредным для личного карьерного здоровья было бы попросту замурыжить записку в столе.
      Но, с другой стороны, не всё выглядело столь однозначно. Резко набирал политический вес новый глава правительства - Примус. Который, как известно, Онлиевского не переносит. Кроме того, за банк просил не кто иной, как заместитель председателя Госдумы Серденко, апологет борьбы против засилия олигархов. Лично просил.
      А серьезные услуги в политике не забываются. Да и всему обществу такое решение было бы, как глоток воды посреди засухи.
      Бобровников задумчиво подмигнул своему отражению в зеркале: "Почему бы собственно и нет? В конце концов тварь я дражащая или право имею? Ведь есть еще истинные ценности. Тем более - всё как будто так и так идет к унылой отставке".
 
      3.
 
      БМВ председателя Наблюдательного совета подъехал к самому входу в банк - дверь в дверь. Иван Васильевич в какой раз укоризненно скосился на собственный мобильник: в Центробанке с утра шло правление, на котором решалась судьба "Возрождения". И звонка все еще не было. Оба охранника выскочили первыми и, бдительно оглядываясь, встали так, чтобы отгородить выходящего председателя совета. Иван Васильевич удрученно поморщился. Прежде он прекрасно обходился одним водителем, но после известия о готовящемся убийстве президента банка Керзона Рублеву также пришлось согласиться на усиление мер безопасности.
      Удручающая, вязкая тишина встретила Рублева при входе в банк, - половину персонала пришлось сократить, а оставшиеся предпочитали не высовываться из кабинетов.
      Знаменитые напольные, восемнадцатого века часы, встречавшие посетителей оглушительным боем, при виде председателя совета слабо вздохнули, всхрипнули и - бессильно затихли, - что-то надломилось в механизме, два века не дававшем сбоя.
      По парадной, с потухшим золоченым тиснением лестнице Рублев поднялся на второй этаж, в "командный" отсек, где располагались кабинеты президента банка и его замов. Здесь же выделили помещение и для председателя совета.
      Обширная приемная, прежде вечно заполненная людьми, увешанная картинами, уставленная экзотическими деревьями и цветами, с журчащим в уголке фонтанчиком, теперь выглядела запустело. Лишенный воды фонтанчик исчах и запылился, цветы и деревья исчезли, на стенах темнели прямоугольники, - следы картин, распроданных с аукциона. Барная стойка с узорчатым зеркалом посередине наспех прикрыта куском черной материи, - будто в доме покойника. На всем, по ощущениям Ивана Васильевича, проступали следы тлена.
      Первой, кого встретил в приемной Рублев, оказалась Инна. При виде входящего отца она радостно просияла и поспешила навстречу, озабоченно вглядываясь в него.
      - Ну вот, стоит недоглядеть и - пожалте - костюм толком не отутюжен. И, конечно, опять перхоть. Щеткой хоть можно было смахнуть, горе ты мое? Просто - ребенок. Как ты вообще прежде без меня обходился?
      Инна принялась отряхивать ворот пиджака. А покорный Рублев, слушая девичье ворчание, расслабленно улыбался, отвлекшись на минуту от навалившихся проблем.
      Инна появилась в его жизни восемь лет назад, когда семнадцатилетней девушкой приехала поступать в московский ВУЗ. То есть гипотетически она присутствовала, конечно, много раньше. Но отец и дочь не виделись друг с другом. Брак с ее матерью оказался неудачным. Уже после свадьбы Рублев понял, что не любит жену: то, что казалось любовью, обернулось увлечением. Тем не менее какое-то время они прожили вместе, пытаясь наладить отношения. Но тут у Ивана Васильевича случился легкий флирт со студенткой, о котором стало известно жене. Женщина самолюбивая, она подала на развод. А получив его, уехала в Ростов к родителям. О том, что на Дону у него родилась дочь, Рублев узнал лишь через несколько лет, когда жене потребовались деньги на покупку кооперативной квартиры. Деньги он дал и - продолжал давать. Но до ребенка его так и не допустили.
      И лишь по приезде Инны в Москву они познакомились.
      Все эти годы Иван Васильевич прожил холостяком.
      Безусловно, не был он тем затворником, каким представлял его банковский молодняк. Бывали увлечения, порой даже длительные тайные романы. Но первая и единственная женитьба, кажется, навсегда отвратила его от семейной жизни. Он обратился в застарелого холостяка, поддерживая в своем жилище мужскую чистоту. То есть без разбросанных вещей и невымытой посуды, но с пылью на зеркалах и на мебели.
      Приезд дочери изменил все. В доме появилась женщина. Улыбчивая, нежно-ровная, она взяла отца под опеку, заботясь о нем вплоть до мелочей. Так что вскоре он сам не мог понять, как до сих пор обходился без нее. Со своей стороны Рублев словно задался целью за короткое время восполнить дочери то, чего недодал ей в детстве. Таскал ее по выставкам и спектаклям, бесконечно делал подарки, чаще - дорогие и бестолковые, - которые она принимала с неизменной благодарностью, хотя сама ничего никогда не просила. Что бы ни происходило меж ними, ощущение вины перед дочерью, которую обрек на безотцовщину, не оставляло его.
      Несколько раз предпринимал он попытки оправдаться. Но разговоры эти Инна с неизменной ровностью пресекала на корню: что было, то прошло и - вычеркнуто. Рублев отступался. Сама же она за эти годы не позволила себе ни малейшего упрека.
      Они просто нашли друг друга: отец и дочь.
      В личную жизнь Инны Рублев старался не вмешиваться. Готовился сыграть свадьбу дочери с многолетним ее ухажером Андреем Дерясиным, открытым незлобливым парнем, очень Рублеву симпатичным. Но Инна объявила вдруг, что выходит замуж за Игоря Кичуя, - похоже, более настойчивый Кичуй отбил невесту у застенчивого дружка.
      Рублев, хотя и неприятно пораженный, принял и это без возражений. В конце концов как с Андреем, так и с Игорем его объединяло главное - любовь к Инне.
 
      Дверь конференц-зала распахнулась, и оттуда стремительно вышел Андрей Дерясин. При виде Инны невольно покраснел.
      - Иван Васильевич, у нас как бы засада, - привычным своим немного капризным баском всеобщего любимца произнес он. - Опять эта оглашенная заявилась. Совершенно отвязная тетка.
      "Оглашенной" и "отвязной теткой" была Манана Юзефовна Осипян, генеральный директор кондитерской фабрики "Юный коммунар", жемчужины банковского холдинга.
      Из приоткрытой двери конференц-зала донесся низкий гортанный звук с какими-то металлическими вкраплениями, - словно ножом по сковородке скребанули.
      - О, слыхали? - ткнул в ту сторону Андрей. - Она там Керзона поедом пожирает. Похоже, до потрохов добралась. Может, подключитесь? Он подпустил в интонации кавказского акцента:
      - А то ведь можно потерять человека. Так просто-таки стоит вопрос.
      О том, что появилась куда более серьезная угроза потерять Керзона, ни Дерясин, ни Кичуй до сих пор не знали. Рублев, Керзон и начальник банковской безопасности Подлесный договорились держать информацию о киллерском заказе втайне, - дабы не нервировать остальных.
      Рублев вздохнул с шутливой обреченностью, подхватил дочь под локоток и шагнул туда, откуда доносились звуки перепалки.
 
      В конференц-зале, в уголке огромного овального стола для совещаний, расположились трое.
      Двое вдавившихся в кресла мужчин: дородный президент банка Керзон и вице-президент Кичуй, - и нависшая над ними хрупкая женщина - Манана Юзефовна Осипян.
      - Здравствуйте, здравствуйте, дорогая Манана Юзефовна, - с фальшивой радостью воскликнул Рублев. - Опять чем-то вас огорчили?
      Осипян разогнулась, тряхнула забранными в кичу смоляными волосами. Несмотря на сорок четыре года, она сохранила стройную фигурку и выглядела бы совсем молодо, если бы не мешки под глазами, бурые, будто использованные чайные пакетики. Да и сами сочные глаза смотрели устало и не по-девичьи озлобленно.
      Во всяком случае улыбка Рублева не сделала ее более дружелюбной.
      - Еще один сказитель явился, - констатировала Осипян.
      Керзон ехидно склонил голову в сторону Рублева, как бы передавая венец мученичества.
      - Чему обязаны на этот раз? - все с той же приветливостью полюбопытствовал Рублев.
      - Вот, - Осипян ткнула плохо прокрашенным, желтоватым ногтем курильщицы в лежащий буклет "План финансового оздоровления банка "Возрождения".
      - Разве в нем что-то неясно?
      - Мне главное неясно: как именно банк собирается заново запуститься.
      - Может, Вам экономиста нанять, чтоб объяснил? - съязвил Кичуй, при виде подмоги приободрившийся.
      - Вот вы и объясните. Все больше пользы, чем зубы скалить.
      Она решительно опустилась на стул. Указала Рублеву на место подле себя.
      - Как член Наблюдательного совета и как глава кондитерского объединения имею я право лично выслушать, каким боком кризис в банке обернется для меня?
      - Имеете, - покладисто согласился Рублев, усаживаясь. Он огляделся, решая, кому поручить разъяснения. - Может быть, я? - вызвалась Инна, которая ночами помогала мужу шлифовать программу.
      - Это еще кто? - изумилась Осипян. - Почему секретутки вмешиваются в наше совещание?
      Инна посерела. Рублев нахмурился.
      - Это не секретарша, - поспешил Керзон. - Это мой помощник. И она в курсе всех деталей.
      - Все равно - ее дело десятое: протоколы вести да справки подкалывать. Я хочу всё услышать от первых лиц банка, - не отступилась Осипян.
      Нижняя губа Рублева, предвестник вспышки гнева, заползла на верхнюю. Скандальная Манана ненароком угодила в самое уязвимое его место - оскорбила дочь. И запасы рублевского добросердечия разом иссякли.
      Вовремя вмешался Керзон.
      - Уровень вице-президента вас устроит? Он повел рукой в сторону Дерясина.
      С сомнением оглядев зарумянившееся юношеское лицо вице-президента, Осипян неопределенно пожала плечиком. Достала из сумочки длинный янтарный мундштук и принялась неспешно ввинчивать в него сигарету. Не курящий и не терпящий курящих женщин Рублев едва заметно отвернул стул. Давно не находилось бабы, которая бы вызывала у него столь устойчивую неприязнь.
      Андрей Дерясин пружинисто поднялся. Взгляд его нашел глаза Керзона, и тот поощрительно прикрыл веки. Андрей заметно волновался. В новой должности вице-президента ему приходилось трудно: как актеру, привыкшему ко вторым ролям и вдруг введенному в основной состав. И все-таки он сильно возмужал. Даже обращенная к президенту непроизвольная мольба о поддержке была скорее данью привычке, - как и его дружок Кичуй, Дерясин потихоньку привыкал принимать решения за других. - Собственно, реализация плана, чтоб заново запустить банк на полную мощность, рассчитана как бы на шесть месяцев...