Москва— Женева. Женевский межсобойчик

В Домодедово прилетел он среди ночи. Коротко поразмыслив, решил домой не ехать, а прикорнуть в одном из кресел среди бесчисленных, задержанных непогодой пассажиров. («Домой», — с сарказмом передразнил он самого себя: как раз дома у него больше не было). Прикорнуть, втиснувшись меж двумя похрапывающими женщинами, он сумел, заснуть — нет.

Так что в восемь пятнадцать утра Коломнин вошел в приемную президента банка, тщательно потирая уши, чтобы снять невольную сонливость. Приехав пораньше, он рассчитывал до приезда Дашевского выяснить причину вызова у всезнающей секретарши. Само собой, несмотря на ранний час, она оказалась на месте. Но при виде Коломнина повела себя самым неожиданным образом. — Господи! Да где вы ходите? — возмутилась она вместо приветствия. — И телефон отключен. Лев Борисович дважды спрашивал.

— Так он уже подъехал?

— С восьми ждет. Я же передавала секретарше Хачатряна. Вот подлинно — если руководитель бестолковый, то и сотрудники такие же! Заходите немедленно.

Из страстного ее монолога Коломнин уловил две вещи: что акции Хачатряна в глазах Дашевского резко упали и что экстренный вызов не связан с «Нафтой».

— А! Пожаловал! Заставляешь ждать, — нависший над документами Дашевский пружинисто подскочил, заботливо заглянул в глаза вошедшему. — Что «Нафта»?

— Вы хотите, чтоб я за несколько дней?…

— Да нет, конечно. Чтоб Хачатряново дерьмо разгрести, и месяца мало. Но это после, — Дашевский быстро потер руки, словно прикидывая, с чего начать. Звонко хлопнул себя по покатому лбу. — Да, я тебе тут поспособствовал — нового зама приискал. Теперь хоть будет, кому подстраховать, когда в командировки уезжаешь.

— Зама?!

— Помнишь, ты мне все парнишку нахваливал?

— Маковей?

— И впрямь толковый малый оказался. Были они у меня вчера с Ознобихиным. Без году неделя в твоей службе, а уже разрулил ситуацию по проблемному кредиту. Не поленился, нашел встречную задолженность перед другим нашим клиентом, а у того земельный участок в Питере. Через него все и разойдемся. Вот что такое нестандартный подход. Это тебе не замшелый Лавренцов. — Да ему едва двадцать пять, Лев Борисович. И опыта — чуть!

— Так оно и к лучшему. Меньше опыта, больше импровизации. Эх, дружище Сереженька! — Дашевский в своей задушевной манере проникновенно подхватил Коломнина под локоток и увлек к креслу, в которое самолично и усадил. — Рано или поздно всех нас молодежь заменит. Так кто ж кроме нас с тобой смену подготовит, а? Что до Лавренцова, переведи начальником информационного центра, — пусть там допердывает до пенсии. Зарплату сохраним. Так что он тебе еще и спасибочки скажет. Как мыслишь?

Что ж, мобильный зам и впрямь был остро нужен. А Лавренцов — и это было очевидно всему банку — совершенно не тянул. Правда, на его место он давно примерял кандидатуру Панкратьева, но после последней истории со взяткой крепко засомневался. Смущала несколько неожиданная напористость юного выдвиженца, но не с президентом же банка обсуждать эти проблемы. Коломнин неопределенно кивнул.

— Вот и славненько, вот и мудренько, — Дашевский облегченно засмеялся. — И еще, к слову. В банке, как ты знаешь, начинаются открытые конкурсы на замещение вакансий по всем должностям. Демократическая процедура. В свете, так сказать, веяний. Хоть и формальность, но — решили всех подчистую. Чтоб без блата. Я сам первым защищаться стану. Не знаю, утвердят ли.

Коломнин непроизвольно хмыкнул, — представил себе безумца, решившегося проголосовать против переаттестации президента.

— Зря резвишься, — как всегда, внезапно рассердился Дашевский. — Это тебе не игрушки. Знаешь же, сколько народу против тебя настроено. Я, конечно, поддержу. Но — приготовь подробную концепцию, предложения по реорганизации служб. Чтоб соответствовать. Недели через две заслушаем.

— Вы что, из-за этого меня из Томильска выдернули?

— Из-за чего надо, из-за того и вызвал. Хамит еще президенту. В Томильск вернуться успеешь. Есть дела посрочнее.

Дашевский подскочил к монитору, склонился:

— Полчаса ни с кем не соединять.

Подсел, чем подчеркнул доверительность предстоящей беседы. По неуютной своей привычке заглянул в глаза, едва не протаранив Коломнина острым, словно карабельный таран, носом:

— Что у нас нового по Островому?

— По Островому?! — от неожиданности Коломнин смешался. Темы этой президент банка старался избегать, а если поминал, то не иначе как затем, чтоб съязвить по поводу паскудной, по его определению, работы Коломнинского управления.

За два года до того внезапно рухнул АМО — небольшой банчок, задолжавший «Авангарду» порядка трех миллионов долларов. Главной причиной краха стало воровство бывшего его президента Василия Острового. Наделав долгов, Островой подписал три платежки на общую сумму девять миллионов долларов, по которым деньги оказались переведены в Швейцарию на его личный счет. И вечером того же дня отбыл следом.

Опростоволосившиеся владельцы банка засуетились и даже подали иск к дезертировавшему президенту в суд Женевского каньона, успев заблокировать на его счету украденные средства. Но вернуть их без длительной судебной тяжбы было невозможно. Меж тем пробоина оказалась слишком велика для малюсенького банчка, и через короткое время АМО принялся стремительно тонуть.

Коломнин, узнавший о происшедшем ранее прочих кредиторов, бросился изучать баланс банка. Увы! Ничего хоть сколь-нибудь ценного он там не обнаружил. К тому же в отношении АМО вот-вот должны были начать дело о банкротстве. И тогда по закону даже то немногое, что можно было продать, растворилось бы в общей конкурсной массе.

Недолго думая, Коломнин сделал единственное, что успевал в таком цейтноте: договорился с владельцами и оформил задним числом договор, по которому банк АМО уступил банку «Авангард» в счет долга свои права требования к господину Островому. И теперь оставался последний способ вернуть безнадежно, казалось, потерянные деньги, — выбить их из пустившегося в бега банкира.

Вслед за тем Коломнин съездил в Генеральную прокуратуру и договорился о возбуждении уголовного дела против Острового по факту крупного мошенничества. Дело было поручено старшему следователю по особо важным делам Геннадию Волевому. С Волевым Коломнину приходилось сталкиваться и раньше при расследовании уголовных дел, когда сам Коломнин работал в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями МВД, а Волевой — следователем Московской прокуратуры. Взаимодействовали они с удовольствием: оба злые, дотошные, напористые. Потом жизнь разбросала: Коломнин вышел в отставку и поступил сначала в банк «Светоч», а после внезапного его краха в 1998 году, по рекомендации Ознобихина, — в «Авангард», Волевой — перешел в Генпрокуратуру. За дело Волевой взялся с азартом — как и многие другие, устал смотреть, как внаглую, безнаказанно растаскивают по мышиным углам то, что создавалось десятилетиями, — обескровливая страну. Перспектива затравить и отправить под суд крупного мошенника, укрывающегося за рубежом, его увлекла. Да и Коломнин загорелся. Для него здесь счастливо объединились интересы государства, на которое он проработал свыше пятнадцати лет, и нынешнего хозяина — банка.

Коломнин организовал визит Волевого к Дашевскому, во время которого стороны договорились о постоянном сотрудничестве: банк финансирует затраты на международный розыск, без чего нищая прокуратура не смогла бы даже командировать следователя за рубеж; а прокурорская сторона, хоть и негласно, постоянно информирует банк о всяком достигнутом результате. При этом Дашевский и Волевой пожали руки в подтверждение того, что любое серьезное решение будет приниматься только по согласованию с другой стороной и, ни в коем случае, не в ущерб ей.

Поначалу Дашевский горячо интересовался ходом следствия. Но все оказалось чрезвычайно непросто. Объявление в международный розыск через Интерпол, бесконечные согласования и утрясания с полицией других стран, где предположительно скрывался Островой, отнимали время, время и время. И хоть благодаря цепкости Волевого кольцо вокруг Острового сжималось, но и теперь — спустя два года — никто не мог бы сказать, чем все это закончится. Во всяком случае США для принятия решения о депортации затребовали такой пакет документов, что впору было открывать второе уголовное дело. Островой впрочем рисковать не стал и попросту перепорхнул в Венесуэлу, гражданином которой нечаянно оказался. Выругавшись, Волевой принялся за новые запросы. Не многим лучше обстояло дело и с гражданским иском. Банковские юристы, до того любившие помянуть недобрым словом неповоротливость российской юстиции, теперь, впервые столкнувшись с швейцарским правосудием, начисто исчерпали запас ненормативной лексики. Швейцарские адвокаты, представлявшие Острового, с милой непринужденностью раз за разом находили поводы для оттяжки слушаний. Ничтожные — по мнению российской стороны. Но — безусловно важные, по мнению суда. Так что слушания переносились и переносились. И всякий раз — на три-шесть месяцев.

А еще текли банковские деньги. И когда расходы приблизились к цифре сто тысяч долларов, оптимизм Дашевского рассеялся окончательно. И сам этот случай поминал он теперь на планерках в основном как пример бездарной траты банковских средств — ради удовлетворения личных амбиций некоторых горе-руководителей. Коломнин терпел, но — не отступался.

Правда, забрезжил наконец и свет в конце тоннеля. Настырный Волевой слетал в командировку в Венесуэлу и сумел как-то убедить местные власти начать процесс депортации. Но это опять же требовало терпения и времени. И веры в конечный результат. Чего у Дашевского больше не было. Так что прозвучавший неожиданный вопрос неотвратимо влек за собой приказ прекратить всякие действия по этому материалу, а убытки списать. Коломнин изготовился отчаянно защищаться.

— По последним данным Волевого, Островой по-прежнему в Венесуэле.

— Плевать я хотел на Волевого. Островой — в Швейцарии! — объявил Дашевский.

— В Швейцарии?! — Коломнин осекся. — Почему именно в Швейцарии? Да и как пролетел? Он же в розыске по Интерполу!

— Розыски, фигозыски! Ментовская болтовня и — пустой перевод банковских денежек. По поддельному паспорту. Вчера он вышел на Андрея Янко. Знаком с таким? — Конечно. Генеральный управляющий «Авангард финанс групп». Встречались как-то.

— Да. Наша дочерняя компания — форпост в Швейцарии. Островой хочет встретиться с кем-то из руководителей банка.

— Наверняка будет просить о мировой! Загнал, стало быть, его Волевой.

— Банк его загнал. Банк! И наши вбуханные деньги. Как думаешь поступить?

— Так что тут думать? Немедленно сообщу Волевому. Он выйдет на швейцарцев. Завтра же арестуют. Не позже чем через неделю будет сидеть в Бутырке… Что-то не так?

— Все не так, — выпуклые глаза Дашевского были исполнены демонстративного разочарования. В них читалось неприкрытое: « Ничего хорошего я о тебе, по правде, давно не думаю. Но — чтоб настолько?». — Ну, засунете вы его в тюрьму. Дальше что?

— Обработаем.

— Обработаем! — передразнил Дашевский. — Точно говорят: мент, он на всю жизнь мент. Тебе б куда-нибудь в молотобойню. Соображай! Сколько в прокуратуре заявлений набралось от других кредиторов? Не слышу?!

— Еще на пятнадцать миллионов.

— То-то. А у него на все про все девять лимонов арестовано. И кто сказал, что нам наши денежки выдадут, а других с носом оставят?

— У нас есть договор с прокуратурой.

Дашевский расхохотался.

— Да как только Островой окажется под замком, прокуратура и думать о всяких договоренностях забудет. И с удовольствием начнет «разводить» кредиторов.

— Я давно знаю Волевого. Он человек слова.

— О чем ты, Сергей?! — Дашевский с некоторым даже сочувствием заглянул в лицо подчиненному. — Кто такой этот Волевой? Обычный цепной пес!

Последние слова, как показалось Коломнину, он произнес с особым чувством, как бы перебрасывая их и на самого собеседника: «Знай свое место!».

— И не ему решать. А среди кредиторов есть не слабые людишки. Так что кому выйти на генпрокурора, чтоб похлопотать за свои денежки, найдется. И получится, как в беге, когда один «зайцем» тянет на себе всю дистанцию, а на финише первыми становятся другие. За его спиной отсидевшиеся. Так вот: я в бизнесе «зайцем» быть не желаю.

Дашевский в своей манере сделал неожиданную паузу, провоцируя тем ответную реакцию. Но Коломнин, понявший, к чему тот клонит, упрямо молчал.

— Завтра вылетаешь в Швейцарию, — жестко объявил Дашевский. — Визу по моему указанию уже оформили. Доверенность на ведение переговоров и подписание любых соглашений от имени банка — тоже. Янко организует встречу с Островым. Подлинники документов по АМО у тебя?

— Да, в сейфе, — неохотно подтвердил Коломнин. В свое время он категорически отказался передать их следствию. И даже пригрозил уничтожить в случае попытки выемки. Не передал как раз в силу того, на что намекал перед тем Дашевский: слишком велик был риск, что драгоценные доказательства окажутся «выкуплены» у кого-то из прокурорских начальников, имеющих доступ к делу.

— Захватишь с собой. Сколько нам на сегодня должен Островой?

— С учетом набежавших процентов и расходов — свыше девяти миллионов!

— Это он АМО столько должен. А мы в этом деле потеряли три.

— Но у нас права на все девять!

— Размечтался! Да он только потому и выходит на переговоры, чтобы оставшиеся деньги из-под ареста освободить. А иначе на хрена козе баян? Так что если с учетом расходов выбьешь три с половиной, считай, свою задачу выполненной… Почему не слышу вопросов?

— Не рискую.

— Банку позарез нужны деньги. Это ты понимаешь? Деньги! А не тешенное твое самолюбие, что человека в тюрьму загнал!

— У нас с прокуратурой договоренность — все делать вместе. Под ваше слово, между прочим. По мне слово президента банка стоит больше сиюминутной выгоды.

— Слово перед кем? И в чем?! — взвился Дашевский. — Это не мы перед прокуратурой в долгу. А она перед нами, — без наших денежек хрен бы у них вообще чего вышло.

— Так если мы Островому уличающие документы вернем, у них и так ни хрена не выйдет! А Островой, между прочим, в международном розыске. Взвесьте последствия: президент банка «Авангард», вступающий в сговор с международным мошенником. Не боитесь на минуточку, что информация просочится?

— Эк куда тебя понесло! Причем тут президент? Я с ним встречаться не собираюсь. Документы ты передашь. Ты же и озаботься, чтоб огласки не произошло. Не нравится мне твое настроение, Сергей. Или запамятовал про девяносто восьмой? Когда ваш хваленый банк «Светоч» рухнул, сколько тогда сотрудников на улице оказалось? И ты бы мог среди них быть, если б я тебя не подобрал. А подобрал потому, что наслышан был о твоей супернадежности. Знал, что в любом деле на тебя опереться смогу. Так вот, не забыл пока, кому служишь?

В голосе Дашевского появилась та испытующая вкрадчивость, которая была хуже открытой холодности.

Коломнин промолчал. Скверно было у него на душе. Будто схватили эту душу за несуществующие ноги, привязали к двум коням и рвут в стороны.

— Так что? Или — другого посылать?.. — острый нос Дашевского вновь едва не ткнулся в его лицо, будто обнюхал. Что-то учуял. С тяжким вздохом возложил он руку на плечо упрямого подчиненного. Взвинченность разом спала, голос сделался тих и доверителен. — Я что, Сережа, о себе хлопочу? Вспомни про то, о чем в девяносто восьмом говорили, — какое дело делаем. Какую махину поднимаем! Сколько людей нам доверилось. Потому говорил и говорю: что выгодно банку, то для всех нас и есть истина. Что касается чинуш из прокуратуры — плюнь и забудь! Это они с виду такие правильные. На деле только и рыщут, кому бы подороже продаться. А дружка твоего Волевого, чтоб не больно переживал, давай подберем. Должностенку подыщем. Хоть приоденется. А то я обратил внимание, у него аж локти на пиджаке протерлись. Так что? По-прежнему в связке или?..

— Ладно. Раз нужно для банка, сделаю, — Коломнин поднялся.

— И — славно! А то я было обеспокоился, — Дашевский положил ладонь на напрягшуюся руку начальника УЭБ и, как прежде, доверительно похлопал. — Ни пуха ни пера. По результатам звони. — На мне еще «Нафта», — напомнил Коломнин.

— Вернешься в Томильск, как в Женеве закончишь, — безразлично отреагировал Дашевский. Мысли его в эту минуту были заняты другим. — И — вот что! Если уж совсем заупрямится, уступай до трех. Три лучше, чем ничего.

Коломнин кивнул несколько вымученно.

У двери, припомнив о чем-то, обернулся внезапно и — наткнулся на обжегший неприязненный взгляд.

В приемной Коломнина поджидала холеная сотрудница из отдела загранкомандировок. — Пожалуйста, ваши документы. Вылет завтра с утра из VIP-зала, — обычно высокомерно-сдержанная, на этот раз она просто-таки излучала приветливость, что объяснялось чрезвычайно просто: указание оформить командировку, полученное непосредственно от президента банка, было знаком особой приближенности командируемого.

Коломнин глянул на часы. Сегодня рано утром он позвонил жене. И та как-то очень споро, без эмоций согласилась встретиться в шестнадцать часов в райсуде — чтобы совместно подать заявление на развод. Следовательно, в его распоряжении оставалось вполне достаточно времени доехать до управления и проверить, как идут без него дела.

Первое, что заметил поднявшийся на этаж Коломнин, была нахохлившаяся возле его кабинета нескладная фигура. При появлении начальника УЭБ фигура подскочила над стулом и обернулась Пашенькой Маковцом.

— Сергей Викторович! А я вот вас поджидаю, — поспешно сообщил он.

— Вижу!

— Хотел бы первым доложить. Думал даже в аэропорту встретить. Тут без вас события произошли.

— Да. И какие же? — Коломнин пропустил его в кабинет.

— Я, пока вас не было, кредитные дела изучал. Как вы велели. И вдруг по одному «висяку» обнаружил просто «шоколадную» развязку. Сначала сам не поверил. Я вам сейчас покажу, — Пашенька, волнуясь, принялся дергать молнию на папке.

— Погоди, — Коломнин набрал телефон Лавренцова, пригласил зайти.

— Лавренцову я докладывал. Но он, понимаете, как обычно, — давай попозже. Ну, я раз позже, два. А там требовалось срочно. День-два потеряешь и — все. И вас нет. Пришлось к Ознобихину обратиться. Клиент-то его. Стал объяснять. Он-то как раз сразу въехал. Возбудился, потащил к Дашевскому, — Пашенька сделал виноватую паузу. — Я и то ему говорю, неудобно через голову Сергей Викторовича-то. А он…

— Понятно. Стало быть, силком затащили, — во всем суетливом облике Пашеньки проглядывала такая растерянность, что раздражение Коломнина как-то схлынуло. — Ладно, иногда для дела бывает необходимо и через головы вопрос порешать. Все сообщил, что хотел?

— Не-кка, — Пашенька быстро, как-то по-детски замотал головой. Массивные очки поползли по потной переносице вниз и застряли на «башмачке», венчающем кончик узкого, в прожилках носа. — Меня Дашевский в ваши замы назначил.

Он безысходно вздохнул.

— Я как бы возражал. Но с президентом разве поспоришь? Вы ж его знаете. Или, говорит, соглашайся, или выгоню. Вообще-то как скажете. Я, собственно, вас ждал. В приказе еще не расписывался. Так что если вашего одобрения не будет, откажусь. Вы не думайте, я ведь помню, кто меня сюда взял и кому чем обязан.

Коломнин склонился над ящиком стола, чтобы не выдать невольное облегчение, — худшие опасения не оправдались. Просто толковый мальчишка блестяще справился с первым же поручением. А то, что его втемную решили использовать в очередной, затеянной против Коломнина интриге, — так это вопрос не к нему.

— Лавренцов знает?

— Да, — капелька пота на носу перевалила через «башмачок» и нависла над полом.

— С приездом, Сережа, — в кабинет бодро ввалился Лавренцов. Поймав вопросительный взгляд Коломнина, усмехнулся, — Да в курсе, в курсе. И, знаешь, может оно и к лучшему. Пусть теперь пацанье побегает. Он снисходительно шлепнул по затылку поднявшегося при его появлении Маковея. — Начальник, мать твою! А мне в информационном центре даже спокойней. И работа попривычней — считай, тот же штаб.

— Ну, раз штаб, то и приступай, — Коломнин кинул через стол несколько чистых листов. — До моего возвращения необходимо подготовить концепцию новой организации работы по возврату банковской задолженности. Записывай!

Он поднялся, оглаживая руки, прошелся по кабинету:

— Главная на сегодня проблема этого участка — в разобщенности служб. Каждая сама по себе. И никто ни перед кем не отвечает. Поэтому необходимо создать единый кулак. Назовем его проблемный департамент. В центре — мы. Здесь же — отдел залогов. Сюда же — изымаем из юруправления группу из трех-четырех юристов, — оформление договоров, судебные иски. Отдельно — кредитное подразделение из пяти-шести человек. И все — под одним началом. Далее: как только кредит становится проблемным… Признаки проблемности распишешь, мы их сто раз проговаривали.

Лавренцов, не отрываясь, кивнул.

— Тут же через кредитный комитет материалы забираем себе и начинаем по ним работать. Так, как считаем нужным. Главное, мы становимся самодостаточными. Никого ни о чем в банке не надо просить. Не с кем воевать. Не отвлекаясь на склоки, делаем свое дело. Как?

Последнее было обращено к Маковею, слушающему с откровенным восхищением.

— Здорово! — выдавил Пашенька. — Я тоже в этом направлении подумывал. Но пока не так детально…

— Раз в этом же, значит, сработаемся, — Коломнин ткнул пальцем в исписанный Лавренцовым лист. — Одновременно подготовишь положение, распишешь структуру. Штатную положенность. Этому штабиста учить не надо?

— Сделаю, — воодушевленно подтвердил Лавренцов. — Это дело по мне. Когда должно быть готово?

— Я опять улетаю — на полторы-две недели. Но подготовить необходимо не позже, чем через пять дней. Гляди — не заволокить. В банке начинаются конкурсы на замещение должностей. Так чтоб не опозориться.

— Считаю, последнее дополнение излишним и даже отчасти оскорбительным, — Лавренцов поднялся, подняв тем и Маковея. — Когда я тебя подводил?

« А когда ты не подводил?» — подумалось Коломнину. И от этой мысли сделалось как-то тревожно. Он ткнул пальцем в Маковея.

— Если что, поможешь. Считай, первое поручение как моему заму.

— Ноу проблем, — вид у Пашеньки был возбужденно-приподнятым. Похоже, от этой встречи ждал он куда больших неприятностей.

К нарсуду Коломнин подскочил «на флажке». Паркуясь, заметил, как со стороны метро торопливо подошла жена. Стояла очередная оттепель, и тем не менее Галина была в короткой шубке, подчеркивавшей нерасплывшуюся фигуру. А вот голова оказалась прикрыта лишь тонким шарфиком, небрежно накинутом на свежую завивку. И все-таки бесчисленные ранние морщины на помятом лице проступали сквозь густой слой косметики. В этих потугах стареющей женщины выглядеть привлекательно в день развода было что-то смешное и трогательное одновременно.

При виде выходящего из машины мужа Галина демонстративно глянула на часики.

— Может, в банке и принято заставлять женщин ждать по пятнадцать минут. Но вообще-то это не по-мужски.

— Извини, постараюсь, чтоб больше не повторилось.

— Да уж постарайся. Не так много осталось.

— Так что, пойдем? — знакомая желчь разом смела вознишее чувство жалости.

— Не терпится! Отдышись сначала. Да и вообще, — Галина с демонстративным состраданием оглядела мужа. — Какой-то у тебя вид зачуханный. Побрит плохо. Брюки жеванные. Что ж не смотрят за тобой?

— Некому смотреть, — напоминать, что прежде жена и вовсе не обращала на его вид никакого внимания, было бы не к месту.

— Правда?! — невольно вырвалось у нее. — Впрочем это теперь не моя головная боль. О дочери не хочешь спросить?

— Конечно. Как она?

— Во-во. Не напомнила бы, так и не спохватился. Вот она и есть, вся твоя любовь. Только сюсюкать силен. Так вот плохо ей, безотцовщине! Вчера тройку по алгебре притащила.

— Тройки и раньше случались.

Взгляд, которым смерила его жена, недвусмысленно говорил: те тройки ничего общего с этой, безотцовской, не имеют. Она заметила, как напряглись скулы на его лице, и, понимая, что порог терпения пройден, поспешно, на одном дыхании выпалила:

— А я на работу устроилась. Старшим юрисконсультом в строительную фирму. Хорошие деньги предложили. Хоть среди людей. А то, кроме кухни да стирки, ничего не видела…Спрашивает она у меня, когда папа приедет. Папу ребенок хочет. Не знаю, что и ответить. Может, и впрямь попробуем еще раз?…Все-таки двадцать лет позади. Да и людей смешить…

Она сбилась и, не замечая, принялась слизывать тщательно наложенную помаду.

Коломнин смешался, как бывало всегда, когда жена на короткое время избавлялась от привычного язвительного тона.

Мелодия телефонного звонка оказалась более чем кстати.

— Слушаю, — произнес он, глазами извинившись перед Галиной.

— Сережа! Сереженька! — послышался всполошный голос, от которого у него разом защемило внутри. — Я только сейчас узнала. Но как же так — уехать, даже не простившись?!

— На самом деле меня срочно вызвали в банк. И потом — ты же, насколько помню, сама меня выпроводила.

— А ты уж и воспользовался поводом. Дурашка! Разве можно так сразу слушать женщину? Только если хочешь оскорбить ее повиновением. Приехал, взбудоражил и смылся. А что теперь я? Ты подумал?

— Через два-три дня вернусь, — коротко бросил Коломнин. Только теперь он заметил недобро прищурившиеся глаза жены.

— Это ваше авторское право, — отреагировали на том конце трубки. Коломнин невольно улыбнулся: даже на расстоянии он угадывал поджатые обидчиво губки. Но голос впрочем стал много спокойней.