— Да не компаний, — перехватил инициативу Хачатрян. — Почти вся задолженность у одной фирмы — некто «Руссойл». Я об этом долге давно знаю.

— Давно он знает. И молчит. Тоже мне партизан!

— Потому и молчу, что говорить не о чем! Помните, может быть, «Паркойл» года три назад организовал для «Нафты -М» кредит? Еще в газетах писали…

— Да, это сразу резко увеличило ее цену, — припомнил Коломнин. — И деньги эти не возвращены?

— Здесь-то как раз время терпит: давались они на десять лет. Тут другая фишка, — Хачатрян потрепал свой увесистый нос. — Живых денег «Нафта» не получила. «Паркойл» пожертвовал в ее пользу нефти на сорок миллионов долларов. Эту нефть надлежало продать, а деньги пустить на обустройство месторождения.

— Тоже помню.

— Так вот в договоре было забито условие, что продаваться нефть будет не напрямую «Нафтой», а по ее поручению торговать ею станет некая компания «Руссойл». Схема простая: компания-посредник продает на сторону, а деньги, за вычетом маржи, передает «Нафте».

— А маржа оседает в собственных карманах?

— Само собой, — удивился вопросу Хачатрян. — Такой бизнес. — Та же схема, что у «Газпрома» с «Итерой», — напомнил о себе Богаченков. — Но, между прочим, поначалу «Руссойл» эти обязательства вроде выполнял. Худо-бедно, но пятнадцать миллионов долларов в компанию поставил.

— А последующие двадцать пять?

— Как отрубило.

— Может быть, «Паркойл» перестал отпускать нефть?

— Да нет, — Богаченков извлек какую-то новую справку. Сверился. — Судя по переписке, «Руссойлу» как раз было отпущено все сполна. А вот он уже деньги за проданную нефть заиграл. — И что? Никаких исков не подавалось?

— Ни малейших следов. Как будто так и надо, — Богаченков принялся укладывать документы в папочку. — Кстати, до истечения срока исковой давности по долгам «Руссойла» осталось меньше трех месяцев. Если «Нафта» за это время не заявит иска, считайте, долг списан. Что называется, пустячок, а приятно.

— А как бы сейчас эти двадцать пять миллионов решили проблему, — мечтательно промурлыкал Хачатрян.

— Не с кем решать, — вернул его на землю Коломнин. — «Руссойл» этот наверняка — обычная «бумажная» однодневка, специально созданная, чтоб откачать на сторону денег. Скачали и — рассыпались. Похоже, и сам Фархадов поучаствовал.

— Нэт! — с внезапной горячностью возразил Хачатрян. — Фархадов не мог!

— Почему собственно?

— Я говорил, у него идея фикс: запустить месторождение. Я потому на него и поставил! Мамой клянусь, не мог!

— Тогда почему не взыскивает?!.. То-то. Или о сроках не помнит?

— Может, и не помнит.

— А если не помнит, так и вовсе ставить не на кого.

Решительным жестом пресек попытку возразить:

— Аут, господа хорошие, обсуждать, вижу, больше нечего. Придется немедленно начинать взыскание долгов. Будем описывать все, что только можно распродать.

— Но вы же понимаете, что продать это за реальную цену невозможно! — безысходно вскричал Хачатрян. — Не разбирать же буровые!

— Если понадобится, так и разберем. Передо мной четкая задача — вернуть банку его деньги. А там — хоть трубы на металлом!

— Вы вообще соображаете?! — Хачатрян аж икнул. — Буровую на металлом?

— Это ты мне?! — разозлился Коломнин, и без того чувствовавший себя неуютно. — Это я, что ли, довел ситуацию до полного развала? Это я, выдав за здорово живешь пять банковских миллионов, не удосужился обеспечить контроль?! Надо же — ему, видите ли, неловко было у должника спросить, как тот распорядился полученными денежками? Нефтяников, душевно ранимых, обидеть боялся?! Это я на прямую фальсификацию пошел, фиктивные залоги приписав?

Тяжелая голова Хачатряна склонилась к груди, будто бутон на надломившемся стебле.

— Заигрался ты, Симан. Вот результат. А теперь выбирать не из чего. Если мы сегодня первыми не начнем взыскивать, завтра нас опередят остальные кредиторы. Особенно, если за всем этим в самом деле стоит чей-то интерес! Конечно, своего не вернем. Но в такой ситуации хоть шерсти клок. Так что обеспечь три билета на Москву. Летишь с нами. Сразу по прилете — докладываем Дашевскому. И — готовим исполнительные процедуры.

— Встретьтесь хотя бы с Фархадовым перед отлетом! Долг вежливости.

— Зачем?! Рассказать ему в милой беседе, что мы собираемся его уничтожить? Если это и вежливость, то очень по-восточному. А мне наоборот важно, чтоб о принятом решении до последнего момента никто не догадывался. Так что с утра сам ему позвонишь, скажешь: улетаем в Москву совещаться. И прочие ля-ля. Да гляди, чтоб никакой утечки информации! — он глаза в глаза жестко встретил негодующий взгляд Хачатряна. — Эх, Симан, Симан! Вот что бывает, когда хочется много и сразу. Сколько людей вокруг проекта этого кормится. Сколько планов, сколько семей отстроилось. И все теперь псу под хвост пустить придется. Пошли, Юра!

И они вышли, даже не попрощавшись с понурым хозяином кабинета: судьба его виделась предрешенной.

Едва Коломнин и Богаченков вошли в холл гостиницы, как из кресла в глубине вестибюля поднялась женщина в распахнутой собольей шубе и свободной походкой направилась к вошедшим. С томлением Коломнин узнал в ней Ларису.

— Здравствуйте, Лариса Ивановна, — Богаченков запунцовел. — Вы ко мне? Наверное, что-то срочное?

— И очень, — она подошла к Коломнину, с проскользнувшим озорством провела рукой по небритому подбородку. — Нам надо поговорить.

Коломнин беспокойно огляделся, обнаружил заинтересованный взгляд портье.

— Прошу вас, — подчеркнуто официально он протянул руку, пропуская ее вперед, к лифту. По правде с трудом скрывая изумление от внезапного превращения пугливой невестки в эту решительную женщину.

— Я тогда, если что, у себя, — пролепетал Богаченков.

По закону подлости, едва выйдя из лифта, натолкнулись они на молоденькую горничную, которая как раз оправляла прическу перед зеркалом. Завидев их, она, не оборачиваясь, внимательно, припоминающе оглядела Ларису.

В номере Лариса небрежно сбросила шубку на тумбочку, шагнула к нему:

— Господи! Что за вид?

— С чего бы такое превращение? Или все-таки… — Коломнин задохнулся. — Лоричка, ты решилась?!

— Соскучилась.

— А… еще?

— Еще тоже есть. Но это подождет, — прижавшись, пробормотала она. — Если, конечно, ты не настаиваешь.

Он не настаивал.

За окном завывало. Коломнин с томлением и грустью смотрел на вернувшуюся из ванной посвежевшую женщину.

— Значит, нет? — еще раз переспросил он, ни на что не надеясь.

— Не могу. Его сейчас бросить, как предать.

«А меня?» Коломнин представил такую же вьюгу где-нибудь на окраине Москвы и себя, одного, неприкаянно слоняющегося по снимаемой, куце обставленной квартирке, — ее поиском по просьбе Коломнина занимался Седых.

— Стало быть, зашла попрощаться? Спасибо, хоть этого не побоялась.

— Кушайте на здоровье, — она прикрылась иронией. — Нам надо поговорить, Сережа. Я о компании.

— Компания у нас и впрямь хоть куда подобралась. Я, ты и старик Фархадов. По-моему, это что-то новое в любовном треугольнике.

— Тогда квадрат. Еще моя дочь. Пожалуйста, не надо, Сережа. Быть злым тебе не идет.

Коломнин почувствовал справедливость упрека. В своем стремлении выдернуть ее из привычного, комфортного мира он стал чрезмерно нетерпелив и нетерпим. Почему-то уверенный, что с ним ей будет заведомо лучше. Между тем перед ним сидела холеная, привыкшая к роскоши женщина. Одеваемая, будто кукла Барби. Правда, и предназначенная, подобно Барби, сидеть дома на почетном месте. Но, очевидно, и в этом можно найти свою, затягивающую прелесть. А что взамен предлагал он?

— Я не о том, дурачок, — она без труда разгадала его мысли. — Я уже просила: пожалуйста, не торопи, мне действительно очень трудно. Я, если хочешь, сильно увлечена тобой. Но — полюбила ли? То ли это? Прости, но мне часто вспоминается Тимур. И тогда — я не знаю. А здесь вокруг — все им дышит.

— Да, как на кладбище.

— Ты все-таки стал недобрым, — она, стараясь сделать это незаметно, скосилась на часики. Расстроенный Коломнин понятливо поднялся. — Нет-нет, Сережа, мы обязательно должны переговорить о «Нафте». Что вы решили?

— Хоть ты-то не мучай! Ведь сама видела цифры. Компания перегружена долгами. Строительство трубы по существу приостановлено. Банковские деньги, извини за сленг, раздрючены. И при этом самой «Нафте» задолжала примерно те же деньги какая-то пустышка, с которой и получить нечего. Это ж надо было ухитриться!..

— Не пустышка, Сережа! Я собственно с этим и приехала. Вот! — она извлекла из сумочки перегнутую пачку документов. — Последовала твоему совету и потребовала в отделе ценных бумаг предоставить мне все данные о наших участиях.

— И?..

Лариса хотела что-то пояснить, но, наткнувшись на скепсис в лице Коломнина, суховато протянула документы. — Просмотри сам. Нужное я выделила.

Коломнин подтянул первый лист, поименованный «Участие компании „Нафта-М“ в уставном капитале других структур», намереваясь пробежать полученное по диагонали. Но в глаза бросилась отчеркнутая строчка — ООО «Руссойл» (Гамбург) — 26 %.

— Это что, тот самый должник?

— Именно, дорогой мой. Ладно, не трать время, — Лариса, перегнувшись, отобрала у него бумаги. — Здесь ты все равно многого не увидишь. Поэтому послушай меня. Все-таки времени даром не теряла.

Это оказалось правдой. Из того, что удалось выяснить Ларисе, стало ясно: когда «Паркойл» принял решение предоставить «Нафте» крупный товарный кредит, одновременно, по предложению Гилялова, в Европе была создана трейдерская компания. Цель традиционная для компаний такого рода — реализовывать оговоренные объемы нефти на Запад, а деньги за вычетом комиссионых передавать «Нафте-М». А дабы Фархадов не нервничал, что деньги проходят через чужие руки, Гилялов предложил разделить Уставный капитал «Руссойла» на четыре части: по 26 % — «Паркойлу» и «Нафте-М» и по двадцать четыре — двум иностранным офшорным компаниям, созданным менеджерами «Руссойла».

— Почему же тогда через два года «Руссойл» перестал платить, а Фархадов все это «проглотил» и даже не пытается получить свои деньги, которые ему просто позарез нужны? — задал Коломнин вопрос, ответ на который сам безуспешно пытался найти. Лариса безысходно промолчала. — То-то что. А если бы он действительно хотел запустить месторождение, так не прятал бы от нас эти бумажки.

— Он хочет. Я тебе клянусь, Сережа! Есть вещи, которые обычной логикой не объяснить. Салман Курбадович, он, понимаешь ли, бешено гордый. Он просто не может не быть первым! Не может признать, что в чем-то не разбирается.

— Другими словами, он не управляет компанией.

— Это так, — Лариса кивнула. — Потому он вынужден на кого-то ставить. Пока был Тимур…

— Тимура нет, Лоричка. Прости, конечно. Но банковские деньги — это не мои. И даже если бы я захотел…

— А ты захоти! Просто захоти помочь!

— Лариса, солнышко. Прости, но разговор на уровне бреда. Ведь это я могу задать тебе встречный вопрос: почему ты, близкий Фархадову человек, — экономист, между прочим, — сама его не подперла. И только теперь, когда ситуация стала безвыходной, удосужилась изучить состояние дел?

— И опять ты прав. Я слишком ушла в свои проблемы. Но сейчас вопрос не в том, кто виноват, а в том, как спасти «Нафту». Если хочешь, это вопрос и нашего с тобой будущего. Есть две вещи, которые я хочу довести до конца…

— Выяснить, кто убил Тимура.

— И добиться, чтобы «Нафта» стала прибыльной компанией. А уехать с тобой, когда компанию станут описывать, значит, предать и его, и…

— Память Тимура. Ларочка, я ценю твои высокие побуждения. Но все это запоздало года на два. От нас с тобой больше ничего не зависит. Банк станет добиваться своих денег любой ценой.

— А если бы я тебе сказала, что есть пять миллионов, которые мог бы забрать твой банк, не уничтожая компанию, ты бы согласился?

— Если бы это были реальные деньги? Конечно. Ты что думаешь, мне самому по душе все это гробить?

— Тогда — деньги есть! — с некоторой торжественностью произнесла Лариса, одновременно чисто по-женски оценивая произведенный эффект. Эффект, впрочем, не был оглушительным: Коломнин, боясь ее обидеть, отмолчался. — Не веришь, да? Между прочим, мне это в отделе ценных бумаг сказали. Компания «Руссойл»…

— Вы хотите предложить банку самому взыскать ваш долг с мифического «Руссойла»?

— Нет! И не мифического вовсе. Перестань наконец перебивать женщину! Мне и так непросто. Так вот, у директора «Руссойла» сохранились мощные связи, и все эти годы он активно работал сразу с несколькими российскими экспортерами. И там накопилось…

— Можно себе представить. Одних ваших украденных двадцати пяти миллионов долларов…

— Не это сейчас важно. «Руссойл» по германскому законодательству обязан каждый год подводить итоги и принимать решение о выплате акционерам дивидендов. Решение принимается простым большинством голосов.

— И что?

— Наши девчонки из отдела ценных бумаг говорят, что дивиденды еще ни разу не выплачивались. Им каждый год из «Руссойла» копии балансов и протоколов присылают. Наверное, в Германии так положено. — И кто от вас участвовал в собраниях?

— Никто. Так вот за эти пять лет, по грубым подсчетам, на наши акции накопилось почти одиннадцать миллионов марок. Это порядка семи миллионов долларов. И — нам пришло извещение, что через десять дней в Гамбурге как раз состоится годовое собрание акционеров. Ты понимаешь?!

— Едва ли. Похоже, я вообще перестаю что-либо понимать. Есть компания-должник, имеющая, как выясняется, деньги. И к тому же зарегистрированная в Германии, то есть находящаяся под жестким государственным контролем. Есть два главных акционера: вы и могучий «Паркойл». Так чего проще: вместе сгонять на собрание, принять решение о выплате дивидендов, а заодно разобраться с другим сущим пустячком — двадцатипятимиллионным долгом? А, Ларис? Или сделать это Сарман Курбадовичу тоже гордость не позволяет? И что это за гордость такая?

— Во-первых, у «Паркойла» больше нет акций.

— Н-не понял?

— Я сегодня дозвонилась к ним. Говорят, кому-то продали.

— Миленькое дельце. А сами-то вы почему в собраниях этих не участвуете? У вас же блокирующий пакет.

Лариса смутилась:

— Салман Курбадович запретил. У него плохие отношения с Бурлюком.

— Фантастика! — Коломнин аж головой замотал. — У Фархадова не сложились отношения с каким-то Бурлюком. И поэтому «Нафта» позволяет себя за здорово живешь обкрадывать…Погоди, с кем?!

— С Бурлюком, президентом «Руссойла». Я разве не говорила? В советское время работал в минтопе. Сейчас живет в Гамбурге. Что с тобой, Сережа? Вы что, знакомы?

— Иван Гаврилович?

— Иван?.. — Лариса быстро сверилась с текстом присланного приглашения. — Да, наверное, — стоит «И.Г.».

— Вот уж подлинно тесна Европа. Трем русским разминуться негде, — пробормотал ошарашенный Коломнин. — Да, так ты, помнится, что-то хотела предложить?

— Попросить. Узнай через свои каналы, кому «Паркойл» продал акции «Руссойла». Мы бы могли с теми, кто купил, договориться по поводу голосования. Наверное, семь миллионов долларов им тоже не лишние.

— Наверняка.

— Так ты смог бы их найти?

— Пожалуй, — подтвердил Коломнин. — И даже гораздо быстрее, чем ты думаешь.

Он доподлинно припомнил разговор о голосовании между Янко и Бурлюком. Что ж, бывают сюрпризы и приятные. Неясным, правда, оставалось, как эти акции оказались в системе банка и почему записаны они на «Авангард финанс». Но главное сейчас, что они есть. И они подконтрольны. А, стало быть…

Он возбужденно заходил по комнате. Засмеялся, увидев, что Лариса, перепуганная внезапной переменой в его настроении, настороженно всматривается в его лицо. — Что ты меня сверлишь, друг мой Лара? На самом деле, как ни странно, все хорошо под нашим задиаком. Правда, пока это так… эскиз к портрету. А вот чтоб его написать… Словом, мне нужен срочный разговор с Фархадовым. Без Мамедовых, Мясоедовых, прочих «едовых». Я, он и — желательно -ты. Договаривайся на утро.

— Сережа, но как ты себе это представляешь? — Лариса растерялась. — Что я скажу? Чем объясню?

— Ты хочешь, чтоб я тебя научил, как объясняться с собственным свекром? Найдешь, думаю, предлог. Будет встреча, будет шанс договориться. Нет? Стало быть, увы. Попробуй как-нибудь. Сейчас не время для тотальной конспирации.

Глаза Ларисы сузились. Она шагнула к телефону. Прежде чем он успел отреагировать, набрала номер:

— Салман Курбадович, это Лариса… Да, да, все в порядке…Уложили? Спасибо… Я? В «Ройяль отеле». Только что встретилась здесь с господином Коломниным. Он завтра собирается улетать…Давайте об этом после. Салман Курбадович, он просит о срочной встрече. Речь идет о позиции банка в отношении «Нафты». Пожалуйста! Я — тоже прошу.

Раскрасневшаяся, прикрыв глаза, она стояла у прикраватной тумбочки. Даже до Коломнина доносилось из далека невнятное похрипывающее бурление.

Наконец Лариса положила трубку, взялась за сумочку:

— Поехали!

— Но…Как ты теперь объяснишься?!

— А это не твоя забота. Как ты говоришь, не время для конспирации. Едем же! Он старый человек и привык рано ложиться спать.

Такси подъехало к трехэтажному, огороженному решеткой коттеджу. При виде показавшейся из машины Ларисы калитка автоматически отворилась, — за входом осуществлялось видеонаблюдение.

Также беззвучно раскрылась резная дубовая дверь, за которой, отделенные стеклом, сидели двое охранников.

Дом спал. Сам Фархадов в пуловере и пижамных брюках поджидал их в каминном зале. Стрельнул недовольным взглядом из-под косматых бровей по невестке, будто снайпер из-за укрытия, хмуро поздоровался с нежданным гостем.

— И что за спешка? Кофе? Чай?.. Лариса!

— Да, да, я приготовлю, — Лариса поспешно двинулась вглубь дома.

— Как впечатления от меторождения?

— Видно, что дело всерьез начиналось, — Коломнин по знаку хозяина погрузился в глубокое кресло у журнального столика, в котором тут же и утонул. Сам Фархадов уселся подле, на жестком маленьком диванчике.

— Дело — да. Это главное, — Фархадов словно не обратил внимания на двусмысленность похвалы. Пожевал выцветшими губами. — Ради этого и бьюсь. На отдых бы пора. Заслужил как будто. Да и ресурс выработан. Но — как оставить? И на кого? С сыном начинали. Вот доведу до конца и тогда уж… Так что хотел?

«Для начала — пересесть», — едва не брякнул Коломнин. Он уже понял отработанный трюк Фархадова: гость, углубившийся задом в податливую кожу дивана, с безвольно задранными кверху коленями и обнажившимися носками (слава Богу, надел свежие), и парящий где-то ввысях хозяин, — словно коршун над добычей, — какой после этого разговор на равных?

Поерзав, переместился на краешек кресла. Прямо встретил снисходительный взгляд полубога, снизошедшего до разговора со смертным. Времени для политеса не оставалось.

— Салман Курбадович, могу я говорить откровенно?

— Ты с этим пришел. Говори, — в глубине насмешливого взгляда угадывалась тревога.

— Мне действительно очень симпатично то, чем вы занимаетесь.

— Вот как? То есть вам симпатично? — съехидничал Фархадов. — Высокая оценка.

— Но я вынужден вас спросить: чего вы добиваетесь, Салман Курбадович?

— Что-с?!

— Нам удалось изучить — правда, очень поверхностно — финансовое положение компании. — Ну-с, поздравляю.

— Да не с чем. Это — полный крах!…Только прошу, дайте высказаться! За два года компания обросла долгами на десятки миллионов долларов. И отдавать нечем. Нечем, дорогой Салман Курбадович. Это-то вам должно быть известно. Все надежда на то, чтобы пробиться к узлу учета. Но — на трассе, как выясняется, конь не валялся.

— Мы вошли в сложный таежный профиль.

— Да бросьте вы! — вскричал, вскакивая, Коломнин, так что рот Фархадова от изумления приоткрылся, а вошедшиая Лариса едва не выронила поднос. — Скажите честно, когда вы сами в последний раз были на буровых?

Лицо старика стремительно обросло пятнами.

— Салман Курбадович не может сейчас ездить, — поспешно, с плохо скрываемой укоризной ответила за него Лариса. — Врачи категорически запретили летать… Временно, конечно.

— Извините за бестактность, — Коломнин изобразил что-то вроде легкого поклона. — Это я к тому, что разговоры насчет всяких там сложностей — брехня. Вам врут. Щадят, наверное. Но трассу забросили. И это есть факт! Вас элементарно водят за нос.

— Да ты! — губы Фархадова задрожали, острые пальцы впились в подлокотник дивана. — С кем разговариваешь, мальчишка?! Фархадова вся Сибирь! Весь мир знает. А ты против меня — наперсток!

— Вот и хочу, чтоб великий путь не завершился кляксой, — тихо, на контрасте проговорил Коломнин.

Воцарилась внезапная тишина. По глубоким морщинам заструился пот, — Коломнин попал снайперски точно. И хоть и жаль стало растерянного старика, нельзя было не использовать ситуацию.

— Вам известен реальный объем долгов? Знаете ли вы, что строители полгода не получают зарплату? Что подрядчики не подают в суд только потому, что боятся лишиться последнего фронта работ? А деньги от добычи газоконденсата, что прежде, при Тимуре, шли на экстренные платежи и поддерживали строительство трассы, теперь элементарно разворовываются.

Испуганная Лариса шагнула к свекру, успокаивающе положила ладонь на плечо. Но это было излишне. Фархадов оправился. Укрыл гневный взгляд под густые ресницы, как прячут в ножны клинок.

— Да, мне непросто сейчас управлять процессом так, как раньше, — тяжело признал он. — Но рядом есть надежные люди. Друзья, родственники. И они делают то, что умеют. И как умеют!

— Друзья! Родственники! — с горечью повторил Коломнин. — Дорогой мой, разуважаемейший Салман Курбадович! Вы будто задержались где-то в начале девяностых. Тогда все точно так и рассуждали: самое надежное — это с друзьями. Пока разборки не начались. И между прочим, первых киллеров друзья на друзей заказывали. Да и не это сейчас главное. Очень похоже, что компанию вашу кто-то умышленно долгами обложил, чтоб потом задешево под себя скупить.

— Кого скупить? Меня? Фархадова?! Пусть только кто попробует. Да по моему зову вся нефтянка на помощь слетится. Кругом, куда ни глянь, мои воспитанники.

— Вот кто-то из них и точит зубы на местрождение, — сбил его порыв Коломнин. — Тем более теперь, когда выяснилось, какие здесь роскошные пласты газоконденсата. Впрочем, если готовы отдать?..

— Отдать?! Мое это все! И вот их теперь, — Фархадов ткнул пальцем в Ларису. — Внучке все передам. Не для того мой сын погиб, чтоб теперь, стало быть, в чужие руки…Тебе, впрочем, разве понять!

— Как не понять? Как раз потому и здесь, что того же хочу, — чтоб дело ваше не разграбили. Только ситуация больно хреновенькая. У банка зависает пять миллионов кредитных денег. И отдать неоткуда. Да еще столько же нужно, чтоб дотянуть «нитку» до магистрали. А остальные кредиторы наготове стоят. Тут тенденция простая, как у голодных крыс: один подаст иск и — вся стая кинется. Все обгладают. Готовы обсудить?

Тяжким было молчание Фархадова. Гордость боролась в нем с безысходностью.

Лариса обошла диванчик, опустилась перед ним на колени, заглянула снизу вверх:

— Салман Курбадович! Голубчик. Ради Бога! Это последний шанс. Банк на сегодня наш союзник. Все зависит от него. Ведь в самом деле, если только слух пойдет, что Фархадов рушится и… вы ведь умница, все понимаете. Ведь сколько сделано, сколько Тимур сюда вложил. А?

Коломнин отхлебнул кофе. Потянулся к огромному бокалу чая, приготовленному для хозяина.

— Сколько вам положить сахару? — между прочим поинтересовался он.

— Две ложки.

Коломнин сдержал вздох облегчения: согласие на диалог было получено.

— Почему хочешь помочь? — ресницы старика требовательно взметнулись вверх.

— Иначе банку денег не вернуть. Да и — нагляделся вдоволь. Придут другие — растащат, конденсат скачают быстренько, — так что и через сто лет не подступишься. Союзник я вам, Салман Курбадович. Не ахти какой для вашего масштаба. Но другого-то, на кого опереться можно, и вовсе нет.

— Что предлагаешь?!

— Для начала хочу согласовать информацию. Некая компания «Руссойл» должна вам столько денег, что можно покрыть все долги. И, по моим сведениям, деньги у нее есть. Почему же вы не пытаетесь получить?

— Как это не пытаюсь? Что ж вы меня, совсем за простофилю держите? — обиделся Фархадов. — Только два дня назад с Гиляловым обсуждали. Это же он организовал по моему поручению кредит от «Паркойла». Потом, правда, сбой был длительный. Какие-то финансовые проблемы. Но заверил, что возьмет ситуацию под контроль и заставит Бурлюка до конца года рассчитаться.

— Заверил? — не сдержал иронии Коломнин.

— Гилялов — мой ученик. Выдвиженец! Это чего-то стоит?

«Стоило. В прежние времена». — А он вам не говорил случаем, так, между делом, что искового срока у вас осталось не до конца года, а всего на три месяца? И если за эти три месяца вы не подадите иск, так о долге этом можно будет попросту забыть?

Фархадов побагровел:

— Не его масштаб — закорючки на бумажках отслеживать. Для этого такие клерки как ты существуют. Они и докладывать обязаны. На нашем уровне иначе решается: мне слово дадено!

Коломнин беспомощно переглянулся с Ларисой. Сталкиваться с такой младенческой наивностью ему не приходилось много лет. А в большом бизнесе — никогда. Теперь особенно стало ясно, кем был для компании Тимур.

— Хорошо. Салман Курбадович, скажите, а вы знаете, что в «Руссойле» за это время накопились дивиденды, которыми можно перекрыть долг перед нашим банком?

Фархадов едва заметно скосился на Ларису.

— Там на самом деле на наши акции причитается большая прибыль, — участливо подтвердила та.

— Через десять дней собрание, — напомнил Коломнин. — Согласны вы проголосовать за выплату дивидендов?

— Вообще-то я с Бурлюком дел не имею. Нечистоплотен. Но если для дела, то — ладно уж. Направлю представителя. Только я должен Гилялова предупредить. Чтоб не за спиной. Но… нам ведь еще нужны деньги, чтоб трубу довести, — спохватился он. И прежним, непререкаемым тоном закончил. — Без этого согласия не дам!

За его спиной Лариса поспешно приложила палец к губам, и Коломнин сдержал готовое выплеснуться раздражение.

— Мы можем, конечно, говорить и о новых деньгах. Тем паче без них вам и впрямь не выкарабкаться. Но при условии…

Бровяные кусты Фархадова недоуменно поползли вверх по лбу.

— Что-с?! Опять условия ставить? Не сильно ли увлеклись? Ишь спаситель выискался. Такому дай только палец ухватить! Да я «Газпрому» диктовать не позволил, — и со вкусом, явно заранее любуясь эффектом, бросил. — Больше не задерживаю. Свободен!

— Салман Курбадович! — вскинулась растерянная Лариса, — все летело к черту.

— Уйду! — Коломнин поднялся, взъерошенный, с выражением решимости на лице. — Но сначала выскажусь. А вы выслушаете. Когда-то и великим надо прислушиваться. Сегодня ваша главная беда, уж простите за откровенность, в том, что компания неуправляема. Вам трудно… по возрасту. А те, что возле вас, они…не очень, похоже, получается. Так что сейчас важней: амбиции удовлетворить или дело, что с сыном начали, довести?! Интерес-то у нас сегодня общий — наладить жесткий контроль. Добиться, чтоб деньги не разворовывались, а шли на строительство. Блокировать угрозу банкротства. Или — вам это все не важно? Тогда извиняйте за беспокойство.

— Хотите заменить моих людей своими? — отреагировал Фархалов. — Вымыть из-под меня опору?

— Какая к черту опора?! А впрочем вам решать. Я же прошу предоставить всю документацию моему экономисту — Богаченкову. Поверьте, это превосходный специалист. Через две-три недели вы будете иметь полную прозрачность компании.

— Это вы будете иметь, — подправил Фархадов.

— Мы (!) будем иметь. Потому что сегодня мы в одном интересе. А чтоб вы так уж не опасались чужих, назначьте замом к Мясникову, — да ту же Ларису Ивановну!

— Лариса? — удивился Фархадов. Он оглядел смешавшуюся невестку. Задумался. — Вообще-то в этом что-то есть. Специалист, как оказалось, грамотный. К тому же цепкая: вариант с «Руссойлом» раскопала.

— Но я не могу! — Лариса отчаянно замотала головой. — Это же столько людей. Ответственность!

— Опять же экономист по образованию. Да и не дура в общем-то. Тимур тебя всегда хвалил. Это я пожалуй одобряю.

— У меня и опыта нет! Как хотите, Салман Курбадович, но я…боюсь. Потом Машенька…

Но чем больше она отбивалась, тем непреклонней делался Фархадов.

— Хватит дома отсиживаться. На то няньки есть. А мне свой человек на ключе нужен. Пожалуй, это будет правильное решение. Поработай под Мясоедовым. Ему одному и впрямь трудно все тянуть. А ты подучишься. Заодно мне станешь докладывать. Так, пожалуй, и порешу!

Он прищурился. И Лариса, на глазах которой выступили слезы отчаяния, осеклась.

— Я, пожалуй, пошел, — заторопился Коломнин. Он с трудом сдерживал довольную улыбку: за спиной Фархадова Лариса показала ему кулак. — Утром вылетаю в Москву.

— А Дашевский, — Фархадов замялся. — Он согласится, чтоб без этих… как их? Исков.

— Президент банка кто угодно, но не дурак, — облегченно рассмеялся Коломнин, незаметно для Фархадова делая прощальный жест насупившейся Ларисе. — Если есть шанс вернуть деньги, не разрушая компанию, а потом иметь ее же клиентом, — так почему нет? Сейчас главное — наши договоренности. По приезде отложу все остальное в сторону и займусь исключительно «Нафтой». Думаю, уже послезавтра перезвоню о том, что банк согласен.

Лететь он решил один. Тащить за собой Хачатряна теперь не было необходимости.