Глава 13

Мужские игры

Не решаясь начать, Забелин поглядывал на следящих за его перемещениями последних членов своей немногочисленной команды: Подлесный с начисто стертыми с лица эмоциями, что, как теперь знал Забелин, соответствовало высшей степени взвинченности, косящийся на лежащий сбоку «Спорт-Экспресс» Дерясин, Астахов, невозмутимо обсчитывающий что-то на калькуляторе.

— М-да, немного нас осталось. — Забелин вернулся за общий стол. — Грустные у меня новости. Цели поставленной мы достигли — квалифицированный контроль над «Техинформом» установлен. С чем вроде бы можно и поздравить. Но только поздравлять мне вас не с чем. Обещание перед вами — заплатить каждому — я сегодня выполнить не могу. Нет у меня на это денег! Получается, обманул я вас.

В тишине стало слышно, как жмут на кнопки калькулятора тяжелые пальцы.

— Вчера наконец прорвался в кардиологию к Мельгунову.

— Как он? — поинтересовался Астахов.

— Надеюсь, теперь пойдет на поправку. Трудный разговор. Но — договорились. Объяснились по всем позициям. В общем, ухожу в институт. Буду пытаться поднять.

— Стремно это, — пробурчал Дерясин.

— Да, непросто. Но и другого не вижу. Словом — если кто хочет, приглашаю. Кто нет — договорюсь, чтобы восстановили в банке. Хотя там теперь все больше центробежные тенденции. Ну и при всех раскладах, — он подметил, что произнес расхожую фразочку страстного преферансиста Флоровского, который после визита к Второву не давал о себе знать, — задолженность фиксируем за мной. Не знаю, правда, когда смогу отдать…

— Когда сможете, тогда и сможете. И думать мне тут нечего. — Астахов отвлекся от калькулятора. — Я и сейчас финансовый директор «Техинформа». Так что если не погоните…

— Да и я, Алексей Павлович, с вами, — заторопился, чтоб не решили, будто он колеблется, Дерясин. — Что мне в банке? Тем более кредитование сейчас перекрыто. А насчет денег — это как сложится. Вы уж в голове-то чересчур не держите — тоже при понятии. Так, что ли, чекист? Чего отмалчиваешься? Вместе же решали.

— Со мной-то проще. Я не из неженок. — Подлесный взглядом коснулся стула, ранее занимаемого Жуковичем. — А вот что с Флоровским? Позиция-то на нем.

— А вот по этому поводу ты и задержись, — предложил Забелин. — Для остальных — с завтрашнего дня высаживаемся в институте. И как там положено? Благодарю за службу.

Он дождался, пока Астахов и Дерясин покинули кабинет.

— Так что у тебя?

— Сами знаете. Заигрались вы, Алексей Павлович. Неужто и впрямь думали, что Онлиевский оботрется да отойдет? Мужские игры пошли. Боюсь, «закажут» Флоровского. Убить, пока не подпишет, не убьют. Но по печени постоять, так что инвалидом останется, это к бабке не ходи.

— С чего бы, пока он ответа не дал?

— Уже дал. Вчера его приглашали в АИСТ.

— И?..

— Послал.

— И ничего не объяснил? Не добавил?

— Добавил. Еще раз послал.

— Йес! — к изумлению Подлесного, взметнул руки неулыбчивый его руководитель. — Ах, Макс! Ах, молодчага! Все-таки сила! Откуда узнал?

— А меня тоже приглашали. Нач ихней безопасности.

— Перевербовывал?

— Он же мой бывший шеф… Да не зыркайте — отказался я. Хоть вы меня и за полное ничто держите. Но и я собственного дружка под стрелку бы не подставил. В общем, это серьезно — если Флоровский не сдаст подобру акции, случится «заказ». Намекнули почти открыто.

— Ан не случится. Ты немедленно запустишь информацию — Флоровский ничего продать не может. Даже если бы и захотел.

Он с удовольствием увидел, как лицо Подлесного, обычно бесстрастное, приняло обалделое выражение.

— А теперь запоминай внимательно. Потому что все, что сейчас скажу, — это не деза. На самом деле по документам все решения по продаже могу принимать только я один. Флоровский в этом деле пешка. Понятно?

— Куда уж понятней. Решили стрелку на себя перевести. А сами что, в бессмертных себя числите? Ведь под прямую наводку встаете?

— А ты на что? Урегулируй.

— Шутим. Счет-то на миллионы долларов. Если только — Курдыгов? Он ведь вам вроде обязан. А Онлиевский как раз вокруг чеченской трубы крутится.

— Ну вот и действуй. В конце концов, это твоя зона ответственности. А выйдет, не выйдет… Институт этот Онлиевский не получит.

В интонации, во всей фигуре его проявилось такое безразличие, что Подлесный решился.

— Алексей Павлович! Алексей! Верь! Все перерыли. Всех невропатологов и психиатров под ружье поставил. Знакомых по списку всякую неделю перетряхиваем. Во всех райотделах милиции установки лежат. Я уж грешным делом морги на предмет неопознанных трупов шерстить начал. Да и скажу — привыкай к худшему. Раз до сих пор не сыскалась — нет ее в миру. Зуб за два!

Он замолчал ошарашенно.

— В миру! — бешено повторил Забелин. — Ах я, затупина! Именно что в миру! — Подскочив, он поцеловал Подлесного и, оттолкнув, побежал из кабинета.

— Может, с тобой?! — понимая, что шеф его нежданно взял след, Подлесный побежал за ним.

— Делай что сказал! — донеслось снизу.

У него даже не хватило терпения припарковаться. Просто бросил машину, перегородив ею и без того узкую проезжую часть, и побежал в церковь.

— Где Татьяна Анатольевна? — насмерть перепугал он старушку, торгующую свечами в церковной лавке. И вслед за тем увидел ее, указывающую на фрески, рядом с молодым бородатым парнем — очевидно, приглашенным реставратором.

— Алексей Павлович! — Она благостно протянула навстречу руки.

— Где?! Помните, вот здесь? — прерывающимся голосом, напоминающе тыча пальцем в сторону чудотворной иконы, бормотал Забелин. — Богомолка!

— Ах та девочка! Да, как же! Нашла успокоение в Боге. Вот ведь как…

— Где?! — совершенно перестав владеть собой, Забелин с силой обхватил ее за плечи. — Татьяна Анатольевна, миленькая! Я вас очень люблю. Но — или где, или задушу, к чертовой матери!

Пальцы его и впрямь принялись передвигаться к шее.

— Так это она из-за вас! — поразилась Решечкина. Углом зрения увидела собравшихся в страхе вокруг них немногочисленных прихожан. — Опомнитесь. Мы в Божьем храме! — Она решительно вывернулась и быстро пошла из церкви. Следом, не сводя с нее глаз, шел Забелин.

На крыльце Решечкина болезненно потерла сдавленные плечи.

— Больная она. Оттого и обузой вам стать боялась. А Бог — он всех пригреет.

— Да без поповских штучек разберемся! Моя она! Татьяна Анатольевна, при всей к вам симпатии, развалю, к черту, все, что построил!

— Не богохульствуйте. И не поминайте врага человечества всуе. Грех это. Вот уж не думала. Надо ли тревожить девочку? Уж как ей трудно! Звонила мне вчера настоятельница. Отложили ей постриг. Земного еще много.

— Стало быть, не до конца постами ухайдакали. Где она, Татьяна Анатольевна? Поймите наконец — моя она. Если уж перед Богом — то жена она мне. И ей, кроме меня, никто сейчас не нужен. А от Бога вашего она и так не уйдет. Все мы ему достанемся.

— Боюсь, не все. Вам бы, Алексей Павлович, на исповеди облегчиться. Замусорена душа-то.

— Не сегодня, ладно?.. Имейте в виду — не скажете, теперь сам найду.

— Не скажу. А сама съезжу.

— Вместе поедем. Сейчас же!

— Ну уж нет. Сначала с реставратором закончу. Тоже Божий человек. А не уследишь — тут и обворует.

Зазвонил мобильный телефон.

— Алеша! Алешенька! — от непривычного, по-бабьи подвывающего голоса Натальи Забелин сжался в предчувствии беды. — Максичка!..

— Пропал?!

— Он же последние дни не свой был. Все уехать звал. А вчера и вовсе — заявил, что один уедет. Надрался. Чего-то понес насчет того, что с ним рядом опасно. Мол, Онлиевский на хвосте…

— Ты можешь быстрее?

— Не врал он, Алешенька! Я-то к Юрию Игнатьевичу с утра в больницу побежала. Даже не попрощалась. Думала, бросить опять решил… Консьержка только что позвонила. Его у подъезда при ней схватили и в машину кинули. Она выскочила, кричать стала. Ну, они ей предъявили, что какой-то РУОП и будто за мошенничество в казино. Да он же в казино месяца три не был. Господи!..

— Номер машины хоть?.. Ладно! Будь на телефоне!

— Спаси его, Алешенька! Ведь сам же втянул.

— Жди! — Забелин отключился.

— Несчастье? — чутко догадалась Решечкина. — Так езжайте. Я одна. Попробую что смогу.

— Скажите, что плохо мне без нее. Что нужна она мне. Не я ей. А она мне! Так и скажите! Вот для нее! — сунул ей связку ключей и, поцеловав поспешно в увядшую щеку, бросился на улицу, откуда давно доносились крики водителей прижатых им к бордюру машин.

— Скажу. Все скажу, — Решечкина задумчиво перекрестила его со спины.

Забелин ворвался к Курдыгову с охранником на плечах.

— Рвется, слушай! — не решаясь ударить странного, нетерпеливого посетителя, объяснился охранник. — Я ему говорю, кто ты? А он, понимаешь…

— Ступай вон. Все вон! — при виде исступленного вице-президента «Светоча» Курдыгов выбежал из-за стола. — Что случилось? Беда, да?

— Беда, Аслан, да! Помощь твоя нужна.

По мере того как Забелин сначала сбивчиво, а потом, приходя в себя, более связно, рассказывал о случившемся, Курдыгов мрачнел, стараясь не показать этого. В какой-то момент он нажал на кнопку, пробормотал что-то вбежавшему помощнику и продолжал слушать, огорченно причмокивая.

— Против Онлиевского, стало быть. М-да, неперспективно.

— Максим-то здесь ни при чем. Хвост распустил, так это просто меня прикрывает!

— Но ты-то. Сам-то понимаешь, что с тобой…

— Да не обо мне речь, Аслан! Да и ничего со мной. Я эти акции треклятые сегодня же на «Профит», мельгуновскую компанию, переоформлю и — некого, считай, заказывать.

— Но тогда? Денег нет, акций нет. С чем сам-то останешься?

— С собой, с собой останусь, Аслан! Иль мало? Не время сейчас. Разотрут ведь мужика.

— Это конечно. — Курдыгов подставил ухо вбежавшему помощнику, жестом кисти вновь отпустил. — Стало быть, мошенничество и впрямь предлог. Узнал, куда друга твоего увезли. Под Онлиевским они. Туда кривого хода нет.

— Ну так скажи хотя бы где. Я сам туда прямиком поеду!

— Не горячись, не мальчик! Вместе поедем. Все по закону сделаем. Только козырного туза с собой возьмем. — Он посмотрел с кавказской хитрецой, которую обычно старательно прятал под сшитым на заказ европейским, по последней моде, костюмом.

— Ну что? — Пышнотелый человек в накинутом на плечи мундире капитана милиции и с перебинтованным горлом глотнул еще стакан горячего молока, впихнул в себя бутерброд и с демонстративным пренебрежением посмотрел на двух молодых милиционеров. По их удрученному виду все и так стало ясно.

— Да все, как учили, делали, — горячась перед начальником, доложил старший по званию сержант. — По почкам от души постучали. В Лосиноостровский завезли. Ну как обычно: «Копай для себя могилу, сука. Кончать здесь будем». Но такая падла упрямая попалась. Не подписывает, и все. Хоть и впрямь кончай.

— Салажня вы. Фраерка развалить не умеете. — Под презрительным взглядом капитана милиционеры смешались. — Надо было в яму эту столкнуть и землицы как следует сверху присыпать. Чтобы уж в рот попадала. На этом не один сломался. Все самому приходится. Давайте его сюда, недоумки.

Придерживая под руки, упирающегося Максима заволокли в кабинет и с силой толкнули вперед так, что, перебрав непослушными ногами, он едва увернулся от угла стола и оказался на полу.

— Симулируешь, паскуда? — Над ним, расставив ноги, нависла громада в кителе на плечах. Громада присела, участливо посмотрела на пытающегося подняться мужчину. — Ты что ж думаешь, это все всерьез было? Это репетиция была. Молодые чуток потренировались. А теперь и поговорить пора.

И коротким, резким движением ударил его с двух сторон ладонями по ушам.

От невиданной боли Максим взвыл и, обхватив разрывающуюся голову, покатился по полу.

— Вот видите, уже и психологический контакт с подозреваемым начинает устанавливаться, — отряхивая колени, которыми он невольно коснулся пола, удовлетворенно заметил капитан. — Все можно, ежели умеючи. Посадить эту падлу на стул.

— Ну так вот, мошенник, — возобновил он допрос, дождавшись, когда в глазах сидящего появится осмысленное выражение. — А кто же ты, как не мошенник? Думаешь, можно безнаказанно у уважаемых людей трудовые их миллионы уводить? А ведь они им тяжело достаются, эти миллионы-то. Но ты забыл, видно, что есть еще органы правопорядка и бдят они на страже интересов, так сказать, человеческих.

— Это тебе не прогнившая американская фемида, которую ты привык покупать, — стремясь восстановить доверие начальства, пошутил сержант. Но, остановленный суровым взглядом, ретировался к стене.

— Так что подписывай-ка, мужик, договоры эти — и вали отсюда по-доброму, — вернулся к прежнему разговору капитан.

Максим, до которого все происходящее доходило через какую-то пелену, попытался скривиться, но одеревеневшее лицо не слушалось. Тогда он вложил правую руку в левую и принялся выстраивать из непослушных пальцев кукиш.

Удар дубинкой — и обе руки обвисли вдоль тела.

— Да ты никак шутник! — взъярился капитан. — Так и я тоже. И раз уж мне люди доверили, так я их не подводил. И не подведу! А потому если ты, погань, сейчас не подпишешь, так мы тебя в подвал опустим и для начала… — Он свел два пальца в кольцо и принялся двигать меж ними дубинкой. — Так отымеем, что потом ни один пидор дел с тобой иметь не захочет. Это если ты вообще отсюда выйдешь. А я уж и сомневаюсь. Потому как ты упрям и, выйдя отсюда, можешь попытаться опорочить репутацию безупречных наших органов. А у меня, кстати, и звание очередное подходит. Так что, не подписав, не выйдешь. Тащите падлу в подвал!

Но, вопреки ожиданию, впитывавшие до того искусство допроса подчиненные не бросились выполнять приказание. Они прислушивались к тому, чего не услышал увлеченный своей речью капитан. Со стороны дежурной части доносились громкие, стремительно нараставшие голоса.

— Товарищ капитан, что-то не то…

В следующее мгновение в кабинет вбежал лейтенант.

— Там! Идут! — едва успел выкрикнуть он и, глянув назад, вытянулся в струнку.

В раскрытую дверь стремительно вошел генерал-майор милиции, за которым едва поспевали два подполковника, следом вошли двое в штатском — Курдыгов с Забелиным.

— Максик! — Забелин бросился к обвисшему на стуле другу.

Генерал меж тем остановился перед вытянувшимся капитаном. Нарочито медленно протянул руку и с силой рванул на себя погон.

— Твой?

— Мой, — один из подполковников подскочил сбоку. — Мой, к сожалению!

— Полдня тебе даю. Чтоб восстановить законность, — едва сдерживаясь, чтоб не ударить стоящего перед ним офицера, приказал генерал. — Всех… восстановить. Или я тебя самого восстановлю по самое некуда.

И, развернувшись, в сопровождении второго подполковника зашагал к выходу. Возле Курдыгова притормозил:

— В расчете.

— В зачете, — мягко подправил тот.

Генерал зябко подернул плечами и, не задерживаясь более, переступил через порог.

— Полдня много, товарищ генерал! Я их, тварей, за час! — крикнул вслед выходящим оставшийся подполковник.

В голосе его было такое, от чего лицо капитана, до того лишь удивленно-растерянное перед генеральским гневом, покрылось крупным, хлынувшим изо всех пор потом.

— Так ты, стало быть, на частные заказы сел? — вкрадчиво, поглаживая рукой лежащую на столе дубинку, поинтересовался подполковник. — Без согласования с начальством мундир позоришь? Да я тебе, паскуда, сейчас демократизатор этот в жопу засуну!

— О Боже, — простонал Максим. — Алеха, уведи ты меня из этого бардака.

— Дурашка же ты! — бормотал Забелин, с помощью Курдыгова выводя обессилившего Максима, из ушей у которого сочилась кровь. — Ну что за осел выискался! Подписал бы все, к чертовой матери. Знаешь же, что ни черта твоя подпись не стоит. Так нет, весь мир переупрямить хочешь.

Краем глаза он заметил, как всколыхнулся при последних словах крепко и, как выяснилось, напрасно подставившийся капитан, которому теперь, похоже, не суждено было стать майором.

Придерживая все еще похрипывающего от боли Максима, Забелин не без труда отомкнул дверь своей квартиры.

— Потерпи еще! Я с дороги бригаду врачей вызвал. — Сидоренко оказался одним из немногих, кому удалось помочь снять вклад. — Посмотрят уши твои, да и почки тоже. Как они?

— Вроде отходят.

— Вот и ладушки. Сейчас Наталье позвоним. Тоже из-за тебя, дурака, не в себе. Пару дней у меня оклемаешься. А там, черт с тобой, рви за бугор. Раз уж с нами невмоготу.

Максим опять принялся складывать пальцы в злосчастный кукиш, но, похоже, сегодня была не судьба — от неловкого усилия его повело, Забелин не успел удержать. И оба с грохотом свалились на коридорный шкаф.

Дверь из комнаты распахнулась, и на шум выскочила встревоженная девушка. В полной растерянности смотрела она на лежащих в обнимку посреди прихожей заваленных меховой одеждой мужчин.

— Дрались где-то, — разглядывая Максима, догадалась Юля.

— Да нет, просто побили меня чуток, — вопреки обыкновению, честно признался Максим. — Классно, что ты появилась, Юлька, хоть будет теперь кому от жлоба этого защитить. Он ведь чего без тебя удумал? В загранку меня отослать хочет, чтоб самому в институте порулить. Это после того как я ему все акции скупил. Можно сказать, преподнес.

— Не сердись, Юлочка. Все равно зима впереди. Все в химчистку пора сдавать, — освобождаясь от навалившейся дубленки и не отрываясь от подернутых пеленой Юлиных глаз, счастливо пробормотал Забелин.

— Мальчишки! Ну на минуту вас оставить нельзя, — и, сев возле них на полу, она заплакала.

Эпилог

На заваленной мартовскими сугробами Варварке печально позванивал церковный колокол, перебиваемый монотонными гулкими ударами.

Наверху, на крыше нависшего над церквушкой здания, орудовали тяжелыми кувалдами рабочие, азартно сбивая последнюю металлическую букву.

— Чегой-то там? — собравшаяся напротив, у памятника Кириллу и Мефодию, толпа зевак непрерывно разрасталась.

— Банк очередной прикрывают. На днях лицензию отобрали.

— А чего за банк-то?

— Да этот, «Светоч».

— Ишь ты! Здоровый банчище-то вроде был. Там же этот шуровал, как его? Все в газетах против коррупции выступал.

— Второв, что ли?

— Во! Как же допустил-то?

— Да чего допустил? Первым и сиганул. Еще по осени девяносто восьмого. Мол, я не при делах, разбирайтесь здесь сами. А сам на Багамы за пивком побежал. После этого все враз и развалилось.

— Ишь как! А по виду вроде крепкий хозяин был.

— А чего ему? Свое-то нажировал. Все они воровать только крепки. А то, что людей обкраденных немерено, — так кому дело?

— Да, нет настоящей власти. Чего теперь там-то будет?

— А чего будет? Вроде Минтяжмаш опять расширяется. Хуже не будет.

Последняя упрямица буква наконец подалась и с печальным жужжанием полетела к земле.