— И что? Так много?

— Отвечу так: пробоина, от которой «Титаник» затонул, была, полагаю, много меньше нашей.

— А?..

— Почему, спрашиваешь, только теперь узнали? А потому, что с сегодняшнего дня я исполняю обязанности президента.

— Ты?!

— Да. Профессор Покровский со всей своей шоблой вчера деру дал.

— То есть как?

— То есть так. Положил Рублеву заявление на стол, объяснил, что в таких нелигитимных условиях, когда государство-де нормальных европейских правил не соблюдает, он работать не может.

— А когда он все эти форварды заключал, оно что, их соблюдало?

— Так мало что сбежали. Они вчера все свои деньги поснимали — аж под пять миллионов. Понимаешь, первыми, когда еще, кроме них, никто ничего. Расшатали корабль по самое некуда — да и сиганули с золотишком. Вот с тех пор я все крупные остатки на контроле держу.

— Набрал Второв крыс.

— Через три дня возвращается… Прерывает лечение.

— Слава богу…

— Да что в том? Похоже, на разборки едет. Тут банк в кулак собирать надо, команду надежную ставить. А он… все происки врагов усматривает. Такого наговорил по телефону. Ну и пусть разбирается со своими пятьюдесятью «вицами». Правда, теперь поменьше. Семеро уже успели заявления положить. Полагаю, и остальные не задержатся. Я и тебе позвонил — думал, тоже… торопишься. А раз на скупку, то отпущу. Хотя…

— Это нужно, Палыч. Вот увидишь, Второв приедет, одобрит. Жизнь не останавливается. А в институте — большая наука.

— Наука. Слова одни. Взяли да махнули указ, от которого у всего мира матка опустилась, — и вся наука. Где она по жизни? Классный ты специалист, Алексей. Надежный. Но откуда такой наивняк сохранил?

— А науку, между прочим, чтобы грамотно использовать, тоже мозги требуются. Ты хоть знаешь, какой там потенциал заложен?

— Не найдешь ты во мне здесь поддержки, не ко времени все. Но и мешать не буду. Словом, сегодня твои деньги уйдут.

И, не дожидаясь благодарности, отключился.

Все оказалось много хуже, чем предполагал даже прозорливый первый вице-президент. Деньги Забелина оказались едва ли не последними, ушедшими со счетов. К вечеру от Второва пришло категорическое требование деньги с частных вкладов сотрудников не отпускать. Тотчас среди сотрудников, а вслед за тем и среди клиентов распространилась паника. Уже к следующему утру филиальские кассы подверглись первому, пробному пока набегу вкладчиков — предвестнику массированного штурма.

Обстановка стремительно сгущалась. Филиалы теперь вовсю штурмовались «частниками», «писались» списки, активисты ночевали на асфальте. Несколько раз приходилось подтягивать ОМОН, чтобы отбиться от обезумевших, теряющих нажитое людей. Многие приносили детей, привозили в колясках разбитых стариков, пытаясь ими, словно тараном, пробить души банковского персонала. Сам персонал, преимущественно женский, после каждой такой атаки нервно рыдал за задраенными дверьми филиалов. Уже было зарегистрировано два сердечных приступа и попытка самосожжения. И все-таки было похоже, что это лишь начало. Наличные деньги хотя бы для частичной расплаты стремительно иссякали — заемщики дружно перестали возвращать кредиты.

Накануне к Забелину внезапно приехал Клыня-старший. Был Николай Николаевич неухожен сверх обычного, губы его нервно подергивались. Но вопреки ожиданиям заговорил не о сыне, мысли о котором, несомненно, тревожили старика.

— Надо спасать банк, Алексей Павлович, — чуть не с порога, забыв поздороваться, объявил он. Услышав такое от начисто лишенного патетики, слова этого не знающего Николая Николаевича, Забелин выставил посторонних.

— Поразительное головотяпство! — решительно произнес Клыня. Испугавшись собственной смелости, принялся было озираться, но вновь решился: -Через меня, как вы знаете, идет вся инкассация.

— А поступление наличности — это банковский пульс, — напомнил о предыдущем разговоре Забелин. — И он, видимо, частит?

— Если б частил. Да там предынфарктные перебои. И что обидно, сами же провоцируем! Ну вы мне скажите. Не как банкир даже. Просто как разумный человек скажите. Что сейчас, чтобы сбить панику у клиентов, может быть важнее наличности?

— Ничего, — услышал он очевидное.

— А мы кур золотоносных режем! Сами режем! У нас есть стабильные клиенты — крупные торговые предприятия. Они ежедневно сдают выручку — до полумиллиона долларов. Одного этого хватит, сутки выплачивать вкладчикам. Это очевидно. — Он искательно заглянул Забелину в глаза. — Очевидно же?

И, разгоряченный подтверждающим кивком, зачастил, проглатывая окончания слов:

— Они сегодня приносят наличку, а завтра — платежку тысяч на двести. Разве не надо для них ее провести? Ну, конечно же надо! Ведь иначе они больше не принесут наличность.

— Не отправляем? — без труда догадался Забелин. — А что Звонарева?

— Наотрез. Как началось — омертвела. Ни одного решения не принимает. Твердит — есть распоряжение по банку никому деньги не отпускать. Но это ж штучное дело. Тут особый подход нужен! В колокол бить! Ведь еще день-два — и окончательно иссякнет. Что делать-то станем? И так уже какие сутки без сна — кроим по ночам, чтоб в каждый филиал хоть по чуть-чуть подвезти. Вчера к Керзону пытался попасть, соединить раз пять просил. Но там без меня такое!

— С этим-то помогу!

В тот же день по банку было издано распоряжение: «Предприятиям, инкассирующим наличные деньги, обеспечить отпуск средств со счетов в пределах инкассируемых сумм».

Но оказалось поздно: поступление в банк наличных денег прекратилось.

В центральном офисе царила паника, которую не смогли сбить самые строгие директивы Керзона. Люди встревоженно ходили меж кабинетами, неутолимо пытаясь насытиться все новыми слухами. Но не было среди них свежей, бодрящей, несущей успокоение информации. В помещениях теперь можно было увидеть все больше небанковского вида людей, которые жали по углам сотрудников, горячо что-то нашептывая. Глаза слушающих при этом загорались восторженным, смущенным огнем, — банк облипала первая паутинка скупщиков долгов.

Наконец случилось нетерпеливо ожидаемое — из Испании прилетел Второв. Накануне Чугунов подтвердил Забелину, что он вместе с заместителем директора института Флоровским значится среди приглашенных.

За полчаса до назначенного времени Забелин с Максимом поднялись на президентский этаж, бурливший от собравшихся, полных взвинченного ожидания людей, и укрылись в межэтажном эркере — том самом, где Забелин заполнял некогда заявку на злосчастный аукцион. Вспомнив об аукционе, Забелин с саднящим чувством припомнил и о Жуковиче, шумная, пошловатая, вызывавшая раздражение нахрапистость которого оказалась обычной мимикрией — за всем этим скрывался надломленный, ранимый человек. А теперь им же, Забелиным, сломленный окончательно — на звонки он не отвечал, а из установки, проведенной по просьбе Подлесного участковым милиционером, обнаружилось, что жену он выгнал, а сам вот уже второй месяц беспробудно пьет — почему-то исключительно под классическую музыку.

— Пересидим здесь, — предложил Забелин. — Не хочется быть среди погорельцев.

Максим безразлично кивнул. Он и сам теперь смахивал на погорельца, так угнетенно переживал происходящее в стране.

Но и в облюбованном приятелями укрытии им не сужден был покой — с третьего этажа стремительно спускалась Леночка Звонарева. На чем-то сосредоточенная, она смотрела строго перед собой, совершенно не отвлекаясь по сторонам, и всякий другой, желающий укрыться от посторонних встреч, на месте Забелина вздохнул бы с облегчением — «пронесло». Но не Забелин — он, как никто, знал, что за монументальными стеклами-хамелеонами скрывается врожденное косоглазие. И, увы, не ошибся. Даже не повернув в сторону головы, Звонарева сделала пируэт и стремительно вошла в эркер.

— Алеша! Ну, как же так? Ну, ты-то? — не тратя времени на приветствия и совершенно игнорируя присутствие постороннего, страстно запричитала она. — Ну не помнишь прошлого, кто здесь вообще что доброе помнит? Но разве друзьями не остались?

— О чем ты?

— Ну что хитрить? Что теперь-то хитрить? Ведь знал же! Ну хоть бы намеком. Господи! — Она уселась на диван, закрыла ладошками лицо. И плечи ее привычно задергались. — Столько лет труда и… никому, никому нет дела.

— Много «зависло»? — участливо сообразил Забелин.

— Много. Очень. Миллион почти. Да все, считай. Но ты-то какой умненький оказался — свои-то вывел.

— Лена! Я — на скупку акций. Поверь, сам не думал.

— Акций! — Она фыркнула. — Придумывают кто во что горазд. Правду про нас говорили: «Террариум единомышленников». Серпентарий и есть. Глотку драть за банк все сильны были, а как до денежек — так каждый за свой карман уцепился.

— Хоть что-то осталось?

— Да что там осталось? Ничего, считай. Нищая. Ну, может, тысяч сто пятьдесят. Да и того нет. А у меня сын в Канаде. Дом в Коста-Браво — до сих пор не рассчиталась. — От свежих воспоминаний плечи Леночки вздрогнули, и она поспешно, отработанным движением просунула под очки носовой платок. Поднялась, пошатнувшись.

— Потерпи. Второв приехал — теперь выправимся.

— Ну что ты говоришь, право? Или смеешься? Кто выправится? Погляди лучше, что делается. Тут как при пожаре — кто спас, тот и спасся. Упаду к Папе в ноги. Все-таки для банка много сделала. Как думаешь, может, хоть половину вернет. А?

Посмотрела на виновато молчащего Забелина:

— Попробую все-таки.

И, едва кивнув, отправилась дальше, к залу ожидания.

— Это называется — «богатые тоже плачут!» — не удержался Максим. — Погоди-ка! Погоди. Так это что? Стало быть, деньги, которыми мы опционы закрыли?.. Я-то думал — и впрямь банковские.

Глаза его недобро сузились.

— Так я тебе скажу, кто ты после этого есть на этом свете! Юродивый ты, вот кто. И это еще мягко.

Максим набрал воздуху, и Леночкины причитания показались бы тихим погребальным плачем по сравнению с предстоящим. Но внизу забегали, что-то хлопнуло, кто-то вскрикнул.

Только один человек своим появлением вызывал такие одновременно громкие и трепещущие звуки.

Они подошли к перилам и глянули в проем.

У Забелина запершило в горле.

Второв как раз начал подъем по лестнице следом за прокладывающим путь автоматчиком. Покачивающаяся при ходьбе голова его на истонченной шее была старательно вытянута вперед и будто увлекала за собой рыхлое, нетвердое в ногах тело. Бородавка на истончившемся лице, казалось, выросла и теперь напоминала огромного, впившегося в губу слепня. Опасаясь упасть, он неотрывно смотрел себе под ноги. Сзади, закинув за спину автомат и раздвинув в готовности локти, след в след поднимался второй охранник.

На последней ступеньке перед президентским этажом Второв приподнял голову и исподлобья зыркнул на стоящих людей.

При этом взгляде у Забелина чуть отлегло. Смотрел Второв по-прежнему — зло и требовательно. Маленькие усики на припухлой верхней губе мелко подрагивали. Разве что не чувствовалось в этом взгляде прежнего жара — когда ты словно находишься близ мартеновской печи — чуть не по нему, откинет заслонку и полыхнет так, что мало не покажется.

— А, Алексей Павлович! — Второв перевел дыхание.

— С выздоровлением, Владимир Викторович. Познакомьтесь — замдиректора «Информтеха» Флоровский.

— Помню. — Второв постоял, выравнивая дыхание. — Ну что? Профукали без меня банк?

— Ну, вы в своем стиле — сразу с претензий.

— Претензий к нему не предъяви! — Второв с видимым удовольствием прислушивался к суете, поднявшейся за застекленными дверьми зала ожидания. — Цацы какие! Пахать надо было, а не интриги плести.

— Это ты мне?! — наполнился прежним, подзабытым раздражением Забелин.

Но Второв уже шагнул вперед.

— Ждите. Вызову, — коротко бросил он.

— Нервный дядька. — Максим задумался.

Удрученные, они вернулись на прежний НП.

Отыскали их через сорок минут — из зала на лестничную клетку вылетел Чугунов, стремительно закрутил головой, будто воздух обнюхивал.

— Не прошло и часу, — буркнул раздосадованный ожиданием Максим. Но едва он обозначил движение, сам Чугунов безошибочно воткнулся взглядом в эркер.

— Ждет же, ждет, — заторопил он и, не теряя времени, взбежал навстречу.

— Злой! — радостно сообщил он. — Двоих уже вызвездил. Теперь машину за Покровским послал. Ну, будет дело!

В оживлении его был азарт застоявшейся без хозяина охотничьей собаки.

В опустевшем наполовину зале у фонтана навзрыд рыдала Леночка Звонарева. Рядом с бокалом минералки на подносе безучастно застыл официант.

На идущего за Чугуновым Забелина смотрели со злорадным сочувствием.

Когда они вошли, Второв, быстро семенивший по кабинету, резко обернулся на звук. При виде вошедших чуть смягчился, показал рукой на стол для приглашенных, присел сам. Но отойти от того, что занимало его перед этим, не мог.

— Где?! — крикнул он остановившемуся у двери Чугунову.

— Так поехали.

— Сразу! Сразу под меня! — напомнил Второв, отпуская его жестом подбородка.

— За три месяца! За три месяца всего банк порвали. Восемь лет сшивал и — за три месяца! В казино проиграли! — пожаловался он, кивнув на заваленный ворохом справок стол.

Забелин сдержал тяжелую усмешку. Второв не увидел ее — почувствовал.

— Злорадствуешь? Теперь все задним умом крепки. Раньше-то где были?

Помолчал, вспоминая, быть может, где был раньше Забелин. И, похоже, припомнил.

— Хотя — молодец! В таких условиях проект до результата довел. Слышал, как аукцион профукал. Но — дожал. За это ценю.

— Мы вдвоем, — напомнил о друге Забелин.

— Да-да. — Второв изобразил подобие улыбки. — И своими деньгами рискнул. Вот что — сила! Не как другие! — Его опять перетряхнуло от свежей ярости. — Силен? — спросил он у Флоровского.

— Во! — Максим лучезарно взметнул большой палец.

— Оба вы — «во»! Сколь по смете-то?

Забелин достал и повернул к президенту приготовленную справку.

— Уложились в четыре пятьсот за все про все, — сообщил Максим. И тотчас напомнил: — Планировалось восемь.

— Планировалось, — помрачнел, отодвигая справку, Второв. — Много чего планировалось. Помню, сколько обещал. И изыщу. Но только полтора миллиона. Полмиллиона твои, Алексей. И миллион вам премиальный. — Он провел рукой меж сидящих. — А больше не могу. И так по сусекам. Из резерва, можно сказать, Ставки Верховного Главнокомандования. Так что…

Забелин тревожно скосился на щепетильного до мнительности относительно соблюдения договоренностей Максима. Но, к успокоению своему, увидел, что тот понимающе кивает.

— Потерпим. Предлагаю считать, что остаток за вами, когда банк восстановится. Есть истинные ценности и помимо денег, — и Максим кивнул на лежащий банковский буклет со знаменитым слоганом.

Второв с удовольствием всматривался в сидящего перед ним человека, только что небрежно сделавшего красивый жест, стремительно проникаясь к нему, как часто у него бывало, симпатией и доверием.

— Как выпрямимся, работать ко мне пойдете?

— Вот выправимся, тогда и… — лучезарно растекся Максим. Улыбка его — открытая, по-доброму хитрая — понравилась Второву. И в свою очередь лицо его начало смягчаться.

В этот момент заглянул Чугунов.

— Привезли.

— Так введите! — Второв вскочил. Отбежал к своему столу, обернулся в нетерпении, как раз когда в кабинет входил Вадим Вадимович Покровский. Похоже, одевался он в спешке, потому что все еще судорожно пытался запихнуть под рукав пиджака манжет рубахи с отсутствующей запонкой.

— С приездом, Владимир Викторович. — Он остановился с натянутой улыбкой под взором страстно пожиравшего его глазами Второва.

— Сдал, — коротко констатировал тот. — Но почему?

— Я понимаю твои чувства, но при чем тут тюремный жаргон? Надо ли, не разобравшись, обострять? — Покровский намекающе кивнул на сидящих в углу. — Ведь ты получил все мои докладные.

— Докладные? — встрепенулся Второв. — Это, что ли? — единым взмахом он сбил со стола шапку бумаг. — А где деньги мои?

— Владимир Викторович, я уверен, что действовали мы единственно правильно, — со всей возможной внушительностью психиатра перед впадающим в буйство больным произнес Покровский. — Готов с диаграммами в руках любому доказать на теоретическом уровне…

Уж лучше бы молчал — предвидя дальнейшее, Забелин поморщился.

Лицо Второва, и до того едва сдерживавшегося, исказила ярость.

— На «тэорэтическом»? А деньги банковские ты на каком уровне на кон поставил?

— Вспомни, мы же согласовывали все позиции. — Покровский опять отчаянно замотал головой на сидящих в углу. — И потом, согласитесь наконец: и в беспределе должны быть пределы. Правительство объявило, что до конца года держит курс шесть рублей за доллар. Ну объявило же! — умоляюще напомнил он. — Естественно, мы это заложили в график и, соответственно, заключали договоры. Все дальнейшее просто антинаучно. Этого нельзя было просчитать! Да обратитесь к любому мало-мальски грамотному экономисту, он подтвердит.

— Консультируешь! — хихикнул Второв. — Опять консультируешь. А вот деньжата стибрить не забыл!

— Я снял свои деньги. Или, по-твоему, если твой банк горит, так все с ним гореть должны?

— А! — выдавил вскрик из Второва. — Вот оно! Ах ты, погань!

Глаза его выкатились из орбит, руки забегали по крышке стола. Нащупав массивный прибор, он запустил им в посеревшего Покровского. Пролетев в полуметре, прибор разнес стекло в шкафу у противоположной стены.

— Опомнись, — пролепетал Покровский.

В кабинет на звон вбежали охранники в сопровождении азартно глядящего Чугунова.

— Схватить падлу! — потребовал Второв. — За волосы, за ноги по лестнице и выкинуть из банка. И чтоб на виду у всех! Соберите персонал и — вдоль лестницы.

— Да вы в самом деле-то! При подчиненных — истерика. Надо взять себя в руки. — Покровский с видом укротителя вблизи хищника сделал было шаг вперед, но тотчас повернулся и сам бросился в спасительные объятия растерянных охранников — рука Второва уже металась по столу в поисках следующего снаряда.

— Дикий барин! Может, еще и пороть станешь? — крикнул Покровский, но осекся, испугавшись, видно, как бы идея не пришлась по вкусу.

— Не будет тебе жизни, паскуда, пока не разорю вовсе! За волосы и — сквозь строй! — напомнил Второв в закрывающуюся дверь. Он тяжело опустился.

Из приемной доносились крики вырывающегося Покровского.

— А ты говоришь, — почему-то произнес Второв через некоторое время. — «Свои деньги», — передразнил он. — Два с лишним миллиона из них он как раз на этих сделках, что банк разорили, и заработал. Во я вам сдамся! — Второв рубанул по локтю. — Рано хороните. Выплыву! И банк вытащу! А ты что скажешь, Алексей Павлович? Иль тоже мысленно банк потопил?

— Все как всегда. Крысы бегут. Но старая команда на палубе. Рулите, шеф, — к полному удовольствию, Второва отреагировал Забелин. — Я понимаю, что не до того. Но буквально коротко по институту. — Стремясь не упустить минуту расположения, он вытащил из папки приготовленные документы. — Тут на подпись протокол о порядке управления институтом, что мы с вами по телефону согласовали. Кроме того, мы кратенький бизнес-план накидали — считаем, в первый год финансирование тем полностью обеспечим за счет аренды. Через полгода начнем продавать технологии. ТЭО есть. Так что через годик и кредит банку будет возвращаться. И прибыль, глядишь, пойдет.

Максим подтолкнул его локтем, и он умолк. Начало фразы Второв, погруженный еще в предыдущий разговор, похоже, и не услышал. Лишь к концу лицо его оживилось изумлением.

— Какой годик? Ты о чем вообще-то?

— Ну, ты помнишь, о чем мы договаривались. Чтобы взять в руки информационные технологии.

— Да ты! — Второв поперхнулся. — У меня банк разваливается. Банк! Вот что спасать я должен. Знаешь ли, сколь здесь труда моего? Денег моих зарыто? А ты мне — с играми этими! Да я сейчас все, что можно, распродавать буду. Душу за лишний день жизни для банка заложу! Вот! — Он выхватил из пачки лист, подбежал к гостевому столику и впечатал его перед сидящими. — Здесь наши долги по форвардам. Если не закрою — все! А вот это видишь?

Второв отчеркнул пальцем.

— Пятнадцать миллионов АИСТу. Ровно за неделю до дефолта назаключали, паскуды! Ну ладно с иностранцами! Но с этим! Уж он-то все знает, морда жидовская. Ужом по Белому дому ползает. Раз заключает по семнадцать рублей, так неспроста… Так нет, все подписали, суки. Собственная прибыль глаза застила. Cтратеги хреновы. В общем, встречался я вчера в аэропорту с Онлиевским. Договорились, слава богу. Хоть здесь пробоину закроем. Короче, акции переоформляйте на АИСТа.

И, предвидя реакцию строптивого своего подчиненного, добавил настойчиво:

— И то удача, что шестью миллионами, считай, пятнашку отбили.

— Погоди! — теперь и опешивший поначалу Забелин отошел. — При чем тут… Мы не под АИСТа сделку паковали. Разве забыл о стратегической задаче — информационные технологии доводить и через них подниматься? — Говоря, он косился на сжавшегося недобро Максима.

— Не ко времени разговоры, Алексей Павлович!

— Не ко времени?! — вышел из-под управления и Флоровский. — А когда же оно у вас наступит, время это вожделенное? Десять лет науку, как девку по панели, таскает кто ни попадя. Все заплатить обещают. А она-то, бедолажка, и вовсе вся изошла. Осталось два-три живых сперматозоида, так мы и их теперь!

— Это кто такой речистый? — с холодным интересом уточнил Второв. — Не возьму в банк! — отказался он от прежнего предложения.

— Как бы самому на панели не оказаться.

— Заткнись, — пробормотал Забелин. — С ним так нельзя.

И другим, увещевательным тоном обратился к насупившемуся вновь Второву:

— Но, Владимир Викторович! Мы-то с тобой знаем, что такое АИСТ. Да ему на все, что карман его не набивает, глубоко наплевать. Через неделю выбросит институт на улицу, наразмещает какие-нибудь интим-шопы и будет стричь аренду. Получается, чтобы сегодня спастись, мы завтрашнее вырываем. Но ты-то не АИСТ! Вспомни, для чего вообще банк затевали! Ведь какая мощь там собрана! Один академик чего стоит.

— Академики! — слово оказалось некстати. Пребывавший в некотором затупении Второв встрепенулся. — Вот они в работе. — Он ткнул в злосчастную дверь, через которую выволокли перед тем злополучного профессора. — И я для них должен дело жизни губить!

Он поднялся, отошел за барьер внушительного стола, встал за ним, заставляя тем подняться и посетителей.

— Словом! Завтра же переоформляйте акции. После этого получите свои полтора миллиона. Выполнять!

В предбаннике они наткнулись на Керзона.

— Все знаю, — опередил он встрепенувшегося Забелина. — Но не союзник я тебе. В этом я с Второвым един — банк спасать надо. И тут уже все средства, как понимаешь… А если не понимаешь… — Он многозначительно помолчал. — А металлургия, авиация, кондитерка, наконец? Сколь вложено. И на торги. Все на торги, — горько произнес он.

Именно Керзон много лет пробивал и лелеял то, что теперь было гордостью банка, — могучий кондитерский холдинг. И завтра начинались первые переговоры о его продаже.

— Вот ведь как обернулось, — и не прощаясь он вошел во второвский кабинет, как в добрые старые времена, без доклада.

Едва выйдя из банка, они натолкнулись на подошедших к двери двух гогочущих, раскрасневшихся, неестественно оживленных мужчин, в которых Забелин узнал нового начальника юруправления Кичуя и Женю Снежко. С ним он не сталкивался с того, мартовского совещания. За эти несколько месяцев Женя полностью освоился среди высшего менеджмента новой волны, обрел доверие Второва и недавно, по рекомендации Баландина, был назначен на должность вице-президента.

При виде Забелина Кичуй сконфузился и, быстренько кивнув, юркнул в дверь. Снежко же, хоть и смущенный, широко развел руки.

— Держу пари. Сейчас скажет: «Твою мать! Кого я вижу?» — быстренько «забил» Максим.

— Алексей Павлович! Дорогой! Вот не чаял. Последний, самый ходовой в банке анекдот слышали? Разговаривают голова и задница. Голова спрашивает: «Ну почему так? За мной ухаживают, моют. Я все время на чистых подушках, в холе — и несмотря на это, вся в морщинах, облезлая. А ты на чем только не елозишь — и все такая же гладкая да белая». — «А ты делай как я — сри на все»! Ну как? — Не дожидаясь реакции собеседника, Снежко радостно захохотал.

— Похоже, на злобу дня? Хорошо рассказываешь. Видно, что от души, — и Забелин, не церемонясь, отодвинул с дороги бывшего подчиненного — раньше пьянок среди рабочего дня в банке не было.

Выйдя из здания, он оглянулся:

— Недолго музыка играла…

— М-да, подставили дружки твои, по полной программе подставили. Чего ж дедам теперь скажем? — Максим удрученно замотал головой: — А Мельгунова кондрашка хватит.

— Пошли-ка, Макс, подлечимся, — стоять под закрепленным на стене гордым банковским знаком было невыносимо, — в Зеленом доме зеленым змием.