— Что происходит?!

При звуке двери Жукович с надеждой поднял и тут же стыдливо спрятал опухшее лицо со стекающим из губы ручейком крови. Выдержанный обычно Подлесный, напротив, едва сдерживал злобный восторг.

— Сдал! — торжествующе объявил он. — Я предупреждал, что сдаст.

И коротко тыльной стороной ладони хлестнул Жуковича по лицу.

Тот вскрикнул привычно и загородился руками.

— Чего загораживаешься? Чего загораживаешься, паскуда? Руки! Р-руки вниз.

Жукович со страхом, медленно, съежившись, принялся опускать руки.

— Пусть не бьет, — обращаясь в никуда, просипел он. Слова из разбитого рта выходили искаженными.

— Против старого опера постоять хотел, — указывая на массивную, жалкую сейчас фигуру, насмешливо объяснил Подлесный. — С кулачонками кинулся, дурашка. Но я ему постоял пару раз по печени. Вмиг осекся, сволота! И запомни — это только начало. — Последнее было обращено к сжавшемуся Жуковичу. — Я из тебя все говно по капле выдавлю, пока вовсе ничего не останется. Потому как ничего другого в тебе никогда и не было. Знаете, какой цифрой «ФДН» выиграл? Шесть миллионов десять тысяч! Каково?! Рассказывай, как купился! Такая упрямая сволота попалась — не колется! — пожаловался он, приноравливаясь для нового удара.

— Отдохни-ка от трудов праведных, — потребовал Забелин.

— То есть?

— В угол, говорю, отойди! Иль против меня тоже собираешься старым опером постоять?

Подлесный затих недоуменно. Затем в глазах его мелькнуло некое просветление.

— Мягкотелость наша! Говорил, говорил я тебе, Алексей Павлович! — Он брезгливо заметил бурое пятно на правом рукаве безупречной своей рубахи. — Нельзя было падали этой доверяться. Хороший ты мужик, но в людях ни бельмеса не смыслишь. Отодвинул меня, вот — пожинаем. А у него на морде было написано, что сдаст при первом случае. Такое дело загубил! Ох, напрасно в свое время наши его не доработали. Дерьмо, оно во все времена при первом тепле воняет.

С видимой неохотой Подлесный отошел в сторону.

Забелин же придвинулся к обмякшему Жуковичу.

— Так что, Олег? Сдал-таки? — припомнил он.

— Меня, здорового мужика, и… как ошметка. — Плечи Жуковича задрожали, и из-под пальцев, которыми пытался прикрыть он побитое лицо, потекли грязные слезы.

— Стало быть, и впрямь не шутил? — То, что Жукович не захотел ответить на прямой вопрос, окончательно сняло все сомнения, и жалости к этому страдающему от унижения человеку Забелин больше не испытывал. — Говорить станешь?

— А пусть тебе Малюта твой рассказывает. Обложились. У каждой падлы по своему Скуратову. Во вам теперь чего выгорит! — Жукович сформировал увесистый кукиш, и Забелин, за минуту до того сам пораженный происходящим, не контролируя больше себя, взметнул сжатую в кулак руку.

— Не-ет! — закричали сзади. Вошедшая тихонько Юля с ужасом смотрела на охваченного яростью Алексея. — Он же живой!

— Пока живой. — Насмешка на лице Подлесного плохо, впрочем, скрывала овладевшее им смущение. — Предатель это нашего общего дела, Юлечка.

При звуках Юлиного голоса Забелин опомнился, не в силах еще полностью остановиться, схватил Жуковича за ворот, выдернул из кресла, намереваясь дотащить до двери, но не удержал тяжелое тело, и тот рухнул на пол.

— Пошел вон. Ты мне больше неинтересен, — процедил Забелин.

— Премного вами благодарен, барин. — Жукович, скосившись на Юлю, поднялся, скривил избитое лицо в усмешке и медленно, на подминающихся ногах, двинулся к двери, с опаской поглядывая в сторону приблизившегося Подлесного, добрался до спасительно выхода. В потухших глазах вспыхнула показная удаль. — Н-на вам! — отчаянно, срывающимся голосом выкрикнул он, ударив себя ребром ладони по сгибу другой руки. И, дернув ручку, выбросился в приемную.

Подлесный было шагнул следом, но дорогу перегородила хрупкая фигурка. Юля глядела на нависшего перед ней мужчину с необычной в ней неприязнью.

— Извини, Юль, что при тебе получилось. Но это мужские разборки.

— Вы человека! Как грязь раздавили. Недоброе вы сотворили.

— Ты бы лучше нас всех пожалела. — Забелин, совершенно обессиленный, уселся на ближайший стул. — Столько работы. В одном институте шестьсот человек. И один гнус… взял да все и подпалил. Да что теперь говорить? Доброта-то, она тоже должна быть… умной.

— Предательство это, Юля, — попытался смягчить слова шефа Подлесный. — И тут уж не до антимоний.

— Страшный вы, Подлесный, — не приняла примирительного тона Юля. С горечью помолчала. — А ты, Алеша. Ты… тоже не божеский.

— Зато ты вся из себя божеская! Аж исползалась перед ним на карачках. Только что-то не больно Господь твой тебе помогает. И вообще, я этими поповскими проповедями дома закормлен! Так хоть здесь дай отдохнуть!

Забелин прервался, пугаясь вырвавшихся слов. Вскрикнувшей Юли в кабинете уже не было.

— Зря так-то. Девочка ведь еще. Не обвыклась, — не одобрил Подлесный.

— На себя посмотри, миротворец хренов! Кистеня только не хватает да дыбы. Пыточную он в кабинете вице-президента устроил.

— Просил ведь подвал.

— Пошути еще.

Мысли об обиженной им в сердцах Юле непрестанно вращались в голове и мешали вернуться к делу.

— Ладно. Рассказывай, как Жуковича вычислил.

— Ну, я его сегодня с утра пас. Хоть т… вы и приказали, но… я так подумал, что для дела.

— Дальше.

— Ну, он, правда, верещал поначалу, чтобы не лез. Но потом я его слегка образумил.

— По печени?

— Да нет, зачем? Это уже здесь, по факту. Значит, после того как Клыня привез ваш конверт, я его лично принял, хоть этот сучок вновь верещать пустился, но зато убедился ответственно — все было в целости: не надорван, и росписи ваши соответствуют. Не вскрывался, короче. За это отвечаю. Жукович при мне все в новый конверт опечатал. Выходил, правда, пару раз. Вот тут я в сомнении.

— Не мнись.

— Без пятнадцати пять приехали на аукцион. Сдали все документы. Из «ФДН» народишко уже крутился. Потом узнал, что они один свой конверт тоже в последний день подменили, но за полтора часа до нас. То есть получается — до того как вы цифру проставили. А после никто не менял. За это поручусь. Ни на шаг не отходил.

Короче, в семнадцать тридцать объявляют, что участвуют четыре компании (две от них, две от нас), все документы действительны. Начали вскрывать.

Вскрывают ихний первый конверт — сто двадцать тысяч рублев. То есть на халяву хотели. Наш первый — полтора миллиона. Вскрывают второй наш — ё твое — шесть миллионов и при них пять тысяч. Я еще подумал — ну, дает шеф, швыряет деньги за нефиг делать. И тут вскрывают их последний — шесть миллионов десять тысяч не хочешь? Не две, что нам Жукович по максимуму пророчествовал, а точнехонько шесть. Да еще на нашу пятерочку десяточку аккуратненько положили. В дамки с сортиром. Просто-таки снайперски точно наварили.

— Как Жукович себя вел?

— Выступать начал. Мол, никакой протокол подписывать не стану. Де, фальсификация все. Да только пылил он. Подпись его никому и так не нужна, подписывает только победитель. А по форме не придерешься. Ну, я потерпел, пока не закончится. Пока назад ехали. Выслушал, как он по дороге повозбуждался. За пацана, должно, держал. Но старый опер всяких видал. А уж в кабинете — тут от души. Если бы вы раньше времени не объявились, я бы из него всю компру с говном вынул.

— И это все? — не поверил Забелин. — Так на чем поймал-то? Мордовал-то за что?

— Колол! Не знаю, правда, как он это, паскуда хитрая, провернул. Тут еще разобраться требуется. Но ведь и каталы на твоих глазах передергивают. А то, что он, — так это к бабке не ходи. Некому больше! Конверт-то ваш он получил опечатанным.

Забелин, совершенно ошеломленный услышанным, тихо засмеялся.

— Вы чего это? — под изучающим взглядом шефа Подлесный быстро пробежал взглядом по своему костюму.

— Я думаю, Подлесный, что из ФСБ тебя по недоразумению поперли. Просто не доехали, какой в тебе палачуга сидит. Выходит, и здесь Юля права оказалась.

— И вы туда же. Ну, она-то девочка. Но вы — высший менеджер. Не одно поглощение оформили. Дело-то грязное, в общем, делаем — у людей ихнее отнимаем.

— Не отнимаем, а покупаем.

— Словеса все. Покупали бы, я и впрямь был бы лишним. А так… одна грязь. Только роли разные — я эту грязь смываю, а потом такие, как вы, объявляетесь — в ослепительно, так сказать, белом фраке. Да и игра немалая — на миллионы долларов. А я, между прочим, еще и экономлю — разведку и контрразведку в одном лице совмещаю.

— Еще и палач-любитель по совместительству.

— О! Все вы чистоплюи. Небось когда нужно было акции из Петракова вытрясти, так и не погнушались меня послать? И не виню, потому что в тот момент не до умствований было — дело зависло. А когда ментам платите, чтоб должников ваших трясли, в каталажки кидали, так оно ничего? Вы же про то, как из них деньги ваши выбивают, знать не желаете. Вам результат подай. И опять же — верно! Нормальное распределение труда. Больше того! За каждым переговорщиком при фраке должна быть сзади тень человека с топором. Такая вроде бестелесная. Ан аргумент! Вижу по глазам — выгнать хотите. И не обижаюсь. Потому что прокол на кого-то списать надобно. Только все равно делом этим заниматься кто-то должен… Да и с Жуковичем опять же — единственный это фигурант. Проморгали, конечно. Но колоть надо. Через него на заказчика выйдем.

— Чего уж теперь суетиться? И так все ясно. Им одиннадцать процентов легче подобрать, чем нам сорок. Мы-то были уверены, что «ФДН», потеряв девять процентов, дальше не пойдет. Нет, мол, перспективы. А они пошли. Да еще и на большие деньги.

— Но не проплатили.

— Дело техники. «Балчуг» проплатит.

— Это вряд ли. «Балчуг», заказчик ихний, окончательно подсел. Вчера Цетробанк лицензию у него отозвал.

— И молчишь?!

— Так не спрашивали.

— Стало быть, — Забелин оживился, — цели завладеть институтом у них больше нет. Просто блефуют? Или хотят заработать на перепродаже? Похоже на то. Телефоны компании «ФДН» есть, конечно? Позвони, пригласи кого-то из руководства на встречу.

— Может, не стоит торопиться? Раз финансирования нет, то заплатить не смогут. Тогда акции эти к нам и упадут.

— Может, и так. А может, за десять дней, что им по закону для проплаты выделены, и найдут деньги. И тогда все это удовольствие выйдет нам куда дороже. Нельзя рисковать. Звони.

Едва вышел Подлесный, как задребезжал телефон в кабинете.

«Юля», — подбегая к трубке, сообразил он. Все это время у него не выходила из головы выбежавшая девочка. «Ты — не божеский». Надо же было так сорваться. Черт его знает, что у нее теперь в путаной головке составится.

— Слушай, Стар, мы так не договаривались! — зарокотала трубка. Конечно, это оказался Макс, и Забелин показал палец своему отражению в зеркале: на этот раз сам себе проиграл. — Это не дело, Стар! Мы тут пашем, идем в графике, акции скупаем просто-таки полабораторно, едва деньги успевают подвозить. И тут от вас шило — на аукционе-то, оказывается, полная задница.

— С работы, конечно, звонишь. — Забелин сделал знак вернувшемуся Подлесному. — Давай ближе к вечеру. И не пыли там при посторонних. Сейчас главное — держать хвост пистолетом. Будь!

— Пистолет — это да. Это теперь как раз бы кстати.

Он отключился.

— Предлагают приехать к ним, — доложил о результатах звонка Подлесный. — Времени у них, видите ли, нет, чтоб к вице-президенту банка «Светоч» подъехать. Каждый карлик от амбиций изнемогает. А может, пошли они?..

— Поехали. Не до политеса.

Компания «ФДН» размещалась в пентхаузе свежеотстроенного многоэтажного офиса на правительственной набережной.

Их проводили в застекленный зимний сад, усадили в нежные кожаные кресла прямо под прозрачным колпаком, за которым начиналось небо.

— Господин Белковский сейчас будет. — Вошедшая длинноногая секретарша в красном платье в соответствии с дизайнерским замыслом смотрелась в этой оранжерее свежим бутоном, соскочившим с клумбы, дабы обслужить клиентов. — Чай? Кофе?

— Минералки. — В неизменном темном костюме Подлесный изнемогал от жары.

— Обратили внимание? Свое «фэ» показывают. — Он крутнул пальцем. — Блистают крутизной. Мы-де при деньгах. Знаю я это, когда все деньги во внешний лоск бухают. А носки небось дырявые носят. Больше ста пятидесяти тысяч отступного и предлагать не надо. Пятьдесят тысяч навара с них довольно. Поломается слегка для порядка, а там и к ручке приложится.

Они поднялись навстречу входящему сутулому господину с натянутой на щеках кожей.

— Президент компании Белковский. Имею надлежащие полномочия для ведения переговоров. — Все это было сказано на одной неулыбчивой ноте. — Так чем могу?

— Вы выиграли аукцион по сорока процентам акций «Техинформа».

Белковский без выражения склонил голову.

— К этим акциям есть интерес и у банка «Светоч». Думаю, мы можем договориться. — Забелин замолчал, ожидая ответной реплики, но не дождался.

Белковский глядел на него все с тем же поторапливающим выражением чрезвычайно занятого человека. Это раздражало.

— Полагаю, вы и сами теперь не рады выигрышу, — предположил Забелин. — Цена оказалась чересчур высока. Наши, кстати, соболезнования по поводу «Балчуга». А главное — после увольнения Петракова, будем говорить откровенно, нет перспектив на приобретение контроля.

Белковский продолжал сохранять молчание.

— Создавшаяся ситуация не выгодна ни вам, ни нам. Мы нацелены на контрольный пакет и, как вы догадываетесь, его получим. А вы такой возможности лишены и, стало быть, входите в невозвратные пустые расходы. И расходы немалые — миллион долларов, по сути, ни за что.

Он дал возможность собеседнику возразить или согласиться, но тот по-прежнему никоим образом не определял своего отношения к услышанному.

— Словом, так. — Забелин вынужден был продолжить. — Мы готовы возместить расходы, что вы понесете в связи с отказом от покупки. Ну и, пожалуй, даже предложим вам небольшую премию. Все-таки вы потратили время.

Теперь он замолчал, решившись молчать основательно.

Это, похоже, определил и Белковский. Потому что неспешно удивился:

— Я что-то не понял. Мы выиграли аукцион. Это так?

На этот раз уже он не дождался реакции и сам ответил себе:

— Это так. У нас сорок процентов акций. Так почему мы должны от них отказываться?

— Да потому, что денег у вас нет, — не сдержался Подлесный. — И контроля нет и не будет! Потому как все остальные акции подберем мы. Чего уж тут непонятного?

Белковский неодобрительно почмокал губами:

— Я же не считаю ваши деньги. Да и о каких деньгах речь? Всего-то миллион. Эту позицию мы в состоянии держать сколь угодно долго.

— Но цель?! — напомнил Забелин. — Зарыть миллион долларов просто так?

— Почему зарыть? Сорок процентов — это почти половина института. Отдайте нам треть площадей — и мы разойдемся.

Лишь жест Забелина, хоть и не без труда, удержал пораженного этой тихой наглостью Подлесного от комментариев.

— Мы, похоже, не понимаем друг друга, — расстроился Забелин, и в лице Белковского появилась готовность понять. — Вы не купили площади института. Вы купили лишь миноритарный пакет, то есть часть акций, дающих права на дивиденды. Насчет участия в управлении — я бы предложил не обольщаться. Вы даже не получите мест в совете директоров. Прежде чем ваши акции будут зарегистрированы в реестре, мы проведем собрание и изменим соответственно устав. Да и относительно дивидендов, господин Белковский, — мы же взрослые люди — не думаете ли вы впрямь, что мы собираемся их выплачивать, — все прибыли будут направляться на финансирование исследований. Ну, так и после этого — «что он Гекубе, что ему Гекуба?».

— Да, я так и полагал, — разочарованно кивнул Белковский. — Так и полагал. Поэтому пойдем вам навстречу.

Выражение лица Подлесного вроде не изменилось, но в нем проступило торжество.

— Да, пожалуй, надо пойти, — решился Белковский. — Шесть миллионов будет достаточно.

— Шесть миллионов рублей за отказ? — Подлесный посмотрел на Забелина, словно надеясь, что ослышался.

— Каких рублей? — в свою очередь удивился Белковский. — При чем тут? Долларов, само собой.

— Изволите шутить, — догадался Забелин. — Шесть миллионов долларов — да это треть цены здания.

— Так я и говорю, — вяло обрадовался Белковский. — Чужого нам не надо. Да и вам, господа. У нас ведь большой судебный опыт. Любые ваши решения будем обжаловать в судах. Шум, пресса, проверки — разве большому банку это надо? Такие вещи делаются, — он доверительно убрал голос, — интимно.

— Тогда, пожалуй, можно завершать. — Забелин, а вслед за ним и опешивший Подлесный поднялись. Поднялся и хозяин. — Думаю, что вы в силу каких-то причин пребываете в неких иллюзиях, — закончил встречу Забелин. — Надеюсь, они рассеются не слишком поздно. Во всяком случае пока открыт для обсуждения.

Сопровождаемые бесстрастным хозяином, они направились к лифту.

— Черт с ним, — решился при входе в лифт Забелин. — Возьму на себя — если примете решение, готовы заплатить вам пятьсот тысяч долларов. И то иду на бешеный перерасход.

Он вступил в лифт.

— Меньше чем на пять разговора быть не может, — услышали они через закрывающуюся дверь. — Да и то больше из уважения.

— Сволочь, — коротко возмутился Подлесный. — Какая ж гнида скользкая.

— М-да. Что-то я не почувствовал топора за спиной.

— Да врет он все, нет у них таких денег. Понтит! Они на контроль шли. Контроля нет. Так что отступят. Поторгуется еще для порядка — и сдаст. Помяните.

— А если не сдаст? — Они вышли из здания. — Он же дал понять, как будут действовать. Начнется шум в прессе, арбитражные процессы, Мельгунов узнает о роли банка и — все.

— Все равно нет у них денег. Нет «Балчуга», нет денег. Могут, правда, закусить удила и попытаться найти, но кто даст?

— Тогда бди. Днем и ночью по следу ходи, паутиной облепи так, чтобы от малейшего поступившего центика цепь прозванивалась. Огороди, чтоб со всех сторон плотина. Прессингуй как можешь. Но имей в виду, Подлесный, Жуковича рядом нет. Если что, свалить прокол будет не на кого. Устал я что-то от пророков.

И, с трудом сдержав накопившееся за трудный этот день раздражение, повернулся, не предложив даже подвести брошенного подчиненного, нажал на газ.

…Он еще только входил в квартиру, но уже понял, что Юли нет. И не то что в эту минуту. А вовсе нет. Приоткрыты были коридорные шкафы, опустел уставленный нехитрой Юлиной косметикой столик в гостиной.

Как и опасался, на столе, придавленная вазой, лежала записка. Сел, посидел, не читая. Наконец открыл: «Алешенька, ты прости меня. Как же ты со мной устал! Я не из-за сегодняшнего, хотя… ради бога, что ведет нас, — будь добрее. Всегда — добрее! Ведь сколько зла кругом. Вижу, уже сердишься. Ты так много для меня сделал. Даже не представляешь, как много. С тобой я была женщиной, и я узнала счастье любить. Недолгое счастье. Потому что сегодня поняла то, о чем предполагала, — болезнь моя есть отметка Божья, предначертавшая судьбу. И бороться с этим, делая несчастными тех, кого люблю, я не имею права. Я прощаюсь с тобой, и целую все, все. И знай, ты живешь во мне, и всякий день, что живу, буду молиться за тебя. Прощай, родной! Юла».

Забелин еще раз перечитал записку и потянулся к телефону.

— Доктор Сидоренко слушает, — даже в домашних тапочках Сидоренко ощущал себя врачом.

— У тебя Юля сегодня была?

— А, это ты, банкир. Поздравь, мне больницу дают. Не наркологию, правда, но тоже кое-что. Я так подумал — не удается вспрыгнуть, так я по лесенке взойду. А потом уже со всеми этими мормудонами в царь-горы сыграю. Ох сыграю!

— Я спрашиваю: ты чего Юле сегодня нагородил?

— Да ты за кого меня держишь? У нее сегодня приступ прямо в больнице случился. Пришлось побеседовать, разъяснить. Ну не просто ведь такого червяка в организме придавить!

— И ты ей это сказал?

— Ну не так. Здесь терпение надо, вера во врачей. Врачи ведь не кудесники. А она зациклилась на чем-то и никому уж не верит. Какой-то бред понесла насчет Божьей отметки. А вера больного в нашем деле — она разве что патологоанатому не нужна.

Забелин повесил трубку, вновь набрал номер, долго ждал, пока послышался заспанный голос.

— Подлесный? Молодец, быстро засыпаешь — что значит здоровая психика. Жукович во сне не приходил? Шучу. Ты вот чего! Юлю найти сможешь?

— Стало быть?.. М-да, чувствительная оказалась натура. Ладно, найду, Алексей Павлович. Даже в голове не держите, — смущенно прервался, подметив, что говорит словами недруга своего Жуковича, и закончил как обрубил: — Найду.