Томмот усмехнулся:
      — Это начинает надоедать! И каждый раз: «чекист» да «чекист»!
      — Не смейся, товарищ чекист! Скажи-ка лучше, кого ты отправил из Билистяха к красным?
      «Знают или подозревают?»
      — Если мы и отправили кого, знает Аргылов. Мы с ним всё время были вместе.
      — Полковник, мы вдвоём…
      — Тебя не спрашивают! Чычахов, если хочешь остаться в живых, назови агентов Чека, оставшихся ещё в дружине. Допрашивать долго — времени нет. Даю тебе три минуты.
      «Знают они что-нибудь точно или нет? Что им известно?»
      — Полковник, всё имеет свой предел, в том числе подозрительность, — твёрдо ответил Томмот. — Я буду жаловаться генералу Пепеляеву.
      — Я выполняю приказ Пепеляева! Ну, говори!
      — Большевикам языки не развяжешь. Это я знаю хорошо, — зашепелявил Харлампий. — Если он из Чека, надо к стенке…
      — Ты будешь говорить или нет?
      — Я не знаю, что ответить, полковник. У нас, якутов, есть пословица: «Во всём виноват один Моттойо». По-русски это то же, что «все шишки валятся на Мишку».
      — Ты мне зубы не заговаривай! Нам всё известно. Если не хочешь рассказать сам, слушай меня. Нынче ночью мы задержали твоего агента при попытке перехода к красным. Мерзавец оказал вооружённое сопротивление. Не желая сдаваться живым, в перестрелке ранил ротмистра Угрюмова.
      — Полковник, — Томмот пожал плечами, — почему вы стараетесь обвинять меня каждый раз, когда в ваши руки попадается незнакомый мне человек?
      — Разве же ты его не знаешь? Ха-ха, они незнакомы! А ты знаешь, что мы нашли у него в рукавице?! — Свободной левой рукой Топорков вынул из нагрудного кармана френча скомканный небольшой лист бумаги. — Помнишь, что нарисовано? Тут схема расположения цепей и пулемётных гнёзд. Схему составил ты, вручил своему агенту вчера вечером, встретившись с ним в пути.
      «Прошка! Не прорвался, погиб… Донёс на него, очевидно, тот возчик, который просил дать бумаги на закрутку».
      — Теперь ты понял? Останешься в живых, если назовёшь всех других.
      — Покажите, полковник, эту бумажку, — попросил Валерий и, развернув скомканный листок, поднёс его к свету свечи. — Чычахов, дай-ка сюда твой блокнот.
      — Там, — кивнул Томмот на стену, где висела его шуба. И внезапно, лишь взглянули в ту сторону, ринулся он к выходу, стараясь на бегу вырвать из внутреннего кармана пистолет.
      — Стой! — вскричал Топорков.
      — Стой, стреляю! — кинулся вдогонку Сарбалахов.
      Полуобернувшись к ним, Томмот нажал на собачку выхваченного пистолета. И тут же захлопали ответные выстрелы.
      Томмот успел уже забежать за толстый подматичный столб возле дверей, когда сильно ударило в правое предплечье. Отбросив телом дверь, он выскочил наружу и кинулся к лошадям, привязанным к столбам ворот. Правая рука, повиснув вдоль тела, как плеть, уже не слушалась его, и Томмот попытался отвязать повод ближайшего к нему коня здоровой рукой. В проёме раскрытых дверей высверкивали красноватые вспышки выстрелов.
      — Живым! Взять живым! Бейте в лошадь! В лошадь!
      Испуганная лошадь при каждом выстреле всхрапывала и пятилась. Отвязав повод, Томмот взлетел в седло и, направив коня на дорогу, ударил пятками в его бока. Но конь, едва войдя в рысь, споткнулся и с маху упал, уткнувшись головой в придорожный снег.
      Томмот выплюнул снег, набившийся в рот, мазнул себя пятернёй по лицу и попробовал было вскочить, но упал снова: правая нога его была придавлена упавшим конём.
      Томмот попытался высвободиться, его полоснуло болью, в глазах пошли круги. И всё же он продолжал биться, пытаясь высвободить ногу и встать.
      — Не стреляйте! Взять живым!.. — впадая в полузабытье, совсем рядом услыхал Томмот голос Топоркова.
      Придя в себя, он обнаружил рядом Харлампия, который поддерживал его за руки.
      — Важничает! Не нести же мне его на руках. Пусть идёт сам!
      Харлампий оттолкнул его от себя, Томмот упал.
      — Несите его! — приказал Топорков.
      — Чего с ним нянчиться?! — крикнул рассвирепевший Валерий. — Собаку стоит пристрелить, как собаку. Дайте мне!
      — Не-ет! Я хочу представить его генералу Пепеляеву. Пусть взглянет на него «милосердный» генерал. Несите его!
      Харлампий с Валерием волоком притащили Томмота во двор.
      Брошенный наземь, Томмот схватился здоровой рукой за жердину изгороди и через силу поднялся. Валерий стал тыкать Томмоту пистолетом в лицо, обдирая кожу.
      — Подлец! Хотел сделать из меня приманку?
      — Стой! — Топорков оттолкнул озверевшего Валерия прочь и наклонился к Томмоту. — Поговорим по душам там. Без спешки. Так, что ли, господин чекист?
      — Радуйтесь, радуйтесь, господин полковник! — мотнул головой Томмот, утирая с лица кровь.
      — Радуюсь! Якуту это, должно быть, знакомо! Охотнику радостно, когда он добудет редкого зверя!
      — Ещё больше возликуете, узнав, во что я вам обошёлся! — усмехнулся Томмот.
      — Ты у меня ещё умоешься кровавыми слёзами! — И Топорков крикнул людям во дворе: — Побыстрей там! Чего копаетесь?
      Из раскрытых дверей дома донеслись нечленораздельные прерывистые звуки: это билась с кем-то Кыча, кто-то ей зажимал рот. Кыча, голубушка, не подходи ко мне! Не выдай себя! О, почему ты не послушалась меня, не ушла ночью?
      — Куда там баба запропастилась! — вне себя кричал старик Аргылов.
      Вдруг далеко в южной стороне где-то раздался оглушительной силы удар, подобный грохоту, когда в дерево бьёт молния. Показалось, что под ногами чуть вздрогнула земля. Топорков и Валерий остолбенели, повернув лица туда, откуда донёсся этот грохот. Харлампий выпучил единственный глаз, а старик Аргылов уставился в небо, как бы ища там грозовое облако.
      Грохот повторился, и вслед за ним земля явственно вздрогнула ещё раз.
      — Орудие? — взглянул Валерий на полковника.
      — Кажется, да…
      — Бэлерий, что это? — обернулся Аргылов к сыну.
      — Красные бьют из пушки по слободе… Пошевеливайтесь!
      Позабыв о боли, Томмот стоял на одной ноге, превратившись в слух, и глядел на юг. Сердце колотилось. Пришли! Наши пришли! Убеждённый, что со стороны Якутска опасности нет, Пепеляев основные силы двинул на север, а наши, пользуясь этим, скрытно подошли к Амге — вот что там было! Так громите же их, испепелите это логово!
      На подворье Аргыловых поднялось беспорядочное движение, как при пожаре. Сам Аргылов бесцельно забегал между амбаром и домом. Харлампий, чтобы облегчить сани, стал сбрасывать с возов всё, что не было закреплено. Захрапели и стали биться в упряжи испуганные кони. Из дома, шатаясь, выбрался раненый Сарбалахов. Он доковылял до ближайших саней и упал на них, как мешок.
      Валерий подскочил к Топоркову:
      — Полковник, зачем нам таскаться с этим большевиком?.. Генералу сейчас не до него. Расстрелять его, и всё! Тут, на месте!
      Помолчав, Топорков кивнул:
      — Делай! — И пошёл к своим саням.
      Валерий схватился за кобуру, но тут из дома выскочила Кыча, раскосмаченная, в располосованной рубахе, и стремительно кинулась к Томмоту. Следом за дочерью выбежала Ааныс, но дорогу ей успел преградить муж.
      — Где ты запропала, сатана?! — гаркнул на неё старик Аргылов, поднимая кулак.
      Отброшенная сильным толчком в грудь, Ааныс ударилась головой об колоду сенных дверей и, оглушённая, опустилась на пороге.
      Подбежав к Томмоту, Кыча крепко обняла его, припала лицом к его окровавленному лицу:
      — Томмот! Что они с тобой сделали? О, Томмот!
      Он попытался оттолкнуть от себя Кычу здоровой рукой:
      — Отойди… Отойди от меня! Зачем и тебе погибать? Живи… Прошу, уйди отсюда! Расскажешь потом… в техникуме. Обо мне… о нас…
      — Я от тебя никуда не отойду!.. Я тебя никому не отдам!
      — Нельзя, Кыча! Это невозможно! Отойди…
      Но она прижалась к нему ещё теснее.
      — Слыхала пушку? Это наши, они взяли слободу. Через несколько часов они будут здесь, прошу тебя, умоляю… Останься жить! Ради меня…
      — С победой! С твоей победой, Томмот!..
      Растерявшийся от неожиданности Валерий пришёл в себя, схватил Кычу за плечи и рывком повернул к себе:
      — Поди прочь, дрянь! Пристрелю!..
      — Валерий!
      — Прочь отойди! Стреляю!
      Кыча обняла Томмота за плечи и умоляюще посмотрела на брата:
      — Убай…
      От этого нежного, давно уже не слышанного им от сестры слова Валерий будто отрезвел.
      — Убай, послушай меня. Красные победили, опомнись! Спасёшь Томмота — красные тебя пощадят…
      — Не-ет! — дико вскричал Валерий и направил на них пистолет. — Отойди!
      Кыча в ответ взяла руку Томмота в свою и сомкнула две руки в замок.
      Старик Аргылов, успевший уже отнести на сани лежащую без памяти Ааныс, метался, как полоумный, ничего не видя и не слыша, и только повторяя бездумно: «Поехали… Поехали…»
      — Ну, чего стоишь, Аргылов! — сидя неподалёку на санях, обернулся Топорков. — Харлампий, иди…
      Харлампий живо поспешил. Оба — один пистолет, другой винтовку — направили на Томмота.
      — Прощай, Кыча!
      Томмот вырвал свою руку и оттолкнул девушку.
      Но ни стрелявшие, ни расстреливаемый не успели заметить, когда и как Кыча метнулась вперёд, заслоняя собой Томмота. До сознания Томмота ещё не дошёл грохот этих выстрелов, как он видел возле себя падающую Кычу и успел подхватить её:
      — Кыча!
      У неё затрепетали ресницы.
      — Вместе… Вдвоём…
      Осознав происшедшее, Томмот отчаянно закричал:
      — Зачем? Зачем! Зачем?!
      Голова девушки бессильно свесилась. Прижав Кычу к себе, уже бездыханную, Томмот начал медленно сползать вниз, скользя спиной по жердине ворот. Подошёл Валерий, приставил пистолет к виску Томмота и нажал на собачку.
 
      …Бешеная дробь копыт удалилась по дороге на север. Когда последние сани исчезли за лесистым мысом, с противоположной стороны дороги — с юга, выкатилось чёрное пятно и, быстро увеличиваясь, превратилось в бегущего человека. Это был Суонда.
      Не разбирая дороги, прямиком по снежной целине, Суонда из последних сил рвался к опустевшему дому Аргыловых. Ладонями сбрасывая со лба струящийся пот, он остановился перед распахнутой дверью, переступил через порог, сейчас же вышел обратно и тут только увидел содеянное. Он не поверил своим глазам, но страшное видение не исчезало. Постояв немного, он, крадучись, двинулся вперёд, упал на колени, снял рукавицы и тихо-тихо коснулся голых рук Кычи. Лицо его окаменело, спина ссутулилась, руки повисли как неживые. Суонда ткнулся лицом в землю.
      Где-то за скотным базом каркнул ворон.
      Словно подстёгнутый этим звуком, Суонда вскочил, бездумно закружил-завертелся по двору, и тут на глаза ему попался старый топор-колун.
      — А-аа-аа-а!
      Суонда схватил колун и бросился бежать по дороге на север — в ту сторону, где незадолго до этого скрылись беглецы.
 
      1969-1974