Гражданская война в Испании (1936 – 1939).

      Когда молодой фалангист Дионисио Ридруэхо нашел возможность побывать у каудильо и заявить протест против арестов и смертных приговоров, Франко удивился: « Арестовали Эдилью? Мне даже не доложили… Впрочем, против него, наверное, на шли что-нибудь криминальное». Трудно не вспомнить эпизоды из русской истории с сакраментальным изречением: «Против него у органов есть материал».
      Впрочем, когда его брат – Николас Франко напомнил, что необязательно «творить мучеников», каудильо согласился на смягчение приговора. Казнь фалангистам заменили различными сроками заключения. Всех прочих фалангистов Франко подверг административному наказанию – запретил им под страхом смертной казни находиться в Саламанке, вынудив перебраться в Валья-долид.
      С тех пор в рядах Испанской фаланги и среди монархистов еще много лет продолжалось глухое брожение, направленное против Франко и армейской верхушки. Периодически оно принимало форму протестов, иногда – характер заговоров. Многие втихомолку угрюмо повторяли: « Франко умертвил Фалангу. Ее не воскресить».
      Фалангисты и монархисты оказались почти такими же союзниками военных кругов, как анархисты, баски, каталонцы и коммунисты – союзниками Республики.
      Однако Франко был куда последовательнее и безжалостнее демократов Асаньи, Ларго и Хираля. Как и подобает военачальнику, он подавлял открыто оппозиционные действия на основании законов военного времени. Военные неудачи и борьба с внутренней оппозицией побудили Франко весной 1937 года надолго отказаться от намерений овладеть Мадридом, которым он упрямо следовал с момента прибытия из Марокко. Теперь штаб кау-дильо в согласии с германскими военными советниками перенес центр тяжести войны на Север, направив войска против Астурии, Бискайи и Сантандера.
      Республиканский Север был территориально невелик – всего 25 000 квадратных километров с 2 миллионами жителей. Он тянулся в длину на добрых 300 километров, но в ширину – всего на 45-50. С первых дней войны Север был отрезан от остальной Республики 200-километровой полосой восставших провинций и поддерживал с нею связи только по воздуху и морю, поэтому постоянно испытывал сильнейшую нехватку продовольствия, одежды и обуви. Лишь частично ее удавалось смягчить покупкой продуктов и товаров во Франции и Англии и гуманитарными поставками под контролем Лиги Наций. Националистическая морская блокада существенно затрудняла снабжение фронта и тыла.
      К тому же на небольшой территории – вдвое меньше Бельгии – действовали одновременно автономное правительство Бис-кайи, Совет Астурии и Леона и Сантандерский комитет. В Бис-кайе политическое большинство составляли баскские националисты, в Астурии – коммунисты и социалисты, в Сантандере – буржуазные республиканцы. Их органы власти считали себя суверенными и то не хотели, то не могли координировать действий. В частности, правительство Агирре, несмотря на войну, предпочитало покупать уголь в Англии, а не в близлежащей Астурии. Астурийцы нуждались в бискайской руде, но баски по-прежнему вывозили ее в ту же Англию.
      Армии и мобилизаций на Севере не было. Воевали колонны добровольцев-дружинников.
      На первый взгляд самой легкой добычей на Северном фронте националистам должна была показаться плохо вооруженная и голодавшая Астурия, в теле которой к тому же сидела заноза в виде Овьедо. Но в Саламанке объективно оценивали стойкость и решимость астурийских горняков – вернейших приверженцев Республики. К тому же в пролетарско-крестьянской Астурии почти отсутствовала «пятая колонна».
      В результате астурийцы в феврале – марте 1937 года вновь штурмовали Овьедо, отвлекая часть националистических резервов с Центрального фронта. Шахтерам удалось вторично замкнуть окружение города, боеприпасы продовольствия пришлось доставлять по воздуху. Атаки были прекращены только после окончания Харамского сражения. Это был редчайший пример необычной военной ситуации, когда не сильная сторона спасает слабую, а напротив – слабейший выручает сильнейшего.
      Националисты решили завоевывать северные провинции в направлении с востока на запад, начав с зажиточной и консервативной Бискайи с развитой тяжелой индустрией и удобными гаванями. Овладение Бискайей сразу сулило националистам значительный внешнеэкономический и внешнеполитический выигрыш. Буржуазия Бильбао была прочно связана с английским рынком и банкирами Сити, Англия ежегодно вывозила из Бискайи сотни тысяч тонн дешевой железной руды.
      Во вторую очередь планировалось завоевание консервативного и во многом монархического Сантандера со смешанным испанско-баскским населением и активной «пятой колонной». Непокорная Астурия в шкале военных приоритетов значилась на третьем месте.
      Подготовку к наступлению на Севере генерал Мола начал уже в январе. К 10 марта националисты отбили последние атаки ас-турийцев на Овьедо. К 15 марта на аэродромах Наварры и Старой Кастилии сосредоточились восстановивший силы после Ха-рамского сражения «Легион Кондора» и до половины авиации националистов. Итальянская авиация подтянулась позже. В Бискайский залив были переведены почти все исправные корабли националистов, кроме «Балеареса» и подводных лодок. Националистический флот заново приступил к минированию подступов к Бильбао и Сантандеру.
      На рассвете 31 марта 1937 года рев десятков артиллерийских батарей потряс землю в секторах Алавы и Гипускоа. Пробил решающий час для Бискайи и всего Северного фронта.
      ГЛАВА 4
 

БИТВА ЗА СЕВЕР

 
      Перед началом наступления Мола опубликовал прокламацию-ультиматум. Документ несколько раз передавали по радио и сбрасывали на республиканскую территорию в виде листовок. Он гласил:
      « Я намерен быстро закончить войну на Севере. Все лица, сложившие оружие и не виновные в убийствах, сохранят жизнь и собственность. Но если покорность не будет немедленной, я сравняю Бискайю с землей, начиная с военных объектов».
      Франко и Мола направили против басков до 50 000 штыков, 200 орудий, 60 бронеединиц, не менее 150 самолетов. В резерве оставались две итальянские дивизии. На море националисты имели два крейсера, четыре эсминца, минный заградитель, около десятка мелких сторожевых судов. Баски противопоставили неприятелю на суше 30 000 человек, около 60 мелкокалиберных пушек, 80 минометов, 12 бронеединиц и 25 самолетов. На море имелось два эсминца, три подводные лодки и несколько вооруженных рыбачьих судов.
      Со стороны националистов на поле боя распоряжался заместитель Молы генерал Солчага. Среди фронтового командования выделялись способные полковники, только что произведенные в генералы – Алонсо Вега и Гарсиа Валино. Отдельно действовавшим «Легионом Кондора» командовал генерал Гуго Шперрле.
      Северным фронтом республиканцев номинально руководил генерал-республиканец Франсиско Льяно де ла Энкомиенда. Начальником его штаба был коммунист майор Франсиско Сиутат, генеральным комиссаром фронта – герой астурийского восстания 1934 года социалист Гонсалес Пенья.
 
      Генеральным инспектором фронта стал в апреле присланный из Валенсии бывший начальник генштаба беспартийный генерал Кабрера. После Малаги и Харамы его подозревали в предательстве, и его прибытие никак не поправило дел республиканцев. Герой Мадридской битвы Эмиль Клебер не без основания говорил: « Кабреру отправили на север помогать сдавать врагу Бис- кайю».
      Фактически вооруженными силами Бискайи командовал штатский человек – президент Агирре. Бывший предприниматель, владелец шоколадных фабрик, Агирре никогда ранее не интересовался военным делом и, естественно, не мог быть компетентным. Он имел также связи с международным капиталом и потому был вдобавок ненадежен.
      После декабрьской операции против Наварры баски не вели (и не могли вести) наступательных операций. Всю зиму они с помощью французских инженеров возводили вокруг Бильбао систему долговременных укреплений – «Синтурон», или Железный пояс. Он должен был сделать баскскую столицу неприступной. Испанская и западная печать окрестила его «маленькой линией Мажино».
      Но по многим причинам – недостаток рабочей силы, оборудования, вредительства «пятой колонны» военная ценность «Син-турона» была сомнительной и многими оспаривалась уже при его возведении. Игнорируя существование дальнобойной артиллерии, систему построили слишком близко к Бильбао. Часть ее укреплений неграмотно, без маскировки разместили прямо на гребнях Кантабрийских гор. Западную часть системы, обращенную к Сан-тандеру, укрепили лучше, чем восточную, откуда как раз грозил основной удар неприятеля.
      В довершение всего после окончания работ, в марте, один из руководителей строительства – майор Гойкоэчеа перебежал к националистам со всеми схемами «Синтурона» и объяснениями к ним. К апрелю упорно трудившиеся баски под воздушными налетами врага успели перестроить лишь некоторые укрепленные узлы. Так или иначе сооружение Железного пояса сделало басков самонадеянными. Их руководство не вело разведки и не знало замыслов врага. Наступление Молы застало Северный фронт врасплох.
      Первый же день сражения ознаменовался разрушением старинного поселка Дуранго, отличавшегося изобилием церквей и монастырей. Он находился на перекрестке дорог и его сочли военным объектом и атаковали «тримоторес». Погибло 228 мирных жителей, в том числе два католических священника и 13 монахинь. « Дуранго, – пишет Хью Томас, – выпала участь стать первым беззащитным европейским городом, подвергшимся без жалостной воздушной бомбардировке». Действительно, его бомбили дольше и сильнее, чем Ирун, Толедо или Бадахос.
      Судьба Дуранго стала предзнаменованием дальнейшего образа действий националистов на Северном фронте. Военные наблюдатели писали: « Война вокруг Бильбао не похожа на борьбу вокруг Мадрида. Она вообще ни на что не похожа».
      Наступление на Бильбао – это сокрушительный, безнаказанный террор массированной авиации. Если все это изобразить на картине, то под ней нужно сделать надпись: «Горе стране, которая не может обороняться в воздухе».
      Воздушный террор стал характерной чертой испанской войны, отличавшей ее от всех предшествующих гражданских войн – американской, русской и даже от Первой мировой войны. На Северном фронте Испании националисты захватили и без труда удерживали господство в воздухе. Их авиация налетала звеньями, эскадрильями, эскадрами. По заранее составленному графику они сменяли друг друга над одним и тем же отрезком фронта, забрасывая его бомбами и полосуя пулеметными очередями до превращения всего, что было внизу, в груды обломков или в море огня. Впервые в человеческой истории самолеты ВВС охотились за отдельными людьми.
      Первые удары Солчага и Гарсиа Валино направили на лежавший у самого фронта городок Очандиано в долине реки Девы. В авангарде националистов наступала дивизия «Наварра» из четырех бригад. Ее основу составляли добровольцы рекете, ненавидевшие басков еще больше, чем Республику в целом. Добровольцы баски, в свою очередь, терпеть не могли наваррцев.
 
      Превратившийся в развалины Очандиано пал на шестой день сражения. Льяно де ла Энкомиенда и Агирре отозвали десять баскских батальонов из Астурии, где они готовили вместе с шахтерами очередную операцию против Овьедо. Затем баски нанесли встречные удары и заняли часть оставленной было территории.
      Весь апрель наступавшие не могли продвинуться дальше берегов реки Девы. Баски сражались решительно и хладнокровно. К тому же у них было вволю стрелкового оружия, гранат и снарядов. Ежедневно националистам удавалось продвинуться в среднем на 600-700 метров. Это весьма напоминало многомесячные кровавые позиционные бои Первой мировой войны с их бесплодным топтанием противников на месте.
      В середине апреля националисты сделали передышку. Причиной послужили ощутимые потери в наваррских бригадах и помощь, которую республиканское руководство пыталось оказать Северу.
      Окрыленные победами у Гвадалахары и Пособланко, преувеличивавшие влияние этих побед на боеспособность националистов, военное министерство и генштаб выдвинули идею большого наступления в охваченной партизанским движением Эстремаду-ре. Ударная группировка должна была выйти к португальской границе и расколоть вражескую территорию надвое.
      Но в Эстремадуре был самый минимум дружинников – всего 15 000 человек. Между тем расчеты операторов показывали: для операции необходимо выделить до 80 000 бойцов. Тогда пришлось бы снять много войск с Центрального фронта (около 100 000 бойцов), частично обнажив Мадрид.
      Противниками замысла оказались генерал Миаха, Рохо и поддержавшие их военные советники из СССР во главе со сменившим Берзина Куликом. Они не собирались жертвовать недостаточно укрепленной столицей ради выручки Бильбао, который, по их мнению, был защищен «Синтуроном» и должен был продержаться очень долго.
      По позднейшему выражению историков, «Эстремадура стала заложницей Мадрида – центра мировой революции». Миаха и Рохо отказались дать Эстремадурскому фронту свободные войска, а Кулик – самолеты и летчиков, без которых операция, конечно, состояться не могла. Ценности Бискайи – ключа ко всему Северному фронту – они не хотели признавать.
      Со стороны кастильцев Миахи и Рохо, возможно, проявились и застарелая неприязнь к баскам, и пренебрежительное отношение к эстремадурцам.
      В начале апреля 1937 года Ларго Кабальеро утвердил другой план действий в целях выручки Северного фронта. План включал среднемасштабные наступления сразу на трех направлениях – под Уэской (с 4 апреля), в Университетском городке на Центральном фронте (с 9 апреля) и у Теруэля с 26 апреля.
      Последовательные удары на далеко отстоявших друг от друга направлениях призваны были ввести националистов в заблуждение о намерениях противника, заставить их разбросать силы и средства и в конечном счете отказаться от захвата Бискайи.
      В бой было двинуто в общей сложности немало сил – 60 000 штыков и сабель, около 200 орудий и почти вся наличная авиация основной части Республики – до 140 машин. Операция под Уэс-кой продолжалась 10 дней, в У ниверситетском городке – 4, под Те-руэлем – 7.
      Всего республиканские силы наступали 21 день апреля (из 30), что опровергает легенду об их длительном почивании на лаврах Гвадалахары. Лозунгом наступления стало вместо знаменитого ноябрьского «Но пасаран!» (Они не пройдут!) уверенное «Пасаре-мос!» (Мы пройдем!).
      Однако наступать оказалось гораздо труднее, чем защищаться. Места всех трех операций были избраны крайне неудачно – в горных местностях Арагона или среди разрушенных университетских зданий. Наступления развернули без основательной разведки. Как и прежде, республиканские колонны наступали вразнобой, без взаимодействия различных войск, прямо на хорошо снабженного и тщательно укрепившегося противника.
      Между налетами республиканской авиации и атаками наземных сил обычно проходило по нескольку часов, что позволяло националистам прийти в себя и приготовиться к отпору. Артиллерия била не прицельно, а обычно «по квадратам», т.е. наугад, и впустую тратила дефицитные снаряды. Человеческие потери Республики в трех операциях оказались в несколько раз больше вражеских – свыше 5000 раненых и убитых.
      Апрельские наступательные операции в Кастилии и Арагоне задержали наступление Молы и Солчаги в Бискайе на восемь дней (12-20 апреля). В остальном же они обернулись крахом военного планирования и тактики республиканской армии. Не войска Франко, а силы Республики безрассудно распылялись на больших пространствах и расходовались с очень низким коэффициентом полезного действия. Резервы не националистов, а республиканцев оказались скованными и растраченными.
      Особенно болезненной была неудача республики в Каса-дель-Кампо и в Университетском городке, где войсками командовали герои Мадридской и Гвадалахарской битв – Листер и Кампеси-но. Их участие казалось залогом успеха. Пехота пошла в атаку с эмоциональным подъемом, но танки и ВВС умудрились опоздать и отстать от нее. Часть пехоты, несмотря на это, глубоко вклинилась в расположение националистов, но была окружена и вынуждена была прорываться из кольца ценой жестоких потерь.
      Авиация вместо указанных ей объектов по ошибке разбомбила совсем другие. Пехота, а за ней бронетанковые части попали в парке Каса-дель-Кампо на минное поле, о котором Хунта обороны Мадрида не имела сведений. Взрыв националистами минного поля нанес наступающим дополнительный урон.
      Наступление провалилось. После него республиканцы не решились наступать в Мадриде около двух лет.
      Националисты меньшими силами в очередной раз удержали западные предместья Мадрида, добившись морально-политического успеха. Столица Испании осталась в их осаде. Между тем у националистов в данном сражении совсем не было бронетанковых сил и авиации.
      Ларго Кабальеро воспользовался провалом наступления, чтобы свести счеты с Хунтой обороны Мадрида. 24 апреля он распустил ее.
      Плохо продуманные и непродуктивные наступления остались малозамеченными и очень скоро были забыты. Их вскоре заслонили известия о более масштабных событиях…
      В ходе возобновившегося натиска националистов на Севере 26 апреля был разрушен ранее никому не известный городок Гер-ника. Как и в Дуранго, в расположенной в 30 километрах от Бильбао Гернике не было войск и укреплений, но городок считался важной коммуникативной точкой. Кроме того, в нем работала ярмарка, и с воздуха было видно скопление народа, которое можно было с большой высоты принять за войсковую группировку. За один день Гернику бомбили несколько раз. К «Легиону Кондора» присоединилась итальянская «легионарная авиация». Всего в разрушении незащищенного городка участвовало свыше 40 бомбардировщиков – от «тримоторес» до новых «Хейнкелей-111». Невзирая на полное отсутствие противодействия, их прикрывало 20 истребителей – главным образом «Хейнкели-51» и «Фиаты-32». Среди истребителей были и только осваивавшиеся летчиками новые цельнометаллические монопланы «Мессершмитт-109».
      Количество раненых и убитых жителей городка и его округи превысило 2500 человек. Среди погибших и пострадавших снова было много детей и священнослужители католической церкви.
      Близ Герники в день ее гибели находилось несколько западноевропейских журналистов. Они тут же побывали на месте происшествия, расспрашивали уцелевших жителей и нашли осколки бомб германского производства. Их репортажи немедленно опубликовали крупнейшие информационные агентства разных стран. Среди очевидцев был мэр Герники. Группа баскских священников, многие из которых тоже побывали под бомбами, написала в Ватикан письмо протеста.
      Бомбежка вызвала сильнейший отзвук во всем международном сообществе. Маленький городок в мгновение ока стал всемирно известным. Каталонец Пабло Пикассо вскоре написал картину «Герника», изобразив в аллегорической форме ужасы военных разрушений. Франко художник изобразил в виде мифического чудовища – Минотавра. «Герника» стала одной из известнейших в истории мировой культуры картин и действенным орудием антивоенной и антитоталитарной пропаганды.
      В Саламанке и Бургосе чувствовалось замешательство. Информационная служба каудильо 27 апреля опубликовала бессвязное сообщение, гласившее, что Гернику «разрушили и сожгли отряды Агирре, чтобы свалить вину на националистов». Они якобы закладывали «динамитные заряды». Однако Герника была древней баскской столицей, в ней находился священный дуб, под которым древние баски некогда заседали и вершили суд. Ни один баск не выполнил бы приказа о разрушении города, если бы Агир-ре отдал его.
      Днем позже националисты официально объявили, что 27 апреля их самолеты не поднимались с аэродромов и, следовательно, физически не могли бомбить городок. Однако Герника погибла 26-го числа. 4 мая дикторы Саламанки добавили: в Гернике «видны следы пожаров после недели артобстрелов и бомбежек». Город бомбили три с половиной часа. Но кто его бомбил – умалчивалось.
      Через несколько месяцев информационные службы Франко сделали открытие – бомбили республиканские ВВС. Однако тогда же неназванный штабной офицер националистов поведал английским репортерам, рассказывая об участи жителей Герники: « Мы бомбили их, бомбили и бомбили!» Однако осталось не уточненным, кого же он подразумевал под словом «мы» – германо-итальянских союзников или же именно испанских националистов.
      Современные зарубежные историки в большинстве склоняются к выводу, что официальные заверения Франко о непричастности националистов к бомбардировке не были ложью. Из всех публикаций видно, что авиация, подчиненная генералу Киндела-ну, не участвовала в налете на Гернику.
      Прямую ответственность несло командование «Легиона Кондора» во главе с Вольфрамом фон Рихтгофеном и его начальство в рейхе – штаб рейхсмаршала Геринга. Подчиненный только Берлину Рихтгофен, по всей вероятности, не потрудился известить Франко или Молу о намерении уничтожить Гернику. Он поставил их перед свершившимся фактом.
      Каудильо же не хватило духу сообщить всему миру, что немецкие и итальянские летчики ему больше не подчиняются. Подобное заявление могло бы стоить ему уважения многих националистов и военной поддержки Гитлера и Муссолини.
      Некоторые сражавшиеся в Испании германские пилоты, особенно будущий ас Второй мировой войны Альфред Галланд, выдвинули еще одну версию трагедии. По их словам, Гернику немцы разрушили без приказа, по ошибке из-за плохих бомбовых прицелов. Однако эта версия тоже повисает в воздухе. Ведь «ошибка» продолжалась несколько часов…
      В политическом плане разрушение Герники стало проигрышем испанских националистов и германских нацистов. Оно принесло им ненужные осложнения. Оно окупилось только в узко военном отношении. На другой день после зверского налета на-варрские бригады заняли развалины Дуранго и Герники. Подавленные разгромом баскские части без боя оставили выгодные естественные рубежи вокруг городка. Националисты форсировали устье реки Герники и захватили порт Бермео.
      Отход республиканцев к Железному поясу ускорялся. Оборона Бискайи дала трещину.
      Из Бильбао с мая 1937 года стали уходить пароходы с беженцами. В первую очередь вывозили детей-дошкольников и младших школьников. Часть приняли Франция и Англия (до 4000 человек), часть (5000 детей) – СССР. Соединенные Штаты, демонстрируя преувеличенное уважение к принципам «невмешательства», отказались принять хотя бы одного ребенка, дабы не быть обвиненными в нарушении нейтралитета.
      С другой стороны, уничтожение священного города и части гражданского населения временно сплотило басков и повысило их стойкость. Несмотря на введение 27 апреля в сражение итальянских дивизий с новым командующим – отличившимся в Эфиопии генералом Этторе Бастико, несмотря на господство националистов в воздухе, май 1937 года стал лебединой песней сопротивления Бискайи. Войска Солчаги и Бастико двигались вперед еще медленнее, чем в апреле. На помощь Бискайе прибыли подкрепления из Астурии – около десяти пехотных батальонов. В них состояло до 7000 превосходных бойцов-динамитчиков. При всей неприязни религиозных басков к безбожникам-шахтерам, при всех политических колебаниях баскской элиты правительство Агирре не возражало против прибытия астурийцев.
      Кое-какую помощь удалось получить из центра. В мае – июне с Мадридского фронта удалось перебросить две истребительные эскадрильи. Оттуда же прибыло несколько военных руководителей с незапятнанной репутацией, отличившихся при обороне столицы и в дни Гвадалахары – полевые командиры Галан, Кристобаль и Нинетти, «Горис» – советский военный советник Го -рев.
      Впрочем, одновременно военное министерство отозвало из Бильбао кастильца и республиканца Льяно де ла Энкомиенду, у которого не сложились отношения с Агирре. Его заменили баском – генералом Гамиром Улибарри, этническое происхождение которого было вполне уместно, но честность и талант которого в отличие от предшественника были под сомнением.
      Пока что баскская пехота научилась рыть убежища и укрываться в них. Территорию, уступленную врагу днем, она отбивала в ночных сражениях. Несколько итальянских батальонов у Бер-мео было окружено басками и с трудом, только через несколько дней, при помощи наваррцев пробило кольцо окружения. Военные летописи Мануэля Аснара пестрят выражениями: « Очень упорное противодействие противника… большие трудности… Гарсиа Валино отходит ночью на исходные позиции…»
      Теперь все силы Молы и Солчаги были вовлечены в напряженное сражение. У Республики появился хороший шанс атаковать неприятеля на основных фронтах. Однако весна 1937 года сопровождалась по обе стороны фронта нарастанием внутриполитических страстей. Франко справился при помощи военных трибуналов с их выбросом в считанные дни. В Республике борьба затянулась. Республиканцам суждено было пройти через длительный майский политический кризис, который был вызван прежде всего обострением соперничества между анархистами, коммунистами и социалистами. Заметную роль в нем сыграло и вмешательство СССР в ситуацию в Испании.
      Ларго и его приверженцы безусловно ценили советскую военную помощь. Премьер-министр разрешал советским гражданам называть себя «товарищем» и принимал советского посла в любое время. Но вместе с тем кабальеристы считали, что полностью расплатились за помощь золотым запасом и испано-советские отношения должны быть равноправными. Тем временем часть военных советников (Кулик), советский посол в Валенсии Розен-берг и руководство интербригад (Марти, ди Витторио) порой вели себя в Республике как в колонии или в государстве-сателлите. Они навязывали военному министерству планы операций, добивались смены неугодных руководителей. Затем по указанию из Москвы они стали открыто требовать запретить «марксистско-ленинскую партию» (ПОУМ), которую в Кремле считали троцкистской организацией.
      Постоянные интриги компартии и СССР против маловлиятельного, не опасного Советскому Союзу ПОУМа возмущали Ларго. Ведь ПОУМ был одной из партий, подписавших пакт Народного фронта…
      По Республике ходили слухи, доходившие и до премьер-министра, что советские официальные лица, имеющие статус «дипломатических работников» (Орлов-Фельдбин), причастны к тайным арестам и умерщвлению граждан, отрицательно относящихся к компартии и к СССР.
      Тревожило и пугало Ларго распространение советско-коммунистического влияния на предприятиях, среди республиканских фронтовых офицеров и даже среди министров. Под этим влиянием оказался ранее верный спутник Ларго, министр иностранных дел Альварес дель Вайо, ставший любимцем советских журналистов и дипломатов, а также испанских коммунистов. В 1937 году Вайо даже стал гостем одного из пленумов ЦК испанской компартии.
      Настораживало гордого и строптивого Ларго постоянное повторение коммунистической печатью короткой телеграммы Сталина главе компартии Хосе Диасу, в которой черным по белому значилось: « Дело Испании – не частное дело испанцев, а всего передового и прогрессивного человечества». К «передовому прогрессивному человечеству» советское правительство с 1936 года причисляло себя…
      Вряд ли понравилось премьер-министру и его сторонникам и тайное послание Сталина, Молотова и Ворошилова, в котором последние в подозрительно вежливой манере советовали Республике… проводить умеренную внутреннюю политику, не отталкивать крестьянство и городскую мелкую буржуазию.
      Послание только ухудшило атмосферу отношений между республиканским правительством и СССР. Во-первых, кастильский простолюдин Ларго не терпел непрошеных советов. Во-вторых, советы из Москвы в корне расходились с линией кабальеристов,
      стремившихся к «полной победе социализма» и к диктатуре пролетариата, т.е. к избавлению страны от мелкой буржуазии. « По чему мелкие буржуа существуют в нашем тылу? Ведь мы бо ремся против капитализма», – писала отражающая взгляды Ларго газета «Аделанте». В-третьих, было подозрительно, что правительство, которое у себя в стране осуществило знаменитый «великий перелом» начала 30-х годов и устранило (часто физически) самостоятельное крестьянство и городских собственников, теперь призывает к терпимости и умеренности, к сохранению многоукладной экономики и т.д.
      Второе – и последнее послание Сталина «испанскому Ленину» было в сущности еще нелепее. Оно содержало призыв поскорее объединить социалистическую и коммунистическую партии. Чтобы подсластить пилюлю, Сталин заверял Ларго, что является сторонником его дальнейшего пребывания у власти – пусть Ларго возглавит единую пролетарскую партию!
      Советские официальные лица – от Сталина до Орлова-Фель-дбина, от Берзина и Кулика до экономического советника посольства Сташевского были осведомлены о гордости Ларго и многих испанцев, но упрямо не хотели принимать ее в расчет. Происходило это вероятно потому, что советские официальные лица давно уже жили в стране, где почти не осталось гордых и самодостаточных граждан, где разрушены были понятия о национальной самобытности и государственном суверенитете, вытесненные «пролетарским интернационализмом», где «гибкость», переходившая в угодничество, успела стать прочным жизненным правилом подавляющего большинства.
      В Испании коса нашла на камень. (Как мы увидим позже, нечто подобное произошло с самонадеянными фюрером и дуче, слишком рано возомнившими себя хозяевами другой Испании – националистической.)
      В Кремле преувеличивали властолюбие Ларго, о котором так много писали советские дипломаты в секретных донесениях. Полагали, что если пригрозить «испанскому Ленину» смещением, то он, конечно, не захочет расставаться с благами власти и ради их сохранения уступит во всем. Рассуждавшие так судили об окружающих по себе…
 
      Многие работники и посетители военного министерства запомнили надолго драматическую сцену между Ларго и советским послом, разыгравшуюся весной 1937 года. Посол потребовал увольнения генерала Асенсио Торрадо – ярого антикоммуниста, тогдашнего правительственного военного консультанта, негативно относившегося к советским офицерам и к СССР в целом. В разговоре принимал участие и Альварес дель Вайо. После двухчасового жаркого спора дверь кабинета, в котором происходила аудиенция, растворилась, и в приемной услышали громкий голос обычно невозмутимого главы правительства:
      « Вон отсюда, вон! Вы должны усвоить, сеньор посол, что испанцы бедны и нуждаются в помощи, но мы не позволим, что бы иностранный посол навязывал волю главе испанского правительства. А вам, Вайо, надлежит не соглашаться с давлением иностранца на вашего премьер-министра, а зарубить себе на носу, что вы – испанец и министр Республики».