-- Хэй, Хансо-сан!
      Трое одновременно вскидывают руки ладонями внутрь -- в каком-то неизвестном приветствии. Сайдзи поправляет очки и по слогам читает:
      -- Ми зинаем долг воина! Ви виполнить! Но ми синова встиретисся!
      -- Когда, где?
      -- Ми сами находися вас!
      Сайдзи закрепляет повязку на предплечье, Сугитани и Касуми осторожно одевают на меня куртку. Старец улыбается и протягивает какие-то корни.
      -- Нарсиса. Ви прикиладывать рана. Ми сами находися вас!
      Японцы с достоинством кланяются и уходят вглубь парка.
      Я до боли зажмуриваю глаза, открываю их. Снова зажмуриваю и снова открываю. Троица неторопливо покидает меня. Все обыденно и буднично... как эта скамейка, на которой сижу... как неохотно накрапывающий мелкий московский дождь.
      Будто не было только что душманского логова и кровожадного Исрапи... Странного видения -- деда, сына и Инны -- вытащившего меня из плена. Будто присел отдохнуть, а ко мне подошли эти трое, поинтересовались, как пройти на ВДНХ, и, узнав дорогу, отправились восвояси.
      Время! Время! Мне ведь к чертям на кулички... в Чертаново... к Баратынскому. Даже если удастся машину поймать, это сколько же по счетчику накрутит?
      Кстати о деньгах... Я пошарил в карманах куртки. Пусто. В слаксах. Слава Богу! Все деньги здесь... даже моя зажигалка-талисман. Как же "джи-шок" у чеченца остался?
      ... В этот вечер мне впервые за весь московский вояж повезло со знающим таксистом. Стоило выйти на пустынную улицу, как сразу рядом притормозил "зеленый огонек". Если следовать правилам, стоило бы пропустить не только первую машину, но и вторую, третью -- чтобы не было "подсадки". Но время поджимало, и я плюнул на наставления, известные ныне и детям.
      Пожилой усатый шофер приспустил стекло:
      -- Куда?
      -- В мичуринскую психиатрическую...
      -- Как платишь?
      -- Сколько скажешь и сразу.
      -- Падай!
      "Упав" в "Волгу", я закурил и поинтересовался:
      -- Хорошо место знаете? Даже улицу не спросили...
      Таксист сморщился, словно я сказал что-то неприличное:
      -- А як же ж не знать? Двадцать лет шоферю. Уж кого я только из этой твоей мичуринской прямо в Кремль не отвозил...
      Он снова приоткрыл окно и сплюнул:
      -- Ту же Леру Старохамскую, к примеру. Правда, она меня теперь и не упомнит. В перестройку дело-то было!
      *****
      На оперативку к Баратынскому я все-таки опоздал минут на пять. В основном потому, что дежурившие на КПП долго не хотели меня пропускать. Успокоились охранники только тогда, когда явился собственной персоной вызванный ими хозяин заведения.
      Юрий Викторович, так мне показалось, был слегка навеселе. Легкий запах коньяка, во всяком случае, от него исходил.
      -- О, Сергей Иванович! И со своей закуской...
      Баратынский подслеповато щурился в темноте больничного двора, пока мы шли к главному корпусу.
      Какая закуска? А, вот он о чем... Я, оказывается, как вручил мне Сайдзи свои корни нарцисса, так в руках их всю дорогу и держал.
      -- Сер-гей Ива-нович! Где это вы шлялись? И по синяку под каждым глазом!
      Еще один Ремеслук на мою голову! Разглядел-таки меня Баратынский уже в больничном коридоре! Эх, Юрий Викторович, Юрий Викторович... После двух заходов к Шамилю, два синяка -- детские шалости. Сам, впрочем, и виноват. Вслух я произнес другое:
      -- Лучше объясните... Мы что-то празднуем или планируемся? Ремеслук говорил, что время "Ч" -- сегодня в ночь.
      -- Сере-жа!
      ... Баратынский картинно распахнул дверь в помещение, служившее прежним обитателям психушки чем-то вроде ленинской комнаты...
      -- Сере-жа! Заходи, не осуждай. И не думай, что мы только водку трескать умеем!
      "Ленинская комната" ничем не напоминала оперативный штаб, а присутствовавшие в ней -- слаженную спецкоманду, готовящуюся к проведению важной силовой акции. Когда мы вошли, пир был в самом разгаре. Чувствовалось, что "третий" тост уже давно выпит.
      Пятнадцать человек, собравшиеся за большим круглым столом, уставленным коньяком, водкой и по-мужски нарубленной снедью, сидели и внимательно слушали тамаду. Он, шестнадцатый, возвышался над столом, зажимая в своей медвежьей лапе граненый стакан, и говорил негромким басом:
      -- Нас, подразделение "Вымпел", расформировали в 93 году. Меня и еще примерно 130 ребят отправили служить в милицию. Приезжали американцы, сулили большие деньги, чтобы парни отправились работать в Штаты. Никто не изменил присяге. Но... ни наш опыт, ни то, что мы могли сделать для России -- все это оказалось никому не нужным здесь. Выпьем, ребята, чтобы однажды раскрылось имя того, кто загубил одно из лучших спецподразделений страны... Выпьем, парни, за боевых, а не паркетных генералов... Хотя бывшие боевые уже давно в ручных превратились, за исключением Рохлина, пожалуй. Выпьем за российского маршала...
      Тут говоривший закашлялся, а сидевшие за столом невнятно загудели.
      -- Да нет, вы плохо обо мне подумали... Зан а с т о я щ е г ороссийского маршала. За Жукова!
      Все молча опрокинули стаканы. На нас с Баратынским никто и глазом не повел. Радушный хозяин усадил меня за стол и тихо пояснил на ухо:
      -- Сейчас парни решили "круговой" пустить. Ну, ты знаешь эти дела... Каждый по очереди свое рассказывает...
      Баратынский налил мне водки.
      -- Сенниковский тост шестой был. Не много и осталось. Да ты не смотри... ребята же по чуть-чуть. Граммов по пятьдесят на раз, так что сиди спокойно!
      Я машинально прикинул: шестнадцать тостов по пятьдесят... Конечно, восемьсот граммов для здорового, подготовленного мужика -- не доза. Но... уж очень я этого не люблю. Мешать дело с выпивкой. Пусть кто-то и назовет питерским снобом, но у меня лично -- именно питерская закваска. Розенбаумовская, если хотите: "Любить так любить, гулять так гулять, стрелять так стрелять..."
      Мы, кажется, пострелять собрались? Золото российское стране вернуть, нет?
      Между тем, один из мужиков, мой примерно ровесник, уже настроил гитару и вполголоса затянул:
      КАК НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
      ПРОКРИЧАЛИ КУЛИКИ,
      И В ПОРЯДКЕ БЕСТОЛКОВОМ
      ВЫШЛИ РУССКИЕ ПОЛКИ.
      КАК ДЫХНУЛИ ПЕРЕГАРОМ -
      ЗА ВЕРСТУ РАЗИТ,
      ЗНАЧИТ, ВЫПИТО НЕМАЛО:
      БУДЕТ ВРАГ РАЗБИТ.
      СЛЕВА РАТЬ, СПРАВА РАТЬ,
      ПРИЯТНО С ПОХМЕЛЬЯ
      МЕЧОМ ПОМАХАТЬ...
      Не допев, гитарист отложил шестиструнку, наполнил стакан и поднялся:
      -- Ребята, мне хочется, чтобы вы вместе со мной выпили за парней из подразделения "А"... за боевого генерала Карпухина... за многим здесь знакомого члена бывшей сборной СССР по боксу Толстикова... за тех, кто штурмовал дворец Амина в Афганистане... за тех, кто предан своей стране и предан... ее правителями. Ребята, давайте помянем и Витю Шатских, предательски застреленного в спину в октябре девяносто третьего... Мы знаем теперь, кто это сделал... и пусть я уже не в "А"... неважно... Клянусь, я достану эту мразь! Витя, да будет тебе земля пухом.
      Если бы говорил не бывший "альфовец", если бы не тост в память Шатских, я поднялся бы раньше. А так... заставил себя проглотить водку... встал:
      -- Простите, что вмешиваюсь. Но хочется знать некоторые подробности. В частности, время акции, план ее проведения. А также... состоится ли она вообще?
      Теперь все шестнадцать недоуменно смотрели на меня, настолько выбивалось из общего настроя сказанное.
      Густо покраснел Баратынский, пребывавший до этого где-то глубоко в себе. Из-за стола поднялся уже знакомый Дмитрий Васильевич Самохвалов, самый пожилой из присутствовавших. Как помнилось, ветеран вьетнамской войны:
      -- Да не дергайся, друг...
      -- Виноват... я забыл еще раз представить. Наш партнер -- Неволин Сергей Иванович, -- перебил летчика опомнившийся Баратынский.
      -- Викторович, да знакомил ты нас уже с Сергеем... Мы поняли уже, -умиротворяюще прогудел Самохвалов и снова повернулся ко мне:
      -- Сережа, все в порядке. Ребята, дайте я объясню... Сергей, время "ноль" -- три пятьдесят утра. У нас, как минимум, три часа до начала сборов. Далее. План простой, зато реальный. С воздуха проутюжим их огневые точки, затем шестерка -- ты в том числе -- десантируется и подавляет казарму "чехов" в этом пионерлагере. Остальное -- танковый десант. Напролом на "шестьдесят девятке". Задача: захватить и взять под контроль их казначейство.
      Вот, собственно, все. Операция не из самых сложных, даже при численном перевесе "духов". Опыт, по крайней мере, имеется -- и немалый.
      ... Самонадеянность -- она подводила иногда и самых опытных бойцов... и меня. "Чехи" -- не мальчики. Уверен, деньги, на которые можно скупить всю Россию, они стерегут зорко...
      -- А мины учли? Или коридоры уже успели сделать?
      -- Да нет, какие там коридоры! Просто пропылесосю сверху их поле НУРСами -- вот тебе и коридор, по нему и танк пойдет.
      Привстал Баратынский:
      -- Сергей, Дмитрий Васильевич готовил группу, он руководит непосредственно операцией. Все учтено, вплоть до прикрытия акции. Я координируюсь с Ремеслуком и его соколами. Контроль над обеими базами -"Заветами Ильича" и "Дубками" надо устанавливать одновременно.
      Оставалось только согласиться. Конечно, лучше, если бы с самого начал Ремеслук доверил мне "сыграть" группу Баратынского, притереть людей друг к другу. Но если эту роль отвели Самохвалову -- руководству виднее. Хотя, честно говоря, я не подозревал, что мне предстоит поучаствовать в операции в роли боевика.
      Ладно, понять Ремеслука и Баратынского тоже можно: в таких делах каждый на учете и людьми не раскидываются.
      -- И еще, Сергей Иванович...
      Ничто в самохваловской манере говорить и держаться не напоминало о выпитом.
      -- Для нас этот бой -- быть может, самый важный из всех, которые были. Как говорил генерал Лебедь, не к ночи он будь помянут, -- за Державу обидно! В общем, если бы не были уверены в себе -- не расслаблялись бы.
      ... Пусть слова про Державу первым сказал не Лебедь, а Луспекаев (опять же -- "Белое солнце пустыни!"), главное -- в другом. За два с лишним часа, пока продолжалось странное застолье, я убедился, что этим людям (не говорю о себе) предстоит действительно самый важный бой. Бой, который они не имеют права проиграть.
      Я слушал их тосты-истории и вслушивался в себя. Всех нас роднило, пожалуй, одно: каждый из присутствовавших был солдатом эпохи проигранных войн. От Афганистана до Чечни. Все мы так или иначе участвовали в войнах, начатых маразматичными старцами и нефтяными магнатами, кремлевскими кокотками и придворными фаворитами. Все эти войны были проиграны бездарными полководцами, сданы в угоду интересам очередных толстосумов и политиканов.
      У каждого из нас была когда-то своя война, но сегодня -- одна на всех. Единственная, которую мы считали достойной и справедливой: война за право быть хозяином на своей земле, за свою униженную и опущенную страну, а не за некое абстрактное государство, не умеющее, да и не желающее защищать своих граждан.
      ... Если вдуматься... кем сочли бы нас офицеры былых поколений, будь они хоть "белыми", хоть "красными"! Что они сказали бы, услышав последний тост, произнесенный в эту ночь?..
      Как было у них? За что воевали они?
      ..."За веру, царя и отечество!"... "За Русь святую!"... Или: "За власть Советов!"... "За Родину, за Сталина!"...
      Шли годы, менялись лозунги, но суть оставалась, на самом деле, прежней. И мы пришли к ней же. Но мы росли, взрослели в другое время. Во время, когда не слагалось од и не служилось молебнов во славу русского оружия... Когда верность своей стране стала чуть ли не пороком, а предательство возвели в ранг высшей доблести и добродетели.
      И потому наш последний, общий тост-девиз звучал грубо и не лирично:
      -- ЗА ВСЮ Х...НЮ!
      Мы воздадим за всю х... ню -- вам, пришельцы. За всю грязь, кровь и подлость, которую вы принесли с собой в чужую для вас, не принадлежащую вам землю.
      ГЛАВА 17
      Незабываемое, наверное, зрелище со стороны: боевой вертолет, ощерившийся пулеметами и ракетными установками, с Красным Крестом и надписью "Неотложная медицинская помощь" на борту, медленно поднимается в воздух со двора спецклиники и зависает над ночным, спящим Чертаново.
      Ворота больницы открываются, и на пустынную московскую улицу вываливается, отчихиваясь неотработанным топливом, "шестьдесят девятка". Танк, в отличие от "мирного" вертолета, имеет самый что ни на есть воинственный вид. Он окрашен в сочно-зеленый цвет, на башне его довольно умело намалеваны полумесяц и девиз -- "На Крэмль!"
      Увидев в первый момент эти художества, я решил, что бойцы Баратынского переусердствовали от избытка эмоций. А все оказалось проще: ушлый Ремеслук, пользуясь своими обширными связями, раздобыл для экипажа справки о том, что "шестьдесят девятка" -- всего лишь муляж для кино, направляющийся ныне на съемки чеченской эпопеи Невзорова "Чистилище-2".
      Не знаю, как это удалось полковнику, но справки скрепляли такие солидные печати и подписи, что беспрепятственный проход по Москве и пригородам танку был гарантирован.
      Итак, к трем ноль пяти утра я и все шестнадцать бойцов Баратынского, полностью экипировались и заняли места в машинах согласно расчету. Юрий Викторович, как и говорил, остался в офисе мичуринской клиники координировать операцию с Ремеслуком.
      Самохвалов, командир группы, занял кресло пилота "Акулы", я уселся рядом с ним. Ветеран Вьетнама надел наушники и показал, чтобы я сделал то же самое. Остальные парни с большей или меньшей степенью комфорта разместились в утробе "борта".
      Васильич пощелкал клавишами на приборном пульте, и наша "Неотложка", пару раз дернувшись, взмыла вверх. Выше, выше... Я посмотрел вниз: маленькие человечки под нами оседлывали "тэшку", еще можно было разглядеть, что головы наездников украшали зеленые повязки. По всей видимости, для того, чтобы в случае проверки ВАИ или ППС, бойцы полностью соответствовали киношному антуражу.
      "Акула" застыла в воздухе, ее довольно сильно потряхивало. Повисев так с десяток секунд, она норовисто дернула носом к земле и, задрав хвост, резво взяла с места. Да-а, все-таки прав я: пить не надо, тем более, перед самой операцией! Как иначе объяснить, что Самохвалов, налетавший свою первую сотню часов еще в небе Куангбиня, дергал сейчас машину, словно какой-нибудь приготовишка с ускоренных пилотских курсов?
      -- Непривычно немного... Одно дело теория, другое -- практика, -пробурчал в наушниках самохваловский бас, -- Не над Чертаново же было тренировочные полеты совершать!
      -- Сейчас, сейчас... все будет тип-топ...
      Спокойствие и уверенность "вьетнамца" передались машине. "Вертушка", из принципа дернувшись еще разок, подчинилась воле пилота. Через полчаса мы зависли невдалеке от цели. Весь полет Самохвалов переговаривался с экипажем танка, и только минут за пять до подлета установил режим радиомолчания.
      К цели "Акула" и танк подкрались почти одновременно, и теперь "шестьдесят девятка", затаившаяся в перелеске возле "Заветов Ильича", ждала, когда Васильич подойдет поближе и распесочит своими НУРСами минное поле.
      -- Иншалла! -- нарушил наконец тишину Самохвалов, дав сигнал к началу атаки, и бросил "борт" к самому краю предполагаемого минного поля.
      ... Боевик, дежуривший на базе за пультом электронного перехвата, быстро среагировал на неожиданно оглушительный шум винтов и чье-то приветствие. Он сразу нажал аларм-кнопку, подав сигнал тревоги и поднимая весь лагерь в ружье...
      -- ЕСТЬ ЗАХВАТ ЦЕЛИ, БЛ...!
      Радостный вопль Ремеслука, раздавшийся в наушниках, заставил меня вздрогнуть.
      -- А-а, "тамагочи" ремеслуковская! -- хмыкнул Васильич и нажал на гашетку.
      Один за другим три НУРСа пропахали землю у пионерлагеря, но взрывов раздалось на порядок больше. Это детонировали мины -- "ловушки", МОН-200, усиленные артиллерийскими снарядами.
      Раз, два, три... Очередные три НУРСа расчистили коридор перед лагерем. В него, выскочив из леска, лихо ломанулась "шестьдесят девятка". Самохвалов бросил вертушку вверх...
      Я щелкнул кнопкой ДТТ на пульте. ДТТ -- десантный телескопический трос -- довольно непривычная для меня штука американского, кажется, производства. По пять тросов с каждого борта приготовились принять десантников, о чем сообщила надпись, вспыхнувшая на пульте: "система активирована". Самое классное в этом штатовском ДТТ -- материал, которым покрыты тросы -десантироваться можно, не перебирая руками, а просто соскальзывая вниз на землю, не боясь обжечь руки. Выигранные секунды -- спасенная жизнь.
      -- ЕСТЬ ЗАХВАТ, БЛ...! -- снова проорал в наушниках электронный Ремеслук.
      Теперь Самохвалов поливал из крупнокалиберных пулеметов склад ГСМ и "чеховскую" казарму. Парни в "вертушке" подобрались, приготовились вступить в бой сразу после огневой обработки точек.
      Я едва успел взглянуть вниз, увидеть мечущиеся в огне тени боевиков, как пилот рванул машину вверх. Под нами громыхнуло. "Вертушка" не успела набрать высоты и пламя, поднявшееся от взорванного склада ГСМ, опалило ее белый борт. Ударная волна тряханула "неотложку", подбросила вверх...
      -- А ну-ка, еще разок, ребята... Чтоб вам работы поменьше было!
      Самохвалов снова бросил вертолет на цель, спустил гашетку...
      -- Спасибо за использование нашей установки! -- проверещал в наушниках кокетливый женский фальцет, -- Магазины пусты. Патроны закончились.
      -- Хренов "говорун", -- ругнулся Васильич, -- Ну, вперед, ребята, с Богом!
      Мы вывались из вертушки. Внизу полыхал пожар. Вот когда пригодились "сферы": они защитили лица от огня.
      Пятеро во главе с вымпеловцем Сенниковым устремились к казарме боевиков... Танк-ветеран уже вовсю утюжил "чехов", отчаянно оборонявших бомбоубежище-казначейство... Наша пятерка быстро рассыпалась по территории лагеря. В обязанность нам вменили подчистку объекта после работы танкового десанта и сенниковских парней, ликвидацию стихийно вспыхивающих очагов сопротивления.
      -- "Один в поле", "Один в поле", объект "ноль" -- прошипело в моем ухе. Послание означало, что группе, штурмующей духовское казначейство, срочно нужна поддержка. Я и еще трое парней откинули "сферы" и, нацепив ПНВ-89 -приборы ночного видения, бросились к бомбоубежищу.
      Метрах в ста от казначейства стоял танк и хищно поводил в стороны пушкой, контролируя возможные мишени. "Тэшка" была сейчас, однако, практически беспомощна: любым выстрелом, пулеметной очередью можно задеть своих, смешавшихся с последними защитниками бомбоубежища. Теперь все решал непосредственный контакт.
      Что и говорить, преимущество было на нашей стороне. Численный перевес ничего не дал "чехам", его быстро свел на нет шквальный огонь "вертушки" и танка. Теперь духи, не успевшие оснаститься "ночниками", ослепленные и обожженные, медленно, но верно сдавали позиции одну за другой.
      -- Черный-один, объект под контролем, -- прокашлялся наушник.
      Парни Сенникова взяли казарму.
      -- Черный-ноль, понял -- отозвалась "вертушка" руководителя группы.
      -- Зубр-один, объект под контролем!
      -- Черный-ноль, понял!
      Ребята под командой "альфовца" захватили и контролировали то, что осталось от склада боеприпасов и ГСМ.
      Наше вмешательство в штурм казначейства окончательно сломило "чехов", последние двое легли прямо на пороге бомбоубежища, так и не успев воспользоваться своими "борзами". Ворвавшись по трупам ко входу казначейства, мы закинули внутрь с десяток шумовых гранат. Обычные не использовали: очень уж не хотелось, чтобы хоть часть складированных там денег пострадала.
      На удивление, из самого бункера не раздалось ни стона: видимо, духи и в казарме, и в бомбоубежище с самого начала атаки поддались стадному инстинкту и вывалили наружу. Нам повезло. Окопайся они на подземных этажах казармы, займи грамотную оборону в бункере -- и выкурить их было бы непросто.
      -- Черный-два... Один в поле... объект под контролем.
      -- Черный-ноль, понял.
      Через минуту "Черная Акула" опустилась на территории бывшего пионерлагеря "Заветы Ильича". Со стороны складов, казармы и от нас к руководителю группы Самохвалову побежали трое, чтобы скоординировать дальнейшие действия и уточнить число потерь.
      -- Зубр-один, три "трехсотых", "двухсотых" нет...
      -- Принято...
      -- Черный-один, один "трехсотый"...
      -- Принято...
      -- Черный-два, без потерь...
      -- Хоп, есть...
      Только теперь появилось время оглядеть поле брани. В желто-зеленом свете ПНВ все казалось потусторонним, ирреальным: трупы на земле... расплывчатые борта вертушки, вибрирующие в потоках раскаленного воздуха... выгорающие склады ГСМ... люди в инопланетных "сферах".
      Странная ассоциация пришла мне на ум: все происходит по ту сторону монитора, неведомый Игрок сидит, нажимает клавиши и играет в "Дум", а мы -просто безликие фигурки, мельтешащие на экране компьютера этого Игрока. Фигурки стреляют... кричат... падают, не добежав до цели. Но Игрок не использует режим сохранения, и у фигурок нет в запасе бесчисленных жизней. Hell on earth. Ад, нисшедший на нашу землю.
      Да нет ничего странного в моей ассоциации! Разве кровь, льющаяся на территории бывшего пионерского лагеря, превращенного в опорную базу боевиков, -- не есть знамение и провозвестие грядущего Ада? Н-да, наш "Дум" -- Россия...
      ... Три "трехсотых", один "трехсотый" -- значит, у нас всего четверо раненных. Никто не погиб...
      -- Ребята...
      Самохвалов соскакивает из кабины "Акулы":
      -- Ребята... Артем, Игорь, Сережа... тащите духовских "трехсотых" "двухсотых" в казарму. Давайте, живее... в сорок минут надо уложиться!
      За руки -- за ноги мы волочем убитых и раненных "духов" в бывший административный корпус "Заветов Ильича" и складываем их там штабелями. Мертвые в первые полчаса всегда тяжелее живых, погрузка отнимает много сил. Пока тащим в казарму очередного бородача, перекрещенного патронташами, есть время додумать мысль, все время ускользавшую в азарте боя.
      Опять же на ассоциациях... погрузка. Погрузка. (Нет, до чего же он тяжелый!). Погрузка. Одно дело, захватить базу, взять под контроль объекты на ней... Другое дело... Как предполагается вывозить захваченные ценности? Нас всего шестнадцать, учитывая четверых раненных... А ведь даже полсотни боевиков чуть ли не сутки потратили на разгрузку -- погрузку -складирование денег. Плюс к тому: шум боя под самой Москвой не мог не привлечь хоть чьего-нибудь внимания. Для меня хуже нет, чем быть шестеренкой, не знающей, как работает весь механизм.
      -- Быстрее, славяне, быстрее... Сорок минут!
      Одновременно с призывом Самохвалова мы слышим сначала тихий, но постепенно нарастающий гул лопастей какого-то вертолета. Вскоре гул становится нестерпимым. Где-то над нами зависает вертушка.
      Хочу нацепить "ночной глаз", посмотреть, кто к нам пожаловал, и не успеваю. Мощный луч прожектора с борта вертушки прорезает тьму, падает на землю, начинает методично прощупывать ее...
      -- Валя, сколько возимся? -- останавливаю бойца с зеленой повязкой на голове, волочащего под микитки здоровенного басмача.
      Тот отпускает обмякшее тело, вскидывает руку:
      -- Минуты сорок две, сорок три...
      -- ВНИМАНИЕ! ВСЕМ СЛОЖИТЬ ОРУЖИЕ! ПОВТОРЯЮ! ВСЕМ НЕМЕДЛЕННО СЛОЖИТЬ ОРУЖИЕ! -- раздается мегафонный глас из поднебесья.
      Вдали уже слышен грохот мощных моторов. Тяжелые "КАМАЗы". Тоже по нашу душу?
      Теперь ясно, почему Самохвалов хотел, чтобы мы уложились с "уборкой" в сорок минут.
      ... В столице еще с восьмидесятого года, года Олимпиады, действует единый антитеррористический план: группы быстрого реагирования должны прибыть в любое место Москвы и самого отдаленного Подмосковья не позднее, чем через сорок после поступления сигнала о возможном террористическом акте. Тогда, в благословенные брежневские годы, нормативы эти отрабатывались по всяким пустякам. На учениях командиры спецгрупп доставали из сейфов пакеты с грифами "А", "B", "C"... из штаба учений приходило указание, какая именно ситуация отрабатывается. Самой серьезной была ситуация "А": обезвреживание в Подмосковье группы террористов, захватившей в заложники иностранного туриста-автолюбителя.
      Командиры про себя матерились. Чушь! Бред! Порождение безумной фантазии кремлевских мудраков! Какие в нашем Подмосковье террористы?! Материться матерились, но -- репетировали .
      -- СЛОЖИТЬ ОРУЖИЕ! ОТКРЫВАЮ ОГОНЬ НА ПОРАЖЕН ИЕ!
      Смотри-ка, как оперативно сработали парни! Будто восьмидесятый сейчас. Интересно, что чувствует их командир, обозревая открывающийся сверху пейзаж?
      -- Артем, Игорь, Сергей... Трое ко мне без оружия! -- машет рукой Васильич, -- Остальным взять под охрану объекты!
      И дальше что? Подбегаем к командиру. Дмитрий Васильевич спокоен:
      -- Стойте рядом и молчите, со всем соглашайтесь. Все беру на себя!
      На территорию лагеря врываются, кувыркаясь на колдобинах, два крытых "КАМАЗа"
      ... Да-а-а, парни, счастлив ваш бог! Как вас на минах-то не рвануло?!. .
      С бортов "КАМАЗов" сыплются на землю бойцы... Навстречу "КАМАЗам", крякнув и чуть ли не роя дулом землю, выдвигается наша "шестьдесят девятка"... Метрах в тридцати от "Акулы" приземляется вертолет. Два его прожектора, в упор направленные на нас, слепят глаза, обездвиживают...
      -- НА ЗЕМЛЮ! ЛИЦОМ ВНИЗ! РУКИ ЗА ГОЛОВУ! -- кричит на бегу старший группы быстрого реагирования.
      -- Делайте, -- шепчет нам Васильич.
      Мы выполняем приказ командира, но сам он не спешит присоединиться. Утыкаемся носом в пропахшую гарью пыль...
      -- ПАДАЙ, СУКА!
      -- Да вы, ребята, ох... ли! У нас...
      -- СУКА!
      Спокойный тон Самохвалов резко контрастирует с воплем спецназовца, раздающегося над нашими с Валей головами. Зря он так. В смысле, Самохвалов, а не спецназовец. Р-раз! Васильич, коротко охнув и держась за живот, падает рядом с нами. Правильно, спецназ сначала бьет, а потом разбирается.
      -- АЛЕКСАНДРОВ, ЕМОЛКИН, ВЗЯТЬ...
      -- ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? -- начальственный бас перебивает указание старшего группы.
      -- Почему... вы... -- Самохвалов превозмогает боль, старается выговаривать каждое слово отчетливо, насколько это вообще возможно сделать, не отрывая головы от земли,-- Почему... вы... врываетесь на территорию... съемочной группы?! Мы работаем... по заказу... Правительства России и ОРТ!
      -- ЧТО-ЧТО?!
      Пусть "бас" и не уловил смысла сказанного, но словосочетание "Правительство России!" произвело на него, видимо, магическое воздействие. "А Что это за отрепыш там, в грязи, смеющий вякать о Правительстве?!"
      -- АЛЕКСАНДРОВ, ЕМОЛКИН, ПОДНЯТЬ...
      Четыре руки одномоментно вздергивают Самохвалова к начальственному носу. Мы остаемся лежать, как и лежали. Ничего от нас сейчас не зависит.
      -- Правительство России! Вы... ответите за ваш... беспредел!
      Наконец-то командир правильно начал! С ударной фразы. Я физически ощущаю, как он морщится от боли.
      -- Там... в вертолете... "дипломат" с документами... Я перезвоню и доложу о вашем самоуправстве... Виктору Степановичу!
      -- АЛЕКСАНДРОВ, ЕМОЛКИН, ПРИНЕСТИ...
      Что же там, "наверху" происходит?! Голову не поднять, сразу заработаешь тяжеленной "берцой" в челюсть.
      "Наверху" щелкают замки "дипломата" и... воцаряется гробовая тишина. Слышен только шелест бумаг...
      -- ГОСПОДИН САМОХВАЛОВ, Я...
      Не знаю, что случилось, но тон у начальника явно обескураженный. Этого хватает, чтобы командир ГБР отдал следующую команду на полтона ниже:
      -- ЕМОЛКИН, АЛЕКСАНДРОВ...
      Двое бойцов помогают нам с Валентином подняться. Именно помогают, а не вздергивают...
      -- ГОСПОДИН САМОХВАЛОВ, Я...
      -- ГОЛОВКА ОТ... ПУЛЬВЕРИЗАТОРА! -- ПОЛКОВНИК ШВЕЦ!
      Ругательство Самохвалова сливается с представлением толстенного чина, облаченного в кожаную куртку и фуражку - "аэродром" а-ля министр обороны Сергеев.
      Озираюсь. Фантастика, Армагеддон... Бойцы спецгруппы, застывшие в нерешительности возле своих "КАМАЗов", и танк с грозной надписью "На Крэмль!", поводящий пушкой. Наша "акула-неотложка" и вертуха, на которой прилетел "сергеевец". Александров и Емолкин, я и Валька. Полковник-пузан с пластиковой папкой в руках и Самохвалов, утирающий ладонью кровь со рта. И... ни одного "двухсотого" или "трехсотого" чеха поблизости: вовремя мы таки прибрались!
      Дмитрий Васильевич, неведомо почему, уже полностью контролирует ситуацию:
      -- Ну-ка дайте... дайте-ка мне "дельту"... Я перезвоню в Кремль, разбужу Викторстепаныча... доложу, как нас избивают! Актерскую группу избивают, подонки...
      -- ГОСПОДИН... ТОВАРИЩ РЕЖИССЕР...
      Губы у пузана подрагивают.
      -- ПРИМИТЕ ИЗВИНЕНИЯ. МЫ СРЕАГИРОВАЛИ... МЫ НЕ ЗНАЛИ...
      -- Чего вы "не знали"? -- передразнивает Самохвалов и вырывает из рук полковника папку с документами, -- Вот же, вашу мать... вот и вот. Заказ Правительства России на съемки фильма "Чистилище-2"... Разрешение на проведение ночных съемок... на пиротехнические работы. Видите, чья подпись?!.. Дальше читайте: Александр Глебович Невзоров, депутат Госдумы -генеральный продюсер. Да вы знаете, кого вы мордой в грязь только что сунули?!
      Пузан облизывает пересохшие губы, а Самохвалов машет папкой в сторону Вальки:
      -- Самого Дмитрия Нагиева... исполнителя главной роли в "Чистилище"! Любимца премьера! Дайте, дайте "трубу"!
      -- ОТБОЙ! ВСЕМ ЗАНЯТЬ МЕСТА! -- зычно гаркает полковник. Он явно не хочет, чтобы подчиненные становились свидетелями его позора.
      Александров, Емолкин, остальные спецназовцы нехотя забираются в "КАМАЗы".
      -- Но... товарищ режиссер Самохвалов...
      Подопечные пузана расселись по машинам, и в голосе пузана сразу наметились просительные нотки:
      -- Но... где же... сам Александр Глебович? Где...
      Полковник Швец пытается окинуть взглядом всю "съемочную площадку". Лишний вес не дает ему повернуть головы, он крутится, как медведь в цирке, всем телом...
      -- Где... эти... как их?.. кинокамеры?
      -- "Невзоров, кинокамеры!" -- презрительно скашливает Самохвалов, -Глебыч в такое время отдыхает... а кинокамеры... вся съемка ведется скрытыми камерами.