Сказано это было в столь ласковом и просительном тоне, что молодчики не сразу уловили суть. Но когда уловили...!!!
      Жжжих!
      Цепь полетела Сашке в лицо и... быстро намоталась на поднятую им в игривом приветствии руку.
      Хрряц!
      Лукинский локоть протаранил челюсть нападавшего, и тот сложился в позе зародыша на полу. Уход от финки, сверкнувшей в руках Костета... боксерская "связка"... и кожаный судорожно глотает воздух, уже стоя на коленях.
      Оп-ля, русский народный танец под названием "хвост дракона"!
      Лукин, словно отплясывая гопака, прыгает на руки, ноги его описывают по полу полный круг... подсечка!
      Бом! Бом!
      Если хотите услышать, какой звук издают две пустые головы, встретившиеся с мраморным полом -- наполните кастрюлю водой и киньте ее в раковину. Получится похоже.
      -- Сере-женька!
      Сашка гуманен. Он не добивает. Он стоит на месте, виляет бедрами и машет мне рукой:
      -- По-омоги, пожалуйста, выкинуть этих животных на улицу. Мне нужна мужская по-омощь!
      Выносим корчащиеся от боли тела из "Дельфина" и аккуратно штабелюем их на улице. Редкие прохожие идут себе мимо, умудрено покачивая головами: у нас еще и не такое увидишь.
      Мы с Сашкой возвращаемся за столик...
      ... Бармен, досадливо причитая, наводит порядок...
      ... и возвращаемся к нашим делам.
      -- Так зачем ты искал меня, Сергей?
      От игривости Повсикакьевича не осталось и следа. Он собран, сосредоточен. Работает. Лицо у Лукина... вполне мужественное... такие нравятся женщинам. Да-а-а, вот такой он у меня, единственный "голубой" друг из "темы", которую я, будучи... ммм... "натуралом", вообще-то на дух не переношу.
      Сашкина жизнь сама по себе заслуживает отдельной книги. Или, по крайней мере, солидного специального исследования на тему: "Почему некоторые мужчины, побывавшие в "горячих точках", иногда меняют половую ориентацию?"
      Пошляки и идиоты захихикают: ага, окопная жизнь, девочек нет... гомосексуализм в армии -- пикантная тема.
      У Лукина, спецназовца милостью Божьей, все сложилось иначе... В Афгане, где мы с ним и познакомились, Сашка был... ммм... гетеросексуалом. Возвратившись на гражданку, он, мучительно борясь с собой... перекинулся в "голубой" стан.
      Как это происходит? Когда-нибудь я еще вернусь к истории бывшего спецназовца, а ныне совладельца "Голубого Дельфина" Саши Лукина. Сейчас, за недостатком времени, просто дам ряд:
      ... Невеста, недождавшаяся жениха и выскочившая замуж за "баклажана"... Тотальное разочарование в женщинах, не способных, да и не желающих разбираться во всех психических прибамбасах человека, вернувшегося с войны... Непрекращающееся пиление матери-разведенки в тесной коммуналке: "Все бабы бляди, все бабы бляди..."... Муки здорового молодого тела, лишенного секса... мм-да... высокопарно звучит!
      Одним словом, полный фрейдистский набор в постсоветском варианте. Не всем из нас эти праздничные наборы достались, но... У многих свои, другие тараканы. Мы, конечно, морим их годами и не всегда безуспешно... А, ладно, в другой раз!
      -- Саша, я рад тебя наконец-то видеть, нормального...
      Лукин принял позу "Любительницы абсента"
      -- ... и при делах. Извини, я с меркантильным интересом. Игорь где сейчас работает?
      -- По-прежнему, на химфаке Университета. А для науки -- дома.
      -- Тогда он может мне помочь...
      Минут десять я подробно излагал, что мне надобно от семейства Лукиных. Дослушав, Сашка коротко кивнул:
      -- Посиди здесь. Я заеду к Игорю. Полчаса на работу ему хватит. Да на машине туда-сюда минут сорок. В общем, за час с небольшим обернусь. Ты пока сиди, расслабляйся.
      ... Через полтора часа Лукин вернулся, как и обещал. Улыбаясь, с победой. Он вошел в "Дельфин", держа в руках пластмассовую яйценоску красного цвета:
      -- Тольки для вас! Из под курочки-несушки, свежайшие! Желаю тебе, Серый, хорошей яичницы!
      ГЛАВА 15
      Распрощавшись с директором гостеприимного "Дельфина", я вышел на Старую Тверскую и огляделся. Узкая улочка, большинство зданий либо дореволюционной постройки, либо самого начала семидесятых. На секунду можно представить, что вернулся в Питер.
      Хотя нет... Раз, два... три... шесть. Только в пределах прямой видимости я насчитал шесть разнокалиберных "эксчейнджей" -- обменников и... ни одного нормального ("Голубой дельфин" не в счет) кафе. Вероятно, москвичи, чаще, чем мы, имеют дело с валютой, но кофе пить не любят.
      Ну и хорошо: не лондонский Сити, не Пикадилли и не Олд-Бонд Стрит... Думаю, никто не бросит в меня камень, если рассмотрю получше свой бесценный груз.
      Я поднес коробок с яйцами к самому носу и прочитал: " Чемодан пластиковый для переноса яиц. Артикул 13677-97. Завод "Химточприбор". Сделано в России"... открыл это детище конверсии и пересчитал яйца.
      Ровно дюжина. Все, как одно, на загляденье, беленькие. Вытащил самое большое и придирчиво повертел в руках.
      Ай, чувствуется почерк мастера! Если не вглядываться -- самое обычное яйцо, произведенное какой-нибудь ударницей-несушкой на какой-нибудь показательной столичной птицеферме. Даже я не сразу увидел на скорлупе маленькую точку, оставшуюся от шприца. Педантичный Игорек Лукин аккуратно замазал его белым "корректором". Уверен, что и с начинкой яйца все в полном порядке!
      ... Вот бывают же такие талантливые люди, как Игорь! Сейчас в фаворе "Интернет" и потому мы восторгаемся гениями, сумевшими до мелочей компьютеризировать свой быт. Лукин-младший, как ни странно, абсолютно не рубит в компьютерах, зато он настоящий царь и бог от химии.
      Насколько я помню их коммуналку... все в ней функционирует "на химии". Дверной звонок, выдающий птичьи трели и работающий на неведомых принципах -тьфу, мелочь. А вот, например, устройство "Арес", которое Игорь создал "чисто для спокойствия", тянет, в меру моего скромного понимания, на международную премию.
      Арес, Арс, он же Марс -- бог войны. Созвучно у Игоря получилось. На самом деле, "Арес" -- аббревиатура, означающая "Анализатор РЕакции Страха". Лукин-младший вывел, что сильно напуганные или чрезмерно агрессивные люди выделяют в атмосферу особый, ни с чем несравнимый аттрактант. Так вот, его "Арес" -- небольшая металлическая коробка со сложно начинкой, укрепленная над входной дверью -- анализирует запах пришельца. И, если признает в нем агрессора, подает сигнал запорному механизму, который замыкается намертво.
      Разумеется, Игорь посмеялся бы над моими безграмотными объяснениями, доведись ему их услышать. Но описать точно весь химический процесс, как это восхищенно делает сам Лукин, рассказывая об "Аресе", у меня все равно не получится...
      ... Да-а... Я представил себе, как Лукин-младший выслушивает мой заказ, переданный через Сашку, подслеповато щурится через толстенные стекла очков... хмыкает... бредет в магазин за яйцами... уединяется в своей комнате-лаборатории... И вскоре, по-прежнему презрительно хмыкая, передает брату готовую продукцию.
      Конечно, что стоит профессионалу его квалификации заменить содержимое яйца на смесь магния с марганцовокислым калием! Зато у меня теперь в "чемодане для переноса яиц" настоящая хидама . Спасибо за наставления Хаттори, за работу -- Лукину.
      Я подрыгал левой ногой и убедился, что зажигалка -- подарок Гилани на месте. Теперь надо купить пару бутылок коньяку для отмазки и -- назад, снова в "Темп".
      Вскоре я уже был у знакомого особняка в переулке Второго Интернационала. Поглядел на часы: шестнадцать ноль две. Мысленно представил себя глазами охранника, который будет рассматривать меня через "глазок": улыбчивый человек с "Лезгинкой" в кармане куртки, яйценоской в одной руке и пропуском-запиской в другой. Представил и остался доволен.
      Нюке но дзюцу. Благоприятный момент. Надеюсь, "чехам" и в голову не придет, что я во второй раз по-наглому заявляюсь к ним с кровожадной целью. Открыто, без оружия, позвонив в дверь, как самый обычный посетитель.
      Ками гакурэ . "Прикрытие богом". Вот оно мое прикрытие -- охранная грамота Гилани. Насколько я понял Шамиля, Большой Гилани для моего кровника если и не бог, то близко к тому. Иначе я не стоял бы сейчас здесь и не оправлял куртку со съехавшей на живот бутылкой.
      Пустите... пустите же переночевать маленькую белую овечку! Я хочу вернуться к обещанным мне баранам и невестам! Я, быть может, готов принять предложение Шамиля: отправиться за хорошие деньги в горы на границу с Дагестаном, в тренировочный лагерь Черного Хоттаба и готовить вместе с ним боевиков!
      Рякухон но дзюцу . Прикидывание другом. Бутылка коньяка для любого мужчины -- будь он горцем или русским -- знаковая вещь. "А выпить? А поговорить о звездах?". Извините, конечно, что в качестве закуски к нему -яйца. Хороший, между прочим, коктейль получается: коньяк с сырым желтком. А другого ничего не нашел. Может, у вас найдется?
      И, конечно, любопытство. Как посмел гяур, положивший троих людей Шамиля, вновь прийти в этот дом?!
      Нюдаки . Использование слабостей стражника. Одна из самых больших слабостей абреков, на мой взгляд, их заносчивость, бахвальство и показное бесстрашие. Так что, даже если не сработают все предыдущие уловки -- все равно пустят. Из принципа: мы нэкого нэ боымса!
      А вот когда пустят, тут-то и начнется...
      Катакэси . Гашение обликов. Малоприглядные облики шамилевских кунаков я загашу при помощи яиц, снесенных неизвестной пеструшкой -- ударницей капиталистического труда. Загашу, а потом заберу жизнь своего кровника. И тогда мы будем хоть как-то квиты.
      Вы очень любите принцип "кровь за кровь"? Так знайте, что и у нас есть подобный: "Смерть врагу, писец расчету!" Каждому да воздастся по вере его. Нет, я не верю, что душе сына станет легче на небесах, когда она увидит, что в живых не осталось ни одного его убийцы. Я верю в другое.
      В то, что однажды эта история обрастет подробностями и станет легендой. И какой-нибудь старый басмач будет рассказывать ее своему маленькому басмаченку при свете лучины, приговаривая: "Вырастешь большим, не лезь к русским. Не трогай их мужчин и женщин, и, в особенности, детей. Сыктым! Кырдык!"
      Э-эх, если бы родное государство хоть раз показало, какая участь ждет тех, кто унижает, крадет, насилует, убивает его граждан! Уважаю правительство США: когда какого-то американца прошибла золотуха в одной банановой республике, к берегам этой республики срочно выдвинулся авианосец "Нимитц". С инспекционной целью: а не был ли понос следствием теракта против гражданина великой Америки?!
      Да по хрену, я сам себе правительство США в конкретных данных обстоятельствах!
      Я спрятал пару яиц в кармане куртки и, натянув на себя широкую идиотическую улыбку, позвонил в ворота особняка.
      С той стороны меня внимательно изучали минуту-другую, потом переговорник на двери отперхался и прошипел:
      -- Кого надо, а?
      Я поднес записку Гилани к самому "глазку", дал стражу вчитаться в ее содержание... жизнерадостно потряс бутылкой "Лезгинки":
      -- Открывай, джинн! Чего боишься?! Посидеть-поговорить надо, а?..
      -- Ва, кого боюс? Тэбя?
      Японский переговорник зафыркал от возмущения с чеченским акцентом. Дверь широко распахнулась, демонстрируя уровень бесстрашия абрека. Уровень был таким, что дверь едва не слетела с петель.
      -- Не боишься? Тогда лови!
      Первое яйцо, превращенное Лукиным-младшим в совершенную хидаму, лопнуло под ногами боевика. Я зажмурился и... стал невидимым.
      -- А-а-а-а!
      Бородатый дико заорал и вцепился руками в лицо. Подвинься, бородатый! Я ворвался в коридор. Головой налево-направо. Господи, это уже было! Как и вчера, с обеих сторон коридора ко мне летели аскеры Шамиля!
      -- Опп!
      Я зажмурился. Два яйца направо, два яйца налево. Как махну рукой, станет улочка!
      -- А-а-а-а-а!!!!
      Вопль в четыре глотки был мне ответом.
      ... В кино это показывают так: ниндзя кидает что-то себе под ноги и становится невидимым, исчезая с поля боя. Самураи удивленно вертят головами, а его и след простыл! Зрители снисходительно усмехаются: сказки!
      Конечно, сказки! В реальности все по-другому. Хрупкая скорлупа яйца-хидамы лопается от удара, высвобождается смесь магния с марганцовкой, следует мощнейшая вспышка... и человек действительно становится невидимым. Потому невидимым, что вспышка мгновенно пережигает глазные нервы врага... подвернувшегося под его акцию...
      -- А-а-а-а!!!!
      А-а-а мне по коридорчику налево, во владения Шамиля. Разворачиваюсь, вжимаюсь боком в стену и... в этот момент что-то впивается мне в плечо. Чье-то острое стальное жало.
      Голову, корпус -- в полуоборот назад, руку с зажатой хидамой -- в ход движению.
      Времени мне хватает только на то, чтобы обернуться и увидеть тщедушного "чеха" в спортивном костюме. В руках у гаденыша пластиковая коробка. Держит он ее так, будто собирается сыграть в тетрис. От коробки ко мне тянется тонкая металлическая леска. Конец ее тонет в моем левом предплечье.
      Я не успеваю кинуть хидаму под ноги заморышу... он нажимает кнопку... удар тока пробивает тело... и вокруг меня сгущается тьма.
      ......................
      ......................
      ... Декабрь -- всего лишь маленький серый зайчик, беспечно скачущий по пустынным улицам заснеженного города. Бабушка стоит со мной у окна: "Гляди, гляди... побежал, побежал. Ой, за угол свернул!.. К тебе". Зайчика нет, но я его вижу. И потому он -- есть. Вот длинноухий впрыгивает в полуоткрытую дверь квартиры... поводит кожаным чувствительным носом... шевелит хвостом-кисточкой... и прямиком под елку. Покружил, покружил под ней и поскакал к себе обратно в лес. Под елкой -- два грецких ореха, бережно обернутые конфетной фольгой. Для меня они -- два орешка в настоящей золотой скорлупке, принесенные зайкой из леса.
      ... Декабрь -- ни с чем не сравнимый настой из запахов мандарина, хвои, шампанского, шоколада, табачного дыма и офицерского "Шипра" гостей ... "Следующий Новый Год мы обязательно встретим с шампанским. На следующий Новый Год мы обязательнод о с т а н е мшампанское...". Как девиз семьи, как семейное заклинание. Да не в шампанском дело! Шампанское -- символ, примета того, чтов с еб у д е тх о р о ш о, что все плохое унесется в прошлое вместе с хлопком пробки, вылетающей из бутылки. Странные эти взрослые!
      Отчего-то постарела бабушка, а маленький лесной гость стал осторожнее. С каждым годом я вижу его все хуже и хуже. Как в дымке. Но он приходит. И неизменны на столе -- два орешка в золотой скорлупке.
      ... Декабрь... На моем внутреннем календаре он бывает раз в четыре года. И оттого, наверное, все чаще случается високосным.
      ... Декабрь -- кишлак под Кабулом. Тридцать первое, двадцать три пятьдесят с чем-то. А мы с горы спустились, с "боевых"... У воинов Аллаха, наверное, другие праздники. И вообще для них сейчас, кажется, апрель.
      -- Насели "духи" с трех сторон
      С четвертой -- пропасть в преисподнюю.
      Мотострелковый батальон
      Встречает ночку новогоднюю, -
      Устало перебирает лады Витя Верстаков. Мы сидим в расположении части -я и четверо моих запыленных пацанов. На столе-тумбочке яства: банки сгущенки, лимонада "сиси" и бутылка водки - "кишмишовки", выменянная по случаю в дукане.
      ... Бабушка стала совсем старой, да и серому зайчику нелегко даются его подарки. Проскакать всю Россию, всю Азию, перебраться вплавь через Речку... Зайцы плавают разве?! Да плавают, плавают! Иначе откуда взялись в кармане моей "разгрузки" два орешка в золотой скорлупке? Я протягиваю их сержанту Лещу: "Петрович, тут вот тебе... заяц с родины принес".
      Петрович перекатывает в жестких ладонях орехи, в уголках его глаз... нет, ничего не появляется. Лещ давно отплакал свое. Пьем "третий" молча, четвертый -- за два орешка. За зайца. Да и правда, командир тут ни при чем. Он еще не сбрендил настолько, чтобы таскать с собой на "боевые" орехи, вместо дополнительного "магазина"...
      ... Декабрь... в моей жизни было девять декабрей. Трех не хватает до завершения полного Зимнего года. И значит -- еще поживем.
      ... Декабрь... Подэ т о тНовый год мы пили с непьющим другом два месяца: с декабря по январь. Начали тридцать первого шампанским, а закончили второго января водкой. Ну не идет ничего другое подн а штелевизор, подн а ш иновогодние новости. Полторы тысячи жизней забрал злобный бес с генеральскими лампасами, устроивший новогодний штурм Грозного.
      "Иди ко мне, подонок..."
      Как на Руси случилось, что всякая мразь научилась прятаться за обтекаемыми фразами... под бабьими подолами... за спинами откормленных телаков? Выйди со мной на татами. Один на один, если в тебе осталось хоть что-то мужское.
      Ночью мне снятся... мерещатся?.. черти. Я выбираю самого толстого из них... с самыми широкими красными лампасами: "Не товарищ министр обороны! Если ты когда-нибудь и был ребенком, то даже плюшевых мишек делали для тебя в Аду. Я не уйду из этого сна, пока останется в живых хоть один из твоих собратьев!" Я не хочу просыпаться. Не могу. И тут в сон впрыгивает знакомое, беззащитное существо. Оно укоризненно смотрит на меня. В каждой лапке зайца -- по ореху. Как в дет стве. "Просыпайся! Очнись!"
      -- Что же ты, серый?! Лучше бы ты туда прискакал! -- бормочу спросонья.
      -- Куда прискакал? -- удивляется Серый, Серега, мой друг, -- Да просыпайся же. Тут, пока ты дрыхнул, тебе подарок принесли.
      На столе лежат... два орешка в золотой скорлупе. Кто их принес? Сергей толком не помнит... зато знает, что мой кот вконец обнаглел. Пропрыгал, дескать, с утра к столу и -- был таков. Да нет у меня никакого кота!
      Декабрь, декабрь, декабрь, декабрь...
      ... Говорят, человек перед смертью видит прожитую им жизнь. Вдуматься, кто имеет право так говорить? Мертвые? Кто точно знает, что видит человек перед смертью?
      Сознание медленно возвращается ко мне, и я вижу декабрь... бабушку... орехи в золотой скорлупе... Леща... зайца. Заяц барабанит мне мягкой лапой по лицу: "Очнись, очнись!"
      ... Почему декабрь?.. Отчего так безумно холодно?! Почему так стынет тело и... сердце? Сейчас ведь лето на излете...
      Заставляю себя открыть глаза. Лучше бы я этого не делал!
      Т а м... на границе между жизнью и смертью, у самой точки невозврата, я видел детские сны... я знал, что еще чуть-чуть -- и за мной спустятся души воинов Света, чтобы забрать с собой на Валхаллу. В счастливую страну, где все мы мертвы и свободны.
      З д е с ь... Здесь, наяву, я тоже вижу сон. Страшный, уже виденный однажды сон, скалящийся мне в лицо узкими, змеиными губами какого-то абрека.
      Та же комната-камера с бетонными стенами, деревянным полом и узким дымоходом под потолком. Только теперь я подвешен абсолютно голым на цепях, вделанных в стену. На ногах короткие цепи, и я почти касаюсь пятками стены. Руки, сведенные за головой, закованы в стальные кольца. Распятие.
      Передо мной стоит невзрачный, небритый-нечесанный "чех" в спортивном "адике". За широким кожаным поясом на "адике" (ну и наряд!) -- кинжал. В руках у заморыша маленькие маникюрные ножницы, которыми он с видимым удовольствием пощелкивает.
      -- Исрапи знал, зна-а-ал, что ты вернешься, сын шакала! Исрапи предупреждал Шамиля. Шамиль не послушал Исрапи.
      -- Кстати...
      Чеченец деланно качает головой и чешет ножницами нос
      -- ... ты зря пришел сюда сегодня. Шамиля здесь все равно нет, да. Шамиль сегодня в пионерском лагере "Заветы Ильича"!
      Бандит ржет, словно выдал нечто чрезвычайно остроумное. Я молчу.
      -- Тебя уже не спасут твои бумажки, шакал. Ты убил моего брата, Баши, и потому умрешь сегодня на закате, как и велит обычай, да! Но сначала...
      Исрапи подходит ближе... оглаживает мою левую руку в том месте, куда попал "стрелкой" электрошокера... потряхивает в ладони мой член... притворно вздыхает:
      -- У тебя хорошее тело. Как жаль, да. Умирать ты будешь долго и тяжело, биляд. Сначала... раз ты мусульманин... я сделаю тебе обрезание... вот этими маленькими ножницами... По кусочку чик-чик... Ме-эдленно так сделаю! Потом...
      Я закрываю глаза. Хаттори помогает мне сосредоточиться на самом гордом из тысяч прочих иероглифов. Иероглиф нин состоит из двух частей: кокоро -дух, душа, сердце -- и кен -- оружие и меч. Я рисую мысленно этот знак, и неведомо откуда, вспоминаю одно из его значений: " Пусть меч врага высоко занесен над твоим сердцем, но ты все равно выстоишь и победишь" .
      Победить... это уже навряд ли. Выстоять -- попытаюсь. Я коплю слюну в пересохшем рту и плюю в бородатый оскал:
      -- Встретимся в аду...
      Исрапи медленно утирается:
      -- Ты хитрый, малек, да, биляд?! Надеешься, что сразу тебя убью? Не-эт, нэ надэйся. Тэпэрь я тэбы по кусочкам рэзать буду... обрэжу... кастрырую... потом красный тюльпан дэлать буду!
      Басмач неторопливо вытягивает кинжал из-за пояса. "Красный тюльпан" -любимая духовская штучка: кожу срезают со всего тела полосками и завязывают вокруг головы.
      -- Откуси себе язык. Лучше умри от потери крови. Умри достойно. Все равно замучит...
      Японец Хаттори врывается в сознание, пытаясь хоть чем-то облегчить мою участь. Тщетно. Откусывать язык я не умею.
      Бандит достает кинжал... проводит пальцем по клинку... пробует острие языком... и резко всаживает нож в рану на моем предплечье.
      Боль сотрясает меня, я дергаюсь телом, пытаясь вырваться из цепей, ударяюсь головой о стену. Басмач усмехается и проворачивает нож в ране. Я дико ору... и теряю сознание.
      ... Всполохи света тревожат мои закрытые веки. Я не хочу открывать глаза. Но всполохи настойчиво бродят где-то вокруг и не дают мне раствориться в Пустоте.
      -- Сережа, внук мой, открой глаза... Дай мне поговорить с тобой.
      Голос знакомый, я когда-то знал и любил его. Медленно приподнимаю веки. Камера-пыточная освещена каким-то странным голубым сиянием, наполнена белым дымом, стелящимся по полу. В воздухе то здесь, то там вспыхивают короткие холодные молнии.
      Передо мной стоит дед Николай и пристально на меня смотрит. У него за спиной... Кирилл и Инна.
      -- Дай мне поговорить с тобой, внук...
      Дед очень молодой. Я таким его уже не застал. Он в форме офицера советских ВВС, с капитанскими ромбами в петлицах кителя. Он оправляет портупею, приглаживает короткие с проседью волосы на висках... По комнате от угла к углу пробегает белая молния.
      -- Тяжело тебе пришлось, Сережа...
      Кирилл и Инна молча стоят за спиной летчика. Молчу и я. Дед Николай вздыхает:
      -- Я не думал, внук, знать не мог, что все так произойдет... Не вини меня, внук, что так вышло. Я был простым солдатом, истребителем... Я воевал, я делал, что мог, чтобы ты...
      Дед досадливо отрубает рукой...
      -- Знаешь, в сорок третьем наш авиаполк стоял на Кавказе. И тогда разное было... и голод, и стреляли в нас... но такого... я и представить себе не мог.
      Белая молния вспыхивает у самого потолка. Комната наполняется запахом озона.
      -- А помнишь, Сережа, внук, когда ты маленьким был, мы ходили с тобой в парк и катались там на каруселях. На лошадках. На "ромашке". У тебя еще тогда дружок был... чеченский парнишка... как же его звали?
      Я облизываю сухие губы:
      -- Помню, дед, помню. И карусель, и лошадок, и "ромашку", и Ахмедку помню. Только... не до воспоминаний мне сейчас, дед. Пить... очень хочется пить. Напои меня...
      Дед снимает с пояса фляжку, отвинчивает крышку, подносит к моим губам. Я глотаю, горло мне обжигает спирт. Это водка, а не вода... Что за странный рисовый привкус у нее? Я делаю еще один глоток.
      -- Давайте уйдем отсюда, дед... Кирилл... Несси. Давайте уйдем...
      Кирилл и Инна по-прежнему молчат. Дед проводит рукой по лбу:
      -- А ты готов к этому, Сережа? Ты готов уйтио т с ю д а? Ты готов вернуться к себе?
      У меня нет сил ответить, я роняю голову на грудь.
      Дед подходит ближе, наклоняется, сжимает руками оковы на моих ногах... Белая молния пробивает комнату наискось...
      Дед дотрагивается до моих рук. Я вижу как плавятся толстенные стальные кольца, но руки жара не чувствуют. Странный ледяной огонь. ...Я падаю на плечи к сыну и Инне.
      Мы выходим из комнаты и бредем по коридору. Он тоже весь в тумане и в сполохах света. Но свет здесь другой, темный, тревожно-бордовый.
      Впереди шествует дед, Инна с Кириллом несут меня на руках сзади. Я перебираю ногами по полу и... по чьим-то телам. Спускаемся... ниже... ниже по лестнице. И вот мы у дверей особняка. Дед Николай распахивает их... и я снова теряю сознание. От слабости и от запахов обыкновенной московской улицы, настоянных на бензине и мокрой вечерней листве каштанов.
      ГЛАВА 17
      Маленький заяц с кожаным носом-пуговицей снова барабанит лапкой мне по лицу: "Очнись, очнись!" Сейчас. Набираю в грудь воздуху, открываю глаза...
      Почти вечер. Какой-то пустынный парк с облезшими скамейками-ветеранами... опрокинутая урна... заросший зеленью пруд.
      Я полулежу на скамейке, надо мной склонились т р о е. Господи, откуда они?! Или это бред, и я сейчас в пыточной камере, в застенках у волосатого Исрапи? Или... уже т а м? Естьт а мперевернутые урны и обрывки "Правды" в грязи?
      Т р о е. Откуда они взялись здесь, откуда здесь взялся я?
      Склонившиеся надо мной соответствуют пейзажу запустения куда меньше, чем я. Три... японца(?). Два молодых и один очень старый. Все в официальных черных костюмах, белых рубашках, черных галстуках. У одного из молодых -"дипломат". Лицо старца украшают очки в тонкой роговой "интеллигентской" оправе. Он колдует над моим телом, над левой рукой, в то время как спутники почтительно наблюдают за его манипуляциями из-за спины.
      Скашиваю глаза. Куртка накинута мне на плечи... левая рука свободна... японец что-то прикладывает к ней. Насколько хватает познаний в ботанике, это -- лук-порей.
      Старец обстоятельно бормочет себе под нос. Из его бормотания до меня доходит смысл лишь нескольких слов. "И-фун, ин-паку, Хаттори".
      И-фун, ин-паку -- название реанимационных точек на теле. Хаттори... да, да, это он -- мой добрый японский оккупант.
      Увидев, что я проявляю некоторую активность, обладатель модных очков прерывает процедуры, отступает чуть в сторону и кланяется. Коротко кланяются и его спутники. Старец опускает глаза чуть ниже моего подбородка и разражается длинной тирадой на неизвестном языке.
      Кока, юко, хэджимэ, ваза-ари, матэ, ассаикоми, рэй, иппон, ката, кумитэ, додзе, татами, бусидо, сэнсей... а еще -- Ниппон, гири и домо аригато. Вот, в общем-то, и все мои успехи в японском. Но что бы ни говорил благообразный седой господин, сейчас передо мной -- спасители.
      Куда лучше с японцами в парке под мелко накрапывающим дождичком, чем под крышей и в тепле... с басмачами.
      Как же мне слово благодарности ввернуть? Эх, коротка кольчужка, маловат словарный запас! Дослушиваю не перебивая старца, потом выдаю нечто совершенно непотребное:
      -- Сан... сан... сан! ( поочередно кивая головой каждому)...
      -- Отомо Сайдзи...
      -- Касуми Дандзе...
      -- Сугитани Дзэндзюбо...
      -- Неволин. Сергей. Очень приятно. Домо аригато, Сайдзи-сан... Дандзе-сан... Дзэндзюбо-сан! Ниппон -- иппон... О-сэнсей, домо аригато!
      Японцы вежливо смеются. Старец склоняет голову:
      -- О-сэнсей Хаттори Хансо-сан...
      И дальше снова ничего не понимаю. Заметив мое замешательство, старец Сайдзи кивает молодому парню с "дипломатом". Тот достает из чемоданчика огромный гроссбух. Сайдзи-сан раскрывает его на заложенной странице и по слогам читает:
      -- Ви долз-ны еха-ть с намь-и, до-ро-гой русики друг... Хансо-сан. Ми долз-ны осень бии-седовать!
      "А, Хаттори, это, оказывается за тобой!" -- разочарованно обращаюсь к своему подсознанию, древнему японцу, -- "У тебя, оказывается, и фамилия есть -- Хансо. А мне не признавался!"
      Интересно, а откуда японцы в курсе моих заморочек? Я, кажется, никому в Японию не писал, не рассказывал истории вторжения в тело чужого разума. Профессору Момоту в Харьков -- да, писал. А в Японию... Нет, не было такого.
      Да, а который час?! На сегодняшний вечер намечена планерка с парнями Баратынского, а я здесь рассиживаю! Забыв о вежливости, стучу пальцем по запястью, по тому месту, где и японцы, и русские носят часы. Мой "джи-шок" остался, конечно, в лапах Исрапи.
      -- Сугитани, Касуми...
      Пара часов предупредительно взлетает к моим глазам. На неотличимых друг от друга "сейко" -- время, совпадающее до секунды. Двадцать один двенадцать. О-о-о, мне же через сорок восемь минут надо быть на другом конце Москвы!
      Как объяснить это любезным спасителям, у которых насчет меня (Хаттори) существуют, видимо, свои планы?
      Отомо Сайдзи общался со мной при помощи какой-то умной книги. Разговорник, что ли? И пока старик накладывает мне повязку на руку, довольно-таки нещадно массирует точки на ладонях и у основания переносицы, умудряюсь состроить Касуми выразительную гримасу: "Книгу, книгу, пожалуйста!" Спасибо.
      ... Та-ак... хорошо, что дотошные японские издатели раздобыли где-то кириллицу. То есть, худо-бедно, предусмотрели возможность диалога. Теперь разберусь. Вообще я пытался когда-то самостоятельно освоить этот язык по армейскому самоучителю времен второй мировой, но не сумел. Запомнил только две фразы, которые сейчас ни к селу ни к городу. "Кто ваш командир?" и "Ой, товарищ Попов, кажется, начинается землетрясение"...
      Как мне удалось выговорить почерпнутое из разговорника-справочника, не пойму до сих пор. Тем более, не смогу воспроизвести. Но главное -- Касуми, Сугитани и Отомо меня тогда поняли.
      -- Я должен скоро быть на важной встрече.
      Сайдзи-сан предупредительно поднимает руку:
      -- Ви долзны ехать с нами!
      Как же до них достучаться? Снова копаюсь в книге:
      -- Меня ждут друзья!
      Теперь над справочником склоняется Касуми:
      -- Ми васи дурузия. Ви долзны ехать с нами!
      Друзья -- кто бы сомневался после того, что вы для меня сделали! Кстати, как вам это удалось? Но сейчас ни время и ни место -- вдаваться в подробности. Ну, не силой же вырываться?!
      -- Буси-гири!
      Будь я проклят, если это сказано мной! Неожиданно встрепенулся Хаттори и пришел на помощь, используя мой скудный словарный запас.