Письмо твое перечитываю, про выставку, продажу, картины... Что значит, "трахнуло слегка", так и не понял. "Даст Бог, вернусь к Новому году..." Ну, Малов, на старости лет про бога вспомнил... Пишешь про квартиру, что мне отойдет, какие-то дурацкие слова, Малов. Не забывай, все ждут тебя, не подводи народ.
      И так вот потихонько, незаметно подкатила моя главная катавасия... Не бойся, Малов, кончилась и она, как ты всегда предсказываешь - "все кончается..." и я снова стою, как был, среди наших полей, жду тебя. Нужно поделиться, друг, ведь столько всего... беспрепятственно можно с ума скатиться.
      x x x
      Началось с того, что Жасмин снова лапу повредил, дырочка открылась, а повязка старая, задубела уже от сукровицы, и я решил... Вижу, деваться некуда, взял, Малов, и решил - попробую все эти тряпки снять с него, пусть лапа живым воздухом дышит. Справлюсь, думаю, только ослаблю немного, а дальше он сам позаботится, живо сдерет. Хватит антибиотики в него качать, и на вырезку уже никаких средств... широко живем!..
      И я взялся, накормил доотвала мясом, потом воспользовался благодушием его, сонливостью, подполз поближе, начал к повязке подбираться. Трогаю, он сначала даже обрадовался, видно, чешется у него, и я тогда стал понемногу ее сдвигать, сдвигать вниз, она поддается, и вроде все шло хорошо...
      И тут, видно, ему больно стало, наверное бинт к ранке присох, и он мне сразу дал знать об этом, да так, что двумя словами не расскажешь.
      Ударил зубами по кисти, по тыльной стороне. Без злости, будто сказать хотел "отстань...", я еще подумал, ну и тупые у него зубы, у маленьких собачек иглы, а у него лопаты тупые... Вдруг рука онемела и толстой струей полилась кровь, темная, почти черная, я понял, Малов, он мне большую вену разорвал. Ты мне рассказывал про вены и артерии, фонтанчика не было, просто льется и льется, не так страшно, но тоже, оказывается, не сахар, не так уж много крови во мне, чтобы струями на землю лить!..
      Я и прижимаю, и руку перевязываю полотенцем, и жгутом пытаюсь... не помогает, течет и течет. И я понял, надо шить, бежать в поликлинику. Никогда там не был, но вижу - надо, пора...
      x x x
      Вышел на дорогу и побежал. Довольно далеко, ты знаешь, и я надеялся на машину, бегу и оглядываюсь, вдруг повезет.
      Получилось совсем в другую сторону, хоть и дурак, а не повезло.
      Понимаешь, Жасмин расстроил меня, на ноги не встает, не заживает у него, а теперь еще рука... Капает, капает, полотенце уже намокло... Кругом пусто, темнеет, бежать устал, бреду неровным шагом по обочине, голова кружиться начала... вот бы машину сейчас, доехать с ветерком... Слышу, сзади мотор, из-за поворота вылетает, мчится с большой скоростью ко мне. Я к ней навстречу, руку поднял... а он как слепой, ударил меня в бок и дальше мчится, даже не затормозил. Это я потом вспомнил, что не остановился, по звуку, а в это время занят был - по воздуху летел, и вот что интересно, даже сознания не потерял, пролетел метров шесть-семь и шмякнулся в снег на обочине. И вижу свою руку впереди, близко к лицу: полотенце слетело, а кровь перестала течь, удивительно, как он мою кровь остановил, Малов...
      Минут через десять случайный человек мимо проезжал, остановился, бывает, чужие люди лучше своих. И до больницы добрался уже с удобствами, правда в безпамятстве, вернее, то вижу - везут куда-то, то сон наплывет, одурманит, потом снова едем... Долго добирались, он и дорогу-то не знал, спрашивал, где больница, искал, а потом исчез, даже своего адреса не оставил.
      Привезли, я только успел сказать фамилию, адрес Ольги-соседки, чтобы знала, и сознание потерял. Пришел в себя наутро, мне уже операцию сделали, руку заодно зашили, а главное, починили почку, у нее от удара капсула лопнула, мешок, в котором она лежит, или висит, Малов, ты лучше знаешь. Говорят, лежи, недели две валяться, у тебя еще и сотрясение мозга, парень, в общем, крупно повезло.
      x x x
      На третий день явилась Ольга, еле дошла, отдышалась, все в порядке, говорит, котов на улице кормлю, будь спокоен, а к твоему чудищу страшно подходить, я с улицы миску подталкиваю, кто его знает, сероватый бандит... Он не чудище, а Жасмин, но спорить не стал:
      - Спасибо тебе, если что, и я не подведу.
      - Знаю, знаю, простая ты душа... Только не умирай, кто же в доме живой останется, и к парадному не подобраться, крадемся... сплошной лед...
      Вижу мнется, что-то еще ей надо сказать, и не хочется огорчать меня.
      -Давай, выкладывай, - говорю, - что там стряслось после меня.
      Она и рассказала. Приехал за Алисой ее друг, прилетел, за час собралась и исчезла.
      - Ну, и хорошо, - говорю, - только счастья ей желаю.
      Не все, оказывается, не все. Дверь они запереть забыли, Малов, и квартиру в тот же вечер обчистили наголо, утром соседи смотрят - пустой паркет, и шума никакого не было, ни чужих людей...
      - Ладно, - говорю, - пусть. Не огорчайся, иди, да осторожней будь, дорога скользкая-то.
      Не задело меня это все, не зацепило, Малов. Потом, когда понял, ведь материнское жилье, и все связано, связано... Потом, да.
      x x x
      Через два дня новое событие. Проснулся поздно, сестра говорит, к тебе снова соседка приходила, жасмин с балкона исчез. Откуда зимой жасмин... и разве можно цветы на балконе оставлять, в такие холода...
      В мороз цветы на улице не выживут, но я понял, не цветы пропали.
      Ужас меня охватил, куда он со своими ногами поползет... Если б люди кругом были, люди, Малов, то ничего особенного, больной зверь, помоги, накорми, дай тепло... А я не знаю уже теперь, кто рядом, вижу, люди отдельные живут, вот ты, Ольга, еще немного, например, случайный человек спас... а остальные - месиво злобное, что ли?..
      Никогда так не думал, Малов, или от себя скрывал, не знаю, только эти мысли меня убивают, объясни, помоги...
      К обеду еще раз она приплелась, Ольга, говорит:
      - Исчез вчера твой дьявол, решетку выломал, вывалился на свободу. Под балконом большая яма в снегу, видно долго лежал, и исчез, нет его нигде возле дома.
      Она ушла, я лежу, слезы текут за уши мне. Малов, Малов, зачем ты уехал, сейчас бы ты Жасмину помог. Как он со своими ногами, ползет где-то...
      И в этот момент что-то во мне сломалось, друг. Я плакать мигом перестал, говорю сестре:
      - Позови дежурного врача. А она мне:
      - Она одна, вас много.
      Тогда я сказал:
      - Зови, иначе встану и уйду.
      Была суббота, она не зовет:
      - Одна на всю больницу, есть тяжелые, а у тебя нет видимых причин.
      Кончилось мое терпение к этой жизни, чувствую, не хочу больше так жить!
      Стал биться на кровати, кричать... наконец, сел, ноги спустил на пол, мне за себя все равно стало, пусть умру, ерунда по сравнению с этой болью чувствовать все время, как ему больно, страшно - ползти среди врагов, среди чужих, куда, зачем?.. И ты, Малов, если умер, никогда не прощу, никогда! значит подвел меня, и всех наших, ты не мог так поступить!..
      Испугались, позвали дежурного врача.
      Она двоечница, я сразу понял, от нее заношенным страхом пахнет, только б ничего не случилось, - "утром придет хирург, который оперировал, пусть отвечает..."
      Утром, это завтра, а день только в разгаре!. Глубоко в спине глухая утробная боль, предупреждает. Отчаяние охватило, как же я спасу Жасмина, если умру... А как спасу, если останусь?..
      - Зови, говорю, настоящего врача, моего хирурга, пусть едет, мне надо, время дорого.
      Она мнется, плечами пожимает, нет оснований, говорит.
      - Тогда я встану, встану и уйду...
      И снова сажусь, перед глазами темные ленты крутятся. Все-таки встал, она испугалась, немедленно ложитесь, говорит, я сейчас, сейчас...
      x x x
      Прошел, наверное, час, возвращается с суровым дядей огромного роста, лет шестьдесят ему, глаза заспаны. Раньше я бы оробел, а теперь совсем другой человек за меня говорит.
      - Дай одежду, уйду.
      - У тебя сотряение мозга, пусть небольшое, отлежишься, но.... У тебя сильный порез на руке или укус. И главное, у тебя ушиблена почка, только несколько дней, как зашил.
      - Дай одежду, а нет, все равно не удержите.
      Аркадий Петрович его зовут, он смотрит на меня, видит мое лицо... Смотрит, понимаешь, смотрит на меня, что-то видит, а это редко бывает, Малов, я понял.
      - Ты, парень, совсем дурак, что ли?..
      Но уже знает, надо поговорить, сел, закурил, это в палате запрещено, но остальных не было, они в коридоре телек смотрят. Он покурил, все смотрит на меня, потом окурок зажал пальцами, сунул в карман халата, и говорит:
      - Расскажи по-человечески, зачем тебе....
      Мне трудно было, чужому как это понять, и я долго говорил.
      Он слушал, наверное, час прошел, потом вдруг говорит:
      - Хватит, убирайся, болван, сам себе смерти ищешь... Слушай напоследок внимательно. У людей две почки обычно трудятся, а у тебя одна, вторая болтается сморщенная, это с рождения или в детстве болел. А та, что здоровая, ранена была, от удара у нее капсула, ну, оболочка разорвалась. Я починил, но работает плохо еще, вяло, бережно с ней надо обращаться, пока вся кровь и слизь из нее не отойдет. А отойдет, значит оклемалась, и ты выжил. И я должен за тобой наблюдать. Но ты ведь все равно убежишь, из окна выпрыгнешь, а это почке ни к чему, так что иди, но осторожно живи, ясно?.. Отпустить не могу, но глаза закрою, а ты убегай. И одежду выдать не могу, телогрейку дам, сапоги, санитара нашего амуниция, он болеет, потом занесешь... Откуда ты взялся, я думал, таких дураков уже на свете нет. Смотри, не подведи, понял, если помрешь, мне худо будет, я себе этого не прощу.
      У, он мне на плечи насел своими тяжелыми словами... Но я выдержал, и говорю ему:
      - Обещаю тебе, я всех спасу и жив останусь, я должен.
      - Ах ты, живая душа, - он говорит, это я тебе должен, ты сам не понимаешь, за что... Ну, иди, иди... А рисуночки свои оставь, я их себе возьму.
      Там всего было два, так, набросал от тоски, нацарапал, цветок один, и свое лицо, оно с кривым подбородком, и глаза разные.
      - Бери, конечно, хочешь, еще принесу...
      - Нет, - он говорит, - не разбазаривай себя, Саша, и вообще... береги...
      И несколько советов дал, ну, медицинских, очень пригодились, очень.
      x x x
      Зашел по дороге в ЖЭК, у Афанасия ключи, он дверь опечатал после кражи, Ольга сказала. Перед дверью человек десять, все к нему. Не успел в приемную войти, он тут же выглянул, наверное, в окне приметил меня, и говорит секретарше:
      - Кошкина сюда, остальных на завтра, у меня тоже право на отдых имеется. - Выписался? Ты что-то серый, жеваный какой-то, не выздоровел еще? Говорят, в дополнение тебя еще собака укусила, твой инвалид, ненормальная что ли? Только скажи, усыплю лучшим образом.
      - Это я дурак, а Жасмин в порядке.
      - Шути, шути, - он смеется, - значит, оклемался.
      - К понедельнику совсем оклемаюсь, потерпи с уборкой. Дома надо разобраться, с обстановкой, и у Малова пыли метровый слой, жду его к Новому году.
      - Он же умер, Малов....
      Я засмеялся:
      - Малов!.. Ну, что ты, он письмо прислал, едет с подарками.
      - Когда это было...
      Я плечами пожал, что поделаешь, дурак... Малов, отчего они все тебя хоронят?..
      Афанасий посмотрел на меня, помолчал, потом говорит:
      - Ладно, Саша, я ведь понаслышке, наплели, наверное, как у нас обычно делается.
      - Пока у меня такая катавасия, я поживу внизу, на первом?
      - Что за вопрос, хоть до конца жизни живи.
      Похлопал по плечу, "отдыхай, а с понедельника ты мне нужен, друг, хочу тебе на месячишко дополнительный дом прицепить, соседний. Соглашайся, а я тебе премию за год, немалая сумма будет."
      Что это он добрый такой, думаю. А он и говорит:
      - У меня еще два дела к тебе, большое и маленькое.
      - Начни с маленького, я сегодня от больших устал.
      - Ты уж извини, но никто не просил тебя свою квартиру ей отдавать, Алиске. Теперь за кражу никто не отвечает, милиция считает, ищи-свищи...
      Верно, дело небольшое оказалось. Молчу, он прав, я сам, дурак, напросился на неприятность.
      - А второе дело непростое, просили провентилировать. Человек, который тебя толкнул, ну, авария... он важное лицо, полковник безопасности из столицы. Торопился на совещание, сам рулил, и вот такое стряслось, он сожалеет. Он машину сразу поменял, пересел во вторую, где свита и друзья, а помятая иномарка... она ночью у милиции сгорела дотла, сама... Но это неофициально, а юридически милиция фактов не имеет, личность не установлена, говорят. Теперь за тобой главное решение, если не будешь волну гнать, то и расследования никакого, и ему и тебе лучше. Очень заплатят, Саша, столько на своей дорожке за всю жизнь не наметешь.
      - Зачем мне это, - говорю, - ни суда ни следствия не будет. И денег не возьму. Я художник, Афанасий, мне от этих ничего не нужно, хочу только подальше быть.
      Сказал и удивился, откуда взял, ведь не было тебя со мной. Наверное, ты прав, Малов, пора мне своим умом жить, пусть небольшим, да?..
      - Не дури, Саша, ну, не общайся, но деньги-то возьми. Малов, может, и живой, но не вечный, и у тебя здоровье... кто знает, как повернется... Могут пригодиться, мир на них стоит.
      - Может у них и стоит, а не возьму. Давай ключ, и до понедельника.
      - Нет, погоди... - и я вижу, Малов, он переживает, а не просто так, у человека сердце еще теплое.
      Подскакивает к холодильнику - "дома ведь шаром покати, знаю, так что бери... вот, осетровые хвосты, отваришь, это вещь, скажу тебе!"
      Холодильник у него раздулся, едва выдерживает напор особых продуктов питания.
      Ну, я решил, не надо до конца человека обижать, правда, Малов?.. И взял два хвоста, они только называются так, хвосты, а сами больше другой рыбы, шипастые, кожа каменная, а на срезе сочное красное мясо. Мне сто лет не нужны, тошнит смертельно, тоскливая гадость на языке, но эти хвосты для Жасмина и котов находка. И я взял, Малов, а потом от них заработал неприятности.
      Но это впереди, рассказ не кончен, слушай!..
      Выразил спасибо ему, взял хвосты и пошел. А он мне вслед тихо так говорит:
      - Ты прости меня, Саша...
      Я удивился - за что?
      - Купить хотел...
      Я не знал, что ответить, "да ничего, ерунда", - и к двери.
      Вдруг обернулся, не знаю почему, и говорю:
      -И ты меня прости.
      Он изумился - "за что?.."
      - Ты лучше, чем я думал.
      У секретарши полиэтиленовый пакет выпросил, чтобы рыбьи конечности донести, каждая килограмма полтора, наверное.
      Иду и думаю - все нормально, Саша, премию ты заслужил, судиться покупаться не стал, и правильно, не пачкайся... Один дом или два, разница невелика... если к понедельнику оклемаюсь.
      Снег тонкий еще, с ним легко, а может и сам растает.
      x x x
      А день, хотя в разгаре, для меня только начинается, самый длинный в жизни оказался. Таких дней у меня было всего - ну, три, четыре... Когда попался в серый мешок, мальчишечка... когда вылупился заново на свет и мама умерла, два события сразу... когда мы притащили Жасмина... когда ты уехал... и сегодня, самый тяжелый в жизни день.
      Дорожка моя любимая заброшенная лежит, скользкая, грязная... Тяжело видеть это безобразие, в печальном настроении вхожу в подъезд.
      И тут же слышу жалобный крик кота или котенка, а люди ходят и никто ничего!.. Похоже, высоко... Поднялся на лифте, вижу - между восьмым и девятым этажом, за сеткой, отгораживающей лифт, котенок стоит. Как он в шахту мог попасть, без человеческой руки невозможно это!.. Изнутри на сетке стальные уголки, может заметил, сантиметров восемь шириной, и он на одном стоит, к сетке прижался и орет. Рядом с ним то и дело проплывает лифт, махина с грохотом и вонью стальной, чуть не задевает его, и ясно, он долго не продержится, упадет в шахту с большой высоты, а может лифт его зацепит, искалечит, раздавит... Меня в жар бросило, и я мог его раздавить!.. А люди не хотят слышать, понимать - спокойно садятся в лифт и едут себе, им, видишь ли, спешить надо!.. Я бегом вниз, на первом у меня весь инструмент, там ножницы по металлу. Дверь открыл, почему-то темно... Забыл, что в день аварии выкрутил пробки, чинил розетку, представляешь, Малов, я - забыл! Ты бы посмеялся - "Саша, становишься нормальным человеком...", а мне не до смеха, наощупь схватил с полки ножницы и наверх. Ехать лифтом духу не хватило, пешком бежал. Тяжело далось, ослабел, притащился весь в поту, в спине тяжелый камень ворочается, давит, перед глазами черные запятые бесятся.
      Успел. Вижу, молчит, орать, наверное, устал. Начал резать окно в шахту, с восьмого этажа, а это двойная стальная сетка, ты знаешь, и высоко, так что с вытянутыми руками режу, проклинаю все на свете... Вырезал квадрат рядом с ним, но вытащить кусок сетки не просто, кружева стальные цепляются друг за друга... Пальцы уже в крови, а тут сзади тихий печальный голос - невысокий мужчина в шляпе укоряет за нарушение безопасности езды.
      Понимаешь, Малов, впервые в жизни не выдержал, повернулся к нему и довольно нервно говорю:
      - Какая безопасность, если жизнь ни хрена не стоит?..
      Малов, ты говорил, злоба от страха, от непонимания, а от злобы снова страх и никакого понимания, вечная круговерть... И снова ты прав, я дурак, не понял его и обозлился, а он, оказывается, кота не видел, знаешь, из тех, кто выше головы не смотрит, все в землю или в себя, в себя...
      Он поднял голову, увидел - обомлел, весь бледный, и говорит:
      - Простите, простите... - повернулся, и вниз.
      Оказался неплохой человек, зря я на него окрысился. Но не до него было, воюю отчаянно с сеткой, боюсь опоздать, а лифт все ходит туда-сюда... безумная махина рядом с живым тельцем, шерсть задевает... Котенок мужество совсем потерял, глаза закрыл и трясется.
      Наконец, вытащил квадрат, полез рукой за котом, а он испугался - и от меня, на самом краю стоит, тихо попискивает, будто вчера родился... Наконец, я изловчился, схватил его поперек тела, тащу через дырку, а он впился зубами в палец, чувствую, прокусил до кости, а потом понял, сиганул через меня, шею расцарапал, и помчался на чердак.
      Я больше не мог с ним возиться, искать, жив и ладно. Без сил добрался до квартиры, тошнит, серая тоска под ложечкой и в горле першит от горечи. Сорвал печать, отпер дверь, вошел, в кухне стул да стол, и пусто, ни телека, ничего. Но телек ерунда, мамины вещи унесли, вот что больно, старую ее шубу, я помню, ручонками цеплялся. Фотографии потоптали, валяются, я их подобрал, на некоторых она молодая еще, смеется... Еще не родила меня, а потом только боль да ранняя старость.
      x x x
      Сел... нет, вскочил... Страшное волнение меня одолевало, решил тут же сварить хвосты, пойти с ними искать Жасмина, чтоб сразу ему настроение поправить. Как буду его тащить, не думал, гнал от себя эти мысли, там видно будет, главное, найти. Отпер твою дверь, нашел кастрюлю, хвосты варить определил, сел на диванчик мой родной... у тебя хорошо, тихо, цветы, уют и покой, в другое время лег бы и заснул.
      Нет, как же он там, в снегу, второй день валяется, ведь не ходит, надо срочно спасать. Да, забыл про письма, взял из ящика, сунул в карман, а теперь вытащил на стол, вижу - два иностранных, но не от тебя, с сургучами. Подождут, Малов, вот вернешься, почитаем, да?..
      Вода только закипать начала, электричество не газ, и чувствую - не могу, терпения не хватит, потащу как есть, недоваренные. Схватил кастрюлю, вылил воду... Ну, что за беда, хвосты хоть и сырые, но отморозились, стали мягкие, мокрые... От злости на себя заплакал - почему я такой, бездумный, неумелый, куда их теперь положить, как нести?.. Ты прав, Малов, нормальный человек нашел бы пса, приволок домой, не спеша накормил бы, а я не мог ждать, сунул всю кастрюлю в сумку, на двери висела, а крышку найти не могу. Решил, что и лучше, быстрей охладится рыба...
      Что за идея - кинулся с разбегу варить хвосты!.. Думаю, я был как во сне.
      Вышел во двор, темно, звезды огромные мигают, я им позавидовал, Малов, свободе, неприкаянности вечной... И что это я всем должен, должен, вечно связан, постоянно спешу всем помогать... Никому не завидовал до сих пор, даже тебе, знаю, жить тебе нелегко, хотя гораздо умней меня, а может потому?. помнишь, говорил - "от знания чего угодно жди, но не покоя".
      И... уставивишись в небо, полетел вниз.
      Я же говорил тебе, пока меня не было, дорожка льдом обросла, здоровому не удержаться, а у меня нога за ногу заплетается. И падал я вперед, как никогда не падаю... как статуя, как телеграфный столб, и при этом думал о рыбе, как бы не растерять, в темноте попробуй, найди... и про почку, серьезный орган, как с ней договориться, если ударишь, обидишь... Наверное, мог бы извернуться, но побоялся спину гнуть, только бы, думаю, не носом, не лбом, голову мне тоже нельзя трясти, понимаешь... И со всего размаху врезался губами в лед, он показался горячим, шершавым, а насчет твердости и не говори - губы тут же вздулись, раскалились от жара, кожа мигом слезла, конечно, и так я лежал минуту или две. В окнах свет, но на земле темно, никто не видит меня, не ходит мимо, так что я не спешу встать, смешно, да?.. Нет, какие-то алкаши на другой стороне шли, засмеялись - "смотри, с землей целуется!.." - и прошли. А я радуюсь - чувствую, почка не дрогнула, и голова спаслась, губы помягче лба, амортизатор... Особенно за почку обрадовался, говорю ей - "извини, но должна понять, я стараюсь, и ты постарайся, приходи в себя поскорей."
      Она молчит, ни за ни против.
      Холодно, неуютно лежать стало, все кругом молчит, мир занят своими делами, никто не спросит, не скажет:
      - Саша, как ты?.. Держись.
      Или хотя бы любое доброе слово, самое простое - никто!..
      Подбородок, губы окаменели, не двигаются, ничего не чувствуют, словно маска на лице, и так, наверное, теперь останется.
      Я заплакал:
      - Возьми мою руку в свою, мама, как было, не могу больше, не могу!..
      А из-за горизонта ты зовешь, очень тихим голосом, но я слышу:
      - Саша, Саша, не забывай тех, кому нужен. Назад дороги нет, Саша.
      Я знаю, ты меня не забыл, Малов, но очень уж далеко, голос еле пробивается.
      И тут вдруг, совсем рядом:
      - Дядя Саша, вам помочь?..
      Я голову поднял - девочка стоит лет девяти, как ты говоришь, "от горшка три вершка", в руке школьный портфельчик, она мне помочь хочет, по имени назвала, а я ее не знаю, не помню...
      Знаешь, мне теплей стало, я губы разжал, подвигал ими - трещинами пошли, наверное, но живые - и отвечаю ей:
      - Спасибо, девочка, не надо, я сам. Просто упал, скользко. Завтра все вычищу, уберу, вот увидишь.
      Понемногу встал, а она в подъезд ушла, еще обернулась, и наверх.
      А я поднял сумку с кастрюлей, хвосты поправил, и пошел вокруг дома, кругами, кругами, постепенно удаляясь, осматривал каждый куст, дерево, сугроб, подвальные окна домов что поблизости от нашего...
      Он не мог уйти далеко, вернее, отползти. Лежит где-то рядом, думаю.
      Но вот нет его, и все.
      x x x
      Ты же помнишь наши места, не мог за полгода одичать и все забыть, правда? Тогда отчего не едешь?.. Я понимаю, сестра, тяжело, другие родственники, сорок этих дней, но ведь уже месяцы плывут, зима, а ты не возвращаешься, и писать перестал... Малов, я терпение теряю, рассержусь на тебя, хоть ты и смеялся - "не умеешь..."
      Хожу, ищу, темно, самое темное время года эти дни. Под ватником у меня почти ничего, пижаму даже не переодел, и начинаю чувствовать, холод заползает... Удивительно, голова не болит, и даже губы перестали, только говорить трудно, и плакать - трещины мешают, но я тихо говорю сам с собой, шепотом, и не плачу больше. И голове тепло, на ней шапка, я не сказал?.. Нашел в рукаве ватника, связана наподобие известного колпачка "петух", знаешь, знаешь, только совсем деревенская ручная работа, не из ниток даже, а из тонких лоскутков, скрученных, и связана очень плотно, не продувает. Вот и про шапку теперь рассказал. Нет, не забыл, просто долго говорить не умею, ты знаешь, сколько раз ругал, а что тут говорить, подумаешь, шапка в рукаве... Но решил и о ней рассказать, вспомнил Тараса, фотографа, сарайчик за оврагом, ну, он еще делал тебе фотки на загранпаспорт, вполне умеренно слупил, ты говоришь... так он остановил меня недавно на беседу, про тебя спрашивал, тут же упрекнул за разговор, "все спешишь, ничего толком не расскажешь...", а я молчу, ну, наврал, пишешь каждую неделю... землю носком ковыряю, как бы поскорей смыться от него...
      Это я разговорился потому, что никого не видно, заборы одинокие стоят, сугробы утомились за день, тихи, даже ветер заснул, в домах гаснут огоньки, гаснут, у нас ведь рано ложатся, нечего делать, не о чем говорить. Это мы с тобой, два бешеных дурака, вечно дела находим... Прости, Малов, я бессмысленные слова говорю, а сам все шарю глазами по снегам, в тени проницаю, а два дела сразу мне непосильная задача, ты знаешь.
      x x x
      А про шапку недаром вспомнил, она мне помогла, ведь дальше еще одна история получилась. Я говорю, этот день самый длинный в моей жизни, и тяжелый, да. Паренек выбегает из-за угла, и на меня наткнулся, лет пятнадцати, наверное, в кепочке странной, козырек поллица тенью накрывает, только вижу - оно узкое, очень бледное, от пота блестит, хотя вовсе не жарко, и шея голая, и рубашка не застегнута, птичья грудь, хрупкие ключицы... а про глаза ничего не скажу, так и не увидел.
      Он совсем не растерялся, тут же говорит:
      - Дядя, мне денег надо!..
      Очень уверенно, убедительно сказал. Маленький, тощий, в куцой курточке с короткими рукавами, из них тонкие ручонки торчат, он их то в карманы, то наружу, в постоянном движении руки у него... и лицо дергается странно, искривляется, как в испорченном зеркале, знаешь, чуть сдвинешься, и щека раздуется, я видел в рекламе, ты еще звук отключил, помнишь?.. Там парочка целуется, хочет стать ближе друг другу...
      Я сразу понял, он голодный, несчастный, конечно, дам, а завтра мне по бюллетеню заплатят, обещали. У меня еще с больницы пять рублей было, большой монеткой, я ее в ватник переложил, когда отчалил оттуда, теперь шарю, карман какой-то бездонный... нашел и протягиваю ему.
      Он схватил, спрятал, и говорит - "еще!"
      - У меня больше нет, - отвечаю, а он:
      - Тогда телогрейку сымай!
      Я удивился, такой малыш, а распоряжается. К тому же телогрейка не моя, никак не отдам.
      -Зачем тебе телогрейка, - говорю, - она больничная, на ней клеймо, не продашь. И вдруг вспомнил - хвосты! Дам ему один хвост, придет домой, сварит, поест, и то хорошо.
      - Бери... вот, хвост, еда что надо! Только довари, сыроват малость.
      Он посмотрел, взял... и словно взбесился - начал меня этим хвостом лупить, молча, молча, только дышит тяжело, по голове, по лицу два раза попал, по плечам... Шапка эта, колпак деревенский, он мне помог - голове не больно, плечи толстый ватник защищает, а вот щеке немного досталось, поцарапал плавником. Я руками как могу закрываюсь, ничего сказать не успел, да и не услышит он, и чем это кончится, не понимаю...
      Вдруг хвост сломался, переломился, он его отбросил, еще толкнул меня, и убегает. Секунда, и нет его, скрылся за углом, даже не верится, что был, вся природа кругом по-старому стоит, молчит... Только вот щека слегка скулит, царапина, и значит, дело было, а как объяснить его, не понимаю. Странный грабеж получился, Малов, за пять рублей и осетровый хвост, и тот лежит где-то рядом, надо бы найти...
      Откуда он взялся, этот странный мальчик?.. Глаза так и не видел. Знакомое лицо... Ты будешь смеяться, Малов, на меня он был похож, лет в пятнадцать, каким я был, только очнулся от своей спячки - тощий, личико бледное, весь на иголках и шарнирах... Может, помнишь, фантастический сериал по телеку шел -"Петля во времени", герой там встречает самого себя в молодости. Знаю, знаю, презираешь, объяснял мне - время не в силах так поступать. Ерунда, конечно, просто вспомнил, как ты потом со мной десять лет возился...
      x x x
      Вот такой разыгрался к вечеру день... Еще немного, и я бы вовсе свихнулся, может, в сторону нормальной жизни, а может наоборот?.. но вовремя про Жасмина вспомнил, надо друга найти... и поднять рыбий хвост, очень ему пригодится. Пошарил взглядом, нигде не вижу... А рядом заборчик невысокий, за ним стройка начинается, гаражи будут для новых людей, и я подумал, может туда упал хвост... Перелезть сил не хватит, и я кругом обошел, это метров пятьдесят, иду обратно вдоль забора, смотрю в снег... Действительно, лежит!.. подошел, нагнулся, взял... а когда поднял глаза, вижу - прямо передо мной, за сугробом, в трех метрах, возвышается огромный пес, лохматый, широкоплечий, могучий как скала, и это наш Жасмин!.. И стоит он на всех своих четырех лапах, две их которых мы безнадежными считали. Стоит и смотрит на меня, молчит, хоть бы звук издал какой, а то мне стало казаться, что это сон, или он призрак, как по телеку, знаешь, знаешь, хотя и не смотришь...
      Ему надоело привидение изображать, он шагнул ко мне, еще, еще, и я вижу - ступает!.. бережно, осторожно, но настойчиво на лапы нажимает, на больные, и они держат его, держат...
      Подошел... мы же его во весь рост никогда не видели! - он еще больше, чем я думал, спина по пояс мне, голова под мышку не пролезает... Прижался к ноге и стоит, чувствую, большое тепло от него струится. Я руку положил ему на спину, он вздрогнул, еще сильней ко мне прижался. Я даю ему хвост, он сначала не берет, потом подумал немного - и одним махом сжевал, только кость хрустнула. И второй хвост проглотил, из кастрюли, и я говорю ему:
      - Жасмин...
      А он сначала ничего, потом вижу, уши дрогнули, поворачивает морду и смотрит на меня. Не просто на глаза ему попался, как раньше было, а словно хочет что-то сказать... Впервые так посмотрел.
      -Идем домой, Жасмин...
      Он понял, немного отстранился, и мы двинулись с ним, сначала он рядом шел, поглядывал на меня, а потом все быстрей, и я вижу, он теперь здоровый, а я калека, но он далеко не уходил, отойдет метров десять и ждет меня.