x x x
      Втащили, поставили с трудами и кряхтением помост у батареи в кухне, там теплей всего, и светлей. Ты решил, пусть на помосте останется, совсем неплохо. Мы догадались на доски накинуть несколько пустых мешков, настоящий лен, мне из бывшего колхоза картошку приносили, ворованную, колхозов нет, а картошку носят по домам - купи, купи... довольно дешево, я в свое время купил, съел, а мешки остались.
      - И осматривать будет легче на помосте, - ты говоришь.
      Я сел на пол рядом с Жасмином, а ты пополз к морде - "только бы не пришел в себя, самый опасный момент..." Но он не приходил, ты спокойно осмотрел его, и говоришь - лапы не беда, закрытые переломы, только в одном месте, на левой дырочка, торчит обломок кости, а если осколок, то нам повезло. Начнем с трудного, молись, чтобы он меня не съел...
      Молись, не молись, а съесть все равно может, если событие до него дойдет.
      Помнишь... ну, это ты не забудешь, я уверен, ты легонько дернул, и кусочек этот, розовый, с зазубренными краешками, возьми и отвались, а из под него кровь как хлынет... Значит, осколок, а кость ты проверил, смещение небольшое, и все бы отлично было, можно приступать, как тут Жасмин вздрогнул и глаза открывает, а глаза у него, помнишь, - холодные и такие свирепые, что нам сразу жутко стало. Открыл... и закрыл, но ясно, в следующий раз он нам не спустит, не простит.
      - Ложись ему на грудь, а я ему в лицо эфира на вате, только много нельзя... потом морду веревкой обвяжем... Ну, что ты, что ты, нужно одновременно, ты на грудь, я к морде... только погоди, веревку осторожно подведу. Вот, теперь кидайся.
      Я кинулся, а ты ему эфир, от этого наркоза сильное трясение получилось, ребра запрыгали, и я с ними, но выдержал, ноги раскинул на полкухни, а ты веревку закрутил вокруг пасти несколько раз, чтобы не разошлась.
      И тогда началось такое страшное землетрясение, что я мигом с ребер слетел, так он меня подбросил.
      - Обратно ложись!.. - ты хрипишь, сам веревку геройски держишь в опасной близости от смерти. Я не мог тебя подвести, кинулся и всем телом лег поперек Жасмина, несмотря на глубокие толчки и волнения его груди. Только б он не попытался на лапы вскочить, на передние, тогда плохо дело, ты с большим волнением мне объясняешь.
      И вдруг толчки угасли, эфир помог, Жасмин затих, и даже не дергался, это он сознание потерял.
      -Теперь скорей...
      И тут он, не приходя в себя, снова начинает освобождаться от всех жидких и сухих шлаков, так ты выразился, и зря я успокоился, у него еще запасов хватит, чтобы нижних соседей залить, и если б не линолеум на кухне, а паркет, то встал бы дыбом от ужаса и сырости, пропал бы, а пока что мы пропали, потому что лежать нам теперь перед ним в луже среди вонючих островов.
      - Значит здоров, выживет, баскервиль, - ты говоришь, убирать нет времени, тащи какой-нибудь непромокаемый кусок, сверху бросим, потом уберем.
      Я в комнату, не вижу ничего непромокаемого, только на столе клеенка с цветами, на ней куча хлама, как всегда... а клеенку еще мама постелила.. Но что делать, надо живых спасать, так ты говорил, и я схватил клеенку за углы, сбросил все с нее на пол, и принес.
      Ты только головой покачал, но времени не было мораль читать. Бросили клеенку на эти места, неудобные для хирургии, я лег на Жасмина, ты принялся за лечение. Два пузырька сухого пенициллина высыпал, прямо в дырочку на лапе, пластырем закрутил, а потом досочки со всех сторон прибинтовали, хотя и крепко, но осторожно, чтобы к подушечкам кровь не прекратилась, ты объяснил.
      Ну, и все, покрыли его холстиной, я мешок чистый разрезал, едва хватило, пусть в тепле дремлет. Нет, ты решил, надо его еще привязать, хотя бы на пару дней. "Давай свой ремень, нужно для дела..." Что поделаешь, если нужно - дал, а сам веревочку пристроил к брюкам, неплохо держит.
      - Я пошел, - ты говоришь, - хирург устал, а ты слегка, это самое... прибери, - и рукой так небрежно, как в сериале "скорая помощь" хирург ассистенту - "заканчивайте без меня..."
      Но я не спорил, хирургия трудная оказалась.
      x x x
      До этого, днем еще, помнишь, решили все-таки немного нарушить конспирацию, а ветеринар, молодая женщина, идти отказалась, "усыпите и дело с концом", зато приходил с седьмого этажа Петр Иванович, человеческий врач на пенсии, посмотрел, "надо рентген, но кто ему делать станет, Пушкин? Зафиксируйте, может само срастется. Если не дурак, не станет биться и метаться... а про голову никто наперед не знает..."
      После операции Жасмин не стал биться, не дурак. Повязки наши и тесемки не тронул, и встать не пытался, а потом так залежался, понравилось, видно, мое обслуживание, что я уже решил - полный инвалид. Подожди, это потом...
      Я тебе рассказываю с самого начала, главные места, может ты что-то забыл... но, честно говоря, и самому захотелось вспомнить. Скоро год кончается, дальше все по-новому хотят жить, надеются, а мне бы только старое время возвратить. Очень события надоели - одно за другим без перерыва, раньше спокойно жили, желали нового года не хуже старого, а теперь не понимаю, что дальше, как жить... Как ты уехал, столько навалилось, я еле выдержал, зато понял, как ты меня, дурака, оберегал. Нет, не вернется время, когда мама защищала, и потом - ты меня учишь, дорожка, тихие вечера, коты наши, хлопоты с Жасмином... Хоть все на место верни, поставь, настроение новое, чужое теперь, на постоянном ветру стою, на неспокойном месте, только успевай оглядываться да защищаться, и это жизнь, Малов, а где тишина, где счастье? Для него мало нужно, но все в целости, вместе и сразу... одна частичка упала мимо, тут же и нет ничего, только страх и беспокойство.
      Помнишь, после хирургических дел у меня руки тряслись, устал от страха, и ты совсем еле жив, но мы все сделали, Малов, и если с головой наладится, должен выжить пес, ты сказал. Чай пили с халвой, твердокаменной, но прекрасной, только чувствую, сейчас упаду со стула... И в то же время настроение светлое, веселое, хочется нарисовать, не знаю что, но хочется. А ты видишь - я падаю, и сам уже вот-вот упадешь.
      -Поспи у меня, диванчик твой навсегда - ты говоришь.
      - Нет, я к себе, послушаю, как он там.
      - Если что, в стенку стукни.
      Стучи не стучи, не разбудишь тебя, уж знаю. Я ушел, домой заглянул, там тихо, темно, дыхание ровное, тяжелое... И я вниз пошел, показалось, там дверь на балкон не заперта, наверное, придумал, просто хотелось туда, и все. Пока шел вниз, сон слетел с меня по дороге, этаже на пятом. Я еще не знал, буду рисовать или нет, но вот тянуло, и пришел. Нарисовал еще один цветок, три больших лепестка у него, он спокоен и счастлив был, над светло-коричневой с зелеными проблесками землей, над полем жизни.
      Подождал, пока высохла гуашь, приколол булавками на обои, они темные с золотом, грязные - и цветок на них жил и летел, летел и жил...
      x x x
      Потом неохота даже напоминать тебе, Жасмин через два дня глаза открыл, и снова закрыл, а к вечеру дыхание стало частым, хриплым, вся грудь свистит и колышется. Все ясно, ты сказал, воспаление легких у него, это он в сугробе лежал без движения, наверное, несколько дней, и простыл. Такие лохматые собаки мороз любят, но если поел и настроение хорошее, а у него все наоборот.
      - Саша, иди в библиотеку, читай про воспаление легких, что найдешь.
      Библиотека в соседнем доме, в третьем подъезде на первом этаже, дверь бесшумно открывается, всегда не заперто, приходи и читай. Там женщина одна работает, лет тридцати, не толстая, но хорошая с виду, и девочка, молодая, черненькая, красивая, но я на девочку не смотрел, а только на женщину, ее Полиной зовут. Возьму книгу, а сам смотрю на нее, на спину и прочие части тела, не оторваться, а она мне - "Саша, вот новый у нас роман поступил..." Как будто я романы читаю, и откуда она знает мое имя?..
      Так что я ходить туда избегаю, грамотная женщина, умная, лучше не лезь к ней со своими глупостями, себе сказал.
      Вообще-то у меня есть одна женщина знакомая, Наталья, ты о ней знаешь. А про Полину в первый раз говорю.
      Но надо так надо, пошел, на открытой полке медицинская энциклопедия, все очень просто, нашел воспаление легких, много страниц!.. но что делать, читаю, и даже на Полину не смотрю, потому что у нас теперь Жасмин, спасать его надо. Про Полину я еще расскажу тебе, у меня с ней случилась несуразная история, сначала я думал - ужасная, а теперь кажется, что смешная... "Саша, у тебя юмор есть, но странный, - ты говоришь, - наоборот с обычными людьми, только над собой смеешься, это почетно, но печально." Ну, не знаю... но получилось, действительно, смешно.
      Читаю про воспаление, и никаких взглядов на выпирающие части тела.
      x x x
      Начали Жасмина колоть, боялись, искусает, но обошлось, видно очень плохо ему стало. Без сознания вовсе не больно, а когда приходит в себя, видит, как мы вертимся и крутимся вокруг него, только глухо ворчит. С места не двигается, и мы его в зад и спину колем каждые четыре часа, он этих комариных укусов не чувствует, кожа такая, иголки сгибаются, один раз сломали, это я колол, осталась вся внутри, только кончик из шкуры поблескивает, ты кричишь, "тащи плоскогубцы." Вытащили, Жасмин и не пошевелился.
      Другое дело, не ест, но из него течет рекой, твердых остатков мало, а ручьи каждые два часа, я извелся с тряпкой-то, наконец, догадался, подтолкнул под него кучу старых газет, вытаскиваю и меняю. К тому времени на дворе резкое потепление, помнишь, из ледяной весны за неделю получилось жаркое лето, и это в середине апреля, погода сошла с ума, ты говорил. Жасмин вонять начал, я привыкший, но и мне тяжело, что так собака мучается. Пробовали его мыть, но он жутко окрысился на нас - в первый раз, пасть раскрыл, и я увидел зубы... Фильм помнишь про акул, вот то же самое увидели у себя в квартире, настоящие акульи зубы в мой палец длиной и толщиной!..
      - Ну, как, все про воспаление прочитал? - ты спрашиваешь.
      - Ну, все.
      - Теперь читай про недержание мочи, признаки налицо.
      Я сомневаюсь, но иду и читаю, на Полинину спину иногда гляжу, а у нее платье летнее, ляжки светятся среди источников знания. Но я терплю, и все про недержание прочитал.
      Теперь я думаю, зря читал, ты меня специально посылал, чтобы привык к чтению, да? Я не обижаюсь, просто интересно бы узнать... Это другое чтение, Малов, когда ищешь, и знаешь, что нужно - скользишь глазами, слова сами перетекают через глаза в голову, не видно никаких картин. Я не полюбил так читать, но научился, ты думаешь, пригодится?..
      x x x
      А помнишь, Малов, в мае, Жасмин уже в сознание пришел, лапами шевелит, и у него приступ недоверия, ты сказал, к себе не подпускает, рычит... а потом стал как шелковый, даже хвостом как-то вильнул, да?.. И мы решили, хватить его парить в комнате, пора на воздух, вниз, на балкон. Лежанку знатную там приготовили из старых одеял, а в стороне от нее я пропилил в цементе канавку, сток, чтобы жидкие отходы на землю стекали. Дальше не напоминаю, вряд ли ты забыл - как мы его вниз тащили, ночью, по пустынной лестнице, молчаливой, темной, только внизу, еле видный в пролете, огонек теплится, на первом этаже у входа... Достали снотворное в ампуле, подкрались, вкололи ему сзади, подождали, пока заснет, схватили помост и потащили... Несем, молчим, три дыхания слились в одно, тяжелое, хриплое... Лестницы бесконечные, от неба до самой земли... дом высоченной трубой, а по бокам клетушки, клетки, люди, людишки, спят на высоте, на утро надеются...
      На этот раз без приключений, принесли и сразу на балкон. А утром смотрим, он освоился, и так ему хорошо здесь, по морде видно!.. Совсем другое дело, низко, рядом запахи, земля, тепло, травка, птицы, листья шелестят... Он глаза широко открывает, и небо в глазах... К счастью сам балкон оказался с наклоном, строители недоглядели, так сама решилась проблема с отходами, ты говорил, для человечества нет проблемы сложней, помнишь?..
      Обрадовался пес на новом месте все смотрит через редкую решетку, смотрит... И мне так жаль его стало, Малов, что я заплакал, вышел на кухню, слезы сами текут, потому что он инвалид, и, наверное, вспоминает, какой был могучий, быстрый... это трудно вытерпеть, я понимаю.
      Ты ушел, а я нарисовал картинку, "Жасмин на воле", помнишь, ты говорил о ней, удивительный взгляд на вещи, а я думаю, просто печальный пес. Ты увез ее в Лондон показать. Жасмин среди полей, ноги в траве, он глядит вдаль на рассвет, так ты сказал, а я рисовал закат, но спорить не стал, главное, на своих ногах стоит.
      А про канавку Жасмин понял на диво быстро, отползет чуть назад, исполнит свои дела и обратно приполз. Мне трудно смотреть, как он ползет, огромный пес, что же дальше будет?..
      И я каждый день прикапываю внизу, чтобы не воняло.
      x x x
      В те дни у меня эта самая катавасия и стряслась, с Полиной, сначала не мог даже вспоминать, дурно становилось. Малов, ты будешь смеяться, знаю, а для меня тогда обрыв, обвал, или революция, такая неожиданность и смятение чувства. А потом я пережил это, или привык, однажды вспомнил и чувствую, рот к ушам ползет... И с тех пор, как вспомню, хмыкаю, или хихикаю, помнишь, ты еще удивлялся, чего это я такой смешливый стал...
      Как-то зашел в библиотеку с очередным заданием, убей, не помню, у меня другое на уме было. Полина, как всегда, среди книг, я подошел, кругом никого, она обернулась, зубы блеснули, не успел опомнится, она прижимается ко мне - "дорогой..." и все такое... Тут дверь зашелестела, и она мне шепотом - "приходи сегодня ко мне, часиков в семь", и убегает к посетителю.
      Ты знаешь, у меня Наталья, серьезный интим, много печального, может, под настроение расскажу, а сейчас про Полину, тебе веселей станет.
      Я в лихорадке до вечера, отмылся, переоделся, пришел, стучу, слышу, бежит к двери, встречает... Тут же объятия и все такое не для посторонних, да?.. знаю, ты не любишь, "интим только для двоих, такое мое воспитание..." Но ничего особенного пока не случилось, тут же ужин, бройлерное крылышко, бокалы, кислое-прекислое вино, проглотил кое-как, зато очень культурно, хлеба мало, гарнира мало, фрукты в виде разобранных на мелкие дольки яблок, даже кожуру обдирает, настоящие "их нравы". Потом серьезней дело, пятимся в спальню, начинается постепенное снимание носильных вещей, все медленно, как в кино, трудно вынести, я такие штуки не люблю, ужимки-игры эти, но вот добираемся до трусов, на ощупь, потому что полутемно, культурный интим, она говорит, никакой поспешности и грубости не терпит.
      Ну, что тебе дальше-то сказать... Вдруг я понимаю, или ощущаю... Полина вовсе не Полина, а очень знакомое, привычное явление под руками, то есть, она мужчина! Я настолько поражен, что руки-ноги отнялись, стою с открытым ртом, и она, или он, в тот же момент поняла.
      - Так ты не знал? - еще и удивлена, представляешь, а потом говорит:
      -А что ты имеешь против? Я по твоему виду поняла родственную душу, не стыдись, не сопротивляйся влечению...
      Я хватаю одежды и в переднюю, а она, оказывается, с юмором мужчина, понял, что напал на дурака. Упала в кресло и ну хохотать, без трусов, ноги раскинул и оглушительно хохочет, сначала женским голосом, а потом все гуще, ниже, и наконец, настоящим мужским басом...
      Малов, я несколько этажей пробежал без ничего, к счастью пустынно было на лестнице, там стекла выбиты, везде досочки, фанерки, небогато живем, зато полумрак спасает... за трубой мусоропровода поспешно приоделся, и чувствую не могу, все съеденное и выпитое решительно выпирает из меня, и так свирепо вывернуло наконец, только вспомню - горло саднит. Как однажды на Новый год, помнишь, пришлось выпить водки полстаканчика, ты меня ругал и отпаивал нашатырем.
      Через неделю спрашиваешь:
      -Ну, как, прочитал?..
      - Еще не был, прости...
      Пришлось записаться в центральную библиотеку, это далеко, минут двадцать ходу, а мы не привыкли к расстояниям, живем среди полей на пятачке.
      Малов, зачем это он, какое в этом удовольствие может быть, не понимаю. Меня за руку мужчина возьмет - противно, не то, чтоб целоваться, как некоторые, особенно начальство, или эти, как ты говоришь, "кремлевские недоумки", прямо по телеку, да? Захаров, знаешь, знаешь, бухгалтер на мамином месте, кругленький, ласковый такой, мягким голоском, "Саша, Саша...", и обязательно руку пожмет или плечо... а еще поэт, стишки, жизнь прекрасна и удивительна... Значит, и он?..
      Оказывается жизнь пропитана неожиданностями даже в таком простом вопросе.
      А Наталья - это Наталья, никаких подвохов, ну, ты о ней знаешь, молчу.
      x x x
      Жара спала, кончилась природная аномалия, как ты говорил, и еще - "в наше время май был май, а не июль"... Работы мало, одна грязь да бумажки, да у мусоропровода - ящики на машину взвалил и свободен. И рано утром есть немного, за ночь из окон накидают вниз - ящики, тряпки какие-то, бутылки разбивают об асфальт, но я это быстро ликвидирую, дорожку, конечно, подмету свою, пообщаюсь с ней, и к тебе, завтракаем вместе, разговариваем о жизни, да? Потом ты на машинке щелкаешь, а я иду к Жасмину, к другу своему.
      Наверное, он не знает еще, что мой друг, но это неважно. Я сижу, кресло драное выставил на балкон, к нему подвинул, но дистанцию соблюдаю, все-таки серьезный зверь, характер у него нелегкий, да еще инвалидность, что значит собаке, да еще такой могучей, лежать целыми днями! Лапы, видно, не болят у него, но и ходить не могут. А он и не пытается, при мне никогда, а может тайком пытается?..
      Он теперь голову хорошо держит, высоко, и глаза больше не мутные ясные, светлые, очень холодный взгляд, он свысока на меня смотрит, но я думаю - пусть, только б не страдал.
      Я ему понемногу всю свою жизнь рассказываю, про Наталью, про Полину этот случай, про книги, как постепенно начинаю признавать их, хотя трудно дается, про воздух, землю, огонь и воду, ты мне рассказывал, помнишь, и про дорожку свою, и про тот случай, когда меня побили... и про рисунки, даже показал несколько, а он не очень интересовался, понюхал и отвернулся. Но слушает внимательно, а устанет, голову на лапы и смотрит на волю, и я вижу, в глазах у него тоска, тоска - растет, приближается... Я тут же бегу, ищу что-нибудь вкусное, чтобы отвлекся, зарплата у меня теперь быстро истекает, но это ерунда. Ты, правда, иногда вздыхаешь, "Саша, ты есть перестал". Ем, ем, мне много не надо, и все равно, что жевать, ты знаешь, Малов.
      - Как же тебя раньше звали, Жасмин?
      Начал имена собачьи перебирать, так, или так? Он не отвечает, а на Жасмина начал откликаться, я ему, "здравствуй, Жасмин" - он голову поднимет, слегка вильнет хвостом, и все, но мне весело становится, стал меня признавать.
      Как-то я рассказывал ему про географию, Россию, Сибирь, Дальний Восток, Урал...
      Сказал - Урал, смотрю, голову поднял, уши встрепенулись... Может, Урал тебя звали?
      Но больше не прислушивался, положил голову на лапы и задремал.
      Может, для него старая жизнь как для меня серый мешок, в котором десять лет сидел?..
      x x x
      А помнишь, я исчез на сутки, ты сначала думал, что у Натальи, а к вечеру встрепенулся, решил искать, но как искать, где... у нас, если человек пропал, то и концы в воду, ты говоришь... А я совсем рядом, на соседнем поле сидел в яме, нет, немного не так. Там оно обрывается, поле, помнишь, начинается спуск к реке, и на самом краю огородики бедных людей, другие уже давно отсюда переехали в новые места, где земля получше, пожирней, остались слабосильные. Малов, у меня давно вопрос напрашивается, а что, если каждому дать кусок земли, нужно ведь соток шесть или десять, чтобы кормиться, и все государственные вопросы решены, никакого голода и несчастья, люди сами себя прокормят? Что ты думаешь об этом, Малов?
      Я тогда увлекся государственными делами, задумался, шел вдали от всех по краю поля, смотрел на реку внизу, поля за рекой, леса до самой столицы... Огромная у нас земля, Малов, сколько людей может вместить, а не получается, вымирают... Шел, и провалился под землю. Четыре или три метра пролетел и даже не ударился, на какие-то гнилые мешки шлепнулся задом, прости за интим, наверху свет через дыру, пробил ногами, и я теперь в чужом заброшенном погребе сижу. Попробовал туда, сюда, наверх... все никак, и так до вечера просуетился. Что делать?.. Здесь один человек пройдет в неделю и то случайно, кругом, как назло, заброшенный мир, кричи из-под земли хоть в полный голос, не услышит никто.
      Я сначала рассердился на себя, Малов, потому что дурак, поперся по самому краю земли, зачем? Знаешь, просто так шел, решил посмотреть, что стало с окрестностями за десять лет, и очень расстроился, здесь людям теперь делать нечего, ни земли им не надо, ничего, жизнь замирает, что ли?.. А солнце такое же, и трава, деревья, все блестит на солнышке и греется, природа безмятежная и только мы, грубые свиньи на ней. Ты скажешь, "ну и мысли, а впрочем, это уже было", да? Что делать, ничего своего придумать не могу. Ты меня как-то спрашиваешь, что ты хочешь, Саша, о чем мечтаешь? Я не знал сначала ни словечка, потом говорю:
      - Наверное покоя хочу, у меня внутри все беспокоится, мечется иногда, ищет выхода и плачет, а что я могу - картинку нарисую, вся моя защита. Жизнь слишком задириста, быстра, ветер меняется постоянно, люди бегут, мечутся... я не могу вынести это, Малов. У многих нет ни дома постоянного, ни убежища, ни покоя, вот беда. Кругом нет уюта, люди от этого бешеные, сам знаешь... Ты мне рассказывал, как Белый дом защищал, а где сейчас эти люди, которые за руки держались?.. Смотри, Афанасий, жирный, деловой стал, деньги хапает, а ведь с тобой тогда был, и что?
      А ты подумал, и говоришь:
      - Мы, Саша, мечтатели были, а попали из одного гнилого погреба в другой, только там убивали за ничто, а здесь от голода и холода хоть подыхай, никто не поможет. Мы не ожидали, дураки, понимаешь?..
      Я долго не думал, говорю:
      - Все хорошие люди дураки, получается?
      - Еще какие... - ты смеешься, - вот и вымираем.
      - И я здесь не останусь, без вас скучно будет.
      - Ты другой дурак, Саша, - вечный, тебя не возьмем с собой, живи, рисуй...
      Ты шутишь, Малов, а мне страшновато стало, я ведь на твои ответы надеюсь, все мои ответы от тебя.
      Так вот, сижу в сырой яме, вспоминаю, иногда пробую наверх карабкаться, но только стены обрушиваю, бесполезно копошусь. Начал бояться уже, темнеет, из сырой земли прохлада источается, смешно ведь так умереть, случайно и немного рановато, да?..
      Как ты говорил, "Саша, думай!..", а я что? Никак! А тут приперло, согласись, серьезное дело назревает, меня ждут, а я сижу. Пришлось рассуждать, и решение-то оказалось рядом, потому что рядом обрыв, не наверх надо прыгать и беситься, а вбок копать. Самое смешное, что я, пошарив, лопату старую нашел, правда без рукоятки, но прочную, железную вещь, вспомнил, как шел, где может быть тоньше стенка, думаю, метра два или три работы... и начал.
      Всю ночь копал, а наутро вывалился в дыру, не удержался, скатился немного вниз, потом схватился за корни, за кусты, постарался и встал на откосе этом, не так уж круто, простор передо мной, воздух свежий, легкий, дышать радостно... Вижу, светает, белесый туман простоквашей утекает вниз, к реке, первые птицы запищали, проснулись... Я думаю, все-таки в жизни хорошего больше, чем плохого, хотя бы иногда.
      Пришел, все тихо, Жасмин спит, ты спишь, коты на полянке у дома моются.
      Вот такая история.
      Ты еще спрашивал, где пропадаешь, беспокоился, вечером чай вместе не пили... А мне неудобно признаться было, рядом с домом такая глупость.
      Малов, приезжай скорей, здесь еще можно жить, не забывай!..
      x x x
      И вот в самую жару, в конце июля, помнишь, тебе, наконец, разрешили ехать, дали три месяца, но ты говоришь, много, там делать нечего, вот только с сестрой... а смотреть не хочу, раньше мечтал, так не пускали, а теперь какой я турист или путешественник... Дом посмотрю, в котором родился, город... люди, конечно, другие кругом, но деревья остались, и камни, там огромные камни-валуны, их ледники притащили...
      - Я быстро, Саша, туда и вернусь, ладно? Я вас не брошу. Картинки давай, людям покажу.
      Я тебе отдал листов тридцать или сорок, покажи им, отчего не показать. Времени еще несколько дней у нас, и мы много разговаривали, даже больше, чем обычно.
      Как-то говорили о старости. Ты жаловался еще, помнишь?..:
      - Мне уже много лет, я старый, Саша...
      И начал свою историю, я ее давно знаю, но ради вежливости каждый раз слушаю. Как у тебя была сестра, ей 16, тебе 9, отец с матерью разошлись, ты с отцом отправился в Россию поднимать новый мир, потом отца расстреляли друзья-коммунисты, ты остался, все-таки выжил, вырос, даже выучился, стал физиком, работал... Много лет прошло, и вот объявилась сестра. Я плохо слушал, а насчет старости всегда не согласен, засмеялся:
      - Какой ты старый, Малов, не сочиняй сказки среди бела дня.
      - А кто по-твоему старый?
      - Кто постепенно умирает, а ты живой, нет в тебе старости.
      - Слушай, милый... Никогда бы не уехал, но сестра просит, у нее рак, я должен, хотя с тяжелым сердцем тебя оставляю.
      - Ничего не будет, Малов, не маленький я...
      - Не маленький, но и не очень взрослый, и когда станешь, не знаю. Хочу дать тебе советы, глупое занятие, и все же...
      Прежде, чем делать, подожди, подумай, ну, хотя бы сосчитай до десяти, или оставь на утро решение. Еще - люди разные попадаются, осторожней будь... нет, это бесполезно говорить... Третье... Я тебе все записал про Жасмина, как с лапами, с легкими, он на поправку идет, но страшно медленно, и голова, и ноги, и эта простуда, долго в сугробе лежал без сознания, наверное. Четвертое - помни, в нашей жизни можно без денег, но без жилья никак, климат не позволит, так что береги жилье, черт с ними, с порядком и чистотой, главное, стены и дверь свои, тогда свободен... или хотя бы помрешь спокойно.
      - Ну, что ты, Малов, все о смерти, вернешься и снова заживем, как жили.
      Ты только рукой махнул.
      - Не слышишь... Тогда скажу тебе одно, самое главное - рисуй, Саша, рисуй. Пока рисуешь, ты сильный, никто тебя с ног не собьет, а собьет, все равно встанешь. Только - рисуй!.
      x x x
      Потом я тебя провожал.
      Ненавижу поездки, но иногда приходится. Столица, пригороды вонючие, хлам и мусор без края, ничья земля... дым, гул постоянный, бешеные глаза, не говорят, а лают, ничего не спросить... я моментально устаю и падаю духом, Малов, я ненужная частица природы, не понимаю, зачем здесь оказался, и есть ли вообще дела, за которые стоит так колготиться, а?.. За то, что здесь все время что-то продают, раздают, всучивают, и, как ты говоришь, "есть шансы"? Не знаю, но хорошо, что мимо, мимо, к самолетам, это на севере. Приехали рано, но лучше, ты говоришь, чем поздно, у нас никогда время не рассчитать.
      Знаешь, жаль, самолеты крыльями не машут.
      Наконец, пробубнили сверху - Лондон, ты меня обнял, глаза мокрые, ничего сказать не можешь, да и что говорить... И я молчу, махнул рукой, проводил глазами до кишки, в которую тебя впихнули, и обратно. Дорогу помнил, я ведь зверь, куда ни завези, а найду... если не испугаюсь, а я пришиблен был, тупой, и немного поблуждал, но ничего особенного. Вернулся, у нас тихо, светло, рай, так и дальше должно быть, думаю, мы быстро доберемся до зимы, ты вернешься, и все пойдет как было.
      Но не получилось, не получается, только ты исчез, как все пошло наперекосяк, новые и новые события, только успевай поворачиваться и отбиваться... Я понял теперь, как трудно самому жить, все решать и не бояться. Это главное, ты написал мне - "Саша, ничего не бойся, тогда до всего сам дойдешь..."
      Сначала я говорил с тобой, писать не люблю, но ты просил, чтобы записал, день за днем, о Жасмине и вообще, всю жизнь без тебя. Я попробовал, сначала трудно, слов-то у меня хватает, но писать о том, что знаешь и помнишь, скучно. Когда рисуешь, другое дело, никогда не знаешь, что дальше будет. Но ты просил, и я старался. Знаешь, со временем легче стало, я даже привык писать каждый вечер перед сном.
      Началась новая часть моей жизни, Малов, вот она. Я назвал ее
      2. ОСЕНЬ - ЗИМА
      x x x
      Жасмин то лучше, то хуже, иногда повязка темнеет, сукровица, что ли, неловко повернется, наверное, и дырочка в лапе открывается. Мне не справиться, тебя, Малов, не хватает, ведь как мы с ним? - один внимание отвлекает со стороны лица, морды, то есть, но мне все время хочется сказать - лицо... другой в это время сзади подкрадывается и колет, он и не замечал тогда, кожа толстая... Один я теперь, вот и пихаю антибиотики в еду, купил лучшей вырезки на последние. Знаешь, помогает!.. через неделю затягивается ранка, уже не такой злой, не ворчит и зубы не рекламирует белоснежные без всяких жвачек и паст... Рассказываю ему истории из книг, ведь я все помню, он положит голову на больные лапы, слушает, глаза полузакрыты, но не спит.
      А в конце августа разразилась неожиданная встреча, представляешь, вломились ко мне две дамы в ажурных шляпках, правда, морды деревенские, мать и дочь, это моей двоюродной бабки дочь и внучка. Сама, оказывается, полгода как умерла, уехала тогда, как в воду канула, ты ей писал, писал и ничего, а теперь эти, пользуясь внезапностью и моим одиночеством, напали, требуют свою долю. Наследство получили и вдруг вспомнили, что она у меня прописана. Помнишь, Малов, пришлось ее прописать ради безопасности, чтобы эта дрянь горластая, управление сиротами, угомонилась. Старуха-то добрая была, много лет молчала, а эти рвут и мечут - давай делиться, и все дела.. Вообще-то, говорят, в деревне вашей жизнь не для нас, так что можно дело решить деньгами. Чтобы я откупил у них квартиру. Я говорю, не знаю, вот Малов приедет, а они, что нам твой Малов, сам реши или совсем дурак?.. Пришлось им обещать, только денег нет, а они ничего, согласились подождать до лета, но, говорят, смотри, дальше терпеть не можем, обещают суд напустить.
      Но уехали, и мне сразу легче стало, то есть, совсем легко, для меня будущее лето - в космосе звезда, далеко не заглядываю, ты знаешь. "Как-нибудь, как-нибудь... - ты меня всегда дразнишь, - хоть немного смотри вперед, ведь молодой..." А я не знаю, какой я, что у меня за возраст, и что будет следующим летом. Самый мой далекий горизонт - Жасмин, чтобы выздоровел, и ты - чтобы приехал.