Но иногда бес вселяется, и больно, и тошно, и жду чего-то, и тоскую... и страшно мне... Не знаю, что делать, не знаю... Нет, я не буян, робкий малый, только годам к тридцати немного разошелся. Оказалось, рисовать могу... К тому времени родители уже умерли. Но если б жили, все равно бы не обрадовались. Всем кажется, дети должны быть получше нас. Но откуда им взяться - лучше... наоборот, хуже, слабей получаются. То ли климат изменился, то ли еда другая...
      Значит, Настя... Иногда заходила, яйцо попросит или стакан молока. Она все больше к жене... Потом жена уехала от меня, я начал в дверях появляться, и Настя чаще заходила. Соль, спички... телевизор заглох, к чему бы это... Перекинемся словом, и она обратно бежит. Ничего особенного. Потом кое-какие нежности сами собой возникли. Я на многое не надеялся, надолго испуган был, после брака-то...
      Как-то она говорит:
      - Хочешь, к тебе перееду...
      Я просто обомлел. Очень разные мы с ней, о чем говорить... Теперь называют - связь. Да, но слабая, непрочная. Тайная нежность, правильней сказать. Только печаль от нее. Лежишь потом, вроде бы рядом, а словно на другой планете...
      Отчего так устроено, что люди тоскуют, все чего-то ищут, найти не могут... Зачем все, зачем?.. Смотрю в окно, милый сердцу вид, лунная трава, ветки машут мне листьями... И все это пройдет, бесследно пролетит?..
      Генка говорил, в один момент пролетим.
      Так вот, Настя... Я ее жалел, а она, наверное, меня. Может, это и есть любовь?..
      Хочешь, перееду, говорит, и смотрит...
      Я запнулся, помолчал, может секунду, две... Она не стала ждать, вздохнула - и ушла. Больше не встречались. А потом они получше квартиру получили, уехали в центр города, и я потерял ее из виду.
      Прошло лет двадцать, как-то встречаю женщину, она смотрит на меня, смотрит... По имени назвала, тихо, с вопросом - сомневается, я ли это...
      А я сразу узнал, Настя.
      Что скажешь... Пожал плечами, кивнул, улыбнулся... пошел своей дорогой. За углом не по себе стало, схватился за стену, словно на обрыве стою, в глухом тумане. Милое лицо, только опухшее... Я знаю, что это значит. И под глазами, на щеках, у рта глубокие морщины. Не могу смотреть на людей, к лучшему ничто в них не меняется. Я в другую сторону обычно гляжу - на лес, на воду, на зверей... Как все-таки чудно все устроено кругом... кроме нашей жизни.
      Постоял, отпустил стену, дальше пошел. Домой. На край города. Поздно прошлое вспоминать, у времени обратного хода нет. Человек живет, живет, стареет и умирает, обычная история.
      Вот Генка удивился бы моим словам - "в такую ударился банальность..."
      *** Ну, не история, может, дело... не знаю, как назвать...
      Завидую тем, у кого на каждый случай слово наготове. Но тут даже им нечего добавить, сначала живем, потом смерть. Тот, кто уходит, никогда не возвращается. Этот порядок неистребим, никто еще после смерти заново не возник. Некоторые верят, но я с печалью должен признать - ни разу не видел. Сказать "жаль" мало, я в отчаянии бываю.
      Иногда человек сам решается свести концы с концами, покончить с этим делом... или историей... событием... Короче, взял и все счеты разорвал, узел разрубил. И это понятно мне, хотя я всеми силами против. Видел однажды, с тех пор на открытый огонь смотреть... не могу, не могу...
      Простите, забылся...
      Кажется, говорил, - страшно своих оставить. Если бы мир был немного спокойней, чище... Люди бы его без тревоги оставляли, когда нет больше сил участвовать. Хотим мы или не хотим, но участвуем, если не делами, то молчанием и бездельем своим. Бездельем, да.
      .......................................................
      Но вот, оказывается, бывает ни то ни се... Вроде, не хотел конца человек, а с другой стороны, большие усилия приложил... Если б можно было спросить - "зачем ты?.." Кое-кто пожал бы плечами - "да ни зачем, да просто так..." Объяснить эти странные поступки невозможно, но они на свете есть. Особенно у нас. У нас просто так еще многое случается. Не все муравьи, чтобы только планам следовать. Люди еще есть живые - стукнет в голову и сотворит. А потом из-за этого непостижимого явления что-то новое возникнет... Пусть событие ставит в тупик, зато на размышления натолкнет. Без них как во сне живем, жуем машинально свою жвачку - пищу, дела, отпущенное нам время... А неожиданные странности пробуждают нас, словно свет в ночи...
      Никто не понял, что случилось с Толяном. Жил с удовольствием, пользовался холодильником, телевизором японским, стенкой немецкой... И вдруг задал нам задачку, непонятное совершил. Я думаю, это его красит.
      Генка смеялся:
      - Ну, и выдумщик ты...
      - Лучше послушай...
      Стервец был Толян отчаянный, да. Говорят, про мертвых нельзя так, но как не вспомнить!.. Однажды у меня трубу прорвало, горячая вода хлещет... Давно. Еще качали нам в батареи кипяток, а не теплый кисель, которым сейчас потчуют. Он с меня десятку содрал. За хомут. Сосед! Одним словом, жлоб. Это наше особенное словцо. Человек, который для себя старается, постоянно озабочен, выгоду извлекает из любого мелкого случая.
      Вам не понять, что же плохого в жлобе?..
      Устыдили меня... Вы правы, каждого человека что-то красит, надо только тщательней искать. Толян, конечно, жлоб, но его смерть меня поколебала.
      К весне осточертеет ему цивилизация, уходит из дома на огород. Там у него халупа с отоплением, кабель по воздуху перекинут - свет, и антенка, старый телек притащил, Рекорд. Вот счастье, никого!.. И тепло ему в хатке, печка да вместо одеяла медвежья доха. Старая, вонючая, жаркая... Спал, жрал и в экран глазел. И канистра с самогоном при нем. Откуда еда? Галя, конечно, приносила, только бы там сидел. До глубокой осени нет дома Толяна, радуется Галя. Никто не ворчит, не рычит, не шастает по ночам, не чавкает мордой в холодильнике...
      И в тот год так было, как многие года.
      Как-то к обеду приходит Галина к огородному домику, тащит кастрюльки. Начало сентября, внучка, первый класс!.. платьица да бантики, заботы и восторги... Природа бабье лето готовит, торжественны деревья, березки прозрачны, тихи, а клены за их огонь люблю. На ослепительном небе спектакль, последний акт неповиновения. Помирать так уж с музыкой. Хотя редко помирают они, но надолго обмирают, терпят боль, страх... ведь не знают, кончится зима или не кончится...
      Представляешь, как жить, если не знаешь, вернутся свет и тепло или навсегда пропали... Особое мужество надо иметь.
      А Генка говорит, брось глупости, они чувствовать не могут.
      Как это не могут, без чувства жизни нет.
      Но я про Толяна... Обошла Галина все углы, нет мужика. Поперся за грибами, что ли?.. Раз в пять лет случалось, возьмет лукошко да пошел. Возвращается с сыроежками, так что бывало с ним.
      Она ждет, его нет...
      Наутро снова пришла. В хатке пусто, тихо, печь не топлена, одна доха на топчане.
      Дети, их трое взрослых, парень и две девки, давно в центре живут. Все собрались, кликнули соседей. И я пришел. Началась беготня, нервные поиски... Долго искали, не нашли.
      На следующий день снова собрались. К вечеру обнаружили.
      Мимо участка большая труба шла. Местами присыпана землей, местами на поверхности, из-под нее трава пробивается. Много лет лежала. План был куда-то газ подать, да передумали. Значительная штука, полметра в ширину. В чистом поле неожиданно возникает, рядом с огородами, и кончается тоже внезапно и бесполезно. Метрах в трехстах отсюда ручеек, из него насосик воду качает для полива, тем, кто заплатил. К воде крутой спуск, из обрыва торчит труба, здесь плану конец.
      Кому пришла в голову мысль в трубе пошарить, не знаю, но пришла.
      В середине пути наткнулись на Толяна, вытащили за ноги. Метров сто тащили. Мертвый, конечно, оказался. Вскрыли, как полагается. Все у него в норме, даже не пьян! Ну, не совсем в норме, все-таки труп, но причину смерти понять не сумели.
      Полз, полз, устал и задохнулся, предполагают.
      Зачем пополз во тьму кромешную?.. От какого страха спасался?.. Или просто любопытство одолело, никогда в трубе не жил?
      Непонятная история. Со жлобами таких поступков не случается, досконально знают пользу своего тела.
      Генка говорит:
      - Я его понял, кажется...
      - Что, что ты понял?..
      Он молчит, только щурится...
      А через месяц Галя собралась, уехала к сыну в Серпухов. Теперь служит той семье. Я говорил, есть люди, всю жизнь кому-то служить обязаны. Нет, не я так считаю - они. А я молчу, молчу... что тут скажешь...
      Так зачем он полез в трубу, Толян?.. Не знаете... Вот и я не скажу.
      А Генка говорит:
      - Мы все так ползем... куда, сами не знаем...
      -Ты же говорил, летим?.. Из дыры в дыру перелетаем...
      Он на меня посмотрел, ничего не сказал, не объяснил...
      *** Так умер Толян. Загадка осталась, но все-таки кончилась история. На моей земле все истории кончаются, иногда весело, чаще печально, и все-таки, обо всех я рано или поздно узнаю, люди и звери уши и глаза имеют.
      А эта история без конца.
      Я про слепого котенка еще не рассказал.
      Он не был совсем слепой, различал свет, видел тени... Он понимал, если к нему приближаются, надо бежать в сторону темной громады. Под домом много щелей, в них пролезает только самый небольшой зверь, оттуда можно проникнуть в подвал. Здесь самые слабые спасаются от детей и собак. В подвале тихо, темно, но нет еды. Я один ходил и кормил. Но этот котенок всего боялся, редко вылезал из темных углов, так что ему почти ничего не доставалось.
      Но он выжил, осенью все-таки вылез на свет, появился около дома. Голова большая, ноги кривые, тонкие, на одном глазу толстое бельмо, а второй белесый, немного видит.
      Как может котенок выжить один, если слепой?.. Никто его не возьмет себе, таких не хотят. Я хотел взять, но он не давался. Слышал отлично, и скрывался от меня, чуть только заподозрит неладное.
      Со временем начал меня узнавать. Подхожу, заговариваю с ним, он высунется из щели, слушает, ветер шевелит редкие волосики на голове.
      Я сяду на асфальт, прислонюсь к стене, он понемногу приближается. Я говорю - привет, и что-нибудь простое, например, про погоду, о еде, о том, что стало сыро, и воду легко найти, а это облегчение по сравнению с сухим и жарким летом... Он в трех метрах от меня стоит, слушает...
      Схвачу и унесу, пусть дома живет.
      Я говорил ему, что скоро начнут топить, дома будет неплохо, хотя нам мало тепла дают, потому что забыли про нас... и все-таки дают, потому что забыли... И незачем по улице шляться, будь ты хоть трижды кот!.. И что мы не лучше его - слепые, у всех один конец, и жизнь не стоит того, чтобы страдать...
      Он стоял и слушал мою ерунду... Не подходил к еде, ему важней был голос. Но я знал, потом обязательно подойдет. И старался выбрать ему помягче и вкусней куски...
      И так мы жили почти до зимы. Он подходил все ближе, но при каждом моем движении тут же скрывался в щели, туда и рука-то пролезает с трудом.
      И вдруг исчез. В одно утро. Я вышел, зову, ищу - нет его. И ночь была тихая, безопасная...
      Гена говорит - покончил с собой.
      Я спорил, звери так не поступают.
      - Еще как поступают... - он всегда возражал, такой характер. Шебутной пропащий умный человек. Доброе лицо. Добро как тепло, на расстоянии чувствуешь.
      - Так лучше для него, - он сказал. И добавил:
      - Жизнь, как искра меж двух черных дыр, воплощений полного порядка. Миг беспорядка, промелькнет и забудется.
      При чем тут слепой котенок?.. Серенький зверек с большой головой, ножки тонкие, один глаз белый, другой мутный, слезливый...
      Я философию никогда не понимал.
      Долго искал его, так и не нашел. Знаю, виноват сам. Ведь была у меня мысль - поймать, усыпить... И он знал. Я ему вовремя не сказал - иди ко мне, я тебя люблю, ты мой... К сердцу прижать... Поздно к этому пришел. Они не понимают мысль, но чувствуют, зло в ней или добро заложено.
      А у людей так часто простое верчение слов...
      Я людей хуже понимаю, чем зверей. Вот эта история с церковью, например...
      *** В последние годы на моей земле все меньше людей. Рассеялись, по ветру развеялись, кто умер, кто уехал, кто исчез без следа...
      И вот прошел слух, что недалеко от нас, у реки, старая церковь сохранилась. Она всегда стояла, но раньше мало кто о ней вспоминал. Из тех, кто знал, многие говорили, пусть будет, раз в свое время не сломали. В церковь никто не ходил, а теперь с ума сошли. Мы не на окраине даже, вообще в стороне, от центра до церкви три часа шагать. А теперь ради верующих дополнительный автобус пустили, каждый час!.. Ну, пусть... Но оказалось, от остановки к церкви ближе всего через меня ходить. И началась беготня, мне это ни к чему... Cо всего города бегут. Толпы, и все мимо, мимо... Лица в землю, глаза в себя...
      Раньше никто не ходил, теперь эпидемия. И все через меня - весь город стремится лбы расшибать. Люди странные... Ходят через нас по диагонали, по касательной, не трогают, не касаются... Рядом кошка сидит, пришла неизвестно откуда, впалые бока, вижу - не ела много дней. Никогда не накормят зверя... Я спрашивал у одного, он говорит - "у них души нет..." Может и нет, но что с телом делать, оно еды требует... Не слышат, бегут к своему богу, пекутся о собственной душонке, спасти ее, спасти... Ни деревьев, ни трав, ни зверей не замечают... спасают свои души. Церковные люди.
      Один как-то сказал мне:
      -Что вы с ними возитесь, благодарности никакой...
      И не надо, я этого не люблю. Поел и ушел, не оглядываясь. Значит, легче ему стало. Запомнил меня, еще придет. Они меня учат жизни, звери. Живут спокойно и просто, а мы болтаем. "Душа, душа..." Я вижу, могу им помочь, тут и спорить не о чем. А как людям помочь, если сами себя топят?..
      И я сказал ему, что жизнь всем одинаково дается, на краткий миг.
      -А что потом?
      - Ничто.
      - Душу свою загубишь... пропадет!..
      - Я не заплачу, пусть пропадет. Останусь со зверьми.
      Он только вздохнул и пошел молиться за меня. Ну, пусть...
      Про краткий миг я зря сказал, словно накликал. Не прошло и года, Феликс умер.
      *** Из всех зверей он мне самый близкий друг.
      Не знаю, сколько он прожил лет, очень много, время ему было нипочем. Я думаю, он от жизни устал. Я это понимаю, особенно теперь. Иногда чувствую, как неважно все... поскорей бы пройти, пробежать, исчезнуть в черной дыре...
      А потом подумаю о своих, и страшно станет.
      Нет, нет, жизнь не стоит торопить.
      Феликс начал худеть, хотя много ел. С особой жадностью... И я вспомнил Васю, последние его годы. Что нам под старость приятного остается, и чтобы других не мучить?.. Вкусно поесть. И то, одно съел - тошнит, другое проглотил - еще вывернет наизнанку... И с едой не просто. У котов лучше, чем у нас, и Феликс ел, и ел, и ел... И все худел. Все чаще в доме оставался, никогда этого с ним не было... Целыми днями спит на кухне, в углу... или залезет в шкаф с одеждой, там душно, темно... сидит...
      Я ему не мешал. Он перестал меня замечать. Подойду, не смотрит.
      А в тот вечер не мог его найти. Ходил, ходил по квартире... Остановился, наконец, и услышал. Громкое дыхание его, хриплое, он под ванну забился.
      Я сел рядом, звал его, разговаривал о том, о сем, вижу, дело плохо...
      Час, наверное, прошел. И вдруг он показался из темноты. Стоит, покачивается, шерсть взъерошена, глаза не видят. За несколько дней сдал. Наверное, долго держался, все виду не подавал. Понимаю, я сам такой.
      Сделал шаг ко мне - и закричал. Этот крик всегда со мной.
      Не страх и не боль, нет.
      - Прощай, друг! - он мне сказал.
      А потом еще раз, еще сильней.
      - Ухожу.
      Упал, вытянулся - и не дышит.
      ..................................................
      Я положил его в землю рядом с Васей, они снова встретились. Ветер беспрестанный здесь, ветки мечутся, листья, травы ведут нескончаемый разговор. День за днем, год за годом...
      Генка говорил, в черных дырах времени нет.
      - Как же без времени?..
      - Между вещами ни различий нет, ни пустот, оттого и происходит без промедления все.
      Значит, там и я, и Феликс, и Вася будем едины?..
      Неплохие дыры.
      *** Жизнь держится за жизнь, а смерть зовет смерть.
      Через несколько лет, среди жаркого летнего дня умер Гена, погиб. Мой приятель и друг. Самый лучший друг из людей. Хотя не раз смеялся надо мной, весело издевался, да... Но я его любил и уважал.
      На земле людей много, но почти все мимо нас проходят. Но иногда случай добрей к нам, это счастливый день. Гена мой счастливый день. Много странного я от него узнал. Нет, не мудрости, она от меня отскакивает надежно. Он не как все на жизнь смотрел, другими глазами. Может, он неправ был, но это дорого стоит, свой взгляд! Мне было интересно с ним, я думать начинал.
      Я долго размышлял о его смерти, а если долго, все меняется, страшное уже не кажется страшным, и ко всему особенному привыкаешь. Теперь уже не знаю, страшна ли была его смерть, может, наоборот, - добрая, быстрая... и даже веселая?.. Отчего же нет, отчего смерти веселой не быть? Я бы с облегчением вздохнул, если б передо мной такая веселая возникла... Ни страха, ни боли тебе не сделаю, сказала бы... Это как укол, зажмурь глаза... один момент...
      От Гены ничего не осталось, он подорвался на своей мине. На лужайке, перед оврагом. То, что это он взорвался, никто не знает, кроме меня.
      После взрыва облазили овраг и лужайку, следов террориста нигде не обнаружили. Потом кто-то бдительный доложил, видели чеченца с женщиной и ребенком на старой дороге, у магазина. Бросили все силы, оказалось, не чеченец, а грузин, он сто лет держит палатку на рынке. И его на дороге не могло быть, он в это время у зубного врача с разинутым ртом сидел. Врач и сестра подтвердили, на том след оборвался. Но вообще-то халтурно искали, не старались. Никто не пострадал, и вообще, непонятно, что произошло.
      В конце концов, списали на хулиганство, закрыли дело.
      .....................................................
      Думаю, Гена подрывать дорогу шел. Только с устройством не договорился, чуть раньше времени рвануло. Мина антикварная, механизм подвел. Огромная... противотанковая, наверное... Да что противотанковая, ее бы на десяток танков хватило!.. Все удивлялись, что же такое взорвалось у вас... Может, спутник упал, или бомбу с него сбросили?.. Не было спутников, никто над нами не летает, какой интерес на нас глазеть. И хорошо, хорошо-о-о... Мина в чулане у Гены пряталась. Я не раз видел, думал, учебная... Круглый железный ящик с помойное ведро размером. Оказалось, была заряжена, вот ужас... Потом я заглянул в шкаф, мины нет... Значит, взял ее Гена, завел часы, и пошел. Мы столько говорили с ним об этой дороге, вздыхали, матерились, бесценная тема, можно сказать... Столько слов вылилось без пользы, что я и думать перестал. А Гена не смирился. Завел механизм и туда... мой друг. Нет, я не видел, только услышал... как не услышать... Повылетали все стекла со стороны оврага от первого до девятого этажа, дом закачался, но устоял. Старая постройка, в нем цемента тысяча тонн, ничем его не проймешь, попробуй, в стенку гвоздь забей... На месте Гены воронка, ничего, конечно, не нашли. Он хвалился, от такой мины линкор подлетает как пушинка. Я не верил, устал от его вранья. А он правду говорил. Вот и подлетел. Испарился.
      Гену хватились к осени, по квартирным делам - "где твой сосед, где сосед?.." Если все так кончилось у него, то пусть без крика и скандалов обойдется. Я плечами пожал. Не видел с незапамятных времен, говорю.
      Не искали, никто не плакал, не добивался... Считается, без вести пропал.
      А мы вспоминаем его, каждый год, этим летним днем. Скоро снова помянем. Я бутылочку припас, выпью в окружении своих. За Гену, за всех, кого нет с нами... И за того парнишку, в Праге... Нет, не забыл, не забыл...
      Нас мало осталось, но есть еще друзья у меня. Посидим, поплачем... я им колбаски, зверюгам... И самому достанется.
      ............................................................
      Случайно или не случайно у него получилось, неважно теперь. Незачем чужим копаться, тем более, никто не пострадал. Несколько деревьев повалило, на краю оврага, но они не жильцы были, червивые донельзя. А воронку я закопал, и здесь растет трава. Она хорошо растет. А потом кусты посадил.
      Он эту штуку в большой хозяйственной сумке нес. Откуда знаю?.. Про сумку потом узнал. Гулял в овраге...
      *** Почти полгода прошло после взрыва.
      Осени конец, иду вдоль оврага на юг. Листья еще живы были. Пока не прольется ледяной дождь, они трепыхаются под ногами, каждый сам по себе. Мне их жаль топтать, но делать нечего, не умею по воздуху передвигаться.
      Шорох по оврагу разносится от края и до края. Иду, и каждый лист стараюсь разглядеть. Клен, береза да осина, главные здесь. Но я не для листьев тогда пришел, меня белочки волновали, которые бросили меня. Ждал, что вернутся, часто ходил, проверял. Сначала надеешься, потом просто ходишь, смотришь... Терпеливая привычка ждать добра, я бы так сказал.
      Иду, и вижу - на голой осиновой ветке странный предмет качается... Коричневый, сморщенный кусочек, и цветастый лоскут при нем. Здесь все меня касается, ничего не пропущу. Но пока листья висели на своих местах, заметить трудновато было.
      Подошел, вижу - палец висит, на нем обрывок материи намотан. Лямка от сумки, я ее сразу узнал. Особого цвета - дикого зеленого, с мелкими красными цветочками. Подпаленная, грязная, но, без сомнения, она. А палец невозможно узнать, но чей еще палец может здесь находиться, как вы думаете?..
      И мне стало плохо, как никогда не было. Пустота под ложечкой космическая, и сердце туда проваливается. А то, что удерживает его на месте... расползается и рвется, рвется... И это так больно... Я и не подозревал, что такая боль на свете имеется. И обжигался, и пальцы резал... били меня под дых, по почкам, в печень, по губам... ток пропускали, судороги эти... и все несравнимо, несравнимо...
      Думаю, потому что внутренняя, эта боль, своя...
      Кое-как доплелся до дома, прислонился к стене... Ругался с ним, смеялись, снова спорили... пили... Даже не друзья - свои люди. Свой человек больше, чем друг. А он мне палец оставил, это как?.. Когда его в пыль разнесло, я не так переживал - был Гена, и не стало. Грустно, но, в сущности, обычное дело, раньше - позже... А палец мне сильно настроение подкосил, да что настроение... чувствую, пропадаю... Одно дело - в пыль, а другое, почти живой палец, черный, сморщенный, но с ногтем и все такое... это что?..
      Впервые в жизни понял, подступает конец.
      Без боли и страха уйти мечтал, а тут и боль, и страх, огромные как Генкин взрыв... И не слова это, давно привычные, а само дело к горлу подступает. Все мы треплемся, что готовы, а на деле ничего подобного, неизвестно на что надеемся. Сегодня ты, а завтра... снова другой?.. Плевое отношение к главному событию. Ну, может, не главному в жизни, но важному. Не очень привычному, надо признать, но необходимому всем...
      И никакой подготовки, никакой!..
      Очень быстро темнеет, до десяти не сосчитать... Я и до двух не сумел, мысли не поворачиваются, рот и лицо судорогой свело. Вижу все через пыль блестящую, это в глазах мерцает. Мерцает и темнеет... Обычно такое не случается в наших краях, не на экваторе живем, у нас медленно темнеет. Значит, не мир темнеет, это я оставляю вас, бросаюсь в черную дыру, про которую Генка так долго талдычил.
      Я-то надеялся, придет конец, успею - обязательно улыбнусь, махну весело рукой, чтобы не очень мои друзья горевали...
      Никакого движения не могу... Чтобы так сплоховать... Не ожидал от себя.
      И сквозь пыль блестящую, мелкие звезды на сумеречном небе... Вижу - от полянки, от мусорных баков Зоська ко мне устремилась. Весело бежит, хвост задрала...
      Последний раз видел свою Зосю.
      И все, исчезли небо и земля.
      Врачи сказали, серьезный приступ, сердце проявилось. Я думал, его нет у меня. Знал, конечно, о наличии, но когда здоров, кажется, сделан из единого куска, никаких частей. Сердце... Совсем ни чему, не хочу о нем знать. Пусть себе тайно бьется, пока не остановится. Кроме головы, у меня все в ажуре было. А голове хоть бы что от Генкиного пальца!.. Врач говорит, мозг нервов не имеет. Центр боли, страха и всякой глупости - и, оказывается, нервов для боли в нем не предусмотрено. Его хоть ножом режь, не почувствует. Недаром, наверное, так устроено, иначе давно бы сморщился, усох от боли, мозг..
      Пришел в себя среди простыней, чистый как покойник лежу...
      Провалялся в больнице три недели. А когда вернулся, всех своих нашел, даже паука в туалете. Отощали, конечно, но живы. Для зверя это не срок еще, чтобы помирать.
      Только Зоськи не было.
      Искал, искал... на ногах еще плохо держусь... Нашел, наконец, знающих ребят, рассказали мне, как все было.
      *** В доме, что через старую дорогу, жил парень лет двенадцати, он Зоську встретил у нас в подвале и убил железным прутом. А у нее котята незадолго до этого родились, я знал, должны были родиться. Весь подвал обошел, только тряпочку обнаружил, их место. Зоська аккуратная была. Дома обычно котят рожала, а сейчас меня все нет и нет... Мамонтов сказал, видел сверху - долго их таскала, то домой, то в подвал... Бегала с котенком в зубах, он сначала думал - крысу поймала, а потом разглядел, рыженький, такие крысы не бывают. Видно, решила-таки, что в подвале надежней, меня ведь не было. Он ничем не помог ей, снова ответственности убоялся?.. Я от людей устал.
      Меня убила сама картина - она ищет, надеется, боится... а меня нет и нет. Я ее предал, с ума сойти...
      Парень этот... потом таскал ее, мертвую, за хвостик вокруг дома, пока не отняли. Не закопали, не хоронили - трупы найденных зверей сжигают. И Зоська разошлась над нами легчайшим дымом. Она хоть дымом, но останется у нас, особенно, если котята...
      Но мысли пусты, бессильны, никому еще в беде не помогли.
      И я искал этих сирот... Везде.
      Не нашел.
      А этот кретин... Я думал, убью. Встретил, припер к стенке, кровь прилила к рукам. А он хохочет, кривляется, все время чешется в разных местах...
      Он на всю жизнь уже наказан.
      А, может, счастливый человек?..
      Я посмотрел - и отпустил его, повернулся, ушел, хотя руки тяжелые были. Это не я больной, кругом сумасшедший дом. Бедная моя земля.
      Про Феликса спокойно вспоминаю, он умер как воин, до этого много лет с честью жил. А про Зосю не могу, не могу... В полном отчаянии умереть, в подвале... Меня нет, жилья родного не стало, оно пустое, чуждое... котят спасти пытается... Потом этот ужас, боль, смерть... Хоть бы сразу...
      Нет мне больше покоя, и не будет. Хочу в черную дыру, чтобы не быть собой, не знать ни боли, ни страха...
      Так я долго думал, всю зиму. Ту зиму навсегда запомнил. Природа остервенела, ветер без жалости лицо сечет, обжигает, а снега нет. Три дома, степь да степь кругом... Злоба такая против меня, от ветра, от неба, тусклого, тяжелого... от замороженной степи, безмолвной... от вихрей этих бешеных...
      Черная дыра отверзлась... Открылась для меня лично, ведь я за все здесь отвечаю.
      До середины января черно и голо, вымерзало, вымирало все на моей земле.
      Дятел замерз, лежит под деревом твердым комочком. Я поднял его, что же так дружище... Это он неутомимо и весело стучал, друг Феликса и всех моих... Крохотный, а мужество в нем какое... так долбить!.. Наверное, устал. Зачем только птицы прилетают к нам?
      Выкопал ему ямку, два часа скреб мерзлоту, долбил как он... Положил.
      Ходил на утес, на могилу к Феликсу и Васе, деревья там согнулись, еле живы.
      Иду, преодолевая злобу ветра, и говорю, уже не зная кому:
      - Ну, что ты... что ты... За что?...
      Значит, есть за что...
      Что мне охранять теперь, сторожить... зачем я здесь?..
      Уверен был, не переживу...
      .....................................................
      Ну, вот, хотел вам о жизни рассказать, а получилось - одни смерти...
      Как случилось, так и получилось.
      Но не кончилась жизнь. Говорят, она мудрей нас. Мы узкой колеей идем, а она... как то поле, что выжило у меня на земле, заживило раны, и снова на нем растет трава...
      Прошли месяцы, потеплело, просветлело вокруг, я пришел в себя.
      И мне повезло.
      *** Шел как-то мимо дома, что рядом с общежитием... чужая территория, враждебная... Уже собирался перебраться к себе через старую дорогу, как вижу - перед окнами у них сидит тощий котенок, черный, уткнулся носом в землю. Так сидят больные звери. Бабка у подъезда говорит, он давно в подвале у них, дикий, дома не знает. Иногда подкармливаю, говорит. Недавно из окна выпал, случайно. Три этажа всего, но упал неважно, болеет.
      Не верю, что случайно. Но ничего этой бабке не сказал, прошел мимо. И остановился. Дальше не могу, чувствую, сердце снова упасть хочет. Теперь для него дело привычное - падать, корчиться от боли... Вернулся, взял котенка на руки. А он не совсем маленький, вижу по зубам - месяцев пять ему или шесть, осенью родился.
      Смотрю... а у него вокруг глаз желтые круги, как у Зоськи!.. Больше ни у кого не было. Я всех знаю, не могу ошибиться.
      Нет, вы что угодно говорите, это Зоськин котенок. И головка ее, и все остальное, и хвостик короткий от природы.
      Я молча схватил его, принес домой. Никогда так не плакал, или давно, не помню уже... У него с кишечником беда, долго кровь шла. Два месяца лечил, вылечил, и с тех пор он у меня живет.
      А назвал я его - Феликс.
      ..........................................
      Той весной мне еще раз повезло - белки вернулись.
      Я не поверил сначала, ведь столько лет ждал!.. Вдруг пробегут, снова скроются... Нет, непохоже, обосновались прочно. Может, еще увижу, как они веселятся все вместе, живой спиралью вдоль ствола - вверх и вниз, и снова вверх!..