.. или на каком-то огромном земляном пузыре, который вот-вот лопнет... А в подвалах почти ничего не изменилось, разве что кое-где осыпалась земля. Теперь холод завладел полями и дорогами, и коты то и дело встречались в коридорах. То там, то здесь над трубами поднималась голова сонного кота, он щурился на свет факела, зевал и не собирался убегать. Антона они все знали, а я был с ним и, значит, свой. Мы несли большую кастрюлю с вермишелевым супом и отливали его в миски, которые стояли в разных местах, Антон позаботился об этом.
      - Когда я вернулся из госпиталя, - он говорит, - то уходил сюда и часами сидел в темноте. Коты сначала боялись, а потом стали проходить так близко, что задевали хвостами. Я сидел с ними до вечера, тогда шел домой и ложился спать, и так жил в темноте - я не верил, что мое лицо может не пугать. Теперь я знаю - этих людей оно не пугает, а Лариса... иногда я думаю, что она даже рада...
      Он огляделся и сказал - "пришли...". Место, где мы находились, ближе всех подходило к внутренней поверхности нашего земляного пузыря, и Антон уверял, что видит какой-то свет наверху, в земляном своде. Я не верил - не может свет проникать через несколько метров плотной земли, да еще укутанной снегом, да в зимний сумрачный день... Но он вот был уверен, погасил факел и всматривался. Я слышал его напряженное дыхание. Потом он чиркнул спичкой и поджег факел: "Нет, сегодня не вижу... Когда я пришел сюда в первый раз, здесь было множество котов, они сидели, не двигаясь, и молчали. А сверху лился свет, было торжественно и печально, как в храме, и я подумал, что у них тоже есть душа..."
      Мы постояли и двинулись обратно. "Скоро идти за кальмарами, - сказал Антон, - попросите Романа, чтобы взяли меня..." Я знал, что его не берут, потому что он слаб и плохо видит, но обещал попросить.
      - Роман уважает вас, - он добавил, - а я для него непонятная фигура.
      Неопределенность Антона во всем, что не касалось котов, настораживала нашего толстяка, он любил ясность.
      Теперь мы были под домом. Кто этот черненький, сидит на нашем пути и не думает уходить? Если Крис - то заорет во всю глотку и ринется навстречу, а хвостом будет размахивать из стороны в сторону, а если Феликс-то взметнет хвост над головой и не спеша пойдет к нам... Ясно, это Крис - бежит, кричит, хвост волочит, уши прижал - это он. Антон улыбается - тоже любит Криса - крикун, но очень простой кот... не то, что Вася...
      - Нет, я любил Васю, но видел в нем себя - одинокость какую-то человеческую...
      Мы расстались, я пошел к себе, и Крис - за мной.
      - Крисик-крысик, у меня еды никакой, и скоро придет Феликс - суровый кот, драть тебя не станет, но выгонит на кухню, а сам разляжется в комнатах. Но, согласись, справедливость в этом есть - у тебя Мария, а у нее всегда что-то варится. Какая тебе польза от меня?..
      Но он бежит за мной, сидит на коленях, спину выгибает... а потом спокойно уходит... куда? Конечно, на пятый. Пообщались, а теперь и поесть пора.
      Через полчаса пришел Феликс, подозрительно понюхал воздух, но решил шума не поднимать. А чем кормить кота?
      - Опять прокисшее молоко?! - он вертит хвостом, недоволен...
      Походил, походил, понюхал по углам - и стал пить. Ничего, завтра пенсия - живем!.. И скоро, скоро кальмары...
      За кальмарами
      Кальмаров обычно раздавали в начале декабря. Их привозили на базу, довольно далеко от города, и притащить оттуда тяжелые пакеты было непростым делом. Давно уже ходили слухи, что раздавать начнут после облавы, это лучше согласуется с основными принципами учения. Потом, как мрачная туча, опустился слух - вовсе запретили, все будет только по труду. Мы нервничали, даже шумный Бляс притих, только Аугуст не терял надежды - "пу-у-тут, пу-у-тут..." Наконец прилетел радостный, почти определенный слух - ожидают в первую среду декабря. "Пора ловить собак", - сказал Бляс. Они с Аугустом собрались к оврагу, где жило несколько известных всем диких псов. Николай в очередной раз пропал куда-то, и Бляс сказал мне:
      - Приведи Артиста и Кузю и запри дармоедов на кухне, эти мирные...
      Артист копался под яблоней, там он прятал добычу на черный день. Не подозревая вероломства, он потрусил за мной. За ним на расстоянии, позволяющем не драться, шел тут же появившийся Кузя. Артист поднялся до второго этажа, но дальше не пошел, стал пятиться и чуть не упал, несмотря на четыре точки опоры. Сверху смотрела на него симпатичная кошечка, серая с пятнышками, которые при всем желании трудно было назвать светлыми. Пес знал, что можно ожидать от этой особы. Он тут же сбежал вниз и всем телом бросился на входную дверь, не желая ни секунды оставаться в замкнутом пространстве с той, которую знал как Люську - выцарапывающую глаза. До решающего момента она выглядела мило и благородно... Бесстрашный Кузя, поняв, в чем дело, поспешил за Васей и успел проскочить в дверь, которую сам открыть бы не смог...
      Все пришлось начинать сначала. Я заманил Люську в пустующую квартиру и запер. Она со страшным воем бросилась на дверь, но сломать ее не смогла. Артист был на старом месте, сначала идти отказался, но кусочек сахара убедил его. Снова появился Кузя... На кухне пришлось вытряхнуть запасы сахара - и псы оказались в западне. Они молча разлеглись по углам, драться без зрителей не хотелось. Скоро вернулись Бляс с Аугустом, приволокли двух диких псов. Одного из них, рыжего Яшку, я часто встречал, когда гулял по городу. Он лежал на чугунных люках или сосредоточенно копался в грудах мусора. Иногда ему было скучно, и он провожал меня. Я уходил в сторону леса - и пес за мной, но где-то в зеленой зоне, окружающей развалины института, он как будто натыкался на невидимое препятствие - и поворачивал обратно или ждал меня: здесь кончалась его земля. Он смотрел мне вслед светлыми волчьими глазами... а я?.. думал о себе - и сравнивал... Заприте человека в одной стране, даже на родине, - он и в ней, недоросль, не узнавший широкого мира, никому не будет нужен. Человек там свой, где он свободен и где любит,- и туда он обязательно вернется... А второй пес был незнакомый, черный - счастливец, ничего ему не грозило - помесь овчарки с терьером, с длинной волчьей мордой, смешной бородкой и глупыми бараньими глазами. Первый был дикий и своевольный, второй - дикий и несчастный, оба диких рычали и лязгали зубами. Бляс прижимал к груди окровавленный палец...
      Наступила среда, а кальмаров все нет... "Пу-у-тут..." - говорил Аугуст, но без прежней уверенности. В четверг сказали точно - кальмары в субботу. Бляс выволок из подвала огромные сани, достал и смазал упряжку. Вывели собак. Мирные, увидев диких, струсили, дикие протестовали и скалили зубы. "Вот мирных и поставим вперед, - решил Бляс,- побегут шибче..." С руганью и пинками запрягли псов, и все они стали одинаково несчастными, драться забыли - стояли, понурив головы и поджав хвосты.
      - Ну и команда, - засмеялся Бляс,- придется тянуть самим...
      - Обратно все равно придется, - сказал Аугуст. Стали ждать субботу.
      В пятницу вечером на лестнице раздался грохот. Все выскочили на площадки. С четвертого этажа летел "дядя". Он уже миновал два пролета, голова его упруго отскакивала от стен, придавая телу новое направление. Из подвала вышел Бляс и ждал Колю внизу, нехорошо улыбаясь. Коля в последний раз победил пространство и врезался головой в бетонную стену подвала дальше лететь было некуда.
      - Рома, ну как? - кричала сверху Мария.
      - Как всегда, - отвечал Роман.
      - Очки, очки... - шептал "дядя". Очки нашлись на втором и, как всегда, были целы.
      - А кальмары, кальмары?.. - вскричал Бляс и пнул тело алкаша.
      - Оставь его,- сказала Мария.
      Значит, за кальмарами пойдут трое, не считая собак. Взять Антона Бляс наотрез отказался - "самого придется тащить". А Крылов кальмаров не ел.
      В субботу утром мел слабый снег, ветерок всех встревожил. Небо медленно светлело. Запрягли собак, запряглись и сами и потянули. Сначала держались кромки оврага, потом свернули в сторону и пошли через поле. Ветер то усиливался, то пропадал. Вокруг было тихо, ни людей, ни жилья - одна пустыня. Туман истончился и исчез, тяжелый медный шар висел низко над горизонтом. Шли уже час, Аугуст начал нервничать - "надо быстрей, Бляс, опоздаем...".
      - Не опоздаем, - уверенно сказал Роман, - открывают в одиннадцать, ты знаешь...
      Наконец спуск, впереди показались деревья, за ними крыша старого барского дома. И здесь никаких признаков жизни. Привязали собак, толкнули разбитую дверь - и вошли. За прилавком: сидел человек и читал книгу. На полках пусто, людей нет, где же кальмары?
      - Пу-у-тут,- успокоил меня Аугуст, - начальникам давно отвезли, и день наш, все правильно.
      - Ну, что вам... - недовольно сказал продавец, - кальмары за домом, упаковка - четыре пуда.
      - Знаем, знаем, - ответил Бляс. Он расписался за всех и сунул продавцу что-то в ладонь. Тот оживился:
      - Берите, сколько хотите, сегодня больше никто не возьмет.
      - Эх, "дядя"... - с горечью сказал Роман, - с Колькой увезли бы три, а теперь, дай Бог, две дотащим.
      - А завтра?
      - Уже день не наш, придут другие.
      Мы выволокли из-под навеса две упаковки и погрузили на сани. До оврага два часа налегке, а с грузом все пять. Надо успеть к нему до темноты, а он уж выведет к дому. Впряглись вместе с собаками и потащили. Через час мы с Аугустом выбились из сил. Бляс тянул за троих, но и он устал. "Отдохнем". Сели, привалились к упаковкам.
      - Еще трижды столько осталось... - Бляс посмотрел на меня.
      Был второй привал и третий... Я вставал и шел, приваливался к саням и давил всем телом. На одном из привалов вдруг вспомнил старика, которого знал в детстве. Он приходил сдавать бутылки в наш магазин. Вещевой мешок за спиной, вязаная шапочка надвинута на лоб, из-под нее торчит большой горбатый нос, сизый и зимой и летом. В конце пути он уже еле шел. Он постоянно говорил что-то, не бормотал кое-как, а вполголоса разговаривал сам с собой. Мне хотелось узнать, о чем же он говорит. Один раз я услышал, он сказал - "что поделаешь, как-нибудь дойду..." и еще - "что поделаешь надо дойти..." Тогда я был разочарован, а сейчас вспомнил его... Потом я уже ничего не мог вспомнить и с ужасом думал - как встать и идти дальше?..
      Темнело, когда увидели на горизонте острую кромку оврага. Поднялся ветер, он прятался весь день, а теперь предательски напал на нас в темноте. Снег хлестал по лицу, собаки стали тонуть в снегу.
      - Аугуст, освободи псов... - прохрипел Бляс. Аугуст перерезал поводья. Собаки барахтались рядом с нами, визжали и просили о помощи. Бляс выругался и кинул на сани Кузьку, самого маленького. Когда же это кончится?..
      И вдруг - огни нашего дома!.. Нас зовут, ждут, мы вваливаемся в огромный теплый подвал, женщины суетятся, растирают руки, ноги, поят чаем... Пришли...
      Политинформация
      Дом наш плыл и тонул в запахах кальмаров. Даже Бляс изменил своей свининке и варил кальмаров в огромном котле, со специями, потом длинным тонким ножом ловко нарезал полосками, рубил на мелкие кусочки, мешал с рубленым луком, горошком - и огромными мисками подавал на стол. Гости у него не переводились. Лариса готовила кальмаров особо, в каком-то кислом соусе, она говорила, что это японский рецепт. Мария делала из кальмаров фарш, наподобие грибного, с маслом, приправами, и эти банки сохранялись у нее до весны. Каждый день на обед были кальмары, и нас с Крыловым приглашали то на первый, то на пятый, то в подвал... Крылов сначала говорил - "я не ем их", потом - "ну, дайте попробовать, что ли..." - и съедал с большим удовольствием все, что давали. Коля не показывался и выделенные ему кальмары не взял. "Возьмет, возьмет..." - уверенно говорил Бляс. Каждый год Коля подводил их, а кальмары ел исправно.
      Мы с Феликсом не возились с кальмарами - отваривали и ели, и очень было неплохо. К сырым он не притрагивался, а вареные уплетал, урча от удовольствия. Неделю продолжалось объедение, а потом немного надоело глыбы, пуды смерзшихся кальмарьих тушек оставили в большом ящике на морозе и отрубали понемногу - успокоились. А тут извещение - всем на политинформацию, и, хотя до пятницы оставалось три дня, настроение было испорчено.
      В пятницу собираться начали рано - идти в гору нелегко, да еще против ветра. Одевались долго и тщательно, вышли за час до назначенного времени и пошли не спеша. Впереди, как всегда, Бляс и Аугуст, за ними Лариса с Антоном и я, в третьем ряду Мария с Анной. На всякий случай выпустили котов, закрыли двери - кто знает, не устроят ли кошкисты налет в наше отсутствие... Пришли в большую комнату - красный уголок, сели и стали ждать. Вбежал Крылов и сел в первом ряду. Откуда-то взялся Коля, без пальто, похоже, что он пришел еще раньше нас. Наконец часы пробили десять, открылась сразу же дверь и вошел Гертруда. За ним двое вкатили на колесиках кресло Анемподиста. Историк наш, всему придающий значение и умеющий даже газеты читать между строк, оглянулся на меня и удивленно поднял брови такой порядок появления начальников что-то значил... Может, и значил, но я за свою жизнь устал от их немого языка и решил не обращать внимания на мелкие признаки, пока не будет крупных.
      Нет, Анемподист начал говорить первым, значит, все на своих местах. Может, с колесами что-то случилось, вот и замешкался в дверях. "У них ничего не бывает случайно", - утверждал Крылов. Я думаю, что это преувеличение - и они ведь люди... О чем управдом говорил - рассказать так же трудно, как описать натюрморт Пикассо своими словами. Пока все остается по-старому... он говорил, конечно, наоборот, но ясно было, что остается.
      А потом вышел Гертруда. Он был в голубой рубашке под цвет искусственного глаза, в золотых запонках - под цвет волос, он даже усмирил свою проволочную шевелюру, говорил не по бумажке - свободно, как недавно стало модным... Сначала, как полагается, он рассказал о новой жизни, сравнил ее со старой. Без всяких теорий и моделей он обходился - он все знал точно. Крылов сидел повесив нос и нервно крутил карандаш в руке. Мне стало жаль его. Гертруда вещал торжественно и благоговейно. Потом он перешел к планам на будущее - сияющим и грандиозным. Затем подвел базу под ЛЧК, отметив, правда, что это не единственное, но важное мероприятие на пути к процветанию. Анемподист довольно кивнул, кажется, ему давно надоела возня с котами...
      - Облава - не бездумное уничтожение, это чистка в рядах очень даже полезного вида... чтобы избавить вас от вредоносного поля, которое товарищи ученые расшифровали и разоблачили до последнего атома и молекулы...
      Гертруда кончил, вытер малиновое лицо зеленым платком:
      - Вопросы будут?
      Крылов уже очнулся от встречи с истинным прошлым, вылез:
      - Почему бы не поступать с ними гуманно - если уж поле такое, то выслать в безлюдные районы...
      - Отвечаю - пробовали, но они все без исключения возвращаются и вредят по-прежнему.
      Поднялся "дядя":
      - Пусть благонадежным документ дают...
      - Отвечаем, - Гертруда чувствовал себя на коне, - отвечаем: бланки заказаны, будут в следующем году, пока выдаем временные удостоверения. Еще вопросы?..
      Больше вопросов не было.
      - Теперь отнесемся к мероприятию со всей серьезностью, что сбережет вам здоровье и многие годы жизни. В противном случае эти блага не гарантирую...
      Бляс взорвался:
      - Ну и гад же ты, Гарик!
      Гертруда из малинового стал фиолетовым:
      - Молчать!.. Вот вы как!.. - Он схватил свою тетрадку и выскочил из комнаты.
      За ним покатил Анемподист. Мне показалось, что управдом еле сдерживает смех. Начальство выкатилось. Крылов подошел к Блясу:
      - Это вы зря...
      - А ты что стараешься, - вдруг заорал Бляс и стал наступать на него, думаешь, они тебя по головке погладят... держи карман шире...
      Обратно шли не спеша, Бляс с Аугустом ушли далеко вперед. Мария сказала: "Ну, теперь он устроит нам..." Антон молчал и только у самого дома признался мне:
      - Всю жизнь мечтал вот так сказать кому-нибудь - и не смог...
      Лариса тут же услышала: "Что, что ты мечтал?"
      - А, я всегда мечтал... - махнул рукой Антон.
      - Что такое котометр? - спросила у него Анна.
      - Котометр - это смерть котам.
      Пришли домой, я к своему другу:
      - Филя, ты слышишь, котометр везут...- а он и ухом не ведет, как будто не для него куплен импортный прибор. Уйти бы с ним - пересидеть, да некуда, мороз взял дом в осаду... да и как оставишь остальных...
      А время шло, шло, карабкалось в гору, и с ним карабкались мы. Приближалось Рождество.
      Невеселое Рождество
      Аугуст говорил, что Рождество - это единственный праздник, не назначенный людьми. Что такое, к примеру, Новый год?.. У одних он зимой, у других осенью, празднуй, когда хочешь. А Рождество - это Рождество... Настроения подходящего не было, и все-таки решили собраться, уважить настоящий праздник. Договорились у Бляса в подвале - удобнее и места много. Обещали быть все - и Крылов, и даже Коля, последнее время он околачивался в жэке. Бляс имел серьезный разговор с ним. Коля клялся, что он "ничего никогда..." и только выбивает постоянный документ на Люську, в котором черным по белому будет написано, что черного ничего в ней нет, а есть только белое... Действительно, собрались все, ели, пили, а вот веселья не было. Я сидел рядом с Крыловым. Он быстро и много говорил, необычно жадно ел, а в глазах полная растерянность - историю запретили надолго. Бляс с Аугустом уединились, пили пустырник и пытались петь, но без поддержки ничего не получалось. Они вспомнили какую-то песенку про черного кота, которому "не везет", но тут ополчилась против них Лариса - ей-то очень нужно было, чтобы коту повезло, она не теряла надежды, что Вася вернется. Время от времени какого-то кота видели то у реки, то в старой усадьбе, то на дороге к райцентру, и каждый раз Лариса была уверена, что это неверный Вася - и когда-нибудь ему надоест бегать, он явится, снова усядется на перила и будет смотреть на всех загадочным высокомерным взглядом.
      - А что следующий год, каков он? - спросил я Ларису.
      - Год начинается и кончается весной, - она отвечает. - До этой весны мираж, а дальше... дальше - безобразие...
      Оказывается, кто-то из знакомых котов... - а может, даже покойный Вася?.. - не очень аккуратно сделав свои дела, пришел и уселся на раскрытую книгу. Страсть котов к белой бумаге известна - мимо не пройдут. Этим они напоминают мне многих писателей, которым чистая бумага не дает покоя... но в отличие от них кот не думал о корысти ... - и так извозил лист, что в самых ответственных местах ничего разобрать не удавалось. И посему весь следующий год, от весны начиная, повис в воздухе: если предсказаний нет, то и года вообще-то нет. Ведь прошлое и будущее населены нашими представлениями, убери их - и ничего не останется. Будущее - это исполнение или неисполнение наших желаний, и небольшая неожиданность на десерт... а полная неожиданность нам ни к чему-у... Ясно... значит, мы остались без прогноза...
      - Зато после него, через год...- Лариса оживилась.
      - А! - встрепенулся наш историк.- Вы дайте мне, дайте то, что через год,- я построю вам предыдущий по теории.
      До чего довел человека запрет на прошлое - берется за головоломную задачу: предсказать ближайшее будущее из будущего более далекого... Past in the Future, другими словами... Лариса обещала выдать информацию, хотя видно было, что в успехе сомневается... и я сомневался тоже...
      А Коля все поглядывал на черных, старался держаться подальше и Люську с колен не спускал, чтобы не мешалась с этими "неблагонадежными". Скоро у Люськи будет постоянное свидетельство, это вам не жук плюнул...
      Мария выглядела бледной и усталой. Бляс посмотрел на нее и сказал:
      - Может, ему денег дать - пусть скажет, когда облава...
      Аугуст махнул рукой:
      - Зачем ему деньги, Бляс? Все, что ему надо, он без денег имеет, а чего не имеет - все равно не купить...
      - Это ты у нас - собиратель, - Мария улыбнулась, она была благодарна Роману за участие.
      - Я, может, дорогу буду строить, вот деньги и будут нужны.
      Эти слова услышал Крылов:
      - Дорогу - сюда?.. И откуда, позвольте спросить? - он рассмеялся.
      - Ниоткуда - и никуда... а вдоль реки. Захочет кто жить здесь - а дорога уже проложена, разве плохо?..
      - Милый вы мой, дорога здесь уже была, и не одна...
      - Хороших не было, - переубедить Бляса было невозможно.
      - Говорят, снова видели Пушка, - прервала их разговор Лариса. Она теперь собирала все сведения о бродячих котах.
      - И что - опять без головы? - спросила Мария.
      - Сказали, что как-то нес ее, а как - не разглядели...
      - Уж бросил бы, зачем ему голова, если и так ходит.
      - Мария... - укоризненно сказала Анна, - ведь быть этого не может, чтобы без головы, как-то подвернулась, наверное, вот всем и мерещится.
      - Ну, не знаю, не знаю... - пожала плечами Мария, - так голову не подвернешь, даже кот этого не сможет.
      - Говорят, благородных кровей, - вступил в разговор Коля, он искал подходящего жениха своей Люське.
      - Так он же, вы говорите, без головы! - засмеялась Анна.
      - Голова для этого дела роли не имеет, - уверенно заявил "дядя".
      Анна пожала плечами. Она выше оценивала роль головы для этого дела и, может быть, поэтому так замуж и не вышла.
      - Антоний, прочтите перевертыши, - попросила Лариса.
      - Вот: и жарим миражи...
      - Как раз этим мы и занимаемся, - засмеялась она.- Ну, а еще?..
      - Помните, людей называли перевертышами? - спросил я. Антон кивнул.
      - Говорят, этот Моцарт мог писать музыку, которая звучала с обеих сторон? - спросил Аугуст. Этого никто не знал...
      Антон не хотел читать. Вялый разговор совсем прервался. Огонь в очаге улегся как усталая собака, факелы чадили... Посидели еще немного и стали расходиться - вот и Рождество.
      Налет
      Не прошло и недели после Рождества - и пожалуйста - налет! Глухими ноющими голосами завыли сирены, а за окном в сыром утреннем тумане уже суетились люди, разматывали сети, перекликались, матерились - предстояла ответственная работа... А вот и главный начальник. Гертруда большими шагами идет от четвертого подъезда, проверяет, заперты ли двери, хорошо ли забиты подвальные окна. Феликс стоит у балкона, прислушивается... Нет, через балкон не уйти. Выпускаю его на лестницу и бегу с ним до окна между вторым и третьим этажом и вижу - Гертруда шагает к нашему подъезду... Ну, что же так медлит этот кот! Он не бежит, а быстро идет, довольно спокойно даже... Гертруда - шаг, кот - несколько ступеней, сапоги еще шаг, черные лапы несколько плавных движений. Гертруда берется за ручку, а кот... Не успеет. С силой толкаю локтем стекло - звон, вниз летят осколки. Гертруда смотрит наверх, увидел меня, кричит - "прочь от окна!" Секундная задержка, но Феликсу должно хватить... Да! Гертруда бежит наверх:
      - Что тут делаешь?
      - Шел к себе и... вот, стекло задел...
      - Немедленно домой! Не выходить!
      Обход начали с подвала. Бляс успел покормить хрюшек и сладко спал до следующей кормежки. Огонь тлел в очаге, слабо освещая вольную подвальную жизнь...
      - Правила безопасности нарушаешь! - завопил Гертруда, не подходя, однако, к лежанке, на которой возвышалось Блясово брюхо. Бляс приподнял голову, удивился:
      - Ты чего?
      - Проверка...
      - Что тут проверять - котов нет, документы проверены... ступай себе, ступай...
      Гертруда отошел к двери в глубине подвала:
      - Это что?
      - А ты посмотри.
      Кошкист приоткрыл дверь, заглянул - темнота, холодом повеяло...
      - Ну и вонища, как ты здесь живешь?! Дверь немедленно забить, опечатать!
      Помощники его принялись за дело. Бляс сел, спустил ноги вниз и, посмеиваясь, наблюдал за молодцами.
      - Давай, давай...
      Чувствуя насмешку, Гертруда остервенел:
      - Тебе тепло дали, свет дали, почему дома не живешь?.. Говорил я этому идиоту - не нужен нам эксперимент.
      - А что я, обязан, что ли?
      - Ты не просто обязан - ты приписан. Кто ты такой здесь?.. Ты же неизвестно кто!..
      - Ладно, Гарик,- Бляс решил, что продолжать не стоит,- я спать хочу.Он лег и повернулся лицом к стене. Гертруда оторопел... Потом плюнул и в бешенстве хлопнул дверью. Помощники закончили дело и тоже ушли. Теперь они были на первом этаже.
      - А, дворник...
      У дворника котов не было, но его оштрафовали на пятнадцать пачек супа за беспорядок в подвале. Лариса собиралась готовить из супа запеканку с мясом, и потеря была ощутимой.
      В это время на пятом суетилось семейство Аугуста. Серж попался нежился на коврике у Анны, а теперь прыгай в окно! Крис ушел бы шутя, а этот домосед боится, не может. Аугуст обвязал кота вокруг туловища веревкой и стал спускать из окна. Серж был возмущен, но вырваться не мог. Веревки хватило до второго этажа, Аугуст дернул: узел развязался, и кот полетел вниз. Второй этаж для любого кота - ерунда, Серж приземлился на мусор и скрылся. Тем временем кошкисты были на третьем - у меня.
      - Где кот?
      - Какой кот?
      Гертруда подскочил к портрету - "этот!"
      - Когда это было... как же он может быть живой?
      - Такой все может... Смотри: увижу - обоим конец.
      Я посмотрел на его руки и вспомнил, как он расправился со стариком, мужем бывшим Марии: повернул голову - хруст... Этот не шутит. Впрочем, не такая уж плохая смерть - надежно и быстро.
      Следующим был Крылов. У историка чисто, проветрено - он любил свежий воздух, и сразу видно, что котов нет и в помине. И все бы прошло благополучно, если б старик не стал жаловаться на несправедливость к истории.
      - Нам твое прошлое ни к чему. На политинформацию ходи почаще, я тебе всю историю расскажу.- Крылов раздражал Гертруду, кошкист повернулся, пошел к двери. Глупый историк не понял своего счастья, побежал за ним: "Послушайте, как же..." Гертруда не глядя саданул его локтем. Крылов отлетел к стене. Мы нашли его на полу со сломанной ключицей, и отошел он только к вечеру.
      Дальше был четвертый этаж - Коля, Люська... Гертруда взглянул на ее пятнышки, но промолчал, даже попробовал погладить симпатичную кошечку: "У, мордашка..." И тут же получил такой удар когтистой лапой, что кровь брызнула.
      - Ну, погоди, Николай...
      Коля затрепетал:
      - Ах ты, тварь... простите, ваше благородие...
      Гертруда молча вышел, заматывая руку грязноватым носовым платком. К Марии он не зашел, постоял перед дверью - и не решился. У Анны пробыл полминуты, спросил что-то заискивающим голосом, в ответ получил - "а, пошел ты..." - и выскочил на лестницу, не попрощавшись. Теперь Аугуст... Нервы кошкиста были на пределе. Проклятый Бляс! И этот идиот Николай со своей бешеной дурой... А Мария?.. Стараешься для их же блага - и никакого уважения!
      В полном расстройстве он толкнул дверь и прямо тут же, в сумраке передней, наткнулся на Аугустова Серого, тронутого малость котика, который только что залез на песочек и делал свои дела со скорбной физиономией... "Ах ты, паршивец!" - и, невзирая на то, что перед ним серый и совершенно легальный кот, Гертруда изо всех сил пнул ящик с песком, повернулся и загромыхал вниз по лестнице. От могучего толчка ящик вместе с котом взлетел в воздух, перевернулся и накрыл несчастного зверя, засыпал песком и всем прочим. Выбежавший из кухни Аугуст бессильно следил за удивительным взлетом ящика - с котом наверху, и приземлением - с котом внизу. Ругаясь по-русски, что он делал в исключительных случаях, Аугуст освободил кота, тот находился в невменяемом состоянии минуту или две, а потом рванул вниз по лестнице, выбежал на улицу, благо в этот момент выходил один из кошкистов, и галопом помчался к оврагу. Он вернулся к вечеру - и вот чудо! - вся его меланхолия пропала, а прежняя наглость не вернулась, он начисто забыл свое бесславное прошлое и стал совершенно нормальным котом.
      Облава
      Не успели мы опомниться после налета, как меня вызвали в жэк, и не какой-нибудь бумажкой, а пришли двое Гертрудиных приспешников и повели. Они обращались со мной с почтением, похоже, что нужен по важному делу... Так оно и оказалось. Застаю Гертруду за странным для него занятием. Нацепив на нос очки, он вертит в руках небольшой приборчик, судя по оформлению, импортный. Очки с золотыми дужками и крохотными круглыми стеклышками без оправы, очень модные в свое время среди столичных пижонов. На носу этого громилы они выглядят потрясающе.
      - Ты, говорят, человек ученый - разберись, - он кивнул головой на книжечку - описание прибора. Описание было на английском. Я сел в угол и стал читать.
      Прибор этот был знаменитый котометр, предназначенный для улавливания запаха котов на большом расстоянии. Он свободно отличал котов от кошек, запах самих животных не путал с их метками и мог даже определить давность оставленного запаха, совершая сложнейшие операции над кривой интенсивности в координатах пространства и времени... и все это, конечно, запоминал, и мог выдать в любой момент...
      Об этом приборе стоит рассказать. Может показаться странным, что его не создали давным-давно, при современном-то уровне электроники. Все дело в крохотной, в полсантиметра, ячейке - сердце прибора. Там в особую матрицу встроены самые натуральные рецепторы запаха, белковые комплексы, выделенные из слизистой оболочки кошачьих носов. Только они с такой поразительной чувствительностью могут улавливать кошачий запах на расстоянии и никогда не спутают его с собачьим или человеческим. Ячейка эта была гордостью отечественной науки, достижением доктора Евгения Евгеньевича Лисенко и его верного ученика Григория Капливинского. Ученые преодолели трудности, которые невозможно даже представить себе - смастерили одну ячейку и привезли ее на выставку в Париж. Включать прибор приходилось на короткое время, потому что он почти сразу зашкаливал из-за обилия котов в районе выставки. (Этот факт привел ученых в немалое смущение: считалось догмой, что запах иностранных котов - иной.) Тем не менее прибор показал себя отличным образом, ученые всего мира были в восторге. Кошачий запах... а почему бы не кошачий? Неважно, чей запах, важно - как сделано.
      Но дальше дело в наших краях не пошло - прибор не вышел в серию. Было бы утомительно перечислять причины его исчезновения, капля растворилась в океане - и все... но вдруг такой же прибор появился на Западе... а потом начались наши противоречия... а что было дальше - я не знаю...