Глава третья

Ильдихо с подругами бродили под буками на опушке леса, солнце поднималось все выше, и девушки охотно отыскивали тень.

Королевская дочь отламывала тонкие ветки, срывала листья и, втыкая их один в другой упругими стебельками, сплетала из них красивый венок.

Из глубины мягко возвышавшегося леса тек прозрачный и довольно широкий источник, с тихим, мелодичным журчанием пробираясь кратчайшим путем через лужайку к речке.

На светлом песчаном дне источника, подобно темным стрелкам, носились быстрые гольцы, вспугнутые легкими шагами приближавшихся девушек и тенью их стройных фигур.

Блестящая стрекоза с длинными, узкими темно-голубыми сетчатыми крыльями без страха, доверчиво опустилась на золотые волосы Ильдихо и долго сидела так, хотя девушка продолжала идти вперед.

– Посланница Фригги! – вскричала Альбруна.

– Богиня приветствует тебя, любимицу Асгардов, – прибавила Ганна. Но принцесса внезапно остановилась и молча подняла палец кверху. Из густой верхушки высокоствольных буков слышалось воркование.

– Дикий голубь! – с радостно заблестевшими глазами прошептала Альбруна.

– Ты первая услышала его, госпожа! – сказала Ганна.

– А это значит…

– Свадьба, замужество, – улыбнулась Ганна, прижимаясь к белой руке Ильдихо. – Слушай, как нежно он воркует! И Фрейя также благосклонна к тебе – ведь это ее любимая птица.

Ильдихо покраснела до корней волос и, опустив свои длинные темные ресницы, ускорила шаг.

– Слушайте, – произнесла она, как бы желая отвлечь мысли своих спутниц, – это другой звук. Издалека, из самой глубины леса! Слышите опять? Короткий, но очаровательно сладкий и таинственный!

– Это голос желтогрудого дрозда, – пояснила Альбруна.

– Золотого дрозда? Того, кто может сделаться невидимкою в своем гнезде?

– Да, ведь это он, очарованный королевский сын, превращенный в птицу за то, что подстерег прекрасную богиню Остару, когда она купалась в глухой лесной чаще.

– Ему не следовало бы болтать о том, что он видел!

– Но очарование может быть разрушено девушкой, родившейся в день Водана, если она трижды поцелует его в желтую головку.

– Поцеловать птицу! Но ведь это позволительно даже самой примерной девушке, Ильдихо, не правда ли? – спросила смуглая Альбруна.

– Да, но тут не в птице дело, – засмеялась Ганна, – а после, когда с нее свалятся перья и клюв…

– Ну тогда была бы его очередь целовать.

– Болтушки! – уняла их Ильдихо. – Что вы там толкуете о поцелуях? Удивляюсь, как вам не стыдно!

– Шутить можно и о поцелуях…

– Если при этом не думать о том, о ком не говоришь вслух!

– Конечно. А уж о королевском сыне в птичьих перьях наверное позволено думать и…

Ильдихо слегка нахмурила белый лоб и сжала полные губы своего довольно большого рта. Ганна приметила ее движение и тихонько дернула Альбруну за ее черные кудрявые волосы.

– Подождите меня здесь, на дерновой скамье, – сказала Ильдихо. – Мой венок готов, и я пойду положить его на место рождения лесного источника. Я делаю это по обету.

– Источник посвящен Фригге и воды его полны глубоких пророчеств. Оставь ее, пусть идет туда одна, и не следи за нею, – сказала Ганна, удерживая за плащ хотевшую сопровождать госпожу Альбруну и усаживая ее на скамью рядом с собою.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Ильдихо быстро шла вперед, по временам наклоняя свою золотистую голову, чтобы пройти под нависшими над узкой тропой ветвями.

Она все дальше углублялась в лес. Деревья стояли здесь теснее, и солнечные лучи с трудом пробивались сквозь их густую зелень.

Скоро она дошла до истока ключа. Еще в старину благодарные предки выложили красивым темно-красным песчаником то место, где священный ключ, подобно живому существу, внезапно и таинственно бил струей из недр матери-земли. На верхней плите старинного настила была нацарапана надпись, гласившая, что живой ключ этот был преподнесен благочестивым князем ругов в дар Фригге. Плиту увенчивал венок из темного плюща, среди листьев которого резко и красиво выделялись крупные светло-синие колокольчики. Венок лежал здесь уже целую неделю, но сохранил еще свою свежесть: водяная пыль, всегда поднимавшаяся вокруг сильно бьющего ключа, не давала увянуть цветам и листьям.

Ильдихо опустилась на колени, заботливо положив около себя на мох принесенный ею венок.

Осторожно сняв с плиты плющеный венок, она разделила его на две половины и, встав, произнесла торжественно и важно:

– Фригга, вопрошаю тебя! Венок – это будущее, его судьба будет судьбой нашей жизни и любви. Пусть плывет его доля направо, а моя – налево! Фригга, вопрошаю тебя!

И опустив в источник старый венок, она с напряженным вниманием стала следить за ним.

Обе половины Надолго оставались соединенными, но вдруг разделились: половина, плывшая справа, была увлечена течением, погрузилась и исчезла. Левая продолжала плыть одиноко и вдруг остановилась, зацепившись за темный, острый камень, выдававшийся из воды. Тщетно ожидала Ильдихо, что подмытый быстрым потоком, он оторвется и поплывет: черный камень крепко держал его, и самый красивый из голубых цветков казался печально утопающим, погрузясь головкой под воду.

Всецело поглощенная наблюдением за участью венка, девушка не слышала быстрых шагов, приближающихся с противоположной стороны, из лесной чащи. Шаги эти были упруги, осторожны, беззвучны, и обличали опытного охотника, умевшего стеречь и зоркую рысь, и чуткого тетерева.

На светлое зеркало ключа упала тень пришельца. Только тогда она узнала, или лучше сказать, угадала его.

– Ты! – сказала она, быстро обернувшись и вспыхнув щеками.

– Почему ты так печальна? – спросил прекрасный стройный юноша, ростом еще выше ее. Он наклонился, опираясь правою рукою о рукоятку охотничьего копья. – На что ты так внимательно смотришь? А-а, вижу. Цветок висит, зацепившись за камень, а плющ, крутясь, несется дальше. А знаешь почему? Потому что у венков нет воли. Они должны покоряться тому, что им навязывает сила! Но люди и сердца свободны. Я помогу пойманному цветку. Впрочем, уже не нужно, смотри, он сам отцепился и весело плывет прочь. А там, видишь, у корня ивы, цветок и плющ соединились снова и вместе уплывают по течению!

– Фригга соединила их, – с благоговейной признательностью произнесла принцесса, и благородное лицо ее просветлело.

– Но зачем ты опять здесь? – обратилась она к нему.

– Быть может, я пришел за предсказанием, как и ты! – Он засмеялся, и его белые зубы ослепительно сверкнули между красными, свежими губами. – Перестань же смотреть себе под ноги, упрямица! Успеешь наглядеться на сухой мох, когда я уйду.

Легким движением руки откинул он свои густые темные кудри, набегавшие ему на лоб. Темная узкополая охотничья шляпа из мягкого войлока, украшенная белым пухом чапуры, зацепившись за ветку, упала с его головы и повисла сзади на широком ремне. Резко очерченные брови почти сходились у переносицы, что придавало его лицу лукавый и веселый вид. Счастливая улыбка играла на изящных, несколько гордых губах, над которыми завивался светло-каштановый пушок. Молодой охотник был очень красив, и Ильдихо, подняв на него глаза, не могла больше оторвать их от его лица.

– За предсказанием? – сомнительно сказала она.

– Нет. Это была ложь. Мне не нужно уверток. Принцесса, я искал здесь… тебя!

– Но ведь я запретила тебе! – с угрозой подняв палец, возразила она. – Ты не должен был подстерегать меня у источника, как лань.

– Не дурно было бы, – засмеялся он, – если бы лань могла запрещать охотнику подстерегать ее у воды. О Ильдихо, не сопротивляйся дольше! Ведь это не поможет! Этого желают твоя Фригга и жизнерадостная Фрейя! И я, и ты сама желаешь того же!

Он схватил ее руку. Она стремительно отдернула ее.

– Принц, ты не дотронешься до меня, доколе…

– Доколе мне не отдаст тебя отец Визига ст. Хорошо, он отдал мне тебя.

– Дагхар! – Она вся вспыхнула. – Так нельзя шутить.

– Нет. Это слишком священно, – сказал юноша с благородной серьезностью, шедшей к нему еще больше шутливости. – Я только что расстался с твоим отцом у опушки леса. Он отправился домой, меня же привлекло сюда предчувствие.

– Так он вернулся с большой охоты?

– С охоты? С большой охоты? – повторил Дагхар, правой рукой стиснув копье, а левой оправляя свою одежду из темно-коричневой оленьей шкуры, ниспадавшую ему до колен.

– О большой охоте только еще совещаются… Да она еще и не начиналась! Злобный кабан с колючей щетиной и налитыми кровью глазами еще не обойден. И многие из охотников падут, пораженные насмерть жестокими клыками, прежде чем чудовище будет истреблено.

– Дагхар! – трепеща, с невыразимым чувством вскричала Ильдихо.

– Я угадал замысел твоего отца. Я сказал ему это в лицо. Я просил его взять меня с собою туда, на Дунай. Там мы встретили других охотников. Но они не идут с нами, не хотят, не могут! На обратном пути я просил у него твоей руки с одобрения моего слепого отца. Седовласый герой отвечал: «Да, но сначала… – он замолчал. – Королевский сын нашего народа, не угадывающий моих слов, – продолжал твой отец, – недостоин был бы… – Получить прекраснейшую девушку во всей земле германцев, – вскричал я. И тихо – так как это страшная тайна! – я прошептал ему на ухо его условие. В нем всего три слова! Радостно взглянув мне в глаза, он стиснул мою правую руку. – Не раньше, отец! – сказал я. – Да раньше не может быть безопасна ни одна девушка, ни одна жена!»

– О Дагхар, какой безумный риск! Какая неизмеримая опасность! – и она с ужасом закрыла глаза.

– Да, опасность неизмеримо велика! Но кто это совершит, тому достанется высшая почесть – признательность всего мира! И день освобождения германских племен, моя Ильдихо, будет днем нашей… Слышишь? Ржание коня… В лесной чаще? Еще один охотник, подстерегающий у ключа белую лань?

Он быстро обернулся и поднял копье.

Глава пятая

Звук донесся с севера, со стороны большой дороги, пролегавшей возле леса. Там, где густой кустарник делал местность непроходимой для коня, всадник остановился и слез со своего великолепного скакуна. Бросив поводья ему на шею, он поднес к его ноздрям правую ладонь. Конь снова заржал, потряс головой и облизал руку господина.

Незнакомец направился к источнику. На вид он был старше Дагхара лет на десять, ниже его и коренастее. Драгоценный византийский шлем покрывал его черные волосы, прямыми длинными прядями падавшие на его плечи и спину. Темно-пурпуровый плащ греческой работы с изящной и богатой вышивкой окутывал его фигуру.

Медленно, почти торжественно приблизился он к молодой чете.

– Опять он! – тревожно, но без гнева, прошептала девушка.

Королевский сын смерил пришедшего серьезным, но не враждебным взглядом.

Незнакомец почтительно склонил голову перед принцессой. Приветствие это было полно такого достоинства, гордости, сдержанности и вместе с тем уважения, что Ильдихо невольно ответила на него легким поклоном.

– Простите, благороднейшая принцесса, – мягким и звучным и в то же время печальным голосом произнес он на языке ругов, – что я пришел сюда искать вас… Другой, я вижу, уже нашел вас раньше меня. Приветствую тебя, отважный певец, сын короля скиров! – последние слова он произнес на чистом скирском наречии.

Дагхар протянул ему правую руку.

– На самом деле только кажется, что я искал вас, Ильдихо. Меня привел к этому ключу обет. Когда при моем последнем посещении вы позволили мне проводить вас и ваших подруг к этому жертвенному источнику, и я увидел вас, молящуюся с таким жаром, тогда я решился сам также испросить у богини этого ключа исполнения моего самого сердечного желания.

– Вы, просить Фриггу? – жестко вскричала Ильдихо с высокомерной усмешкой. – Что общего между гунном и белокурой, белостатной, кроткой Фриггой?

Черты его выразили глубокое огорчение. Это было странное лицо, точно состоявшее из двух половин, совершенно различных и нисколько не гармонировавших одна с другою.

На низком, покатом, чисто монгольском лбу, обрамленном прямыми волосами, обрисовывались благородно округленные брови, из-под которых в глубоких впадинах под длинными черными ресницами сияли чудные, темно-карие, печальные и молящие глаза, короткий, немного плоский, но не чисто гуннский нос, очень изящный, выразительный рот, не знающий смеха, и только изредка улыбавшийся печальной улыбкой, мягкий, и для мужчины слишком округленный подбородок, поросший редкой бородой – такова была его, несмотря на свои противоречия, весьма привлекательная внешность. На этом лице видна была печать высокой души и оно проникнуто было глубокой печалью. Даже гордая девушка не могла противостоять тихому очарованию этой задумчивой грусти, когда глаза его с нежным укором устремились на нее, и она уже раскаивалась в своей резкости, когда снова раздался его мягкий, приятный голос.

– Я почитаю богов всех народов нашего царства, так же как стараюсь изучить все их наречия. И вы забываете, благородная принцесса, что как вы происходите от этой белокурой богини – в этом убеждает один лишь взгляд на вас, помимо древнего предания вашего племени, так и я наполовину германец, гот! Моя бедная мать принадлежала к роду Амалунгов. Значит, и я имею право на белокурую богиню. Чтобы расположить ее к исполнению моей единственной мольбы, я дал обет пожертвовать ей кольцо, которым хотел украсить вот эту плиту.