Но что там Смагин?! Мелкая сошка, которую Сталин, действуя по принципу «хочу казню, хочу милую», по своему капризу мог и помиловать, рассудив, что начальник Отдела Внешних Сношений по роду работы как раз и должен поддерживать добрые отношения с иностранными военными представителями, а иногда и сообщать им совсем не криминальные новости, получая от них нечто большее.

Неизмеримо более крупной фигурой в те же времена был прямой начальник Смагина — с 1931 года начальник Штаба, а с 1935 года начальник Генштаба Красной армии, заместитель наркома Обороны СССР, один из первой пятерки маршалов Советского Союза, член ЦК ВКП(б) и депутат Верховного Совета, личный друг и соратник Сталина по Гражданской войне, Александр Ильич Егоров. Ему, естественно, подчинялось Разведуправление Генштаба, и он много внимания уделял укреплению кадров военной разведки. Именно по его инициативе руководство военной разведки было укреплено чекистами, пришедшими из ИНО во главе с Артузовым. Сталин высоко ценил Егорова и как военного руководителя, и как разведчика. Об отношении Сталина к нему свидетельствуют необычно теплые слова поздравления, направленного вождем Егорову в день его 50-летия:

Никогда и никому ни до, ни после Сталин не направлял таких теплых и лично-дружеских приветствий. Обычно они носили формально-казенный характер (их он отправил множество).

Это, однако, не помешало Сталину в 1938 году дать санкцию на арест маршала Егорова. В отличие от Тухачевского, об аресте Егорова и суде над ним не появилось никаких сообщений в печати, и он не был публично заклеймен и проклят, как «враг народа» и «шпион иностранных разведок». По некоторым данным, он даже не был судим, а был замучен в застенках НКВД.

Почти так же давно, как Егорова, Сталин лично знал и замечательного разведчика Артура Христиановича Артузова. Их встречи неоднократно происходили на заседаниях Политбюро. Протоколы бесстрастно зафиксировали повестки дня этих заседаний и вопросы, по которым выступал Артузов. Вот лишь несколько из них.

Кстати, поскольку речь здесь идет об участниках Кронштадского мятежа, это решение опровергает утверждение многих авторов, что все его участники были расстреляны.

Еще одно заседание ПБ от 10.11.1925 г. с участием Каменева, Рыкова, Сталина, Троцкого и др. На нем докладчиками выступили Литвинов, Менжинский, Артузов по вопросу об отношениях с немцами.

В ряде заседаний ПБ Артузов участвовал, хотя и не выступал с отдельным докладом.

В основу постановления ПБ ЦК РКП(б) от 18 сентября 1924 года был положен проект, подготовленный Артузовым. В постановлении говорилось:

Активное участие Артузов принимал и в историческом заседании Политбюро 5 февраля 1930 года, когда были приняты основополагающие принципы деятельности ИНО.

В конце 1920— начале 1930-х годов наша военная разведка пережила череду неудач и провалов. Они следовали один за другим. Сталин решил принять срочные меры и, в частности, с учетом просьбы начальника Штаба РККА Егорова обновить руководство Разведупра.

25 мая 1934 года Артузов был вызван в Кремль. В 13 часов 20 минут он вошел в кабинет Сталина, где уже были Ворошилов и Ягода. Подробная обстоятельная беседа длилась шесть часов. Артузову предложили перейти в Разведупр.

Уходить в другой наркомат, хотя и на родственную работу, с понижением в должности и без всяких перспектив не хотелось. Артузов понимал, что как штатский человек он никогда не станет начальником Разведупра. Но слова Сталина, сказанные во время беседы: «Еще при Ленине в нашей партии завелся порядок, в силу которого коммунист не должен отказываться работать на том посту, который ему предлагается», — исключали выражение недовольства в любой форме. Как послушный член партии, Артузов не мог спорить с Генеральным секретарем. Единственное, что он попросил — взять с собой группу сотрудников, которых отлично знал по работе в ИНО. Сталин дал на это согласие.

Вместе с Артузовым в Разведупр перешли двадцать — тридцать чекистов, получивших хорошие должности. Эти люди пришлись в Разведупре не ко двору. В одном из документов о работе Разведупра Ворошилов писал: «Мало что дал нам и т. Артузов в смысле улучшения этого серьезного дела».

11 января 1937 года, по предложению Ворошилова, Политбюро приняло решение об освобождении Артузова от работы в Разведупре и его направлении в распоряжение НКВД. Здесь его назначили на второстепенную должность. 13 мая 1937 года Артузов был арестован. 21 августа приговорен к расстрелу, и в тот же день его расстреляли. Реабилитирован посмертно в 1956 году.

Неоднократно встречался со Сталиным известный разведчик П.А. Судоплатов. Он сам рассказал об этих встречах в своих воспоминаниях.

В ноябре 1937 года его вызвали к тогдашнему наркому внутренних дел Ежову. Выслушав сообщение Судоплатова о работе по украинским националистам, Ежов внезапно предложил, чтобы тот сопровождал его в ЦК, и объявил, что их примет лично товарищ Сталин.

Судоплатов вкратце описал положение и подчеркнул реальную угрозу, которую представлял Коновалец, готовившийся к войне на стороне немцев.

…Здесь необходимо маленькое отступление. Н.П. Новик, бывший заместитель начальника личной охраны Сталина в последний год его жизни, рассказал мне недавно:

…Ежов, Судоплатов, вместе с одним из руководителей Украины, старым большевиком Петровским, ровно через неделю вновь были у Сталина.

«Сталин попросил Петровского высказаться. Тот торжественно объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата: он отдал приказ и лично руководил казнью революционных рабочих киевского „Арсенала“ в январе 1918 года.

Сталин, перебив его, сказал:

— Это не акт мести, хотя Коновалец и является агентом германского фашизма. Наша цель — обезглавить движение украинского фашизма накануне войны и заставить этих бандитов уничтожить друг друга в борьбе за власть. — Тут же он обратился ко мне с вопросом: — А каковы вкусы, слабости и привязанности Коновальца? Постарайтесь их использовать.

— Коновалец очень любит шоколадные конфеты, — ответил я, добавив, что, куда бы мы с ним ни ездили, он везде первым делом покупал шикарную коробку конфет.

— Обдумайте это, — предложил Сталин.

За все время беседы Ежов не проронил ни слова. Прощаясь, Сталин спросил меня, правильно ли я понимаю политическое значение поручаемого мне боевого задания.

— Да, — ответил я и заверил его, что отдам жизнь, если потребуется, для выполнения задания партии.

— Желаю успеха, — сказал Сталин, пожимая мне руку. Мне было приказано ликвидировать Коновальца». Судоплатов успешно выполнил это задание.

Подробное обсуждение в кабинете Сталина деталей ликвидации Коновальца вроде бы подтверждает бытующее мнение, что так называемые «убойные дела» не только совершались по прямому указанию Сталина, но часто он был в курсе всех деталей этих дел и знал чуть ли не наперечет всех разведчиков. О том, что это не совсем так, говорит следующий факт. Как известно, в сентябре 1937 года в Швейцарии сотрудниками ИНО ОГПУ НКВД был ликвидирован перебежчик Порецкий (он же Рейсе). Одним из лиц, причастных к «делу» Порецкого, была сотрудница внешней разведки Лидия Грозовская, работавшая по линии ИНОв Париже. После убийства Порецкого она была арестована французскими властями.

18 декабря 1937 года полпред СССР во Франции, Суриц, в телеграмме из Парижа сообщает Сталину, что добивается освобождения Грозовской. Резолюция Сталина: «Что это?»— говорит сама за себя.

Следующая встреча Судоплатова со Сталиным произошла в 1939 году. Новый нарком, Берия, выезжая в Кремль, взял с собой Судоплатова.

На этот раз речь шла о необходимости ликвидации Троцкого. После доклада Берии разговор продолжил Сталин… Воспоминания Судоплатова об этом разговоре приводятся в главе «Главный враг Сталина», так же, как и о следующей встрече со Сталиным после первой, неудачной, попытки покушения на Троцкого.

Еще одна встреча со Сталиным состоялась уже на победном этапе войны, в 1944 году.

«Накануне летнего наступления Красной армии в Белоруссии Сталин вызвал начальника Разведупра Кузнецова, начальника военной контрразведки СМЕРШ Абакумова, наркома госбезопасности Меркулова и меня. Настроение у меня было приподнятым: наша работа шла успешно, и месяц назад нас с Эйтингоном наградили орденами Суворова за боевые операции в немецком тылу. Как правило, эта высокая награда давалась только командирам фронтовых частей за выигранные сражения, и тот факт, что на сей раз ее вручили офицерам госбезопасности, говорил о многом. Вот почему на встречу я шел с чувством уверенности, да и Меркулов был в отличном расположении духа, как один из кураторов операции „Монастырь“.

Однако Сталин принял нас весьма холодно. Он упрекнул за непонимание реальностей войны и спросил, как, на наш взгляд, можно использовать «Монастырь» и другие радиоигры для оказания помощи нашей армии в наступательных операциях, и предложил расширить рамки радиоигр, отметив, что старые приемы не подходят к новой обстановке.

Сталин вызвал генерала Штеменко, начальника оперативного управления Генштаба, и тот зачитал приказ, подготовленный еще до нашего разговора. В соответствии с приказом, мы должны были ввести немецкое командование в заблуждение, создав впечатление активных действий в тылу Красной армии остатков немецких войск, попавших в окружение в ходе нашего наступления. Замысел Сталина заключался в том, чтобы обманным путем заставить немцев использовать свои ресурсы на поддержку этих частей и «помочь» им сделать серьезную попытку прорвать окружение. Размах и смелость предполагавшейся операции произвели на нас большое впечатление. Я испытывал подъем и одновременно тревогу: новое задание выходило за рамки прежних радиоигр с целью дезинформации противника».

И, наконец, последний раз Судоплатов увидел Сталина в конце февраля 1953 года.

«Я был очень возбужден, когда вошел в кабинет, но стоило мне посмотреть на Сталина, как это ощущение исчезло. То, что я увидел, меня поразило. Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно посерели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами стали длиннее. Видимо, слухи о двух инсультах были верны: один он перенес после Ялтинской конференции, а другой — накануне семидесятилетия, в 1949 году.

На этот раз обсуждались два важных вопроса: о реорганизации зарубежной разведки и о террористическом акте против Иосифа Броз Тито, руководителя Югославии. Выслушав мнения по первому вопросу, Сталин сказал: «Бюро по диверсиям за рубежом следует сохранить как самостоятельный аппарат с непосредственным подчинением министру. Оно будет важным инструментом в случае войны для причинения серьезного ущерба противнику в самом начале военных действий. Судоплатова также следует сделать заместителем начальника Главного разведуправления, чтобы он был в курсе всех наших агентурных возможностей, чтобы все это использовать в диверсионных целях».

По второму вопросу Сталин передал Судоплатову написанный от руки документ и попросил прокомментировать его. Это был план покушения на Тито, по справедливому мнению Судоплатова, совершенно невыполнимый (так как он предусматривал использование агента «Макса» — И.Р. Григулевича, совершенно не подходящего для этой цели), что он и высказал, глядя в глаза Сталину.

«Однако Сталин прервал меня и, обращаясь к Игнатьеву, сказал, что это дело надо еще раз обдумать, приняв во внимание внутренние „драчки“ в руководстве Югославии. Потом он пристально посмотрел на меня и сказал, что, так как это задание важно для укрепления наших позиций в Восточной Европе и для нашего влияния на Балканах, подойти надо к нему исключительно ответственно, чтобы избежать провала, подобно тому, который имел место в Турции в 1942 году, когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена».

На этом разговор закончился, и больше эта тема не поднималась, так как через десять дней Сталин умер.

О встрече со Сталиным резидента в Хельсинки Бориса Аркадьевича Рыбкина (он же Ярцев, он же «Кин») рассказала в своих воспоминаниях его жена, разведчица и писательница Зоя Воскресенская-Рыбкина. Обстоятельства этой встречи и полученное Рыбкиным задание — в главе «Была ли у Сталина личная разведка».

Разведчик-нелегал, а позднее руководящий работник «легальной» разведки, Василий Зарубин, и его жена Елизавета (урожденная Горская) вписали яркую страницу в историю советской внешней разведки.

В октябре 1941 года Зарубин был назначен главным резидентом в США. Ему подчинялись сразу две резидентуры — в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Ночью 12 октября 1941 года, когда немцы подходили к Москве, Зарубин был вызван в Кремль. Никаких признаков нарушения нормального ритма жизни, суматохи или подготовки к эвакуации, а тем более к бегству, он там не заметил. Его проводили в приемную. Несколько человек, военных и штатских, молча сидели в ожидании.

— Товарищ Зарубин, — полувопросительно, полуутвердительно произнес Поскребышев. — Сейчас вас примет товарищ Сталин.

У Зарубина заныло под ложечкой. Он знал, зачем едет в Кремль, но значительность этой фразы поразила его.

Через несколько минут, после выхода очередного посетителя, Поскребышев пригласил Зарубина в кабинет.

Сталин сидел за столом. При входе Зарубина поднялся, сделал несколько шагов ему навстречу и, пожав руку, предложил сесть. Сам продолжал стоять, затем принялся не спеша ходить по кабинету.

После короткого доклада Зарубина Сталин сказал:

— До последнего времени у нас с Америкой, по существу, не было никаких конфликтных интересов в мире. Более того, и президент и народ поддерживают нашу борьбу с фашизмом. Нашу тяжелую борьбу. Но недавно мы получили данные, что некоторые американские круги рассматривают вопрос о возможности признания правительства Керенского в качестве законного правительства России в случае нашего поражения в войне. Этого им никогда не дождаться. Никогда! Но очень важно и необходимо знать об истинных намерениях американского правительства. Мы хотели бы видеть их нашими союзниками в борьбе с Гитлером. Ваша задача, товарищ Зарубин, не только знать о намерениях американцев, не только отслеживать события, но и воздействовать на них. Воздействовать через агентуру влияния, через другие возможности…

…Когда Зарубин уже встал, чтобы уходить, — беседа была закончена, Сталин сказал:

— Исходите из того, товарищ Зарубин, что наша страна непобедима. — Он немного помолчал и добавил: — Я слышал, что ваша жена хорошо помогает вам. Берегите ее.

Сталин знал, что говорил. Конечно, он готовился к беседе. Но и без того Елизавета Горская была известна ему. Когда-то давно, в конце 1920-х годов, она была женой знаменитого эсера-террориста Блюмкина, убийцы германского посла в Советской России, Мирбаха, в 1918 году. Позднее Блюмкин стал сотрудником ВЧК, а в 1929 году его командировали в Турцию, чтобы следить за Троцким. Вместо этого он связался с Троцким и привез от него в Москву письмо Радеку, которое тот поспешил передать в ОГПУ. Горская, уже расставшаяся к этому времени с Блюмкиным, жила в Москве, работала в ОГПУ и, в известной степени, способствовала задержанию Блюмкина, не откликнувшись на его просьбу об укрытии.

В цепкой памяти Сталина сохранилось «Решение Политбюро от 30 октября 1929 года, п.30. О Блюмкине:

а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать антисоветскую работу Блюмкина.

б) Блюмкина расстрелять.

в) Поручить ОГПУ установить точно характер поведения Горской.

Выписка послана т. Ягоде».

Тов. Ягода провел расследование, которое пришло к выводу, что Горская в деле Блюмкина вела себя вполне достойно, о чем и было доложено Сталину. Этим и объясняются теплые слова, сказанные Сталиным Василию Зарубину при расставании…

Уходя от Сталина, Зарубин на мгновение увидел в нем — его герое, полубоге — простого, усталого, одинокого старика.

Несколько дней спустя Зарубины выехали в США через Дальний Восток. Уезжали они в дни октябрьской паники, когда казалось, что вся Москва ударилась в бегство, и хотя знали, что едут на важное ответственное задание, чувствовали себя чуть ли не дезертирами.

Весьма колоритной фигурой с необычной судьбой стал известный контрразведчик и разведчик Евгений Петрович Питовранов.

В 1938 году, в 23-летнем возрасте, он с четвертого курса Московского института инженеров транспорта и после личной беседы с Ежовым и Берией почти сразу назначен на пост начальника отдела Горьковского управления внутренних дел. Уже через два года он стал начальником Горьковского, затем Кировского, а в 1943— 1945 годах Куйбышевского управления, очень важного в то время, так как именно в Куйбышеве находился весь дипломатический корпус. Именно тогда он оказался «на слуху» у Сталина.

Дело в том, что в 1943 году в США сбежал сотрудник военной приемки полковник Кравченко. Сталин обрушил весь свой гнев на руководство НКВД, и то приняло «мудрое» решение: организовать переход на нашу сторону и обращение с просьбой о «политическом» убежище какого-либо высокопоставленного иностранца из числа англичан или американцев. Дело было поручено Питовранову. Он подобрал и сумел склонить к этому шагу главного редактора газеты «Британский Союзник» Уильямса Спарка (фамилия изменена по этическим соображениям). Правда, потом Спарк уехал за границу, но необходимая шумиха о его переходе на нашу сторону сыграла свою роль.

О роли Питовранова было доложено Сталину, и он запомнил его фамилию.

В 1944 году, когда иностранные дипломаты стали возвращаться из Куйбышева в Москву, оказалось, что их офисы и квартиры напичканы «жучками», в том числе и квартира посла США Гарримана. Назревал серьезный скандал. Сталин собрал руководителей органов госбезопасности для поисков выхода из создавшегося положения.

— С теми сапожниками, кто еще не научился как следует работать, мы разберемся позже, — нервно закончил краткое вступление Сталин, — а сейчас следует решить, какую принципиальную позицию нам следует занять. Считал бы правильным особо не расшаркиваться перед американцами — это выглядело бы, по меньшей мере, глупо, а спокойно и, главное, убедительно изложить нашу версию… Прошу всех подумать, жду предложений.

Наступила тяжелая, давящая тишина, беспощадно быстро летело время. И вдруг робкое, но, очевидно, спасительное для всех:

— Разрешите, товарищ Сталин?

Поднялся самый молодой генерал, сидевший в глубине, за спинами более высокого руководства. Сталин удивленно поднял брови.

— Да, говорите, мы вас слушаем. Представьтесь, пожалуйста.

— Генерал-майор Питовранов.

Резко обернувшись, Сталин бросил пристальный взгляд и едва заметно кивнул головой:

— Докладывайте…

— Товарищ Сталин, Москву, понятно, мы никогда бы противнику не отдали. Но война есть война и, вообще говоря, могло бы произойти всякое…Так вот, мы, вроде бы, тоже не исключали возможной сдачи Москвы по чисто тактическим соображениям. И на период ее временной оккупации подготовили для противника некоторые сюрпризы. В частности, много домов заминировали, а в некоторых, где по нашим предположениям могли бы разместиться высокопоставленные немецкие чины, установили подслушивающие устройства. Понятно, для того, чтобы наши подпольщики могли получать важную информацию. Так, по-моему, могла бы выглядеть основная идея нашей позиции. — Питовранов повернулся к коллегам, ожидая поддержки, но те не отрывали глаз от вождя.

Осмысливая, очевидно, неожиданное предложение, тот долго молчал.

— Ну что ж, предложение дельное, интересное, но не до конца продуманное. Почему же мы все-таки, не оставив немцам Москву, сами потом не сняли эти устройства… жучки?

Теперь все головы, как по команде, повернулись к докладчику. Он не заставил себя долго ждать:

— Сами не сняли по простой причине — выполнявшие эту работу специалисты давно ушли в действующую армию, на передовую… Кроме них в эти дела никто не посвящался — таковы общие и известные, видимо, американцам требования конспирации. За прошедшие три года некоторые погибли, другие воюют. Вот закончим войну и будем устранять все ее следы… А сейчас какие могут быть к нам претензии? Ведь эти устройства мы никогда так и не использовали. — Он лукаво улыбнулся…— Доказать обратное вряд ли возможно.

Едва заметная улыбка скользнула и по лицу Сталина:

— Вы закончили? Хорошо, какие есть еще идеи?

— Других не оказалось.

— Тогда все свободны…

На следующий день министр иностранных дел Вячеслав Молотов принял посла Гарримана и вручил ему ответ советской стороны. Инцидент был исчерпан.

Вторая встреча Питовранова со Сталиным произошла уже после Победы, в 1945 году, когда молодого генерала нарком Меркулов предложил выдвинуть на пост наркома госбезопасности Узбекистана и привез на прием к Сталину.

— Вы, очевидно, уже поговорили с товарищем Питоврановым по существу вопроса, — Сталин повернулся к Меркулову, тот выразительно кивнул головой, — а он сам что скажет?

— Считаю предстоящую работу важной и ответственной, фронт достаточно широкий и очень специфический. Попытаюсь побыстрее вникнуть в тонкости исламистской догматики, особенно ее практических аспектов. Надеюсь на поддержку местных чекистов.

— Вы очень правильно сказали. Наши военные, когда заканчивают свои операции, то закрывают и фронт… А ваш фронт закрыть невозможно… Ну что ж, мы с товарищем Меркуловым желаем вам успехов.

Сталин снял телефонную трубку, показывая, что аудиенция окончена.

В 1951 году Питовранов, уже будучи заместителем министра госбезопасности, был арестован по совершенно нелепым обвинениям, косвенно связанным и с ленинградским делом, и с «делом врачей», фактически с недоброжелательством Маленкова, а формально с «практической бездеятельностью по выявлению сотрудников нелегальной разведки Великобритании».

Находясь в Лубянской тюрьме, Питовранов подготовил краткую, но содержательную записку с критическими мыслями по ряду актуальных проблем контрразведывательной деятельности МГБ и предложил конкретную программу по ее реализации. Записка Питовранова была доложена лично Сталину. Вскоре после этого Сталин предложил министру Игнатьеву в кратчайший срок разработать схему формирования в рамках МГБ мощной разведывательной и контрразведывательной службы Главного разведывательного управления, в котором возглавить разведку должен был Питовранов.

Я присутствовал на собрании, на котором Питовранов рассказывал об обстоятельствах своего освобождения.

— Однажды меня вызвали, как я думал, на очередной допрос, но провели в кабинет начальника внутренней тюрьмы. Там я увидел разложенные на диване предметы моего генеральского обмундирования. Начальник тюрьмы критически оглядел меня, тут же вызвал парикмахера, и после того, как я был приведен в надлежащий вид, мне объявили о моем освобождении и предложили одеть форму.

Из дальнейшего рассказа Питовранова вытекало, что сразу же после освобождения из тюрьмы его принял Сталин. Правда, биограф Питовранова, А.В. Киселев, рассказывает, что эта встреча произошла несколько позже. Впрочем, это не имеет принципиального значения.

Так или иначе, в январе 1953 года Питовранов был назначен начальником Первого Главного Управления.

Сталин принял Питовранова в своем рабочем кабинете необычайно тепло, предложил «садиться, как вам удобно», заказал чай. Питовранов доложил о своих первых шагах на новом посту, о своих планах. Сталин внимательно выслушал его, а затем спросил:

— Скажите, сколько у вас надежных информаторов?

— Тысячи три, товарищ Сталин, …или около того, — не очень уверенно ответил Питовранов.

— Не спешите, подумайте хорошенько, — поправил его Сталин… — Если бы вы назвали цифру несколько меньше, скажем, человек триста — четыреста, то она, видимо, отражала бы точное реальное положение… Видно, что такие помощники у вас есть. Их надо высоко ценить, беречь, уважать и… проверять.

Говорю вам это, исходя из собственного опыта. У нас, большевиков, никогда не было большого числа агентов ни в департаменте полиции, ни в рядах наших политических оппонентов. Но из тех немногих, с которыми мы работали, каждый был на своем месте, и мы никогда не испытывали недостатка в нужных нам сведениях. Большое число агентов и малоэффективно, и… расточительно. Но мы работали с нашей русской агентурой и, как правило, в самой России. У вас дело сложнее. Что, мне кажется, для вас должно стать главным… — в голосе вождя зазвучали твердые, безапелляционные нотки, — вы никогда не должны делать из помощников врагов их собственной страны, напротив, — у них следует постоянно развивать чувство патриотизма и разъяснять, что только в совместной борьбе мы принесем максимальную пользу народам наших обеих, подчеркиваю — обеих стран. И еще: чем больше внимания вы окажете этим людям, тем больше пользы вы от них получите.

Беседа закончилась несколько странно:

— А как, скажите, к вам относятся «смежники» из министерства иностранных дел и Внешторга, да и другие наши хозяйственники? Хорошо, говорите? Это правильно…