Сайм всегда отличался легкомыслием. Изо рта у него вечно торчала сигара "Победа" самого низшего сорта. "Это сегодня единственное, что еще связывает меня со Старшим Братом", - говорил он, намекая на то, что покойного диктатора на портретах часто изображали с сигарой "Победа" во рту (хотя вкус, а значит, и сорт табака у того наверняка были получше).
      Любимым и постоянным развлечением Сайма было нас пугать. В один прекрасный день, предсказывал он, в "Таймс" появится официальное заявление, что вся эта либеральная эпоха была всего лишь розыгрышем, что Старший Брат не умер, а просто хотел таким способом проверить, много ли у него в Океании подлинных приверженцев и кто окажется предателем. Сценарий такого "дня гнева" Сайм разрабатывал во всех подробностях, включая описание того, как члены внешней партии будут соперничать в оплевывании самих себя. Мы чуть не помирали со смеху, за исключением Парсонса, который не находил в пророчествах Сайма ничего остроумного и упрашивал его прекратить эти скверные шутки.
      - Да тебе нечего бояться, - безжалостно отвечал ему лингвист. - Когда нас примутся пытать, мы дадим показания, что ты всегда уходил в половине одиннадцатого, а все самое важное начиналось позже. Так что тебе ничего не грозит; в худшем случае отрежут левую руку и правую ногу.
      Не щадил Сайм и Уинстона.
      - Слушай, конспиратор, - говорил он ему, изображая офицера полиции мыслей. - Отрицать бесполезно. У всех женщин, с которыми ты имел дело, подмышкой были установлены микрофоны, а ты не перестаешь говорить о политике, даже когда совокупляешься, так что мы слышали все, как по центральному радио. Жаль, что телевидение у нас еще несовершенно, а то мы могли бы и увидеть кое-что интересное {Сайм ошибался. Секретные фотографии сцен из интимной жизни редакторов "ЛПТ" позже, в 90-х годах, были вмонтированы в секс-фильмы, поскольку актерам все еще было запрещено сниматься обнаженными - Примеч. историка.}. Так вот, мы знаем, что ты, в сущности, неплохой человек, если бы не постоянное желание вернуться в материнскую утробу. Его ты и пытаешься замаскировать своими дикими высказываниями.
      Это саркастическое замечание Сайма было не лишено смысла. Смит действительно отличался сентиментальностью. Например, он всегда преклонялся перед пролами, хотя не был знаком ни с одним из них. Конечно, это и помогало ему сохранять энтузиазм. Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь погладил его по головке за работу в "ЛПТ". Кроме того, он требовал нежности в обращении настаивал, например, чтобы участники движения, независимо от пола, целовались при встрече и прощании.
      - Нет ничего стыдного в том, что мы не бесчувственные люди, - говорил он.
      Многие любили его, восхищались его энтузиазмом и рвением в вербовке новых и новых сторонников нашего дела. Но многие ему завидовали, а кое-кто осуждал его агрессивную мягкость. Когда он слышал, что кому-то не нравится, он мрачнел. Во всем он старался видеть только хорошее - даже в полиции мыслей. Один из самых больших радикалов в политике, духовный отец самых острых нападок на противников, он вдруг становился нерешительным и даже податливым, когда приходилось защищать свои взгляды. Однажды он признался мне, что по-человечески ему всего труднее дается постоянная агрессивность, которую навязывает политика.
      - Как хорошо было бы, - сказал он, - если бы можно было бороться только в письменном виде!
      Это прозвучало как глубокий печальный вздох, как мягкий, бессильный протест против политики, которая становится второй, худшей натурой всякого, кто занимается ею долго и всерьез.
      25. Официальное заявление по поводу премьеры пьесы
      -------------------------------------------------
      "Гамлет, принц датский"
      ----------------------
      В недалеком будущем театр "Победа" покажет пьесу староанглийского писателя Уильяма Шекспира. "Гамлет" был в свое время знаменитой драмой. В нем разоблачались злоупотребления властью, типичные для средневекового датского общества. Этим объясняется популярность пьесы среди английских рабочих той эпохи. Герой пьесы - буржуазный интеллигент, являвшийся в то время, в сравнении с его феодальным окружением, прогрессивным мыслителем. Шекспир, естественно, не видел выхода из кризиса своей эпохи, так как жил за несколько столетий до появления ангсоца.
      Партия всегда относилась с уважением к Шекспиру и его творчеству {Это не совсем соответствует действительности. Партия критиковала "Гамлета" еще в 1960 году. Резерфорд, впоследствии казненный, в своей статье "Шекспир и мы" признавал выдающееся значение творчества английского драматурга, но заявлял при этом: "Гамлет" принадлежит к числу слабейших произведений Шекспира. Его крайний индивидуализм, бездумное осуждение любой тирании и абстрактный гуманизм отрицательно сказывается на всей структуре пьесы. Текст ее монотонен, характеры одноплановы и нежизненны. Некоторые части пьесы просто примитивны - например, появление духа отца. Декадентская психология более поздних столетий как будто зарождается здесь в отношениях между Гамлетом и его матерью. Эпизод же с умственным расстройством Офелии просто безвкусен". Прекрасно знакомый с английским театральным и литературным миром своего времени, Резерфорд, правда, добавляет: "Это вовсе не означает, что после своей победы революция намерена изгнать Шекспира с подмостков. Нет, ставить "Гамлета" можно и даже нужно. Мы, может быть, только выбросим из пьесы наиболее неудачные места. Новое поколение должно учиться на достижениях и неудачах буржуазной культуры" (Резерфорд. Революционный реализм. Лондон, 1960).
      Через два года после победы революции "Гамлет" по указанию Резерфорда был исключен из репертуара английского театра, и это решение не было отменено даже после казни Резерфорда - Примеч. историка}. Однако очень долгое время интриги Старшей Сестры препятствовали исполнению этого интересного и не лишенного известной ценности произведения. Мы надеемся, что сегодняшний зритель отнесется к нему с энтузиазмом и одновременно с должной критичностью.
      26. Джулия - о премьере "Гамлета"
      --------------------------------
      Роль Клавдия мы поручили актеру, который раньше играл Старшего Брата в прославлявших его фильмах и пьесах о революции. Хотя грим был очень удачным, зрители сразу его узнали и встретили громом аплодисментов. Такой прием заранее предопределил настроение, царившее в зале на протяжении всей пьесы. Позже противники Движения за реформу обвиняли нас в том, что Полоний нарочно был сделан похожим на сотрудника полиции мыслей и что Гильденстерн и Розенкранц подражали жестам ответственных работников внутренней партии. Кое-кто даже узнал в тени отца Гамлета Эммануэля Голдстейна. Мы же, со своей стороны, приложили все усилия, чтобы представить пьесу как историческую драму, и для этого восстановили спектакль, шедший в 30-е годы.
      Однако нужно сказать, что пьесу просто нельзя было играть перед этой публикой, не вызывая ассоциаций с текущими событиями. Как мудро заметил Сайм, бывают такие исторические периоды, когда ни сказка о Золушке, да что я говорю, ни даже лондонский телефонный справочник за 1958 год не могут быть поставлены на сцене иначе как в современной интерпретации.
      Старый лондонский Национальный театр был набит битком. В ложах теснились сотрудники полиции мыслей - многим из них пришлось стоять, потому что всем мест не хватило. Партер заполнили служащие министерства и их семьи, а верхние ярусы были забиты студентами Университета аэронавтики единственного высшего учебного заведения Океании. Аплодисменты неизменно начинались на галерке; публика в партере подхватывала их - вначале осторожно, но чем дальше, тем с большим воодушевлением. В ложах стояли или сидели, держа руки за спиной, - вероятно, полиции мыслей было запрещено аплодировать и вообще как бы то ни было обнаруживать свои чувства.
      Первая буря аплодисментов разразилась во время большого монолога Гамлета, когда он жалуется на "гнет сильного" и "заносчивость властей". Кто-то из студентов крикнул: "Ай да Уильям! Молодец старик!" Это так развеселило публику, что даже актер, игравший Гамлета, засмеялся, сложил пальцы правой руки в виде буквы "V" и показал зрителям. Это было неописуемое ощущение!
      Кто-то из сотрудников полиции мыслей завопил: "Это мыслепреступление!" Ответом было улюлюканье с галерки. А во время сцены, когда нанятые Гамлетом бродячие актеры разыгрывают перед Клавдием убийство отца Гамлета, произошла настоящая демонстрация. Король, борясь с уколами собственной совести, в ярости кричит: "Дайте сюда огня!" Несколько полицейских подхватили: "Дайте свет!" И тут разразилась буря. Студенты начали скандировать: "Клавдий, думаешь ты зря, что нет убийц страшней тебя". Потом послышалось: "Аронсон, Джонс, Резерфорд - ими каждый в сердце горд". Лишь с большим трудом удалось продолжить спектакль.
      В последней сцене, где Фортинбрас отдает приказ похоронить Гамлета "как воина", публика вскочила и потребовала торжественных похорон трех революционеров. На этот раз партер выступил заодно с галеркой. Сотрудники полиции мыслей смотрели на это грандиозное проявление протеста бледные, дрожа от ненависти или страха. В зале как будто встретились два театра: слабая копия прежнего Королевского Шекспировского (хотя постановка была довольно примитивной) и театр повседневной жизни, неподвластный никакому режиссеру и питаемый спонтанным вдохновением своих актеров.
      27. Смит - о том же
      ------------------
      На площади Победы, перед театром, выстроилось не меньше двух тысяч сотрудников полиции мыслей в черных мундирах и касках. На краю площади истерический голос кричал из динамика, стоявшего на крыше грузовика: "Их всех арестуют!" Поэтому большая часть публики устремилась назад, в опустевший было театр. Происходившее снаружи как будто удивило даже сотрудников полиции мыслей, выходивших из лож. Только предводитель студентов, бородатый юноша в очках, услышав, что театр оцеплен, сохранил присутствие духа.
      - Товарищи! - крикнул он. - Неужели мы дадим забрать себя поодиночке? Нет! Им придется дорого за это заплатить! Прорвемся на площадь! Вперед! Будем защищаться! Бей гадов!
      Студенты набросились на полицейских. В несколько секунд оцепление было прорвано, и часть разбегавшейся публики смогла спастись. На некоторое время полиция мыслей оказалась бессильной. Впервые в истории Океании она встретила серьезное сопротивление. Это было совсем иное дело, чем орудовать в своих застенках, имея под рукой изощренные орудия пыток. Напрасно метался во все стороны луч прожектора, установленного на крыше большого дома напротив. Две противостоящие толпы безнадежно перемешались. Нельзя было даже открыть огонь: в свалке полицейские действовали только резиновыми дубинками и ножами.
      В первый момент я решил сражаться плечом к плечу со студентами с твердым намерением убить хоть одного полицейского. Меня охватил страшный гнев, желание отомстить за все - за прошлогодние пытки, за десятилетия страха. Когда луч прожектора на мгновение осветил деревья, окаймлявшие площадь, я тут же подумал, сколько полицейских можно повесить на одном дереве. Но, разглядев их тоненькие стволы, я с грустью отказался от этой мысли. Во всей Океании не осталось столько деревьев, чтобы хватило на всех.
      И тут я ощутил прилив стыда за то, что мне, культурному человеку, могут приходить в голову такие садистские планы. Я вспомнил о Джулии. Охваченный чувством бесконечной нежности, я понял, что она для меня - все. Я представил себе, как она, с ее хрупкой фигуркой, пробивается сквозь толпу полицейских, как зубами и ногтями отбивается от попыток ее схватить, как, наконец, ее за волосы волокут через улицу. Я бросился назад, в театр, взбежал на сцену и побежал за кулисы. Там Джулии уже не было: весь персонал театра был арестован.
      Подошли пятеро сотрудников полиции мыслей, надели на меня наручники и заперли меня в шкафу. Полчаса спустя дверца шкафа открылась - передо мной стоял О'Брайен.
      - Ну, вы и придумали штуку, - прошипел он с ненавистью.
      - Где Джулия? - крикнул я.
      - Заткнись! - рявкнул он в ответ, но в голосе его я не услышал прежней уверенности. - Послушайте, - сказал он чуть спокойнее, - я предлагаю вам пойти домой и лечь спать. Обещаю, что с вашей подругой ничего не случится. Пока не случится, - добавил он угрожающе. - Это был последний раз!
      Он приказал полицейским освободить меня. Я запротестовал и потребовал, чтобы меня тоже арестовали. Они силой сняли с меня наручники и отвели к дому "Победа". Полицейские всю дорогу мрачно молчали, как если бы тот факт, что они не могут расправиться со мной на месте, преисполнял их чувством неминуемой опасности.
      28. О'Брайен - о сакулисной стороне "Гамлетовского путча"
      --------------------------------------------------------
      За неделю до состоявшейся в театре "Победа" (бывшем Национальном) премьеры "Гамлета" партийное руководство резко снизило ежедневную норму выдачи кофе и шоколада сотрудникам полиции мыслей.
      Это было необходимо, как нам сказали, для уменьшения социального неравенства. В действительности готовилась тщательно продуманная провокация: им было прекрасно известно, что наша замечательная полиция мыслей ни в коем случае не стерпит, чтобы установление социальной справедливости начиналось с нее.
      Некоторые высокопоставленные офицеры полиции мыслей решили, что, прежде чем умереть от голода (хотя такая опасность им непосредственно еще не грозила), они рассчитаются со своими врагами. Их план выглядел так: арестовать актеров и публику на премьере "Гамлета", потом окружить руководство внутренней партии и схватить его умеренную часть. Эти действия были согласованы с алюминистами внутри партии.
      Но хотя все было подготовлено, путч провалился. В последний момент алюминисты испугались последствий. В это время в Лондоне находилась тайная делегация Евразии, которая вела предварительные переговоры о мире - на них партия должна была предстать единой. Да и вообще алюминисты были одержимы идеей единства. Поэтому они раскрыли план переворота клочкистам.
      Определенную роль в неудаче путча сыграло и неожиданное сопротивление студентов. С военной точки зрения оно не представляло никакой опасности, но лишило полицию мыслей пяти очень важных минут. А внутренняя партия воспользовалась этими пятью минутами, чтобы мобилизовать против мятежных полицейских армию. Возвращаясь в свои казармы, полицейские были встречены огнем океанийской морской пехоты.
      Попытка путча в конце мая, известная в истории как "Гамлетовский путч", или "Операция Эльсинор", была бессмысленным актом отчаяния и окончилась плохо. Среди жертв - казненных сотрудников полиции мыслей - оказались мои хорошие друзья, которые могли бы принести нам пользу в борьбе с анархией.
      Я вполне сознательно не принял участия в этом безрассудном предприятии . Точнее, я ограничился тем, что поставил в известность о готовившемся вмешательстве полицию мыслей.
      После премьеры "Гамлета" меня по телефону вызвали к театру "Победа". От того, что я там увидел, я пришел в ужас. Из пятидесяти трупов, валявшихся на площади, тридцать принадлежали офицерам полиции мыслей! Но в тот момент я не позволил себе руководствоваться чувством мести и последовал трезвому голосу разума. Я отдал приказ не трогать арестованных, в том числе Джулию Миллер. Этим я спас жизнь женщине, которой предстояло стать министром культуры Океании. Не могу сказать, что с ее стороны чувствовалась признательность... Благодаря моему вмешательству не был растерзан моими разъяренными товарищами и Уинстон Смит.
      На следующий день состоялось заседание партийного руководства, длившееся восемь часов. Ввиду предстоящих мирных переговоров, которые находились в стадии подготовки, все тщательно соблюдали видимость единства. Поэтому был выработан компромисс. Из полицейских, участвовавших в попытке переворота, были приговорены к смертной казни только те, кто уже и так погиб накануне вечером, остальных же выпустили на свободу. Отпустили также исполнителей и зрителей "Гамлета". Полиция мыслей, вопреки требованиям клочкистов, не была распущена, но была поставлена в прямое подчинение партии. На следующий день в "Таймс" было напечатано сообщение об ошибках Старшего Брата - наряду, естественно, с его заслугами.
      Достигнутое таким способом единство было лоскутным и ненадежным. Противоборствующие группы в структуре государственной власти удерживал вместе лишь страх, хотя оснований для паники в то время еще не было: с мятежниками из внешней партии и студентами можно было справиться одной волной арестов. Я предложил эту меру руководству {Это предложение О'Брайена выглядит несколько странно, так как он в это время намеревался - в случае успеха путча - сколотить правительство из умеренных во внутренней партии и руководства мятежников во внешней партии с армией в качестве главной опоры. Но он отказался от этой комбинации, опасаясь, что руководство Евразии не сочтет ораторов из "Понедельничного клуба" и редакторов "ЛПТ" способными сформировать правительство. - Примеч. историка.}, но не встретил поддержки, хотя это был последний шанс стабилизировать ситуацию, пока не осознала свое существование и мощь та великая сила, которой партия преступно пренебрегала десятилетиями, - пролетариат Океании.
      29. Официальное разъяснение по поводу предварительных мирных
      -----------------------------------------------------------
      переговоров между Океанией и Евразией
      ------------------------------------
      Агентство новостей Океании АНО уполномочено компетентными органами сделать следующее заявление. Некоторые средства информации Остазии высказывают мнение, будто делегация филателистов Евразии, недавно посетившая Лондон и принятая партийным руководством, доставила секретное послание, касающееся предполагаемых мирных переговоров между обеими странами.
      Это мнение лишено каких бы то ни было оснований. В то же время правительство Океании придает большое значение связям между филателистами обеих стран, - связям, которые, независимо от взаимоотношений между обоими правительствами, в настоящий момент не вполне определенных, могут означать начало весьма плодотворного сотрудничества {Мы не располагаем никакими данными о том, что между этими двумя странами имел место обмен хоть одной-единственной маркой. - Примеч. историка.}.
      ЛЕТО
      30. Официальное сообщение об отношении к политике Старшего Брата
      ---------------------------------------------------------------
      {См. "Океания в цифрах" (Лондон, 1988). Впервые опубликовано в "Таймс" 3 июня 1985 года. - Примеч. историка.}
      Годы Ошибки, % Заслуги, % Прочее, %
      1965 0 100 0
      1970 15 * 80 5
      1975 37 ** 40 23 ***
      1980 45 **** нет сведений нет сведений
      1984 49,999 ***** нет сведений нет сведений
      * Здесь статистики, возможно, имели в виду чересчур поспешную национализацию после победы революции. - Примеч. историка.
      ** Высокий индекс ошибок, без сомнения, объясняется казнью трех старых революционеров - Джонса, Аронсона и Резерфорда. - Примеч. историка.
      *** За пятилетку 1970 - 1975 годов Старший Брат сократил производство риса в стране, вызвав тем самым продовольственный кризис. Впоследствии, однако, выяснилось, что возделывание риса на английских почвах в любом случае нецелесообразно, так что трудно решить, следует ли считать эту меру Старшего Брата ошибкой или заслугой. - Примеч. историка.
      **** Рост индекса ошибок втрое по сравнению с 1970 годом имел несколько причин. Среди них - арест и публичная казнь тогдашних профсоюзных лидеров (2,5%), чересчур строгая интерпретация основных принципов материалистической философии (3,8%) и землетрясение 1978 года (1,6%). - Примеч. историка.
      ***** В официальном статистическом источнике, из которого перепечатываются эти сведения, здесь добавлено примечание; "С марта по октябрь". Эта манипуляция, возможно представляет собой попытку скрыть ответственность Старшего Брата за разгром Военно-воздушных сил Океании. Согласно более поздним евразийским оценкам, один этот фактор мог бы увеличить индекс ошибок 1984 года до 63,5% - но этого партия, исходя из внутреннего баланса политических сил, допустить не могла. - Примеч. историка.
      31. О'Брайен - о последствиях критики Старшего Брата
      ---------------------------------------------------
      Как невероятно трудно построить хорошо функционирующую диктатуру! Нередко на это уходят десятилетия умственных и физических усилий. Но эта же диктатура может развалиться за какие-нибудь месяцы или даже недели, если ее вожди проявят неуверенность, углубятся в неуместное морализирование или вступят в борьбу друг с другом вместо того, чтобы сомкнуть ряды против общей опасности.
      Когда партия разгромила алюминистское крыло полиции мыслей, это было равносильно тому, чтобы отрезать себе правую руку, пытаясь избавиться от гнойной язвы. Какой бы полуразложившейся рука ни была, она все еще оставалась необходимой для жизнедеятельности всего организма. Печально было видеть, как этот могучий организм - правящая партия Океании - наносит удары сам себе, страдает от них и в конце концов впадает в предсмертную агонию.
      На том партийном совещании в начале июня недалекие товарищи алюминисты отчаянно бились за каждую единицу в этой статистике. Они требовали увеличения процента заслуг и снижения индекса ошибок. Как будто это могло что-то изменить! Авторитет, которым пользовался Старший Брат, был абсолютным, и, стоило ему теперь потерять хоть полпроцента, это означало падение власти.
      Вера членов внутренней партии и даже полиции мыслей в непогрешимость системы была разрушена. Последовали безобразные сцены на партсобраниях. Товарищи обвиняли друг друга в прошлых преступлениях - действительно совершенных в порядке выполнения служебного долга, другие обвиняли сами себя, кое-кто покончил жизнь самоубийством.
      Отвратительнее всех, однако, были те, кто на этих бурных собраниях утверждал, будто еще до 1985 года им было все ясно, - больше того, будто они своевременно обращали внимание партии на ее ошибки. Как человек, занимавший высокий пост в полиции мыслей, могу с уверенностью сказать, что таких людей не было. Если у кого-то появлялся хоть намек на сомнения, мы получали об этом информацию и немедленно принимали меры, необходимые для того, чтобы этот человек уже никогда не смог обратить ни на что ничье внимание. Теперь на собраниях все толпились у председательских столов и угрожали друг другу публикацией "цифры" {Имеется в виду число людей, убитых в Океании за 1960 1984 годы. На этот счет существуют только приблизительные оценки. По мнению евразийских авторов, за этот период в Океании было казнено в общей сложности 8 650 234 человека ("Кровавая диктатура Старшего Брата". Иркутск, 1993. На англ. яз.). Однако эта оценка относится только к тем, кто был осужден за шпионаж в пользу Евразии; тех же, кого осудили как остазийских шпионов, эти авторы в число невинных жертв не включают. Остазийская статистика приводит за тот же период цифру 5 496 085 человек, но в нее не входят осужденные за шпионаж в пользу Евразии, а также женщины, поскольку в Океании они не рассматриваются как субъект права ("О-тя-нъен 1984". Пекин, 1997. На кит. яз.). Сосланные политические деятели Океании говорят о 300 миллионах невинных жертв, включая сюда погибших на войне, в автомобильных катастрофах и от стихийных бедствий ("Ужасные годы". Браззавиль, 2005. На нем. яз.). Примеч. историка.}. К счастью, все этого так боялись, что "цифра" и по сей день остается абсолютной тайной и будет ею всегда.
      32. Джулия - о смерти Парсонса
      -----------------------------
      Бедный Парсонс! Еще в конце марта он жаловался, что чувствует себя отравленным свободой. "Мы получили слишком много свободы, - говорил он время от времени. - Никто не давал нам права иметь столько свободы".
      Он часто вспоминал сцену из староанглийского романа {Чарлз Диккенс. Оливер Твист. Изд-во "Пингвин Букс", Гонконг, 2003. - Примеч. историка.}, который недавно прочел. Героем романа был маленький мальчик, живший в приюте для подкидышей. Детей там держали впроголодь и жестоко наказывали. Однажды в приют приехала на обследование высокая комиссия. Учителя раздавали детям хлеб и масло с больших подносов, и каждый брал по кусочку. Но юный герой книги был так голоден, что в присутствии комиссии взял вторую порцию. Когда комиссия уехала, мальчик был строго наказан за свой безрассудный поступок.
      - Боюсь, что нас тоже накажут за чрезмерную свободу, - часто говорил Парсонс.
      После публикации в "ЛПТ" какой-нибудь смелой статьи он почти мечтательно вздыхал:
      - Как было бы хорошо, если бы пришла полиция мыслей и всех нас тут же расстреляла! Рано или поздно всему приходит конец, - печально добавлял он.
      Как-то Смит в раздражении спросил его, почему бы ему не перестать выступать в клубе и редактировать "ЛПТ". Парсонс только грустно махнул рукой:
      - Поздно. С этого поезда уже не спрыгнуть.
      Сайм высмеивал его, называя камбалой, которая может жить только в глубине моря при высоком давлении, а если ее выбросить на берег, она тут же лопается.
      - Ты прав, Сайм, - отвечал он, не обижаясь. - Вот увидите, я обязательно лопну.
      Как ни странно, в опасных ситуациях Парсонс вел себя с исключительным спокойствием. Например, когда его вместе с другими арестовали на премьере "Гамлета", он с облегчением протянул руки полицейскому с наручниками:
      - Пожалуйста, товарищи, я в вашем распоряжении. Я давно это предсказывал. Прошу вас, выполняйте свой патриотический долг.
      Как он был разочарован, когда на следующее утро его выпустили! На редакционном заседании во вторник вечером он не произнес ни слова, а только сидел с подавленным видом. Сайм сказал, что ему лучше бы пойти домой, принять снотворное и отдохнуть.
      Парсонс последовал совету Сайма слишком буквально. В тот же вечер он принял целый пакет снотворных таблеток, и на следующее утро тиранка-жена нашла его мертвым в постели. Под подушкой у него нашли адресованное нам прощальное письмо.
      33. Прощальное письмо Парсонса редакции "ЛПТ"
      --------------------------------------------
      Я покидаю вас, потому что слишком боюсь жизни и смерть меня больше не страшит. Как говорится, "добровольно выхожу из партии" {В Океании не существовало официальной статистики самоубийств. Они включались в число "лиц, добровольно вышедших из партии", хотя устав партии запрещал добровольный выход из нее. - Примеч. историка.}. Оставляю вам свои заметки о Великой хартии вольностей, об американской Декларации независимости и о программе Российской социал-демократической партии. Может быть, все это вам еще пригодится.
      Я не трус - я просто напуган. Большую часть жизни я привык выполнять приказы. Я был хорошим членом партии, принимал участие в коллективных вылазках и спортивных состязаниях. Друзей у меня не было - это тоже доказывает, что я был хорошим членом партии.
      Год назад моя дочь донесла на меня, потому что я во сне вслух осудил Старшего Брата. Меня арестовали и пытали. Хоть бы они меня тогда убили!
      Только выйдя на свободу, я начал думать. И стоило только начать, как уже было поздно. Я не мог остановиться. Но сегодня думать - это значит действовать. А я не хочу действовать. Не хочу, не могу и не должен. Поэтому я покидаю вас, хотя среди вас мне было очень хорошо.
      Присмотрите за моей семьей. Любите мою жену и детей.
      Да здравствует свобода, от которой я умер!
      Оливер Твист, он же камбала
      34. Смит - о похоронах Парсонса
      ------------------------------
      Мы похоронили Парсонса рядом с павшими на площади Победы. Был душный летний день. Мы стояли у могилы в черных мундирах нашего министерства. Уайтерс принес белые цветы. Я произнес прощальную речь. В ней я подчеркнул героизм Парсонса, который был активным сторонником нашего дела, несмотря на свой мягкий характер. Может быть, я излишне резко высказался о полиции мыслей, потому что О'Брайен покачал головой. После погребения он подошел ко мне и укоризненно заметил:
      - Еще одна такая речь, Смит, и из-за вас дальнейшие похороны станут невозможными. А вам еще есть кого хоронить.
      С Хайгетского кладбища я проводил вдову Парсонса с детьми домой. Его дочь, которая год назад, будучи активным членом детской организации разведчиков, донесла на отца, теперь с ненавистью взглянула в сторону полицейского, поставленного у ворот кладбища. Мне было ее от души жаль. До сих пор ей и миллионам ее ровесников не разрешали быть детьми, а теперь, когда это стало возможно, она уже никогда не будет ребенком из-за угрызений совести после смерти отца.
      Я посидел с миссис Парсонс на кухне. Она не плакала, а только говорила тихим, полным отчаяния голосом:
      - Скажите мне, ну чего вы добиваетесь? С вами будет то же, что и с моим мужем. Я всегда говорила ему, чтобы не вмешивался в политику. И это теперь, когда мы наконец могли бы зажить получше. Сколько мы выстрадали!
      Я чувствовал, что отчасти несу ответственность за случившееся. Я прекрасно понимал и последнее решение товарища Парсонса, и тот страх, которым оно было вызвано. В самом деле, где гарантия, что наше движение будет жить, что оно переживет тот огромный пожар, который само раздувает? Разве это мы делаем историю? Или нас просто ведет за собой какая-то дьявольская сила? Кто знает? Ясно только одно - как там говорил Парсонс? "с этого поезда уже не спрыгнуть".
      - О боже мой, - вдруг сказала миссис Парсонс, - я должна была предложить вам что-нибудь поесть.
      Я сказал, что не голоден, но миссис Парсонс уже решила, чем меня накормить. У нее еще осталось со вчерашнего дня немного хлеба с джемом.
      - Второй завтрак для мужа. Он ему больше не понадобится.
      И, тихо плача, она подала мне два высохших кусочка хлеба и темно-красный кубик джема "Победа". У меня не хватило духа отказаться. Содрогаясь от отвращения, я жевал то, что оставил нам Парсонс.
      35. О'Брайен - о визите мирной делегации Евразии
      -----------------------------------------------
      В качестве руководителя лондонской полиции мыслей я должен был организовать прием мирной делегации Евразии. Я распорядился подать в аэропорт пять пуленепробиваемых автомобилей "Победа" - это была гордость автомобильной промышленности Океании. Эскорт мотоциклистов уже ждал на летном поле.