Когда я подъехал к дому, время близилось к полуночи. У ворот в бунгало я выключил фары, чтобы случайно не разбудить Гарри. Но, выруливая на стоянку, заметил, что у него горит свет, так что можно было не беспокоиться. Вероятно, он еще не спал — разве что читал на ночь и задремал.

Припарковав автомобиль, я поднялся на балкон и внимательно отсчитал пять ступенек, чтобы, оказавшись наверху в темноте, не сделать лишнего шага в пустоту. Затем пересек балкон, раздвинул дверь-ширму и включил свет в холле. Подойдя к комнате Гарри, тихо открыл дверь и заглянул внутрь.

Он лежал на кровати и не спал, но не шевельнулся, даже не повернул головы, только позвал:

— Тимбер, Тимбер, подойди сюда.

Говорил он медленно, шепотом, делая долгие паузы: я быстро направился к нему.

— Стоп. Погоди минутку, Тимбер. — Я еле расслышал то, что он произнес. Казалось, он прилагает неимоверные усилия, помогая словам слететь с губ.

— В чем дело, Гарри?

— Шш! — прошептал он. — Бога ради, не шуми. Сними ботинки, прежде чем подойдешь. Пожалуйста, сделай, как я прошу, Тимбер.

Интонация, с которой Гарри произносил слова, напомнила мне Джорджа Барлинга после того, как его ранило в живот, и он стоял, прислонясь к ящику с запасным самолетным двигателем, держась за живот обеими руками, и говорил всякие разности о немецком пилоте — тем же напряженным, хриплым полушепотом, каким говорил сейчас Гарри.

— Быстрее, Тимбер, но сначала сними ботинки.

Я не мог понять, при чем тут мои ботинки, но если предположить, что Гарри заболел, а все указывало именно на это, то лучше с ним не спорить. Я разулся, оставил обувь посреди комнаты, подошел к его постели.

— Не касайся постели! Бога ради, не касайся! — он все еще говорил, как тот парень, раненый в живот. Лежал он на спине, а тело на три четверти покрывала простыня. На нем была пижамная пара с синими, коричневыми и белыми полосками, и он ужасно вспотел. Ночь была жаркой, я тоже взмок, но не так сильно, как Гарри. Лицо его было мокрым, а подушка вокруг головы просто пропиталась влагой. Мне показалось, что у него сильный приступ малярии.

— Что случилось, Гарри?

— Крайт, — сказал он.

— Крайт1 ! Бог мой! Он тебя укусил? Давно?

— Замолчи, — шепнул он.

— Послушай, Гарри, — я наклонился и тронул его за плечо. — Надо действовать, и быстро. Куда он тебя укусил? — Гарри лежал неподвижно и напряженно, будто превозмогая боль.

— Я не укушен, — прошептал он. — Пока нет. Он у меня на животе. Лежит тут и спит.

Я отступил — это вышло непроизвольно — и уставился на его живот, вернее, на покрывавшую его простыню. Материя кое-где собралась складками, и предугадать, что под ней, было невозможно.

— Ты хочешь сказать, что у тебя на животе, прямо сейчас, лежит крайт?

— Клянусь.

— Как он туда попал?

— Об этом я мог не спрашивать, потому что было видно, что он не шутит. Но надо было как-то успокоить его.

— Я читал, — медленно произнес Гарри. Слова он выговаривал осторожно, чтобы не шевельнуть мышцами живота, — Лежал на спине и читал, а потом почувствовал что-то на груди, за книгой. Будто кто-то пощекотал меня. А потом краем глаза заметил, как небольшой крайт ползет по моей пижаме. Небольшой, дюймов десять. Понял, что нельзя двигаться, лежал и наблюдал за ним. Думал, он выползет наружу, на простыню. — Гарри замолк. Он не сводил глаз с того места, где простыня покрывала живот: видно было, что он боится, как бы шепот не потревожил притаившуюся там тварь.

— Здесь, на простыне, была складка, — проговорил он еще медленнее и так тихо, что мне пришлось наклониться. — Смотри, вот она. Он уполз под нее. Я сквозь пижаму чувствовал, как он шевелится на животе. Потом затих и теперь лежит тут, в тепле. Наверное, заснул. Я ждал тебя. — Он глянул на меня.

— Давно?

— Несколько часов, — прошептал он. — Будь я проклят, это тянулось целую вечность. Я скоро не выдержу этой неподвижности. Мне так и хочется кашлянуть.

В правдивости рассказанного Гарри вряд ли можно было сомневаться. В таком поведении крайта не было ничего удивительного. Эти змеи любят теплые местечки и зачастую располагаются близ людских жилищ. Укус их весьма опасен, за исключением тех случаев, когда удается сразу принять меры. Каждый год в Бенгалии, особенно в сельских районах, от укуса крайта умирает немало людей.

— Ладно, Гарри, — теперь и я говорил шепотом. — Не шевелись и не говори лишнего. Ты знаешь — он не укусит, пока не испугается. Сейчас мы все уладим.

В одних носках я тихонько вышел из комнаты. Взял на кухне маленький острый нож и положил в брючный карман — в крайнем случае, если что-то пойдет не так, им можно воспользоваться. Если Гарри кашлянет, шевельнется или чем-нибудь испугает крайта, и тот укусит, следовало надрезать укушенное место и попробовать высосать яд. Вернувшись в спальню, я увидел, что Гарри по-прежнему неподвижно лежит на кровати. Я подошел. Он не сводил с меня глаз: видно пытался догадаться, не придумал ли я чего-нибудь. Стоя рядом, я искал наилучший выход из положения.

— Гарри, — я почти касался губами его уха, чтобы шептать как можно тише. — Думаю, лучшее, что можно сделать — это постепенно, понемножку стянуть простыню. Тогда мы оценим ситуацию. Я смог бы это проделать, не потревожив змею.

— Не будь болваном, — произнес Гарри ровным голосом. Фраза прозвучала невыразительно, потому что каждое слово он выговаривал тихо и осторожно. Но глаза его и уголки губ говорили многое.

— Почему бы нет?

— Там темно. Его испугает свет.

— А что, если быстро стянуть простыню и сбросить его, прежде чем он успеет укусить?

— Почему бы тебе не сходить за доктором? — предложил Гарри. При этом взгляд его определенно показывал, что эта идея давно могла бы прийти мне в голову.

— За доктором? Ну конечно. Я вызову Гандербая.

На цыпочках выйдя в холл, я нашел в телефонном справочнике номер Гандербая, поднял трубку и попросил оператора поторопиться.

— Доктор Гандербай, это Тимбер Вудс.

— Хэлло, мистер Вудс. Вы еще не спите?

— Послушайте, вы не могли бы приехать? Прямо сейчас. И захватить сыворотку от укусов крайта.

— Кто укушен? — резко, как выстрел, прозвучало в трубке.

— Никто. Пока. Но Гарри Поуп лежит в постели, а змея у него на животе — спит там прямо под простыней.

Секунды три линия молчала, затем медленно и отчетливо Гандербай сказал:

— Пусть лежит неподвижно. Двигаться и разговаривать нельзя. Вы поняли?

— Конечно.

— Я буду немедленно! — он повесил трубку, и я снова отправился в спальню. Гарри впился в меня взглядом, лишь только я появился в комнате.

— Гандербай едет. Он сказал, чтобы ты лежал неподвижно.

— Он что, не соображает, что мне не остается ничего другого?!

— Послушай, он советует, чтобы ты не разговаривал. Чтобы мы оба не произносили ни слова.

Почему бы и тебе в таком случае не заткнуться? — краешек рта у него начал быстро и мелко подрагивать, это продолжалось несколько мгновений. Я вытащил платок и мягкими движениями осушил пот с его лица и шеи — чувствовалось, как чуть заметно дергается мускул, который обычно сокращается, когда Гарри смеется.

Выскользнув на кухню, я вытащил из холодильника немного льда, завернул в салфетку и мелко-мелко накрошил. Мне не нравилось, как ведет себя мускул на лице Гарри, и манера, с которой тот разговаривал. Я отнес мешочек со льдом в комнату и положил его Гарри на лоб.

— Так тебе будет легче.

Он закатил глаза и резко, сквозь зубы выдохнул:

— Убери это. Я хочу кашлянуть.

В окно скользнули лучи фар, перед бунгало остановился автомобиль Гандербая. Сжимая в ладонях мешочек со льдом, я вышел ему навстречу.

— Как дела? — на ходу спросил Гандербай. Он прошел мимо меня по балкону и дальше, в холл.

— Где он? В какой комнате?

Поставив свою сумку на стул в холле, он проследовал за мной в спальню. На нем были мягкие домашние тапочки, двигался он бесшумно и осторожно, как пугливый кот. Гарри наблюдал за ним краешком глаза. Подойдя к кровати, Гандербай улыбнулся пациенту и ободряюще кивнул головой, будто говоря, что дело несложное и лучше всего предоставить все ему, Гандербаю, а самому не беспокоиться. Потом он повернулся и снова вышел в холл, я — следом.

— Первым делом следует ввести ему немного сыворотки, — произнес он, открывая сумку. — Внутривенно. Но следует проделать это аккуратно. Нежелательно, чтобы он дернулся.

Мы пошли на кухню, и он прокипятил иглу. В одной руке у него был шприц, в другой бутылочка: он проткнул иглой резиновую пробку и набрал в шприц бледно-желтой жидкости. Затем подал шприц мне.

— Держите, пока я не попрошу его у вас.

Он взял сумку, и мы вернулись в комнату. Гарри смотрел на нас блестящими, широко раскрытыми глазами. Наклонившись над ним, Гандербай с величайшей осторожностью, будто это были кружева шестнадцатого века, закатал ему до локтя рукав пижамы. Я заметил, что при этом сам он старается держаться подальше от постели.

— Я сделаю вам укол, — прошептал он. — Сыворотка. Совсем не больно, но постарайтесь не шевелиться. Не напрягайте живот, расслабьтесь.

Гарри глянул на шприц.

Гандербай вынул из сумки кусок красной резиновой трубки и просунул одним концом Гарри под бицепс, затем стянул трубку крепким узлом. Протерев спиртом участок кожи на предплечье, он подал мне тампон и взял из моих рук шприц. Поднял его повыше, к свету; сощурившись, поглядел на деления и выдавил струйку желтоватой жидкости. Я стоял рядом и смотрел. Гарри занимался тем же, по лицу его стекал пот, казалось, оно смазано тающим на коже кремом — влага стекала прямо на подушку.

После того, как был наложен жгут, на внутренней стороне предплечья Гарри набухала голубая жилка — над ней нависла игла шприца. Гандербай держал шприц почти горизонтально. Игла вошла в вену, это было проделано медленно, но уверенно. Гарри взглянул на потолок и закрыл глаза, снова открыл их, но не пошевелился.

Закончив, Гандербай наклонился к уху пациента.

— Теперь все будет в порядке, даже если он вас укусит. Но не двигайтесь. Пожалуйста. Я на минутку выйду.

Он взял сумку и вышел в холл, я пошел следом.

— Теперь он в безопасности?

Маленький доктор-индиец стоял в холле и потирал нижнюю губу.

— Эта сыворотка дает какую-то защиту, не так ли? — спросил я.

Он повернулся и подошел к раздвижной двери, ведущей на веранду. Я думал, доктор выйдет на веранду, но он остановился по эту сторону двери и принялся вглядываться в ночную темноту.

— Может, сыворотка не очень надежна?

— К сожалению, это так, — не оборачиваясь, сказал он. — Может, она его спасет, а может, и нет. Я пытаюсь придумать что-то другое.

— А если мы быстро отогнем простыню и сбросим крайта, не дав ему времени для укуса?

— Ни в коем случае! Мы не имеем права рисковать. — Слова прозвучали резко и чуть-чуть визгливо.

— Не стоит его надолго оставлять одного, — сказал я. — Он начнет нервничать.

— Очень вас прошу! Пожалуйста! — Повернувшись ко мне, он взмахнул руками. — Не будем торопиться. Такие вещи не делаются очертя голову. — Он вытер платком лоб и, покусывая губу, нахмурился.

— Вот что, — произнес он наконец, — есть один способ — знаете, что мы сделаем? Нужно ввести под простыню анестезирующее — прямо туда, где находится змея.

Идея была превосходной.

— Это небезопасно, — продолжил он, — потому что змея — существо с холодной кровью, на них анестезирующее действует не столь быстро и эффективно, но это лучший выход из положения. Можно использовать эфир… хлороформ… — он замолчал, продолжая обдумывать свой план.

— Так что мы применим?

— Хлороформ, — произнес он внезапно. — Самый обычный. Это лучше. Идемте немедленно! — он взял меня за руку и повел к балкону. — Поезжайте ко мне домой! Пока вы едете, я позвоню по телефону и разбужу слугу, этот паренек покажет вам шкафчик с ядами. Вот ключ от него — возьмете бутылочку хлороформа, у нее оранжевый ярлык и на нем название. Я останусь здесь, на тот случай, если что-либо произойдет. Поторопитесь! Нет, нет — ботинки вам не понадобятся!

Минут через пятнадцать я вернулся с хлороформом. Гандербай вышел из комнаты Гарри и встретил меня в холле.

— Все в порядке? Очень хорошо. Я как раз рассказал ему о том, что мы собираемся сделать. Но надо поторопиться, ему тяжело лежать неподвижно — боюсь, он может пошевелиться.

Он снова отправился в спальню, а я, осторожно держа в руках бутылочку, пошел следом. Гарри лежал в постели точно в таком положении, как раньше, по щекам струйками бежал пот, лицо было бледным и влажным. Он посмотрел на меня, улыбнулся и одобрительно кивнул. Я показал большой палец, давая знать, что все идет о’кэй. Гарри прикрыл глаза. Гандербай, сидя на корточках рядом с кроватью, взял резиновую трубку, служившую жгутом, и прикрепил к концу трубки сделанную из бумаги маленькую воронку.

Индиец принялся понемножку вытаскивать краешек простыни из-под матраца — действовал он точно на линии живота Гарри, дюймов в восемнадцати от него; я видел, с какой нежностью управляются с кончиком простыни его пальцы. Доктор работал так медленно, что. различить его движения было почти невозможно.

Наконец ему удалось приподнять материю, он ввел туда один конец трубки таким образом, чтобы она скользнула по матрацу поближе к телу Гарри. Не знаю, сколько времени понадобилось индийцу, чтобы трубка продвинулась на несколько дюймов. Может, двадцать минут, а может, и все сорок. Я даже не видел, как она двигалась, но знал, что это происходит, так как ее видимая часть постепенно уменьшалась. Вряд ли крайт мог ощутить хотя бы малейшие колебания. На лбу и над верхней губой Гандербая выступили крупные жемчужины пота, но руки его действовали уверенно, и я заметил, что наблюдает он не за трубкой, а за тем участком смятой простыне который покрывал живот Гарри.

Не поднимая глаз, индиец протянул руку. Я отвинтил пробку и вложил бутылку с хлороформом ему в ладонь, не выпуская, пока не убедился, что он крепко ее ухватил. Затем он подозвал меня кивком головы и прошептал:

— Скажите ему, что я пропитал матрац, и у него под телом будет очень холодно. Он должен быть к этому готов, пусть не шевелится.

Я наклонился над Гарри и передал то, что просил индиец.

— Почему он не поторопится? — проговорил Гарри.

— Сейчас, Гарри. Но будет очень холодно, так что приготовься.

— О Господи, шевелитесь же вы, в конце концов! — в первый раз он повысил голос. Гандербай живо глянул на него, задержал взгляд на несколько секунд, потом вернулся к своему занятию.

Гандербай налил в бумажную воронку несколько капель и подождал, пока жидкость не стекла в трубку, затем добавил еще немного и стал ждать — в комнате тяжело и неприятно запахло хлороформом. Этот запах навевал нечто, связанное с одетыми в белое медсестрами и хирургами, занимающими свои места в белой комнате, вокруг длинного белого стола. Теперь Гандербай наливал безостановочно: я видел, как над бумажной воронкой медленно колышется похожее на дымок облачко густых испарений хлороформа. Доктор сделал паузу, поднял бутылку к свету, налил в воронку еще порцию и вернул пузырек мне. Медленно вытянув из-под простыни резиновую трубку, он выпрямился.

Должно быть, нагрузка, которую он испытывал во время этой работы, была велика — припоминаю, что, когда Гандербай шепотом заговорил со мной, голос его был слабым и усталым.

— Подождем пятнадцать минут. Для верности.

Я склонился над Гарри.

— Мы выждем пятнадцать минут, просто на всякий случай. Но возможно, все уже закончилось.

— Так почему, Бога ради, ты не хочешь посмотреть и убедиться?! — он снова заговорил во весь голос, и Гандербай пружинисто обернулся — его смуглое лицо сердито нахмурилось. Глаза у него были совершенно черные, он уставился на Гарри, и у того задергался тот же мускул на лице. Я вытащил платок и вытер ему пот, при этом поглаживал лоб, чтобы как-то его успокоить.

Потом мы с доктором стояли возле постели и ждали — Гандербай пристально, с напряженной сосредоточенностью смотрел на Гарри. Чтобы удержать Гарри в покое, маленький индиец сосредоточил на нем всю свою волю. Он не сводил с пациента глаз и, казалось, все время беззвучно внушал ему, чтобы тот был послушен и не испортил того, что сделано… Гарри лежал мокрый от пота, рот его подрагивал, веки то смыкались, то раскрывались, и взгляд упирался то в меня, то в простыню или в потолок, но ни разу не остановился на Гандербае. И все же каким-то образом индиец сдерживал его. Меня мутило от запаха хлороформа, но я не мог сейчас покинуть комнату. У меня появилось чувство, будто кто-то надувает огромный воздушный шар, который вот-вот должен лопнуть, а я не могу отвернуться и вынужден смотреть.

Наконец Гандербай повернулся и кивнул — я понял, что он готов действовать.

— Подойдите к другому концу кровати, — скомандовал он. — Мы оба возьмемся за края простыни и вместе оттянем ее, но очень медленно и, пожалуйста, поосторожнее.

— Не двигайся, Гарри — сказал я и взялся за простыню. Гандербай встал напротив, и мы принялись очень медленно тянуть простыню, одновременно приподнимая ее вверх над Гарри. Ужасно запахло хлороформом. Помню, я попробовал не дышать, но когда терпеть стало невмочь, начал понемножку втягивать в себя воздух, чтобы пары не доходили до легких.

Открылась грудь Гарри — вернее, скрывающая ее полосатая пижама: вот я увидел белый, аккуратно завязанный шнурок на его брюках. Чуть дальше показалась пуговица, перламутровая — да, на моей пижаме такой пуговицы не было. Гарри весьма утонченная натура, подумал я. Странно, до чего глупые мысли приходят в голову в напряженный момент — ясно помню, как подумал об этом, увидев перламутровую пуговицу.

Кроме пуговицы, на животе у него ничего не было.

Мы потянули простыню быстрее, открылись брючины, ступни Гарри, и, отпустив материю, мы позволили простыне упасть на пол.

— Не шевелитесь, — произнес Гандербай, — не шевелитесь, мистер Поуп, — и с этими словами начал внимательно оглядывать Гарри сбоку и под ногами.

— Необходима осторожность. Змея может быть где угодно, например, залезть в пижамную брючину.

Едва индиец произнес это, как Гарри живо поднял с подушки голову и уставился на свои ноги. Это было первым его движением. Вдруг он вскочил, встал на постели и поочередно, с яростью потряс в воздухе ногами. В ту минуту мы с Гандербаем подумали, что он укушен. Индиец потянулся к своей сумке за скальпелем и жгутом, но Гарри перестал прыгать, уставился на матрац и вскричал:

— Его тут нет!

Гандербай выпрямился, тоже глянул туда, потом снизу вверх на Гарри. Это было правдой. Укуса он не получил, да и не получит, крайт не убьет его, и вообще все будет чудесно. Но, казалось, никто не почувствовал себя лучше.

— Мистер Поуп, вы вполне уверены, что змея вообще здесь была? — в голосе Гандербая прозвучал сарказм, в обычных условиях он бы этого никогда не допустил. — Вы не думаете, что это могло вам присниться — а, мистер Поуп? — Видя устремленный на Гарри взгляд индийца, я понял, что этим сарказмом он не желает его обидеть. Доктор просто снял с себя нервное напряжение.

Гарри стоял на постели в полосатой пижаме с проступившими на щеках красными пятнами и злобно смотрел на Гандербая.

— Ты называешь меня лжецом?! — крикнул он.

Индиец стоял абсолютно спокойно и продолжал глядеть на Гарри. Тот шагнул вперед по постели — глаза его сверкали.

— Ты, гнусная индийская крыса!..

— Заткнись, Гарри! — сказал я.

— Ты грязный черномазый…

— Гарри! Замолчи сейчас же! — ужасно было слушать все это.

Гандербай вышел из комнаты, будто никого в ней не было; я пошел следом и уже в холле положил ему на плечо руку.

— Не слушайте Гарри. Все это повлияло на него, он не знает, что говорит.

Мы спустились с балкона на стоянку и подошли в темноте к его старенькому “моррису”. Он открыл дверцу и сел за руль.

— Вы работали прекрасно, — сказал я. — Большущее спасибо, что приехали.

— Все, что ему нужно — хорошенько отдохнуть, — спокойно, не глядя на меня, произнес индиец. Завел мотор и уехал.

1

Крайт — ядовитая индийская змея.(Примеч. переводчика)