Роальд ДАЛЬ
      ТЫ МНЕ, Я ТЕБЕ
      Перевод А. Колотова
      На вечеринке у Джерри и Саманты собралось человек сорок. Привычная толкотня, привычная неловкость, привычный раздражающий гул. Гости стояли тесной толпой, перекрикивали шум, ухмылялись, демонстрируя белоснежные коронки. Почти у всех в левой руке была сигарета, в правой - бокал с вином.
      Я отошел от кружка, в котором находилась моя жена Мери, уселся в углу на высокий табурет у бара и оглядел комнату. В основном я смотрел на женщин. Я прислонился к стойке и, отпивая маленькими глотками виски, переводил изучающий взгляд с одной женщины на другую, глядя поверх бокала.
      Рассматривал я не фигуры, а лица, причем меня интересовало не столько само лицо, сколько большой красный рот посредине, и не столько рот, сколько нижняя губа. Я не так давно обнаружил, что нижняя губа выдает немало секретов. Больше, чем глаза. Глаза могут скрыть тайну, нижняя губа почти никогда. Возьмем, к примеру, Джасинту Уинкельман. Она стоит рядом со мной. Возле ее нижней губы собрались морщинки, одни идут параллельно, другие расходятся веером. Нет двух человек с одинаковым узором морщинок, и, если на то пошло, преступника можно изобличить, сравнив отпечаток его губы в полицейском досье и на поверхности стакана, из которого он пил на месте преступления. В расстроенных чувствах вы втягиваете нижнюю губу и жуете ее, как, например, Марта Салливан, глядевшая на мужа, пока тот увивался вокруг Джуди Мартинсон. Нижнюю губу облизывают в порыве сладострастия: Джинни Ломакс облизывала губу, стоя возле Теда Дорлинга и глядя в упор на его лицо. Это красноречивое движение. Язык медленно выдвигается и влажно проходит по всей губе. Тед Дорлинг смотрел на язык Джинни, а ей того и хотелось.
      Факт, сказал я себе, оглядывая нижние губы присутствующих, все наименее привлекательные свойства человеческой натуры - наглость, алчность, обжорство, похотливость - ясно отражаются на маленькой красной полоске кожицы. Но надо уметь читать эту азбуку. Полная или выдающаяся вперед нижняя губа считается признаком чувственности, что только наполовину правильно в отношении мужчин и вовсе неверно для женщин. У женщин следует искать узкую линию с резким краем, зато развратника отличает едва заметная поперечная складка в центральной части губы.
      Губа хозяйки дома Саманты была превосходна.
      Куда она делась, Саманта?
      Ах, вот она, берет у кого-то пустой бокал. Идет сюда, чтобы наполнить его.
      - Привет, Вик! - говорит она мне. - Ты все один?
      Потрясающе сексапильная пташка, причем необычайно редкая разновидность, потому что она абсолютно и ненарушаемо верна мужу. Замужняя моногамная курочка, добровольно сидящая в своем гнезде.
      А внешность - второй такой женщины я не видал в жизни.
      - Давай помогу, - вставая, сказал я. - Чего налить?
      - Водки со льдом. Спасибо, Вик.
      Она положила красивую белую руку на стойку бара и оперлась всем телом, так что ее грудь приподнялась.
      - Оп-ля-ля, - сказал я, когда водка перелилась через край бокала.
      Саманта подняла на меня огромные карие глаза, но промолчала.
      - Я вытру, - сказал я.
      Она забрала полный бокал и ушла. Я смотрел ей вслед. Она была в черных брюках, которые так обтягивали ее, что любая неровность и даже родинка пропечатались бы через ткань. Но формы Саманты Рейнбоу были безукоризненны. Я поймал себя на том, что мой язык облизывает нижнюю губу. Ну да, все правильно. Эта женщина волнует и вызывает во мне плотскую страсть. Но рисковать было бы безумием. Чем приставать к такой красотке, уж лучше сразу повеситься. Во-первых, ее дом стоит рядом с нашим, а, как известно, не люби, где живешь. Во-вторых, как уже было сказано, она верна мужу. В-третьих, она не разлей вода с Мери, они все время обмениваются загадочными женскими тайнами. В-четвертых, ее муж Джерри - мой старинный приятель, и даже я, Виктор Хаммонд, горящий от вожделения, не стану соблазнять жену своего лучшего друга.
      Разве что...
      Вот так, пока я сидел на табурете у бара, в моем мозгу возникла и начала принимать очертания занятнейшая идея. Боясь спугнуть ее, я сидел неподвижно, смотрел издали на Саманту и пытался представить, как она впишется в общий замысел. Ах, Саманта, Саманта, жемчужинка аппетитная, попомни, ты еще будешь моей.
      Но ведь нельзя всерьез рассчитывать на успех безумной авантюры! Страдай под окнами хоть миллион ночей...
      Без согласия Джерри нечего и думать об этом. И думать нечего.
      В шести ярдах от меня Саманта беседовала с Джильбертом Макези. Пальцы правой руки обхватывали бокал. Длинные и наверняка умелые пальчики.
      И если бы Джерри и согласился, все равно оставались труднопреодолимые препоны на пути. Например, физическое сходство. Я видел несколько раз, как Джерри принимал душ после тенниса в клубе, но нипочем не мог вспомнить сейчас, как у него что выглядит. Обычно ведь на это не смотришь.
      В любом случае спрашивать Джерри впрямую категорически нельзя. Я не настолько хорошо знаю его. Он может перепугаться, затаить злобу, устроить истерику. Лучше прощупать почву поделикатнее.
      - Слыхал? - спросил я Джерри через час, когда мы присели на диванчик выпить последний бокал.
      - О чем? - спросил Джерри.
      - Я сегодня обедал с приятелем, и он мне рассказал фантастическую историю. Просто невероятную.
      - Какую историю? - от выпитого за вечер Джерри осоловел.
      - Этот, с которым я обедал, влюбился в жену своего друга, который неподалеку жил. А тот ни о чем другом не мог думать, кроме как о том, как бы переспать с женой этого. Понял?
      - То есть, значит, двое соседей влюбились наперекрест?
      - Точно.
      - Так в чем проблема?
      - Проблема-то была ого-го. Жены попались, видишь, верные и добропорядочные.
      - Вот и Саманта тоже, - вздохнул Джерри. - Она ни на кого и не смотрит, кроме меня.
      - И Мери тоже. Такая преданная!
      Джерри допил и аккуратно отставил бокал на столик возле дивана.
      - Ну, и что дальше было? - спросил он. - Гадость небось какая-нибудь.
      - А дальше эти два похотливых жеребца придумали, как им попользоваться женами друг друга, чтоб те об этом не знали. Звучит, конечно, как выдумка.
      - Под хлороформом, что ли?
      - Еще чего. В здравом уме.
      - Ерунда. Байки тебе рассказывал твой приятель.
      - Не знаю, - протянул я. - Он так мне описал детали и все подробности, - похоже, он это не просто так выдумал. По правде говоря, я почти уверен, что все так и было. И добро бы они это проделали один раз! Они вот уже много месяцев развлекаются каждые две-три недели.
      - А жены?
      - И не подозревают.
      - Слушай, занятно. - Джерри явно проснулся. - Давай-ка выпьем еще.
      Мы подошли к бару, наполнили бокалы и вернулись к дивану.
      - Ты только не забывай, что они продумали все заранее, тщательно обо всем позаботились, снабдили друг друга деталями про все их интимные дела. Но в целом это примерно выглядит так. Они назначают день, в субботу скажем. Вечером все укладываются, как обычно, в одиннадцать-полдвенадцатого, и дальше тоже все как всегда: немножко почитать, немножко поболтать и погасить свет. Когда свет потушен, мужья разворачиваются и притворяются, что уже заснули, чтоб жены не разыгрались слишком рано. Женщины, таким образом, засыпают, мужчины не спят. Затем ровно в час ночи, когда жена досматривает десятый сон, муж потихоньку выбирается из постели и в шлепанцах и пижаме беззвучно спускается вниз. Он открывает дверь и выходит из дому, поставив замок на предохранитель. Дома их стоят один напротив другого, через улицу. Тихий спальный район, на улицах ночью никого. Никто не увидит, как две фигуры в пижамах крадучись перебегают, направляясь в чужой дом, чужую постель, к чужой женщине.
      Джерри слушал внимательно. Его глаза блестели хмельным блеском, но он ничего не пропускал.
      - Все было продумано до мелочей, - продолжал я. - Они ориентировались в доме у приятеля не хуже, чем у себя. Могли, не зацепившись, в темноте подняться по лестнице, знали, какие ступени скрипят, какие нет, и точно знали, с какой стороны кровати спит женщина.
      Войдя в дом, "муж" снимал тапочки и пробирался наверх босиком, в пижаме. Приятель мой говорит, что это по-настоящему щекотало нервы - в чужом доме, ночью, а путь в спальню проходил ни больше ни меньше, как мимо трех детских спален, двери которых всегда оставались на ночь чуть приоткрытыми.
      - О! - вскричал Джерри. - А дети? Что, если бы кто-то из них спросонья пробормотал: "Папа, это ты?"
      - Все было продумано, - отвечал я. - На этот случай они разработали аварийный вариант. И то же самое, если жена просыпается, когда он заходит в спальню, и спрашивает: "Что случилось, милый? Тебе не спится?"
      - Да, что тогда?
      - Очень просто. Мужчина пулей сбегает вниз, перебегает через улицу и изо всех сил звонит в свою дверь. Этим он извещает напарника, что дело не вышло, и тот, чем бы он ни был занят на тот момент, выскакивает, мчится вниз, открывает дверь другу, а сам летит к себе. Оба у себя дома.
      - У каждого рыло в шоколаде.
      - Ничего подобного, - возразил я.
      - Да ведь звонок поднимет всех на ноги.
      - Естественно! Муж возвращается в пижаме и говорит: "Я выходил посмотреть, кто там трезвонит посреди ночи, но никого не нашел. Должно быть, пьяный".
      - Ну а второй? Как он объяснит, что, вместо того чтобы ответить ребенку или жене, он очертя голову полетел к входной двери?
      - Он должен сказать: "Мне показалось, что кто-то ходит по дому, я бросился, чтобы схватить его, но он удрал". Жена спросила бы: "Но ты хоть видел его?" "Да, - сказал бы муж, - он выбежал на улицу, и мне его было не догнать". Засим его ждала благодарность за проявленную отвагу.
      - Ладно, - перебил Джерри, - это и впрямь нетрудно. Продумать, предусмотреть - и вперед. Но что, если два самца влезают все-таки в чужие постели?
      - Что "что"? То самое.
      - А жены спят?
      - Спят. Мужчина немедленно приступает к ласкам, умело и осторожно, и, когда женщина пробудилась, ей хочется только одного.
      - И все это молча?
      - Не открывая рта.
      - Ну хорошо. Женщина проснулась, руки ее тоже проснулись. Как насчет телосложения? Как насчет того, что муж и новый партнер не совсем одинаковы? Один из них высокий, другой низкий, один полный, другой худой. Они же не были близнецами?
      - Конечно нет. Однако оба имели приблизительно одинаковый рост и вес, иначе ничего бы не получилось. Оба бритые, с примерно одинаковой шевелюрой - словом, не сильно отличались. Смотри: вот мы с тобой, например. Наш рост и вес приблизительно одинаковы, правильно?
      - Да? Я не знаю, - отвечал Джерри.
      - Твой рост какой?
      - Ровно шесть футов.
      - А я пять футов и одиннадцать дюймов. Дюйм разницы. Сколько ты весишь?
      - Сто семьдесят восемь.
      - Во мне сто восемьдесят четыре. Что нам с тобой плюс-минус три фунта?
      Джерри молчал и через застекленную дверь смотрел на веранду, где моя жена Мери беседовала с Бобом Суэйном и закатные лучи солнца горели в ее волосах. Она была смуглая, с отменной фигурой. Я наблюдал за Джерри. Он облизнул нижнюю губу.
      - Знаешь, а ведь ты прав, - сказал он, не сводя глаз с Мери. Действительно, мы в смысле роста и веса практически одинаковы.
      Он обернулся, и на его щеках выступил внезапный румянец.
      - Что дальше про тех парней? И как насчет других различий?
      - Лица, что ли? - переспросил я. - Кто же смотрит на лица в темноте?
      - Нет, не лица.
      - А что?
      - А то кое-что, к чему все сводится. Ты же не станешь утверждать...
      - Стану. Разве что один из двух обрезан, тогда...
      - Ты всерьез полагаешь, что у всех мужчин размер одинаковый? Нет ведь?
      - Нет.
      - Бывают как у слона, а бывают как у муравья.
      - Могут быть исключения, - сказал я, - но в целом у колоссального большинства разница с нормой не больше сантиметра. Мой друг говорит, что это для девяноста процентов так и только у десяти есть заметное отклонение от среднего.
      - Не верю. - Джерри помотал головой.
      - Проверь. Найди девицу поопытнее и поинтересуйся.
      Джерри втянул большой глоток виски, по-прежнему пристально глядя на Мери издали.
      - А остальное? - спросил он.
      - Ну, остальное - запросто.
      - Как же, запросто! Сказать тебе, почему все это чушь на постном масле? У мужа и у жены, проживших вместе несколько лет, появляются общие привычки, вроде как правила поведения. Новенького сразу определят. Да ты же сам понимаешь! Попробуй влезть со своим уставом, и женщина, как бы она ни разгорячилась, мигом почует неладное. Мигом!
      Я возразил, что под любое правило можно подстроиться, надо его только заранее описать во всех деталях.
      - Это не у всякого язык повернется.
      - Все строится на взаимности. Каждый рассказывает другому все без утайки. Что он делает, с чего начинает, как продолжает - от начала и до конца.
      - О Господи, - охнул Джерри.
      - Каждый выучивает роль, делается вроде актером. Влезает в чужую шкуру.
      - Хорошо на словах, - вставил Джерри.
      - Приятель мой говорит, что нет ничего проще. Единственное, о чем надо помнить, - это не увлекаться и не пускаться в импровизации. Строго выполнять полученные указания.
      Джерри отпил еще и еще раз посмотрел на Мери. Потом откинулся на диване с бокалом в руке.
      - И ты говоришь, эти двое так все и разыграли?
      - Да, и не только сыграли, но и продолжают играть. Раз в три недели.
      - Фантастика, - сказал Джерри. - Причем чертовски опасно. Представь себе, какая буря начнется, если застукают! Немедленный развод - два развода, по обе стороны улицы. Овчинка того не стоит.
      - Рисковое дело, - согласился я.
      - Гости расходятся, - заметил Джерри. - По домам, по женам.
      Я промолчал. Мы молча сидели, допивая виски. Гости снова собирались в салоне.
      - А этому твоему приятелю, ему понравилось? - неожиданно спросил Джерри.
      - Он говорит, здорово. Все ощущения усилены во сто крат именно из-за риска. Да и вообще, говорит, ничто не сравнится с тем, чтобы изображать мужа, когда жена ни о чем не подозревает.
      Мери вошла с веранды вместе с Бобом Суэйном. В одной руке она держала пустой бокал, в другой - огненную азалию, сорванную в саду.
      - Я тебя видела, - сказала она, наставив на меня цветок на манер пистолета. - Ты десять минут подряд не закрывал рта. Что он тебе излагал, Джерри?
      - Грязную историю, - осклабился Джерри.
      - Как всегда, когда напивается.
      - Отличная история, - продолжал Джерри, - но совершенно неправдоподобная. Попроси, чтобы он тебе как-нибудь ее рассказал.
      - Я не люблю грязных историй, - отрезала Мери. - Пойдем, Вик, пора уже.
      - Погоди, - сказал Джерри, уставясь на ее пышный бюст. - Давай еще выпьем.
      - Нет, хватит, спасибо. Дети плачут, ужинать просят. Погуляли - и будет.
      Джерри встал.
      - Ты даже не поцелуешь меня на прощание?
      Он нацелился поцеловать ее в губы, но она быстро отдернула голову, и он только мазнул ее по щеке.
      - Отойди от меня, Джерри, ты пьян.
      - А я не пьян, я влюблен.
      - Остынь, мальчик! Терпеть не могу пошлятины.
      Она вышла из комнаты, неся перед собой грудь, как стенобитный таран.
      - Пока, Джерри. Спасибо за вечер.
      Мрачная, Мери дожидалась меня внизу. Там же стояла и Саманта. Она прощалась с гостями. Саманта! С длинными умелыми пальцами, с шелковистой кожей, с гладкими опасными бедрами!
      - Не вешай носа, Вик, - сказала она, сверкнув белозубой улыбкой.
      Она была как первый день творения, как начало мира, как первое утро весны.
      - Спокойной ночи, дорогой, - издали сказала она, и ее пальцы, не коснувшись, сжали меня так, что я задохнулся.
      Я вышел вслед за Мери на улицу.
      - Ты как, в порядке? - поинтересовалась она.
      - Да, а что?
      - Ты выпил столько, что ни один нормальный человек бы не выдержал.
      Наши с Джерри участки разделяла давно не стриженная живая изгородь. Мы всегда ходили друг к другу через оставленный в ней проем. Мери и я в молчании прошли через него. Дома она соорудила гигантских размеров яичницу с беконом, и мы поели вместе с детьми.
      Поужинав, я вышел на лужайку. Летний вечер был тих и прохладен. От нечего делать я решил подстричь траву перед входом в дом. Я вытащил косилку из гаража, завел и двинулся за ней привычным маршрутом туда и обратно. Косить траву я люблю. Успокаивает. Всегда можно, идя вперед, смотреть на окна Саманты, а возвращаясь, думать о ней.
      Так прошло минут десять, пока к проему в изгороди не вышел Джерри. С трубкой в зубах, засунув руки в карманы, он наблюдал за мной издали. Я подошел к нему, оставив мотор включенным.
      - Здорово, старик, - сказал он. - Что новенького?
      - Я у себя в конуре, - ответил я, - а ты у себя.
      - Твоя подружка слишком уж выставляется. Такая цаца, не подступись.
      - А как же, - кивнул я.
      - Меня в моем же доме осадила, видали вы, - продолжал он.
      - Не так чтобы уж осадила, - заметил я.
      - Мне хватило. - Джерри чуть усмехнулся.
      - Хватило?..
      - Хватило, чтоб только о ней и думать. Послушай, а не устроить ли нам с тобой то, о чем тебе рассказывал твой приятель?
      При этих его словах у меня кровь вскипела, язык намертво приклеился к шершавой гортани, а руки вцепились в ручки сенокосилки. От неожиданного нажатия мотор взревел.
      Джерри встревожился:
      - Я что, чего-нибудь не то брякнул?
      Я промолчал.
      - Смотри, если тебе это не по душе - плюнули и забыли. Ты на меня не разозлился?
      - Не разозлился. Мне просто не приходило в голову, что мы с тобой можем учинить эдакое.
      - А мне вот пришло, - сказал он. - Гляди: все, как нарочно, выстроилось. Нам даже не придется улицу переходить. - Он вдруг просиял, его глаза загорелись. - Так как же, Вик?
      - Я подумаю.
      - Или тебе, может быть, Саманта не нравится?
      - Н-не знаю...
      - Она девочка что надо, поверь.
      На веранде показалась Мери, и я сказал:
      - Вон Мери - детей высматривает. Завтра поговорим.
      - Значит, заметано?
      - Посмотрим, Джерри. В любом случае спешить тут нельзя. Я на это пойду только при условии, что все будет продумано. Черт возьми, этого же еще никто не опробовал на себе!
      - Здравствуйте! А твой приятель?
      - Ах да, приятель!.. Приятель-то да, но ведь в таких делах общей мерки не подберешь.
      Я увеличил обороты двигателя и повел косилку к гаражу. Когда я обернулся, Джерри уже прошел через проем в изгороди и направлялся домой.
      Последующие две недели мы с Джерри отдали тщательной проработке плана. Мы договаривались о встречах в барах и ресторанчиках, или он заходил ко мне в офис после работы, и мы сидели с ним за закрытыми дверями. При каждой заминке Джерри спрашивал: "А как было у твоего друга?" И я оттягивал время, говоря, что должен спросить его.
      По завершении длительных переговоров мы пришли к соглашению по следующим важнейшим пунктам:
      1. День "Д" назначается в ночь с субботы на воскресенье.
      2. В субботу вечером мы все четверо идем в хороший ресторан.
      3. В час ночи ровно мы с Джерри проходим через проем в зеленой изгороди.
      4. Вместо того чтобы ворочаться в кровати до часу ночи, мы, когда жены заснут, посидим каждый на своей кухне с чашкой кофе.
      5. В случае тревоги работает идея с дверным звонком (см. выше).
      6. Условное время возвращения - через час.
      7. Если во время нахождения в чужой постели его или меня спросят о чем-то, не разжимая губ, мычать: "М-м-м".
      8. Я немедленно перехожу с сигарет на трубку, чтобы пахнуть, как Джерри.
      9. Мы оба немедленно переходим на одинаковые кремы и лосьоны после бритья.
      10. Поскольку мы оба спим в часах и наши часы практически одинаковы, надобности в замене нет. Ни он, ни я обручальных колец не носим.
      11. Должна быть особая примета, по которой женщина окончательно узнает своего мужа. Для этой цели мы разработали план под кодовым названием "Пластырь". Вечером, вернувшись из ресторана, я (и Джерри тоже, конечно) захочу отрезать себе ломтик сыра. Пройдя на кухню, я вытащу из кармана припасенный кусок пластыря, наклею на палец и выйду к жене со словами: "Смотри-ка, порезался". Потом, ночью, следует позаботиться о том, чтобы женщина обратила внимание на якобы пораненный палец и напрямую связала эту примету со своим мужем.
      * * *
      Затем наступила пора "ознакомления с местностью". Первым натаскивал меня Джерри. В одно из воскресений, когда Саманта гуляла с детьми, он три часа водил меня по их дому. Я впервые попал к ним в спальню. На столике у кровати были расставлены духи, кисточки, щеточки, со спинки стула свисала пара чулок. Белый с голубым пеньюар висел на двери в туалетную комнату.
      - Когда ты войдешь, здесь будет темнота - хоть глаз выколи. Саманта спит здесь, так что тебе придется обогнуть кровать и проскользнуть с этой стороны. Сейчас я тебе завяжу глаза и потренируйся.
      Сначала я с завязанными глазами бродил по всей спальне, как пьяный, но через час ориентировался неплохо. Джерри отпустил меня лишь после того, как я с завязанными глазами прошел от входной двери по лестнице на второй этаж, мимо комнат детей, в супружескую спальню и приземлился точно на нужной половине супружеской кровати, - и все беззвучно, как опытный вор. Я три часа работал с полной отдачей, но в конце концов добился должного результата.
      В следующее воскресенье Мери взяла детей в церковь, и я устроил Джерри аналогичную тренировку. Он был способней меня и уже через час выучил маршрут назубок.
      Тогда же мы решили при входе в спальни отключить ночники. Джерри научился нашаривать в темноте шнур, а потом я у него в доме - через неделю.
      И вот пришло время для самой серьезной части взаимного обучения. Мы дали ей условное наименование "Кофейная гуща": каждый обстоятельно описал другому, как он себя ведет с женой в постели. Мы договорились обойтись без описания особых ухищрений, применявшихся редко. Главным было подробное ознакомление с рутинными процедурами, незнание которых могло бы возбудить подозрения.
      Мы заперлись в моем кабинете в шесть вечера, когда все сотрудники ушли домой. Нам было не по себе, никто не хотел начать первым. Тогда я вытащил бутылку виски, и после двух стаканов пошло на лад. Сначала Джерри говорил, я записывал, потом наоборот. По существу, вся разница между нами свелась к темпу, но она была колоссальна! Если верить Джерри, то он так медлил и так растягивал каждый шаг, что у меня промелькнула мысль, уж не засыпает ли его лучшая половина посреди действа. Впрочем, мое дело было не критиковать, а записывать.
      Джерри повел себя не так вежливо. В конце моего рассказа он имел наглость меня спросить:
      - Ты правду говоришь или как?
      - Не понял.
      - Раз-два - и готово?
      - Знаешь, мы здесь не поучаем друг друга, а выясняем, как надо себя вести.
      - Так-то оно так, да я-то буду себя чувствовать идиотом, если стану копировать в точности твою манеру. Бог ты мой, ты прямо как скорый поезд, который пролетает мимо полустанка без остановки!
      У меня челюсть отвисла.
      - И не смотри на меня с таким изумлением, - продолжал он. - Как ты это описал, можно подумать...
      - Чего "подумать"?!
      - Ничего. Извини.
      - Пошел ты, - рявкнул я.
      Два дела я делаю, мягко говоря, лучше многих: вожу машину и - то самое, о чем идет речь. А он тут сидит и объясняет, что я не умею управляться с собственной женой. Наглец! На себя бы посмотрел, между прочим. Бедная Саманта, что ей приходится терпеть уже столько лет!
      - Прости, дружище. - Джерри налил еще виски и провозгласил: - За славный маскарад! Когда приступим?
      - Сегодня среда? Как ты насчет субботы?
      - Господи Иисусе, - пробормотал Джерри.
      - Надо все делать, покуда память свежа. Ведь сколько всего надо не упустить из виду!
      Джерри подошел к окну и глянул сверху на суету города.
      - Давай. В субботу.
      И мы расстались.
      - Мы с Джерри решили в субботу вечером взять вас с Самантой в ресторан, - сказал я Мери.
      Мери готовила детям гамбургеры. Она обернулась и, стоя у плиты с ложкой в одной руке и сковородкой в другой, внимательно посмотрела на меня голубыми глазами.
      - Как здорово, Вик! Что мы празднуем?
      Я выдержал ее взгляд.
      - Так просто, рассеяться. А то мы только и видим, что соседей по улице. Все уже до тошноты примелькалось.
      Она поцеловала меня в щеку.
      - Какой ты милый! Как я тебя люблю!
      - Так не забудь позвонить Маргарет, чтобы приехала с детьми посидеть.
      - Сегодня же позвоню.
      Промчались четверг и пятница, и неожиданно наступила суббота - день "Д". Я с самого утра был как на иголках. После завтрака, чтобы не сидеть, пошел вымыть машину. Скоро из проема в заборе вынырнул Джерри с трубкой в зубах.
      - Привет, - сказал он. - Сегодня?
      - Знаю, - ответил я.
      У меня тоже была трубка в зубах. Я приучил себя курить трубку, хотя она постоянно гасла и дым жег язык.
      - Как дела? - спросил Джерри.
      - Отлично. А у тебя?
      - Нервы гуляют.
      - Брось, Джерри, не нервничай.
      - Жуть, что мы с тобой затеяли. Хоть бы все прошло гладко.
      Я намывал ветровое стекло. Сколько я помнил Джерри, он никогда не нервничал. Плохой знак.
      - Еще хорошо, что мы с тобой не первые на этой дорожке. Иначе я бы, наверное, не рискнул.
      - Угу.
      - На самом деле, нечего себя заводить. Твой друг сказал же, что в этом нет ничего сложного.
      - Да, он сказал, что все запросто. Но только, Джерри, ради всего святого, не заводись в решающий момент, иначе все полетит.
      - За меня не беспокойся. Слушай, но правда в голову ударяет, а?
      - Еще как!
      - Вот что, - сказал он. - Сегодня вечером на спиртное не налегать.
      - Согласен, - ответил я. - Встречаемся в восемь тридцать.
      В половине девятого Саманта, Мери, Джерри и я отправились в ресторан. "Бифштекс у Билли", несмотря на название, был дорогим и изысканным. Саманта надела зеленое платье, которое начиналось где-то на полпути между плечами и поясом. Я никогда не видел ее такой прелестной. Горели свечи, Саманта сидела напротив меня, и каждый раз, когда она наклонялась к огню, я видел резкую складку в середине ее нижней губы.
      - Ну, - сказала она, беря у официанта меню, - что нас сегодня ждет?
      Правильно, подумал я, хороший вопрос.
      Мы чудно провели вечер, наши дамы остались очень довольны. Вернулись мы без четверти двенадцать. Саманта пригласила зайти к ним выпить на сон грядущий, но я сказал, что уже поздно и нам надо отвезти Маргарет домой. Мы с Мери вошли к себе, и с этого момента секунды зазвенели, перегоняя друг друга. Теперь - держать себя в руках и ничего не забыть.
      Мери расплачивалась с Маргарет, а я достал из холодильника кусок чеддера и взял нож и пластырь. Я замотал пластырем правый указательный палец и сказал Мери:
      - Порезался. - И поднял палец к ее лицу. - Пустяк, но кровит немножко.
      - Остался после ресторана голодным, что ли? - спросила она, но пластырь запомнила. Первая часть работы была выполнена.
      Я отвез домой Маргарет и около полуночи поднялся в спальню. Мери дремала. Я погасил свет, прошел в ванную, чтобы переодеться, и провозился там минут десять. Когда я вышел, Мери, как я и рассчитывал, крепко спала. Ложиться мне уже было незачем. Я откинул одеяло со своей стороны, чтобы Джерри было меньше возни, надел шлепанцы, спустился на кухню, поставил чайник. Двенадцать семнадцать. Еще сорок три минуты.
      В двенадцать тридцать пять я поднялся взглянуть на Мери и малышей. Все крепко спали.
      В двенадцать пятьдесят пять, за пять минут до назначенной минуты, я поднялся для последней проверки. Я подошел к Мери и шепотом окликнул ее по имени. Она не отозвалась. Отлично. Теперь - вперед!
      Я надел плащ поверх пижамы и выключил в кухне свет. Дом погрузился во тьму. Я отжал язычок замка на входной двери и, еле владея собой от возбуждения, ступил в бесшумную ночь.
      Фонари вдоль улицы не горели. На небе ни луны, ни звезд, черная-пречерная ночь, и только теплый ветерок дует откуда-то.
      Я направился к проходу в изгороди и, лишь подойдя вплотную, различил ветки кустов. Я остановился. Послышались шаги Джерри.
      - Привет, - шепнул он. - Все нормально?
      - Все для тебя готово, - шепотом отвечал я.
      Он нырнул в отверстие, и его шлепанцы зашаркали по траве, направляясь к моему дому. Я двинулся в противоположном направлении.
      Я открыл дверь. Внутри было еще темней, чем снаружи. Я аккуратно притворил дверь, снял плащ и повесил его на дверную ручку, снял шлепанцы, поставил их к стене возле двери. В темноте я не мог различить собственных движений и все делал на ощупь.
      Бог ты мой, хорошо, что Джерри так долго тренировал меня с завязанными глазами. Меня вели не ноги, а пальцы. Руки, то одна, то другая, нащупывали стену, перила, мебель, гардину, так что я в каждый момент знал, где нахожусь. Или думал, что знаю. Жуткое и неприятное ощущение - посреди ночи прокрадываться в чужой дом. Нашаривая дорогу на второй этаж, я вспомнил, как прошлой зимой воры забрались ко мне в гостиную и вынесли телевизор. Приехавшим наутро полицейским, я показал на здоровенную кучу дерьма в снегу возле гаража. "Это у них всегда, - сказал полисмен. - Не могут удержаться. Поджилки трясутся".
      Ступеньки кончились. Держась правой рукой за стену, я добрался до коридора, но через два шага остановился. Дверь в первую детскую спальню была приоткрыта. Изнутри доносилось тихое дыхание восьмилетнего Роберта. Я пошел дальше. Вторая спальня. В ней спали шестилетний Билл и трехлетняя Аманда. Я прислушался. Все было тихо.
      Спальня родителей находилась в конце коридора, ярдах в четырех от меня. Дверь была открыта, как мы и договаривались. Я застыл в проеме, ловя малейший знак, что Саманта не спит. Тишина. По-прежнему вдоль стены я приблизился к ее стороне кровати, встал на колени, выдернул из розетки штепсель от ночника и, опустив штепсель на пол, почувствовал себя гораздо увереннее. Я в темноте не видел Саманту и ничего не слышал, но, наклонившись ниже, уловил ее дыхание. Внезапно на меня пахнуло ее духами густой мускусный запах, тот же, что и в тот вечер. Кровь загудела в моих жилах. Я быстро и бесшумно обогнул кровать.
      Все, что мне оставалось, - это лечь. Я лег, и звон пружинного матраса прозвучал, как выстрел из ружья в запертой комнате. Я затаил дыхание. Сердце колотилось чуть ли не в самой глотке. Саманта лежала неподвижно спиной ко мне. Я натянул одеяло и повернулся к ней. Меня обожгло женским теплом. Ну!..
      Я вытянул руку и коснулся ее ладонью. Шелковая ночная рубашка была теплой. Моя рука легла на ее бедро. Она не двигалась. Примерно через минуту моя рука скользнула вперед и принялась за работу. Пальцы медленно, умело и осторожно разводили огонь.
      Она пошевелилась, легла на спину и сонно пробормотала:
      - Ах, дорогой... О Господи... Какой же ты...
      Я, разумеется, не раскрывал рта и не оставлял своего занятия..
      Прошло две минуты.
      Она не двигалась.
      Еще минута. Еще.
      Не шелохнется! Сколько же она так будет лежать?!
      Я удвоил усилия.
      Почему же она молчит? Что за странная скованность, отчего она как замороженная?
      Как вдруг я понял. Про Джерри-то я и позабыл! Я так распалился, что все его инструкции вылетели у меня из головы. Я действовал не в его стиле, а так, как привык! Его система была гораздо сложнее. До смешного. До бессмыслицы. Но она-то была приучена именно к ней! А теперь заметила, что что-то не то, лежит и пытается догадаться, в чем дело.
      Но было уже поздно менять что-нибудь. У меня не оставалось иного выбора, как продолжать в том же духе.
      И я продолжал. Женщина сжалась, как закрученная пружина. Я ощущал ее искрящее напряжение. У меня выступил пот.
      И тут она негромко застонала.
      В моем мозгу пронеслись жуткие картины: что, если она больна? Если у нее сердечный приступ? Может, мне лучше убраться, пока не поздно?
      Она застонала громче и неожиданно с криком "Да, да, да, да, да!!!" взорвалась, как бомба, у которой огонь дополз по бикфордову шнуру к взрывчатке. Она обхватила меня обеими руками и набросилась, как лютый тигр. Или тигрица.
      Я и не представлял себе, что женщина способна на то, что делала со мною Саманта. Она превратилась в смерч, слепящий вихрь, вырвала меня с корнем и понесла в небесные края, о существовании которых я и не подозревал.
      Я оставался пассивен. Я ничего не мог. Я был беспомощен, как щепка в водовороте, как ягненок в когтях у льва. Еще хорошо, что я вообще не задохнулся.
      Я полностью подчинился бешеной фурии, и шторм бушевал, не переставая, десять, двадцать, тридцать минут - кто мог измерить? Я здесь не собираюсь никого развлекать описанием пикантных подробностей, я не перебираю грязное белье в присутствии посторонних. Не обессудьте, и надеюсь, что моя сдержанность никого не разочарует. Что касается меня, то разочарованием и не пахло. В завершающем пароксизме я испустил вопль, который должен был поднять на ноги весь квартал, и с этим воплем я кончился. От меня осталась сморщенная пустая кожура.
      Саманта же попросту отвернулась и сразу заснула, как будто просыпалась, чтобы выпить стакан воды.
      Ничего себе! Я тихо лежал, медленно приходя в себя.
      Как видите, я не ошибся тогда про складку на ее нижней губе. Собственно, я не ошибся ни в чем касательно моей безумной затеи. Полный триумф! Я лежал в состоянии блаженного полузабытья.
      Интересно, который час? У меня не было подсветки на часах. Лучше, пожалуй, не задерживаться. Я сполз с постели и с меньшими предосторожностями, чем раньше, побрел на выход - вокруг кровати, в коридор, вниз по лестнице, к двери. Вот плащ и шлепанцы. В кармане плаща лежала зажигалка. При язычке пламени я посмотрел - без восьми два. Позже, чем я предполагал. Я открыл дверь и вышел в черную ночь.
      Теперь я начал думать про Джерри. Как там он со всем справился? Выбрался благополучно? В кромешной тьме я подошел к проему в зеленой изгороди.
      - Привет! - шепнул голос рядом со мной.
      - Джерри!
      - Все нормально? - спросил Джерри.
      - Фантастически, - ответил я, - грандиозно! А у тебя?
      - Тоже, - сказал он, и в темноте сверкнула его белозубая ухмылка. - Ай да мы, - шептал он, придерживая меня за локоть. - Вик, ты был прав, все сработало без единой задоринки! Классная штука!
      - До завтра, - оборвал я его. - Ступай к себе.
      Мы разошлись в противоположных направлениях. Я вошел в свой дом и через три минуты уже был в своей постели рядом со своей крепко спящей женой.
      Наутро было воскресенье. В половине девятого я спустился в пижаме и халате, чтобы приготовить завтрак для всей семьи. Мальчики - девятилетний Виктор и семилетний Уолли - ждали меня внизу.
      - Привет, пап, - сказал Уолли.
      - Сегодня будет потрясающий, небывалый завтрак, - провозгласил я. - Мы поджарим ломтики хлеба с маслом и апельсиновым мармеладом, а сверху положим тонко нарезанный, поджаренный до хруста бекон.
      - Бекон?! С мармеладом?!
      - Да-да. Попробуй - узнаешь, до чего вкусно.
      Выжав два стакана грейпфрутового сока, я выпил и сделал еще один для Мери, когда проснется, включил чайник, положил в тостер хлеб и начал нарезать бекон. В этот момент сверху спустилась Мери в полупрозрачном оранжевом пеньюаре, небрежно накинутом поверх ночной рубашки.
      - Доброе утро, - сказал я через плечо, не выпуская из руки сковородку.
      Она, не ответив, молча прошла к своему стулу, села и отхлебнула сок, не глядя ни на меня, ни на мальчиков. Я жарил бекон.
      - Привет, мам, - сказал Уолли.
      Она не откликнулась.
      Меня начало мутить от запаха горящего жира.
      - Налей мне кофе, - произнесла Мери, глядя прямо перед собой, незнакомым голосом.
      - Сейчас.
      Я снял сковороду с огня, сделал чашку растворимого кофе без молока и поставил перед ней.
      - Дети, - сказала она, - пойдите в вашу комнату с книжками, почитайте до завтрака.
      - Но почему? - спросил Виктор.
      - Потому что я так хочу.
      - Мы в чем-нибудь провинились? - спросил Уолли.
      - Нет, дорогой, просто я хочу поговорить с папой.
      Я сжался в комок и захотел раствориться в воздухе или сорваться с места, выбежать на улицу и спрятаться в кустах.
      - Вик, налей себе кофе и сядь.
      Ее голос звучал безжизненно, в нем не было сердитого выражения и вообще ничего не было. Она ни разу не посмотрела на меня. Мальчики вышли, захватив два комикса.
      - Закройте дверь, - сказала Мери им вслед.
      Я положил в чашку полную ложку кофе, залил кипятком, добавил сахар и молоко и сел напротив нее. Я знал, как чувствует себя человек на электрическом стуле.
      - Послушай, Вик, - заговорила она, уставясь в чашку. - Я хочу сказать тебе кое-что, пока еще владею собой достаточно, чтобы говорить об этом.
      - Да что такое стряслось? Случилось что-нибудь?
      - Да, Вик, случилось.
      - Что же?
      Ее лицо оставалось бледным и отстраненным, она явно не видела ничего вокруг.
      - Ну, говори, - храбро произнес я.
      - Тебе будет неприятно это услышать. - Ее взгляд скользнул по моему лицу и вновь ушел в сторону.
      - Что именно будет мне неприятно?
      От ужаса у меня внутренности сжались в комок, точь-в-точь как у тех взломщиков, о которых я разговаривал с полицейскими.
      - Ты знаешь, я не терплю разговоров про то, кто как занимается любовью и вообще про секс. С тех пор как мы поженились, я никогда не говорила с тобой об этом.
      - Это правда, - подтвердил я.
      Она отпила глоток кофе. Кажется, ей было все равно, кофе это или вода.
      - Дело в том, - продолжала она, - что я никогда не получала от этого удовольствия. Если хочешь знать, мне это всегда было противно.
      - Противно - что?
      - Противно заниматься с тобой любовью.
      - Господи! - выдохнул я.
      - Я ни одного разу не испытала при этом чего-нибудь приятного.
      То, что я услышал, было уже достаточно неприятным, но я не сомневался, что главное ждет меня еще впереди.
      - Прости, если это для тебя новость, - добавила она.
      Язык у меня прилип к гортани. Я промолчал.
      Она посмотрела мне в глаза, как будто что-то прикидывая, и вновь опустила взгляд.
      - И я бы никогда не обмолвилась ни словом, если бы не сегодняшняя ночь.
      Я с трудом выдавил:
      - Что же произошло сегодня ночью?
      - Сегодня ночью я поняла, ради чего люди занимаются этим.
      - Вот как?!
      - Да, именно так.
      Я сидел неподвижно.
      - Вик, Вик, дорогой! - Она вскочила и, подбежав ко мне, поцеловала так, что я задохнулся. - Как я тебе благодарна за эту ночь! Ты был великолепен, и я, я тоже! Мы были прекрасны сегодня ночью! И не гляди с таким изумлением. Ты можешь гордиться собой, ты был просто... просто невероятен! Я тебя люблю, люблю, люблю! Теперь, когда ты знаешь, что мне нужно, теперь, когда ты нашел... когда ты нашел... меня, теперь у нас все будет замечательно!
      Она отошла от меня и села. Неожиданно слезы потекли по ее щекам и, улыбнувшись сквозь слезы, она сказала:
      - Правда хорошо, что я тебе сказала?
      - Да, - проговорил я. - О да.
      Я встал и, чтобы она не видела моего лица, отошел к плите. В окно я увидел Джерри. Он шел через лужайку с утренней газетой под мышкой. На ходу он слегка раскачивался, изображая всем видом торжество. По лестнице он взлетел, перескакивая через ступеньку.