Роальд ДАЛЬ
      ДЕГУСТАЦИЯ
      Перевод А. Колотова
      Обедали вшестером в доме у Майка Шофилда в Лондоне: Майк с женой н дочерью, мы с женой и Ричард Пратт.
      Ричард Пратт имел репутацию гурмана. Он был президентом маленького кружка "Эпикурейцев" и каждый месяц рассылал его членам очередной выпуск "Рассуждения о кулинарии" собственного сочинения. Время от времени он задавал обеды с изысканным угощением и дорогими винами, не курил, чтобы не пострадала чувствительность ротовой полости, а про вино, как правило, говорил в немного странной манере, употребляя эпитеты, обычно относимые к живым существам.
      - Надежное вино, - сообщал он. - Пожалуй, чересчур скромное и застенчивое, но вполне надежное.
      Или же:
      - Вино симпатичное. Веселое, добродушное. Отчасти, может быть, легкомысленное, но, право же, симпатичное.
      Я дважды обедал у Майка вместе с Праттом, и Майк с женой оба раза лезли из кожи вон, чтобы не упасть лицом в грязь перед прославленным знатоком. На сей раз они приложили, по-видимому, не меньше усилий. Войдя в столовую, я с первого взгляда понял, что приготовлен пир. Высокие свечи и чайные розы, сияющее серебро и три бокала, поставленные перед каждым прибором, а более всего тонкий проникающий аромат жареного мяса, шедший с кухни, предвещали прекрасный вечер.
      Усевшись, я вспомнил, что оба предыдущих раза Майк держал с Ричардом Праттом пари о кларете*, предлагая ему определить лозу и сбор. Пратт утверждал, что это совсем нетрудно, если только виноград собран в хороший год. Каждый раз Майк бился об заклад на дюжину кларета, и каждый раз Пратт соглашался и выигрывал. Я был уверен, что игра повторится и сегодня, так как Майк всегда был готов рискнуть, лишь бы доказать, что его вино заслуживало внимания знатока, а Пратт, со своей стороны, получал удовольствие, со скромной гордостью демонстрируя эрудицию.
      * Красное сухое вино из Бордо.
      Сначала подали большое блюдо снетков, до хруста прожаренных в масле, а к ним мозельское. Майк встал и самолично разлил его, а когда сел, я увидал, что он наблюдает за Праттом. Бутылку он поставил передо мной так, чтобы я мог прочесть этикетку: "Геерсле, 1945". Он наклонился ко мне и прошептал, что Геерсле - это маленькая деревушка на Мозеле, знали о которой только в Германии. Вслух он сказал, что это совершенно необычное вино, что урожай винограда очень мал и до иностранцев оно практически не доходит. Он сам побывал в Германии прошлым летом в надежде раздобыть несколько дюжин бутылок, и ему действительно в конце концов разрешили приобрести их.
      - Не думаю, чтобы оно было сейчас еще хоть у кого-нибудь в целой Англии, - заключил он и посмотрел на Ричарда Пратта. - Замечательное качество мозельского, - продолжил он вслух, - это что его можно подавать перед кларетом. Вместо него зачастую подают рейнское, но это по незнанию. Рейнское погубит нежный кларет, не правда ли? Перед кларетом подавать рейнское - варварство! Вот мозельское - мозельское в самый раз.
      Майк Шофилд был брокером - биржевым маклером и, как большинство своих собратьев, стеснялся, почти стыдился, что заработал столько денег, обладая столь малыми способностями. Он в глубине души знал себе цену, знал, что он в конечном счете спекулянт, лощеный, очень респектабельный, не очень щепетильный спекулянт, и понимал, что все его друзья знают об этом. И он тянулся к культуре изо всех сил и развивал в себе литературный и эстетический вкус - к картинам, музыке, книгам и прочая. Его небольшая импровизация о рейнском и мозельском тоже относилась к миру культуры, к которому он старательно приобщался.
      - Не правда ли, славное винцо? - спросил он, глядя по-прежнему на Ричарда Пратта.
      Я видел, как он, опуская голову к тарелке за новой порцией снетков, всякий раз исподтишка поглядывал на другой конец стола. Я почти физически ощущал, как он ждет, чтобы Пратг пригубил и опустил бокал с довольной и удивленной, может быть даже изумленной улыбкой. Тогда завязалось бы обсуждение, и он рассказал бы про Геерсле.
      Бокал Ричарда Пратта стоял нетронутый. Он был целиком поглощен беседой с восемнадцатилетней дочерью Майка Луизой. Полуобернувшись к ней, он улыбался и, сколько я мог судить, рассказывал ей историю про шеф-повара в парижском ресторане. Говоря, он наклонялся к ней все ниже и ниже, словно падая, и бедная девочка откидывалась от него все дальше и дальше, вежливо кивая и глядя ему не в лицо, а на верхнюю пуговицу жилета.
      С рыбой было покончено, служанка обошла стол и собрала тарелки. Подойдя к Пратту, она увидела, что он еще не прикоснулся к еде, и в нерешительности остановилась. Пратт увидал ее, жестом велел отойти, прервал беседу и принялся за еду, быстрыми движениями вилки накалывая хрустких темных рыбешек и закидывая их в рот. Очистив тарелку, он взял бокал, в два коротких глотка отправил вино вслед снеткам и незамедлительно вернулся к прерванному разговору с Луизой Шофилд.
      Майк все видел. Он сидел рядом со мной, очень спокойный, сдержанный, и не отрывал глаз от гостя. Его круглое жизнерадостное лицо слегка вытянулось, но он ничем не выдал себя, сдержался и промолчал.
      Вскоре служанка принесла следующее блюдо - ростбиф. Она поставила его перед Майком. Тот встал и лично занялся мясом, отрезая тончайшие куски и аккуратно кладя их на тарелки, которые служанка затем ставила перед обедающими. Раздав всем и положив мясо себе, Майк отложил нож и оперся двумя руками на край стола.
      - Ну а теперь, - сказал он, обращаясь ко всем, но глядя в упор на Ричарда Пратта, - теперь - кларет. Теперь я, с вашего позволения, пойду принесу кларет.
      - Вы принесете, Майк? - переспросил я. - Откуда?
      - Из моего кабинета. Он там стоит, откупоренный, чтобы подышал.
      - А почему в кабинете?
      - При комнатной температуре. Двадцать четыре часа.
      - Да, но почему в кабинете?
      - О, это лучшее место в доме для него. В прошлый раз Ричард помог мне выбрать.
      Услыхав свое имя, Ричард поднял голову.
      - Не правда ли? - сказал Майк.
      - Да-да, - серьезно подтвердил Ричард. - Именно так.
      - В моем кабинете, сверху, на книжном шкафу, - сказал Майк. - Это то место, которое мы с Ричардом выбрали: вдали от сквозняков, при неизменной ровной температуре. А теперь я, с вашего позволения, принесу его.
      При мысли о перемене вина и о возможности еще раз поговорить о вине его настроение улучшилось, он поспешил к двери и через минуту вернулся, осторожно, не ускоряя шаг, держа обеими руками плетеную корзинку, в которой этикеткой вниз лежала темная бутылка.
      - Ну! - вскричал он, приближаясь к столу. - Как насчет вот этого, Ричард? В жизни не угадаете!
      Ричард Пратт медленно обернулся и глянул на Майка, потом его глаза остановились на бутылке, лежавшей в корзиночке. Он плоско и надменно приподнял брови, выдвинул вперед нижнюю губу и сделался вдруг высокомерен и уродлив.
      - В жизни не догадаетесь, - настаивал Майк. - Хоть сто лет пробуйте.
      - Кларет? - снисходительно уточнил Ричард Пратт.
      - Безусловно.
      - Значит, из какого-нибудь маленького виноградника?
      - Может быть, Ричард, может быть. А может, и нет.
      - Но сбора хорошего года? Одного из действительно удачных лет?
      - Да, это я гарантирую.
      - Тогда это навряд ли должно быть трудно, - сказал Ричард Пратт, скучающе растягивая слова.
      Мне показалось, однако, что в его нарочитой скуке и вялой манере тянуть слова было что-то странное - злая морщинка между глазами и затаенная напряженность.
      - Нет, это трудный орешек, - возразил Майк. - Я не настаиваю на пари.
      - Правда? Почему же? - и вновь медленный надменный изгиб бровей и напряженный холодный взгляд.
      - Вам будет слишком трудно.
      - Вы, видно, не очень высокого мнения обо мне.
      - Мой дорогой, - сказал Майк, - если вы так настаиваете, я готов.
      - Определить кларет - это не очень трудно.
      - Вы хотите побиться об заклад?
      - Я, разумеется, хочу заключить пари, - подтвердил Ричард Пратт.
      - Ну хорошо, тогда как обычно: на дюжину этого же вина.
      - И вы полагаете, что я не смогу определить, что это, так?
      - Вообще-то я, при всем моем уважении, не думаю, что вы выиграете.
      Майк прилагал все усилия, чтобы оставаться в рамках приличия, в отличие от Пратта, который не скрывал своего презрения ко всей затее. Как вдруг следующий вопрос выдал его несколько больший интерес.
      - А если мы с вами поднимем ставку?
      - Нет, Ричард, дюжины вполне хватит.
      - А если пятьдесят дюжин?
      - Нет, это того не стоит.
      Майк, выпрямившись, стоял возле своего стула во главе стола, осторожно держа затейливую плетеную корзиночку. У края его ноздрей появилась белая полоса, рот был крепко сжат.
      Пратт откинулся в кресле и с поднятыми бровями, полузакрыв глаза, с легкой улыбкой в уголках губ смотрел на него. И вновь я то ли увидел, то ли мне показалось, что в его лице скрыто что-то тревожное, то ли напряженная тень между глазами, то ли хитрый блеск в глубине черных зрачков.
      - Так вы, значит, не хотите увеличить заклад?
      - По мне, как вам угодно, старина, - сказал Майк. - Я готов заложиться на все, что вы пожелаете.
      Все остальные сидели тихо, наблюдая за ними. Жене Майка было не по себе. Ее рот искривился, она явно предпочла бы вмешаться. От кусков говядины на наших тарелках поднимался легкий парок.
      - Так, вы, значит, готовы заложиться на что угодно?
      - Я вам уже сказал.
      - И даже на десять тысяч фунтов?
      - Конечно, если вы захотите.
      Майк обрел спокойствие. Он не сомневался, что сможет выставить любую доступную Пратту сумму.
      - Так, значит, я могу сам назначить заклад?
      - Да, конечно.
      Настала пауза. Пратт медленно огляделся вокруг, сначала посмотрев на женщин, потом на меня. Он как будто напоминал нам, что мы являемся свидетелями заключаемой сделки.
      - Майк! - окликнула миссис Шофилд. - Может, уже хватит дурачиться? Мясо стынет.
      - Нет, это не дурачество, - ответил ей Пратт. - Мы хотим заключить небольшое пари.
      Служанка стояла с блюдом овощей, не понимая, может ли она подойти и поставить его на стол.
      - Ну хорошо. Я вам скажу тогда мою ставку.
      - Валяйте, валяйте, - откликнулся беззаботно Майк. - Ваше слово.
      Пратт кивнул, и по его губам пробежала короткая усмешка. Затем он, пристально глядя на Майка, сказал:
      - Если я выиграю, то вы отдаете мне в жены вашу дочь.
      Луиза Шофилд подскочила на месте:
      - Что?! Нет! Папа, послушай, это уж совсем не смешно.
      - Ах, дорогая, - вмешалась мать, - они просто шутят.
      - Я не шучу, - сказал Ричард Пратт.
      - Но это действительно смешно, - сказал Майк, снова потерявший уверенность.
      - Вы предложили мне назначить заклад.
      - Я имел в виду деньги.
      - Вы этого не сказали.
      - Это подразумевалось само собой.
      - Жаль, что вы не сказали об этом прямо. Впрочем, если вы предпочитаете взять свои слова назад, пожалуйста.
      - Дело не в том, старина. Это в любом случае не пройдет, потому что вы не можете выставить равный залог. У вас нет дочери, которая пошла бы в заклад, если б вы проиграли, а если бы и была, я бы не захотел жениться на ней.
      - Я рада слышать твои слова, дорогой, - сказала миссис Шофилд.
      - Я могу поставить все, что хотите, - заявил Пратт. - Мой дом, например?
      - Который? - уточнил Майк, переходя на шутливый тон.
      - Загородный.
      - Тогда отчего уж и не второй?
      - Что же, если хотите - пожалуйста. Два моих дома.
      Майк дрогнул. Он шагнул вперед и аккуратно поставил корзинку на стол. Он передвинул солонку, переставил перечницу, взял в руку нож, задумчиво посмотрел на лезвие и положил нож обратно. Дочь тоже увидела, что он заколебался.
      - Папа, пожалуйста, не делай глупостей! - закричала она. - Я не позволю так играть мною.
      - Ты абсолютно права, милая, - сказала мать. - Немедленно прекрати этот вздор, Майк, сядь и ешь мясо.
      Майк не обратил на нее внимания. Он посмотрел на дочку и улыбнулся неторопливо и по-отечески покровительственно. В его глазах неожиданно загорелся торжествующий огонек.
      - А знаешь, Луиза, - улыбаясь произнес он, - знаешь, мы, пожалуй, должны подумать о его предложении.
      - Папа, перестань! Я даже слушать ничего не хочу! В жизни не слыхала такой чепухи!
      - Нет-нет, минуточку, дорогая. Одну минуточку помолчи и выслушай, что я тебе хочу сказать.
      - Я не желаю об этом слышать!
      - Луиза, пожалуйста! Дело в том, что... Ричард относится к нашему пари чрезвычайно серьезно. Это не я, а он настаивает на нем и, проиграв, передает нам крупные участки недвижимости. Минуточку, дорогая, не перебивай. Все дело в том, что он... Он обязательно проиграет.
      - Он, кажется, придерживается иного мнения.
      - Послушай меня, я знаю, о чем говорю. Эксперт, дегустирующий кларет, если это не что-нибудь прославленное вроде "Лафита" или "Латура", может довольно близко угадать место происхождения. Он назовет, конечно, район Бордо, откуда привезено вино, - Сент-Эмилион, Помероль, Грав или Медок. Каждый район делится на несколько общин, на мелкие округа, и в каждом округе полным-полно виноградников. Никто не может их различить только по вкусу и запаху. Я даже готов сказать тебе, что это вино - с очень маленькой фермы, лежащей в окружении других ферм. Ему никогда не угадать, с какой именно. Это невозможно.
      - Зря ты так уверен, - сказала дочь.
      - Нет, уж ты поверь, что не зря. Право же, я не хвалюсь попусту, когда считаю, что я неплохо разбираюсь в вине. Да и вообще, милая моя девочка, я твой отец и не стану рисковать тобой ради какой-нибудь ерунды. Я хочу обеспечить тебе кое-какой капитал.
      - Майк, - резко перебила его жена, - пожалуйста, немедленно прекрати!
      Он не прореагировал.
      - Стоит нам с тобой принять это пари, - продолжал он, обращаясь к дочери, - и через десять минут ты станет владелицей двух больших домов.
      - Папа, да не нужны мне два больших дома!
      - Продай их. Продай обратно ему, не сходя с места. Я все организую. И тогда, нет, ты только пойми, моя дорогая, - ты сразу разбогатеешь. Ты обеспечишь себе независимость на всю жизнь!
      - Ой, папа, мне это не нравится. По-моему, это глупая затея.
      - И по-моему, тоже, - сказала мать. Говоря, она резко дернула головой вверх и вниз, как клюющая курица. - Ты бы хоть себя постыдился, Майкл, предлагать такое! Это же твоя дочь!
      Майк даже не взглянул на нее.
      - Соглашайся! - с нажимом произнес он, глядя на дочь в упор. Соглашайся, давай! Я гарантирую, что ты выиграешь!
      - Папа, он мне не нравится!
      - Скорее, девочка, соглашайся!
      Майк не давал ей опомниться. Он перегнулся вперед и твердыми блестящими глазами сверлил девушку. Ей было трудно сопротивляться.
      - А если я проиграю?
      - Я повторяю, что этого не произойдет. Я отвечаю.
      - Ой, папа, ну неужели без этого никак?
      - Я обеспечиваю твое будущее. Решай скорее. Ну так как же, Луиза? Да или нет?
      Она еще поколебалась в последний раз и, беспомощно передернув плечиками, сказала:
      - Ладно, если ты точно знаешь, что дело верное...
      - Отлично, - воскликнул Майк, - отлично! Ставки сделаны!
      - Да, - подтвердил Ричард Пратт, глядя на девушку. - Ставки сделаны.
      Майк взял бутылку, отлил несколько капель к себе в бокал и возбужденно обежал вокруг стола, разливая остальным. Все смотрели на Ричарда Пратта, следя за выражением его лица, когда он медленно взял бокал правой рукой и поднял к носу. Ему было около пятидесяти, и его внешность нельзя было назвать приятной. Средоточием всего лица служил рот. Рот и губы. Полные, влажные губы профессионала-гурмана. Нижняя губа - отвисшая, вечно приоткрытая губа знатока, идеальной формы для соприкосновения с краем бокала или для приема лакомого кусочка. Как скважина, подумал я. Влажная замочная скважина.
      Медленно он поднес бокал к носу. Кончик носа опустился в бокал и двинулся вдоль поверхности вина, деликатно принюхиваясь. Он круговым движением взболтал вино, чтобы вдохнуть букет. Его сосредоточенность достигла предела. Он прикрыл глаза, и верхняя половина туловища - голова, шея, грудная клетка - превратилась в некую разновидность гигантской, суперчувствительной нюхательной машины, предназначенной для приема, фильтрации и анализа сигналов от обоняющего носа.
      Майк развалился на стуле, внешне беззаботно, а в действительности ловя каждое движение. Его жена, миссис Шофилд, сидела напротив прямо и скованно, с лицом, излучавшим неодобрение. Его дочь Луиза чуть отодвинула стул назад и в сторону. Она повернулась к Пратту и, как и ее отец, не отрывала от него глаз.
      Процесс вдыхания занял не меньше минуты. Затем, не отрывая глаз и не двигая головой, Пратт отнял бокал от носа, поднес ко рту и набрал в рот почти половину содержимого. С ртом, полным вина, он медлил, определяя первый вкус, потом пропустил несколько капель в глотку, и, пока оно проходило, кадык двигался вверх и вниз. Большая часть вина осталась во рту. По-прежнему не глотая, он втянул тонкую струйку воздуха, смешавшегося с винными парами, и пропустил в легкие. Он задержал дыхание, выдохнул через нос и начал перекатывать вино языком, мять его и, наконец, стал жевать зубами, как будто ел хлеб.
      Он вел свою роль серьезно и абсолютно невозмутимо. Он был великолепным актером.
      - Хм, - сказал он, облизнув губы розовым языком. - Да. Прелюбопытнейшее винцо. Нежное и изящное, с чисто женским последействием.
      Во рту у него скопилось столько слюны, что брызги вылетали вместе со словами на стол.
      - Попробуем по методу исключения. Вы мне простите, может быть, излишнюю осторожность, но ставка очень уж высока. Порой случается, я иду на риск, отталкиваюсь обеими ногами и приземляюсь точно посреди вьющихся лоз. Однако на сей раз я не имею права рисковать, верно?
      Он посмотрел на Майка и улыбнулся полными, влажными губами. Майк не улыбался.
      - Итак, во-первых, в каком районе Бордо могли произвести такое вино? Об этом догадаться нетрудно. Оно слишком легкое для Сент-Эмилиона и Грава. Оно начало свой жизненный путь в Медоке. Тут - никаких сомнений. Теперь, в какой общине Медока оно возникло? Здесь тоже мы, по методу исключения, легко находим ответ. Марго? Нет. Слишком бурный букет. Пойак? Ни в коем случае не Пойак. Вино из Пойака имеет властный вкус. Я полагаю также, что у вина из Пойака есть некий специфический привкус, немножко пыльный, пропитавший ягоды земной сутью. Нет-нет, это вино очень нежное, стыдливое и скрытное при первом глотке, изящно и ненавязчиво раскрывающееся во втором. Второй глоток показывает, что ему свойственно озорство, даже дерзость, оно поддразнивает язык отзвуком - не более чем отзвуком таннина. Потом оно остается с вами прелестным воспоминанием, утешительно-женственным, чуть-чуть легкомысленным, мгновенно наводящим на мысль о Сент-Жюльене. Это, конечно же, Сент-Жюльен.
      Он откинулся на спинку стула, поднял руки к груди и соединил концы пальцев. Его поза была нарочито напыщенна, но я решил, что он отчасти просто дразнит хозяина. Я, затаив дыхание, ждал продолжения спектакля. Луиза достала сигарету. Услышав чирканье спички, Пратт повернулся к ней, охваченный неподдельным гневом:
      - Сейчас же погасите! Курить за столом - это распущенность!
      Держа в руке горящую спичку, она посмотрела на него большими глазами, секунду помедлила и неторопливо и презрительно отвела взгляд. Нагнувшись, она задула спичку, но сигарету держала по-прежнему между пальцами.
      - Простите меня, дорогая, - сказал Пратт, - но я не переношу, когда за столом курят.
      Она не подняла головы.
      - Так. Где мы остановились? Ах да. Вино из провинции Бордо, винодельческая община Сент-Жюльен, в Медоке. Нет возражений? Теперь перед нами самая трудная часть задачи, назвать виноградник. Их в Сент-Жюльене много, и, как справедливо заметил наш гостеприимный хозяин, зачастую вина разных хозяйств не сильно различаются. И тем не менее...
      Прикрыв глаза, Пратт сделал паузу.
      - Я попытаюсь определить возраст лозы. Если мне это удастся, дело наполовину сделано. Итак, вино, конечно, не из однолетней лозы, даже и не двухлетней. Вино не из самых лучших. Ему не хватает, как бы поточнее сказать, - блеска, силы. Наверное, третий год. Нет, я не уверен. Мы знаем, что это хороший год, так нам сказал наш хозяин, если только он не преувеличивает. Осторожность. Осторожность прежде всего.
      Он отхлебнул.
      - Да, я был прав. Это четвертый год жизни лозы. Сто процентов. Четырехлетняя лоза, сбор очень хорошего года - прекрасного года для вина, отчего кажется, что лоза трех- и даже двухлетняя. Отлично! Отлично! Мы приближаемся! Что за четырехлетние виноградники есть в Сент-Жюльене?
      После новой паузы он поднес к губе край бокала - к провисшей посредине нижней губе. Узкий розовый язык высунулся наружу из его рта, коснулся кончиком вина и быстро убрался внутрь. Неаппетитное зрелище. С закрытыми глазами, сосредоточенный, он опустил бокал, и его губы прошлись несколько раз одна вдоль другой, как два куска пористой влажной губки.
      - Вот опять! - воскликнул он. - Таннин ощущается, и вяжущая летучая струйка на языке! Да-да, теперь-то я уже знаю. Перед нами вино из одного из маленьких виноградничков вокруг Бешвеля! Я вспомнил. Окрестности Бешвеля и маленькая пристань на обмелевшей реке, где больше не пристанет баржа. Бешвель... Но - сам Бешвель? Вряд ли. Хотя очень близко. Шато-Тальбо? Тальбо... Возможно... А ну-ка...
      Он взял еще глоток. Краем глаза я заметил, что Майк с приоткрытым ртом все больше и больше наклоняется в сторону Пратта, не отводя от него взора.
      - Нет, я ошибся. Это не Тальбо. Тальбо раскрывается быстрее, не заставляя так долго ждать. Если это тридцать четвертый год, а по-моему, так и есть, тогда это не Тальбо. Надо подумать, надо подумать. Не Бешвель, не Тальбо, и очень-очень близко к обоим, так близко, что виноградник должен быть чуть ли не между ними. Так где же это?
      Он размышлял, а мы наблюдали за его лицом. Даже жена Майка уставилась на него. Служанка осторожно, чтобы не нарушить молчания, поставила поднос с гарниром возле меня.
      - Ага! - вскричал он. - Понятно! Так вот тут что!
      И он в последний раз отпил из бокала. Не опуская его, он повернулся к Майку и с шелковой дремотной улыбкой сказал:
      - Вы знаете, что это за вино? Шато-Бранер-Дюкрю.
      Майк не шевельнулся.
      - И год: тысяча девятьсот тридцать четвертый год.
      Все обернулись к Майку в ожидании, чтобы он повернул бутылку вверх этикеткой.
      - Это ваше окончательное решение? - спросил Майк.
      - Наверное, да.
      - Так да или нет?
      - Да.
      - Еще раз, пожалуйста, название.
      - Шато-Бранер-Дюкрю. Прелестный виноградничек. Рядом живописный старинный замок. Да я отлично знаю эти места! Странно, что сразу не отгадал.
      - Ну, папа, - сказала Луиза, - покажи этикетку. Где мои два больших дома?
      - Одну минуточку, - произнес Майк. - Одну минуточку.
      Он сидел очень прямо, с ошеломленным видом. Его лицо бледнело и отекало на глазах, как если бы он был близок к обмороку.
      - Майкл! - резко окликнула его с другого края стола жена. - Что происходит?
      - Прошу тебя, Маргарет, не вмешивайся.
      Ричард Пратт с улыбкой глядел на Майка масляными прищуренными глазками.
      - Папа! - в испуге вскричала девушка. - Папа, он что, отгадал?
      - Не беспокойся, дорогая, - ответил Майк. - Тебе не о чем беспокоиться.
      По-видимому, с целью избавиться от присутствия близких, Майк обратился к Ричарду Пратту со словами:
      - Послушайте, Ричард. Я думаю, нам надо с вами уединиться в соседней комнате и поговорить.
      - Я не хочу ни о чем говорить, - сказал Ричард Пратт. - Я хочу посмотреть этикетку.
      Он знал, что выиграл, держал себя победителем и приготовился отстаивать свой выигрыш любыми способами.
      - Чего мы ждем? - спросил он. - Поверните бутылку.
      И тут произошло неожиданное. Рядом с Ричардом Праттом встала маленькая аккуратная фигурка служанки в черно-белом платье с передником. Она держала что-то в руках.
      - По-моему, это ваши, сэр, - сказала она.
      Пратт оглянулся, увидел очки в роговой оправе и на мгновение заколебался.
      - Правда? Я не уверен.
      - Да-да, сэр, это ваши.
      Служанка была не первой молодости: скорее ближе к семидесяти, чем к шестидесяти, и много лет работала в семье Шофилдов. Она положила очки на стол перед Праттом.
      Пратт, не поблагодарив, сунул очки в нагрудный карман рядом с носовым платком.
      Служанка осталась на месте. Она стояла за плечом Пратта, и в том, как она держалась, чувствовалось нечто столь необычное, что я весь напрягся в ожидании. С холодным взглядом, с решительно сжатым ртом на бесцветном лице, она стояла, выставив острый подбородок вперед и крепко сжав руки. С нелепой наколкой на голове, в крахмальном передничке, она походила на взъерошенную белогрудую птичку.
      - Вы их забыли в кабинете мистера Шофилда, - сказала она неестественным, преувеличенно вежливым тоном. - На книжном шкафу, когда вы заходили туда перед обедом.
      Прошло несколько секунд, пока все поняли истинный смысл ее слов, и в полной тишине я увидал, как Майк выпрямляется на стуле, как краска возвращается на его лицо, глаза широко раскрываются, рот кривится, а вокруг ноздрей разливается опасная белизна.
      - Майк, Майк, дорогой, - сказала миссис Шофилд, - только не нервничай!