Госпожа Алиса вынесла из хижины две деревянные плошки и положила в них горячую кашу. За долгие годы житья у чужих людей она привыкла не только сносить раздражение хозяев, но и успокаивать их.

— Мессир Рожер, — осторожно начала она, — эти дамы не просто ближайшие соседки госпожи Анны по Провансу. Они бок о бок проделали этот злосчастный переход через Славонию. Козу они купили в складчину, и моя госпожа внесла свою долю. Это не имущество войска: один сириец тайком привел козу в лагерь и продал им.

— Имущество — не имущество, какая разница? — хмуро осведомился Рожер. — Граф Блуа должен был бы купить всех окрестных коз и распределить их поровну. Если люди станут скупать ворованное, остальным вообще ничего не достанется. Наверняка эти итальянцы и лотарингцы в своих здешних замках живут не хуже, чем жили дома.

— Но это справедливо: тот, кто платит, должен есть лучше остальных.

— Все паломники находятся в одинаковых условиях и должны питаться одинаково. Как бы там ни было, госпоже Анне не следует так вести себя.

— Мне очень жаль, сир. Госпожа Анна редко ужинает у других. Я скажу ей, что вы недовольны этим. Пожалуйста, ешьте кашу, пока она не остыла.

После ужина настроение у него поднялось, и он даже поблагодарил госпожу Алису, когда та застегнула ему оберк и надела шлем. Арбалетчик, выполнявший обязанности слуги, привел коня. Рожер взял у него копье и щит и поехал к легкому деревянному мосту на краю лагеря, возведенному сирийскими мастеровыми.

На северном берегу Оронта, как раз напротив Мостовых ворот, раскинулся невысокий, но крутой курган. Здесь неверные устроили кладбище и поставили каменную мечеть, где в мирное время поклонялись своему дьяволу. Каждый вечер кладбище занимали пешие турецкие лучники, охранявшие мост от внезапной атаки, которую под покровом ночи могли устроить обитатели христианского лагеря. А пилигримы в свою очередь каждый вечер высылали конные дозоры, которые следили за курганом. В темноте то и дело происходили стычки. Это был единственный способ досадить противнику, укрывшемуся за неприступными стенами. А сегодня ночью предстояло соблюдать особую осторожность: граф Танкред Киликийский с отрядом арбалетчиков и сирийских ремесленников собирался перевалить через холмы, обойти город с юга и построить осадный замок к западу от ворот Святого Георгия. И если на людей Танкреда нападут турки, ночному дозору придется атаковать мост, чтобы отвлечь на себя его защитников.

Когда Рожер присоединился к остальным всадникам, то почувствовал себя счастливчиком: его включили в группу из десяти младших конных рыцарей, командовать которой должен был сам герцог Нормандский, восседавший на боевом скакуне. У предводителей паломников не было обычая участвовать в таком утомительном деле, как ночной дозор, но последние две недели прошли настолько скучно, что герцогу захотелось поразмяться. Его доспехи прикрывал толстый плащ, он был слегка пьян и пребывал в прекрасном настроении. Когда достаточно стемнело, патруль неслышно двинулся на запад и занял позицию на расстоянии полета стрелы от большого моста. Ночь была темная и облачная, но привычные кони ступали по каменистой почве совершенно бесшумно, и даже конь герцога не цокал копытами. Рожер очень надеялся, что турки совершат вылазку и он сможет отличиться на глазах герцога; случись это, и замок был бы у него в кармане.

Зимняя ночь тянулась и тянулась, но ничего не происходило. Они замерзли и проголодались. Кони беззвучно дрожали, и в темноте слышались голоса неверных, переговаривавшихся на своем кладбище. На холме за рекой, где молча трудились люди графа Танкреда, было все спокойно. Время от времени до них долетали случайные звуки со стороны дозоров, располагавшихся севернее. Вдруг конь Рожера поднял голову и тихонько втянул в себя воздух. Рожер не столько увидел, сколько почувствовал, что конь навострил уши. Он шепнул соседу:

— Передайте герцогу, что моя лошадь кого-то почуяла.

Турки на кладбище шумели сильнее обычного, распевая свои дьявольские молитвы, отгонявшие призраков ночи. Но вскоре стали прислушиваться и остальные дозорные: казалось, на мосту началось какое-то движение. Герцог велел пикету выдвинуться вперед. Они сделали несколько шагов и остановились, вглядываясь во тьму. Вдруг конское копыто высекло искру из камня, герцог во всю мощь легких вскричал: «Deus vult!», и они галопом понеслись к мосту, начинавшемуся в ста пятидесяти ярдах. Рыцари врассыпную скакали по неровной, скалистой тропе, и Рожер вдруг понял, что еще шаг, и его лошадь споткнется. Страх свалиться с лошади, парализующий, как боязнь высоты, был настолько силен, что он отвел шпоры и колени подальше от боков животного и инстинктивно натянул поводья. Вдали показалась группа турок, но неумение управлять лошадью сыграло с Рожером злую шутку. Его конь привык к совершенно другим командам. Почувствовав рывок узды, он повернул вправо и поскакал вдоль диспозиции врага, видимо, ожидая, что его всадник начнет стрелять из лука. Обезумев от ярости, Рожер заставил лошадь развернуться и сломя голову помчался вдогонку за остальными. Но он опоздал: турки во всю прыть скакали обратно, а рыцари прекратили погоню. С кладбища посыпался дождь выпущенных наугад стрел, и дозорные легким галопом возвращались назад.

Герцог был очень доволен собой. Наконечник его копья обагряла кровь. Никто, кроме него, не успел схватиться с врагом. Как многие военные вожди, он умел видеть затылком и не преминул сделать Рожеру замечание.

— Молодой человек, я видел, как ваша лошадь рванулась в сторону. Вы ведь из «туркополов», верно? Если я вручил вам лук, это не значит, что следует забыть о копье. Надеюсь, в следующий раз вы лучше управитесь с конем. Господа, мы еще постоим здесь, но можно спешиться: чтобы подготовить следующую вылазку, им понадобится время.

Рожер был вне себя от ярости и унижения. Он не ожидал от лошади такого финта, но виноват он был сам — струсил. После того как в детстве ему довелось упасть со споткнувшейся на полном скаку лошади, он всю жизнь боялся свалиться снова. Весь остаток ночи его обуревало отчаяние. Он поклялся, что во время следующей атаки будет нещадно пришпоривать коня и поскачет вперед, даже если перед ним будет берег Оронта.

Когда поздний ноябрьский рассвет окрасил небо, дозор возвращался на восток, к временному мосту на краю лагеря. Рожер передал коня дожидавшемуся его слуге и громко позвал Анну, чтобы она помогла ему снять доспехи. Жена вышла из хижины полусонная, дрожа на холодном ветру.

— Доброе утро, Рожер! Ну и погода… Как прошла ночь? Я слышала, герцог Нормандский сегодня был с вами. Тебе представилась возможность отличиться. Сумел ты ею воспользоваться?

— О да, сумел. Только совсем не так, как ты думаешь. Банда турок попыталась совершить вылазку по мосту, а герцог Нормандский поскакал на них в атаку, не сказав нам ни слова. Я замешкался, а потом мой конь заартачился и встал как вкопанный. Герцог при всех сделал мне выговор за плохую выездку. Он хорошо запомнил меня, и теперь нам не видать замка как своих ушей!

Он зашвырнул оберк в хижину и выругался. Целых пять часов он пытался найти себе оправдания, пока в конце концов не пришел к выводу, что во всем виноват проклятый конь.

— Ах, как жаль, дорогой, — испуганно сказала Анна. — Не конь, а наказание! Наверное, тебе следует попрактиковаться на чучеле. Займись этим днем, в таком месте, где тебя увидит герцог. Может быть, твое желание исправиться произведет на него хорошее впечатление.

— Будь я проклят, если стану учиться верховой езде на виду у всего войска! — взорвался Рожер. — Не собираюсь я производить впечатление ни на герцога, ни на кого-нибудь другого! Я бы с удовольствием вообще убрался с его глаз куда подальше. У меня это дурацкое паломничество давно в печенках сидит! Замучился как собака. Буду спать весь день. Когда ты сменишь подкладку шлема? У меня от грязи начинается головная боль. Завтрак готов?

Он впервые сорвал злость на Анне и, как ни странно, почувствовал себя лучше.

Проспав до середины дня, Рожер проснулся. Он хорошо отдохнул, но что-то подсказывало ему: радоваться нечему. Он не мог вспомнить причину своего плохого настроения, но через секунду в памяти всплыла злосчастная ошибка, совершенная им прошлой ночью. Все же сон приободрил его, и прежняя злость не возвращалась. Он насвистывая вышел из хижины и поцеловал жену, стоявшую на коленях у костра. Она повернула к нему хмурое лицо, но улыбнулась, увидев, что муж в хорошем расположении духа. Чиновники графа Блуазского выдали им по куску мяса непонятного происхождения. Они называли его верблюжатиной, но по лагерю гуляла шутка, что это мясо мертвых турок. Ладно, все лучше, чем надоевшая просяная каша. За едой к ним присоединилась госпожа Алиса, и обед прошел довольно весело. Весь лагерь был в приподнятом настроении. Оказалось, граф Танкред за ночь успел построить осадный замок, который отрезал туркам пути подвоза продовольствия. Антиохия стояла на северном склоне крутого утеса, и с юга подъезда к ней не было. Лагерь пилигримов перекрывал путь на север, а новый форт преграждал западную дорогу. Все турки ездили верхом, и в городе скопились тысячи лошадей. Стоит им начать дохнуть от голода, и враг рано или поздно запросит пощады.

Однако их ожидало разочарование. В полдень ворота Святого Георгия распахнулись как обычно, и гарнизонные лошади вышли на пастбище. Осадный замок Танкреда был выстроен на склоне, отделенном от западной стены крутым ущельем, по которому протекал ручей, впадавший на севере в Оронт. Несколько турок следило за замком, в то время как лошади вволю паслись на просторном северном берегу реки. Конечно, пилигримы могли совершить вылазку и загнать турок обратно, но усталые лошади паломников и сами не успели бы пощипать травку. Кроме того, никто не знал, когда турки откроют ворота, а постоянно держать наготове крупный отряд было невозможно. И эта попытка кончилась ничем…

Осадная рутина продолжалась. Каждый третий день Рожер отправлялся в дозор, а все остальное время ему приходилось сидеть в лагере да смотреть на Антиохию. Войско впало в уныние и начало терять надежду: вылазки ни к чему не приводили, а еда становилась все хуже и хуже. В дне ходу на запад, неподалеку от устья Оронта, находился порт Святого Симеона, где стоял генуэзский флот, но южноанатолийские греки упорно сопротивлялись попыткам опустошить их амбары, опасались неожиданного возвращения турок. Близость кораблей напоминала пилигримам о возможности сравнительно безопасно вернуться домой и ослабляла их решимость провести в походе еще одну зиму. Они не знали, как убить время. Рожеру надоела бесконечная лагерная толчея и невозможность побыть одному. Пиров не задавали из-за недостатка припасов, а турниров не устраивали, боясь покалечить жутко вздорожавших лошадей. Он был счастлив в обществе Анны, но ей приходилось хлопотать по хозяйству, а эта зануда госпожа Алиса носу не высовывала из хижины, которую они занимали втроем. Роберт де Санта-Фоска, его любимый кузен, не терял своей обычной жизнерадостности. Он еще не получил замка от графа Танкреда, но граф Тарентский пообещал выделить ему какой-нибудь лен после падения Антиохии. Прихватив бутыль вина, он шатался по лагерю, хвастался своей шелковой туникой и распевал дамам песни, которые слагал на северофранцузском, лангедокском и итальянском языках.

Однажды вечером Рожер возвращался к себе в хижину после мессы в домовой церкви герцога. Роберт пел Анне сирвент [36], но при виде его вскочил, взял за руку и отвел в сторону.

— Кузен Рожер, я должен кое-что сказать тебе по секрету. Ты знаешь, что граф Тарентский говорит по-арабски? Он научился этому в Сицилии. У него здесь есть шпионы, и один из них донес, что завтра из Гаренца выйдет турецкое войско и нападет на наш лагерь. Граф предлагает устроить им засаду. С ним пойдут герцог Нормандский и граф Фландрский. Отряд будет совсем небольшой, потому что все надо сделать тайно, и войдут в него только рыцари на боевых конях. Но твой конь тоже вполне сгодится: он не спотыкается под тобой и скачет галопом. Сходи к герцогу и попросись с нами. Это может принести тебе славу. Можешь сослаться на меня, но помни, что это военная тайна.

Рожер обрадовался: участие в вылазке позволило бы ему не только скрасить скуку осады, но и оправдаться в глазах герцога. Он поспешил в палатку вождя. Как обычно, перед ней стояла толпа просителей, но у него был особый случай. Он посулил привратнику, что в долгу не останется, и вскоре был пропущен внутрь. Для вельможи такого ранга Роберт принял его почти с глазу на глаз: при нем не было никого, кроме трех-четырех чиновников, пажа и двух сержантов-телохранителей. Он был встревожен, неспокоен и нетерпелив.

— Это совершенно невозможно. Мы собираемся устроить засаду у самого их логова, чтобы они не успели рассыпаться в разные стороны. Для этого нужны обученные скакуны, хотя бог знает как мало их у нас осталось. Я беру с собой только пятьдесят рыцарей, с лучшими конями и оружием. Если вам так хочется убивать неверных, для этого есть масса способов, к примеру, когда они выгоняют лошадей на пастбище. Как бы там ни было, засада — величайшая тайна, и я бы хотел знать, от кого вы о ней прослышали.

Рожеру не хотелось выдавать кузена, и он предпринял еще одну попытку.

— Сеньор мой, в прошлый раз, когда я сражался рядом с вами, мой конь замешкался и я опозорился на глазах у остальных рыцарей. С тех пор я объездил его, тренируясь на чучеле (что было чистейшим враньем), и прошу дать мне возможность восстановить свою честь. Позвольте мне ночью примкнуть к вам!

— Нет, нет и нет! — отчеканил герцог. — Я прекрасно помню случай, о котором вы говорите, и не хочу, чтобы он повторился. Лошадь шарахнется, расстроит ряды и напугает скакунов. Но коли вам не терпится оправдаться, ступайте завтра в этот дурацкий осадный замок Танкреда и нападите на турок, охраняющих лошадей. Это все, на что годится ваш конь. Но не вздумайте звать итальянцев на эту свою вылазку!

Рожер поклонился и вышел. Особенно обидно и досадно ему было оттого, что сержанты попытались сделать вид, будто ничего не слышали, а один из чиновников понимающе улыбнулся. Роберт все еще болтал с Анной, и юноша описал ему, чем кончилась аудиенция. Кузен нашел это забавным.

— Герцог Роберт в последние дни настроен очень воинственно, — сказал он с улыбкой. — Впервые в жизни кто-то его послушался, и он пользуется случаем, чтобы покомандовать всласть. Пожалуй, глупо было спрашивать у него разрешения. Надо было просто в темноте присоединиться к нам. А что ты думаешь о фокусе с замком Танкреда? Мне эта идея не по душе. Врага ты не напугаешь, а вот последней лошади можешь лишиться.

— Конечно, он должен попробовать, — вмешалась Анна. — Если он так дорожит клятвой, то обязан воспринимать любое слово сеньора как приказ. Либо он добьется известности, либо мы никогда не получим лен.

Казалось, Анне и в голову не приходило, что в стычке Рожера могут убить. Она думала только о том, что ради лена можно пойти на риск.

— Ну, если ты считаешь, что игра стоит свеч, — задумчиво сказал Рожер, — завтра утром я поскачу туда. Скажу, что меня послал герцог, и итальянцам нечего будет возразить. В конце концов это избавит меня от необходимости идти завтра вечером в дозор, так что я ничего не теряю. Прости, Роберт, что меня не будет рядом с тобой. Желаю удачи. Я приду попозже и сам помогу тебе надеть доспехи.

Роберт понял намек, попрощался с дамами и пошел к стоянке итальянцев, что-то напевая себе под нос.

На следующее утро, прослушав мессу и легко позавтракав, Рожер с помощью Анны и госпожи Алисы облачился в доспехи и выехал из лагеря, захватив с собой пригоршню сухарей вместо обеда. Оставив стены Антиохии справа, он ехал на юго-восток по пустынной дороге на Алеппо, и вскоре его конь начал взбираться на гребень горы Сильпиус. Турки выгоняли лошадей на пастбище не раньше середины дня, и он, не забывая об осторожности, беспрепятственно достиг осадного замка Танкреда, двигаясь с юга. Гарнизон в это время как раз кончал обедать. Большинство арбалетчиков были выходцы из Южной Италии, и их диалект был ему незнаком, но командовал ими рыцарь из итальянских норманнов; ему-то Рожер и изложил свое поручение, подчеркнув, что это приказ самого герцога.

— Ну, если вас прислал герцог Нормандский, тогда все в порядке. Правда, я не знаю, как вам это удастся. Когда мы пытаемся напасть на табун, из города тут же выскакивает толпа турок, а у нас не хватает сил, чтобы отогнать их. Конечно, вы можете взять в плен какого-нибудь пастуха, но это никак не повлияет на ход священной войны. Я не смогу послать вам на помощь арбалетчиков, потому что это ослабит форт, но мы прикроем вас на обратном пути. Наши стрелы долетают до во-он того куста, и турки за него не заходят. Надеюсь, вы принесли еду с собой? Просто позор, как граф Блуазский относится к своим обязанностям!

Рожер был слегка разочарован — этот старый, опытный воин отнесся к его заданию весьма скептически. Юноша даже задумался, не следует ли ему вернуться в лагерь, но быстро сообразил, что это было бы глупо. Поэтому он слез с коня и принялся грызть свой сухарь. Внезапно ворота Святого Георгия открылись, и из них выехала добрая сотня турок, гнавших перед собой огромный табун расседланных лошадей. Десять неверных поскакали прямо к деревянным стенам осадного замка и остановились в двух с половиной сотнях ярдов от них.

— Вот так всегда, — с досадой сказал капитан. — Мы не можем достать их, пока они не подойдут поближе. Да, чуть не забыл! Иногда они теряют осторожность, а на закате многие спешиваются и начинают молиться своему дьяволу. Один из моих людей будет держать вашу лошадь наготове. Когда решите, что пора действовать, бегите к укрытию и скачите во весь опор. Следите, чтобы вашего копья не было видно поверх стены, а то выдадите себя. Если вздумаете советоваться со мной — считайте, что опоздали. Что ж, удачи вам, а мне пора вздремнуть…

Он завернулся в плащ и улегся у тонкой и не слишком надежной стены.

Целых два часа Рожер простоял у амбразуры рядом с часовым, следя за турками, а те в свою очередь не спускали глаз с форта. Кони замерзли от ожидания, и всадникам пришлось дать им размяться. Группа разбилась на двойки и тройки. На холме пасся мышастый жеребец и три кобылы. Эта четверка стала потихоньку приближаться к форту, и шестеро турок поскакали, чтобы завернуть ее. Еще один всадник спешился и стал осматривать ногу своей лошади. За осадным замком продолжали следить лишь трое. Рожер напрягся: кажется, настал его час! Он боялся ошибиться. Ему еще не приходилось отдавать приказы, а в битве у Дорилея, когда следовало проявить здравый смысл, у него ничего не вышло. Но терпение его истощилось, и с внезапной решимостью Рожер молча бросился туда, где стояла его лошадь. Арбалетчик, усмехнувшись, помог ему сесть в седло и протянул щит с копьем. Этот старый ветеран, участвовавший во многих сражениях, как все пехотинцы, обязан был выполнять приказы любого рыцаря, даже неопытного юнца.

Рожер выехал в проход у дальнего конца замка, обогнул стену и галопом поскакал по склону холма к трем турецким часовым. Они засмотрелись на своих товарищей, подгонявших отбившихся от табуна лошадей. Мягкая от зимних дождей земля скрадывала стук копыт. К счастью, под ним был чистый дерн без всяких камней. Впрочем, Рожер забыл о своем страхе свалиться с лошади, едва принял это сумасбродное решение. Прежде чем турки заметили юношу, он успел преодолеть сотню ярдов. И тут произошло именно то, на что он не смел надеяться. Турки не бросились от него наутек, стреляя на ходу; вместо этого они вытащили свои смешные кривые мечи и поскакали навстречу, громко призывая своего дьявола. Он сильно пришпорил коня, не привыкшего к такому обращению, сжал коленями его бока и молнией слетел под откос. В мгновение ока Рожер поравнялся с неверными и глубоко вонзил копье в грудь всадника, оказавшегося справа. В это время доблестный конек, как заправский боевой конь, ударил передним копытом лошадь, оказавшуюся у него под носом. Когда четверо всадников сплелись в один топочущий, размахивающий руками и копытами клубок, турок слева нанес Рожеру рубящий удар саблей. Однако щит прикрывал левый бок всадника и лошади столь надежно, что ни один меченосец не мог бы причинить им серьезного вреда: сабля лишь прорвала кожаную обшивку. Копье Рожера так и осталось торчать в груди скатившегося с седла турка. Контуженный конь осел на задние ноги и сел по-собачьи, а его ошеломленный всадник судорожно цеплялся за седло. Единственный турок, которого следовало опасаться, был слева, а слева Рожер был неуязвим. Юноша выхватил меч и развернул коня передом к сопернику. При виде взвившегося в воздух тяжелого прямого клинка турок хлестнул коня и ударился в бегство; второй всадник, лошадь которого кое-как сумела подняться, сделал то же, и через мгновение рядом с ним остался только конь убитого, привыкший стоять смирно, пока хозяин не дернет за поводья. Мешкать было нельзя — на Рожера уже летели шестеро турок с натянутыми луками. Лезвием меча он подцепил поводья лошади убитого и галопом поскакал к форту. Мимо просвистело несколько стрел, но враги, даже захваченные врасплох, все же не осмелились последовать за ним под стрелы итальянских арбалетов. Запыхавшийся, мокрый от пота, без копья и со свежей отметиной на исцарапанном щите и пленным конем в поводу, он влетел в замок. Стоявшие у амбразур пехотинцы, убедившись, что погони нет, столпились вокруг него, принялись восхищаться лошадью и поздравлять ее нового хозяина. Поднялся невообразимый шум, звучала незнакомая речь, а капитан улыбнулся и помог Рожеру спешиться.

— Здорово это у вас получилось, — сказал он по-французски с певучим итальянским акцентом. — Конечно, они сыграли вам на руку, пытаясь действовать мечами. Сразу после Дорилея им и в голову бы такое не пришло, но осада ведется настолько бездарно, что они обнаглели. Как бы то ни было, я думаю, на сегодня достаточно. Посмотрите, какими они стали осторожными. Поздно спохватились! Подождите, пока они не загонят табун на ночь. Сегодня они не задержатся, это уж точно! У меня тут припасен кувшинчик вина. Хотите выпить?

Рожер чувствовал себя героем. Это было удивительно приятное ощущение. Он справился со своим страхом, он быстро и ловко поймал потерявшую всадника лошадь, но самое главное — после возвращения в форт его перестали мучить воспоминания о Гуго де Дайвсе. Так вот что такое настоящая война: ты встречаешься с врагом лицом к лицу и повергаешь его наземь на глазах у восхищенной толпы! Он скромно кашлянул, сказал, что ничего особенного в этом нет, но пропустить по глоточку не откажется.

Вечером турецкие табунщики потянулись в город, гоня перед собой лошадей, и Рожер пустился в долгий путь к главному лагерю.

Теперь герцогу придется быть с ним повежливее, да и итальянцы наверняка приукрасят его подвиг. К нему наконец-то вернулась уверенность в себе. Рожер уже почти жалел, что не встретился с врагами еще раз. Поеживаясь от прохлады, юноша бодрой рысцой приближался к дому, ведя в поводу захваченного коня. Конек был крепкий, здоровый, подвижный, но все же самый обычный — нести большой вес он не мог.

Дома никого не оказалось, кроме арбалетчика, выполнявшего обязанности слуги.

— Где госпожа Анна? — спросил он. — Где госпожа Алиса? Я устал и хочу, чтобы мне помогли снять доспехи.

— Все ушли поглядеть, как герцог распределяет трофеи, захваченные в битве, — ответил арбалетчик. — Я думаю, сир, что дамы там. По всему видать, вы тоже успешно повоевали. Есть что-нибудь для починки, сир?

— Возьми щит, — распорядился Рожер, — и залатай в нем прореху. И копье я потерял. Во вьюках где-то завалялись наконечники, а у разносчика-армянина наверняка найдутся подходящие древки. Я не буду снимать доспехи. Пойду искать госпожу Анну в чем есть.

Он был огорчен. Какую бы победу ни одержал герцог, жена была обязана сидеть дома и ждать мужа, в одиночку сражавшегося с неверными и возвратившегося с собственной добычей.

У шатра герцога собралась большая толпа. То и дело за пологом скрывались рыцари. Но Анна стояла снаружи, тоненькая, прямая и удивительно красивая. Увидев мужа, она встрепенулась и грациозно подставила ему щеку для поцелуя.

— Дорогой, — быстро сказала она, — я так рада, что ты благополучно вернулся! Устал? Проголодался? А у нас замечательная новость! Засада герцога закончилась полным успехом. Они убили кучу турок и захватили больше тридцати лошадей. Сейчас герцог как раз делит их.

Так вот чего ждали рыцари, собравшиеся у шатра! Рожер решил просить аудиенции у герцога и отослал жену готовить ужин, в пику ей ничего не рассказав о своих приключениях у замка Танкреда и завоеванном трофее. Впервые в жизни ему удалось что-то совершить, а его и слушать не хотят. У всех только герцогская засада на уме… Когда его наконец пропустили в шатер, Рожер кипел от гнева. Он сразу взял быка за рога.

— Сеньор мой, вчера вы сказали, что я не гожусь для засады, и предложили, если уж мне так неймется подраться, отправляться в замок Танкреда. Сегодня я был там, убил турка и забрал его коня. Теперь у меня их двое. Какого из двух вы предпочтете, сеньор?

Герцог был в отличном настроении. Он любил делать подарки, а сегодня ему удалось осчастливить целых десять рыцарей.

— О да, молодой человек, я сказал что-то в этом роде, но не стоит принимать мои слова так близко к сердцу. Вас ведь самого могли убить! У вас появился лишний конь, и вы предлагаете своему сеньору купить его первым? Это очень любезно! Но дело в том, что я сейчас… гм-м… не при деньгах. Получается, что продаю я в кредит, а когда покупаю, меня заставляют платить наличными. И тут те же порядки, что и в родной Нормандии!

Он сделал паузу, наморщил лоб и изобразил усиленную работу мысли.

— Могу я приобрести этого пони как-нибудь по-другому? — наконец спросил он. — Что, если я расплачусь с вами вином или красивой рабыней? О нет, я вижу, вы не из таких; кроме того, я вспомнил, что вы недавно женились… Придумал! У меня есть сменный боевой конь. Я давно не садился на него, поскольку идет осада. В самом деле, стыдно иметь лишнего скакуна, когда столько рыцарей осталось без лошадей. Вы можете отдать мне двух своих коней, а взамен взять моего Блэкбёрда [37]. Что вы на это скажете?

Рожер, не ожидавший столь любезного приема, сначала обрадовался, но неожиданное предложение поменяться лошадьми застало его врасплох. Его ответ прозвучал сухо и недружелюбно.

— Все зависит от того, какие пони и какой конь. Я хотел бы сначала взглянуть на него при дневном свете.

— Конечно, — милостиво согласился герцог. — Завтра после утренней трапезы приводите своих лошадок, а я распоряжусь, чтобы приготовили Блэкбёрда. Уверен, он вам понравится. Конь не очень молод, но здоров, и я сам объездил его.

Рожер вернулся в хижину и за поздним ужином в красках описал Анне и госпоже Алисе свои подвиги. Обеим годами приходилось выслушивать рыцарские рассказы о доблестных поединках, и они выказали к этой истории самый горячий интерес.

Утром состоялся обмен. Блэкбёрд оказался рослым, сильным, но не слишком быстрым. Впрочем, во время атаки это было скорее достоинством и позволяло надеяться, что он не понесется вперед сломя голову. У скакуна были хорошие легкие и крепкие ноги, и костлявым он не выглядел, что говорило о большом запасе сил. Ему было двенадцать лет, он успел принять участие в двух-трех походах и показал себя молодцом. Но главное заключалось в том, что обучил его сам герцог. Недостаток боевых скакунов у пилигримов, конечно, сильно повышал его цену, но и в Нормандии он стоил бы немалых денег.

Рожер понял, что новое приобретение значительно повысит его престиж. На Западе искусство оружейников не стояло на месте, а потому пропасть между сеньорами, которые могли покупать самое дорогое снаряжение, и теми, кто воевал в отцовских доспехах времен битвы при Гастингсе, постоянно расширялась. До сих пор он считался младшим рыцарем, но теперь обладание боевым скакуном ставило его на одну доску с графами и герцогами, несмотря на отсутствие латных штанов.

Шел декабрь, а осаде по-прежнему не было конца. Рожер был рад, что у него осталась только одна лошадь, потому что наступила бескормица. Травы на зимних пастбищах едва хватало Блэкбёрду, чтобы не умереть с голоду, а освободившиеся от угнетателей крестьяне не торопились снабжать паломников кормовым зерном. Какая-то болезнь поразила вьючный скот, и вскоре от нее погибли оба мула, на которых ездили Анна и ее компаньонка. Слуга весь день рыскал по долине Оронта, собирая для коня тростник и выжженную солнцем траву, а Рожеру пришлось за золото купить овес у сирийских купцов. Лошадей нужно было во что бы то ни стало сохранить до весны: без них войско пилигримов превратилось бы в толпу пехотинцев.

С едой тоже было плохо. Турецкие правители столь основательно отучили сирийцев запасать зерно, что и крестьянам, и их освободителям приходилось рассчитывать только на урожай этой осени.

Конечно, по законам военного времени зерно можно было просто реквизировать, но в этой незнакомой гористой стране, где говорили на непонятном языке, отыскивать тайники, устроенные обитателями деревушек, было очень нелегко. Поскольку Рожер считался хорошо вооруженным рыцарем, его освободили от неприятных обязанностей фуражира. Хотя суссекская сентиментальность давно его оставила, но при виде разрушенного крестьянского дома он мрачнел. Из-за таких порядков только увеличивалось число турецких шпионов и голодающих, которые убегали из лагеря, переправлялись через реку и просили милостыню у случайных прохожих. Граф Блуазский как-то ухитрялся ежедневно выдавать каждому по горсти зерна, но цены на мясо и прочее продовольствие достигли в лагере фантастических размеров. Однако у иных паломников еще осталось золото, полученное от щедрот византийского императора.

В середине месяца совет вождей призвал всех обозников, женщин, чиновников — в общем, все лишние рты — покинуть лагерь и отправиться на зимовку в греческие города или ближайший порт Святого Симеона. У Рожера это распоряжение вызвало смешанные чувства. Он не разлучался с женой со дня свадьбы и при мысли о расставании покрывался холодным потом.