- Отпусти меня! Меня недавно благословили... - Майк не слышал собственного голоса. Какой голос у лужи.
      - Я ненадолго смещу тебя, а пока тебя не будет, я поправлю тело! Куда ты хочешь?
      - Я не хочу тело... - МакЛохлан просто закрыл глаза.
      Проснулся он оттого, что голова не просто болела. Она раскалывалась. Настолько жестокие приступы случались с ним всего раза два и без наркотиков не проходили. Боль была такая, что отнималась вся правая половина тела, а левую били судороги. Пожаловаться было некому.
      А может, и было. В стенку гроба тихо, но очень настойчиво стучались снаружи.
      - Майки! - какой знакомый голос. - Майки, выходи, ты уже достаточно нас напугал.
      Он резко сел, ударившись головой об открывающуюся крышку.
      - Не бойся нас, Майкл! - вокруг гробика стояли психотерапевты, заплаканная мама, священник. - Ты уже проснулся! Тебя больше не заставят ложиться в гроб. Мы их всех уволили!
      - Дайте мне спокойно умереть! - почти равнодушно заявил МакЛохлан непривычно тонким голосом, лег обратно и хлопнул крышкой.
      - Миссис МакЛохлан, если вы не будете впадать в истерику, мы решим все проблемы. Ваш ребенок сможет бесплатно посещать подростковую группу. Мы все уладим!
      - Я подам на вас в суд!
      - А нам тогда придется предать огласке факты вашего жестокого обращения с ребенком. Вы помните, почему вы его сюда привели?
      От головной боли и нехватки воздуха Майкл потерял сознание.
      Проснулся он оттого, что голова не просто болела. Она раскалывалась. Настолько жестокие приступы...
      - Стиша, отпусти меня! Мне дали тело не для того, чтобы я за него цеплялся...
      - Майкл! Не уходи! Я же не могу сделать ничего против твоего желания! Ты должен захотеть куда-нибудь сместиться! Вперед, назад, вправо, влево! Я все могу! Дай мне тебя вернуть!
      - Не хо-чу.
      - Я ведь уже смещала тебя в будущее? Ты ведь был там?! Ты и сам знаешь, что я не дам тебе умереть? Тогда, в автобусе, я переносила тебя в будущее, ты помнишь? Мы ведь победили этого урода! Раз и навсегда победили! Что теперь может произойти в этом мире плохого? Не уходи! Не сопротивляйся, пожалуйста! Не надо!
      Она сама закрыла МакЛохлану глаза.
      Проснулся он оттого, что голова не просто болела. Она раскалывалась. Каждый звук отдавался невиданным приступом бесчеловечной боли. А звуков было много.
      Изломанный Патрик в столбик писал скрипучим белым мелом по гулкой черной доске:
      Я слишком близко подошел к заоблачной тиши
      И вот сижу, наедине с крестом поваленным.
      Дышу. Но нет души
      И малыши, смеясь, играют с черепом оскаленным.
      Я жду.
      Хоть шороха с небес,
      Хоть звука, знака о прощенье,
      За то, что я уже воскрес,
      Хоть миг былого просветленья...
      В тени упавшего креста
      Нет ни прощенья,
      Ни отмщенья.
      Лишь темнота
      И пустота.
      Цена полета.
      И паденья.
      А может и не Патрик. Это такая черная доска, на ее фоне...
      Проснулся он оттого, что голова не просто болела. Он знал, что в этой боли виновата вот эта женщина, безо всякого повода улыбающаяся всеми зубами. Смеется через нехарактерные для мертвых трупов слезы. Крупные, горячие, соленые.
      - Дедушка, он хочет уйти!
      - Отпусти его внученька. Он ведь не из душепродавцев. О нем найдется кому позаботиться. Ждут его. Не ждут, так Пелен примет. Отпусти, милая. Не гневи бога. Закрой глаза и дай покою.
      Проснулся он почти без боли.
      - М-мама?