Ничего не видно. Совсем ничего не видно. Он понимал, что может промахнуться - ничего не видно. Но лимонка у него одна, на этот раз нельзя промахнуться - нельзя же умереть так, за будь здоров! Конечно, как бы ни получилось, а лимонка сделает свое дело: даст ротному знать, что действительно тут немцы, и тот сообразит, как поступить.
      Кустарник - вон, в нескольких шагах.
      Цепенеющие пальцы никак не могли выдернуть кольцо. Дернул зубами, еще раз дернул. Не поддавалось кольцо. Поднатужился, опять дернул. Выдернул!
      Опираясь на локоть, приподнял голову, медленно отвел в сторону руку для броска. Он вкладывал в эти движения всю оставшуюся силу. И швырнул гранату.
      Над миром, озарив все небо, всю землю, все на свете, пронеслась громкая, яростная вспышка. Это еще успело схватить, как последнюю радость, меркнувшее сознание Тимофеева.
      5
      Немцы вынырнули из темноты и выгнувшейся цепью тронулись в направлении, которое прикрывал Данила. Он отчетливо разглядел их. Справа от двигавшейся цепи немцев горел танк, раз за разом раздавались взрывы. "В танке, видно, все как следует - полный комплект боеприпасов, - насмешливо подумал Данила. - И рвутся!" Слева тоже горел танк. Огонь тяжелыми красными клубами валил вверх, в стороны, и оттого все, и воздух, и небо, облака в небе, и деревья, трава, песок, стлавшийся до бруствера окопа, приняли красный цвет, и бегущие фигурки немецких солдат казались красными.
      Данила бил из пулемета, бил длинными очередями, длинными очередями...
      Фигурки вырастали, становились выше, темнели, потому что пламя горевших танков было уже позади них. Фигурки бежали прямо на Данилу, припадали к земле, снова бежали. Данила еще раз нажал на гашетку. Получилась короткая очередь. И пулемет умолк.
      - Ленту! Ляхов, ленту!.. Ленту!..
      Данила вставил в пулемет новую ленту, положил палец на гашетку. Гашетка легко подалась, и - длинная-длинная очередь.
      - Рус! Коншай дело! Дело твой пльох! Коншай!.. - гортанный голос откуда-то снизу, тот, кто выкрикивал это, должно быть, лежал.
      - От, курвы! Прижал их к земле, и мне же кричат, что дело мое плохо. От, курвы!.. - давил Данила на гашетку.
      - Рус...
      - А хрена лысого не видел? - огрызнулся Данила. - Ленту, Ляхов! Ленту!..
      - Данила, не шебутись, - просительно сказал Ляхов. - Бей короче. Ленты кончаются.
      - Чего? - озадаченно взглянул Данила на Ляхова. - Как так? - И тут же забыл, о чем сказал Ляхов.
      Данила втолкнул ленту в приемник и опять без удержу пускал очередь за очередью.
      - Ленту-у!.. Слышь?..
      - Последняя была, Данила...
      - Чего ты мелешь?
      - Последняя...
      - Последняя?..
      Данила поразился, словно этого быть не могло, он постигал смысл того, что говорил Ляхов. Сейчас, когда немцы подошли так близко к окопу, последняя лента? "Ах, дурень старый! Дурень... Конечно же и ленты имеют счет". Разве можно было палить, ни о чем не думая? "Что ж ты наделал, Данила? Пропадать теперь..." - почти простонал он от жалости к себе, к Ляхову. Он отер пот со лба, хотя было совсем не жарко. Из-за спины ночной ветер нес речную прохладу и шевелил над окопом песок.
      Данила вспомнил, утром положил в карман несколько патронов.
      - Вытаскивай из карманов, - решительно произнес, словно был уверен, что у Ляхова в самом деле карманы полны патронов. - Есть у тебя? Все до одного, вытаскивай. - И бережно, как крошки махорки или хлеба, вытащил из карманов патроны. - Возьми вот, пять штук, еще два, и вот еще. Набивай ленту. Еще вот четыре. На одну очередь, на какую-нибудь совсем короткую, выйдет. Быстрей, Ляхов!..
      Немцы, прижатые пулеметом Данилы к земле, лежали, пуская нечастые автоматные строчки. "Не знают, что у меня последняя лента, неполная лента, - тяжело подумал Данила. - И эта неполная должна сдержать их атаку. Немцы не знают этого и потому не поднимаются. И мы спасены... Еще на минуту..."
      "Тра-та-та-та..." - пулемет Данилы.
      Танк с ходу ударил из пушки. И тотчас пулемет как бы подпрыгнул и повалился набок, ствол погнут, кожух смят. Пушка ударила еще раз, снаряд разорвался недалеко от окопа. Вместе с осколками посыпались сшибленные с деревьев ветки.
      - Ну, Ляхов, накрылись мы...
      В свете ракеты Данила увидел, что у Ляхова из-под каски стекали на щеки темные полоски. Тот сдвинул каску на затылок, словно уже не была нужна, даже мешала. А дождь осколков падал и падал.
      - Ляхов! Ляхов!
      Данила встревоженно склонился над ним. Убит? Ранен. Но как и чем помочь ему? Данила растерян, он подхватил Ляхова под мышки, но что дальше делать, не знал. Он забыл о себе, забыл, что сам без каски - пилотка на голове. Помочь раненому Ляхову! Два-три часа назад Данила не знал о его существовании, не думал, что тот есть на свете. Опасность, грозящая жизни, объединяет людей, особенно если они солдаты.
      Кто-то подползал к окопу, услышал Данила и опустил Ляхова на землю приготовился вцепиться в горло тому, кто подползал.
      - Дядь-Данила... Я...
      Данила обрадованно вздохнул: Сашко!
      - Пулемет замолчал чего? - Саша ввалился в окоп. - Лейтенант беспокоится.
      - Пулемет дал дуба...
      - Ага, - понял Саша. - Принес гранаты. Те... Наши...
      - Сашко! Гранаты? - обрадованно. - Ну и Сашко!..
      Несколько немцев уже поднялись в рост и перебежками бросились на утихший окоп.
      Данила хотел выпрямиться и метнуть гранату в набегавших немцев, но что-то кольнуло в ногу. Он провел рукой по ноге. Нигде ничего. "Этого еще не хватало! Ну-ка вперед... - приказывал ноге, и нога подчинялась: ступала, ступала. Все-таки было больно. - А немцы ж, вот они!.. - обдало его жаром. - Вот они!.."
      - Сашко! Не теряйся, Сашко!..
      Саша приподнял плечо, отвел в сторону руку, размахнулся и бросил гранату перед собой.
      6
      "Мы отрезаны..." Семен подавил в себе замешательство, он думал уже о том, что делать в сложившейся обстановке: вблизи, во тьме, в стороне от шоссе, затаились выбитые из окопов немецкие автоматчики, к мосту вышли танки. "Что предпринять?.." Вернуться к мосту. "Но пробьемся разве?"
      - Послушай, отделенный. - Семен сделал паузу, как бы еще раз взвешивая то, что собирался сказать. - Послушай, отделенный, - произнес тверже, - положение наше никудышное. У моста - танки. - Рокот танков был отчетливо слышен. - Надо помочь взводному. Двинем к переправе.
      - Попробуем, - откликнулся отделенный Поздняев. - В голосе ни растерянности, ни надежды.
      - Где твои противотанковые, Поздняев?
      - Вот. - Семен услышал, отделенный хлопнул себя по бедру. - Вот. А вторая у Дунаева. Дунаев! Граната?
      - Есть. А куда ей деться?
      - И у меня граната. Пошли, - сказал Семен.
      Семен и отделенный выскочили из окопов.
      Вслед за ними выбрались на шоссе бойцы.
      Из тьмы ударили по ним автоматы. Очередь. Очередь.
      - Ползком! - возглас отделенного. - Вправо за обочину!
      Очередь! Очередь!.. - не унимались автоматчики. Семен врыл голову в песок, безотчетно прикрыл ее руками: возле самого уха врезались в песок пули. "Чуть-чуть левее взял бы немец, и - каюк." Не взял. Пронесло.
      Ползти дальше. Ползти. Ползти. Ползти, не останавливаясь. Несмотря на очереди. Добраться до моста... Семен полз.
      Торопливая ракета взмыла вверх, и небо, тронутое светом, просторно раскрылось. Семен разглядел возле себя на земле несколько сраженных страхом касок. Каски тоже медленно ползли.
      Автоматный треск усилился. Теперь каски лежали, не двигались. Страх, обычно толкавший куда-нибудь бежать, в этот раз приварил бойцов к месту. Потому, наверное, что некуда было бежать: в их воспаленном воображении немцы стреляли отовсюду. Семену тоже казалось, что отовсюду.
      До Семена донеслось:
      - А дальше что, браток?.. Что - браток?..
      - Хрен его знает, - обреченно откликнулся кто-то. - Ухайдакают всех. Точно. Тут автоматы, там танки...
      - А-а. Ухайдакают... ухайдакают...
      И верно, все здесь вело к гибели и ничто к спасению. Спасти могло только чудо. Но чудо - вещь слишком редкая в жизни, а на войне особенно. Семен не рассчитывал на чудо, и когда стих огонь, удивился, что остался цел и невредим.
      "Во что бы то ни стало продвигаться вперед. Не лежать же так..." волновался Семен. Подавить страх! Подавить у бойцов страх! Семен понимал, что сейчас нужно только это. "Выхода нет... - спазм сжал горло. - Мы отрезаны", - снова подумал Семен, на этот раз убежденней. И как бы испугавшись этой мысли: "Не задуривай себе голову. Не задуривай себе голову... Пусть отрезаны. Из каждого положения есть выход, - уговаривал себя. И упрашивал: - Подумай хорошенько. Подумай. В самом деле! Выход есть, только подумай хорошенько!"
      А думать нечего, чего думать! Свернуть с шоссе и продолжать ползти в сторону моста.
      Автоматчики больше не палили. Переменили позицию? Рассчитывают на танки? Как бы то ни было, а воспользоваться перерывом.
      - Отделенный! Поздняев!
      - Я, товарищ политрук!
      - Кто там с тобой?
      - Четверо.
      - Гранаты у них есть?
      - Три. На всех. И моя, противотанковая.
      - Гони, отделенный, с ними к переправе с правой стороны. А я...
      - А мы как?.. - оборвал Семена испуганный голос из кювета.
      - Шишарев? - узнал Семен. Вот кто тревожился: "Дальше что, браток? Теперь что, браток?.."
      - Шишарев я, Шишарев...
      - Сосед кто?
      - Я, Дунаев, - второй голос. Тот это: "Ухайдакают..."
      - Еще кто с вами есть?
      - Никого.
      - Так давай, отделенный. А я с Шишаревым, с Дунаевым зайдем танкам слева. Задача ясна?
      - Понял!
      - Шишарев! Дунаев! За мной! - негромко скомандовал Семен.
      Пригнувшись, Семен бросился в сторону от шоссе. За ним Шишарев и Дунаев. Он слышал их прерывистый, пропадавший топот за спиной.
      Отделенный Поздняев с бойцами растворился в черном пространстве.
      Полоснула длинная, самая длинная за эту ночь пулеметная очередь. Возможно, немцы услышали голоса и били на голоса. Семен залег, повалились и Шишарев и Дунаев.
      Ракета снова подожгла небо и обнажила на земле все. Семен увидел себя в ужасающей полосе света. И мост. Грузный, словно повис он в посветлевшем воздухе.
      Ракета погасла. И тотчас Семен, Шишарев и Дунаев подхватились с земли, побежали. Огонь им вслед. Залегли-побежали-залегли-побежали... Ворвались в придорожный кустарник и, замедленней, неслись дальше.
      "Успеет Поздняев со своей четверкой вовремя добраться до переправы? Успеет. Нет, не успеет... Может успеть... Нет... Успеет, успеет..." Семен нервничал. "Успеет... Почему б не успеть?.."
      Он не смог бы ответить на этот вопрос. Просто нужно было, чтоб отделенный успел, очень нужно, и поэтому верилось, что можно успеть. Отделенный успеет прийти со своей гранатой на помощь взводному у моста.
      Мост уже близко. Семен тоже успеет. Но где танки? Все молчит. Тихо так, что страшно даже. Где танки? Вот теперь бы ракету. Чтоб увидеть, засечь. Семен вытащил карманный фонарик. "Будь что будет..." И, словно серебряная монетка, брошенная в темную пустоту, мигнул короткий свет. Семен кинул взгляд вправо-влево: два танка не дошли до моста, стояли. Ждали чего-то? Опасались, что переправа заминирована? Один танк пустил пулеметную очередь. Заметил, наверное, что мелькнул огонек. "Ладно. Ладно. С другой стороны подкрадывается отделенный. Ему уже не нужна ракета. И фонарик не нужен. Пулеметная строчка показала, где танки. Ударит в танк, отвлечет внимание танкистов, тогда швырнем и мы гранаты, обе. Ну где же ты, отделенный? Где?.."
      7
      Связь с Рябовым оборвалась. С Вано тоже. Кирюшкин вызывал, вызывал то одного, то другого: трубка молчала. От Рябова, от Вано сюда доносилась напряженная пальба пулеметов, автоматов, винтовок. Все там, ни на миг не ослабевая, бешено колотилось. Слишком много выстрелов, гораздо больше, чем может человек воспринять. "Никто не поверит, если рассказать об этом так, как есть..." - покачал Андрей головой. Тридцать минут длится атака немцев. А кажется - год, всю жизнь... Андрей ощутил усмешку на губах: столько азарта понадобилось немцам, столько риска и отваги столько, и все это, чтоб одолеть одну неполную роту, защищающую полоску в полторы тысячи метров...
      Пронизывающий свет ракеты то и дело разрывал тугую темноту ночи, и на минуту-полторы ночь превращалась в ослепительный день, открывая прилипшие к небу холодные облака, и тогда перестук огня становился еще явственней, еще ошеломительней. Только к Володе Яковлеву еще шел живой провод: взводный доложил - на шоссе, за поворотом неладно...
      Андрей послал Валерика к Рябову, Кирюшкина - к Вано. Что - у них? На войне нет ничего хуже неизвестности. Вернулся Валерик: в первом взводе никого, ни Рябова, ни Писарева, и Антонова нет, один боец, убитый, склонился над ящиком из-под патронов, на котором стоял телефонный аппарат с оторванной трубкой, трубка с куском шнура лежала на полу, видно, срезало осколком. Валерик подумал было, что боец спал, толкнул в плечо, и тот свалился.
      - Все, Валерик?
      - Ага. Все.
      Вернулся Кирюшкин: немцы прорвались к берегу, они уже на берегу, и взвод Вано - несколько оставшихся бойцов - сдерживает их, не пускает в сторону переправы, сообщил совершенно перепуганный Кирюшкин. Он и говорил с придыханием, будто все еще находился возле Вано и слышал, как хлопали выстрелы, видел, как вспыхивали ракеты, открывая немцам его, Кирюшкина.
      Андрей полон смятения и беспокойства. Противник прорвется, это ясно, и тут ничего не поделать. Только бы до срока, до двух тридцати задержать его, чтоб не захватил мост! Не верилось, что минуты эти, если выживет, станут когда-нибудь далекими, казалось, они будут всегда рядом - страшные, чудовищные, и никакого от них спасения!
      Он почувствовал головокружение: вот-вот свалится. Перед глазами круги - красные, оранжевые, желтые, черные, все вокруг кружилось и его кружило, было такое чувство, что голова вертится, как колесо. И от озноба зуб на зуб не попадал. Проклятое головокружение, теперь оно всегда возникает в самое неподходящее время! Он стал растирать лоб, потом затылок - не проходило. И он уткнулся головой в холодную стену траншеи.
      Он трудно вдохнул воздух. Еще раз, глубже.
      Стрельба приблизилась к командному пункту роты. Пули с ноющим свистом рвали бруствер. Что-то обжигающе чиркнуло в плечо. Андрей коротко и сдержанно застонал. Он схватился за плечо и ощутил, что кровь выбивалась наружу. И сразу забыл об этом. Весь он был захвачен боем, терзающим чувством ответственности за то, что обязана рота сделать в оставшиеся минуты, ничто другое сознание не воспринимало.
      - Эх!!. - застонал громче.
      - Вы ранены, товарищ лейтенант? - встревоженно произнесла Мария. Она тронула Андрея за руку.
      Он не ответил. Все время находилась Мария возле него, но он не замечал ее присутствия, он ничего не замечал, кроме того, что было связано с боем.
      Ее разговор с Андреем в блиндаже все поставил на свое место, и она старалась не напоминать о себе. В конце концов, вынужденное пребывание в роте дело временное, и она надеялась, что вскоре освободится от Андрея.
      - Вы ранены, - сказала Мария тверже. - Сделаю перевязку, слышите? - В голосе уверенность в своем праве требовать сейчас подчинения. - Садитесь.
      - Да отвяжись ты! - раздраженно выкрикнул Андрей. - И какого черта высунулась из блиндажа?
      - Лейтенант, я выполняю ваше приказание - быть санитаркой, - как могла спокойно сказала Мария.
      - Перевязывай...
      Быстро наматывала Мария бинт: плечо, подмышка, плечо, подмышка, плечо. Ладонь ее стала влажной от крови, проступавшей сквозь бинт. Еще раз: плечо, подмышка... "Все-таки бинт. Все-таки остановит кровь".
      - Уже? - бросил Андрей нетерпеливо.
      - Уже.
      Андрей и не слышал ее.
      Бинт стягивал плечо, и это сердило Андрея. Хотел рывком освободиться от бинта, уж было размахнулся рукой - в сторону, но тотчас забыл об этом желании.
      "Ничего... ничего... Еще двадцать шесть минут осталось..." Он выдержит эти двадцать шесть минут, если и несколько пуль вгрызутся в его тело. Он выдержит. Конечно, выдержит. Ни на секунду меньше, он просто не вправе умереть на секунду раньше, чем взорвет мост, и сделает все, чтоб не умереть раньше этого. И не умрет раньше этого, и был в том уверен. И уверенность эта ободрила его, придала силы, чтоб не умереть раньше, чем сделает свое дело.
      Почему-то вспомнилось, что еще в полдень, почти спокойный, шел он с Валериком вдоль линии обороны на командный пункт батальона, сидел с комбатом возле откоса, и тонкая сеть паутины тянулась от березы с шелковистым стволом. Он снова ощутил на спине приятную прохладу, и воду внизу, пахнувшую теплой синевой, видел. Андрей представил себе, что он там, а пальба, танки, немцы и остальное - наваждение какое-то. Стоило подумать о другом, и все это исчезло. Секунду прожил он в выдуманном мире. Береза с паутиной, комбат на пне у откоса, синяя вода внизу были, конечно... да, в полдень... сто лет назад... Теперь часто стремится он уйти в выдуманный мир. И каждый раз это удавалось самое большее на несколько минут.
      Сбоку ударил вражеский пулемет. Недалеко. Пулемет всегда заставляет видеть действительность такой, какая она есть. И мир настоящий, единственный сейчас, по-прежнему стоял перед ним и требовал его участия.
      Слева, от моста, накатывался на него глухой рокот, все слышней, все слышней. Ясно, танки двинулись к переправе...
      Никакого сомненья: танки двинулись к переправе. "Неужели захватят мост?.. - Тревожное волнение, всей сокрушающей силой охватившее Андрея, едва не сбило его с ног. - Неужели захватят?.." Несколько мгновений он не знал, на что решиться. Но что-то надо сделать, и немедленно.
      - Товарищ лейтенант!..
      Андрей выхватил из рук Кирюшкина телефонную трубку.
      - Я! Володя, я! - Пауза, полсекунды. - Да, понимаю, танки. Да. - Боли в плече он уже не испытывал. Он слишком взволнован, слишком напряжены нервы, чтоб чувствовать боль. Он быстро взглянул на часы: два часа девять минут. "Еще двадцать одну минуту..." - Продержись, а? Не сможешь, нет?..
      Приказание комбата - два тридцать. Как быть, как быть? Но что сейчас переправа, если ее блокировали танки? Совершенно ясно, мост уже потерял всякое значение и только для противника представляет большую, очень большую важность! А может, в этом "два тридцать" есть и другой смысл, ему, ротному, неизвестный? Растерянность перебрасывает человека от одной догадки к другой. Как быть, как быть? Теперь этого ему никто не скажет. Теперь решение принимать самому. Он по-настоящему понял, насколько тверже чувствовал себя с комбатом. Даже эта обстановка была бы с ним, с комбатом, менее опасной.
      - Минут хоть десять... хоть пять удержи переправу, а? - жалобно просил он и понимал, что это невозможно. - Пять минут хоть, а?..
      В несколько секунд должен он принять решение. Больше времени не оставалось. Трудно противостоять страху на войне, еще труднее, оказывается, противостоять нерешительности. И будто снова услышал он предостережение комбата: "Учти, танки и близко не должны подойти к переправе". А танки уже у моста. Дыхание - быстрое-быстрое - остановилось. Всё! Все! Рвать переправу! - пересилил он свои сомнения.
      - Володька! Рви!!
      По лбу, вниз, по шее, вниз, по груди, вниз, вниз, колкими струями стекал холодный пот. Андрей почувствовал: до дурноты заходилось сердце. Он тяжело прислонился к стенке блиндажа и обессиленно опустился на корточки.
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      1
      Ракетница еще раз хлопнула, и в воздух взлетела красная ракета, третья. Сигнал к отходу. Андрей опустил ракетницу. Запрокинув голову, посмотрел в небо: над головой осыпались гроздья холодных искр.
      Андрей глубоко вздохнул: почувствовал облегчение, словно кончилось все трудное и страшное. Он знал, полминуты назад, когда эта, последняя, сигнальная ракета еще стояла в воздухе, те, кто остался в живых, кинулись с откоса к берегу. Кроме Капитонова, Абрамова Кости, Иванова. Ракеты уже не звали их. Они вот тут, недалеко, в покинутой всеми траншее, и пулеметным огнем прикрывают отход. Война есть война, - подумалось о них, кто-то гибнет раньше, кто-то позже. Эти погибнут через несколько минут... когда остатки роты добегут до воды... Андрей снова вздохнул, на этот раз коротко, тяжело.
      Как бы в ответ на его сигнальные ракеты взвилась в воздух осветительная ракета противника.
      - Бежим, товарищ лейтенант!
      Андрей и забыл о Валерике.
      - Бежим, товарищ лейтенант!.. - настоятельно проговорил Валерик, взгляд его так сосредоточен и прям, что глаза казались незрячими. Бежим?..
      - К плоту!..
      Голос Андрея хриплый, сорванный. Андрей, наверное, и сам его не услышал. И, набрав в легкие воздух, крикнул громче:
      - К плоту!!
      Вскинув над головой автомат, рванулся с откоса.
      Ракета погасла. Тьма сровняла все, и склон, и берег, только ноги, едва удерживаясь на покатом спуске, не признавали того, что сделала ночь: откос был откосом, берег - берегом внизу. Но как далеко до берега, метров пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, больше?.. Не успеть добежать... У Андрея замерло сердце от мысли, что его настигнут немцы. Немцы уже близко, он понимал это, и это было концом. И он еще мог, оказывается, думать, и он думал, нескладно, обрывками, как вырвавшийся поток воды по раскиданным камням. Он почувствовал, не хватает дыхания так быстро бежать. ...А жизнь, настоящая, это когда человека, как гигантской волной, окатывает всего сразу - беды, надежды, желание жить. Вот эти оставшиеся до конца мгновенья и есть жизнь?.. Наверное, так. Так!.. - Совсем нет воздуха в груди, он задыхался. - Так!! Но с этим не могло смириться все, что сейчас билось в нем, мучилось, надеялось!.. Одно дело - знать, что ты можешь погибнуть, другое дело - погибнуть... Не раз в таких обстоятельствах это приходило в голову. Он не может погибнуть. Не погибнет!.. Надо только крепко верить в то, что не погибнет. Надежда возникала из пустоты, из мрачной пустоты, больше неоткуда было ей возникнуть. Не ракеты же, не автоматы, не свистящие вокруг красные, синие, зеленые огоньки пуль несли обещание! Но что делать с этой надеждой? Надо же что-то делать, чтоб надежда сбылась! А что может он сделать? Ничего. И ничего надежда не стоит.
      Сзади, там, выше, за откосом, гремели выстрелы, они были пока не страшны. Бьют вслепую... - понял Андрей. - Да, да, что может он сделать? вернулась мысль. - К берегу, к берегу!.. И вести роту дальше, он знает куда.
      Вниз. Вниз. Вниз. Вниз. До чего крут откос! Сапоги тупо врывались в отяжелевший к ночи песок, и это замедляло бег. Андрей рывками выбирал увязавшие в песке ноги и, то откидывая голову назад, то подаваясь грудью вперед, цеплялся за колючие кусты, чтоб не потерять равновесие и не свалиться, и изо всех сил рвался вперед, вниз, вниз, вниз, к уже близкой воде.
      Все-таки не удержался, споткнулся, упал и покатился по склону. Он катился и никак не мог остановиться, чтоб встать и бежать, бежать дальше. Песок набился в рот, за воротник, в рукава, в голенища. Каждый раз, когда поворачивало его на левый бок, утихшая было боль ударяла в плечо.
      - А! - застонал Андрей.
      - Лейтенант, лейтенант! Помогу вам! Вы ушибли рану?
      А! Девушка здесь. В эти трудные минуты совсем выпало из головы, что теперь в роте есть девушка. Мария. Она бежала, тоже неловко срываясь там, где откос падал особенно отвесно, гладкий, без кустиков, без бугорков. Почти догнала Андрея. Но инерция несла его по крутому склону дальше, вниз.
      Что-то возникло на пути. Ивняк? Ивняк. Правее, до самого берега, тянулись ивовые заросли. Когда шел в третий взвод, к Володе Яковлеву, он проходил мимо ивняка. Значит, плот гораздо левее. "Вон куда откатился..." - испугался Андрей.
      Рука ухватилась за холодные кусты, и он вскочил на ноги. И только сейчас дошло до него, что наверху уже с минуту умолкли пулеметы Капитонова, Абрамова Кости, Иванова и слышней стучали автоматы противника. Пули секли кусты, кочки на откосе. Ясно, пулеметчики сделали, что смогли, перед тем как умереть. Немцы вырвались к косогору...
      За спиной слышал Андрей сбивающееся дыхание Валерика, тот настигал его. Валерик бежал сзади, уверенный, что ограждает ротного от пуль, от погони, от всего опасного, что несется вслед. И девушка, Мария, близко. Раздавался ее быстрый, мелкий бег. Андрей огорченно вспомнил, как несправедливо резко обращался с ней. "Ничего, привыкнет. На войне", смягчал свою вину перед девушкой.
      Впереди, сбоку, несся беспорядочный топот, с сухим шорохом сыпались вниз потоки песка.
      Ракета снова ослепила глаза. Бойцы продолжали бежать. Бежали, пригибаясь, видно было, как неуклюже бегут они, как неуклюже пригибаются, и из-под ног поднималась в воздух неопадавшая песчаная пыль. Поверху резко нарастал звук, разрывавший воздух, нарастал, нарастал, и впереди грохнуло, и там, у воды, сверкнул огонь, ослепляющий, оглушающий.
      Андрей повернул голову - крик:
      - Бульба-а-а! Петрусь! Поддерживай Ершова! Я не удержу! Что-то в руку садануло...
      Ранен, значит. Ершов ранен... А кричал кто? - Андрей не узнал голоса. - Тоже ранен... Ляхов, - все-таки узнал.
      - Кидай его мне на спину, - на ходу откликнулся Петрусь Бульба. - А сам кубарем... кубарем...
      Кто-то наскочил на Андрея, чуть не сшиб его.
      - Куда прешь? - сердитый оклик Валерика. Он продолжал бежать.
      - Я! Кирюшкин... Кирюшкин... - зачем-то назвал он себя.
      - Места тебе мало? - не останавливался Валерик.
      - Господи, стреляет же как... - невпопад ответил Кирюшкин и скачками помчался дальше.
      Через минуту донесся тягучий вопль. И сразу оборвался. "Кирюшкин, не сомневался Андрей, - Кирюшкин..." Он и Валерик уже поравнялись с распластавшимся телом Кирюшкина.
      - Кирюшкин! Кирюшкин! Поднимайся! - расталкивал его Андрей. - Река вон она уже. Вставай!
      Кирюшкин не откликался.
      Валерик нагнулся над ним, схватил его руку. И - выпустил.
      - Всё...
      Андрею не верилось, что все. Он лихорадочно шарил по безмолвно лежавшему Кирюшкину. Все, все! Это было ясно.
      - Товарищ лейтенант, давайте! - торопил Валерик.
      Перескакивая через бугорчатые песчаные наметы, цепляясь за невидимые кусты, Андрей бежал дальше, бежать стало легко: наверное, выскочил на какую-то тропинку, спускавшуюся с обрыва.
      В небо всполошенно взвились осветительные ракеты противника и широко раскрыли реку - от правого до левого берега. Андрей увидел черную воду перед собой.
      2
      Володя Яковлев кинулся вдоль берега, к ивовым зарослям, где к кольям были привязаны лодки. Все в нем неистово билось, словно рвалось наружу и не могло вырваться. Бухающий бег бойцов слышался впереди, позади. Вот-вот раздастся взрыв... Вот-вот раздастся взрыв... Ни о чем другом не думалось, ничего другого и не было на свете. Он натужился, перевел дыхание.
      - Ложись! - прокричал в тяжелый мрак. - Ложись! - И бросился на землю.
      Оглушительный взрыв взметнул пространство в воздух.
      Володя Яковлев лежал, упираясь лбом в приклад винтовки, ожидал второго, третьего взрыва. Взрывов не было. Может быть, взрывы следовали один за другим и слились в сплошной удар? Он подождал еще немного и приподнял голову: там, где только что угадывался мост, дым клубами валил вверх, и в небе, казалось, громоздились лиловые тучи; неистово металось пламя, и темнота в том месте приняла багровый цвет. Возле горевшего моста вода была красной, будто тоже горела, и видны были быстрые завитки течения. Минуту назад спокойная, вода теперь громко набегала на песок, ударялась в болтавшиеся борта лодок.
      Клубы дыма с оранжевыми искрами наползали на оба берега - этот и тот, казавшийся непреодолимо далеким, и где-то там пропадали, уходили в ночь. Дело сделано.
      Было слышно, как обваливались куски горящего моста, и в полыхавшем свете, похожем на дальнюю зарю, все еще держался крутой откос берега и на нем выделялся резко-черный ивняк. Пахло мокрым прибрежным песком и жарким дымом.
      Дело сделано. То, что минуту назад многое значило, значило все взрыв моста, - теперь отошло, самым главным теперь была переправа на тот берег, только это имело значение, все другое, даже взорванный мост, не занимало сознания.
      Куда делись танки? Володя Яковлев пытался по каким-нибудь признакам установить это. Возможно, отступили, когда взрывался мост. Во всяком случае, недалеко. Где ж они? Нельзя терять времени.
      Володя Яковлев машинально провел руками по лицу, обросшему, колючему. Он ощутил резкое жжение в ладонях. Вспомнил, что содрал кожу на руках, когда тащил по мосту стальной трос, плетеный и рваный. На кровоточащие ссадины налип песок, и они источали боль. Он подул на ладони, не помогло. "А, плевать..." Он поспешно поднялся.
      - Ребята, отвязывайте лодки и шпарьте! Без промедления! Держитесь выше по течению, подальше от моста. Ну!
      "Ребята" - это Тишка-мокрые-штаны и еще трое, калужане.
      - Никита, останешься со мной! Ждать политрука.
      В блеклом воздухе мелькнули четыре тени и сгинули в ивняке. Володя Яковлев услышал удалявшееся поскрипывание уключин, быстрый плеск воды под веслами, это длилось недолго, и все стихло.
      Теперь затаиться в ивняке и ждать. Ждать Семена, ждать бойцов, оборонявших на шоссе подступы к переправе. Он почувствовал, что силы иссякают, и вытянулся на земле рядом с Никитой. Во тьме только и виделись желтые сапоги Никиты, будто на его ноги улегся и не сходил отблеск огня, падавший оттуда, от моста.
      Стрельба по обе стороны шоссе прекратилась. Значит, Семен отходит. Сюда. К берегу, к лодкам. И вдруг подумалось: а если некого ждать?.. Оглушенный этой догадкой, он перестал дышать. Он взволнованно сжал кулаки и снова - мучительное жжение в изодранных до крови ладонях. Хоть бы один выстрел.
      Там, у переправы, не было ни секунды передышки для переживания, для ощущения боли, даже для страха: на оставшееся с ним отделение двигались танки - их нельзя подпустить к мосту! Ничего другого он не знал, ничего другого не было, не могло быть. Только это - танки шли на мост... Гранаты кончались, зажигательные бутылки тоже. Пять бойцов с ним, остальные лежали шагах в пятидесяти от моста, поперек шоссе, будто и мертвые преграждали они танкам путь. Вот как было там, у переправы. А сейчас он не представлял, что предпринять.