- Ну пересечет, ну дотянет. И что? - Он помолчал, собирался с духом, чтоб сказать. Андрей ждал. - А и накопает, чучел, что ли, понапихает в траншею? Штыков у Вано, известно, раз-два - и обчелся.
      - Ничего не поделать, с "раз-два - и обчелся" придется выполнять задачу.
      И чтоб отойти от неприятного для обоих разговора, Андрей спросил:
      - С плотами как?
      - Валят сосны. Таскают к берегу и связывают.
      И как бы в подтверждение слов Писарева Андрей услышал отдаленные удары падавших сосен, услышал глухой стук топоров.
      Андрей заметил на лице Писарева стеснительную ухмылку.
      Видно было, тому хотелось вызвать у ротного любопытство.
      - Не мудри.
      - А мудрить чего? - блеснули стекла пенсне. - У нас, кроме плотов, еще кой-чего завелось. Про запас, так сказать.
      Андрей выжидательно смотрел на Писарева. Тот не отвел глаз.
      - Ребята Вано выскочили на шоссе и растаскали брошенный, видать, сбитый, грузовик. Ну, не растерялись и приволокли скаты. Все пять, и - под откос. Так что, не успеет кто на плот, на персональном баллоне на тот берег переберется.
      - Молодцы.
      - Молодцы, - согласился Писарев. - Так что порядок. Плыть будет на чем...
      - Так сказать, забота о кадрах?.. - улыбнулся Андрей.
      - Точно. О кадрах.
      До войны Писарев работал начальником отдела кадров в каком-то химическом научно-исследовательском институте. Андрей иногда прокатывался насчет анкет и прочего, что было связано, по его представлениям, с деятельностью отдела кадров. Сейчас Андрею хотелось ненадолго отвлечься от всего, что вот-вот обступит его во всей своей мрачной определенности. То, что сообщил старшина, стоило минутной радости.
      - А кадры наши - дай бог! - пошутил Андрей. - Хотя анкеты, возможно, не у всех на "пятерку"...
      Писарев уловил настроение командира роты.
      - Анкета, товарищ лейтенант, должна быть непременно на "пятерку", анкета - развернутая исповедь. Бывает, субчик какой столько в ней разведет - ахнешь: вот работник! А подразберешься: сукин сын.
      - А выяснить чтоб, сукин ли сын, товарищ бывший начальник отдела кадров, достаточно пары вопросов, а?
      - На фронте их и всего два, больше не требуется: храбрый? трус? На второй вопрос, однако, никто не отвечает, все ставят прочерк...
      - А ты бы как ответил на эти два вопроса?
      Писарев рассмеялся:
      - Для меня нужен третий вопрос, так, чтоб между первым и вторым... И смущенно покраснел.
      Писарев всегда смущался и краснел. Робкий с виду, бледнолицый, близорукий, в пенсне, из-под которого смотрели глаза серьезные, вдумчивые, иногда улыбавшиеся, он мало походил на старшину, на помкомроты. Он сам понимал это. И голос не командный, и весь какой-то не боевой, - трезво оценивал он себя. - И это пенсне, делающее похожим на интеллигентного хлюпика... Правда, он прошел курс военной подготовки, имел звание старшины.
      До него вот, до Писарева, был помкомроты, тоже старшина, уральский сталевар. Тот был что надо... - восхищенно качнул головой Андрей, вспоминая. - Твердый, смелый, никому спуску не давал. "Воюй, раз винтовку в руки дали", - требовал от каждого. Во всяком случае, трусы в роте вывелись. И в этом здорово помог помкомроты, - признавал Андрей. - Жаль, убили парня на Ирпене. А этот, - подумал Андрей о Писареве, - этот... бог его знает!.. В бою еще не был. Наверное, точно о себе сказал, для него нужен третий вопрос - между первым и вторым... Да и с виду ясен - ни то ни се... Анкетка у него, верно, на "пятерку" - правильная, не споткнешься...
      - Ладно, старшина. К вопросу об анкетах вернемся после войны. Ладно. Лодки, когда прибудут, вместе с гребцами направь к Володе. Не забудь в суматохе.
      - Ну, такое забыть! - обидчиво пробормотал Писарев.
      - Надо все проверить, пока противник молчит. Посмотрим, что разведка принесет...
      - Разведка - дело не скорое, - вздохнул Писарев.
      - Ладно. Поторопи ребят, побыстрее пусть плоты связывают. А стемнеет, начнем переправлять раненых.
      - Есть.
      Писарев поправил спавшую набок пилотку, застегнул пуговицы на мятой гимнастерке, снял с колышка винтовку. Вышел из блиндажа.
      2
      - Володя, глянь... Видишь, нет? - Семен козырьком приставил ко лбу ладонь и всматривался туда, куда показывал.
      Между соснами двигались по левому берегу неясные фигуры. Скрылись, опять показались, снова скрылись и показались.
      - Вроде вижу. Вроде и не вижу, - неопределенно откликнулся Володя Яковлев. - Да, вижу, пожалуй.
      - Подозрительно. Пошли-ка кого-нибудь проверить.
      - Никита!
      - Я! - Перед Семеном и Володей Яковлевым с винтовкой на ремне стоял, готовый к исполнению приказания, круглолицый, широкий в плечах, грудастый красноармеец, такой грудастый, такой плечистый, что гимнастерка на нем трещала и в локтях расходились швы. Сапоги с желтыми голенищами, напоминавшими краги, которые снял Никита с немецкого офицера на Ирпене, держали на себе опадавший солнечный свет. - Я, - повторил большой улыбавшийся рот.
      - И ты, Тиша, сюда, - позвал Володя Яковлев.
      - Есть.
      Маленький, с рыхлым безбровым лицом, с узкими крохотными глазами красноармеец остановился рядом с Никитой:
      - Есть. Есть.
      Земляк Никиты - оба из Луги, что под Ленинградом, - незлобивый, трусоватый, он не разлучался с ним, держался около, будто опасался остаться один, без него. Куда Никита, туда норовил и он. Перед тем как приступать к какому-нибудь делу, вскидывал на Никиту спрашивающие глаза. Здоровенный Никита относился к нему насмешливо, но в обиду не давал. Втихомолку чистил его оружие. Чистка винтовки была для Тиши мукой, долгое время путал части и не мог их собрать, и лишь недавно это стало у него получаться. И надо ж было этому случиться: в первом своем бою, за Ирпенем, Тиша так оробел, что намочил в штаны. Он услышал вдалеке рокот двигавшегося танка противника и орудийный выстрел. Тиша опрометью кинулся в укрытие. Раздался и второй выстрел и, кажется, третий. Никита, залегший неподалеку, когда все смолкло, поднялся, отряхнулся: "Э, Тишка, да у тебя никак мокрые штаны?.." - "Да ну? - с безразличным удивлением осматривал Тиша темное пятно у себя между ногами. - Так десять же танков били в меня, не видел разве?.. И не такое может получиться..." - "Ну, землячок, считай обмыл свое первое сражение с Гитлером..." - "Ага, Никитка... Штаны обсохнут. Было б на чем им сохнуть..." А тут, как назло, прнтопали бойцы из отделения. Ну, шутки, смех. Так и пристало к нему прозвище: Тишка-мокрые-штаны. Не обижался он на добродушное посмеивание товарищей, сам потешался над своим "грехом", к прозвищу привык. Говаривал даже: "Дешево отделался..."
      Вот и сейчас, взводный прикажет чего-нибудь, ему и Никите.
      - Есть, - потоптался на месте Тишка-мокрые-штаны.
      - Вон, видишь? - показывал Володя Яковлев Никите на двигавшиеся фигурки.
      - Точно.
      - Мотнись. Выследи. Не стрелять без крайней необходимости, предупредил Володя Яковлев. - Приведи.
      - Есть не стрелять, товарищ сержант. Есть привести.
      Никита и Тишка-мокрые-штаны переходили от сосны к сосне, останавливались у толстых стволов, наблюдали.
      - Два мужика, - сказал Никита. - Не вываливай, слышь, свой зад за ствол, приметят. Смирно стой.
      - А я стою, Никитка. А я стою, - настороженно, будто опасность в шаге от него, откликнулся Тишка-мокрые-штаны.
      - И баба. У того, слева, винтарь. Сюда чешут.
      Сбоку - раскидистая ель, и оба, Никита и Тишка-мокрые-штаны, пригибаясь, перебежали к ней и укрылись в густых ветвях.
      Минут через двадцать те, трое, не очень уверенно подходили к ели. Никита пропустил их. А когда оказался у тех за спиной, выступил.
      - Стой! - Винтовка наизготовку. - Стой!
      Данила и Саша вмиг обернулись. Мария, ошеломленная, отпрянула в сторону. Никита и Тишка-мокрые-штаны шли прямо на них. Саша сдернул с плеча винтовку.
      - Брось винтовку, - приказал Никита. В голосе слышался тон превосходства и насмешливости. - Нашел играть чем. Брось!
      Саша решительно:
      - Не подходи! Стрелять буду!
      - Попробуй. Уши надеру... - Тот же насмешливый тон.
      - Не подходи! - повторил Саша. - Еще шаг, и стреляю.
      - Ладно. - Никита и Тишка-мокрые-штаны остановились. - Какой части, старина? - спросил Никита у рыжеусого.
      Данила не спускал подозрительных глаз с желтых голенищ Никиты. "Фрнцевские сапоги?.."
      - Так какой части, говоришь?
      - А я не говорю. С чего ты взял, что говорю? - Данила продолжал рассматривать Никиту и Тишку-мокрые-штаны. - А вы кто?
      - Как это кто? Красноармеец Никита из Луги. Вот кто. Не слышал? Так я и думал, что не слышал. А этот красавец - Тишка-мокрые-штаны. Может, знаешь?
      - А на кой мне твои Мокрые-штаны? Скажи, чего тебе надо от нас, и проваливай.
      - А вот чего. Кто вы есть?
      - Бойцы Красной Армии. И пошел ты ко всем чертям со своими расспросами, - сердито произнес Данила: видит же, что красноармейцы. Сказал тебе, и не мешай идти.
      - Значит, Красная Армия? - Никита не придал значения тону Данилы видел: от испуга это, от неуверенности. Он перекинул винтовку за спину сигнал тем, у моста: все спокойно, винтовка не потребуется. - Так куда путь держите?
      - Куда, куда... - сдержанно-враждебно буркнул Данила. - А никуда. Идти некуда. Везде немцы.
      - Давай за нами! - требовательно произнес Никита.
      Саша взглянул на Данилу: стрелять?
      Никита заметил этот взгляд, усмехнулся:
      - Переодетые, думаете, фрицы за вами гоняются?.. Ничего не скажешь, обстановочка.
      "Шут их знает, вроде нет, не фрицы переодетые", - склонялся Данила к этой мысли.
      - Убери, Сашко, - дернул головой, показывая на винтовку.
      3
      Андрею все еще хотелось спать, тело было тяжелым, ноги слабо повиновались. Но тоже, вслед за Писаревым, выбрался наверх. Присел на землю возле блиндажа. Тепло дня еще не убыло на песке.
      Из кустарника, в котором был протоптан проход в третий взвод, неожиданно появился Никита, он держал винтовку наперевес и вел перед собой Данилу, Сашу и Марию. У Данилы между пальцами торчал огонек цигарки.
      - Товарищ лейтенант! - приставил ногу к ноге Никита. Он собирался доложить, как полагается.
      Андрей поднялся, махнул рукой - жест, означавший: короче, в чем дело?
      - Политрук приказал доставить в роту вот этих. Недалеко от моста задержали. Никаких документов. И не могут толком сказать, чего надо им у переправы. У этого, - показал на Сашу, - винтовка была.
      - Кто такие? - жестко оглядел Андрей троих сразу.
      - А такие... - почти вызывающе ответил Данила. Он не мог подавить в себе обиду: слишком сердито допрашивали у моста его, Сашу и Марию, отобрали бинокль, винтовку и как подозрительных с конвоиром доставили сюда, и Данила дал волю раздражению. - Ваши уже требовали: руки вверх! Где ж это видано, чтоб красноармейцы руки вверх поднимали?
      - А документов почему нет, что красноармейцы?
      - А потому нет, что в полк из санчасти самовольно смотались. Сдезертировали оттудова, одним словом. Кто ж нам какие документы даст? укоризненно посмотрел Данила на Андрея. - А девка по дороге прибилась к нам. Не на смерть же оставлять. Красноармейцы же...
      Андрей не сводил глаз с петлиц Данилы: показалось, что на них следы знаков различия, которых нет. "Содрал. На всякий случай". Охваченный подозрением, Андрей зло прищурил глаза:
      - Звание?
      - Мое звание войну держит, товарищ лейтенант. Рядовой!
      - Назовитесь, - потребовал Андрей.
      - Ну, Данила Никитин я.
      - Ты? - перевел Андрей взгляд на Сашу. Саша стоял на своих длинных, прямых ногах позади Данилы, голова опущена, будто и в самом деле в чем-то виноват.
      - Рядовой Афанасьев.
      - А девка, - поспешил объяснить Данила, видя растерянность Марии, никуда не приписанная, ну, гражданская.
      - Полк? Дивизия? - допытывался Андрей.
      Данила назвал свой и Сашин полк, назвал дивизию.
      Верно, на Ирпене стояли, левый сосед, - помнил Андрей.
      - А оружие куда девал, рядовой Никитин? Или так и воевал без оружия?
      - Из санчасти, товарищ лейтенант, известное дело, уходят с перевязками, оружия не дают.
      - А рядовому Афанасьеву винтовку выдали, ту, что на мосту отобрали? В виде исключения?.. Так вот, есть оружие - возьму в роту. А кто оружие бросил, - налево, кру-гом! И к чертовой матери.
      - А ты, лейтенант, не шуми. - Рывком скинул Данила с плеч вещевой мешок, одним движением развязал его, и Андрей увидел котелок, ложку, несколько пачек махорки, нательное белье, еще что-то и под всем этим гранаты. - Пять штук! По дороге с ним, - кивнул на Сашу, - вооружились. Большие спокойные крестьянские руки зажали гранаты. - Биноклю твои бдительщики отняли, а добром энтим не поинтересовались. Спешили дюже биноклю отымать. Похвалили ищо... Как это сказали?.. Во, - вспомнил, восьмисильный, цейсовский. Трофейный, выходит, так? Пусть восьмисильный, пусть там цейсовский или какой. Не жалко. Сам чужое отхватил. Не жалко, медленно уступал Данила. - Пусть. Раз пондравился. - Спохватился, что говорлив. От волнения, понял. - Так берешь, лейтенант? А не возьмешь, пойдем, отпустишь если. Где-нибудь да приплюсуемся.
      Андрею начинал нравиться этот рыжеусый самоуверенный крепыш. Но все еще сохранял строгий, недоверчивый вид. Он опять посмотрел на Сашу. Вылинявшие, в болотных пятнах гимнастерка и штаны, мятая, кургузая пилотка, грязная повязка вокруг головы. "Как горестный нимб", - подумал Андрей, всматриваясь в Сашу, будто искал следы терний. Потом глянул на его босые ноги. Ноги были одного цвета с землей, на которой он стоял.
      - Сапоги кинул, чтоб легче было драпать?
      - Не бросил он сапоги, - почти закричала Мария. - Вот его сапоги! выставила вперед ногу. - Зачем говорите так? - настойчиво, чуть не плача, продолжала она. Сердце билось неровно, стукнет-стукнет, остановится, еще стукнет, остановится, даже дышать оттого было трудно.
      Андрей увидел ее расширившиеся, полные правды глаза. Если б глаза ее с большими черными зрачками и золотистым отсветом были не продолговатыми, овальными, а круглыми, они походили бы на цветущие подсолнечники, почему-то подумалось ему. "Как у Танюши..."
      - Не бросил он сапоги! - Слезы душили Марию. Сдержалась, не заплакала.
      - Пять шагов в сторону, - приказал ей Андрей.
      - Никуда от них не пойду. - Но под властным, непреклонным взглядом Андрея отошла немного вбок. Никогда с ней так не обращались. Если не считать того, что произошло там, на мосту. Это просто жестокий человек, решила она, камень!
      Данила уже не сомневался: лейтенант прогонит. Ко всему придирается, все ему не так...
      - Так берешь, нет?
      - Как стоишь перед командиром, рядовой Никитин? - одернул Данилу Андрей. - Разговариваешь как?
      - Виноват, товарищ лейтенант.
      "Два штыка в моем положении тоже прибыль, - раздумывал Андрей. - Да девушка, перевязывать, наверно, сможет. Дело нехитрое".
      - Ладно, - сказал.
      - Чего ладно? - потерянно спросил Данила. Он снова сбился с тона и быстро поправился: - Не понял, товарищ лейтенант.
      - С пулеметом управишься? Или только гранаты бросать обучен? - Это и был ответ, сообразил Данила.
      - Так точно! - Он уже чувствовал себя под командой. - Ко всему приучен. Руки у меня русские, веселые...
      - Хорошо. Возможно, придется пострелять из "максима". А потом к своим пробираться будем.
      - А пробираться, разрешите доложить, товарищ лейтенант, - Данила запнулся, - пробираться - бо-ольшая сила нужна. Немец уже везде - и там и там дорогу нам перекрывал.
      - Не паниковать. - Андрей повернулся к Марии: - Возврати сапоги.
      Мария, притихшая, безропотно опустилась на траву и, слегка упираясь носком в задник, стянула с ног сапоги. Андрей увидел ее исцарапанные колени. Она заметила этот взгляд и прикрыла колени ладонями.
      Она поднялась.
      - Надевай, - кивнул Саше. - У меня рота, а не команда босяков. - И Валерику: - Где Тонины сапоги?
      - А в блиндаже. Голенища сильно пробиты пулями.
      - А все ж сапоги. Принеси. И санитарную сумку ее. - И - опять к Марии. - Перевязывать сумеешь в случае чего?
      - Попробую.
      Валерик принес небольшие сапоги со следами пуль, санитарную сумку и передал Марии.
      - Вот еще бери, - небрежно бросил ей берет защитного цвета. - Вдруг налезет на твой кандибобер, - насмешливым жестом изобразил этакую прическу.
      Мария на лету поймала берет. "Что начальник, что его подпевала оба..."
      Валерик смотрел на Андрея.
      - Вы б подзаправились, товарищ лейтенант, - наставительно произнес он. - Отощаете с голоду. И я из-за вас тоже. Как раз кухня приволоклась. Народ уже наворачивает.
      - А знаешь, есть не хочется. - Ему не хотелось есть.
      - Всегда вы так, - проворчал Валерик. - С утра ж не ели.
      Андрей развел руками: что поделаешь?
      - Котелки есть? - спросил Данилу.
      - А как же солдатам без котелков?
      - Подкрепитесь пойдите. Кто знает, когда еще придется поесть.
      Данила, Саша и Мария, голодные, потянулись на дымок кухни.
      Андрей двинулся вдоль траншеи. Валерик увязался за ним.
      - Вернись! - заметил его Андрей.
      - Почему это - вернись? Служба моя такая.
      - Ты вот что, "служба такая", рубани каши как следует, ложись и поспи. И уже я буду тебя будить. Понял?
      - Как же вы один, товарищ лейтенант? - озадаченно вскинул глаза Валерик и, как всегда в таких случаях, сбил пилотку на затылок, пряди волос тотчас спали на лоб. Он определенно не знал, подчиниться или вместе с Андреем идти дальше. - А вдруг фриц опять?
      - А тогда я тебе свистну. А сейчас - поворачивай. Выполняй!
      Валерик нехотя, понуро пошел назад.
      4
      Воздух наступавшего вечера помутнел, все стало синим - песок, луг и поле, и роща, и холм впереди. Андрей поравнялся с сосной, прямой, как стрела, сосна отбрасывала далеко от себя длинную тень. "Только девятнадцать, - посмотрел Андрей на часы, - да четырнадцать минут в придачу".
      В стороне противника тихо, как в пустынном месте. Наверное, птицы поют, стрекозы летают. Да есть ли кто-нибудь там? - прислушивался Андрей. Ветер, сухой и быстрый, бежал прочь от него, и движение ветра обозначал след на пригнувшейся траве. И опять ни с того ни с сего в голову полезли: зеленая калитка на Адмиральской двадцать три, лучшая школа в городе, белый берег Ингула... Андрей подивился, что мелочи живут в сознании несоразмерно своему истинному значению.
      У пулеметной ячейки Андрей остановился.
      - Тимофеев?
      Тимофеев, свернувшийся калачиком возле пулемета, дремал.
      - Я! - вскочил.
      Тотчас поднялся и второй номер, длинноногий Ляхов, недавний слесарь московского завода.
      - Тимофеев, пришлю сюда пулеметчика, - Андрей подумал о Даниле. - А вы - на свое место.
      Андрей зашагал дальше. Дошел до блиндажа первого взвода. Рябов, скрестив ноги, сидел под кустом и не спеша ел. Увидев ротного, осторожно отставил котелок и собирался встать.
      - Сиди, сиди. - Андрей тоже сел на траву, возле Рябова.
      - Поспал?
      Рябов неопределенно посмотрел на Андрея.
      - Спал, товарищ лейтенант, - почему-то виноватым голосом сказал. Весь взвод по очереди отдыхает. Не то без сил будем, - как бы оправдываясь, добавил он.
      Русоволосый, лобастый, с пытливым прищуром глаз, Рябов все делал с паузами, говорил медленно, тоже с паузами, будто все время прикидывал, что и как сделать, что и как сказать. Говорил без жестов, не меняя интонаций, и потому слова его казались менее убедительными.
      - Самое время отдохнуть. Если все подготовлено к делу, - одобрительно сказал Андрей. - Участок твой, считай, самый горячий в нашей обороне. Учти. Дашь промашку, все полетит к такой-то матери. Проверяй связь, напомнил Андрей. - Видишь, и телефончики взводам подкинули. Забота о живом человеке, как говорится. - Помолчал. Наклонился, как бы для того, чтобы на ухо сказать, и внятно, в полный голос произнес: - Отход - три красные ракеты. Ты знаешь. Внизу будет плот, знаешь. Есть вопросы? Нет? Тогда бывай...
      Андрей спустился к берегу. Метрах в ста, как мосток, виднелся на воде плот. Поодаль, у самого обрыва, темными кругами лежали баллоны на белом песке. Андрей постоял немного, еще раз грустно подумал: "Было бы кому переправляться..."
      5
      Андрей вернулся в свой блиндаж. Его обдало запахом махорки и пота: в блиндаже находились Писарев, Валерик, Кирюшкин, Данила и еще бойцы, пришедшие сюда покурить. Мария приткнулась в углу. Андрей пригляделся: голова ее лежала на поднятых коленях Саши, наверное, дремала. "Вот чего мне не хватало - влюбленной парочки..."
      - Валерик, - громко сказал. - Веди Данилу к пулемету. К Тимофееву.
      Валерик покровительственно кивнул Даниле:
      - Пошли.
      Данила, помедлив, с достоинством поднялся, ткнул под сапог и придавил окурок цигарки, посмотрел на Марию с Сашей, двинулся за Валериком вслед.
      - Кирюшкин, крути в третий, - подошел Андрей к телефонному аппарату.
      Андрей приложил трубку к уху.
      - Семен. Как у тебя? А-а... Пока порядок, значит? Да и у меня. И правее тоже. Что? Может быть, может быть, выпутаемся. Все? Ладно.
      "Только б не промедлить и вовремя взорвать мост, - тревожился Андрей. - Все в порядке, сообщает Семен. Семен - человек точный, быстро ориентируется в обстановке и принимает твердые решения. И Володя Яковлев парень смышленый. У переправы бойцы с противотанковыми гранатами, с зажигательными бутылками. На случай, если немцы двинутся на мост. Сомнительно, сомнительно... На мосту, должны немцы предположить, кое-что скрывается. - Андрей часто прикидывал в подобных положениях, что может противник предпринять. - Но и противнику не грех подумать, как я могу поступить. Возможно, что примет в расчет и то: раз переправу не взорвали, значит, будем ее защищать. Едва ли пойдут немцы на мост в лоб. Всего скорее, все-таки, попробуют смять оборону у Рябова, в обход выйти к самой переправе и захватить целехонькой. - Андрей устало смежил веки, но мысли не обрывались. - Алгебра... - вздохнул. - Но и противник решает алгебраическую задачу с неизвестными. Ему в этом смысле не легче, чем мне. - Он открыл глаза. И усмехнулся, подумав: - А все равно, мне не легче оттого, что ему не легче..."
      Он сидел, обхватив руками голову: все ли сделано для предстоящего боя, если немцы двинутся до того, как взорвет мост. Самое главное, как можно меньше потерь, каждый боец в поредевшей роте сейчас особенно дорог.
      Андрей вытряхнул из пачки папиросу, щелкнул зажигалкой, из тонкого круглого отверстия торопливо выскочил похожий на длинный ноготь оранжевый огонек. Закурил.
      Что же не предусмотрено? Мысленно шел он от взвода к взводу. В третьем взводе ясно, бойцы готовы к отражению атаки, у Рябова, сам проверял, тоже, и у Вано вроде бы порядок. На блиндажах по три ряда бревен - ничего накатники: сделали, что смогли. Брустверы окопов прикрыты дерном, кое-где перед ними воткнуты низкие кусты. Нет, для ориентира противнику не подойдет. Что еще, что еще? - размышлял Андрей. - Ну, на чем перебираться на тот берег есть. "Ладно, будем ждать. Мост взорву вовремя. В этом, собственно, и смысл".
      Он запустил руку в свалявшиеся волосы, пальцы ощутили песок. Волосы сухие, слишком жесткие. "Колючая проволока, хоть заграждения оплетай".
      Андрею захотелось есть, он был голоден, по-настоящему голоден.
      - Валерик, каши или чего...
      - А это мы разом. - Тон Валерика уверенный и довольный. - Народ уже по второму разу ложками стреляет. Котелки налили по края, вот и добирают, чего в обед не смогли доесть. Впрок животы набивают. - Стараясь походить на старших, присел на корточки, степенно развернул шинель, в которую был закутан котелок. - Может, на воздухе?
      - А-а.
      Андрей примостился напротив блиндажа - чуть что, и Кирюшкин кликнет. Валерик хлопотливо поставил перед ним котелок, еще теплый, положил ложку:
      - Наворачивайте.
      Андрей засмеялся, он привык, что Валерик в таких случаях позволял себе запросто обращаться к командиру. Он пристроил котелок на коленях и стал есть.
      Неподалеку расположились бойцы, с шумом прихлебывали они из котелков. До Андрея доносились скупые, грубоватые шутки, сдержанные, сквозь зубы, смешки, и ругань, и короткие вздохи... Задача, которую поставил бойцам, подумал он, - воспринималась ими как обыкновенная. Настолько вымотались они, что было безразлично, какое дело делать на войне. Прикрывать отход? Держать переправу? Не все ли равно! Раз обстоятельства принуждают. На войне, собственно, постоянно от чего-нибудь зависишь. От приказания командира, от атаки противника, от всего...
      - Эх, не кулеш, доложу вам, товарищ лейтенант, - довольно пробасил боец с крутыми плечами. Петрусь из Бобруйска, узнал Андрей. Петрусь Бульба. - Не кулеш, а райское блюдо, хочь и в котелок навалено. - Он сидел, скрестив ноги, и размеренно опускал ложку в котелок, выбирая кусочки мяса.
      - Райское, райское, - подтвердил Андрей. Кулеш и в самом деле был вкусный. Еще бы, когда наголодался. Слова Петруся Бульбы напомнили ему шутку комбата о встрече в раю, и он усмехнулся: вот и райская еда уже...
      Петрусь Бульба вычерпал все до дна, облизал ложку, сунул за голенище. Потом широко провел ладонью по губам. Не удержался, опять похвалил кулеш. Теперь разделял он свое удовольствие с Ершовым, сидевшим поодаль.
      - Верно говорю, первый сорт! - восторженно крякнул Петрусь Бульба. Хлебал бы и хлебал, верно говорю?
      - Про сорт давай не будем, - охлаждающе махнул рукой Ершов. - Сорт, он зависит от аппетиту. Не жрамши, и старой кобылы мясо за высший сорт сойдет.
      Петрусь Бульба выдернул пучок травы и вытер котелок, домовито достал кисет, свернул цигарку.
      - Покурю пойду. А то и вам на цигарку, товарищ лейтенант?
      - А махра хорошая?
      - Только у меня и есть такая, товарищ лейтенант. Сам на приусадебном вырастил. Уходил когда по повестке, заместо всего целую торбу добра этого прихватил. Докуриваю остаток. Свернуть, товарищ лейтенант?
      - Давай махру. Сверну и сам.
      Петрусь Бульба аккуратно оторвал от газеты полоску, осторожно, чтоб не просыпать, вытряхнул из кисета золотисто-зеленые крупинки махорки, передал Андрею и направился в траншею: покурить.
      Андрей проводил его взглядом. Он подумал о нем, о тех, кто был сейчас рядом. Они проживут еще один день, неполный, вот этот и, возможно, еще одну ночь, тоже неполную. Во всяком случае, многие из них. Все это знали, но никто не говорил об этом, словно и не их касалось. Их одолевала злость, такая злость, что, знай о том немцы, не сунулись бы сюда, подумали бы... Но немцы не знали этого и, конечно, сунутся.
      Прикрыть отход вполне могла б и рота Миши Кальмановича, вторая рота, ее меньше потрепали, - подумал Андрей, - и третья рота могла бы. "Но и я тоже. Почему бы и не я?.. Каждому, в конце концов, приходится взрывать какую-нибудь переправу. Не обязательно, конечно, переправу. Но что-то вроде. Что-то свое". Так сказать, для будущего мира сделать, чтоб был он, потом, после войны, этот мир, таким, каким хочется, чтоб он был.
      Мысль эта, возникшая на пути от командного пункта батальона в роту, мысль о том, что небольшое и несложное в сущности дело - взорвать мост тоже как-то скажется, пусть капельку, на будущем, не выходила из головы. Просто она стала уже естественной. Он понял, что нужно об этом думать. Нужно потому, что это придавало силу и решимость. Он порывисто вобрал в себя воздух. Прохладный, горьковатый, у воздуха был привкус хвои.
      Андрей почувствовал себя готовым ко всему. Все-таки выспался, как-никак - почти два часа, и поел вот. Он согнул полоску газеты, как бойцы делали, ложбинкой, из махорки, оставленной Петрусем Бульбой, свернул цигарку, припал к земле - быстро прикурил. И, пряча зажженную цигарку в ладонях, глубоко затянулся.
      Мгла растворяла все. Уже слабо виднелись потемневшие вершины сосен, стали погасать тени впереди. Пространство словно наполнялось густым холодным дымом.
      Андрей поднял голову: те же звезды, что и вчера, переполняли небо. Лес и холм под звездами казались теперь гораздо ближе, чем были днем, и потому выглядели суровей и еще более зловеще. Он представил себе дорогу из города, истыканную двигавшимися огоньками подфарок. До двух тридцати, или около того, будут части перебираться через мост, и надо же время, чтобы подальше уйти от переправы. Не накрыли б дорогу самолеты, пока части будут на виду. Ну, тут он бессилен. У него свое.
      Дело его, Андрея, дело первой роты, может быть, вот сейчас начнется. Надо действовать, надо действовать. Еще раз связаться со взводами. С комбатом не надо. Если б что-нибудь было, тот и сам бы позвонил. "С комбатом погожу. - Он смотрел в пустое пространство. Качнул головой: - А позвоню. Хоть голос еще раз услышу..."
      Не успел позвонить.
      - Ты, Писарев? - За спиной шаги.
      - Я.
      - Как там? - повернулся Андрей.
      - Нормально. Последний - третий - плот сколачивают. - Писарев присел рядом.
      Андрей взглянул на часы. "Сейчас двадцать шестнадцать. До двух тридцати далеко..." Он подумал, до того, как начнет просеиваться утренний свет, вокруг опустеет, уйдет артиллерия, что на том берегу, уйдет комбат, уйдут вторая рота, и третья, все уйдут, и он останется здесь один. Один с горсткой бойцов, которая все еще считается ротой. И полтора километра тысяча пятьсот метров родной земли, по которой проходит ротный рубеж обороны, еще несколько часов будут советскими. Что-то сдавило горло, и он ни слова не произнес, только подумал об этом, и оттого, что не смог ничего сказать, стало еще тяжелее на сердце.
      6
      Разведчики еще не вернулись.
      Они отправились четыре с половиной часа назад. Предстояло, незаметно двигаясь орешником, обогнуть луг и поле за ним, спуститься в овраг, подняться, выйти в еловый лес, затем взять северней, на плавни, пробраться через плавни и подойти к окраине селенья, скрывшегося за холмом, за рощей.
      Будто сам с разведчиками шел, Андрей отчетливо представлял себе луг, поле и овраг, приваленные темнотой, вслушивался в настораживающий шорох камышей в плавнях, в густое бульканье жижи, тронутой ногами, и голову кружил кисловатый дух болотной воды.