Мур:
 
      Орешник — подъешник.

* * *

      Я рассказываю: — А отец его был плотник — строгал доски.
 
      Мур: — Как казак. А столы делал?
 
      Я: — Для чего?
 
      Мур: — Чтобы есть Богу, — обедать.

* * *

      — Стр?нга моя, Стр?нга подсэмская!

* * *

      (Фамилия хозяев — имя собаки)

* * *

      — Кучера всегда кокетничают.

* * *

      (Позже, очевидно зимой, я — кому-то — на докладе <сверху: русск<ом> чествовании> Val?ry)
 
      — Я любуюсь на правильность своего инстинкта: недаром я не любила Val?ry, оказавшегося анти-паск?льцем.

* * *

      — Фохт, платя мне гонорар, плакал чернильными слезами (огромная клякса на жемчужно-серое новое платье моей соседки).

* * *

      Va l? — je ne sais o?, apporte le — je ne sais quoi.
 
      или
 
      Va — je ne sais o?, apporte — je ne sais quoi.
 
      — On va et on apporte —
 
      Вот, что я бы хотела сказать Val?ry о творчестве.

      лета 1928 г. — Понтайяк — еле-заметные записи — относятся к 10-тым стр<аницам> этой книжки. Муру 3 г., неск<олько> месяцев

* * *

      Мур — о здешней собаке:
 
      — Она хвостом хвастается.

* * *

      — Я пью ветер.

* * *

      — Почему грустно? У него есть собака другая же!

* * *

      — Потому что оно мокрое — хочет высушиться!
 
      (о море)

* * *

      Мои строки:
 
      В дни, когда выли и голодали —
      Ты во мне пел и цвел.
      (как будто бы — Ю. З<авадский>, в Р<оссии>. Но — почему?)

* * *

      Мур — о Белоснежке:
 
      — Она была солдат.
 
      (Сейчас связь утрачена, м. б. восстановлю.)

* * *

      первяк (паровичок — местного поездка)

* * *

      безносатый

* * *

      Строки:
 
      Не полюбленное мною
      Заново — в который раз?
      (о море)

* * *

      …Н? море ты поедешь к женщине, которая тебя будет меньше любить, чем я.
 
      (На море — не поехал совсем: был сбит и убит метро на станции Пастёр, В Париже, 2 <фраза не окончена>

* * *

      Мурина песня (венчальная)
 
      Будет венчаться моя собака — хриплая,
      Будет венчаться моя собака — хриплая,
      Але подарки растут на батюшкиной голове.
      Батюшки, помилуй!
      Как я Вас люблю!
      Все пошли в церковь,
      Мура пошел один,
      Совершенно один:
      Мама — не пошла,
      Папа — не пошла,
      Мама — больная,
      Папа — больная,
      Аля — больная, —
      Батюшки, помилуй!
      Я стариков не люблю,
      Как я их не люблю!
      Как я их не люблю!
      Barnrn венчается с Мумсом,
      Лелик венчается с Черепахой…

* * *

      Я, рассказываю: — И вот — идет Медведь! А навстречу Медведю — сначала папа, за папой мама, за мамой Наталья Матвеевна, за Н. М. — Аля, за Алей — Блако, за Блако — Мисс, за Мисс — Мумс, за Мумсом — Barnrn… а за всеми — ты.
 
      — Слава Богу, что не перед!
 
      (4-го августа 1928 г.)

* * *

      Я:
 
      — Я бы хотела жить в том месте, которое я вижу в первый раз, а не в том, в котором я живу, когда живу.

* * *

      Мур — 17-го августа 1928 г.
 
      — Занозы — мухи заносят?

* * *

      — Что пчелки варят? Мед — медвежатам?

* * *

      (Отрывок моего письма к Н. П. Г<ронскому> — м. б. есть где-нб. в цельном виде, среди писем. Это — карандашом, в записную книжку, на берегу.)
 
      …Жить и спать под одним кровом мы уже, конечно, никогда не будем.
 
      Что я хотела от этого лета? Иллюзии непрерывности, чтобы ты не приходил и уходил, а — был.

* * *

      …Сосны колют меня в сердце всеми иглами.

* * *

      …Я еще не пл?чу, но скоро буду.

* * *

      После письма надела твои бусы — в первый раз за всё лето — висели на иконке.

* * *

      Чтобы тебя не заела совесть, нужно поступ<ать?> по чести (помнишь — мой вечный припев — и твои — мне — стихи).

* * *

      Ты просто предпочел б?льшую боль — меньшей: боль отца по уходящей — моей по тебе, неприехавшему. (Уход больше чем неприезд, не говоря уже о 25-ти годах — и ни одном дне совместной жизни.)
 
      …Любуюсь на твой поступок — как если бы ты был мой сын, так же сторонне — счастливо.

* * *

      Мур — 8-го
 
      — Не выгонять мою кошку! Никогда! Запрещаю!

* * *

      — Мур, ты наглый стал в день отъезда!
 
      — Я не наглый, а храбрый!

* * *

      (Это последняя Понтайякская запись, следующая уже в Мёдоне — м. б. тоже существует в письмах.)
 
      — Вы знаете, я сразу поцеловала Ваше письмо, как тогда — руку — в ответ (на ответ «не совсем чужая» — скромность этого ответа: «не совсем чужая» — Ваша — мне!). Подумать не успев.
 
      Думаю, что целование руки у меня польское, мужско-польское (а не женско-сербское, где все целуют — даже на улице). Целует руку во мне умиление и восторг.
 
      Итак, письмо поцеловала, как руку. Я была залита восхищением. Так нужно писать — и прозу и стихи, так нужно глядеть и понимать — входы и выходы. Вы предельно-зорки: я, действительно, шагнув — отступаю перед тьмой — даже если она белый день: перед тьмой всего, что не я, перед всем не-мною, ожидая, чтобы оно меня окончательно пригласило, ввело — за руку. Я отступаю так же, как тьма, в которую мы выходим. Не отступаю — чуть подаюсь.
 
      Шаг назад — после стольких вперед — мой вечный шаг назад!
 
      А выхожу я — опять правы! — как слепой, даже не тычась, покорно ожидая, что — выведут. Не выхожу, а — стою. Мое дело — войти, ваше — вывести.
 
      Наблюдение об уверенности шагов к Вашей двери — простите за слово! — гениально, ибо, клянусь Вам, идя — сама подумала: — Так сюда иду — в первый раз.
 
      А вчера вошла как тень — дверь была открыта — всем, значит и мне. А Вы хотите, чтобы я пришла к Вам — потом, — если уйду раньше Вас — или будете бояться?
 
      — Как мне хорошо с Вами, легко с Вами, просто с Вами, чисто с Вами — как Вы всегда делаете что нужно, как нужно.
 
      Никогда до встречи с Вами я не думала, что могу быть счастлива в любви: для меня люблю всегда означало больно, когда боль переходила меру — уходила любовь.
 
      Мне пару найти трудно — не потому что я пишу стихи, а потому что я задумана без пары, состояние парой для меня противоестественно: кто-то здесь лишний, чаще — я, — в состоянии одинокости: молитвы — или мысли — двух воздетых рук и одного лба…
 
      Но дело даже не в боли, а в несвойственности для меня взаимной любви, к<отор>ую я всегда чувствовала тупиком: точно двое друг в друга уперлись — и всё стоит.

* * *

      Тем, что Вы любовь чувствуете не чувством, а средой благоприятной для (всякого величия!), Вы ее приобщили к таким большим вещам, как ночь, как война, вывели ее из тупика самости, из смертных — в бессмертные!
 
      Вы знаете много больше, чем еще можете сказать.

* * *

      Соскучилась по Вас у себя — даже на моем тычке и юр?.
 
      А знаете — как Вы входите?
 
      Стук — открываю — кто-то стоит, с видом явно не при чем, точно и не собирается войти, явно «не я стучал», совершенно самостоятельно от двери. (Может — ветер, может — я.) Мне всегда хочется сказать: — ннну?
 
      У Вас при входе — сопротивление. — Возьму да не войду. — Вы необычно-долго (т. е. ровно на 5 сек<унд> дольше чем другие) не входите.
 
      — Нынче и завтра свободна до позднего вечера — и никто не ждет — Вы ждете, а я не приду — ибо во всех подобных делах безнадежно-воспитана, ибо нельзя — тем более что никто не запрещает! — ходить каждый день, злоупотребляя расположением матери и широкостью взглядов — отца.
 
      Ах, шапка-невидимка! Ковер-самолет!

* * *

      Кто-то взял у нас и осень. (Ни разу не были в мёдонском лесу и только раз — вчера — в парке.) А что зимой будем делать?

* * *

      (Здесь кончаются выписки из желтой бум<ажной> праховой записн<ой> книжки конца лета 1928 г. в Понтайяке и первых дней осени 1928 г. в Мёдоне.)

      — 1929 г. — 1930 г. (относится к эпохе Муриного трактора; до этого — запись: ?са, — п. ч. ?сы).

* * *

      Я — кому-то, не то на чьем-то докладе о М<аяков>ском:
 
      — Площадь — не только драка и давка, но и место подвигов — и казней.

* * *

      (Кажется, о поэте Поп<лав>ском)
 
      — Вся тайна в отсутствии дисциплины. За лучшие строки мы не ответственны, ибо они — дар, мы ответственны именно за худшие: наши. Довести творённое, до рожденного, заданное до данного — вот задача. Нужна воля. Ее у П<оплавского> — нет.
 
      — Сгубил малого Монпарнасс. —
 
      — «Я что-то видел…» — Что именно? — Плох, кто не ответит. Ибо вещь для того ему показывалась, чтобы он ее сказал.

* * *

      Мур — 2-го декабря 1929 г.
 
      Хлынет дождь в Москве и в Африке —
      Дикари моргают как фонари…

* * *

      Городские города

* * *

      «Пока не требует поэта…»
 
      — А что если всегда требует, а суетный свет — малодушно погружает?!

* * *

      Мур: — Здесь будем жить и здесь умрем.

* * *

      Я, после какого-то его высказывания: — Господи! И это в пять лет! Что же будет дальше?
 
      Мур: — Дальше — шесть лет.

* * *

      Мур: — А потом я пойду на Фауста…
 
      Я: — На какого Фауста?
 
      Мур: — На Доктора.

* * *

      Я: — Ты не любишь ни одной женщины, как же ты — меня любишь?
 
      Мур: — Потому что… Потому что Вы мой родитель.

* * *

      — Миша — он такой маленький! Он в крошке соли живет.

* * *

      — Мама! Где же покупать, когда вырастешь? Ну, вообще одежду! Потому что мне нужно торопиться.

* * *

      (Очевидно — уже февраль 1930 г. — раз возглас: в пять лет! (родился 1-го февраля 1925 г.), а м. б. — самый конец 1929 г. и «пять» — предвосхищение. Скорей — так.)

* * *

      (Здесь кончается светло-зеленая праховая лавочная записная книжка.)

      — начало 1930 г. — Мёдон
 
      Мур, видящий похороны: — А покойник — с открытыми глазами! (и т. д. — Эта запись, в полном виде, уже имеется.)

* * *

      — А лошади — тоже покойники?

* * *

      — А Л<ебеде>в, мужчина-Л<ебеде>в — тоже будет? А то всё дамы да дамы.

* * *

      — Облака пустые.
 
      — Нет, они не пустые, они с Богом.

* * *

      Плача над плохой жизнью:…Раньше козы проходили, а теперь… не… про… ходят…

* * *

      — Не хочу быть уродом человеческим!
 
      (Человеческим — в отличие от «носатиков» (Зиг и Пюс ), к<оторы>ми хочет быть.)

* * *

      Мур — 21-го марта 1930 г.
 
      — Я вообще большие магазины не люблю: там слишком много материй этих и слишком много дам.

* * *

      Я: — Всё, что делают поэты, философы, музыканты они с успехом могли бы делать на том свете. Сделанное Наполеоном могло быть сделано только на этом.
 
      Поэты и т. д. спокойно могли бы не родиться.

* * *

      Мур, с отчаянием:
 
      — Я не могу <подчеркнуто дважды> смотреть на солнце, потому что я не орел!

* * *

      (Конец лиловой записной книжки — почти пустой.)

      Мур — 28-го янв<аря> 1931 г. (только что прошел Крещение)
 
      Я: — А для чего крестная мать и крестный отец?
 
      Мур: — Для того, чтобы если настоящая мать умрет, еще бы запасная оставалась. Как в машине — колесо запасное.

* * *

      Разговор с батюшкой (четверговый урок у К<арсавиных>)
 
      Батюшка:…
 
      Мур: — Он же мне ничего не ответит — он ведь нарисованный.
 
      (солдатское, в 1918 г. — не хочу на д?ску молиться!)

* * *

      — Какие свиньи — французы! Испортили наше р. Свиньи! Всё у них наоборот.

* * *

      (Конец марта 1931 г.)

* * *

      Мур: Остров — земля средиводная.
 
      (NB! сам)

* * *

      Я, сама себе: — Когда я буду <по?>мирать — что я буду вспоминать?
 
      Мур, молниеносно: — Стихи.

* * *

      Про драку с Алей:
 
      — Она меня бьет как корова, как кобыла, а я ее — как муравей.

* * *

      Пасха, заутреня на воле.
 
      Я, шепотом: — Тебе нравится церковь?
 
      Он, громко: — Да, потому что похожа на гараж.

* * *

      О войне: — Нужно уехать до войны, за войну, где ее еще нет.

* * *

      Гусочка (подарили желтую, большую, голова снимается — внутри конфеты. Обожает ее.)

* * *

      Кто-то: — Но у нас тоже были богатыри.
 
      Я: — Богатырь — физическая сила, герой — духовная. Только всего.

* * *

      Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжелое испытание для любви, великий ей соперник.

* * *

      Кто может сравниться с деревом?

* * *

      Мур — апрель 1931 г.
 
      — У меня теперь бывает такое чувство, что я — я.

* * *

      Прыгая на меня с камня (дольмэна)
 
      — Ой, мама! Я Вас совсем изнемогу!

* * *

      О Муре:
 
      Человек предполагает, а Мур располагает.

* * *

      Я: — «От юности моея мнози борют мя страсти…» — Мур, на каком это языке? — Славянском.
 
      — А кто на нем говорит?
 
      — Отец Андрей — и больше никто. 30-го апреля 1931 г.

* * *

      Мур — 5-го мая 1931 г.
 
      — А как слоны ласкаются?

* * *

      Я
 
      Почему любят спать с красивыми? (В темноте) Значит все-таки — сознание. Значит дело не в прямом ощущении (одном — всегда, с красивой и некрасивой, любимой и нелюбимой), а — в освещении (изнутри).

* * *

      На улице, маленький мальчик — матери:
 
      — Maman! Regarde ce qu’elles sont belles!
 
      Мать: — Elles sont en fleur, — ?a ne nous avance en rien.
 
      (Могло бы — о девушках…)

* * *

      Удивительно, что прошедшее (истекшее) время так же подробно проходило, как наше, год за годом, день за днем, час за часом, миг за мигом, — не пластами: Атилла, Цезарь, и т. д. — не эпохами — не глыбами, а нашей дробью: миговеньем ока — т. е. что Атилла каждую данную минуту был Атилла, не Атилла-вообще (а сколько — какие толпы — сонмы — мириады — не-Атилл, и каждый — каждую данную минуту!) — не Атилла раз-навсегда.
 
      Потому-то так неудовлетворительна, неутолительна — история.

* * *

      Мур, на улице: — Вы видали эту негрскую маму?

* * *

      — Собаку зовут как меня.
 
      Я: — А как меня зовут?
 
      Шепотом: — Не знаю.
 
      — Н?, ты меня зовешь мам<ой?>, а другие все как зовут?
 
      — Марина Цветаева.

* * *

      — Мама! Хотите сделаем пожар! Подожжем землю, чтобы все лысые горы стали.

* * *

      (Про осу — или пчелу:) — У нее живот, как у тигра.

* * *

      (Безумный, с младенчества, страх ос, пчел и мух. Особенно — мух. Панический.)

* * *

      В Зоол<огическом> саду — про какую-то птицу:
 
      — Летний птенец.

* * *

      Сто лет мне иногда кажутся, как сто фр<анков> — раз плюнуть!
 
      (Пометка: не то, что у меня этих ста фр<анков> было много, а то, что я знаю, что они по существу — не сто фр<анков>, что это — ложь, пустая цифра и звук. Но и кроме этого — вообще наплевать на франки (сроки).)

* * *

      (Здесь кончается маленькая черная кож<аная> записная книжка с затвором — весна 1931 г.)

* * *

      Теперь — сине-голубая записная книжка, с металл<ическими> скрепами — Мёдон, ноябрь 1931 г. — м. б. была какая-нб. между, не обнаружила — но до нее — несколько записей из небольшой желтой черновой — картонной 1931 г. Мёдон — тетрадь начата 6-го сент<ября> 1931 г., в воскр<есенье>.

      Мёдон — 6-го сент<ября> 1931 г., воскресенье. Тетрадь начинается чистовиком Дома («Из-под нахмуренных бровей…»).

* * *

      Строки, не вошедшие в Бузину:
 
      Край безумный — о, край бузинный!
      Край, в безумье своем — безвинный

* * *

      …Мне сад был — тетрадью
      Тетрадь была — садом…

* * *

      (Бузина окончена 11-го сент<ября> 1931 г. — потом я еще раз за нее взялась.)

* * *

      Мур — конец сентября 1931 г.
 
      — А продаются такие специальные пилки — для тюрьмы?

* * *

      — А это что на картинке нарисовано?
 
      Я: — Это Париж — каким он был давно, давно назад.
 
      Мур: — Ка-ак? э-это Па-а-ариж? (недоверчиво смеется) — Я знаю, что это: это — Пшеноры, где я родился.
 
      (Чешская деревня Вшеноры, недалеко от Праги)

* * *

      — May, a y Вас есть какой-нб. знакомый язычник?…А страшные их боги. Но — красивые. Цветом красивые.

* * *

      Что-то, очевидно, цитируя: «Невинные наслаждения». Глупо. Разве наслаждение может быть виновным?
 
      С. приводит пример яблока, к<отор>ое мальчик украл и — вот — наслаждается.
 
      Мур, неубежденно (и прав: ибо яблока — не крадут, особенно — мальчики!) — Да… — Нет, всё равно: наслаждение не виновное и не невинное.

* * *

      Длинный разговор с Муром — 20-го сентября 1931 г.
 
      Мур: — А я знаю, кто такие разбойники. Разбойники — это люди, к<отор>ые раньше были нищие, а потом стали разбойниками. Не может же разбойник покупать в магазине! — А бывают добрые разбойники?
 
      Взволнованная словом, рассказываю ему про доброго разбойника и кончаю на: — «Ныне же будеши со мной в раю».
 
      Мур: — Как — в раю? Когда он на кресте.
 
      Я: — На кресте — тело, оно и останется, а душа с Христом подымется в рай.
 
      — Но душа — ведь это не я-а!
 
      — А кто же — ты?
 
      — Я? вот! (обхватывает себя всего сколько руки загребают. Негодующе:) — Душа. Душа. Что мне из того, что моя душа будет гулять в раю. Я сам хочу гулять в раю, п. ч. в раю все животные добрые. — А львы? А тигры? — Чорт с ней с этой душой!

* * *

      Читаю 24-го, нынче, ему андерсеновскую Русалочку, в три присеста. По окончании: — Что тебе больше всего из всей сказки понравилось?
 
      — Тот город с огоньками.
 
      — Ну, а сама Русалочка, ее любовь, какая она была добрая…
 
      В ответ не да, а гм-гм, сухое. Как будто не хочет — ни признаться, ни признать то, в чем признается. Каждый раз — как только дело идет о добре, любви — в женском образе.
 
      Всю сказку понял отлично.

* * *

      — «карангул!» — потрясающий крик в ванной, оказывается — на мне паук. Потом, всё еще плача:
 
      — Я же не за себя боялся, я за Вас боялся!

* * *

      По поводу предстоящей свадьбы конинницыной дочери:
 
      — Женюсь и разойдусь, опять женюсь и опять разойдусь.

* * *

      Письмо Мура A. A. Тешковой
 
      16-го ноября 1931 г. — сохраняю орфографию.
 
      милая тетя Аня ваш заяц жив потому что Я яво сел. уменя уже миняются зубы 4 новох. Я помню Чехию наш дом лес с двух старон жолтый песок и реку о Я нашол себе жену англи = чанку Я пазнакомелся?!? очинь просто bonjour Madame. Она больше папы (NB! папа — метр 86 или 87) очень белокауря у ниё есть bebe. У нас есть кошка трехцветная очень добрая и совсем не ворует. Я много рас бывал на Колониальной выставке. ведал там = скалу с обезянами и семью львов. Ещё алжирцав и негров и ещё индо-китайцов. Там замечательние духи и бусы. Можот-быть мы к Вам приедим в гости на какое = нибудь Рождиство. Я очень (любити <сверху, над «-ти»: ль>) люблю технику и катаца на поезде. Я очень любльу кни = ги. Привет Вам Мур.

      о к<отор>ой уже сказано):
 
      — Почему Бог не сделал уродов еще и злыми, а красивых еще и добрыми. Так бы лучше было.

* * *

      — Почему Вы меня так незнатно назвали — Георгий Сергеевич?
 
      — А что ты думаешь — знатно?
 
      — Чтобы все знали.
 
      — Ну, какое имя например?
 
      — Иван Сергеевич.
 
      — Иван самое простое имя, крестьянское.
 
      — Большое имя, по-моему.

* * *

      Мёдон, 15-го ноября 1931 г.

* * *

      Валяясь на диване и закрывая глаза, торжественно:
 
      — Je — dorme.
      Je — morte.
      Je — squelette!

* * *

      После рассказа про братьев Кесселей, сломавших в автомобильной катастрофе один — хребет, другой — ногу.
 
      — Так он теперь всю жизнь будет хромать спиной?
 
      (Синтез)

* * *

      Разговор про чуму. Человек чернеет и т. д.
 
      Мур: — И нельзя смыть?
 
      — Нельзя, п. ч. это кровь — черная. Вот М<аргарита> Н<иколаевна> — врач, спроси у нее.
 
      — Она не таких вещей — врач.

* * *

      О деревьях: — Думают — раз склонились!

* * *

      — Жен много, Мур, а мать одна.
 
      — Не одна. Другая жена.
 
      — Так жена другая, я про мать говорю.
 
      — Папы — жена, ведь папа же женится, когда Вы умрете.
 
      — Ну, даже если — какая это мама? Ничего твоего знать не будет, ни твоих Мумсов ни Barnrn…
 
      — Но Вы же ей, когда будете умирать, скажете!

* * *

      …Только уж я сам буду выбирать жену.
 
      — Конечно. Умные спрашивают у родителей, а глупые сами выбирают.
 
      — Не свою. Папину жену — когда Вы умрете.

* * *

      — А ты знаешь, что такое — умирать?
 
      — Да, да, сначала полежать, а потом все эти скелеты встанут и пойдут на небо.
 
      — Не скелеты — души, скелеты, это кости, к<отор>ые на небе не нужны.
 
      — Но души — это ведь мы? А в раю яблоки будут? А можно будет гладить тигров? (Утвердительно) Пантеров.

* * *

      Мёдон, 15-го — 17-го ноября 1931 г.

* * *

      Мур — 27-го ноября 1931 г.
 
      — Знаете, какие я сочинил стихи?
 
      Хлынет дождь,
      Нахлынет ночь.

* * *

      Лавка закрывается —
      Бесы появляются.
      Бесы появляются —

* * *

      Аля: — Мура покрывается.
 
      Мур: — А можно и:
      Мура ухмыляется!

* * *

      Я
 
      Гнать писателей на стройку ж<елезной> д<ороги>, — лучше людей науки! Свидетельство писателя ведь само по себе — о чем бы ни было — не внушает доверия.
 
      — Ишь, расписал!
 
      …Время само спросит, без всяких своих временных представителей.

* * *

      (Первая запись: Езжай, мой сын, в свою страну!)

* * *

      — Vous ?tes d?senchant? de trouver le po?te d?senchantant? Que n’?tes vous — une page blanche! (de mon cahier).

* * *

      Myp, 6-го дек<абря> 1931 г.
 
      Кто-то: — Ты и его знаешь?
 
      Мур: — Я всех знаю, только кабана зеленого не знаю!

* * *

      — А меня никто не зовет в гости…
 
      — Еще бы! Ты в гостях картины раскрашиваешь.
 
      — Один раз!!! (Пауза) У других картины за стёклами…
 
      — И что же?
 
      — Ну, а у этих — нет: вот я и пользуюсь.

* * *

      (Расписал у А<ртемо>вых «pot de fleurs» — натюрморт. «Картина отвратительная, между прочим» — 12-го мая 1938 г., Ванв — больше чем вдв?е, ибо на 7 лет старше.)

* * *

      Мечта о доме с плоской крышей — с садом — и павильон будет прилеплен.
 
      — В нем я буду жить.
 
      — Да. И себе такой же построю, из него будет дверь в Вашу комнату.
 
      — Вот, Мур, попируем когда ты женишься!
 
      — Да, и индюки будут. А что Вы мне дадите в приданое?
 
      — Не знаю. В приданое в общем дают что-нб. из дому. Выбери.
 
      Долго оглядывает кухню — и:
 
      — Утюг для жены — чтоб гладить мои штаны!

* * *

      Мёдон, декабрь 1931 г. Идем с ним в Кламар — очевидно, в четверговую школу.
 
      — Какая девочка худая! У-ужас! Стянуть пояс — и ничего не останется. А от меня (самодовольно, но скромно) — если стянуть — все-таки останется!

* * *

      — Ехать на Северный Полюс и делать там деньги, чтобы полиция не увидела.
 
      (До этого — разг<овор> о фальшивомонетчиках.)

* * *

      Я — мысленно — P. M. Р<ильке> (†29-го дек<абря> 1926-го г. — запись в дек<абре> 1931 г.)
 
      Da ich zu Haus nie Zeit habe, nie zu Haus bin — weil immer drin, lese ich Deine Briefe immer nur im Untergrund (das herrliche, heim<?> — unheimliche Wort!) und, wie ich mich innerlich vor Allem und allen mit Dir sch?tze, so list Du — <пропуск одного слова> — Dein Buch mit meinem, ja unter meinem Arm — Fl?gelarm — Rainer, gesch?tzt.

* * *

      Goethe und Rilke — nie обратно. Denn Einen am Letzten nennen ist ihn am n?hsten f?hlen — nennen — haben.

* * *

      Так как дома у меня никогда нет времени, да и дома я никогда себя не чувствую — ибо всегда внутри, я читаю твои письма только в метро <букв.: под землей> (прекрасное, <?> — жуткое слово!), и когда я внутренне тобой от всех и всего огораживаюсь, ты тоже начинаешь читать — <пропуск одного слова> — свою книгу вместе с моей, под моей рукой — крылом — укрывшись, Райнер.

* * *

      Отсутствие зубов на молодом лице — то же, что целые зубы на черепе: <фраза не окончена>

* * *

      Мур — кому-то, указывая на автомобиль:
 
      — Moi ?tre tr?s content quand cette machine ?crasera moi: parce que plus de pas-bonheur, plus — guerre.

* * *

      — A по-моему — умирать очень выгодно: больше не будет несчастий!

* * *

      — Да, Мур, Христос говорил: добром за зло.
 
      — О-о! Гораздо наоборот!

* * *

      31-го дек<абря> 1931 г. — 1-го января 1932 г.

* * *

      (В голубо-синей еще есть записи, возвращусь.)

* * *

      Здесь — таинственный перерыв, не могу, пока, обнаружить — ни черновых, ни записных — начала 1932 г. Придется вписать потом. Здесь — перескок.

* * *

      Мур, 15-го апреля 1932 г. — злобно:
 
      — Все скрипят — и птицы, и b?b?, и куклы.

* * *

      — Гадкие коляски, и b?b? гадкие, и матери плохие.

* * *

      Мои реплики моим оппонентам на докладе (нужно же как-нибудь назвать!) Поэт и Время.
 
      Поплавскому: