Ничего не видя, но всё-таки смутно отвращаясь как никогда не отвращаюсь от телеграфного столба или острия колокольни. Быстро отвращаясь (просыпаясь).
 
      (1932 г.)

* * *

      Аля: — Марина! Скажите мне какого-нб. художника, который рисовал каррикатуры.
 
      Я, неуверенно: — Гойя?
 
      — Марина, если бы Гойя прошел по этим улицам и видел озабоченность, с какой здесь везут тележку с пайком и беспечность, с какой везут гроб с покойником!

* * *

      Революция уничтожила в русской орфографии женский род: райские розы. Равноправие, т. е. будь мужчиной — или совсем не будь!

* * *

      Аля: — Марина, я иногда люблю вдыхать запах до крайности, пока что-нб. насильно не оторвет.

* * *

      Сегодня была минута, когда у меня на спине (горбу) сидели три кошки: сначала Грэгори, потом присоединился Лемур и, наконец — Хит?. И все — сами! К моему великому ужасу, ибо еще секунда — и я осталась без глаз. (Со спины естественно перешли повсюду: ожерельем.)
 
      Дурак, вошедший бы в эту минуту, назвал бы это стилизацией, еще б?льший дурак — стилем. (Как Ш-ро, напр., узнавший, что я ем одни бобы — NB! последнее в пайке, ибо всё остальное пожирается и отдается сразу — сказал, что это «стильно».) А я называю — напастью. Кошки меня изумительно любят (чуют мою беспомощность, неумение вовремя сбросить).
 
      Около 15-го русск<ого> сент<ября> 1921 г.

* * *

      Аля 18-го русск<ого> сент<ября> 1921 г.
 
      — Марина! Какое блаженство — быть кошкой и любимой!
 
      — Марина! А у советских работников — бог обедов?

* * *

      (В ответ на мои стихи:
 
      Бью крылом
      Богу побегов)

* * *

      (Ряд стихов «Ханский полон».)

* * *

      Аля, мне:
 
      — Вы похожи на фантастические фигуры в моей азбуке: икс-игрек!
 
      (Я в Сережиной куртке — и шали.)

* * *

      Аля, 26-го р<усского> сент<ября> (мой день рождения — 29 лет и Сережин — 28 лет)
 
      — М., как я рада, что у меня большие ноги! Большая нога — это твердость и быстрость. У римских полководцев, напр., у спартанцев.

* * *

      Дарю Але «Герои древности» для развития в ней доблести, и что же? — любимцем оказывается Алкивиад.

* * *

      Моя обувь и Алины глаза — вот все наши козыри. — Вопиют.

* * *

      Как жимолость вкруг дуба обвилась,
      Как водоросль льнет к Леандру Геро.

* * *

      Брал города,
      Статен и бел…
      Конь мой! Куда
      Всадника дел?
 
      …Месяц мой новый,
      Кинжал кривой!
      К конскому кову
      Клонюсь травой…
 
      С самого краю
      Теперь — трава

* * *

      <Оставлен пробел в две строки.>

* * *

      В 1918 г. я уже ходила, а в 1921 г. еще хожу в мужской обуви. (Тогда еще, а теперь уже никто.)

* * *

      С первого дня революции (28-го февраля) я уже знала: всё пропало! и поняв, не сопротивлялась (NB! не отстаивала).

* * *

      Низенькие окошки, за которыми такие огромные глаза. (Заставы.)

* * *

      Але суждено воскресить древних богинь.

* * *

      Сейчас одежда создает форму, тогда — тело под одеждой.
 
      (Проще: сейчас одежда создает тело, тогда тело — одежду.)

* * *

      Удивительное чутье Али жеста при ненависти к театру. Изображает: Диану над Эндимионом, стража бодрствующего, стража спящего, женщину которая увидела богиню. В Але есть начало статуи.

* * *

      (Теперь — одиннадцать лет спустя — как сбылось! И внешне, и внутренне. И как я об эту статуарность — ежечасно и бесполезно — бьюсь.) (1932 г., июль)

* * *

      Алина история про голого герцога:
 
      Очень мрачный и совершенно голый герцог расхаживал по своей земле. Встречается поселянин. Поселянин его спрашивает: — Тебе не холодно? — Нет. А твоему лицу — холодно? — Нет. — Так знай, что я весь — лицо.
 
      И молча, торжественными шагами, направляется к своему замку.
 
      (рассказывала С. М. Волконскому)

* * *

      — «М.! Ведь я Вам подстилаю пеленку!» Я, сраженная ее великодушием: — «Нет, нет, Алечка, спасибо, а ты на чем будешь спать?» Аля: — А я тоже на пеленке, — ведь у нас две!
 
      (3-го русск<ого> окт<ября> 1921 г.)

* * *

      Гордость и робость — родные сестры
      Над колыбелью, дружные, встали.
      — Лоб запрокинув! — гордость велела.
      — Очи потупив! — робость шепнула.
      Так прохожу я — очи потупив —
      Лоб запрокинув — Гордость и Робость.

* * *

      3-го русск<ого> окт<ября> 1921 г.

* * *

      (Блаженны дочерей твоих — Семеро, семеро — Уже богов — не те уже щедроты — Тщетно, в ветвях заповедных кроясь… — Сколько их, сколько их ест из рук — Богиня Верности — С такою силой в подбородок — руку (4-го — 11-го окт<ября> 1921 г.).)

* * *

      Пожелайте мне доброй дороги,
      Богини и боги!

* * *

      Постель, сопротивляющаяся человеку: еженощное борение Иакова (то, на чем с Алей спим).

* * *

      Всё раньше всех: Революцией увлекалась 13-ти л., Бальмонту подражала 14-ти лет, книгу издала 17-ти л.
 
      — и теперь — 29 л. — (только что исполнилось!) окончательно распростилась с молодостью.

* * *

      Только плохие книги — не для всех. Плохие книги льстят слабостям: века, возраста, пола. Мифы — Библия — эпос — для всех.

* * *

      Алино двустишие:
 
           Жалоба Нереид
      О Фаэтон, о многосмелый гость,
      Сын Гелиоса и Океаниды…

* * *

      (Стихи: Молодость моя! Моя чужая! — Варианты:)

* * *

      О, насколько ты
      — Милая! — меня была моложе.

* * *

      Ты волос закручивала кольца,
      Ты ресниц оттачивала стрелы.
      Строгие уста давая — ск?льким?
      За чужие я грехи терпела

* * *

      Выжила шального постояльца!
      Молодость моя — сдалась насилу!
      Так дитя, на дальние светила
      Изумясь, кольцо роняет с пальца

* * *

      Выжила шального постояльца!
      Голая стою — глаза раскрыла.
      Так дитя, на дальние светила
      Изумясь, кольцо роняет с пальца.

* * *

      Отрешенная женщина легче сходит с пути.
 
      (а м. б. — и с ума. 1932 г.)

* * *

      Чем отрешеннее женщина — тем легче сходит с пути. Душа терпимее инстинкта. Кроме того, инстинкт не обманывает (NB! душа только и делает, что) и может быть еще труднее найти себе настоящего любовника, чем настоящего друга.

* * *

      5-го ноября 1921 г., по старому.

* * *

      (Стихи: Молодость — Муза (Ни грамот, ни праотцев)
 
      Вариант: Чем ближе — тем призрачней,
                А рядом — как з? морем!
      Скоро уж из ласточек в колдуньи — Без самовластия, с полною кротостью.)

* * *

      NB! Упала ресница — будет письмо от С. Ресница — огромная!

* * *

      Варианты из «Без зова, без слова»
 
      Не слышишь как свищет
      Твоя роковая метель.
      Какая из тысяч
      Качает твою колыбель?

* * *

      Надбровного свода
      Всё та ж роковая дуга…
      Над сальной колодой
      Захожая медлит судьба…

* * *

      Червонный — бубновый…
      […]
      Чепца кружевного
      Как тернии падает тень…

* * *

      Надбровные своды
      И глаз синеватый свинец

* * *

      NB! Для Записной Книги:
 
      Тело насыщаемо, душа — нет. Поэтому т? любовь — островами, соединенными (разъединенными!) пустотой (океана, т. е. одиночества) неминуемо гибнет.
 
      Обкормишь — сдохнет. (Это до меня лучше сказал Ростан
 
      Car l’amour — ? ?trange et        nature! —
      Vit d’inanition et meurt de nourriture.
 
      (NB! о Казанове однако этого не скажешь)) —
 
      И даже досыта кормить нельзя, ибо долго не захочет. Дразнить или голодом или приправами (1001, но не больше!). И в итоге, так или иначе, — раз тело всё равно сдохнет! — Да раньше: при первой болезни <фраза не окончена>

* * *

      Снисхожу до, снисхожу, но не дома в ней, всегда недоумеваю: зачем? Уж поистине: в никуда. Как в стену.

* * *

      Где старец тот Осип
      С девицею свет-наш-явл?н?
      Звезда-моя-россыпь,
      Которая — в Град Вифлеем?

* * *

      Орфей и Офелия — вода. —

* * *

      (Стихи к Блоку: Как сонный, как пьяный, — Так плыли: голова и лира)

* * *

      Я знаю, что это — ложь.
      (Опять, вероломный, водишь!)
      Есть улица, где живешь,
      Земля, по которой ходишь.

* * *

      Так, Господи, и мой обол — и т. д. весь конец стихов к Блоку.

* * *

      1918 г. — Разгул Развала
 
      1921 г. — Развал Разгула

* * *

      О Морфее, посещающюем только царей и героев.

* * *

      Здесь будущее в легкой дреме,
      Там выбывшего — легкий прах…
      Блаженная! что скажешь, кроме:
      — Благословенна ты в женах!

* * *

      (Стихи Вифлеем)

* * *

      Аля: — Доглядеть сон про Блока.

* * *

      За последние годы я ставлю встречи так, что меня заведомо нельзя любить, предпосылаю встрече — невозможность, — которой нет и есть только в моей предпосылке, которая есть моя предпосылка. — Не по воле, это делает всё во мне: голос, смех, манера: за меня.

* * *

      Меня любил бы Платон.

* * *

      (Стихи к сыну Блока, в Ремесле — Подруга)

* * *

      …
      Над своим сироткою,
      Богородица моя,
      Робкая и кроткая!

* * *

      — И ты родишь Царевича ему…

* * *

      Другая нам — синейшая — Нева!

* * *

      Только через живую женщину с ребенком на руках я могу ощутить (полюбить) Богоматерь. Слишком мешают (охладили, отдалили) — картины.

* * *

      Ангелы не голубые, а огненные. Крылья — не легкость, а тяжесть (сила).
 
      И может быть я новое скажу
      Об ангельской любови.

* * *

      Экскурсии — экспедиции… Мне — Золотое Руно!

* * *

      Дорогая Н<адежда> А<лександровна> , я всё ждала, что Вы придете, во вторник говорила: в среду, в среду: в четверг… Но уж неделя прошла, как мы были у Вас с Алей. Вы никогда не придете.
 
      Молодой человек, имени которого я не знаю, передал мне Ваши слова, из которых я поняла, что я Вами внутренне принята. М. б. сейчас Вам в Вашей жизни ничего не нужно нового, новое всегда — чужое, тогда пусть так и останется.
 
      Я очень робка.
 
      (Предыдущий абзац в скобках, очевидно я решила предпосылку невозможности — отставить.)
 
      Мне бы очень хотелось Вас видеть и именно, чтобы Вы ко мне пришли, я так часто эти дни глядела на дверь и думала: как это будет? и всё слушала шаги — как некое чудо, которого ждала и не дождалась.
 
      Я бы Вам тогда дала новые стихи, захватите книжечку.
 
      Но м. б. Вам сейчас в Вашей жизни ничего не нужно нового, новое всегда — чужое, тогда пусть так и останется.
 
      Стихи я Вам тогда пришлю письмом.
 
      МЦ.
 
      — На случай, если бы Вам захотелось придти, прошу, напишите заранее несколько слов, чтобы я наверное была дома.
 
      Адр<ес> мой: Борисоглебский пер.
 
      д. 6, кв. 3

* * *

      Запись С. (очень молодая, лет 18-ти, 19-ти — черновая, в к<отор>ой пишу — его):
 
      Есть люди и люди. Одних мучают вопросы: чт? есть Бог, что есть вселенная, что есть пол, что есть человек.
 
      А другие говорят: — Я не знаю Бога, но я знаю молитву. Вселенная — мысль о ней мне чужда и неприятна, но звездное небо, огонь, сушу, ветер и воду, но осень, весну, зиму и лето, но утро, вечер, ночь и солнце — кто обвинит меня в том, что я не чувствую вселенной?
 
      Я не знаю, что есть пол, но живу любовью. А на вопрос: что есть человек, они ответят — Я.
 
      Которая из этих двух пород ближе к Богу?

* * *

      Явно первая, а не вторая, а вторая — явно я (как первая — явно он. Таким и остался. Такой и осталась.)
 
      Философ — и поэт. 1932 г.

* * *

      Еще две строки С., тоже обо мне:
 
      На руке ее кольца — много колец. Они будут, а ее уже не будет. Боже, как страшно!

* * *

      Не забыть о Блоке: разгружал на Неве баржи, не говоря кто. — На скамейке — H. A. К<оган> — Как Вы думаете, я еще буду писать стихи?? На Воздвиженке: — Катька! — Долгая улыбка. — Может быть мне суждено умереть, чтобы ему воссиять. (О сыне.) Перламутровый крест с розами и икона. Макет Арлекина (Пьеро и Коломбина остались у Любовь Дмитриевны. Всё перечисленное — подарки сыну, видела глазами.) Вот откуда — Роза и Крест. Письма. Пушкинский росчерк. О сыне: — Если это для Вас важно — то и для меня важно. Всё зависит от Вас. — Если это будет сын, пожелаю ему одного: совести. — «Он был скуп на это» (автографы). Был на той войне добровольцем. На нынешней: — Освободите меня… Посмертная записка о Двенадцати. — Простите, что я не могу подать Вам руки (болела). Любящий сын: яичница и слезы (матери).

* * *

      Аля — о Н. А. К. — Тело как кисея, любовь — как стена.
 
      Снегурочка в последнюю минуту таяния.

* * *

      Самозабвение: полнейшее самосознание при полнейшем забвении всего, что не ты: не то в тебе. — Другозабвение.

* * *

      Женщины говорят о любви и молчат о любовниках, мужчины — обратно. (Мужчины этого слова и в рот не берут, как — снижающего: их мужской престиж бездушия.)

* * *

      Похороненное на Кавказе монпансье.

* * *

      Из малиновой певчей прорези
      Ярохлещущий ледодых.

* * *

      Доколе поэты — дотоле престолы.

* * *

      Встреча с Н. А. К. — моей — из стихов к Блоку — Подругой.

* * *

      Без стука — головка, потом всё тело. Всё тело — дымок.
 
      — Здесь живет М. И. Ц.
 
      (В дыму печки и махорки не разглядеть не только меня, но слона.)
 
      До здорованья, до руки, так напрямик, что как бы пройдя сквозь стол, стоящий посреди комнаты и дороги, не останавливаемая ничем как взгляд:
 
      — На этом портрете Александр Александрович не похож.
 
      — На этом портрете Блок похож.
 
      — Нет.
 
      — Да.
 
      Для пояснения: первое и единственное, что разглядела из двери: последнюю карточку Блока, в тетрадочный лист, просто приколотую кнопкой над обломком дивана, на котором сплю.
 
      Впечатление тени, пригнанной Ревностью — лютейшей из всех: посмертной.
 
      Здорованье: в руке — ничего.

* * *

      Долго, сопротивляясь взлому, не говорю, что Блока — лично — не знала. Весь разговор из: (она) — Александр Александрович (я:) — Блок. Чувствую, что я неизмеримо богаче — и ближе. (Как много позже, в данном 1932 г. в разговоре с пушкинской внучкой: — до улыбки.)
 
      Наконец, через какой-то срок, щадя как всегда — недоступную мне слабость, слабость, которой, со всей своей силой, в жизни — затерта ибо такие с Блоком, а не я — через <пропуск одного слова> пять минут моего уединенного торжества — сдаюсь.
 
      — Я ведь Блока, лично, не знала…

* * *

      Ее рассказ о том, как Блок читал мои стихи.
 
      — После каждого выступления он получал, тут же на вечере, груды писем — женских, конечно. И я всегда их ему читала, сама вскрывала, и он не сопротивлялся. (Я ведь очень ревнивая! всех к нему ревновала!) Только смотрел с улыбкой. Так было и в этот вечер. — «Ну, с какого же начнем?» Он: Возьмем любое. И подает мне — как раз Ваше — в простом синем конверте. Вскрываю и начинаю читать, но у Вас ведь такой особенный почерк, сначала как будто легко, а потом… Да еще и стихи, я не ждала… И он очень серьезно, беря у меня из рук листы:
 
      — Нет, это я должен читать сам.
 
      Прочел молча — читал долго — и потом такая до-олгая улыбка.
 
      Он ведь очень редко улыбался, за последнее время — никогда.

* * *

      Два слова о H. A. К.
 
      Показывала мне его письма — чудесным сильным старинным почерком — времен деда (Тургенева) а м. б. еще и Пушкина, показывала мне подарки сыну — розу и крест, Арлекина, иконку, показывала мне сына: Сашу с его глазами, его веками, его лбом, его губами (единственными). — Похож? похож? — показывала мне себя с сыном — портрет — где художник, нечаянно и нарочно, несколько устаршив ребенка, дал совсем Блока, — я сейчас с ранней обедни: сороковой день:
 
      — Помяни за раннею обедней
      Мила друга, светлая жена —
      с декабря 1921 г. по 29-ое р<усского> апреля 1922 г. (день отъезда) растравляла меня невозможной назад-мечтой: себя — матерью этого сына, обожествляемого мною до его рождения (Вера Зайцева : — «H. A. К. ждет ребенка от Блока и страшно боится, захочет ли он ходить с ней с таким животом», — стихи к Блоку читала с ним в себе!) преклоняла меня перед этим ребенком как пастухов перед Вифлеемским — всё это было, я — любила и ее и сына, было Благовещенье и Рождество — я ведь непорочного зачатия не требую, всякое зачатие непорочно, ибо кровь рождения смывает всё — а Блок был ангел: я ведь крыльев не требую —
 
      В 1922 г., в мае, в Берлине, за столиком Prager-Diele , я — Альконосту , — только что приехавшему:
 
      — Как блоковский сын?
 
      — У Блока не было сына.
 
      — Как не было, когда… Ну, сын H. A. Коган?
 
      — Кажется, здоров. Но он никогда не был сыном Блока. У Блока вообще не могло быть детей. Да и романа никакого с ней не было.
 
      — Позвольте, а сходство?..
 
      — Сходство, действительно, есть. Его видела (женское имя, каж<ется> поэтесса, секретарша какого-то петербургского Союза писателей или поэтов, — м. б., Гуревич) и говорит, что действительно — таинственно — похож.
 
      — Но, милый, я этого ребенка видела: все блоковские черты. Сличите с детской фотографией! И письма видела…
 
      — H. A. ведь — фантазерка, авантюристка, очень милая женщина, но мы все ее давно и отлично знаем и, уверяю Вас, никто, кроме Вас, этой легенде не верит. — Смеются. —
 
      — Но письма, его рукой…
 
      — H. A. могла подделать письма…
 
      — И слово блоковское подделать: — Если это будет сын, я пожелаю ему одного — совести — ?!
 
      — М. б. он и верил. Она могла его убедить. Я повторяю Вам, что у Блока не могло быть детей. Это теперь точно установлено медициной…
 
      — После смерти?! — Голубчик, я не врач, и совершенно не понимаю, как такую вещь можно установить после смерти — да и при жизни. Не могло, не могло — и вдруг смогло. Я знаю одно: что этот сын есть и что это — его сын…
 
      — Она ведь тогда жила с двумя…
 
      — Хоть с тремя — раз сходство. Но, если даже на секунду допустить — для чего ей нужна была вся эта чудовищная комедия?! Ведь она целый мир могла убедить — кроме себя. И подумайте об этом чудовищном одиночестве: одна в мире она знает, что это не блоковский. Как же жить с такой тайной? А главное — зачем?
 
      — Вы забываете, что у Блока было огромное наследство.
 
      — Не понимаю. Иносказательное? Слава сына Блока??
 
      — Вовсе не иносказательное, а самое достоверное литературное наследство, право издания на его книги. Ведь так — всё идет матери и жене, если же сын…
 
      — А теперь довольно. Это — гадость. Вы м. б. издатель Блока? М. б. издателю Блока нужно, чтобы у него не было сына? И посмертная экспертиза не медицинская, а издательская…
 
      Все (Геликон , Каплун , Эренбурги, другие) смеясь:
 
      — М. И.! Да <одно слово стерто>! Чего же Вам так горячиться? Ну — блоковский, ну — не блоковский…
 
      Я (слезы на глазах) — Это — посмертная низость!! Я видела письма, я видела родовой крест — розу и крест! — я видела как она этого ребенка любит…
 
      Альконост: — Петр Семенович его тоже очень любит…
 
      Я, окончательно задохнувшись: — Я никогда у Вас не буду издаваться…
 
      Альконост, с улыбкой: — Очень жаль.

* * *

      Окончание:
 
      1927 г., осень, приезд Аси.
 
      — А как блоковский Саша?
 
      — Марина, никто кроме тебя уже больше не верит в его блоковство. А ты знаешь, что говорит о нас H. A.: — «Какие странные эти Цветаевы — очень милые, но — зачем им понадобилось распускать слух, что Саша — блоковский??»
 
      П. С. в нем души не чает. Мальчик чудовищно избалован — и больной: пляска Св. Витта. В прошлом году его возили на Океан, жили — H. A. и он где-то здесь во Франции. Я его не так давно видела. Он очень похож на старшего сына П. С. от другой жены: Витю.

* * *

      Сергиевская ул. д. 7, кв. 12
 
      Гольцев Б. В. 3-08-75
                       3-63-26 Центропечать
                                с 11 ч. до 5 ч.
                       1-74-47 (дома, веч<ером>)
                       5-15-33 (кв. напротив, утром)
      при Наркомпросе — деятели литературы и печати
                       пятн<ица>, понед<ельник> (театр)
      Рига Николаевская 20, кв. 1
            К<нигоиздательст>во «Лира» — Башкирову .

* * *

      Сейчас нужно печку топить и на минуточку (!) осадить писанье.

* * *

      Аля: — М.! Вы знаете — кто Шер-Хан? Брюсов! Тоже хромой и одинокий, и у него там тоже Адалис. «А старый Шер-Хан ходил и открыто принимал лесть». Я так в этом узнала Брюсова. А Адалис — приблуда, из молодых волков.
 
      (Книга Джунглей)

* * *

      40-90-13 (Ольга Александровна Шор) в 7 ч. — пятница — чтение. Уг<ол> М<алой> Никитской и Скарятинского, д. 21, кв. 2 во двор и налево, в углу дверь в кухню, 2-ой эт<аж>.

* * *

      Мой кормилец и пожралец.

* * *

      — Нет, нет, дружочек, не contact de deux ?pidermes , a всё тот же мой — восторг перерос вселенную.

* * *

      1220 Копончук Игнат, Кузнецкий, 6, № IV Жилищный Зем<ский> Отдел 45, 37.

* * *

      Егорушку из-за встречи с С. М. В. не кончила — пошли Ученик и всё другое. Герой с которого писала, верней дурак, с которого писала героя — омерзел.
 
      14-го дек<абря> 1921 г.
 
      — С кого ж как не с дурака — сказку? Во всяком случае, дело не в дурости героя. Не в дурости героя, а в схлынувшей дурости автора. (Пометка 1932 г.)

* * *

      Замком по морде (Заместитель Коммиссара по Морским Делам).

* * *

      Аля: — Спасибо, Марина, ешьте, я уже во сне наелась, — всё такие большие! (зерна курмы).

* * *

      Аля, требующая, чтобы нашего дивана (который покупают: К<ога>ны) не чинили.
 
      Диван еще из Трехпрудного (залы) — полукругом, обитый синей, с красными цветочками, набойкой (NB! проще: набитый синим).

* * *

      Стеной топимся (деревянные дома, разбираемые)
 
      Стеной кормимся (книги и рамы, продаваемые)
 
      Стеной успокоимся (— стенка)

* * *

      Меж кроваткой и тетрадкой

* * *

      Черная работа по стихам, это детские пеленки + возможность Байрона.
 
      Имажинистская работа по стихам, это детские пеленки + невозможность Байрона.
 
      Неизбывное стояние над корытом, где белье всё грязней и грязней.

* * *

      (Перестаю вписывать, какие стихи пишу, ибо пишу всё время и можно проследить по Ремеслу. Буду помечать только большие вещи — или циклы.)

* * *

      1922 г.
 
      начинается строками:
 
      Тайная страсть моя
      Гнев мой явный —
      Спи, враг!
      (Могилы на Красной площади)

* * *

      Разговор
 
      (в тетради записан Алей)
 
      Я: — Марина! Что такое сад?вая вода?
 
      М.: — Не сад?вая, а с?довая. Это от изжоги — у тебя когда-нибудь бывает изжога?
 
      Я: — Нет, это у Вас бывает изжога. Когда Вы видите автомобиль или издателя Всемирной Литературы.

* * *

      Другой разговор:
 
      М.: — Аля! Ты думаешь — она меня не обжулит?
 
      Я: — Нет, М. Разве Вы не видели с каким видом она к Вам пришла? Как молодой змеиный попрошайка. А табак набивала, точно не табак, а золото. И косила на вас как (нарисована лошадиная голова)-пферд (штекенпферд). Научите как писать. — Хороша издательница!

* * *

      Ошельмовала — и как! Не заплатив ни копейки, а главное, не дав корректуры, напечатала конец моего Конца Казановы (NB! только третью сцену, ибо первые две были у меня) с выпусками, пропусками и чудовищной обложкой: вместо гладкого и белого парика XVIII в. — черный виноградо-кудрявый, людовиково-четырнадцатый, а главное: за занавеской девушка, выносящая что-то вроде горшка.
 
      Соиздатель — рыжебородый коммунист, к<отор>ый впоследствии поручился за мою благонадежность и порука к<оторо>го чуть было не угробила моего отъезда, ибо до него еще был, за всякое, исключен из партии. Кажется — некто Яковлев, но не ручаюсь.
 
      1932 г.

* * *

      По нагориям,
      По восхолмиям,
      Вместе с пильнями,
      С колокольнями…
      и т. д.
 
      Потом:
 
      Суть — двужильная,
      — — — —
      Вместе с пильнями,
      С наковальнями…

* * *

      Бьюсь, бьюсь, бьюсь. Знаю только одно, что слово должно быть длинное, во всю строку <приписка между строк: как самохвальная> — слышу его — и знаю, что его нет. Развалины, оскалены, охальные, двуспальная, сусальная, — поминальная — нелепость, но длина та… Словом, целый день — до вечера — и ничего не найдя — сплю.
 
      Утром, первое с чем просыпаюсь:
 
      ЧУЖЕДАЛЬНАЯ
 
      — Сам?.
 
      Это чужедальная всегда ощущаю как чудо.

* * *

      Аля:
 
      — Вас надо сжечь, чтобы Вас согреть, да и то Вы из гордости будете говорить, что Вам холодно.

* * *

      Аля, после музыки Скрябина (слушала у Т<атьяны> Ф<едоровны>, играл Чабров) — внезапно:
 
      — Скрежещущий ультрамарин. Стуканье старых зубов о новые, — кастаньеты из собственных костей. Оголенные мускулы демонских крыльев. Недобрый сон с добрым намерением. Знаете от чего умер Скрябин? Он умер от заражения крови, — это даже показательно: отравление музыкой. Весь треск огней всех адов. Вся непобедимость побежденного ада.
 
      16-го р<усского> января 1922 г.

* * *

      Слезы, пролитые у дверей богатых.

* * *

      Drache и Rache — и всё Nibelungenlied.

* * *

      Над стихом «Слезы на лисе моей облезлой» Алина надпись: ДИВНО НРАВИТСЯ.

* * *

      Из письма к N.
 
      Рука дающего не помнит, помнит только рука берущего.

* * *

      Как бы с превращением разделяющих наши тела вёрст — в вершки, вершки, разделяющие наши души, не превратились бы в вёрсты!

* * *

      (Пиша Дочь Иаира:)
 
      Бледность можно толковать как отсутствие краски, можно — как присутствие белизны, серизны.
 
      Итак: отсутствие, доведенное до крайности, есть присутствие.
 
      Итак: смертная бледность, очевидно, румянец иной жизни.

* * *

      (Стих, не вошедший в Ремесло:)
 
      Чт? это — крылом и звоном
      Легкий сон тревожит мой?
      Это там, за тихим Доном —
      Белый лебедь боевой.

* * *

      Что это — свинцом и стоном
      Зубы сдвинуло мои?
      Это там, за тихим Доном
      Лебединые бои!

* * *

      Крик: — Марина!

* * *

      Как ударюсь лбом о плиты,
      Разом крылья разведу.
      Вострокрылой соколихой —
      В лебединую страду!

* * *

      Выноси, народ-мой-вихри!
      Вскачь над        Москвой!
                лювой |
      Вострокрылой | воронихой
      Смерть — над Областью Донской!

* * *

      Крик: — Марина!

* * *

      Кто это — навстречу зорям,