Завтра — две недели как я получила Ваше последнее письмо. Что я теряю в Вас? Да временное русло своей души, общий знаменатель дел и дней. Упор. Прицел. — Вы были моим руслом, моей формой. — Опять разливаться!

* * *

      Дальше вырван листок, так что Бюллетень болезни действительно обрывается. На последующем последнем листке — книжка была очевидно для подсчета белья —

* * *

      4 простыни — 4
 
      наволочка — 1
 
      муж<ских> руб<ашек> — 2 и 5 (одна верхняя)
 
      воротн<ичков> —
 
      нос<овых> платков — 7
 
      полотенец — 1
 
      Дамск<их> руб<ашек> — 3
 
      Дамск<их> штанов —
 
      Фарт<уков> — 2
 
      лифчиков — 3
 
      ночн<ых> руб<ашек> — 1
 
      М<ужских?> штанов — 1

* * *

      В пояснение самой себе, а отчасти и себя — тогда и впредь:

* * *

      Ceux qui vivent dans la retraite, dont les existences se d?roulent dans la r?clusion des ?coles ou de tout autre lieu clos par des murs et gard?, sont expos?s ? ?tre bient?t et pour longtemps n?glig?s dans la m?moire de leurs amis, habitants d’un mond plus libre (clos non seulement par des murs, я, 1932 г.). Inexplicablement, peut-?tre, et juste ? la suite d’une period de relations d’une rare fr?quence, d’une succession de petits ?v?nement dont la suite naturelle semblerait plut?t encourager que suspendre la communication, survient un arr?tsoudain, un silence muet, un long espace d’oubli. Cet espace l? est toujours ininterrompu; il est aussi entier et inexpliqu?. La lettre ou le message jadis fr?quents sont suspendus, la visite, aitrefois p?riodique, cesse; le livre, le journal, ou tout autre signe qui t?moignait de souvenir, ne prviennent plus.
 
      Il y a toujours d’excellentes raisons pour justifier ces intervalles, mais l’ermite ne peut les conna?tre. Bien qu’il soit inactif dans sa cellule, au dehors ses amis tournoient dans le tourbillon de la vie. Cet intervalle vide qui passe pour lui si lentement au point que les pendules m?mes paraissent arr?t?es et que les heures sans ailes marchent p?niblement ? la mani?re des vagabonds fatigu?s et pr?ts ? s’arr?ter pr?s des bornes, ce m?me intervalle, sans doute, se trouve f?cond en ?v?nements et haletant de pr?cipitation pour ces amis.
 
      L’ermite — s’il s’agit d’un ermite raisonnable — avalera ses propre pens?es et enfermera ses propre ?motions durant ces semaines d’hiver int?rieur. Il saura que le Destin avait l’intention qu’il imit?t le loir en cette occasion; alors il se soumettra, se mettra lui-m?me en boule, se glissera dans un trou de la vie et se r?signera doucement ? se laisser emprisonner par le mouceau qu’y transportera le vent et qui, bient?t, le bloquera et le gardera dans la glace pour la saison nouvelle.
 
      Qu’il dise: «C’est tr?s bien; cela doit ?tre ainsi puisque c’est ainsi». Et peut-?tre qu’un jour son s?pulcre neigeux s’ouvrira, que la douceur du printemps repara?tra, que le soleil et le vent du sud l’atteindront les haies en bourgeons, les chants des oiseaux et des rivi?res lib?r?es l’inciteront ? une r?surrection chaleureuse.
 
      Peut-?tre sera-ce le cas; peut-?tre en ira-t-il autrement; il se peut que la gel?e p?n?tre dans son coeur et ne fonde plus; il se peut qu’au retour du printemps un corbeau ou une pie becqu?tent du mur ses os de loir.
 
      Eh bien, m?me dans ce cas, tout sera bien; on suppose que d?s son commencement il se savait mortel et qu’il devrait un jour suivre le chemin destin? ? toute chair: «Aussi bien t?t que tard».

* * *

      L’espace blanc est toujours un point nuageux pour le solitaire.
 
      …Vers la derni?re de ces sept et longues semaines j’admis ce que pendant les six autres j’avais jalousement exclu, la conviction que ces blancs ?taient in?vitables: le r?sultat des circonstances, le d?cret du Destin, une part du sort de ma vie et surtout un sujet sur l’origine duquel aucune question ne devait jamais ?tre pos?e et sur la cons?quence douloureuse duquel aucune plainte ne devait jamais ?tre prof?r?e.
 
      …J’essayai divers exp?dients pour soutenir et remplir mon existence: je commen?ai un grand ouvrage de dentelle, j’?tudiai l’allemand avec quelque assiduit?, j’entrepris un cours r?gulier de lectures dans les volumes les plus aust?res et les plus gros de la biblioth?que; en tous mes efforts j’?tais aussi orthodoxe que je savais ?tre. Y avait-il erreur, pourtant, sur quelque point? Fort probablement.
 
      Mais l’heure du supplice ?tait celle du courrier
 
      Так писем не ждут:
      Так ждут — письма.
 
      Mais l’heure du supplice ?tait celle du courrier; par malheur je ne la connaissais que trop bien et j’essayais aussi vainement qu’assid?ment de me cacher cette connaissance, redoutant la torture de l’attente et l’aballement ?coeur? du d?sappointement qui, quotidiennement, pr?c?dait et suivait le coup de sonnette bien connu.
 
      Je suppose que les animaux en cage et nourris chichement au point de rester toujours affam?s, attendent leur nourriture comme j’attendais une lettre. Oh — pour dire la v?rit? et abandonner ce ton faussement calme qui, si on le soutient longtemps, use l’endurance de la nature — je subis durant ces sept semaines des craintes et des douleurs cruelles, d’?tranges ?preuves int?rieures, de mis?rables d?faillances de l’esp?rance, d’intol?rables envahissements du d?sespoir. Ce dernier La lettre — la lettre bien-aim?e — ne voulait ras venir; et elle ?tait toute la douceur que j’avais ? attendre dans la vie.

* * *

      Charlotte Bront? — <1853>
 
      МЦ — 1932

* * *

      — Не знаю, обнаружится ли в дебрях моих записей еще одно мое письмо, последнее, знаю, что в дебрях сундуков существует на него ответ: целый обвинительный акт: за ужасное (у меня — намеренное, чтобы сразу разорвать) слово: связь, за разбитое его доверие, преданность, приверженность. (Было ли всё это — ничего не знаю и никогда не узнаю.) На последнее письмо, уже дико мучась от другого: другим, не ответила.
 
      1926 г. — весна, помнится. (2-го ноября 1925 г. приехала в Париж.) Мы на Villette, y Черновых . Новые люди, успех первого вечера, воженье вдоль виллетского канала увесистого чудного Мура, и пр. и пр., сердце — отчасти, время — целиком замещено. И — письмо от А. Б<ахраха>. Просит повидаться. Назначаю. Нееврейски-высокий, но типично-еврейский молодой человек, долговязый, с большими глазами (или очками?) с большими ушами, с большими губами. У Ч<ерно>вых его знают, по крайней мере с виду: как усердного танцора на эмигрантских балах и неудачного претендента на руку дочки Цейтлиных (меценатов) — красотки — предпочедшей ему какого-то профессора. Отношение (ч<ер>новское) юмористическое. Подготовленная, нацеливаюсь.
 
      Сидим в кухне — все Черновы, т. е. с нами человек двенадцать — и едим кровавую колбасу (будэн, изделие местных бойнь, какой-то особенный сорт: с кашей).
 
      — А это, что Вы едите, кровавая колбаса. Она очень полезная: сгущенная кровь. В этом кусочке, напр., — правда интересно! — целая бочка крови, конечно не бочка, но вроде. Между прочим, ее покупают на метры — здесь два — но она когда жаришь сильно садится, так что нужно покупать три. Здесь как раз бойни, очень удобно.
 
      А. Б. — Гм…
 
      И т. д. — повышенно-деловито и участливо, точно в ответ на его подробные расспросы, точно весь он, А. Б., от этого будэна зависит (так человеку хором объясняют как лучше проще быстрее пройти туда-то, где он в 3 ч., скажем, непременно должен быть).
 
      Словом, с колбасы не съехали.
 
      Говорили впрочем кажется еще о Борисе Зайцеве.

* * *

      (Сейчас — и только сейчас — вижу, что шутка вышла не совсем уместная: из-за еврейства — и крови, которых тогда не связала и которых, убеждена — ибо знал меня — не связал он. Могли связать — другие, но плохих других — не было. Невинно веселились (все, кроме него). Сейчас чуть-чуть жалко вспоминать: кажется единственный раз в жизни была со всеми — против одного (как год или <около?> спустя — единств<енный> раз — со всеми — за одного: Линдберга: toutes proportions gard?es! ). Но цель моя была — только мистификация: оказаться после такого, после того лирического потока — дурой, занятой только кровавой колбасой. Словом, если не щадила его, не щадила и себя, ибо никакого разъяснения не последовало. М. б., взволнованный встречей, ничего и не заметил, кроме: много народу, разговоры не о том… )

* * *

      Г?да — не знаю, знаю весна, положим — 1927-ая . Пишу, очевидно после перерытия дебрей, т. е. напав на какое-нб. его, А. Б., письмо (трогательное), т. е. его — того, себя — ту, всё — то — узнав! — что очень хочу повидаться по-человечески, не на людях, не за едой (NB! колбасой) и предлагаю встретиться на Ch<amp> de Mars — таким-то поездом (день, число, час). Если не может — пусть предупредит.
 
      Число, день, час, поезд. Champ de Mars. Иду вдоль перрона, подымаюсь по лестнице, вхожу в здание вокзала — никого. Жду возле вокзала 10 мин., спускаюсь по лестнице, сажусь в обратный поезд.
 
      Дома пишу: На вокзале была, но никого не было. Если шутка — неудачная, месть — недостаточная, т. е. недостаточно крупная, т. е. просто мелкая: никакого мелкого самолюбия у меня нет, а крупного не бывает. «J’ai failli attendre» , — да я всю жизнь — жду (тем хуже для тех, кто не приходят!) внутри себя жду и внутри дома, на улице — никогда, а если да — то не дольше десяти минут и не больше пяти раз за жизнь — но всё это — частности. Недоразумение? т.е. очередное разминовение? Но повторяющаяся случайность есть — судьба, здесь: не-судьба.
 
      Ответ: никакого письма не получал. Ждал.
 
      Я, в ответ: — Роковое, ибо адр<ес> был тот и я сама опускала. Что ж, попытаемся еще раз, но пусть теперь назначает — он, м. б. у него более легкая рука.
 
      Ответа — никакого. Дивлюсь и перестаю думать.
 
      Через день — письмо: — Стоял, ждал, прождал три поезда, Вас не было.
 
      Я, в ответ: — Стоял и ждал в Neuilly (или еще как-то), а я сидела и ждала (письма) в Мёдоне — которого так и не дождалась.
 
      В ответ в закрыт<ом> конверте: телеграмма его мне: жду Вас там-то, такого-то, таким-то поездом. Не сможете — предупредите — телегр<амма> возвращенная ему с надписью: Destinataire inconnu .
 
      В Мёдоне я, тогда, жила два года, ни разу не переезжала, и знали нас, из-за огромной переписки, больше чем кого бы то ни было. Смотрю: 2, Av<enue> Jeanne d’Arc Meudon M-me Zv?taieff-Efron — совершенно верно и точно.
 
      — ? —

* * *

      Больше не писали и не пытались. Очевидно — устали оба. (NB! Назвать весь этот случай всерьез судьбою мне мешает некрупность человека. С Б. П. это была бы — судьба, и не дай Бог!) Тоже очевидно, что не так уж было нужно: что совсем не было нужно — раз обошлись.

* * *

      Совсем-конец
 
      Или
 
      Послесловие

* * *

      Еще через год — посылка, книжная. Открываю: все мои книги: Царь-Девица, Ремесло, М?лодец, и еще и еще… Почерк на бандероли — его. В углу отправитель. Понимаю (зачем шлет) и делая вид, что принимаю за подарок, раздариваю тут же (необходимо было, а купить было не на что) всем Черновым: Оле — Стихи к Блоку, Наташе — Ц<арь->Девицу и т. д. и т. д.
 
      Денег — возместить — не было никогда. Тем и кончилось.

* * *

      Так или иначе, тогда, летом 1923 г. я этого человека — любила. Этого ли человека — любила?
 
      (1932 г.)

* * *

      А — он??? (Всякий он, <пропуск одного слова> кто не я — для меня вопросительный знак. Отвечали мне, т. е. понимала я — только: Dinge . И поэтов. И женщин. (То есть опять — себя.))

* * *

      конец флорентийских ночей
 
      Ночь с 1925 г. на 1926 г. Я только что приехала в Париж. Бал Писателей. (NB! Кадриль Литературы. ) Залы, отдельные комнаты, в одной из них, с притушенным (придушенным) светом — № новогодней программы — гадают. Со мной еще двое-трое. Входит, влетает группа костюмированных, один отделяется, подходит, кланяется. В белом бурнусе и чалме. — «Узнаете?» — Нет. — Ну, вглядитесь, неужели костюм так изменяет? — Вглядываюсь. — Неужели Вы серьезно не узнаете?
 
      Молодое миловидное лицо, темный.
 
      Робко: — Теперь мне действительно как будто кажется, что я Вас где-то когда-то… Как будто — голос…
 
      Вглядевшись еще: — «Нет, я Вас определенно вижу в первый раз».
 
      Вокруг — не то одобрительный, не то удивленный — смех, возгласы, и на фоне общего шума:
 
      — Такой-то.
 
      — Вы?! Господи! Ради Бога, простите, но я так близорука, и так плохо помню лица, и мы с вами так давно не виделись, и Вы тогда были с усами…
 
      — Я — с усами? Но я никогда в жизни не носил усов!!
 
      — Быть не может. Я отлично помню: с черными усиками, щеточкой.
 
      — Но уверяю Вас, что я никогда в жизни…
 
      Тут вступаются окружающие: — М. И., Вы перепутали, Вы его с кем-то другим спутали, он действительно никогда не
 
      — Странно. Я отлично помню. Вот такие маленькие, щеточкой.
 
      Г<елико>н, с отчаянием: — Большие или маленькие, щеточкой или как у Вильгельма — я никогда не носил усов!
 
      — Ну, я Вам верю. Только странно: отлично помню: маленькие черные усики. Или — стойте, стойте! — или это было пэнснэ? Вообще что-то было — чего нет — да, наверное пэнснэ, а те усики щеточкой — это были брови… Должно быть так… Но — как странно.
 
      — Действительно — странно.
 
      Оскорбленный — отходит.

* * *

      Руку на сердце положа: узнала или не узнала? Действительно ли, до такой окончательной степени, не узнала? Думаю: в первую секунду — да (т. е. не), во вторую — забрезжило, в третью — знала (узнала! по голосу, конечно), но воспользовавшись неподдельностью ибо действительностью своего первого возгласа, уже взятым разгоном (голосовым и внутренним) неузнавания — продолжала не узнавать всё дальше и до конца.
 
      Никогда не окликнул. Изредка — раз в три года — слышу о нем — всё то же: из<дательст>во прогорело, занят какими-то делами.

* * *

      Ну, а — усы? В усы — честно — верила, мало: их — видела, как только себя назвал — увидела, и увидела, что — отсутствуют. И щеточками бровей — вовсе не отшутилась. Что-то над чем-то, а усы ли над губами или брови над стеклами — это уже частность, это — ему знать, а не мне. Хватит с него <вверху: с меня> и — щеточки!

* * *

      X, Y, Z — дело не в именах — если бы все прошедшие через эту тетрадь, т. е. мою жизнь — неважно с какого по какой год — ибо так было, есть и будет, и тетрадь по существу — одна, если бы любой из них или: хотя бы один из этих всех меня вдруг, неожиданно, как во сне бывает, окликнул, назвал за руку через стол:
 
      — Марина!
 
      Если бы кто-нибудь из этих всех отважился назвать меня по имени — как во сне и тогда — взглянуть — как во сне и тогда — взять за руку — как во сне и тогда, я бы каждого — сразу (даже никогда не виданного и не любимого!) не только узнала, — всё бы забыла — кроме него. (О, как рванулась бы через стол — и все годы!)
 
      <Вдоль правого поля:> Уже слышу свое «дружочек!».
 
      Мое наглухо-забвение и начисто неузнавание ведь только в ответ (я ведь никогда не знаю, было ли) — в отместку себе, а не им, и если оно цельнее и полнее ихнего, то только потому что я сама (<пропуск одного слова> моя любовь тогда) полнее и сильнее их — любви и самих.
 
      Чтобы мне, ничего не знавшей кроме, так не узнать — нужно было именно (когда-то, хотя бы вчера) ничего не знать кроме. Знакомых я помню (приблизительно). Друзей — точно и прочно.
 
      Но — С. М. без меня обошелся, Э<ренбур>г без меня обошелся, Г<елико>н без меня обошелся, тот А. Б. без меня обошелся, как обошелся тот кого в этой тетради пока что только провожала — только что проводила! под луной, как обойдется тот, кого еще и тени нет в тетради (скоро ляжет через лист) как обошелся же Б. П., разойдясь с женой и женившись не на мне: на НЕ-МНЕ: полюбив — другую.
 
      Как один не обошелся: Р<ильке> — скажете, п. ч. умер? — как не обошелся бы Р<ильке>, без всех, но не без всего обходившийся. Я же, чисто, просто, без <пропуск двух-трех слов>. (All.) Оттого и allein. Das All ist allein. (П. ч. всё в нем, а не вне.) <Пропуск одного слова> не через <пропуск одного слова>, а через включение.

ЗАПОЗДАЛЫЕ ЗАПИСИ ВЕСНЫ 1923 Г.