________
 
      И еще о другом: творчество и любовность несовместимы. Живешь или там или здесь. Я слишком вовлекаюсь. Для того, чтобы любить мне нужно забыть (всё, т. е. СЕБЯ!) Не видеть деревьев, не слышать листьев, оглохнуть, ослепнуть — иначе: урвусь! Болевой мир несовместим с любовным. (Это я уже о другой боли говорю, не от человека, о болевой разверстости, равняющейся творчеству.) Все часы без другого должны быть пусты, если не пусты — я живу: боль живет: другого нет.
 
      Жить в другом — уничтожиться. Мне не жаль, я только этого и жажду, но —
 
      ________
 
      Поймите, другой влечется к моему богатству, а я влекусь — через него — стать нищей. Он хочет во мне быть, я хочу в нем пропасть. Вообще, я слишком страдаю. (Все это не о текущем часе, — о всех протекших часах. Никаких выводов! Это я Вам ПУТЬ своей души рассказываю.) — «Будьте умницей, пишите!» («К?к, я хочу через тебя разучиться писать, а ты меня — опять у в тетрадь?!») И: — «Вы без меня пишете!» Человек между двух огней: моей невозможностью не-быть (уходом) и моим стремлением пропасть (небытием). В любви меня нету, есть исступленное, невменяемое, страдающее существо, душа без тела.
 
      ________
 
      В Ваших письмах так часто: «Или и это забыли?» Друг, забываю только бывшее, бывших. Небывшее во мне суще. Так я, забыв всех своих любовников, никогда не забуду Блока, руку которого никогда не держала в руке. («А если бы держали?» — Бог не привел!)
 
      Кстати, конец письма: «Холодно — знобит — мой путь через снега»… и эти две буквы А. Б. в конце, — я долго смотрела. У Вас страдальческая сущность.
 
      ________
 
      Ваше письмо, принесенное мне моей приятельницей, читала на кладбище. (Живу в предместье.) — Другого места не было, везде люди, там никто не бывает. Скамейки не было, села на дорожке, у какого-то камня. Я читала, ветер трепал листы, листья падали.
 
      ________
 
      Друг, просьба: пришлите мне книгу Ницше (по-немецки) — «Происхождение Трагедии». (Об Аполлоне и Дионисе). У меня никого нет в Б<ерлине>. Она мне сейчас очень нужна. Пришлите на Смиховский адр<ес>, на к<отор>ый иногда (в просветленные минуты) и пишите.
 
      До свидания. Жму Вашу руку. Не враждуйте со мной в сердце своем.
 
      МЦ.
 
      Прага, 4-го октября, 1923 г.
 
      Милый друг,
 
      У меня к Вам большая просьба — если Вы еще в Берлине — п. ч. если не в Берлине, то уже ничего не можете сделать.
 
      Дело в том, что необходимо перевести (перевезти!) Белого в Прагу, он не должен ехать в Россию, слава Богу, что его не пустили, он должен быть в Праге, здесь ему дадут иждивение (stride n?cessaire) и здесь, в конце концов, я, которая его нежно люблю и — что лучше — ему преданна.
 
      Говорила со Слонимом (знаете такого?) Он обещал сегодня же написать Белому, без его согласия нельзя начинать хлопот, а он вероломен. Нужно держать его в руках, жужжать ему в уши, — чтобы он не отвильнул, не передернул. Я знаю, что Прага для него — спасение. Во-первых: он обеспечен, во-вторых: чудный город, в-третьих: люди или одиночество на выбор, — как хочет, в-четвертых: я, т. е. моя готовность ему помогать и о нем заботиться: ЛЮБЯ, С РАДОСТЬЮ-и-НЕУСТАННО.
 
      Все это ему передайте. Получать он будет около 800 кр<он> в месяц, не меньше, жить можно (будет подрабатывать). И запретите ему всей моей волей — от иждивения отказываться. Пусть непременно примет. Без этого ехать бессмысленно.
 
      ________
 
      Друг, сделайте это для меня. Настойте! Будьте судьбой! Стойте над ним неустанно. И — главное — в нужный час — посадите в вагон! Я встречу. Умоляю Вас Христом Богом, сделайте это! Здесь он будет писать и дышать. В России — ему нечего делать, я знаю, как там любят!
 
      ________
 
      От Вас давно ни слова, но не Ваша вина, наверное скоро получу.
 
      ________
 
      По моим просьбам Вы видите, какой Вы мне друг. Мне с Вами просторно. Я Вам верю. Это — отношение навсегда. Смело могу сказать. Я знаю, что в любой час Вы меня примете (у меня всегда — час Души!) В этом наша встреча, весь смысл ее. (Я не заговариваю зубы, чтобы Вы лучше переправили Белого, — честное слово! Просто с пера и из души рвется!)
 
      ________
 
      И еще просьба: найдите мне верную оказию к Борису Пастернаку: из рук в руки. Мне необходимо переслать ему стихи и письмо. В почту не верю и адреса нет. Сейчас многие уезжают в Москву, найдите мне такого надежного, который немножко любит мои стихи и потому не выкинет моего письма. Или — просто порядочного человека. Письмо и стихи высылаю следом. Зря не отдавайте. Я не писала ему полгода, после такого срока писать — гору поднять, второй раз не соберусь. О, как много мужества нужно — жить! Как много — лжи! И как еще больше — правды!
 
      Борис Пастернак для меня — святыня, это вся моя надежда, т? небо за краем земли, то, чего еще не было, то, что будет, доверяю Вам свою любовь (письмо) Борису Пастернаку, как свою душу, не отдавайте зря.
 
      И Лучше было бы в Берлине же найти адрес, Эренбург его знает, И можно как-нибудь через третье лицо (Вы в ссоре?) — и наверное еще другие знают. Геликон (Вишняк) например, или Гржебин, — если не уехали. Я пришлю Вам письмо в конверте, Вы надпишите адрес. Прежний адрес его: Волхонка, 14. В крайнем случае — пусть отъезжающий письмо берет так, и в Москве (в Союзе Писателей — или Поэтов — или в одной из книжных лавок) его разыщет.
 
      Сделайте это для меня!
 
      ________
 
      Итак, еще раз напоминаю о Белом. Если еще не уехал — пусть едет в Прагу. Но до этого пусть известит: да, и после этого — пусть не отказывается. Дело сделаем быстро, и визу и иждивение, — всё. Мне будет помогать Слоним. Так ему и скажите. И передайте ему от меня всю мою нежность и память. ЗАГОВОРИТЕ, ЗАВОРОЖИТЕ его, — иначе его не возьмешь! Будьте его ВОЛЕЙ, и возьмите на подмогу — мою.
 
      Обо всем этом немедленно же ответьте на Smichov: Praha, Smichov, ?vedska ulice ?. 1373.
 
      Хорошо бы экспрессом, но боюсь, что разоряю.
 
      Жму Вашу руку.
 
      МЦ.
 
      <Приписка на полях:>
 
      И — чтобы покончить с просьбами: вытащите у Гржебина еще 20 (или 15) Психей. Я получила только 5 (есть квитанция). Не верьте обещаниям, пусть это будет сделано при Вас!
 
      Прага, 10-го нов(ого) января 1924 г.
 
      Милый друг,
 
      Когда мне было 16 л<ет>, а Вам 6 или вроде, жила на свете женщина, во всем обратная мне: Тарновская. И жил на свете один человек, Прилуков — ее друг, один из несчетных ее любовников.
 
      Когда над Тарновской — в Ницце ли, в Париже, или еще где — собирались грозы — и грозы не шуточные, ибо она не шутила — она неизменно давала телеграмму Прилукову и неизменно получала все один и тот же ответ: J’y pense. (С П<рилуковым> она давно рассталась. Он жил в Москве, она — везде.)
 
      Прилуков для меня наисовершеннейшее воплощение мужской любви, любви — вообще. Будь я мужчиной, я бы была Прилуковым. Прилуков мирит меня с землей, это уже небо.
 
      ________
 
      Итак, если Вы, мой друг, имеете в себе возможность дорасти до Прилукова, если на каждый мой вопль — J’y pense (всегда, везде), если поборота земная ревность, если Вы любите меня всю, со всем (всеми!) во мне, если Вы любите меня выше жизни — любите меня!
 
      Обращаюсь к Вашим 20-ти годам, будь Вы старше — я бы от Вас этого не ждала (жду). Я хочу Вам дать возможность стать ЛЮБЯЩИМ, дать Вам стать сам?й любовью — пусть через меня!
 
      Вы пишете о дружбе. Маленький мой мальчик, это самообман. Какой я друг? Я подруга, а не друг. Как подруга задумана. Вы пишете еще о любви к другой. Я — другого, Вы — другую. Зачем тогда?! Женитесь на другой, «живите» с другими, живите — другими, но любите — меня. Иначе ведь бессмысленно.
 
      Слушайте: я конечно хочу от Вас чуда, но Вам 21 год, а я поэт. Кроме того, это на свете было: не взаимная любовь на двух концах света, а любовь единоличная, одного. Человек всю любовь брал на себя, ничего для себя не хотел кроме как: любить. Он сам был Любовь.
 
      ________
 
      Я сама так любила 60-летнего кн<язя> Волконского, не выносившего женщин. Всей безответностью, всей беззаветностью любила и, наконец, добыл? его — в вечное владение! Одолела упорством любови. (Женщин любить не научился, научился любить любовь.) Я сама так любила (16-ти лет) Герцога Рейхштадтского, умершего в 1832 г., и — четырех лет — актрису в зеленом платье из «Виндзорских проказниц», своего первого театра за жизнь. И еще раньше, лет двух, должно быть, куклу в зеленом платье, в окне стеклянного пассажа, куклу, которую все ночи видала во сне, которой ни разу — двух лет! — вслух не пожелала, куклу, о которой может быть вспомню в смертный час.
 
      Я сама — ЛЮБЯЩИЙ. Говорю Вам с connaisance de cause (de coeur!)
 
      ________
 
      He каждый может. Могут: дети, старики, поэты. И я, как поэт, т. е. конечно дитя и старик! — придя в мир сразу избрала себе любить другого. Любимой быть — этого я по сей час не умела. (То, что так прекрасно и поверхностно умеют все!)
 
      Дайте мне на сей раз быть Любимым, будьте Любящим:
 
      УСТУПАЮ ВАМ БЛАГУЮ ДОЛЮ.
 
      ________
 
      Милый друг, я очень несчастна. Я рассталась с тем, любя и любимая, в полный разгар любви, не рассталась — оторвал?сь! В полный разгар любви, без надежды на встречу. Разбив и его и свою жизнь. Любить сама не могу, ибо люблю его, и не хочу, ибо люблю его. Ничего не хочу, кроме него, а его никогда не будет. Это такое первое расставание за жизнь, потому что, любя, захотел всего: жизни: простой совместной жизни, то, о чем никогда не «догадывался» никто из меня любивших. — Будь моей. — И мое: — увы! —
 
      В любви есть, мой друг, ЛЮБИМЫЕ и ЛЮБЯЩИЕ. И еще третье, редчайшее: ЛЮБОВНИКИ. Он был любовником любви. Начав любить с тех пор, как глаза открыла, говорю: Такого не встречала. С ним я была бы счастлива. (Никогда об этом не думала!) От него бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!) Расстались НАВЕК, — не как в книжках! — потому что: дальше некуда! Есть: комната (любая!) и в ней: он и я, вместе, не на час, а на жизнь. И — сын.
 
      Этого сына я (боясь!) желала страстно, и, если Бог мне его не послал, то, очевидно, потому что лучше знает. Я желала этого до последнего часа. И ни одного ребенка с этого часа не вижу без дикой растравы. Каждой фабричной из предместья завидую. И КАК — всем тем, с которыми он, пытаясь забыть меня, будет коротать и длить (а может быть уже коротает и длит!) свои земные ночи! Потому что его дело — жизнь: т. е. забыть меня. Поэтому я и молиться не могу, как в детстве: «Дай Бог, чтобы он меня не забыл», — «забыл!» — должна.
 
      И любить его не могу (хотя бы заочно!) — потому что это и заочно не дает жить, превращается (любимому) в сны, в тоску.
 
      Я ничего для него не могу, я могу только одно для него: не быть.
 
      ________
 
      А жить — нужно. (С<ережа>, Аля.) А жить — нечем. Вся жизнь на до и после. До — все мое будущее! Мое будущее — это вчера, ясно? Я — без завтра.
 
      Остается одно: стихи. Но: вне меня (живой!) они ему не нужны (любит Гумилева, я — не его поэт!) Стало быть: и эта дорога отпадает. Остается одно: стихии: моря, снега, ветра. Но все это — опять в любовь. А любовь — только в него!
 
      ________
 
      Друг, Вы теперь понимаете, почему мне необходимо, чтобы Вы меня любили. (Называйте дружбой, все равно.) Ведь меня нет, только через любовь ко мне я пойму, что существую. Раз Вы все время будете говорить: «ты… твое… тебя», я наконец, пойму, что это «ты» — есть. Раньше: «люблю, стало быть существую», теперь: «Любима, стало быть…»
 
      Ваша любовь ко мне будет добрым делом, почти что воскрешением из мертвых. И от Вашей любви ко мне я когда-нибудь, в свой час, попрошу еще б?льшего. Но речь об этом — в свой час.
 
      ________
 
      Есть стихи, — мало. Читали ли мое «Приключение»? (В «Воле России»). Пришлю. И, кажется, еще из моих «Земных Примет» скоро будет напечатано. Тоже пришлю. В феврале или марте выйдет моя сказка «М?лодец», здесь, в Праге. Одна из любимых моих вещей.
 
      Получив Ваш ответ, обращусь к Вам с одним предложением (советом, требованием, просьбой), касающимся в равной мере и Вас и меня. Вещь, которой Вы увлечетесь. Но до оглашения ее мне нужен Ваш ответ.
 
      ________
 
      Rue Bonaparte, 52 bis. Между площадями St. Sulpice и St. Gennain des Pr?s. Часто, в задумчивости, входила в противоположную дверь, и привратница, с усмешкой: «M<ademois>elle se trompe souvent de porte». (Так я, м.б., случайно вместо ада попаду в рай!) Любовь к Наполеону II и — одновременно — к некоему Monsieur Maurice, 18-ти лет, кончающему coll?gien. И еще — к M<ademoise>lle James, professeur de langue fran?aise, 30-летней женщине, с бешеными глазами.
 
      — «Aimez-Vous Edmond Rostand, Madame?» (Я, из восхищения… и здравого смысла не могла ей говорить M<ademoise>lle.)
 
      И она, обеспокоенная:
 
      — «Est-ce que j’ai une t?te ? aimer Rostand?» Нет, t?te у нее была не ростановская, скорее бестиальная: головка змеи с низким лбом: Кармен!
 
      Когда же я — 16-ти лет, из хорошего дома и в полной невинности — не удержавшись, целовала ей руки:
 
      — «Quelle dr?le de chose que ces jeunes filles russes! Etes-vous peut-?tre po?te en votre landue?»
 
      ________
 
      Итак, до письма.
 
      Знаете ли Вы, что последняя строчка моя к Вам (так и осталась без предыдущих!) была:
 
      «ДО СВИДАНЬЯ, ТО ЕСТЬ: ДО СТРАДАНЬЯ!»
 
      МЦ.
 
      Париж, 6-го ноября 1925 г., пятница
 
      Милый Александр Васильевич,
 
      Если свободны завтра в субботу вечером, очень рада буду Вас повидать.
 
      Познакомитесь с моей дочерью Алей и может быть увидите моего спящего сына Георгия.
 
      Марина Цветаева
 
      6-го мая 1928 г.
 
      Meudon (S. et O.)
 
      2, Avenue Jeanne d'Arc
 
      Милый Александр Васильевич,
 
      Обращаюсь к Вам с большой просьбой: помогите мне распространить билеты на мой вечер, имеющий быть 17-го. Посылаю 10, распространите что сможете. Цена билета не менее 25 фр<анков>, больше — лучше, (NB! Думаю, что у меня будет полный зал и пустая касса!)
 
      Посылаю книгу.
 
      Всего лучшего, простите за просьбу.
 
      МЦветаева.
 
      29-го июня 1928 г.
 
      Meudon (S. et O.)
 
      2, Avenue Jeanne d'Arc
 
      Милый друг,
 
      Две радости, начнем с меньшей: деньги за билеты, которых я вовсе не ждала (думала, что Вам дала только пять, которые Вы и вернули), вторая — наличность твердых знаков в Вашей приписке, знаков явно приставленных, т. е. идущих от адресата. Спасибо за долгую память, за такую долгую память, твердый знак в конце слова, обращенного ко мне, для меня больше, чем слово, каким бы оно ни было. Т?к: «я всегда помнил Вас», с радостью отдам за «совсемь забыль Васъ». (Ъ — значит помните, т. е. рука помнит, сущность помнит!)
 
      Я перед Вами виновата, знаю, — знаете в чем? В неуместной веселости нашей встречи. Хотите другую — ПЕРВУЮ — всерьез?
 
      Я скоро уезжаю — в конце следующей недели.
 
      <Приписка на полях>.
 
      Нам нужно познакомиться! Мне много вздору говорили о Вас, Вам — еще больше обо мне: СМЕТЕМ!
 
      Серьезно, хочу снять с себя — угрызение-не угрызение, что-то вроде. (А Вы еще читаете мой почерк?)
 
      А у Вас сейчас — я-переписка и я-встреча — в глазах двоюсь, хочу восстановить единство.
 
      Хотите — приезжайте ко мне, хотите встретимся где-нибудь в городе, остановка электрического поезда Champ de Mars, например, выход один. Хорошо бы часов в 6, вместе пообедаем, побеседуем, потом погуляем, обожаю летний Париж. Итак, назначайте день (можно и к 7 ч.). Только узнавайте меня Вы, я очень робкая и боюсь глядеть.
 
      Дружочек, м. б. Вы очень заняты или особенной охоты видеться со мной не имеете, — не стесняйтесь, не обижусь.
 
      Но если хотите — торопитесь, скоро еду. (Если не смогу, извещу телеграммой, молчание — согласие.)
 
      МЦ.
 
      Других мест не предлагаю, п. ч. Париж не знаю. Лучше ответьте телеграммой, к нам pneu не ходят.
 
      Милый друг,
 
      Письмо пришло слишком поздно: вчера вечером, т. е. как раз когда Вы меня ждали и когда меня не было: ни на Champ de Mars, ни дома, — провожала С<ергея> Я<ковлевича> в Ройян, куда с детьми на самых днях еду вслед. Я ведь недаром говорила Вам о телеграмме: знаю з?город: его неторопливость, за которую и люблю. Загород никуда не торопится, потому что он уже всюду. Ну а мы — увы!
 
      Итак, до осени, до встречи.
 
      МЦ.
 
      К 5-го июля 1928 г., четверг
 
      Еду послезавтра, в воскресенье. Повидаться не успеем.
 
      ________
 
      Телеграммы не получала.
 
      7-го ноября 1928 г.
 
      Meudon (S. et O.)
 
      2, Avenue Jeanne d'Arc
 
      Милый Александр Васильевич,
 
      Давайте повидаемся. У меня на этой неделе свободна только суббота — хотите? Станция электр<ической> ж<елезной> д<ороги> Pont-Mirabeau, в 81/2 ч. веч<ера>, выход один. Погуляем или посидим — как захочется.
 
      Если не можете — известите.
 
      Всего лучшего.
 
      МЦветаева.
 
      Я очень близорука, — вся надежда, что Вы меня узнаете.
 
      10-го декабря 1928 г., понедельник.
 
      Meudon (S. et O.)
 
      2, Avenue Jeunne d'Arc
 
      Милый Александр Васильевич,
 
      Я не только ответила В?м, но назначила Вам и ждала Вас. — В который раз — диву даюсь!
 
      Это было недели две тому назад. Не дождавшись, естественно не написала, считая объяснения лишними. Но вот Вы опять пишете, и я опять отвечаю. Вся эта неделя у меня занята. Хотите — в следующий вторник, 18-го, Вы заедете за мной в 71/2 ч. и мы вместе куда-нибудь отправимся, лучше всего в к<инематогра>ф, где можно и говорить и не говорить. — Интересно, дойдет ли это письмо? До свидания!
 
      МЦ.
 
      Р. S. «Тряпичный лоскут» даже в кавычках к моим письмам неотносим!
 
      Электр<ическим> поездом, станция Meudon Val-Fleury, от вокзала налево в гору, никуда не сворачивая, упретесь прямо в мой дом. 1-й эт<аж>, стучите.

СТРУВЕ Г. П

СТРУВЕ Ю. Ю

БОГЕНГАРДТАМ А. К., В. А. и О. Н