Евгения Чуприна
      Роман с Пельменем
      Памяти неизвестного любовника
      Я вас люблю (к чему лукавить?),
      Но я другому отдана...
      Таня
      (цитата из "Евгения Онегина")
      На достоверность мне плевать,
      Как реалисту - на реальность.
      Женя
      (цитата из "Евгения Слуцкого")
      Оглавление
      Глава 1. ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ
      Глава 2. ПАДЕНИЕ
      Глава 3. ВОРОНКА
      Глава 4. ГДЕ ВАРИТСЯ ПЕЛЬМЕНЬ
      Глава 5. ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ
      Глава 6. ИНЫЕ МУКИ
      Глава 7. 22 СЕНТЯБРЯ
      Глава 8. В БОЛЬНИЦЕ
      Глава 9. БУЛЬДОГИ ПОД КОВРОМ
      Глава 10. ВЛАСТЕЛИН КОЛЬЦА
      Глава 11. О ДОБЛЕСТИ, О ПОДВИГАХ, О СЛАВЕ...
      Глава 12. ТИХО, МАХА, Я - ДУБРОВСКИЙ
      Глава 13. ТЕАТР В ТЕАТРЕ
      Глава 14. ЧУЖОЙ
      Глава 15. ВЛЮБЛЕННОЕ ОТРАЖЕНИЕ
      Глава 16. КОСЯЩИЕ ЗАЙЦЫ
      Глава 17. ЯДОВИТЫЕ ЖАЛОБЫ ЛЮБВИ
      Глава 18. РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
      Глава 19. ПРОГУЛКИ С САШЕЙ
      Глава 20. КЛУБОК
      Глава 21. БЛОНДИН В ИЗГНАНИИ
      Глава 22. НОВЫЙ ГОД
      1 глава без номера. СВАДЬБА С ДРАКОЙ
      2 глава без номера. НЕНАВЯЗЧИВЫЙ РАЗВОД
      ВСТУПЛЕНИЕ
      3 глава без номера. ПРЕЛЕСТИ СВОБОДЫ
      4 глава без номера. ВЕЛИКОЕ СОВРАЩЕНИЕ
      5 глава без номера. ОТРОЧЕСТВО ГАДКОГО УТЕНКА
      6 глава без номера. АНГЕЛЬСКОЕ ПЕНИЕ
      7 глава без номера. РОСКОШНЫЕ ШПОРЫ
      Последняя глава. ОКОНЧАНИЕ БИТВЫ С ПЕЛЬМЕНЕМ
      Глава 1. ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ
      - Эй, замолчите. Я ваша новая учительница. Ме...- Ее голос сорвался, как у юного петуха, еще не выпившего свой утренний кофе.
      ... - Ша базар! Училка! - Послышалось из угла класса, где гипсился бюст Шевченко с серым носом. Таня помощи от украинского классика не ожидала, но приняла ее с благодарностью. В последнее время ей приходилось просить о поддержке и вовсе чужих людей.
      Курятник смолк. Маленькие аккуратненькие квочечки и нелепые ногастые бройлеры - гибрид ежа и страуса - направили в ее сторону двадцать девять клювов и пятьдесят восемь круглых требовательных глаз. Сопровождаемая скрипом парт и легким перешептыванием, Татьяна сделала несколько неуклюжих шагов вдоль доски. Скромная юбка наэлектризовалась и вульгарнейшим образом липла к ногам. Татьяна не узнавала себя.
      Месяц назад во дворе школы остановился "рено" цвета мокрого асфальта. За рулем сидел демонический шатен в берете и черных очках по прозвищу Джокер. Растительность на его добром лице и умном затылке была стилизована под Че Гевару. При всем том, он прямо скажем, мало напоминал коммуниста. Скорее уж, феминиста. И уж точно было видно, что это не просто так. Таня вышла из машины и направилась прямо к директору. Ему уже звонили, все было договорено. И хотя Джокер на прощание назвал ее крейзи, она не ждала для себя никаких неприятностей. Вся ее жизнь до сих пор была победным шествием красоты с одного пьедестала на другой.
      - Тильки того...Тэтяно М-мытривно, - Директор щурился, и его ладонь в поисках сигарет волосатой лягушкой прыгала по столу, - оци цяцьки ... того... не трэба. Оставьте их дома. - Должно быть, ему показалась ненужной реклама тэкилы "лизни, опрокинь, кусни" на спине (как он увидел?). Или виноваты прекрасные шорты, подаренные Тане умницей модельером Олесем Западинским? - Учни нашы, конэшно, диты, но-о... - мохнатая лягушка заглотила зажигалку, - понимаетэ мэнэ? Строга юб... того... спидныця. Чэрэвикы бэз каблукив...Бо з вашими ногами та ще на каблуках, дитям будэ ще та панорама. - На простодушно-хитрой усатой физиономии директора читалось: "Ну и что с того, что ты Мисс Украина? Ну и что с того, что тебя взяли на работу именно за это? Мне наплевать, с кем ты спишь. Это я теперь Мисс Украина, а ты на меня работаешь." И еще читалась на его физиономии годами скрываемая, годами же взлелеянная ненависть к женскому полу. Впитанная с молоком властной матери.
      Теперь, стоя перед классом, униженная, растерявшаяся от этого унижения, в начале девятого утра, Таня должна была что-то говорить, хотя ее никто ни о чем не спрашивал. И теперь только она стала понимать, почему Джокер назвал ее крейзи.
      Отличительная особенность серой и так называемой настоящей жизни заключается в том, что все, сделанное тобой, оказывается ненужным, трудоемким и малоооплачиваемым. Тому, кто привык уже своим появлением срывать аплодисменты (не всегда, но все же), тому, кто и говорить-то на публике не умеет, а только ходить, обычная вводная лекция по литературе ХХ века покажется подвигом неизвестного солдата. Вдруг Таня осознала, что не может заставить себя открыть рот и взорвать паузу. Хотя пауза несколько затянулась. Она даже слишком затянулась. Она... это ужасно! И оказавшись у двери, Татьяна Дмитриевна распахнула ее, выскользнула в пустой коридор и с гулким топотом кинулась к туалету. Там она встала у пыльного маленького окна и погрузилась в предощущения. Вот сейчас она отдышится, пойдет к директору и положит заявление об уходе, гори оно синим пламенем. Он патологически прищурится (этот прищур неотделим от специфического языка, который превращает вольную Украину в строптивую Малороссию и происходит от добавления к плохому русскому словечка "того") и протянет:
      - Цэ ви того... Тэтяно М-мытривно... що соби думаетэ? Сэнтябрь на двори. Клас бэз пэдагога залышыться? -Почему-то Александр Мыколаевич тянет слова точь-в-точь как Грушенька из "Братьев Карамазовых", где он так научился? - Диты бэз руля...того, бэз кэрма и бэз витрыла тонуть у волнах масовои культуры. Хто навчыть правильно говорыты... того... вашою росийською мовою? А може вона ще колысь прыгодыться? А? Вот Жириновский прийдет к власти, что они будут делать? Нэ плюйтэ на нашэ майбутнэ. Якщо людына нэ знае собачойи росийськойи мовы, то як його можна навчыты ридний, украйинський? За допомогою азбуки... тобто абэтки глухонэмых? Так, чы ни?
      А потом, на середине виража, опустит тяжелый начальственный взгляд на Татьяну и скажет, уже с армейским металлом в голосе:
      - А, вы еще тут. Идите и работайте! -И кулаком КАК СТУКНЕТ! Тук-тук-тук:
      - Можно войти?
      - Вы что, с ума сошли? Это женский туалет!
      - А мне по барабану. Вы же там ревете, а не писаете.
      - Отстаньте!
      - Тогда выходите сами!
      - Не выйду. Идите в класс! -Кажется, это тот ученик, сидевший под бюстом Шевченко.
      - Предупреждаю...
      - Идите в класс! Какое безобразие!
      - Джон сказал: "Два!"
      Молчание.
      Тут дверь распахнулась и появился он. Высокий, даже выше Татьяны, худой и бледный, как отшлифованный солнцем и ветром пиратский скелет. Кремовая рубашка с одной стороны кое-как заправлена в сидящие на бедрах просторные мягкие брюки. Лицо - очень узкое, но с открытым выражением силы, нос, светлые глаза, тонкие губы, сделанные Творцом с большой претензией, еле на нем помещались. У такого лица не могло быть положения анфас - один полупрофиль перетекал в другой, пока глаза глядели в упор. Темно-русые прямые волосы имели вид, как у выздоравливающего после тяжелой болезни. Видимо, этой болезнью было детство - состояние оскорбительное для мужчины. Во всяком случае, этот тинейджер был уже консервативен. Он даже был старомоден, что проявлялось и в одежде и в прическе, которые, наверное, донашивал за братом. И во всей этой старомодной безумности угадывался какой-то литературный герой, но не русский, не православный, а, пожалуй, лютеранин. Татьяна стала разглядывать глаза, какого они именно цвета, но поняла, что они будут такими, как надо их обладателю - славному представителю еще молодого семейства Форсайтов. Найдя в них фиолетовый, она неожиданно уперлась в серую стену и ощутила запах холодной воды из крана.
      -Вот вы где прячетесь. - Он вынул клетчатый платок и подставил его край под каплю. - А мы вас ждали, ждали...Прошло, между прочим, двадцать минут урока. Сколько можно реветь? Вы бы еще под поезд бросились. - Он стал вытирать платком лицо Татьяны Дмитриевны, педантично, со знанием дела, будто у него, кроме брата, есть еще и младшая сестренка, плакса, с которой надо возиться. Она стояла молча, не пытаясь ему помешать. -Чего вы испугались? Никто вас не трогал. Просто говорить надо громче, вас же не слышно. Ну, крикните: "Пельмень - говно!"
      - Какой еще Пельмень?
      - А, вы же еще ничего не знаете. Рад случаю представиться - Евгений Пельменников. - И он церемонно взмахнул платком.
      Татьяна слабо кивнула.
      - А вас как зовут? Или это государственная тайна?
      - Нет, почему, Татьяна Дмитриевна.
      - Очень приятно. Давайте вместе: "Пельмень - говно!"
      - Тихо, вы с ума сошли.
      - Уже лучше. У вас, кстати, красивый голос. Женский. Мне нравится. Идемте на урок.
      - Никуда я не пойду! Оставьте меня в покое! Отпустите руку, нас увидеть могут...
      - Всего-то ты боишься. Увидеть могут, услышать могут... мы же не яблоки воруем. Что, в детстве не хотелось стать училкой?
      - Нет! В страшном сне не видела!
      - Ого, как решительно. Хоть бы попробовали. Втянетесь, месяца не пройдет, а у вас уже руки будут по локти в двойках. А?
      - Просто я сейчас пойду к директору и напишу заявление. Так будет лучше всего. - И Татьяна опять зарыдала.
      Но не с тем связалась. Ученичок сгреб ее в охапку и, проявляя неожиданную силу, овевая ее и парализуя мужскими флюидами, коих у него было не меряно, потащил к выходу, отвлекая от мрачных мыслей следующим монологом:
      - Во первых, будете упираться, закричу. Представляете, все сбегутся, а тут мы с вами. Какой позор! Чем мы занимались? Черта с два вас уволят. Сейчас сентябрь месяц, в жизни не уволят, даже такую, как вы. Застрелятся из пальца. Из вас же можно кровь пить литрами. Чего это вы поперлись в школу, у нас что, баксы по деревьям развешаны, у первоклашек задницы вызолочены? Если вас накрасить и причесать, да одеть во что-нибудь эдакое, я думаю, можно было бы сунуться на конкурс красоты. Там таких любят. Плоская, длинная, ноги от коренных зубов...- Они шли по лестнице. - Ценить себя надо. Любить себя надо. А мужчина - это животное, ему наплевать. Он тебя на пьедестал не поставит, если ты сама на него не заскочишь и в позу не встанешь. Сейчас войдете в класс - сами войдете, а я через минуту, сразу скажите, как вас зовут и что вы учительница. Потом возьмите журнал, я его на стол положил, сделайте перекличку. Так и время пройдет. Дайте задание - первый параграф. Хоть бы глаза накрасила, полный ведь класс мужиков! Ну, идите. - И он втолкнул ее в кабинет.
      Ученики еще не разбежались, они ждали. Нет, это было не пассивное статичное ожидание: многие бегали по классу, бросались бумажными шариками, юноши гонялись за девушками, а те визжали; собирались кучками, высовывались из окна. Кто-то целовался. Татьяна влетела настолько энергично, что на том же импульсе и выкрикнула прочистившимся от слез голосом:
      - Дети! Тихо! - Как два выстрела.
      Еще секунды две грохота и топота, и воцарился порядок. Таня прошлась как тигр по новой клетке, в благородной преподавательской ярости:
      - Меня зовут Татьяною Дмитриевною. Я ваша новая учительница по русской литературе. - Оглядела народ -он безмолвствовал. Все ниточки учеников были к ней привязаны, их приятно было немного подергивать, словно трогать новый лак на ногтях.
      - Теперь я должна с вами познакомиться. - Профессионально улыбнулась и взяла журнал. - А где же наш староста?!...
      Домой шла в воинственном возбуждении. Хотелось говорить и говорить. Мысли все время возвращались к плану работы на год. Хотелось бесконечно его корректировать, продумывать, как пройдет урок о творчестве Маяковского. Татьяна воображала, как найдутся дети, воспринимающие его творчество однобоко и поверхностно и как она вдохновенно будет их опровергать. Но разогнавшись от этих мыслей, она ощутила, что тот, кто идет за ней, тоже ускорил шаг. Это ее испугало, она съежилась и зашагала уже изо всех сил. Тот, за ней, тоже ускорился. Тогда она не выдержала и стала ненавязчиво переходить на бег трусцой.
      - Татьяночка Дмитриевна, не бегите, это несолидно.
      - А, опять ты. Почему на урок не вернулся? - Она с размаху натолкнулась на его глаза и едва успела отмахнуться ресницами.
      - Тебе что, так хотелось, чтобы я вернулся? - Невозможно даже представить себе, как мерзко он это произнес. Его устами говорила сама мудрая природа, которой надо как-то ограничивать рождаемость.
      - Варенников, говорите мне "вы" и ради Бога, отстаньте!
      - Я Пельменников. Вы генерала из меня не делайте.
      - Ну Пельменников, невелика разница.
      - Разница большая, если ты надумаешь за меня замуж идти.
      - Женилка уже выросла, да?
      - Зачем вот это хамство? Первая перешла на "Ты". Любой нормальный мужчина воспринял бы это как шаг...
      - Мужчина?!
      - Я мужчина. - Пельмень обиженно поджал губы. - И могу это доказать. Но сегодня я занят. И поэтому наша встреча переносится за завтра. Я предлагаю в шестнадцать ноль-ноль возле "Белой ласточки". Чтобы ты переоделась, накрасилась там, напудрилась, надушилась, может, колготки заштопала... Ладно?
      - Знаете, Пельменников, я с мужчинами по злачным местам не хожу. Я сижу дома и проверяю ваши грязные тетрадки. Я ваша учительница. Но не до такой степени, чтобы кроме русской литературы, заниматься вашим сексуальным воспитанием. На это, в конце-концов, есть биолог.
      - Да, я же хотел вам сказать, - Его лицо стало по-иному озабоченным, Даниленко нельзя ставить двойки.
      - То есть, как это?
      - Ну, нельзя. Бабу Клаву потому и выгнали, что она поставила ему двойку в четверти, а он чуть не отравился. У него пуля в голове.
      Таня сразу стала вспоминать, кто такой Даниленко.
      - Послушайте, Женя, а какой он из себя? Я его как-то не запомнила.
      - Его просто не было. Он вообще не ходит.
      - Как же так, все были, кроме старосты...
      - Ага. А староста - это я. Бывает в жизни и такое.
      - Ну а как же...
      - Боже мой, выкрикнул кто-то за него, нормальное дело. Круговая порука. Только учти-ТЕ - Тут он сделал подобие реверанса, - если не хотите отсюда вылететь, а вы этого не хотите, то не ставьте ему двоек и не связывайтесь с родителями.
      - А кто у него родители?
      - Да какие-то из села приехали. Неважно.
      - Та-а-ак. Отсталый мальчик, из бедной семьи, с нежной психикой... Не проще ли выгнать его, а не менять учительниц? Зачем наш Александр Мыколаевич его так опекает?
      - Хочет в рай попасть. - И Пельмень улыбнулся так же хитро, как Мыколаевич. - А вы приходите завтра на стрелку. Посидим, шампанского выпьем. У меня же на лбу не написано, кто я такой. Надо быть проще, и все получится. Донт вори, би хаппи. Кстати, ваш телефон?
      Татьяна взглянула на него весьма гневно. И кажется, покраснела.
      - Как вы, однако, все пошло воспринимаете. Во всем вам чудятся какие-то посягательства. Должен же я знать ваш телефон, если я староста. Чтобы под окошком не кричать, если что.
      - Да, да, конечно. - И Таня дала ему визитку. Пельмень посмотрел на нее, ядовито ухмыльнулся и сунул в карман.
      СОН ТАТЬЯНЫ ДМИТРИЕВНЫ
      Он был очень сумбурным и пестрым. Основная линия состояла в том, что надо было делать стриптиз. А у нее такой имидж, будто она учительница. В этом есть правда жизни. Ведь все эти маленькие и большие мальчики, глядя на умствующего преподавателя, мысленно его (ее?) раздевают. И так убивают время, изредка отвлекаясь на мух и записки. Собственно, между профессиями учителя и стриптизера нет большой психологической дистанции, а платят стриптизеру (как мы все наивно думаем) немножко побольше. Плюс, разумеется, репетиторство... Но мне кажется, быть стиптизером все-таки гораздо лучше, потому что не надо так рано вставать и, хлебнув кофе, быстро одеваться.
      Вот выходит она на сцену... странный такой ночной клуб, народищу - не протолкнуться, человек, наверное, за тысячу, курят так, что топор повесить некуда, и ни одной знакомой рожи - все по билетам. И доска висит вместо этой фиговины из телевизоров. Таня подходит к ней с указкой, в очках, одета в серый костюмчик, волосы - пучком, под юбкой - чулки на поясе и трусики и лифчик в синих блестках, на ягодице - маленький дракончик (Всего этого пока еще не видно). Открывает журнал, спрашивает:
      - Иванов?
      - Я!
      - Иванов, скажите мне, как звали Гоголя?
      - Кажется, Федор Николаевич.
      - Правильно. Примерно так их с Достоевским и звали. Вам разрешается снять с меня пиджак.
      Народ разогретый, на входе давали шампанское, все орут, хлопают, рвутся в бой. Иванов берет пиджак и уходит со сцены. Ему девочки дарят воздушный шарик. Вмешивается конферансье:
      - Разыгрывается поездка в Индию с нашей очаровательной Танечкой. Дерзайте. Кто будет этот счастливчик, я хочу набить ему морду!
      - Бондаренко, к доске!
      Крики, визг, наконец, находится доброволец.
      - Я Бондаренко!
      - Скажите мне, Бондаренко. - Тот на сцене аж притопывает.
      - Скажите мне... кто написал сказку о рыбаке и рыбке?
      - Народ. - И лезет расстегивать блузку. Все орут:
      - Еще, еще один Бондаренко! Вау!
      На сцену поднимается новый мужчина. Наконец, сопящий Бондаренко-1 побеждает последнюю пуговицу и с добычей удаляется. Конферансье:
      - Прекрасно! Сегодня в нашем клубе целых два Бондаренко! Давайте похлопаем всем обладателям этой прекрасной фамилии! Пусть они размножаются и заполняют собой весь мир, как устрицы.
      Таня с трудом перехватывает инициативу: - Бондаренко... вас как зовут?
      - Тарас. Нас тут 52 миллиона.
      Тут она замечает, что публика сегодня даже и не публика, а самый что ни есть народ. А тот, который на сцене, похож на Леню Голубкова, да еще и с авоськой в руке. А в авоське - пластмассовая бутылка с компотом.
      - Ну, Тарас, как вы думаете, из какого произведения русской литературы, написанного Гончаровым, пошло слово "облом"?
      - Все смешалось в доме... этих... Обломских!
      - И что?
      - Вот!
      Народ начинает гудеть. Из-за кулис выглядывает усатая морда и делает мученические глаза. Барменша пожимает сутулыми плечами.
      - Ну, неважно. Давайте, снимайте с меня юбку!
      Народ кидается на сцену и начинает раздевать Таню. Юбка, пояс, туфли, правый и левый чулки плывут над головами людей и постепенно тонут. Кто-то щипает ее за спину, норовя расстегнуть лифчик. Это просто дурной сон. Таня зажмуривается, открывает глаза и видит перед собой Пельменя. У него в руках норковая шуба.
      - Пельменников, быстро, годы жизни Толстого!
      - 1828-1910, оденься, дура, полный класс мужиков.
      Действительно, полный класс мужиков. Сидят, сиволапые, парты им по аппендиксы, рожи красные, бороды всклокочены, ноги в лаптях подогнуты под стулья. Вилы и грабли в углу составлены. И Шевченко белеется на заднем плане. А Пельмень у них - главный. Что он скажет, то и делают. А сейчас просто ждут, что он скажет.
      - Чуваки! Эта фря - ваша новая учительница! Полюбуйтесь. - И снимает с нее шубу. Там трусы и лифчик в синих блестках и дракончик на ягодице. Но тут как раз звенит звонок.
      - Б! Б! бу-ди-ди-ди-ди-ль-ль-ни. К! Бу-ди-ди-ди-ди-ль. Блля!
      Таня с наслаждением пристукнула будильник, и он заткнулся. Сейчас надо обязательно вставать, сколько глазами ни хлопай, ничего не изменится. Хорошо бы заболеть. Горло першит. Глаза слипаются. Ноет правая коленка, с этим не шутят. Губа потрескалась. Надо температуру измерить, а вдруг? Оторвалась от подушки, выползла на кухню. Там ходит Маричка. Запах кофе. Маричка поссорилась с родителями, поэтому она готовит завтрак.
      - А, встала, царевна.
      - Ой, Маричка, я что-то плохо себя чувствую. И голова болит, и кости ломит. И в горле как-то не так.
      - Значит, давай залпом кофе. Как лекарство. А теперь села-встала, села-встала! Иди умойся, полегчает.
      - Не хочу я никуда идти. Что мне там делать?
      Боже, как, оказывается, скучно преподавать в тех классах, где не учится этот ужасный Пельмень!
      Глава 2. ПАДЕНИЕ
      С такими мыслями она собралась, оделась, накрасилась, Маричка ей взбила хохол и погладила другую юбку, чтобы к ногам не липла. Положила в сумку косметичку и носовой платок." Ах, полный класс мужиков!? Хорошо, я вам молоко-то утру!"
      Читать Геродота полностью нам с вами, дорогая читательница, вовсе не обязательно, даже вредно для глаз. Всех книжек на свете не перечитаешь. Но вот цитата: " Эллины вели войну с амазонками (скифы называют амазонок "эорпата", что по-эллински означает мужеубийцы). После победного сражения при Фермодонте эллины (так гласит сказание) возвращались домой на трех кораблях, везя с собой амазонок, сколько им удалось захватить живыми. В открытом море амазонки напали на эллинов и перебили мужчин. Однако амазонки не были знакомы с кораблевождением и не умели обращаться с рулем, парусами и веслами. После убиения мужчин они носились по волнам и, гонимые ветром, пристали наконец к Кремнам на озере Меотида. Кремны же находятся на земле свободных скифов. Здесь амазонки сошли с кораблей на берег и стали бродить по окрестностям. Затем они встретили табун лошадей и захватили его. Разъезжая на этих лошадях, они принялись грабить скифскую землю.
      Скифы не могли понять, в чем дело, так как язык, одеяние и племя амазонок были им незнакомы. И скифы недоумевали, откуда амазонки явились, и, приняв их за молодых мужчин, вступили с ними в схватку. После битвы несколько трупов попало в руки скифов и таким образом те поняли, что это женщины. Тогда скифы решили на совете больше совсем не убивать женщин, а послать к ним приблизительно столько молодых людей, сколько было амазонок. Юношам нужно было разбить стан поблизости от амазонок и делать все, что будут делать те; если амазонки начнут их преследовать, то они не должны вступать в бой, а бежать. Когда же преследование кончится, то юноши должны опять приблизиться и вновь разбить стан. Скифы решили так, потому что желали иметь детей от амазонок...
      Лишь только женщины заметили, что юноши пришли без всяких враждебных намерений, они оставили их в покое. Со дня на день оба стана все больше приближались один к другому...
      В полдень амазонки делали вот что: они расходились поодиночке или по двое, чтобы в стороне отправлять естественные потребности. Скифы, приметив это, начали поступать так же. И когда кто-нибудь из юношей заставал амазонку одну, женщина не прогоняла юношу, но позволяла вступить с ней в сношение. Разговаривать между собой они, конечно, не могли, так как не понимали друг друга. Движением руки амазонка указывала юноше, что он может на следующий день прийти на то же место и привести товарища, знаком объясняя, что их будет также двое и она явится с подругой...
      После этого оба стана объединились и жили вместе, причем каждый получил в жены ту женщину, с которой он впервые сошелся. Мужья, однако, не могли выучиться языку своих жен, тогда как жены усвоили язык мужей. Когда наконец они стали понимать друг друга, мужчины сказали амазонкам следующее: " У нас есть родители, есть и имущество. Мы не можем больше вести такую жизнь и поэтому хотим возвратиться к своим и снова жить с нашим народом. Вы одни будете нашими женами и других у нас не будет". На это амазонки ответили так: "Мы не можем жить с вашими женщинами. Ведь обычаи у нас не такие, как у них: мы стреляем из лука, метаем дротики и скачем верхом на конях, к женской работе мы не привыкли. Ваши же женщины не занимаются ничем из упомянутого, они выполняют женскую работу, оставаясь в своих кибитках, не охотятся и вообще никуда не выходят. Поэтому-то мы не сможем с ними поладить. Если вы хотите, чтобы мы были вашими женами и желаете показать себя честными, то отправляйтесь к вашим родителям и получите вашу долю наследства. Когда вы возвратитесь, давайте будем жить сами по себе".
      Юноши послушались жен и так и поступили: они возвратились к амазонкам, получив свою долю наследства. Тогда женщины сказали им: "Мы в ужасе от мысли, что нам придется жить в этой стране: ведь ради нас вы лишились ваших отцов, и мы причинили великое зло вашей стране. Но так как вы хотите взять нас в жены, то давайте вместе сделаем так: выселимся из этой страны и будем жить за рекой Танаисом".
      Юноши согласились и на это. ... Прибыв в местность, где они обитают и поныне, они поселились там." Из этого народа, как многие из нас, произошла Татьяна.
      Мужчины, не обижайте кроткую киевляночку. Не упрекайте ее в том, что она не Сабрина и не Пэм Андерсон - еще неизвестно, куда девалась эта самая грудь (как неизвестно, откуда она у иных взялась!).Мужчины, кем бы вы ни были! Не плюйте женщине в бездонную душу, а то плевок этот пролетит землю насквозь и упадет на головы ваших потомков. Наверное, это безумно сексуально, что вы со времен скифов так сильно одичали и столь возомнили о себе. Однако, я предпочла бы иметь дело со скифами, чем с такими, как вы. Поэтому, разрешаю, суньте мне кляп в рот и завяжите руки за спиной, чтобы я не философствовала. Какой кляп? Лучше всего - банан, только почистите, у меня же руки завязаны.
      Итак, прозвенел звонок и Татьяна Дмитриевна топмодельным шагом пересекла класс. Она шла не по паркету, а по маленьким дрожащим сердечкам, дорвавшимся, наконец, до сказки. И она была королевой этой сказки, она диктовала законы, которые радостно выполнялись влюбленными пажами. Но что бросилось ей в глаза - Пельмень сидел на том же месте, под гипсовым Шевченко, причем, правой рукой он обнимал какую-то кудрявую фитюлечку. Мало того, что делал он это вальяжно, развалившись, растянувшись в "знак качества" (почти в позе морской звезды), он еще пальцами немного трепал ее за правое ушко, причем, делал это с удовольствием.
      - Пельменников, что я вижу, почему вы здесь?
      - А что, я вам мешаю?
      - Пока нет, но будете.
      Аудитория водила глазами с красавицы на чудовище и обратно.
      - Вот когда буду, тогда я сам встану и уйду.
      - Договорились... если ума и такта хватит...
      И спохватившись, она объяснила:
      - Дети, я ваша новая учительница по русской литературе. Меня зовут Татьяною Дмитриевною. - Пельмень в такт ее словам кивал, словно подтверждая.
      Дальше шло знакомство, только теперь Татьяна вызывала всех по партам и отмечала точками в журнале. Двое еще загорали в Крыму, один - плескался в Тихом океане. Она наградила их буквочками "н". Фитюлечку, как выяснилось, звали Наташа Раздобурдина. Это было существо маленького роста, пухленькая, но не тучная, с ручками как у хомячка, с очень миленьким личиком и кукольными зелеными глазами в толстомохнатых ресницах. Кудри природного русого с медью цвета лезли буквально отовсюду, чуть ли не из ушей. Она была до такой степени кудрява, что вокруг ее головы с косичкой стояло мягкое облако. Одежда вся состояла из оборочек, кружевчиков и нюансиков, на парте перед ней лежал розовый пенал в блестках и с молнией, тетрадка тоже была в какой-то сказочной обложке с мышками, зайчиками, белочками, хотелось не урок вести, а все это трогать и рассматривать. Рядом со спартанскими тетрадью и ручкой Пельменя это выглядело действительно трогательно. Впрочем, Татьяна заметила, что элегантный рюкзак его имеет такой вид, будто его пошила фитюлечка. И сама фитюлечка тоже имела вид, что это ее рук дело.
      И Таня твердо решила, что уж теперь-то она точно на свидание с Пельменем не пойдет. И так бы не пошла, но на что он рассчитывал? И думая исключительно об этом, она очень профессионально (то есть, на автопилоте) провела занятие, а потом - еще и еще одно. Ей очень понравились семиклассники, где девочки поразили ее своей зрелостью, а мальчики ослепили невинностью.
      Потом она пошла в учительскую сдавать журнал. Секретарь окинула ее змеиным взором и сказала:
      - Милочка, вы ошиблись, здесь учительская, а не бордель. Татьяна скромно потупилась, мысленно ответив. Появился Александр Мыколаевич:
      - Ниночко, нэ чипайте Тэтянку, в неи росийськомовна специфика. Цэ такой имидж. Политычна повия. Як той Троцький.
      - Ах, имидж. Да что вы говорите! А я думала - просто так.
      Попрощавшись, Татьяна сразу быстро пошла домой, потому что не хотела попадаться кому-нибудь на глаза в таком отвратительном, таком гнусном, таком раздавленном настроении. Все как будто договорились указать ей на некое место, которое она должна занимать, но которое ей не подходит. При чем тут русскоязычная специфика? Таня не пылала любовью к великодержавной идее. Она всем строем своей психики соответствовала Киеву, и даже местное жлобство ей казалось разумным. Но Пушкин, Толстой, а уж тем более Гоголь, Нарежный и выскочка-Булгаков ее киевской душе откликались больше, чем иные борцы за независимость Украины. Киев был уже столицей Руси. Теперь он - столица Украины. Завтра он будет столицей Цыганских Эмиратов или США - Соединенных Штатов Атлантиды. Мы, киевляне, не слишком правоверные украинцы, а русские провинциалы из нас, как бомж - из короля Лира. У нас своя история болезни и свой рецепт лечения: не позволять никому навязывать себе национальность. Мы, киевляне, породили оба языка - и русский, и украинский. Если бы наш тотемный князь Владимир сделал свой религиозный выбор в пользу мусульманства, то отсель до Дальнего Востока простирались бы гаремы, гаремы, гаремы, а уж о водке русскому мужику бы пришлось забыть. С татарами у московского князя сложилось бы еще лучше (хотя лучше некуда), и они бы сровняли нас с землей еще скрупулезнее (хотя и так грех жаловаться). Впрочем, ровняй нас с землей, не ровняй - над землей находится только верхняя часть айсберга. Что находится под землей, не знает никто. Может быть, там все еще бьется львиное сердце... Но, главное, Пушкин был бы с младых ногтей верным мусульманином, женился сразу на всех Гончаровых, завел бы евнуха и до девяноста лет воспевал деяния Аллаха (велик он и славен!). И я бы, пишущая эти строки, сидела бы сейчас в шелковых шароварах на расшитой жемчугом бархатной подушке и в устной форме создавала бы мыльную оперу вроде "Тысячи и одной ночи" , а моя подружка Таня Шамшетдинова растирала бы нашего с ней повелителя розовым маслом. Хотя, я же совсем забыла. Мы-то, как раз, были бы сейчас католиками. И мифотворческие войска стояли бы отнюдь не в Косово. И меня, скорее всего, сожгли бы на костре высокомерные поляки еще в ХY веке за подозрительно легкий вес и тяжелое поведение.
      В общем, хочется выйти на Владимирскую горку и оттуда плюнуть два раза: на левый берег и на северо-восток. И сказать: " Я тэбэ породыв, я тэбэ и вбью! " . Но вот только вопрос, на каком языке это сказать? Может быть, показать это жестом? Или похерить, как Святой Владимир, который ведь не даром с таким умным видом держит в руке букву "хер"?
      Например, один "щирый украинец" в годы репрессий был сослан в Сибирь. Он там прожил тридцать лет, женился. Но за все это время так и не смог выучить русский язык. В конце-концов его жена, соседи, родственники жены, продавщица в магазине и прочие заговорили по-украински. Но, вы знаете, мне кажется, подобный случай скорее характерен для Сибири, чем для Киева. От нас все пропагандисты уезжают, несолоно хлебавши. У нас народ упрямый, в какой вере воспитан, за то и держится. Даже евреи, отбившись от стаи, говорят украинский "г" не вместо "р", а вместо русского и жарят присланную родственниками из Америки мацу на присланном родственниками из села сале. Да и вообще, копнуть их как следует, половина из них - хазары. Те самые, след которых утерян. Но попробуй назвать их хазарами - нарвешься на неприятности. Сильны, сильны в нас традиции янычарства, неискоренимы, как сам дух народный.
      Ох уж этот народ! Он большинством голосов выбирает тебе правительство, потом у тебя под носом затевает с ним разборки, потому что это правительство его, а значит и тебя, ограбило в твоих лучших чувствах. А ты все предвидела с самого начала, потому что знаешь античную историю. Но народ - удивительно дурная скотина, и его вокруг - кумачовое море. У нас в стране демократия. Если народ хочет упиваться, объедаться и бить тебе очки, а ты просто скромно пишешь свою диссертацию и радостно догрызаешь сухую корку, значит, ты исторически неправа. Даже, ты - ренегат. В такой ситуации ты не можешь идти ни с народом, ни против него. Тебе остается только сетовать, что ты не можешь уединиться на какой-нибудь вилле и вести натуральное хозяйство, и что, будь это возможно, тебе пришлось бы бегать к окну и смотреть, не видно ли подозрительных грибов в воздухе. И не можешь жить спокойно в независимой стране, бедной, но гордой, если рядышком огромная империя томится по призраку коммунизма. Не правительство, заметьте, а народ, причем, не весь, а только его значительная часть. С народа какой спрос? У него могут быть права, но где же видано, чтобы он задумывался о своих обязанностях. Да и перед кем обязанности? Перед самим собой? И твоя чисто киевская жажда абсолютной разобщенности эволюционирует в язву желудка.
      Да, определенно, ты ненавидишь человечество. Ты любишь свое государство, как Электра - собственную маму. Но и как непутевых родителей, которых не выбирают. Другие государства еще хуже, потому что они очень сильные. Государство в принципе - враг отдельной женщины, пусть оно будет слабым. А здесь, приятно, слово "людына" (человек) - женского рода. Можно побыть собой. Не кривить мозгами. Расслабиться. Ты хочешь чего-нибудь задушевного, умного, тонкого, укладываешься на диван, включаешь бра и вдруг: "Вставай, хто живий, в кого думка повстала!". Этот голос идет не изнутри. Иначе, откуда бы такой категоричный тон? Поэтому быстренько заворачиваемся в простыню и идем на кладбище (или в библиотеку) . И что новенького в библиотеке? Ничего украинского: старых гениев повывели под шумок социализма, а новые - слишком непутевые, чтобы выучить мову вместе с приспособленцами. Ничего русского: в Москве сроду не было приличной литературы, для трезвых людей. Они и нам говорят: " Что нам ваши стишки, вы устройте Чечню, тогда и будем с вами разговаривать!", а мы пугаемся и переходим на суржик. Искатели литературных лавров едут туда и едут, возвращаются злобными алкоголиками и начинают кидаться на людей. Что поделаешь - карма. Зато на кладбище чувствуешь себя как дома - там все свои . Отсюда вывод: давайте в Москве говорить по-украински. Давайте в Киеве писать по-русски. Спасать- то надо обе культуры, они обе без нас погибнут. Бей белых, пока не покраснеют! Бей красных, пока не побелеют! Ура! Против всех! Встанем правой грудью, господа амазонки! За родную литературу!
      Если уже говорить о поэзии, то Таня бы предпочла читать лекции о западной литературе. И диплом, в принципе, позволял ей это делать. Озабоченные ненужностью русского языка (кто именно, хотелось бы знать?), на филфаке студентов-русистов готовили также и к преподаванию украинского, а по желанию, и западных языков. Хорошо владея английским, Татьяна стала углубленно изучать французский язык. Но это кончилось только знакомством с Рено и ничем больше.
      Сам же Рено изъяснялся по-русски, по-английски, по-французски, по-немецки, даже немного по-украински и, разумеется, по-бельгийски. Но квартирка у него была, хоть маленькая, не где-нибудь, - в самом Париже! Рено был невысокий румяный блондин с ямочками на всех местах. У малознакомых женщин ему случалось вызывать приступы сюсюкающего умиления, но на самом деле он был человеком достаточно жестким. Любимой темой его разговоров было то, за что он не любит манекенщиц.
      - Эти Клаудива Шиффер или там Наоми Кэмпбел, они же не женщины. Это просто продукты. Это куклы. В них деньги вкладывают. У них все это искусственное. Силикон. Я люблю просто женщин, с улицы. Пусть не идеальных тут он довольно косился на Таню, - но это лучше, главное, они женщины, они пахнут, у них простая одежда, и это хорошо!
      Рено одевался в помятые пиджаки и брюки, на его галстуках были утята, пингвинчики и китовые эмбрионы. Когда надевал ботинки, он всегда садился на пол, даже если ему предлагали стул. Идя вниз по эскалатору, он, сунув руки в брюки, насвистывал советский гимн, будучи уверенным, что смешно шутит. Таня когда-то ему разьяснила, что это неактуально, потому что в стране другой гимн. Но не смогла ни напеть мелодию, ни вспомнить, чем кончилась эта история с "ще нэ вмэрла Украина". Рено был "под шоффе", он стал подходить к людям и выяснять. От него шарахались, потом задумывались, но, как оказалось, своего национального гимна никто не знает, хотя всем интересно. Для него это было дико - он был отъявленный националист. И как бы подавая пример, он вполголоса запел "Песню итальянских партизан" на французском языке. Таня не возражала, потому что по акценту слышно было, что он не из УНСО.
      Потом началась эта история с конкурсом красоты, Таня стала скрываться и успешно. Наверное, он уехал. Если бы он появился сейчас, когда гордая манекенщица превратилась в скромную училку, словно некая бабочка, вернувшаяся в кокон, Татьяна, пожалуй, обрадовалась бы. Впрочем, для красивой женщины нет ничего невозможного. Она способна простирать свои чары далеко за пределы физического присутствия. Достаточно захотеть, и он притянется, словно магнитом.
      Придя домой, новоявленная учительница с чашечкой чаю улеглась на диване и расслабилась. К ней присоединилась кошка Эмма, худая, тигровой масти с длиннющими лапами, устроилась между спиной и ногами и зазвучала. На кухне трещали какие-то депутаты и капала вода. Около четырех часов зазвонил телефон.
      - Здравствуйте, это Мисс Вселенная? Говорит Пельмень.
      - Здравствуйте, Женя.
      - Ну так что, идете вы на свидание, или нет?
      - Нет.
      - А у меня к вам разговор.
      - Я вас слушаю внимательно.
      - Вы же, наверное, знаете украинский язык. Мне говорили, что вы должны были писать украинское сочинение, когда поступали в вуз.
      - Да, это мой родной язык, а в чем проблема?
      - Я предлагаю вам заниматься со мной, десять баксов в час.
      - Но ведь есть преподаватели по украинскому языку и литературе. Почему бы вам не обратиться к ним?
      - Вы моложе и культурнее.
      - Да, я рада, что вы это оценили.
      - Так вы согласны?
      - Десять...пять баксов - большие деньги. По крайней мере, это существенно в моих нынешних условиях. Я надеюсь, ваши родители знают, на что вы их будете тратить.
      - Вот вы же сами нарываетесь! Разве можно с вами разговаривать! Что вы прицепились к родителям, я сам себя содержу и я могу себе позволить подумать о будущем и...
      -Ладно, ладно, простите. -Таня уже раскаивалась, что наступила парню на больное место.
      - Когда же вы начнете воспринимать меня не как ребенка!? Я все равно докажу вам, что ко мне надо относиться серьезно! Выкиньте, наконец, из вашей хорошенькой головки эти формальности! Смотрите на вещи непредвзято...
      - Да, да, хорошо.
      - И вообще, вместо этой идиотской болтовни мы могли бы уже заняться делом. Ведь вы свободны?
      - В общем, да.
      - Так я еду. Адрес на визитке правильный?
      - Ну и черт с вами. Второй подъезд, третий этаж, звонок не работает, стучите ногами.
      - Вы одна живете?
      Но Таня сочла за лучшее повесить трубку. Ей стало совершенно ясно, что этого человека остановить невозможно и что теперь ее задача - просто не шуметь и попытаться сохранить все в тайне. В конце концов, он готов платить хоть какие-то деньги, а это трогательная редкость, которая ко многому обязывает.
      Не знаю, как в других странах и в иных мирах, но у нас здесь большинство самцов просто помешаны на том, что их используют. А это может разозлить даже бесплотную принцессу, сгорающую от большой любви. Эти чрезвычайно ранимые животные (sont les animals naturellement faibles et malades), которые, поглядев на себя в зеркало, отдаются мрачным подозрениям, что женщины любят их только за кофе и шоколадки, а вовсе не за длину члена. Тогда ими овладевает мстительность. Ах так, думают они, эта сука меня "раскручивает"! Еще посмотрим, кто кого! С женской эмансипацией в нашей стране обстоит неважно, зато мужчины в ней преуспели за оба пола. И они демонстративно отказываются платить - пусть платит сама, если любит. Но так, как инициативу никто не перехватывает, вымогательство плавно перетекает в грабеж по всем направлениям. Получив отказ, мужчина не отступается, а начинает обличать и канючить попеременно. Вообще, такая манера себя держать похожа на поведение старой спившейся проститутки, которую больше никто не хочет. Оно могло бы понравиться Достоевскому, но не хорошенькой даме с возвышенными мыслями, которая этого Достоевского начиталась. И женщина вынуждена обороняться, иногда преждевременно. Поэтому я предсказываю, что скоро начнется всплеск женских преступлений на сексуальной почве. У меня в жизни, во всяком случае. Вот не куплю кому-нибудь "пыво", а куплю себе пистолет с барабаном. Засяду за вазон с калачиком на окне и буду отстреливать задницы. Потому что никто не связал мне руки за спиной, а я ведь предупреждала! А сейчас уже поздно и незачем. Потому что найдется хорошенькая блондиночка, кошечка, цыпочка, которая подойдет и развяжет, и пистолет мой украсит бантиком, чтобы я не раздумала. Все настоящие женщины так поступают, такая у них натура. Всякая ведьма должна быть немножечко провокатором. Если же у кого-то возник вопрос, зачем я все это пишу, то поздравляю его с тем, что он мужчина, и глупо читать женскую прозу, а потом плеваться. Я требую, чтобы меня читали только женщины, а не противные, слюнявые самцы с волосатыми конечностями и жаждой разрушения во взоре маленьких свирепых поросячьих глазок. Эти вонючие существа, видите ли, не любят мыльных опер!
      Но я увлеклась. Так вот, Пельмень пришел минут через двадцать. Сначала он починил звонок, потом безропотно позволил около двух часов помучить себя украинской грамматикой, потом включил телевизор, молча сидел перед ним два часа пятнадцать минут, затем проголодался, вытеснил Таню на кухню, помог ей сообразить ужин, в основном - советами. Поел, позвонил Наташе, улегся и изволил немного вздремнуть. Хозяйке это стало надоедать, она попыталась его выкурить, разбудила и сбросила с дивана. Это оказалось роковой ошибкой, потому что он ее победил и остался на ночь. Приняв вечером душ, Пельмень обронил фразу: "Люблю купаться в душах незнакомых женщин", которая поразила Татьяну двусмысленностью и цинизмом. Вообще, вся ситуация по своей фабуле выглядела отвратительно пошло. Удивительно, такая свежесть переживаний, такая новизна ощущений, а начнешь пересказывать - тривиально и даже грязно. Вот так и происходит: пока ты наслаждаешься открывшимися новыми горизонтами, упиваешься своей свободой и яркой сексуальностью, как-то незаметно становишься падшей женщиной. Этого не бывает, когда смотришь мыльные оперы или читаешь романы. Много кто хочет под Вронского, но мало кто - под поезд. Жаль, что одно без другого - нельзя. Можно сначала под поезд, а уже потом под Вронского. Ему все равно, он - самец. Но мы не должны продавать себя так дешево и хотя бы заразить его или сломать бедром ребро. Чтоб знал!
      А утром, когда надо было идти только на третий урок, Пельмень разбудил ее в семь часов, правда, кофе принес в постель, со словами:
      - Ну давай, просыпайся, а то трахнуться не успеем.
      Она покормила его завтраком, дала с собой бутерброд и два яблока, подарила зубную щетку, отправила в школу и пошла досыпать.
      Глава 3. ВОРОНКА
      Но уснуть уже не смогла. Вертелась, думала, что же теперь делать. Вспоминала отдельные эпизоды. Взяла книгу, стала читать. Не переворачивала страницы около часа. Встала, пошла на кухню. Заметила, что пора уже собираться и с новой силой захотела спать. Оделась во что-то серенькое-серенькое, сделала хвостик - ей хотелось превратиться в маленькую незаметную мышку, и, сжавшись, прокралась в школу. Там быстро оттарабанила занятие в шестом классе и хотела уже улизнуть, но перед звонком какой-то ребенок засунулся в класс и сказал, что ее ждет директор. Быстро попрощавшись с детьми, она, с журналом под мышкой, пошла в кабинет Олександра Мыколаича, трепеща, как же он так быстро обо всем узнал. Паче чаяния, он встретил ее дружелюбно:
      - Добрий день, Тетянку, ну як справи? Що учни, слухаються?
      - Здравствуйте. Да, все хорошо.
      - А що ви якась така пэрэпугана? И журнал трымаетэ як ружжо. Багато двийок понаставылы? - С этими словами он взял у нее журнал и раскрыл его. Одынадцятий "Б". Аншлаг. Уси е. Що, так-таки и уси?
      - Когда кого-то нет, я отмечаю.
      - Так це ж чудово! Якщо и дали так пойдэть, то ви менэ з цього кабинету выжэнэтэ... Невже и Данылэнко е?
      - Я их всех еще не помню. - Таня опять стала нервничать. -А что Даниленко?
      - Ничего. Если не будет ходить, - От того тона, которым это было сказано, она задрожала вместе с телефоном на столе и ложкою в пустом стакане, - Вы должны звонить, выяснять в чем дело. И чтоб больше такого не было, поняли?
      - П-п...
      - Вопросов нет? Свободны!
      Таня и сама не помнила, как оказалась на улице, хотя перед этим она еще сдала журнал и зашла в туалет. Секретарь Нина Викторовна прошипела вослед:
      - Милочка, голову надо мыть иногда!
      Но это было неактуально после такой головомойки. Одно Татьяна поняла : лучше не доводить шефа до того, чтобы он говорил по-русски.
      Но разговор этот ее скорее взбодрил. Ей надо было, чтобы на нее кто-нибудь накричал, потому что так приучили в детстве - если ты провинился и тебя выругали, то все, иди и больше не греши. Она не пошла сразу домой, а забежала к Джокеру. Он уже сделал фотографии с круиза, на который они случайно попали летом. Будучи настроен кокетливо, он, указывая на снимок, где Таню обнимал Пьер Ришар, спросил:
      - Открой мне, ты с ним спала?
      А хоть бы и да. Может быть, это была мечта детства - утешить беднягу, на которого все время что-то падает, и у которого постоянно рвутся штаны в самых немыслимых местах. Особенно, если этот бедняга, оказавшись за кадром, превращается в утонченного аристократа с льдистым взглядом, и сохранившего разве что свою легкомысленную походку танцора. Вполне можно было бы переспать с Пьером, если бы он, конечно, предложил. Знающие люди утверждают, что сон со звездой хорошо влияет на общий тонус организма. Даже следовало бы несколько раз переспать с Пьером - и с актером, и с персонажем, и с богатым французом, - из детского любопытства, наконец. Каково это - почувствовать себя пару раз в жизни с человеком? В общем, зачем-то ведь торчат фанаты под сценой, возле гримерок и на лестнице. Можно было бы, даже приятно было бы пошутить, пофантазировать, развить тему. Но у Тани не было желания шутить, и она отрезала:
      - Кроме Богдана Титомира, ни на кого и не смотрела.
      - Вечно ты тянешь в постель всякое дерьмо.
      - Не суди по себе, бывали и нормальные люди.
      - Кто же, например?
      - А, тебе скажи и тебе захочется.
      - Не ври, пожалуйста.
      Таня поняла, что они сейчас опять поссорятся. И решила смягчить ситуацию.
      - Какой свитер! Какая фемина его тебе связала?
      Знала, что Джокер от этого тает и не ошиблась.
      - Правда ничего? Мне тоже нравится. А связала (между нами, конечно),дочка моего нынешнего шефа. Она меня как увидела, сразу искрища проскочила во какая! - Он показал кулак из костлявых артистических пальцев, увенчанный серебряной буквой "Е"(В миру Джокера звали Егором). Этим кольцом, подарком Тани, он гордился до самозабвения, как, впрочем, и всем своим сорочьим имуществом: очками, беретом, машиной, видом из окна мастерской, двумя нефритовыми шариками, африканской маской, портретом Че Гевары над кроватью, ненастоящим мечом викинга, плащом настоящего эльфа, индийскими ароматическими палочками, трубкой и белой лошадью Исидорой.
      - Она не в топмодельном вкусе, конечно, но хорошенькая. По-своему. Знаешь, когда тебя все время окружают дорогие женщины, - Он пыхнул трубкой, - Иногда тянет на что-то цветастенькое. Да, вот я недавно читал газету и увидел там... думал, зайдешь, обязательно покажу.
      Тут он извлек из-под стола газету и стал читать вслух:
      Как часто вечером, укутанная пледом,
      Я вспоминаю прошлые года,
      набеги, поражения, победы
      и просто будни ратного труда.
      Я вспоминаю волны океана,
      соленый ветер, крылья парусов
      и строгий профиль трубки капитана,
      торчащей из прокуренных усов... - Это я капитан.
      Походы, битвы, долгие погони,
      дележ добычи, портовой кабак
      и губы незнакомца из Гаскони - Хотел бы я это видеть,
      наткнувшиеся на крутой кулак...
      Златые цепи, груды изумрудов,
      сиянье жемчуга, тончайшие шелка,
      букеты вин, изысканные блюда
      и звон монет во чреве кошелька.
      Я вспоминаю, как со сладкой дрожью
      бросалась грудью на змею клинка,
      и дико хохотал Веселый Роджер,
      стуча костями, где-то в облаках...
      А что теперь? Победы измельчали.
      И даже я, к великому стыду,
      как клептоманка, темными ночами
      в прихожей тапочки краду... - Ну, филолог, что скажешь? Актуально это для тебя или нет?
      - Что за амазонка писала?
      - Какая-то Сережа Щученко.
      - Но почему от женского лица?
      - Мало ли, какая фантазия придет... - И Джокер еще раз пыхнул трубкой как бы показывая, что даже ему в голову иногда приходят фантазии.
      В этот момент Таню осенило, что вот она тут сидит, кофе пьет, а ее, может, вызванивает Евгений. Конечно! Было бы подло, после всего, что случилось... И она, не стесняясь недоумением Джокера, сидящего перед ней в самой рассеянной светской позе, вскочила и выпалив:
      - Мне пора! - Засобиралась уходить. И действительно убежала. Джокер не пошел ее провожать, потому что у них это было не принято.
      * * *
      Оказавшись дома, Татьяна поставила возле себя телефон и легла спать. Проснулась уже утром, и никто ей не звонил. Может, он звонил ей раньше, пока она была у Джокера, может, звонок ее просто не разбудил. А разбудило чувство голода.
      Очень пожалев, что у Марины такой кроткий характер и она так редко ссорится с родителями, а следовательно, редко ночует у Татьяны и берет на себя заботы о завтраке, Таня отправилась рыться в холодильнике.
      Там она нашла кусок колбасы, творог, немного масла, варенье и одно яйцо. Масло, колбасу, помидор и яйцо бросила на сковородку, а творог облила вареньем и съела немедленно. Потом съела ту кашу, что вышла на сковородке. И запила чаем. Ей показалось мало и она нашла пакет с несколькими аскетическими сушками. Это подействовало, но для верности Таня выпила средней величины чашку растворимого кофе, потому что "аль кафе" по арабски значит "отбивающий аппетит". И подумала, что если бы Пельмень вчера дозвонился, то она осталась бы голодной.
      Глава 4. ГДЕ ВАРИТСЯ ПЕЛЬМЕНЬ
      Собственно, в школу было идти незачем. Но каждый вертится, как может Татьяне заказали написать курсовую и Ксюша Церетели (ее консультант по косметике "Мери Кей"), обещала одолжить печатную машинку. А она тяжелая "Ятрань", не жук начхал, нужна мужская сила. Можно попросить Джокера, теоретически, конечно. Но практически это было чревато либо последствиями, либо их отсутствием. Ни то ни другое ее не устраивало. Не говоря уже о том, что проникнув в дом грузинской княжны, Джокер наверняка там обоснуется, черта, которая всегда приводила Татьяну в ярость. Она вообще зареклась знакомить его со своими подругами, настолько ей надоела его кобелиная коммуникабельность. Куда как здорово - ты приходишь с мужчиной, а он поворачивается к тебе задом и начинает охмурять хозяйку этого гостеприимного дома. Нет, Татьяна Дмитриевна лучше воспользуется служебным положением и возьмет с собой кого-то из учеников (ну, разумеется, Пельменя). Так она решила и отправилась выполнять задуманное.
      Большинство женщин, устремившись к намеченной цели, действуют прямо и цинично, не думая о том, как это выглядит со стороны. Но Татьяна Дмитриевна не входила в это большинство. Для нее было тяжело прийти в школу без уважительной причины, не придумав ответ на вопрос, что она тут забыла. Да что там школа, даже поставив неудачно тапочки в гостях, она испытывала неловкость и считала себя дурой. Поэтому уже во дворе глаза ее потупились, а лицо окаменело, как перед зеркалом. В коридоре она чуть не повернулась и не сбежала, а мимо кабинета директора кралась на цыпочках. Тут дверь его к Таниному ужасу распахнулась, и оттуда вышел незнакомый мальчик. Что он был незнакомый - не странно, школа постепенно переходила на украинский язык и Таня вела литературу только у "В" классов, кроме выпускных, на которые было плюнуто. Этот мальчик очень маленький, но коренастый, весь в теснящихся друг на друге веснушках и рыжих массивных очках, глядел настолько испуганно и виновато, что напомнил кошку Эмму, стащившую два дня назад со стола бутерброд с маслом. Она хотела съесть добычу в укромном месте, но не нашла ничего лучшего, чем залезть за диван. Таня как раз сидела в комнате и смотрела телевизор, когда перед ней предстало явление - полосатый хищник, крадущийся вдоль стены и дико мерцающий глазами. Догадавшись, что тайное стало явным, кошка бросила бутерброд, прижала уши и поспешила скрыться, получив на прощание от смеющейся хозяйки тапком по заднице. Чувствуя себя примерно так же, как Эмма и этот мальчик, Татьяна Дмитриевна отвернулась и уставилась на руку с часами, как будто там было написано что-то длинное. Ну какая она после этого учительница и чему она может научить своих детей, если она сама до сих пор ведет себя как маленькая девочка?
      Но благополучно справившись с муками совести, учительница направилась прямо к расписанию, чтобы шкодливым пальчиком уткнуться прямо в 11"Б". А потом очутилась под дверью 319-го кабинета, прислушалась, подошла к окну, нетерпеливо взглянула на группу прыгающих по траве воробьев, на небо, на конфигурацию туч, все это ее не заинтересовало, она вздумала прогуляться по коридору, хоть бы не ступая на каблук, сделала шаг, и наконец, прозвенел звонок. В кабинете произошло шевеление; затихло; еще через какое-то время из него вывалился бугай со знакомым лицом, громко топая, а точнее -"гупая" устремился к лестнице, сбивая все на своем пути. Потом потянулись и остальные. Татьяна никак не могла решиться подойти к кому-нибудь и попросить о помощи. Она просто не помнила, кого как зовут, а как же без имени? Что сказать: эй, ты? Она все-таки решилась заглянуть в класс, но Пельменя там не было. Конечно, станет этот бесстыдный прогульщик тащиться в школу в субботу. Небось, сидит где-то в баре, пьет джин-тоник через трубочку. Эта сцена возмутила Таню именно как преподавателя, она приняла строгий вид и быстро покинула школу. Тю, какая дура, поперлась мальчика из школы забирать! Еще бы на родительское собрание вместо мамы пришла!
      Она пошла в гастроном, решив с горя нажраться самым свинским образом (В смысле "накушаться"). Разменяла пельменные десять баксов и накупила провизии, сколько могла сунуть в сумку. А потом еще приобрела кулек и положила туда три десятка яиц, после чего стала похожа на курицу. От кассы за ней следил огненными очами какой-то цыган, желая, видимо, ее немедленно объесть. Мужчины всегда так - их мамы ходили с авоськами, жен они себе ищут с таким же признаком. Когда женщина одевается в меха и павлиньи перья, она удаляется от потенциального избранника и обрекает себя на одиночество. Максимум что с ней могут сделать, это испачкать. Зато когда она портит себе волосы перекисью и кустарной завивкой, а потом раскаивается и начинает их отращивать, когда она носит вещи, собственноручно купленные в Турции, тогда она может рассчитывать на всеобщее внимание. Теперь спрашиваю: зачем тратить такие большие деньги на то, чтобы меньше нравиться мужчинам? С таким же успехом можно распугивать их, одеваясь как я. А как я одеваюсь, это надо видеть, но, во всяком случае, дешево, тепло и удобно. В литературной тусовке, среди ободранных потомков Диогена, я выгляжу нарядной. А когда южный ветер заносит меня, скажем, на презентацию "Мери Кей", или, того реже, в ночной клуб, я резко выделяюсь на общем фоне и этим привлекаю мужское внимание.
      Так вот, выйдя из магазина вся в продуктах, Татьяна заметила на другой стороне улицы, под пресловутой "Белой ласточкой" - гнездом разврата, что-то очень похожее на Пельменя в строгом костюме. Это действительно был Пельмень. Он стоял как Печорин у дверей мадам Тюссо, застыв в той позе, в которой желал быть изваянным.
      Таню это привело в ужас, потому что пройти мимо она не могла, а сумки с продуктами оскорбляли в ней фею. Она заметалась, перебежала дорогу, потом, опять-таки как курица, рванулась назад, чуть не попала под машину, устыдилась своей непоследовательности, взяла себя в руки и заставила принять независимый вид, проходя мимо "Белой ласточки", словно она еще ничего не заметила. Если бы Пельмень был повнимательнее, он бы избавил бедную женщину от мучительных сомнений. Но увы, тем и отличаются от нас мужчины, что неспособны увидеть любимую женщину раньше, чем она их окликнет. Удивительно, как их предки ухитрялись охотиться, причем, не только на мамонтов, но и, случалось, на куропаток.
      - Ах, Женя, вы опять пропустили занятия. Вас могут увидеть, и у меня будут неприятности.
      - Таня! Какими судьбами?
      - Может быть, я все-таки Татьяна Дмитриевна?
      - Ну ты даешь! Это что, звездная болезнь?
      - Нет, это правила хорошего тона.
      - Так вот, Татьяна Дмитриевна Вяземская, княжна, мисс Вселенная и прочие титулы, я буду иметь честь и вас завтра в два часа дня, с цветами и шампанским у вас дома. Нормально? Просто я на работе...я сейчас никак не могу.
      Кажется, ему впервые стало стыдно. Татьяна взглянула на него по-новому. Человек, зарабатывающий деньги своим трудом, вызывает уважение, особенно в атмосфере всеобщего нищего безделья. И хотя труд охранника не считается почетным, а многие женщины даже фыркают, тощий и хрупкий на вид Пельмень смотрелся в этой роли очень живописно. Тем более, что все ж таки, строение скелета обличало в нем потенциального богатыря, а лицо было столь же потенциально смазливо.
      - Я вовсе не собиралась назначать вам свидание. Кроме того, наши отношения...
      - Что, тебе не понравилось? - Он очень удивился. - А зачем визжала? Зачем царапалась? За ухо зачем укусила?
      - Нет, но они бессмысленны.
      - Какие-то у тебя сегодня гнилые базары... Ты что, обиделась? Я что-то не то, наверное, ляпнул? Так скажи прямо, чего ты меня терзаешь? Два человека всегда могут договориться... во педрилище знатное валит! Нет, ты на него посмотри, месяц тут уже ошивается и каждый день в новых цацках!
      Эти слова относились к Джокеру, который собственной драгоценной персоной прошествовал мимо Татьяны и игриво ей подмигнул вполглаза, давая понять, что она попалась.
      - Не, он не может быть еще и геем, он же не железный.
      - Так ты его знаешь? - Эта весть не доставила Пельменю удовольствия. Откуда?
      - Он меня, кроме всего, фотографировал.
      - Кроме чего-чего?
      - Это мои личные дела. Никто не имеет права в них соваться. И вам, Женя, тем более, не советую.
      - Я и не суюсь, просто мне интересно.
      - Потому что вы дурно воспитаны и кроме того...
      Дверь отворилась, и из-за нее выглянул Джокер. Он глазами показал Татьяне, что она могла бы зайти вовнутрь и выпить с ним чашку-другую кофе, если эту гадость можно так обозначить. Таня ответила, что зайдет, если его не смущают ее сумки. Джокер просигналил, что глупо и пошло заходить в кафе без хозяйственных сумок.
      - Этот педродон на тебя пялится.
      - Ничего он не пялится, просто нам надо поговорить.
      - Ну беги, беги, а то он еще передумает. Он тут со всякими ходит, так они тоже на него вешаются. Прямо как рождественская елка - внизу фенечки, а сверху - телки висят. И петушок на самой маковке.
      Но Таня уже бежала к Джокеру, радуясь, что он так удачно ей подвернулся. Тот галантно распахнул перед ней тяжелую дверь, потом взял у нее сумки, чего он, в принципе, мог и не сделать, встань он с другой ноги и проводил ее за столик, где уже стоял коньяк и две дымящихся маленьких чашки.
      - Тут кофе еще ничего. Его варит одна моя знакомая, я ее учил у себя на кухне. Хотя это неженское дело... Ну, и как это понимать? - Джокер вибрировал от любопытства. Ему страшно хотелось узнать все и сразу, как это Таня докатилась и кто этот охранник и сколько ему лет и чей он племянник и как он в постели. Но Татьяна вовсе не собиралась ему исповедоваться.
      - А в чем дело?
      - Ну, что это за юноша резвый, кудрявый, с которым ты мило беседовала? Это любовь, да? Он, кажется, охраняет этот замок. Кстати, ты у него спроси, он не хочет заказать портрет маслом? Я бы взялся за полцены, очень уж рожица забавная. Только вот руки у него - ой-ой, какой ужас. Но руки можно спрятать или даже сочинить другие. Он и не заметит, а характер прорисуется лучше. Ты спроси, обязательно, у меня уже есть рама. Всего-то сорок баксов, это же не деньги. Рама шикарная!
      - Это всего лишь один из моих учеников. И дополнительные занятия по ридний мови. Тоже за полцены. Откуда у школьника сорок баксов?
      - Сколько же ему, получается, лет? Восемнадцать?
      - Семнадцать.
      - Ах, семнадцать лет, возраст любви. Помню, я в эти годы уже лечил свой первый триппер. За любовь моей отрады три награды я имею: триппер, грипп и себорею... Боже мой, если бы мне было семнадцать, я бы горы сейчас свернул. А мне вчера сказали, что я старый козел, так проходит мирская слава. Ну скажи, разве мне можно дать мои двадцать девять?
      - Кто же это тебя, Егорушка, так обидел?
      - У любопытной Варвары на базаре нос отвалился.
      - Ничего себе, такая тайна! Делать мне нечего, только выпытывать, между кем и кем разрывается сегодня твое сердце. Это, наверное, дочка начальника.
      - Коньячку?
      - Капельку.
      - Ты знаешь, я лишнего не накапаю. Будьмо!
      Они выпили. Джокер налил себе еще. Татьяна пугливо покосилась на дверь и не напрасно - оттуда виднелось длинное лицо Пельменя.
      - Так вот, - Подхватил нить Джокер, - Это она и есть. И наши с ней отношения начинают меня беспокоить. Да что там, они меня пугают! Что бы ты чувствовала, если бы тебя, нормальную женщину, вдруг потянуло на каких-то детей, если бы ты, например, переспала с вот этим. -Он кивнул на Пельменя и тот исчез.
      - А что, ей тоже семнадцать? Для девушки - не так мало.
      - Ей шестнадцать. И она еще совсем кукла. Дитя. До Лолиты не доросла. Боже мой, я - педофил! Пора в Голландию! - И он трагически метнул в себя порцию коньяка.
      - Но послушай, Оле ведь было столько же, а ты ...
      - Ну зачем ты меня сразу попрекаешь. То были ошибки молодости. Печально, что они повторяются с таким ритмическим постоянством. Да и что взять с фотографа? Он еще хуже, чем евнух - даже если кто и даст, все равно как будто ничего и не было. Вот меня недавно звали в Германию, породистых лошадей писать. Надо попробовать. Осточертели манекенщицы, и вся страна осточертела! Наверное, скоро уеду. Меня соседи сверху залили - воды было по колено. Окурки какие-то, фотографии плавали. Крутой сюр. Я даже сделал пару снимков. Но освещение было не очень, да и пленка непонятно, какая. Поди знай...А я заметил, как только меня в мастерской заливают - это точно к отъезду.
      - Но до сих пор, значит, возвращался.
      - Может, возвращался, но так они меня еще не заливали. Ты бы видела потолок, просто светопреставление в масштабе отдельно взятой трущобы! Если бы я увлекался содомским грехом, я бы ей-богу задумался. Так что...
      - Ну и скатертью дорога. Мне-то какое дело. Поезжай хоть к черту на рога, если хочешь.
      - Спасибо, сестра, за тепло, за участие.
      На входе опять замаячил Пельмень. Но теперь он был при деле - обнимал официантку. Та громко хихикала и пыталась привлечь внимание Джокера. Ей это удалось.
      - Вот и Людка туда же. Шустрый какой у тебя ученик. Чему ты их только учишь. Он тебя еще трахнет, попомни мое слово. - И Джокер ей подлил. Они выпили.
      - Нет, Егор, ты меня плохо знаешь, раз такое говоришь.
      - Если я говорю, я знаю.
      - Не знаешь ты ничего. - Таня развеселилась. - Давай на брудершафт.
      - Интересная мысль. Только не здесь.
      - Почему?
      - Ну это же не последняя твоя мысль. Ты у меня умная. А здесь на нас все смотрят. Я стеснительный. Я вообще-то сам на всех люблю смотреть, меня это гораздо больше возбуждает, чем наоборот. Года к суровой прозе клонят, и вообще...
      - А я могу передумать. - Она надула губки и затопала туфелькой.
      - Ты что, зрелище решила устроить? Для учеников? Танька, ты крейзи. Умерь свой эксгибиционизм, дорогая, пора отвыкать. Это им пора любить, а нам пора уже злословить, как сказал один давний друг семьи.
      - Просто мне скучно.
      - Ты говорила, что он тебя не трахнет. А он сейчас, можно сказать, этим занимается. - Джокер оттопырил уши и показал Пельменю язык. Пельмень вспыхнул и отвернулся.
      - Хорошо, идем отсюда.
      Джокер прихватил со стола бутылку, пристроил ее к Тане в сумку, взвалил на себя поклажу и, как верблюд, поплелся к выходу. Татьяна последовала за ним и на выходе ощутила, что Пельмень плотоядно погладил ее по бедру. Впрочем, Джокер в это же время погладил ее по другому бедру.
      Глава 5. ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ
      - Ну почему я такая дура? Зачем я устроила эту идиотскую сцену и выставила себя на посмешище перед Женей? Что он обо мне думает теперь, и куда он пропал? Должен же он был хоть как-то отреагировать на происходящее, если ему это не безразлично! В конце концов, он же берет у меня уроки и я не хотела бы утратить с ним контакты как с учеником. Ведь он способный мальчик, но такой безалаберный...- Так говорила Таня в телефонную трубку на третий день после описанных событий. Она рассчитывала, что Джокер, единственный, кому можно было поплакаться в жилетку, утешит ее и посоветует, как ей быть дальше, но этот человек, умеющий иногда быть таким милым, был холоден и убийственно объективен.
      - С тобой не то, что у парня, у кого хочешь крыша съедет. Я бы не сказал, что ты дура, но с дуры и спрос другой. Сперва находишь себе щенка, у которого мозги еще в эмбриональном состоянии, потом пытаешься ему что-то доказать...выстраиваешь какую-то совсем непонятную проекцию...Если это ты со мной счеты сводишь, то я сам могу за себя ответить. А если ты хочешь свежей крови, то надо было выбрать кого-то пожизнерадостней. Он и без того выглядит, как будто в отпуске из ада. Ты его доконаешь. У него будет классическое параноическое развитие. Вот увидишь. У него и сейчас глаза дикие!
      - Но что же мне...
      - Если ты хочешь знать мое мнение, то радуйся, если он от тебя отстал. Ты хочешь скандал на всю школу? Ты думаешь, никто не узнает? - Таня тяжело молчала. - Пацану повезло, он утвердился как мужчина. Неужели он будет это скрывать? Да он не успокоится, пока не дойдет до шекспировской драмы. От этого зависит его дальнейшая самооценка на всю жизнь. Хороший старт учительница, формирует психологию победителя, дает уверенность в своих силах. Когда мне в свое время довелось переспать со своей первой женщиной учительницей черчения, мне хотелось выскочить на улицу и орать во всеуслышание: я ее трахнул! И тут же появился азарт, я почувствовал власть. Мне все стало удаваться. Такое дикое самодовольство появилось - я мог часами крутиться перед зеркалом и представлять себе, как бы на меня смотрела влюбленная женщина. Сейчас это, конечно, кажется очень глупым. Но особенно я гордился тем, что она меня любит, а я ее - нет.
      - Я и не знала, что ты такое редкое дерьмо. Просто даже слов нет. Знала бы, даже в один трамвай бы с тобой не села. И откуда такая уверенность, что мой Женя такой же индюк самодовольный, как и ты? Если судить о мужчинах по тебе, то лучше сразу удавиться.
      - Увидишь. Мы все одинаковые, только далеко не все такие честные. Это природа, поверь мне.
      Здесь, повинуясь странному наитию, Таня повесила трубку. Мужчина бы этого не сделал, он бы выслушал все до конца. А трубку повесил бы перед тем, как его любимая попыталась бы оправдаться - " Ничего не желаю знать!" . Мужчины вынуждены казаться сильными, поэтому часто притворяются тупыми. Они отказываются воспринимать любую информацию, кроме самой негативной, потому, что панически боятся быть обманутыми. Ох, как плохо быть мужчиной. Изволь где-то добывать деньги, умей держать в страхе и повиновении жену и тещу, своевременно разоблачай все их козни, пей, не пьянея, дерись так, чтобы не только тебя, но и ты кого-то бил, моги таскать тяжелые предметы, обладай логическим мышлением и, будь любезен, имей мужское достоинство не меньше двадцати сантиметров. Вот просто достань, где хочешь, вынь, да положь. Господи, спасибо тебе, что ты в самый последний момент раздумал сделать меня мужчиной! А то, что ты, Господи, не создал меня блондинкой, не дал длинных ног и пышных форм, не наделил умением сводить мужчин с ума, держать язык за зубами и вести домашнее хозяйство, - это ничего. Мне и так неплохо. Мы, женщины, имеем право на слабость, на любую блажь. Можно оказаться обманутой и на виду у всех рыдать белугой, рот - как скобка. За все платят мужчины! Этот дурацкий "Домострой" , превращая мужчин в напыщенных кретинов, дает нам, женщинам, уникальный шанс для духовного роста. Давайте расти тихонечко, не привлекая внимание общественности. Ведь если женщина станет бороться за равенство, она сама выстроит себе тюрьму - из обязательств, которые она на себя возьмет. Тогда мы лишимся (в идеале, общечеловеческого) права на слабость. Нет уж, пусть мужчина и дальше ведет нас к пропасти с завязанными глазами, пусть это будет его вина, а не наша. Пусть этот непостижимый Пельмень делает, что хочет, но пусть он появится. И в том, что за этим последует, будет виноват лишь он один. А мы просто обнимемся и будем плакать, потому что женщины.
      А телефон, между тем, зазвонил опять. Если бы Таня обладала здравым смыслом, то она бы не стала снимать трубку. Но в ее сердце, не говорю - в голове, промелькнуло, что Джокер слишком себе на уме, чтобы перезванивать женщине, которая не хочет с ним разговаривать. По крайней мере, он не стал бы звонить просто так, чтобы сказать последнее слово, а в его характере было ждать у телефона, в надежде, что его все-таки пожелают. В общем, Таня решила, что это не он. И не ошиблась. Но к изумлению автора, заговорила она по-английски.
      * * *
      Прошло две недели. Пельменников не посещал занятия и под "Белой ласточкой" не оказывался. Причем, Татьяна поймать его не могла, а Джокер видел постоянно, непонятно только, когда. Олександр Мыколаич вызывал ее в кабинет, опять листал журнал и спрашивал снова про Даниленко. Татьяна Дмитриевна уже привычно молчала и только надеялась, что ей прикажут позвонить Пельменю. Увы, увидев вторую "н", шеф только поморщился и с долей одобрения обронил "А, знов прогулюе".
      А на следующее занятие уже и Даниленко явился собственной персоной сквозь толстые очки весь урок напряженно вглядывался в открытое окно. Таня на перемене подсела к нему - это был тот самый виноватый маленький мальчик с веснушками и сказала: " Сереженька, ради бога, не надо прогуливать, я вас не съем. Я могу с вами позаниматься, если хотите... в любом случае, мы сможем договориться". Даниленко важно промолчал. Татьяна Дмитриевна подумала, что он скорее капризен, чем глуп. И посмотрел он на нее как-то нехорошо, лукаво и предательски, словно злобный эльф. Таня сразу поняла, как получилось с той, другой учительницей и ей стало жутко. Ну ее, эту школу. Пусть даже и не подпишут заявление об уходе, можно просто не являться на работу. Почему до сих пор у нее все было нормально, а как попала сюда, сразу начались издевательства? Понятно, когда интриги плетутся вокруг конкурса красоты, это даже не обидно, это само собой разумеется, но какая возня может быть в этом вонючем болоте? Да, она начиталась произведений писателей-сентименталистов начала ХХ века, она откуда-то взяла, что простые люди лучше и чище; что ворона в павлиньих перьях менее гуманна, чем свинья без перьев. Но теперь у нее накопилось достаточно жизненного материала, чтобы признать свою ошибку. Человеку хорошо только среди животных своего вида. Талантливый самородок, выходец из глухого села, взяв штурмом Небеса и поселившись среди небожителей, конечно, затоскует и сопьется, и в блаженных снах ему будет сниться колея от трактора. Но дочь академика, выйдя замуж где-нибудь в Лубнах за алкоголика, завянет еще вернее. Что же до Тани, она просто не смогла до сих пор найти то, что ей надо. Она отработает этот год и продолжит поиски. Так она решила. От себя замечу: подобные поиски не заканчиваются даже в монастыре, потому что цель, ей-богу, того не стоит. Диоген днем с огнем искал человека, но не нашел бы его, даже если бы встал перед зеркалом. Что бы он там узрел? - икру кабачковую, дерьмо циничное. И вряд ли ему помог бы жалкий фонарь, если Александр Македонский лично заслонял ему солнце. Чем же закончились эти поиски? - ощипанным петухом, которого торжествующий циник бросил в лицо Платону: " вот человек! " . Как правило, девичьи грезы о принце тоже заканчиваются пресловутым драным петухом. Потому, что принц никогда не возьмет себе в жены курицу. Ведь он-то знает свое место! А ежели ты - принцесса, то нечего беспокоиться. Жениться по любви - не царское дело.
      Глава 6. ИНЫЕ МУКИ
      - Алло, Женя, это вы?
      - Я-то, это я, а теперь объясни, что ты хотела доказать.
      - э..э...когда?
      - Ну, всей этой историей с тем выделанным гомосеком.
      - Ничего, это просто мой знакомый, неужели не ясно? А ты на уроки не ходишь, застать тебя невозможно, ну что это такое!
      - Что ты, не знаешь, где меня искать?
      - Почему я должна тебя искать? Это у тебя будет весной экзамен, не у меня.
      - Ну ты же не будешь меня валить.
      - Буду!
      - После всего, что между нами было?
      - Тем более, из принципа.
      - Такая ты, значит?
      - Слушай, ты, что ты себе думаешь, поимел училку, молодец такой, теперь можно на диванчике полеживать и в потолок поплевывать? Да? А этого никто не видел. И ты ничего не докажешь. А я уже все забыла. И я думаю, для тебя будет лучше, если ты будешь вести себя уважительно.
      - Подожди, я тут спал и плохо соображаю, что ты хочешь сказать. То же самое, но помедленнее.
      - Чтобы послезавтра был на уроке, ясно?
      - Ясно. Я же не дурак.
      - И будешь мне отвечать две темы, понял?
      - Нет, не понял. Чего это вдруг, я ж болел.
      - Меня не интересует...
      - Но я же пропустил...
      - Сам виноват.
      - Тогда я сейчас приду.
      - Меня дома нет!
      - Так я через час буду, успеешь?
      - Я у мужчины и никуда не спешу.
      - Послушай, что я тебе сделал? Что ты меня терзаешь? Зачем я должен знать, что ты у мужчины, какая мне разница? Если между нами ничего нет, я просто прошу, объясни мне тему. И все. Мне двойка не нужна, понимаешь?
      - Не двойка, а две единицы.
      - Ладно. Понял. Это принципиально. Если ты захотела поставить мне две единицы, то неважно, как я буду отвечать. Тебе не нужны мои знания, а надо только отыграться. Стерва.
      - Дурак. Клац! Пик-пик-пик-пик...
      - Одна ты умная. Клац! Вот коза! Ну, надо же, как повезло...
      Таня повесила трубку и разрыдалась и рыдала до тех пор, пока в дверь не позвонили. Она заметалась, потеряв всякую способность соображать, забросила в шкаф пару вещей, схватила постель и стала с нею бегать, забежала в ванную, увидела себя в зеркале, отнесла постель на место, вернулась, умылась и с полотенцем на плече предстала перед вошедшим Пельменем.
      Его худое лицо просвечивало синевой, глаза пылали всеми эмоциями сразу и вид у него был как у человека, доведенного до последнего предела. Если бы он мог метать молнии, он бы делал это. Когда они увидели друг друга, то остолбенели, и каждый боялся, что если заговорит, то потеряет самообладание. Причем, они образовали единое поле и таким образом не давали друг другу успокоиться.
      Не здороваясь и не сговариваясь, они проследовали на кухню. Пельмень сел на "тронное" место, Татьяна принялась возиться с чайником. Затем, выдержав паузу, Евгений полез в рюкзак и достал конфеты. Выложил их на стол. И тут же, цинично осклабившись, извлек на свет божий бутылку коньяка, точно такую, как была тогда у Джокера. "Они что, споить меня решили?" - мелькнуло в сердце у Татьяны Дмитриевны. А в голове подумалось, что происходящее надо расценивать как сцену ревности. "Это же надо, принести как взятку, чуть ли не швырнуть в лицо... откуда столько злости?" - А ведь еще неизвестно, какие чувства в нем доминируют, ревность или страх за пятерку в аттестате. Наверное, второе ближе к истине.
      Надо сказать, у моей героини есть одна коварная черта - когда ее припирают к стенке, в ней появляются доселе скрытые силы. И поняв, что хуже быть уже не может, она внезапно перешла в нападение. А силы конденсировались в ней все время, пока она ими не пользовалась, то есть очень долго.
      - Что, пляшка? Отлично. Я знала, что мы договоримся. Можете быть свободны. Идите, идите.
      В глазах Пельменя медленно проворачивались шестеренки. Он застыл как каменный вопль. Такого он не планировал. И вообще он устал.
      - Идите, идите. И продолжайте в том же духе. Люблю на досуге пропустить пару бутылок армянского коньяка. Именно три звездочки. Сколько звездочек, столько и баллов. Шучу.
      - Но...- Шестеренки завертелись быстро, - А чай?
      - Как, вы, я так понимаю, хотите у меня выпить чаю? А что вы к нему принесли? - Он вопросительно посмотрел на конфеты.
      - Вы хотите съесть мои конфеты?? Может, вам еще и коньячку налить? - Он молча стал открывать бутылку. Таня почему-то протянула руку, и Евгений вдруг больно схватил ее, сжал и с напором заглянул в лицо. Добившись таким образом внимания, он сквозь зубы процедил:
      - Я не для того пришел.
      - А для чего?
      - Поговорить надо.
      - Отпусти.
      Он отпустил. Татьяна моментально занялась нарезанием хлеба.
      - Сколько живу на свете, еще такого не видел. Вроде бы, все делаю, чтобы ты мне верила, чтобы тебе было хорошо. А ты разве что по потолку не прыгаешь. Ты не можешь прямо сказать, чего добиваешься?
      - Ходи на уроки.
      - Ты же знаешь, что это невозможно. Но когда смогу, я обещаю, что буду стараться не пропускать. Еще что?
      - Я допустила ошибку, когда... я не хочу, чтобы между нами что-то было.
      - Между нами и сейчас что-то есть. Я, например, ни о чем не жалею.
      - Женя, ты не понимаешь, что будет, если кто-то узнает!
      - Если ты не будешь психовать, никто не узнает. Всего-то год продержаться, а там...
      - Но ведь под угрозой только я, не ты. И не тебе решать... Для тебя это только плюс, какой молодец, как высоко задрал ногу. А расхлебывать мне. Может, еще и хвастаться начнешь.
      Тут Евгений Пельменников встал и принялся расхаживать. Он даже опрокинул конфеты, на счастье, запечатанные.
      - Ты что, когда-нибудь слышала, чтобы я хвастался? Ты так могла обо мне подумать? Да? Вот спасибо! Вот спасибо! Нет, я что, давал повод, я что, хоть когда-нибудь сказал или сделал что-нибудь...а? Может, конечно, я и недостойный претендент. Еще бы, Мисс Вселенная, это круто. Куда нам со свиным рылом! Конечно, куда нам до этого гомака, чтобы целоваться на брудершафт!
      - Он что угодно, но только не гомак.
      - Насрать. Я тоже на себя могу всяких фенечек понавешать. Еще неизвестно, кто будет круче. Дай мне хоть школу закончить! Если бы я год не потерял, уже был бы студентом. Я в шесть лет уже знал тригонометрию, а в одиннадцать стал мужчиной.
      Вдруг Таня заметила, что Пельмень одет в свитер практически такого же фасона, как у Джокера. Одинаковый узор, одинаковые нитки, только у одного цвет серый, а у другого -темно-синий. И эта фраза "я тоже могу на себя всяких фенечек понавешать"... Только тут ей пришло в голову, что они примерно одинакового роста и комплекции и даже инициалы у них (Егор Никитич и Евгений Николаевич) одинаковые. И она сдуру воскликнула:
      - Но ведь вы и без того похожи! Вот и свитера у вас одного фасона!
      Эта весть не примирила Пельменя с действительностью:
      - Может, у нас еще что-то одинаковое? Как бы ты нас в постели не перепутала. - И вдруг задумавшись, спросил: - Сколько ему лет?
      - Двадцать девять.
      - У... маразматик.
      - А мне почти двадцать пять.
      - Иди сюда. - Он потянул ее к зеркалу. - Мы смотримся. Мама и сукин сын. Я тебя выше. А у него квартира есть?
      - Есть.
      - И у меня будет. А машина?
      - Есть.
      - Какая?
      - "Рено" цвета мокрого асфальта.
      - Так в чем проблема? Жениться не хочет?
      - Да нет, с разводом тянет.
      Пельмень, все это время прижимавший Татьяну к себе, отпрянул, будто от вампира.
      - Как? Почему ты замужем? Почему ты не сказала? Я совершенно иначе представлял себе ситуацию. Я бы совсем по-другому стал действовать! Меня с самого детства воспитывали в уважении к семейным ценностям. Для меня чужая жена - это табу. Если ты замужем, то носи обручальное кольцо, чтобы не внушать несбыточных надежд. Может я в этом смысле и не современный человек, но если отношения начинаются с вранья, то закончатся они в венерической клинике. - Он задумался на какое-то время. - Но сейчас уже, конечно, поздно отступать... то есть, надо идти до конца. Что было, то было, назад не воротишь. Может, это судьба. Я вообще-то на тебя претендую, как на потенциальную супругу. Но я не готов связывать себя обязательствами, пока не встану твердо на ноги. Ты должна мне пообещать, что будешь ждать меня и больше ничего не предпримешь... Кроме развода, конечно - это не моего ума дело. Вот уж не думал чужую семью разбивать, да еще так нахально.
      - В любом случае, это сейчас уже неактуально. Мы расстались с этим человеком, и я считаю себя свободной. И я продолжаю считать себя свободной даже после твоей последней тирады.
      - Наверное, -Евгений пристально поглядел на отражение Таниных глаз, -Он тебя попросту бросил.
      - Может быть, но вместе с этой квартирой.
      - Ну дела... Он что, ее тебе подарил в память о незабываемых ночах? Видно, сильно нашкодил, раз такой щедрый. Или очень хотел отбрыкаться скорее.
      Почему-то этот широкий жест вызвал на его лице гримасу презрения, будто речь шла о глупом легкомыслии.
      - Да, это компенсация морального ущерба. - Таня, тем не менее, гордилась Джокером и его поступком.
      - В чем же ущерб?
      - А в том, что он такой же гад, как ты.
      - А я гад?
      - И мерзавец.
      - А это его диван?
      - Его.
      - И покрывало его?
      - Его.
      - И халат на тебе полосатый его?
      - Его.
      - Так снимай немедленно.
      - И не подумаю, убирайся!
      - Татьяна Пельменникова, вот ты кто теперь!
      * * *
      И они помирились.
      Глава 7. 22 СЕНТЯБРЯ
      11-Б отмечал знаменательную дату - День Пельменя. В подсобке кабинета математики шли таинственные приготовления. Именинник явился в рабочем костюме - пиджак, галстук, белая рубашка. В коридоре крутилась Наташа Раздобурдина в платье, снятом с куклы Барби. У Татьяны Дмитриевны не было уроков в этом классе. И происходящее к ней не относилось, как бы она ни хотела примазаться. Это не она пекла пирог, не она гладила ему рубашку, не она предоставила подсобку и не она собирала деньги на подарок. Ее никуда не пригласили. В довершение всего, у нее как раз ночевал Джокер, отдавший собственную берлогу во владение каким-то уколотым друзьям из Питера. Вот и вчера он явился среди ночи, открыл дверь своим ключом, долго звенел чем-то на кухне, попытался договориться с сонной Таней, но получил отказ, не стал настаивать и вытащил раскладушку, свою же собственную, фамильную. То же должно было повториться и сегодня, но только с осложнениями. Татьяна отлично знала, что сегодня он ее-таки разбудит и все же попытается соблазнить, по крайней мере, они будут пить зеленый чай на рассвете и ругать украинскую попсу. А потом Женя, оценив цвет лица, сонный вид и мешки под глазами, подумает, что она всю ночь страдала и станет расспрашивать, в чем дело. Она, наверное, ответит честно, что всю ночь проболтала с Джокером. Тогда он разозлится, сожмет губы и закричит: "Ну хватит меня доставать!". В общем, начнется вся эта канитель, которую можно предвидеть, но нельзя предотвратить, потому что Джокеру тоже объяснить ничего нельзя. Он слишком легко ко всему относится. Так Татьяна Дмитриевна с дежурной улыбкой слонялась по школе, потом пришла домой и решила выспаться днем. В результате ей удалось задремать на минутку. И тотчас же проснулась оттого, что над ней склонился Егор. Еще не наступил вечер и в комнате было светло, но он встал специально против света, чтобы не бросалась в глаза его разбитая губа и странная прореха в без того кривом ряду зубов. Однако, стоило Тане издать восклицание, талант рассказчика взял верх над страданиями художника, и раненый заговорил.
      " Как ты думаешь, с кем это я подрался? Именно! Решил заехать в магазин, купить чего-нибудь к ужину, все-таки, вечер с красивой женщиной... с тобой, с кем еще. Выхожу из машины, а навстречу - он. В костюме, с рюкзаком, а оттуда горлышко "Изабеллы" торчит. Ну, не ее, так чего-то в этом роде. И мне его лицо очень не понравилось, такое злое плебейское выражение. Тинейджер, что поделаешь. Галстук и рюкзак... - Джокер воздел глаза к потолку, - Если бы я мог его обойти, я бы обошел. Как говорил мой учитель, если ты можешь убежать, значит, можешь за себя постоять. Но поздно, этот тип валит прямо на меня и достаточно нагло спрашивает:
      - И много сейчас за жопу платят?
      Я расслабился уже, ничего ведь поделать нельзя, отвечаю: - Ни мне здрасьте, ни как зовут, сразу про деньги. Так тебе не за твою детскую попку заплатят, а морду набьют.
      Он осатанел, голосок сделался тоненький, глазки блестят:
      - Уж не ты ли, - говорит, - Мерзавец, гад, редиска нехорошая и прочие эвфемизмы, будешь мне бить морду?
      Я скромненько отвечаю:
      - Нет, разве что сниму штаны да ремешком отшлепаю.
      Тут у него просто крышу сорвало, он ручками размахался и на меня. В результате он действительно сбил меня с ног, я вовремя не оценил степень опасности и как-то вышло, что ... в общем, я сломал зуб об его колено. Не понимаю, как так могло получиться."
      - А он что? - Таня слушала и внимала каждому звуку, изданному Джокером.
      - Он отрубился. Мой зуб застрял у него в болевой точке. Мне пришлось в собственной машине везти его к знакомому врачу.
      - И он согласился?
      - Нет, но и не возражал.
      - Скажи, где он, что с ним?! Это серьезно? Боже мой, я знала, что это добром не кончится!
      - Если человек нарывается, это хорошо не кончается. А он в больнице. Там нужна операция. Не беспокойся, от зуба в колене еще никто не умирал. У меня, - Тут Джокеру стало смешно, - У самого сейчас зуб в колене.
      - Не смейся, у него сегодня День Рождения, к нему гости придут, а ты...- И Таня с ужасом почувствовала, что ее тоже душит смех.
      - Да, это был от меня подарок. Я его ужалил. Как оса.
      - Как пчела! Это пчелы оставляют жало.
      - Ладно, как змея, не будем спорить. Так вот где таилась погибель моя, мне смертию кость угрожала! Из темных глубин гробовая змея... чувствуешь, дедушкой Фрейдом попахивает... шипя!... между тем!...и этим! выползала! А потом заползала! Как черная лента! У-у-у!!! Укушу!
      - " Теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь! " ...
      - Тогда задушу-у-у!
      - Теперь, когда я отбил тебе руки, Венера...
      Тревожно зазвонил телефон. Таня сняла трубку и услышала охрипший от слез голос Наташи:
      - Татьяна Дмитриевна, я звоню, меня Пельменников Женя просил передать, что он заболел...он в больнице, у него нога.
      - Что вы говорите! Как же это он так?
      - Я не знаю, он позвонил домой, просил передать, должны были гости прийти, я его маме помогала...
      Джокер виновато выглядывал из комнаты, тревожно фиксируя про себя перепады Таниного настроения.
      - С ним что-то серьезное?
      - Да, у него травма коленной чашечки, нужна операция...
      - Спасибо, что вы мне позвонили. Я ему грозилась поставить пару единиц за прогулы. Вы вовремя сообщили...Передайте, что все нормально, раз такое дело, я, конечно, не буду...
      - Да вы что, какие единицы! Он все сдаст, честное слово. Он очень хороший ученик, у него только пятерки были... мой папа говорит, что Женя обязательно станет дипломатом.
      - Хорошо, хорошо. Я думаю, излишне обзванивать всех преподавателей, достаточно поставить в известность классного руководителя.
      - Да, я сейчас позвоню.
      - До свидания.
      И Татьяна Дмитриевна обратилась к нашкодившему Джокеру.
      - Скажи, что делать, я должна его сейчас навестить?
      - Давай рассуждать. - Он развалился в позе удобной, но непристойной, на незастеленном диване. - Тебе сообщали адрес больницы, номер палаты и т.д.?
      - Нет, но ты же...
      - Слушай молча. Сейчас к нему поедет мама с вещами и этой, как ее зовут?
      - Наташей.
      - Боже, как их много развелось. С Наташей. Допустим, я везу тебя в больницу, а номера палаты я не знаю и знать не хочу, мы всех подымаем на уши, потом ты с апельсинами входишь к нему и сразу попадаешь в глупое положение.
      - Но я же не могу его не навестить!
      - Без меня, пожалуйста.
      - Тогда скажи адрес.
      - Обойдешься.
      - Но как же я тогда?
      - Если тебе интересно мое мнение, то я пока еще твой муж и мне надоело возиться с этими сопляками, которые ставят мне рога, а потом еще и ломают зубы. Нарушая мне этим обмен кальция в организме. Ты знаешь, почему я принял решение развестись...
      - Потому что кобель и бабник.
      Джокер с интересом посмотрел на нее.
      - Это не мешает мне свято помнить о супружеских обязанностях.
      - Потому, что Снежана почистила зубы моей зубной щеткой, а Ксюша использовала для подбрития лобка и подмышек мою новую бритву.
      - Ну, извини. Мне казалось, дело все-таки не совсем в этом...
      - Знаю, знаю, ты медитировал, тебе открылось, что ты должен все бросить и уйти в буддийский монастырь.
      - Я как бы с тобой советовался... Ш-шит! Опять это проклятое как бы! Но мы с тобой договорились, что между нами останется как бы нить...
      - Ш-шит!
      - И вот сейчас ты встречаешься с этим Пельменем, он распространяет вокруг себя вонищу, - "Вонищей" у него принято было называть особый вид астрального присутствия, - и нарушает мое внутреннее равновесие. Тебе нравится в этом барахтаться - твои проблемы. Но я не могу допустить... мои проказы, по крайней мере, не отражаются на экологии внутрисемейных отношений...э-э...Зубную щетку, в конце-концов, можно спрятать! А бритву я для них теперь завел специальную, так что это не повторится.
      - Куда делось твое кольцо? - Он притих и глазки без темных очков забегали.
      - Ты имеешь в виду, должно быть...
      - Да, которое я подарила. - Чувствовалось, что Джокер преодолевает огромный соблазн соврать, но намерен сказать все, как есть. Наконец, он принял непринужденный вид и проронил:
      - Лолита выпросила. Я дал поносить.
      - На большом пальце ноги?
      - Нет. - Ему стало совсем неприятно. - Она миниатюрная, но почему-то у нас почти один размер. Ей на средний палец подходит. Она просила, а я не могу отказать ребенку...Тем более, такому сексуальному.
      - Детей любишь?
      - Нет, в общем-то, но сам процесс воспитания...
      - А если я тоже приревную? Почему тебе можно, а мне - нет?
      - Послушай, если мы друг друга так ревнуем, нам не надо разводиться. Пусть нас хоть что-то связывает.
      - Нет уж. Ты как хочешь, а я люблю другого. Вон, телефон звонит. Это он, увидишь!
      Таня подошла, но на том конце кто-то очень по-женски бросил трубку. Джокер вышел к ней, обнял и сказал:
      - Ну вот такая мы неклевая семья.
      СТРАШНЫЙ СОН ТАТЬЯНЫ
      Нашкодивший Джокер сидел на кухне, курил свою трубку, пил кофе и почему-то не мог уснуть. Он глядел в окно и хотел женщину. Оба занятия были напрасны. В темном окне мигал единственный фонарь, а женщина внимательно смотрела сон. Она видела себя дерущейся с пьяным дедом, который надорвал ей детство в родном Василькове. Внезапно оба оказались в вагончике и покатились вниз по старым зеленым дворикам в майском цветении, заезжая в арки, словно в тоннели. В последнем дворике вагончик остановился. Навстречу вышел пушистый черно-белый кот.
      - Все коты связаны с Мордором. - Важно сказал он. - И я должен вас сопровождать в этой стране. Но что касается лично вас, дамочка, вы попали сюда случайно. Попробуйте уйти... если сможете.
      Таня куда-то направилась, но ноги сами привели ее в некую приемную, где все сидели и стояли, словно в жэке. С этого момента Таня стала сознавать себя полненьким бодрячком Аркадием Павловичем средних лет. Практически сразу, как он вошел, белая свежевыкрашенная дверь в стене напротив отворилась, и человек в белом халате объявил:
      - Тихо, сейчас будем распределять.
      - Знаете что, - Шепнул откуда-то сзади моложавый пенсионер. - Знаю я эти распределения, ничего хорошего ждать не приходится. Имеет смысл сыграть в кости. Идем.
      Они выскользнули из приемной и оказались в помещении вроде сберкассы. Аркадий Павлович занял очередь в одно из окошек. Впереди стояла белокурая девочка лет пяти. Она уже метала шестой раз, но выпадало все время 4, и это ее расстраивало. Наш герой сперва обеспокоился, но напрасно: меньше 6 ничего не было. Однако, симпатичная дама, принимавшая кости, все равно сказала:
      - Ваша палата 892.
      - Может, не надо меня в палату, а? - Робко уточнил Аркадий Павлович.
      - Ах, не вводите во грех! - Томно прошептала она в ответ. - Вы такой сочненький, а мы тут с утра без обеда. Ладно, ложитесь вот сюда. Девчонки, кто крови попить?
      Аркадий Павлович живенько выбежал в коридор и безропотно позволил двум санитарам отвести себя в палату. Там ему отвели место прямо под распахнутым окном, где торчали изумрудные верхушки деревьев. Его соседями оказались два дюжих молодца, глядя на которых, хотелось верить в грядущее. Но кроме них в палате было страшное существо, полуживые мощи с культями ног и кровавыми дырами ладоней. Когда провожатые ушли, соседи посоветовали новенькому:
      - Как услышишь шаги в коридоре, лучше простыней укрывайся. А то ходят тут всякие, увидят, что-то наружу торчит, не выдержат и оттяпают. - А.П. тут же укрылся и пролежал до вечера, кутаясь в короткую простыню и прислушиваясь. Шаги благополучно затихали каждый раз в конце коридора. А когда стемнело, он вылез в окно и сделал ноги.
      Вольготно было идти под луной, вдыхая жизнеутверждающий майский воздух, среди редких высоких домов. Наконец, ночь закончилась, в небе появились брейгелевские птички.
      - Хорошо, подумал А.П.- в аду бы их давно переловили и съели. Такой там народ ненасытный.
      Рассвело окончательно. Пейзаж изменился - стало больше кустов и дома приобрели вид корпусов. Так незаметненько Аркадий Павлович вошел во двор своей душевной больницы. Там стояло несколько машин и болтали две старушки в халатах.
      - О, как раз к обходу поспел! - Сказали они про А.П. И он поспешил влезть в свое окно, боясь дисциплинарного взыскания. В палате как раз был обход.
      - Ага. Вот этот выходил, я вижу!
      - Да, да, он выходил, - Поспешно согласились соседи, - Может, с него и начнем?
      - Нет, я знаю, с кого мы начнем, - Возразил дежурный и достав жуткого вида проводки, подошел к живым мощам. Раздался печальный крик. Следующим должен был стать А.П., но будучи существом изворотливым, он вовремя проснулся.
      * * *
      Таня увидела Джокера. Он сидел на краешке дивана и нежно гладил ее по руке. Она смотрела на него и понимала, что если уснет, ей, пожалуй, приснится продолжение.
      - Ну и что ты тут забыл? Чего ты хочешь?
      - Вау! - Возмутился Джокер, - А как ты думаешь?
      - Это подло. Мне из-за тебя снились всякие гадости.
      - Эротические, надеюсь?
      - Садомазохические. Я была в аду.
      - В своем или чужом?
      Этот вопрос заставил Таню серьезно задуматься. Она легла на спину. Законный супруг просунул руку под одеяло и принялся делать ей массаж. Это ее сперва возбудило, но потом успокоило. Она уснула сном праведницы и, конечно, увидела продолжение...
      Глава 8. В БОЛЬНИЦЕ
      Пельмень, между тем, полеживал в больнице и прекрасно себя чувствовал. Осколок вражеского зуба хранился у него в спичечной коробке среди нескольких замусоленных спичек. Нога болела, наполняя гордостью. В тумбочке еще оставалось много всяческих вкусностей, которые не смогли съесть в один заход ни он, ни соседи по палате. Кроме того, им приносили вино.
      О Татьяне он думал с тихой мстительной радостью, представляя себе, как она нервничает и клянет себя и беспокоится. И это было очень для него характерно, потому что свое самоедство он имел склонность переносить на окружающих. Вроде бы недостаток, но какой выразительный!
      Кстати, выползшая непонятно из каких глубин страсть к Татьяне очень мешала ему и спутывала многие планы, которые у него, человека целеустремленного, были. Но из-за той же целеустремленности он не мог бы позволить себе такой роскоши, как отказаться от борьбы. Он собирался жениться на Наташе Раздобурдиной, невесте очень выгодной, но не для того, чтобы сесть на шею, а из убеждения, что это достойная пара. Как и всякий истинный романтик, Пельмень себя таковым не считал и сильно обольщался насчет своего здравомыслия и цинизма.
      Находясь в том возрасте, когда так нравится выражение: "Жизнь - бардак, бабы - ..., солнце - ...., а счастье - в труде", он утверждал, что в любовь не верит. За последние несколько лет он дважды испытывал сильное болезненное чувство по отношению к женщине, но всегда находил, что себе соврать. И я думаю, для него психологически было бы легче жить с женщиной, которую он презирает и которая не слишком обожает его. Но помечтать иногда о том, как было бы славно выставить Джокера и занять его место, он себе разрешал. Эти мечты размещались в нем, обживали все внутренности от пяток до кишечника, потом размножались и ударяли в голову. Тогда он становился невыносим, хотя именно это состояние пыталась в нем вызвать Татьяна Дмитриевна своими капризами.
      Вечером он даже позволил себе сходить позвонить. Обзвонил всех, кого знал (так как выпил), но свербила Таня. Не мог он понять, как это можно весь вечер трепаться, когда любимый мужчина попал в беду. Если бы он оказался полным неврастеником и в бреду нафантазировал, что у нее ночует Джокер, который тихонечко, двумя босыми пальцами ноги, залез под ковровую дорожку и вынул из розетки телефон, он бы узнал правду. Потому что именно так все и было. К ночи его блаженное настроение, отчасти вызванное наркозом, сменилось таким исступлением, которому мог бы позавидовать жрец вуду. Он лежал на своей кровати, и глаза его светились в темноте, как у барса. Так продолжалось до четырех, когда силы зла утратили власть над его nervus vagus. А в шесть утра сильные женские руки развернули его задницей кверху, отчего он взвыл, и, залепив пощечину левой ягодице, всадили туда иглу.
      - Ага! - Подумал он в этот момент, - Вот тут-то я ее и поймаю. В его воображении пронеслось, как он ковыляет к автомату, звонит, Таня сперва не берет трубку, потом сонным голосом говорит:
      - Алло.
      - Здравствуй, я тебя разбудил?
      - Не...а...- Долгий смачный зевок.
      - Ну, как дела?
      Она что-то ответила, потом они оказались в каком-то селе, пошли в поле, стало темнеть, они зарылись в стог, причем, Евгений только знал, что она Таня, а внешне это была другая женщина, которую он, на беду, слишком хорошо помнил, причем, там была ванна, а в ванне сидела Наташа Раздобурдина...
      - Завтрак! Все идут на завтрак! Кто тут не ходячий?
      - А сколько времени? - Спросонку Пельмень повел себя несколько простовато.
      - Десять, милый... Даже начало одиннадцатого.
      Нет, Евгений Пельменников не из таких, которые в больницах ходят на завтрак. Он из тех, которые просыпают обед и отсутствуют во время ужина. Старая санитарка это просекла и была крайне удивлена, когда он с трудом поднялся и пошкандыбал в коридор.
      - Приятного аппетита, милый. Сегодня манная каша. А потом - на перевязку!
      Пельмень поплелся к телефону, соображая, у кого на первом уроке может быть русская литература. Разумеется, трубку опять никто не взял, но, по крайней мере, уже не было частых гудков - этого идиотизма, чуждого его пассионарной натуре. Посидел покурил возле корпуса, положил глаз на молоденькую в белом халатике, действительно, весьма сексапильную брюнетку с чуть косящими зелеными глазами. Они покурили вместе, оказалось, что именно она и будет делать ему перевязку, но сегодня - после двух. Опять отправился звонить, странно, но дозвонился.
      * * *
      - Привет. Это я.
      - Здравствуй, Женя! Я все знаю, мне вчера звонила Наташенька Раздобурдина. Ну как ты? Как нога?
      - Ты вчера с голубцом своим виделась?
      - Называй его лучше Джокером, а синонимы слова "гомосексуалист" принеси отдельным списком. Этим ты заложишь основы своей будущей курсовой по языкознанию.
      - У Наташки щенок тоже Джокер.
      - Колли, я надеюсь?
      - Афган.
      - Похоже.
      - Так ты... это... собираешься меня навещать?
      - Женечка, но ведь это опасно... Нас попалить могут. - Таня хихикнула, насмешив себя словом "попалить". Но собеседник не почувствовал стилистической шпильки. Правильно, "попалить", иначе ведь не скажешь. Приличные люди, которые употребляют нормативную лексику, просто не позволяют себя "попалить" или "застукать". У них просто все "схвачено". А учительницу, гулящий муж которой укусил ее малолетнего любовника, приличным человеком назвать уже нельзя. Так что нечего "выделываться".
      - Все очень просто. Мама у меня на работе, да и ей нет никакого дела, кто ко мне приходит. А Наташка будет приходить уже после занятий, раньше она никак не может. Так что приезжай прямо сейчас.
      - Хорошо. Может быть, тебе что-нибудь надо?
      - Если тебе некуда деньги девать, лучше поймай машину.
      Так она и поступила. Ровно через полчаса она озарила собой полупустую палату, где у стены спал похожий на Диогена пожилой крестьянин, и небритый Пельмень зачем-то благоухал "Кашарелем".
      Запах лавра единовластно царил здесь, пропитав даже стариковы зловонные бинты и облагородив реалистическую смесь каши, лука и легкого сивушного перегара. Но вместе с Татьяной сюда проникли стойкие "Кензо", они подползли к "Кашарелю" и спросили: "Ты кто такой?", он не нашелся, что ответить и отступил в углы, будучи всего лишь дезодорантом.
      Встретившись наконец, Татьяна и Евгений не нашли ничего лучшего, как начать целоваться, что они и делали до тех пор, пока не вошел на костылях абсолютно круглый потомок шекспировского Фальстафа. В связи с этим хочу поделиться смешным стишком Марциала:
      Да, ты чреват, но в чреве плещет пиво,
      А это, брат, не доблесть и не диво.
      Вот был бы ты от женщины чреват,
      Героем большим стал бы во сто крат.
      Фальстаф, производя очень много шума, возлег, водрузил костыли у себя в ногах, достал радиоприемник и принялся извлекать из него смесь рэпа с рейвом, перемежающуюся отрывками оперных арий. Пельмень попытался ничего не заметить, но Таня возмущенно отпрянула, сбросила шкодливую руку и села у него в ногах красить губы.
      - Целуйтесь, целуйтесь, не обращайте внимания.
      Спящий Диоген, заслышав душераздирающие звуки радио, явил свой лик и устроился полулежать, подперев рукой грязную голову.
      - Шо слышно? - Спросил он у Фальстафа. Не получив ответа, кроме мычания, и не обнаружив на тумбочке телевизора, он уставился на Татьяну.
      - О, ця дивчына у нас у автобуси высыть у купальнику. Уся стара та жовта-жовта. Та мабуть вона, якщо не оця... як там, Барбара Брыльска.
      Привыкшая ко всему уже Татьяна молча продолжала красить губы. Диоген неторопливо спустил трудовые ноги с кровати и погрузил их в тапочки а ля "кизяк".
      - Орэл. - Сказал он про Пельменя. - Тут до нього багато прыходыло. Може, уси з конкурсу, га? Ота маленька руденька, така смишна, як кукла.
      - Ну, мне пора, - Таня взглянула на часы, спрятала пудреницу и встала. - А то еще столкнусь с кем-нибудь.
      - Да я не про тебе, сиди ... - Попытался возразить Диоген, которому хотелось культурного общения.
      - Я провожу. - Пельмень тоже приподнялся.
      - Не надо.
      - Нет, я провожу. - И он поковылял за ней. Они добрались до укромной скамейки во дворе и там опять целовались, пока не обнаружили, что уже начало четвертого. Слегка поохали, потом поспешно попрощались, боясь опять втянуться в болото ласк, Таня перелезла через забор и порвала колготки, Пельмень с похотливыми глазами и перебинтованным коленом двинулся в корпус, идти ему было очень трудно. На лестнице его перехватила озабоченная Наташа (она собралась было уходить) и сообщила, что его разыскивает врач, чтобы сделать перевязку. На вопрос, где шлялся, он ответил, что курил во дворе.
      - А что тут еще делать? Хоть бы кто книжку принес.
      А возле ворот больницы стоял в это время "Рено" цвета мокрого асфальта. В нем сидел томный, надувшийся Джокер. Он ждал своего часа. Сзади на сидениях плоско развалился продолговатый щенок с обезьяньим хвостом, тоже Джокер, и вонял псиной. На лобовом стекле машины, на красном шнурке, прикрепленном к присоске, висела небольшая табличка. На ней стандартным готическим шрифтом было начертано:
      МОЛИТВА СВЯТОГО ФРАНЦИСКА.
      Господи, удостой меня быть орудием мира Твоего!
      Чтобы я любил, где ненавидят,
      Прощал, где обижают,
      Вносил истину туда, где заблуждаются,
      Веру, где осмневаются,
      Надежду, где отчаиваются,
      Радость, где горюют,
      Свет - во тьму.
      Господи, удостой!
      Утешать, а не ждать утешения,
      Понимать, а не ждать понимания,
      Любить, а не ждать любви.
      Ибо тот, кто дает, тот получает,
      Кто забывает себя, тот обретает,
      Кто прощает, тому простится,
      Кто умирает, тот проснется
      К жизни вечной.
      Аминь.
      Глава 9. БУЛЬДОГИ ПОД КОВРОМ
      В последнее время Таня стала замечать за Наташей Раздобурдиной какое-то болезненное внимание к своей персоне. Ей стало казаться, что Наташа хочет что-то спросить, но не решается или не надеется на честный ответ. Это началось, по ее наблюдениям, именно 23 сентября, еще до посещения Таней больницы, еще на первой паре в 11-А. Может быть, она что-то заподозрила?
      Разумеется, Евгений поступил неосмотрительно, поручив своей невесте позвонить своей любовнице. Взрослые мальчики так не поступают. И хоть это ему же первому было невыгодно, Таня не могла прогнать ощущение, что ее специально стравили с соперницей, например, из любви к приключениям. Впрочем, как говорил д"Артаньян, болезнь ослабляет умственные способности. Тане казалось, что она довольно ловко дала понять, чем вызвана лишняя забота со стороны Евгения, который, только восстав из обморока, ослабевшими губами прошелестел склонившейся над ним любимой девушке: "Позвони по такому-то телефону Татьяне Дмитриевне". Хорошо, если у него хватило ума не выдать номер по памяти. Хотя в принципе, он мог беспокоиться, если ему угрожала плохая оценка...
      В отсутствие Пельменя, Наташа сидела с Леночкой Самойловой, девочкой, на взгляд бывшей манекенщицы, гораздо более опасной в качестве конкурентки и уж точно более пригодной на роль первой красавицы, как по внешним данным, так и по велению натуры. Эта Леночка, видимо, взялась быть наставницей Наташи в амурных похождениях, поэтому она была, судя по всему, в курсе происходящего. Они шептались на уроках безостановочно, на переменках - тоже. И взоры их не сходили с учительницы, как будто они ее обсуждали. Это продолжалось, пока однажды Леночка Самойлова не подошла на переменке к Татьяне и не спросила весьма елейно:
      - Татьяна Дмитриевна, мы все очень интересуемся, откуда у вас такая красивая фамилия. Может быть, вы родственница того самого Вяземского?
      Ага, она, должно быть, хочет знать, девичья ли это фамилия и сделать вывод, опасна ли Татьяна Дмитриевна для Пельменя. Хорошо, мы ее успокоим.
      - Нет, но мой муж - да. Если хотите, я могу принести пару вещей, принадлежавших роду Вяземских еще в девятнадцатом веке. Правда, Егор их не получил по наследству, а где-то приобрел за большие деньги.
      - Ах, как это интересно! У вас, наверное, сохранились семейные предания...
      - Да, мой муж любит рассказывать, но это не всегда совпадает с документами... и вообще у него своеобразное чувство юмора.
      - Может быть, его можно попросить прийти на урок?
      Еще чего не хватало! Вести Джокера к этим размалеванным девицам! Он им много чего расскажет. Он их научит...
      - Он очень занятой человек.
      - Чем же он занимается? Неужели бизнесом?
      - Да, он продает алмазы и красную ртуть.
      - Да что вы говорите! Он, наверное, состоятельный мужчина?
      - Леночка, скоро звонок, а я хотела бы еще забежать в учительскую.
      - Да, конечно, извините. - И Самойлова кинулась к подружке, томящейся возле окна.
      Но дальнейшие события показали, что Наташа Раздобурдина не успокоилась и не смирилась. Как маленький хищный зверек, она блестела глазками из всех укромных норок, в которые забивалась до поры до времени. Таня была вынуждена удвоить осторожность в посещениях Пельменя и отказалась бы от них вовсе, если бы больной согласился на такую меру.
      - Ну вот еще. - Говорил он. - Я тут пролежу еще недели две, а ты за это время забудешь, как меня зовут и споешься с физкультурником. Вообще, сколько у нас есть преподов, всем только подмигни.
      - Но если Наташа узнает, это же будет скандал на всю школу! - Таня с ужасом вспоминала блестящие глазки и ей в эти моменты было не до ревности. Стыдно, стыдно отбивать у девочки жениха!
      - Да что будет? Ну, поревет ночь, другую, а потом обломается. Сильно ей надо рассказывать всем, как ее пробросили.
      - Женя, ну как ты можешь, она ведь тебя любит!
      - Единственный, кто пострадает, буду я. Потому что меня просто выгонят с работы, а после школы институт накроется. Ну и слава Богу, зато я буду сам себе хозяин. Будем бедные, но гордые. - И они опять начинали целоваться.
      А Наташа завела себе еще одну странную моду. После уроков она не шла домой, а оставалась сидеть во дворе на скамейке, так что Татьяна возвращалась с работы под обстрелом.
      - Наташа, а вы что домой не идете? - Один раз спросила ее учительница.
      - Жду, когда за мной приедет мой мужчина! - С вызовом ответила Наташа, смерив собеседницу просто тошнотворным взором. "Хорошо, если так..."-мечтала Татьяна, но всерьез этих демонстраций не принимала.
      Более того, она имела подлость спросить у Жени: - Женя, как ты думаешь, что за мужчина мог бы забирать твою Наташу из школы?
      - Папаша. - Лаконично ответил ей Пельмень. Забегая вперед, скажу, что его самоуверенность дорого ему обошлась. Это был не совсем папаша.
      * * *
      Последние дни болезни Пельменя ознаменовались тем, что Наташа Раздобурдина проникла к Татьяне в квартиру. Предлогом послужила неважно какая книжка, принесенная Таней на урок в качестве ликбеза. Наташа проявила неожиданный интерес, подбежала, попросила почитать, сказала, что надолго ее не задержит, а отдать захотела не иначе, как с доставкой на дом. Причем, за чаем она стала задавать разные вопросики о том и о сем, поведала, как пламенно она любит Цветаеву и Асадова, а потом неотвратимо достала тетрадь собственных сочинений и стала их читать, требуя рецензии. Это были не совсем стихи, а нечто медузистое с многоточиями и восклицательными знаками. Так пишут сейчас красивые девочки, привыкшие к тому, что каждый их чих воспринимается всерьез. Но Таня, которая была не глупее ее и гораздо опытнее, ясно видела, что ей заговаривают зубы. По тому, как девушка томилась и поглядывала на часы, можно было смело предположить, что она кого-то ждет.
      - Странно, - Удивлялась Таня про себя, - Неужели она не знает, что Женю выписывают только завтра? - Но ей ничего не оставалось, кроме как выжидать.
      - Татьяна Дмитриевна, - Наконец не выдержала гостья, - Вы что, одна живете в этой квартире? И вам не страшно?
      (Понятно, она интересуется, где же муж).
      - Да нет, я думаю, скоро придет супруг. Но мы заболтались, а не мешало бы ужин приготовить. -(Получи, фашист, гранату!)
      - Я могу вам помочь. Может, картошки начистить?
      - Спасибо, я сама. - (Иди в баню!)
      - Здорово, что вы так спокойно воспринимаете, когда мужчины долго нет. Я бы подумала, что у него другая женщина.
      - А вот я бы на месте ваших родителей уже по моргам звонила. В самом деле, мы с вами засиделись, подумайте и об уроках на завтра.
      - Ну тогда я, наверное, пойду.
      - До свидания.
      Глава 10. ВЛАСТЕЛИН КОЛЬЦА
      - Звонить мы все умеем! Кнопка есть, - отчего не позвонить. Ходят тут табунами, пальцы суют, куда не надо. Я думаю, так: сломал звонок - почини. Нет! Куда там! Все привыкли на дармовщинку ...к тому же она ведь не знала, что ты сразу побежишь ко мне, не заходя домой. Поэтому я не понимаю, чего она ждала.
      Пельмень с удвоенным усердием впился отверткой в винтик на чинимом звонке. Медленно и основательно закрутил, отстранился, что-то там себе проверил, слез с табуретки, пошел за дверь и позвонил. Таня ему открыла.
      - Здравствуйте, я ваша тетя. Я к вам приехала из Бразилии, где ...это...
      - ...в лесах живет много диких обеззя-ян.
      - Короче, должен пахать. - Он прошествовал в туалет и захлопнул за собой дверь. Таня дождалась его в коридоре и все-таки еще раз спросила:
      - Женя, но я хотела бы знать, как ты думаешь, чего ждала Наташа вчера у меня дома?
      - Ну чего пристала, я тебе не Дельфийский оракул. - И сразу понял, что это получилось грубо. - На самом деле...- Его речь стала отрывистой и бесцветной, - она...Наташка, не очень-то в последнее время за мной бегает. Заскакивала через день на пять минут, выставляла свои баночки и поминай как звали.
      - Так чего же тогда...
      - А не знаю! И если она к тебе зачем-то прицепилась, скорее всего, я тут ни при чем.
      - Даже так? И в чем же дело?
      Все это время Пельмень нервно бродил руками по широким карманам штанов. Там он нащупал кольцо, повертел его в пальцах и надел на мизинец. Вынул руки и стал ими жестикулировать.
      - Да ни в чем. Этим и должно было кончиться. Нашелся кто-то покруче меня. И я даже знаю, кто именно.
      Сначала Таня не обратила внимания на кольцо. У нее было ощущение, что все правильно, потому что к этому предмету она слишком привыкла, чтобы застревать на нем взором. Но потом ей показалось, будто все это выглядит как-то двусмысленно, она сосредоточилась и обнаружила: мама родная! Что делает кольцо Джокера на руке у Пельменя? От последнего не укрылось ее замешательство.
      - Ага. Тебе эта штука, кажется, знакома. Я так и знал.
      - Но каким образом...
      - Малая дала поносить. Подарочек на День рождения. Сокровище, прелесть. Сказала в школе не надевать. Думала, меня так легко провести. А меня провести нельзя, я сызмальства смышлен был. Я это кольцо уже месяц пасу. Оно мне очень подходит, правда, на пальцы не налазит.
      - Ты хочешь сказать, что твоя Наташа встречается с моим мужем?
      - С твоим пидором Джокером.
      - Боже мой, мне говорили, что манекенщицы - дуры, но быть такой идиоткой, как я! Это она под моим носом, зная, что он мой муж...- Татьяна горестно пошла на кухню и уставилась в окно. Пельмень сел на тронное место.
      - Ну чего ты бесишься. Ведь у тебя с ним уже вроде все в прошлом? - Она продолжала сочувственно наблюдать, как женщина бальзаковских лет зверски избивает на улице собственный коврик. Насладившись экзекуцией, она безучастно спросила:
      - Женя, ты мог допустить, чтобы твоя невеста спуталась с моим мужем?
      - А что она, особенная? Ты не знала что ли, что он гуляет направо и налево?
      - Знала. Я понимаю, Наташенька хорошая девочка, умная, симпатичная, но...неужели он во всем Киеве, Питере, Москве, Львове, Минске и прочее, не смог найти никого получше?!! - И она, как раненная горлица, метнулась в комнату, чтобы там разрыдаться. Пельмень пошел следом, похожий на молнию в бутылке шампанского. Он с тихим бешенством смотрел, как она плачет, а потом сведенными в судороге губами спросил:
      - А ты знаешь, что я тебя сейчас убью? - И двинулся на нее.
      Она его встретила в национальной позе - руки в боки.
      - А кто ты, собственно, такой, чтобы мне угрожать?
      - Я твой мужчина.
      - С какой это стати?
      - Потому что ты со мной спишь. Только не говори, что для тебя это - раз плюнуть. Определись, с кем ты хочешь быть, со мной или с этим...
      - Сам определись сначала.
      - За меня можешь не волноваться. А ты подумай и скажи. Если со мной, то чтобы я твоего Джокера здесь не видел, а если с ним, то я все равно добьюсь своей цели.
      - И что же за цель?
      - Непонятно?
      - Не представляю себе.
      - Так зачем же тогда все это? - Драматично воскликнул он и стал трясти ее за плечи.
      - Не знаю.
      - А кто знает?
      - Отпусти меня. Уходи, и чтоб я тебя больше тут не видела!
      - Ты уверена?
      - Я так хочу.
      - Хорошо. - Он повернулся спиной и очень медленно, нарочно хромая, пошел к двери. Она осталась сидеть на диване. Пельмень громко стал надевать туфли. Танины слезы потекли быстрее. Он взгромоздил на плечи звякающий рюкзак, открыл дверь и вышел, громко ее захлопнув. Татьяна метнулась за ним, с намерением его догнать и вернуть, но тут в дверь позвонили. Она молча открыла.
      - Дубль второй. Здравствуйте, я ваша тетя. Я к вам приехала из Бразилии. А почему ты плачешь? Кто тебя обидел? Скажи, я ему пасть порву, моргала выколю, уши на затылке завяжу!
      - Был тут такой. Пельменников. Страшно невоспитанный тип.
      - Ага! Сейчас я его поймаю! - И не успела она понять, что происходит, как Пельмень опять хлопнул дверью . Она ждала, ждала, а он не вернулся. К вечеру у нее чуть мозги не расплавились. Не выдержав пытки, она позвонила Джокеру и спросила, как же так, ты, гад такой, хотел отрешиться от мира, бросил меня и стал бегать за этой фитюлечкой.
      - Мир -это нуль. - Ответил мудрый Джокер. - Я оставил тебя. Ты нашла другого. Он оставил ее. Ты оставила меня. Она нашла меня. И что же я, должен был упереться лбом и оставить всю эту систему неуравновешенной? Тогда никакой монастырь не поможет мне избавиться от этой кармы, хотя я все еще туда собираюсь.
      - Подумай хорошенько. Может, именно эта фитюлечка и есть твоя судьба.
      - Если без иронии, мне самому так кажется. Не то, чтобы я хотел связать с ней всю жизнь, но как-то косвенно... ах, ну что объяснять! Сами скоро увидим.
      - Так надо, наверное, поторопиться с разводом.
      - Это была твоя мысль. Я вообще не хочу разводиться. Просветленный должен иметь жену и общаться с ней как с сестрою.
      - Тьфу на тебя!
      - Вот видишь. А она мне в рот смотрит.
      - Понятно. И что она по поводу зуба, не спрашивает?
      - Смешно, но кажется, она ничего не заметила.
      - Не заметила, что у тебя зуба нет? Да как же вы тогда целовались, извини за подробности?
      - Я вовсе не так виноват, как ты думаешь...
      - Ну, тогда я вообще ничего не понимаю в ваших отношениях.
      - Куда тебе.
      - Ах, так...пик! пик! пик! пик!
      А Пельмень пришел домой и очень плотно поел. Мама сидела напротив него, подперев щеку ладошкой, а потом вставала и накладывала, накладывала, накладывала...
      Пельмени по-киевски.
      В книге " Приятного аппетита" , написанной некогда Гюгтером Линде и Хайцем Кноблохом, речь идет о сибирских пельменях. Но за ними следует рецепт котлет по-киевски. Это дает мне право предположить, что пельмени в Киеве явление инородное, хотя распространенное повсеместно. Сравнивая пельмени с котлетами по-киевски, понимаешь: в современном мире легче устроиться пельменям. Конечно, у них есть своя технология приготовления. Кто-то удосуживается смешать муку, яйцо, воду и все это посолить. Потом из этого теста вырезать кружочки, положить туда начинку и даже слепить края. Кто-то пропускает через мясорубку сырое мясо и лук, чтобы сделать эту самую начинку. Но эта технология нас мало интересует. Потому что, как справедливо указано в "Книге о вкусной и здоровой пище", в продаже всегда имеются готовые пельмени, приготовленные из самых лучших продуктов. Бездушные машины каждый день с упорством слонодятлов, штампуют пельмень за пельменем, пельмень за пельменем. А мы - неумелые, ленивые, равнодушные хозяйки радостно покупаем эти пельмени, с размаху бултыхаем их в пересоленный кипяток и варим 5-6 минут. Вернее, время мы засечь, как правило, забываем и ориентируемся на внешние факторы: кипение, всплывание, разваривание и расклеивание. Понятное дело, внешность бывает обманчива. Пельмени могут вовсе не всплыть, потому, что они слиплись и приклеились ко дну кастрюли. Пельмени могут расклеиться не потому, что они уже готовы, а потому, что их не заклеили или просто из-за нюансов своей физиологии. Но все это не так страшно. Недоварившиеся пельмени можно сунуть в СВЧ-печь или пожарить на сковородке с луком и томатной пастой.
      Хозяйка вправе собой гордиться, если пельмени у нее выглядят молодцами и не нуждаются в косметическом ремонте. Она гордо выставляет их на стол в глубокой тарелке, полив горчицей, смешанной с уксусом (лучше виноградным). Иногда она варит бульон с пельменями, что еще проще, но по-моему, совсем уж несъедобно.
      Но мы, киевляне, похожи на наши одноименные котлеты. Поэтому иногда создается впечатление, что киевлянин состоит из: 160 г куриного филе, 80 г сливочного масла, 1 яйца, 50 г панировочных сухарей, некоторого количества смальца, 300 г картофеля и одного стакана зеленого горошка, соль по вкусу. И что тебе самой придется удалять кожу с куриной грудки, вырезать филейные части с косточками, удалять сухожилия, делить каждый кусок мяса на два. Потом внешний кусок отбивать колотушкой, в середину класть кусок сливочного масла, все заворачивать в меньшую филейную часть и скреплять края. Мясо солить, обмакивать в единственное яйцо, валять в сухарях, снова макать в яйцо и снова валять в сухарях. Несколько минут жарить в сильно разогретом жире и затем на пару минут - совать в духовку. Все это нужно проделать не иначе, как прямо перед подачей к столу на поджаренной гренке, вместе с картофелем фри и зеленым горошком. И вот, когда вы все это проделаете, и ваша Великая Мистерия увенчается успехом, вы поймете: а) что это гораздо вкуснее пельменей и б) что надо искать спонсора и ужинать в ресторане.
      Но чем ублажать тупого самодовольного спонсора и чем каждый раз перед ужином совершать тринадцатый подвиг Геракла, лучше пожарить галушки на сале. Когда же наконец наш отечественный производитель додумается наладить производство галушек, чтоб уж ничто больше нам не могло напомнить о перспективе совершить невольный вояж в Сибирь?
      Глава 11. О ДОБЛЕСТИ, О ПОДВИГАХ, О СЛАВЕ...
      - Сегодня, как и было обещано, мы будем писать классное сочинение на одну из следующих тем. - Татьяна Дмитриевна расправила крылья доски и указала на заранее написанные ею темы.
      - Времени мало, советую сперва продумать план и не лезть в дебри. Минимальный объем - полторы страницы. Помните о грамотности, ее я тоже буду оценивать. И еще, не впадайте в сталинскую патетику, это никому уже не надо. С вопросами тихонько подходите ко мне. - Она села и принялась листать журнал. Ученики, во главе с Пельменем, раскрыли тетради и стали разглядывать потолок.
      "Ага", - думала учительница, листая журнал: "С начала года, похоже, Пельменников больше всего пропустил именно моих уроков. Кроме суббот, у него до болезни нет больше ни одной "н", а сейчас я единственный преподаватель, который не наставил ему пятерок. Неужели он такой умный?". И она с уважением и нежностью поглядела на Женю, но увидела только гладковолосую макушку и нос, почти уткнувшийся в тетрадь. Но тут незапно (прошу разрешения и далее употреблять это слово по-пушкински, уж очень большое удовольствие мне это доставляет) с места поднялся Даниленко и, подойдя к столу, тихонько спросил:
      - А в стихах можно?
      - Как, вы пишете стихи?
      - Да.
      - Если вам действительно легче писать в стихах, то, конечно, пишите. Но лучше бы стихи отдельно, а классную работу - отдельно. Зачем усложнять себе задачу?
      - Мне все равно. Могу и прозой. Я думал, в стихах будет лучше... Не все ведь могут ...
      - Вот что. Давайте вашими стихами позанимаемся в частном порядке. Если вам интересно, принесите что-нибудь, и мы побеседуем. Не могу же я оценивать поэзию по пятибалльной шкале.
      - Разумно. - И он отправился на место.
      Так пролетел урок. Звонок всуе пронесся над страшно занятыми людьми. Лишь пятеро, сдавшие работы заблаговременно и успевшие даже упаковаться, встали и двинулись к выходу. Остальные писали, причем непрерывно и со страшной скоростью. Через пару минут стали врываться ученики из другого класса и подгонять неуемных "писателей". Одному Пельмень дал по шее. Тот взял у его соседки (совершенно бесцветной девочки с математическим уклоном) пластмассовый пенал с линейкой и смачно стукнул его по лбу. Разъяренный Пельмень дописал предложение, встал и схватил наглеца за ворот. Соседка Оля забрала свою собственность и стала ею дубасить чужака куда попало. Тогда Евгений разжал руки и враг отступил, ругаясь со всем юношеским пылом: громко, грязно и монотонно. Напоследок он даже плюнул. Пельмень опять вспылил и погнался за хамом, но стукнулся больным коленом об парту и выругался сам, весьма талантливо. Вернулся на место, собрал вещи, с тетрадкой в руке подошел к Татьяне, пронзительно поглядел, сдал работу, кивнул головой и ушел. Так она завладела его сочинением.
      "О доблести, о подвигах, о славе..." (А.Блок)
      классное сочинение
      Каждый человек мечтает совершить в жизни героический поступок. И с юных лет он ищет возможности, как бы проявить себя и доказать свое достоинство. Поэтому не напрасно поэт Александр Блок так начал свое стихотворение о любви к женщине. Если мужчина не стремится к подвигам, а только ноет, то чего он может достигнуть? Такой он никому просто не будет нужен. Поэтому нужно стараться сделать что-то выдающееся и думать в первую очередь об этом, а потом уже о чувствах к прекрасному полу.
      Нет, конечно, это не значит, что о любви надо забыть вовсе. Но если человек пережил душевную драму, как лирический герой стихотворения Александра Блока:
      Но час настал, и ты ушла из дому.
      Я бросил в ночь заветное кольцо.
      Ты отдала свою судьбу другому,
      И я забыл прекрасное лицо
      это еще не значит, что жизнь закончилась. Если он так подумает, то он просто недостоин жить. Существуют и другие сферы, которые помогут наполнить существование смыслом. Надо попытаться что-то изменить в себе и в своей жизни, чтобы не оказаться просто-напросто обыкновенным неудачником.
      Сейчас все ругают деньги. Можно подумать, будто они действительно не нужны. Но ведь это реальная ценность, а не такая иллюзорная, как, например, любовь к женщине. Если тебе платят деньги, значит, ты делаешь что-то полезное людям. И я, например, не вижу никакой другой возможности достичь какого-то успеха и состояться как личность. Можно сказать, в нынешних условиях зарабатывать на жизнь - это и есть постоянный подвиг. Во всяком случае, это лучший способ удержать возле себя женщину, чем пытаться тронуть ее сердце мольбами: "Я звал тебя, но ты не оглянулась, я слезы лил, но ты не снизошла". Так бы оно и было. Эти вещи годятся для поэзии, но не в реальной жизни. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. И если ты об этом забудешь, то женщина тебе быстро напомнит. И сам же будешь виноват. Потому что надеяться на любовь, даже если она действительно есть, просто глупо. Никто никогда не видел, чтобы этот сперва может и приятный для тела самообман заканчивался чем-нибудь, кроме обид и унижений. Уж лучше обходиться собственными силами, но сохранить свободу и присутствие духа. Поэтому лирический герой правильно сделал, когда все-таки убрал со стола портрет лирической героини:
      Уж не мечтать о нежности, о славе,
      Все миновалось, молодость прошла!
      Твое лицо в его простой оправе
      Своей рукой убрал я со стола."
      Быстро пробежав глазами сочинение (а оно было написано не самым ровным почерком, черным обильным шариком), Татьяна Дмитриевна вернулась и перечла все медленно, с зеленой ручкой в руке. Подчеркнула волнистой линией некоторые обороты, убрала пару запятых, а две поставила, украсила поля надлежащими птичками, вопросительными и восклицательными знаками. А в качестве резолюции написала: "5:4. Спасибо за собственные мысли, но разве стихотворение об этом?". Сложила тетради в специально принесенный кулек и отправилась в следующий класс. Но все время думала, на что намекал Евгений своим сочинением, на нее, или на свою неудачу с Наташей. И ей пришло в голову, что он все же пропускал чужие занятия, раз умудрялся ходить на уроки в 11А. Наверное, другие преподаватели не отмечали его отсутствия, чтобы не объясняться потом с директором.
      На одной из перемен Татьяна увидела в коридоре Пельменя в обнимку с Наташей, как ни в чем не бывало. И ей пришлось беседовать с Игорем Сергеевичем, молодым, приятным, но начинающим уже лысеть, преподавателем физики. Как и все физики, начиная с того же Джокера, который полтора курса проучился на физфаке, он питал к Тане большую симпатию и всеми правдами и неправдами стремился оказаться рядом. Так они и ушли вместе.
      * * *
      Но как только Татьяна вошла в квартиру, зазвонил телефон.
      - Привет, ты одна?
      - Да...
      - Я сейчас приду.
      - Но, Женя, у меня ведь гора тетрадей.
      - Значит, ты совсем не хочешь меня увидеть?
      - Если мне память не изменяет, я тебя сегодня видела в школе.
      - И что, тебе этого достаточно? Мне, например, - нет.
      - Незаметно было.
      - Если ты намекаешь на Наташку, то это же формальности. Она мне ничего не говорит, я - ей. Тебе надо, чтобы все знали правду о моих личных делах?
      - Нет, я только сама хочу знать эту правду.
      - Так я сейчас приду.
      - Зачем?
      - Не задавай дурных вопросов. - И он повесил трубку. Но тут же телефон зазвонил опять.
      - Алло, Танюшечка, солнце мое, ты сильно занята сейчас?
      - Ко мне должен прийти один человек. -Надо думать, Маричка опять поссорилась со своими родителями.
      - Надеюсь, не Джокер?
      - Нет.
      - Ну ты даешь! Симпатичный? А Джокера - в отставку? Правильно. Так я вам, наверное, помешаю...А что же мне делать?
      - А что у тебя, опять дома проблемы?
      - Ой, и не говори. Творят со мной что хотят. Все вокруг них аж лётает, как полтергейст. Вот письмо опять, красавцы мои, распечатали, а потом стали нотацию читать. Дескать, почему ты нам не сообщила, что тебя изнасиловали? Ну я, конечно, тоже не сдержалась, сказала все, что о них думаю и об их методах воспитания...сами торчат в Василькове, и сами же удивляются моему нравственному облику. А мне, чтобы из дому выйти, надо контрацептивы принимать.
      - Ну тогда, наверное, приходи, только...
      - Ой ты, смешная! Об чем разговор? С кухни и носа не покажу. Жди часа через полтора. Чао бамбино.
      - Чао.
      Таня медленно повесила трубку и застыла на одной ноге, не то, чтобы как курица, но как птица очень на нее похожая. И вновь раздался звонок. Но Таня, наверное конспирации ради, стала говорить по-французски, временами переходя на английский. У нее при этом был вполне осмысленный вид, она даже временами издавала довольные и недовольные восклицания, а то и заливалась смехом. Она явно кокетничала, и если бы эту сцену увидел Пельмень, ему бы опять захотелось ее убить за эти сияющие глаза, капризные лепечущие губки и быстрый розовый язычок, бойко отсчитывающий непонятные слова.
      Глава 12. ТИХО, МАХА, Я - ДУБРОВСКИЙ
      Еще бесстыжий румянец не сошел с ее щек, как явился Евгений. Он вынул из-за спины розу, видимо, засунутую до этого за пояс вроде хвоста. Поздоровавшись, он схватил Таню на руки и потащил в спальню, так что она, с цветком в руках, в самой беззащитной позе оказалась распростертой на незастеленной кровати, но когда Пельмень возжелал плюхнуться сверху, между ними успела затесаться Эмма, которая отрывисто мяукнула и укусила юного любовника за палец. Он взял ее за заднюю лапу, потом за шкирки и понес в ванную. Таня встала, перевязала пояс на халате, взяла вазу, сунула туда розу и отправилась на кухню. Воды не было. Обиженная кошка вскочила на кухонный подоконник и принялась вылизываться, не пострадав, но натерпевшись страху. Украсив розой стол, хозяйка все же решила поставить чайник, но он оказался совсем пустым. Она достала из щели между плитой и стенкой пластмассовую бутылку, налила воды в вазу, в чайник. И услышала, что в дверь звонят. Кинулась к двери, удивленная, что по дороге ей нигде не встретился Пельмень, и впустила в прихожую чем-то весьма довольную Маричку, которая тут же смачно ее поцеловала.
      - Ну что, он уже здесь?
      Таня с отсутствующим видом кивнула. Маричка с кульком проследовала на кухню:
      - Он там?
      - У нас воды нет.
      Маричка открыла холодильник, поставила туда продукты, зажгла огонь под чайником и накрыла его крышкой.
      - А твой...знакомый будет чай или кофе? У тебя кофе не кончилось? Маричка двинулась в комнату, Татьяна - за ней.
      - Нет, Джокер, правда, недавно полбанки выкушал за три дня, но кроме него ведь... - Девушки увидели, что в комнате никого нет. Это их несколько смутило, но оставалась надежда, что Пельмень как раз в туалете. Правда, если так, то он несколько там задержался, что характеризует его не с лучшей стороны. Действительно, где ж видано, чтобы романтический любовник столько торчал в этом месте! Прошло несколько времени, чайник вскипел и "самообслужился". Маричка стала проявлять признаки нетерпения.
      - Да что ж он, через балкон, что ли, выскочил? Я ему лью чай, а он пусть как хочет.
      - В принципе, мог. Сначала - к соседям, а там сейчас никого нет, а потом - через их квартиру...
      - Вот странный. Зачем? Съем я его, что ли?
      - Он же не знал, кто это. А вдруг - Джокер.
      - Он что его, боится, что ли?
      - А если не Джокера, так других наших общих знакомых. Мало ли кто мог прийти.
      - Так он, значит, мог и в квартире спрятаться. В шкафу, например, или под диваном.
      - Но это же детский сад!
      - А что он у тебя, сильно старый?
      - Я бы не сказала. Скорее, наоборот... Ну, идем его поищем, что ли.
      - Сама ищи. А я тут посижу. Что ж я, чужого человека, неизвестно кого...
      Татьяна Дмитриевна нерешительно вошла в комнату. Заглянула в шкаф, под диван, вышла на балкон, хотя он отлично просматривался из комнаты.
      - Женя, выходи.
      Квартира безмолвствовала. Одна комнатка, маленький коридор, туалет и ванная, - где ж тут прятаться? Глянула в коридорный шкаф, в тумбу для грязного белья, в кладовку, куда не то, что человека, пылесос трудно было засунуть, столько там было Джокерского художнического мотлоха; в туалетные антресоли, встала на четвереньки и сунула голову под ванну. Напрасно. Его там не было, а других укромных мест Татьяна и представить себе не могла.
      - Нету. - Сообщила она Маричке.
      - Вот же... а какой он хоть был, а? Как зовут? Где вы познакомились?
      - Ну, зовут его Евгением.
      - Совсем неплохо...Фамилия не Онегин, случайно? После Вяземского как раз то, что надо.
      - Нет, другая.
      - И кто же он по гороскопу?
      - Мутант. Девьи Весы. И обезьянка, как Джокер.
      - Тянет тебя на них, видно, на этих обезьян-мутантов. А как Весы с Козерогом, дружат?
      - Если он Дева, то все нормально, а вот насчет Весов мнения расходятся. Но пишут, что у Весов...ну... хорошие возможности в сексе. Причем, одну женщину они платонически любят, а другую цинично используют. А совместить не получается.
      - Ха! Это сто пудов. По крайней мере, насчет секса...
      Но мы на этом месте прервемся, потому что таким образом они трепались часа два, и разговор их все труднее корректировать. В общих чертах, Маричка рассказала несколько пикантных историй, так или иначе связанных со знаком Весов. Татьяна имела, что им противопоставить, но продолжала молчать, потому что, в отличие от меня и своей собеседницы, она вовсе не была Львицей. А известно, что именно Львы, единственные во всем зодиаке, считают своим долгом информировать окружающих обо всех перипетиях своей и чужой сексуальности. Лев с удовольствием станет говорить о сексе даже в том случае, если он вовсе отказывается вести половую жизнь. И уж во всяком случае, он подробно отчитается о причинах, побудивших его принять столь непопулярное решение. Пока я знаю лишь один случай, чтобы Лев скрывал от общественности кое-какие интимные факты... то есть, чтобы он попытался это сделать... Все уже поняли, что я имею в виду Клинтона. И обратите внимание, как возмутилась общественность! Лев! Под присягой! Отпирается! Не признается в связи с собственной секретаршей! Не горит желанием поделиться впечатлениями!!! Как он ее тайно от всех в овальном кабинете! Ужас! Позор!!! Во что после этого можно верить??? Верить, конечно, нам уже не во что, но выводы сделать можно. Львы правильно делают, что живут всю жизнь, как под присягой. Потому что на каждого Льва найдется своя Левински.
      Через два часа Тане и Маричке надоело торчать на кухне. Они перебрались в комнату, где на постели лежал Пельмень и безмятежно спал, очень мило подложив руки под щеку.
      - Он? - Спросила Маричка, почтительно глядя на спящего.
      - Уж слава Богу.
      - Что он врет, его же тут не было!
      - Женя, слышал, о тебе говорят. - Спящий издевательски захрапел.
      - И не храпи в моей постели, не для того ты сюда пришел! - Пельмень повернулся на спину и мечтательно уставился на желтую матерчатую люстру:
      - А зачем я сюда пришел? Во-первых, дамочки, это моя квартира, у меня ключ подошел. А во-вторых, я не Ипполит.
      - Он что у тебя, ненормальный? - Шепотом поинтересовалась Маричка. Таня отрицательно мотнула головой. И сказала:
      - Я оценила твою шутку. А теперь вставай. Ну что такое, в штанах, на постель...
      - Ох, извини, в штанах больше не буду! - Он поднялся и подошел к Маричке, та попятилась. - Ладно, что юмора не понимаешь? Я Евгений.
      - Мариша...гы-гы. - Он поцеловал ей руку и Маричка слегка приободрилась.
      - Ну так что вы там, девчонки, чай пить собирались? Или, может, пора покушать плотно?
      - Мы, вообще-то, только что перекусили, но если вы хотите... - Маричка старалась выглядеть очень культурной.
      - Не надо было исчезать неизвестно куда. Я как последняя дура искала тебя по всей квартире. Где ты был? - Таня не церемонилась, Пельмень - тоже. Он двинулся на кухню.
      - Подожди, пока я на тебе женюсь, а потом уже спрашивай, где я был. Он подмигнул Маричке, мол, вот видите, и такие сцены я выдерживаю каждый день.
      - А пока что, не забывай, ты хозяйничаешь в квартире моего мужа. Евгений, тем временем, достал из кухонного пенала свой так и не выпитый коньяк.
      - Девочки, предлагаю выпить за знакомство. - Не успела Таня отреагировать, как Маричка оказалась с налитой рюмкой в руках и глядела с надеждой. Они выпили.
      - А почему вы бутерброды не режете? - Маричка кинулась к своему кульку, Татьяна продолжала стоять в позе напрасно ждущего Наполеона. Пельмень вышел в коридор и вскоре вернулся оттуда с килограммом яблок.
      - И ты хочешь сказать, что это одногодок Джокера?
      - Нет.
      - А что ж ты насчет обезьяны?
      - Да не та обезьяна, другая... - Тут как раз появился из коридора Евгений, и Маричка сделала непринужденный вид. Тане пришлось заняться принесенными фруктами. Пельмень пристально поглядел на работающих девушек и спросил:
      - Марина, надеюсь, вы не собираетесь быстро уходить?
      - Нет, она сегодня у меня ночует.
      - Это правда?
      - Да, - Ответила Маричка, раскладывая хлеб на блюде.
      - Но у Танюхи ведь всего один диван. Где же вы будете спать? - Эта мысль до сих по еще никому не приходила в голову и в ней девушкам почудилось что-то опасное.
      - Да уж как-нибудь разместимся. Раскладушка есть.
      - А... раскладушка - это хорошо. Ну, мне пора...- И он повернулся, чтобы уйти.
      - Куда же вы, а бутерброды? Ну, артисты!
      - Ладно, съем бутерброд и пойду. - Все сели за стол, причем тронное место оказалось занято, и Пельменю пришлось пристроиться сбоку на табуреточке. Он выглядел довольно хмуро и кидал на Татьяну Дмитриевну голодные взоры. Маричка поняла неловкость ситуации и со свойственным ей тактом попыталась разрядить атмосферу.
      - Евгений, а вы давно знакомы с Таней?
      - Достаточно.
      - А вы заметили, как она похожа на Татьяну Ларину?
      - Да я сам, в общем, Евгений. Мне стесняться нечего.
      - А мне показалось - Вставила Татьяна, - Что ты похож скорее не на Онегина, а на Германа из "Пиковой дамы".
      - В картишки перекинуться любите? - Участливо спросила Маричка.
      - Да нет, от старушек прусь. - Ответил Пельмень, как всегда, с достоинством. Таня под столом его лягнула. Разговор совсем не клеился. "Джокера бы сюда!" - Думали девушки. Незапно Евгений вытащил из кармана замусоленный спичечный коробок и радостно спросил:
      - Как вы думаете, что здесь?
      - Спички, наверное... - Предположила Маричка.
      - Неправильно. Вторая попытка.
      - Уж точно какая-нибудь глупость. - Раздраженно сказала Таня.
      - Теплее. Третья попытка.
      - Здесь, наверно... здесь, наверно... если таракан, то не показывай, я их страх как боюсь!
      - Нет, недогадливые вы мои. У меня тут... вы знаете Джокера?
      - Конечно, - Обрадовалась Маричка, - Кто ж его не знает!
      - Так вот, это его зуб! - И он показал свой трофей. Это произвело не совсем хорошее впечатление. Опять повисла тягостная пауза.
      - Ну, уж если вам и это не интересно, то я, пожалуй, пойду. - Его особенно никто не удерживал. Таня пошла его проводить, отсутствовала полчаса, вернулась с беспорядком в прическе.
      - Ну что, проводила? - Укоризненное постукивание сигареткой по краю баночки. - Сколько ему лет?
      - Уже восемнадцать. А что?
      - Зря я на Джокера наехала. Он еще нормальный чемодан. Ляпнуть может, но хотя бы не прячется.
      - Что ж ты хочешь. Женя ведь совсем маленький, он играется.
      - А как он на тебя смотрит! Аж страшно! Он же тебя хочет!
      - Конечно. А что плохого?
      - Ну, я не знаю. Ты, конечно, родная, как хочешь, может, тебе такие нравятся, но я тебе говорю, что ты с ним натерпишься неприятностей. Где он взял этот зуб?
      - У Джокера, а где еще?
      - Как, он что, дрался с ним?
      - Просто Егор укусил его за колено... И зуб там остался. Потом, наверное, хирург...
      - Я так понимаю, что нормальные люди тебя просто не прикалывают. Зачем Джокеру надо было кусать его за колено? Он что, совсем, что ли?
      - Да он нечаянно...
      - В общем, так. Джокеру своему сделай прививку от бешенства. Этому щенку породистому - тоже. А сама иди за Рено, номальный ведь чувак, не кусается, штаны только ему погладить - и все.
      - Я подумаю.
      - И не думай даже! Нет, как вспомню, Джокер-то на свадьбе: "Пушкин", видите ли: "это же Майкл Джексон русской литературы". Маман чуть со стула не брякнулась. "Так выпьем за то, чтобы у каждого в душе зацвел старый кактус!" .
      - Но Рено ведь тоже, ты вспомни: "Почему-то когда я говорю, что живу с шотландцем, все думают, что я гомосексуалист".
      - Родная, я всегда говорила. Мужики как понапиваются - все голубые. Без разбора национальностей. Выпьют - и давай по углам зажиматься. Думаешь, им бабы нужны? Ничего подобного. Зенки зальют - и вперед... Когда хоть он звонил?
      - Сегодня. - И Татьяна загадочно улыбнулась.
      - Видишь, значит, не шотландцы ему нужны.
      Глава 13. ТЕАТР В ТЕАТРЕ
      Наступили каникулы. Пельмень всерьез отнесся к своей роли обольстителя. Боясь конкуренции более искушенного в куртуазностях мужа, он выбивался из сил. На всякий случай, даже сводил свою даму в оперный на "Евгения Онегина". Идея посещать театры пришлась Тане по душе, и она решила поддержать полезное начинание. В ту пору в Киеве гостил театр Виктюка и давал спектакли в Украинской драме. Билеты, разумеется, стоили достаточно дорого, но у Татьяны Дмитриевны Вяземской, в девичестве мисс Ставрович, была возможность пройти бесплатно, что она и вознамерилась сделать. Они с Пельменем условились, что он в шесть часов подойдет ко входу и будет ждать, пока его позовут.
      В назначенное время слегка взволнованный Евгений пересек скверик, где томились первые ласточки околокультурного бомонда и робко заглянул в холл. Там стояла шикарная Таня в мохнатом коротком платье и на высоких толстых каблуках, а рядом с ней - самый настоящий сатир, оживленно взмахивающий руками и щурящий узенькие очки. У него была лаковая лысина, черная с проседью борода и сзади - японский хвостик. Но самое замечательное - длинные узкие обвислые сверху ушки, которые придавали его внешности особый колорит. К тому же был он невероятно худ и дьявольски подвижен. Пельмень долго наблюдал, как они стоят и разговаривают, здороваясь с редко проходящими людьми, потом ему показалось, что этот незнакомец слишком близко стоит и слишком рьяно хватает Татьяну то за руку, то за талию. Он стал видимым образом томиться, и бабушка на входе спросила его, кого он ждет. Он объяснил, указав пальцем. Тут его заметила и Таня, она подбежала вместе со спутником, и билетерша без разговоров пропустила Пельменя в святая святых.
      - Это, собственно, и есть Женя. - Сказала она сатиру.
      - Очень, очень рад видеть! - Чарующе прошептал сатир и нежно пожал ему руку.
      - А это - Жорж Простиня, продюссер и очень известная личность.
      - Я бы даже сказал, печально известная. Дурень, который хочет, чтобы в этой стране был театр. Вы знаете, что нас обокрали? - Пельмень ошалело мотнул головой.
      - Вынесли все, компьютер, факс, пишущую машинку. Сломали дверь... У меня теперь общий долг перевалил за сто тысяч баксов. В метро приходится проскакивать без жетона, я придерживаю рычаги, чтобы не били... в общем, у меня есть две новости - хорошая и плохая. Плохая: денег нет, остался только "Гиннес" ... Зато его много. - В этот момент раздался капризный голос:
      - Жорж, можно тебя на минутку? - И печально известную личность сдуло западным ветром.
      Татьяна и Евгений поднялись на второй этаж и направились к пустынному буфету. Он только что открылся, но буфетчица еще не вписалась в образ и слонялась с потерянным видом. Пельмень принялся разглядывать бутерброды и пирожные, действительно похожие на музейные экспонаты, а буфетчица стала есть глазами подошедших. Наконец, были заказаны две маленьких шоколадки и две бутылки пепси-колы. Но тут Татьяна углядела вдали приближающуюся странную пару: чуть впереди вразвалочку двигался Олександр Мыколаевич, а за ним, как Пятачок, семенил Даниленко.
      - Женя, атас! - Тот сразу оценил ситуацию и зашел за колонну, а учительница, опустив глазки в стакан, продолжала стоять с отрешенным видом. Ее сердце колотилось. Директор, естественно, тоже оценил ситуацию, поэтому он, узнав свою подчиненную, сделал пируэт и зашагал в другом направлении. Даниленко - за ним.
      - Ну что, засекли меня? - Спросил Женя, вернувшись к столику.
      - Нет, вроде бы... Но если он заметил, что я их видела, он меня выгонит. Такое люди не прощают.
      - Все-таки повод нужен, чтобы так сразу выгнать.
      - Вот за аморалку и выгонит. Очень удобно.
      - Да брось, не в постели же он нас застукал.
      - Еще чего не хватало! Мне остается разве что его шантажировать... впрочем, я так понимаю, это уже не тайна, а " скелет в шкафу " . Даже недавно Мясоедов, он в седьмом В классе, ну, я тебе про него рассказывала, позволил себе заявление, что у него от этой школы задница болит. Класс прямо грохнул.
      - Самое главное, не нарваться на них еще раз. Надо поменьше шататься по этажам, а лучше всего, стоять здесь, они сюда больше не придут. Если не идиоты. Кстати, если Раздобурдин узнает про наш альянс, то хорошо не будет никому, и Мыколаевичу тоже достанется по-крупному.
      - Я так понимаю, что я, вдобавок, - его протеже. Он же - новый начальник Джокера. Я хотела найти работу. Джокер взялся мне помочь. Сказал, что у него новый начальник - очень влиятельный человек, с большими связями. Этот начальник сказал, что как раз в той школе, где учится его дочка, недавно уволилась учительница-русистка. Потом Джокер сказал, что у него роман с дочкой его начальника. Это оказалась твоя Наташа. Стало быть, его начальник - это и есть Раздобурдин. Значит, именно Раздобурдин меня порекомендовал. Значит, обижаться ему надо на себя.
      - Ну да, конечно. Станет он хлопотать за бывшую жену какого-то Джокера. - Пельмень прищурился. - Разве только, если он действовал в моих интересах. Да! Точно! Наташка же с Джокером! Все сходится. Наташку он наказать не может, он ее избаловал до предела. Что там с Джокером, я не знаю. Может, замешана какая-то " секта " ... масоны, что ли. . я давно замечал... Так на тебя, значит, последняя надежда. То есть, не что ты будешь со мной встречаться, а что ты хоть в школе за Наташкой присмотришь. Кто б мог подумать, что такая приличная, такая гордая женщина сразу же прямо с разгону прыгнет в гречку?
      - В принципе, мне кажется, мы могли бы сделать вид, что нечаянно встретились. Надо разыскать Жоржа и держаться возле него, так будет приличнее выглядеть... . .
      - Ну и целуйся со своим Жоржем! Я, кстати, уйду, если мешаю. - И они бы поссорились, но Таня устремилась навстречу странной паре. Это были мужчина и инфантильная особа женского пола, оба одеты весьма небогато, но с достоинством, он являл собой предельную степень снобизма, она - шокировала полным отсутствием. Татьяна узнала в вошедшем своего бывшего преподавателя Эдуарда Станиславовича, человека с ядовитым зубом, один укус которого равносилен двум гуманитарным дипломам. Этот Эдуард Станиславович умудрялся из года в год влюблять в себя всех учеников, девочек и мальчиков, а сам оставался холоден. Таня давно подозревала, что он умрет не иначе, как возле зеркала, любуясь на свою неказистую курносую персону. Его спутница была ей незнакома.
      - Эдуард Станиславович! Как я рада!
      - Танечка! Решительно, сегодня просто день встреч! Сперва встретил Женечку, теперь вас... Познакомьтесь, Женечка, это Таня, тоже моя ученица. Танечка, это Женя, она пишет стихи.
      - Очень приятно. - Большим ртом улыбнулась Женечка.
      - Очень приятно. - Хотя на самом деле ей было вовсе не приятно, что у ее любимого преподавателя появилась новая ученица. "И что он в ней нашел?" Думала она: "Неужели у нее лучше почерк или она больше, чем я, любит Пушкина и Толстого?! Ничего подобного, просто она новее, - вот и все ее достоинства!" (Прим. автора: вовсе не новее! Просто встретились в толпе. А так как он был один и я тоже одна, мы волей-неволей оказались вдвоем).
      - Она действительно пишет стихи, и там даже иногда попадаются перлы, достойные внимания. И хотя идейно я далеко не со всем согласен, с точки зрения формы, вынужден признать, она очень выросла: " Тоска, тоска меня берет в который раз за горло пылко, лишь вспомню ядовитый рот и лоб высокий до затылка. Вы джина буйного внутри в себе таите, как бутылка. " . Как она мою скромную проплешину-то воспела. Хоть прямо иди и на ней же золотом это и гравируй. Благо, поместится. Ха! А ядовитый рот чего стоит! И это еще что! Женечка, скажите, пожалуйста, как вы меня назвали вчера по телефону?
      - Чистейшей прелести чистейший образец. - Покорно отвечала Женечка с видом ученого скворца.
      - Вот видите. Ха. Чего только от этих детей не наслушаешься.
      - А это мой ученик, - Таня указала на Пельменя и подвела его к собеседнику. - Конечно, стихов не пишет, да и уроки прогуливает.
      - Евгений. - Сказал он и протянул руку.
      - Эдуард. Рад познакомиться. - Пожал и отвернулся.
      - Евгений. - Прошептал Женя и опять протянул руку, но бережно, ладонью вверх.
      - Женя. - Пельмень посмотрел на девушку взглядом, означающим интерес, и поцеловал тонкие пальчики с громадным кольцом. - Вы действительно так думаете, что "чистейшей прелести образец" именно так выглядит?
      - Кому и кобыла - невеста...
      - Не понял.
      - Какая разница, у меня все равно взгляд выразительный. И светится в нем, я знаю, обожание. Поэтому обычно, что думаю, то и говорю. Поэту позволено все, бояться мне нечего, а если кто и навернется мордой в грязь с пьедестала, так это его проблемы. Пусть он сам этого и боится. Подумаешь, образец какой выискался... Если хотите, я и вам скажу... ну что-нибудь, например... я вас как увидела, меня поразил ваш прямой открытый взгляд. И подбородок Александра Македонского. Точно! Один в один! Я могу вам показать фотографию бюста.
      - Давай на "ты". - Сказал Пельмень, явно изучая собеседницу.
      - Понятно, "нэ кажыть на мэнэ, як на двох." . В общем, сразу видно, что ты идешь по пути мужчины-воина. У тебя ясный ум и очень четкие цели. Ты полностью сформировавшаяся личность. Даже удивительно, я думала, что в Киеве таких уже не осталось. У тебя психология победителя... даже не беря в расчет, что ты просто очень красивый парень... . чувство собственного достоинства... ... ... порядочность... ... ... можешь мне верить... ... ... ... ... ... . представится тысяча возможностей... ... ... ... ... ... ... . . редкость... ... ... ... ... . . мужчина в высшем понимании слова... . Александр Македонский... ... ... ... . чувственные руки... . губы... . . ... ... ... ... ... прогнется под нас... ... ... ... ... ... надо верить. . ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
      - Ну, рассказывайте, Танечка, что у вас нового, где преподаете?
      - Вот в этом году устроилась в школу, слава Богу, русская литература.
      - А я, как апостол Петр, три раза отрекшись. Вел на подготовительном отделении украинский язык и литературу, а теперь ушел в КПИ, учу иностранцев.
      - Вы сегодня без Виталика?
      - К нам неожиданно приехала драгоценная тетушка... Кстати, смешной случай. У нас в КПИ турки отказались учить украинский язык. Потому что они ходили по магазинам за продуктами и говорили фразу: "Выбачаюсь, що погано розмовляю, бо я турок". Представляете? Продавцы смеялись, а турки - народ гордый. Но куда запропастились наши Жени?
      Жени действительно запропастились. Их не оказалось за колонной, не было и на лестнице. Под руку с Эдуардом Станиславовичем она обошла два этажа. Напрасно. Заглянули в зал, но там еще было сравнительно пусто, потому что пришедшие толпились в гардеробе и на первом этаже, где Жорж продавал какие-то буклеты. Таня заметила в последнем ряду партера скучающего Даниленко.
      - Решительно не могу себе представить, куда они могли исчезнуть. Говорил на ходу Станиславович. - Я хорошо знаю Женечку и решительно не могу себе представить, чтобы она, извините, позарилась на вашего Женю.
      - Почему же она не могла на него позариться? - С некоторой обидой спросила взволнованная Таня.
      - Потому что он, простите, олигофренчик, рот полуоткрыт и слюнка сбоку стекает. Неужели вы его сами не раскусили.
      - Вовсе он не олигофрен и девочкам в классе очень нравится.
      - Ну, девочки в классе - это, конечно, серьезный авторитет. И все-таки, я настаиваю, для вашего уровня развития он решительно не подходит. - Татьяна отлично понимала, что эта не очень старая, но хитрая, лиса отвлекает ее внимание и, ругая Пельменя, вынуждает ее оправдывать его в своих глазах. Она была очень признательна за это, но... какие человеколюбивые бредни. Эдуард Станиславович просто привык в доме повешенного говорить о веревке, чтобы таким образом быть в центре внимания.
      ... Весьма добросовестно обшарили каждый закоулок, куда могла бы забрести праздная или влюбленная пара, но Жени исчезли. Пельменя не видел Жорж, окруженный уже толпой гениев, ни еще один попавшийся знакомый. И разумеется, это должно было случиться, - они налетели на Олександра Мыколаевича.
      - О! Тетянку! Так ви, я бачу, культурна людына! Эдик, давно не виделись! - Они обнялись, причем Эдуард Станиславович по-кошачьи отворачивал лицо и морщился.
      - Саша, уж не у вас ли под начальством работает Татьяна? Я преподавал ей в свое время литературу. - Когда Станиславович вступает в общение, иногда это только подчеркивает его нежелание общаться. Впрочем, возможно, так кажется лишь некоторым мнительным людям, которые видят все в черном свете.
      - Да, есть такой грешок. Видишь, какие кадры ко мне приходят? До речи, Тэтянку, бачыв я тут двох вашых учнив з одынадцятого Б. - Неужели? Неужели этот мерзавец все-таки нашелся?!
      - Ну, Пельменникова с дамой и я видела... Такая, худая, рыжеволосая в синей сетчатой шали... обвешана украшениями, кажется, из хризолита.
      - Така уся в чорному... за гардеропом сыдять як горобци...
      - А второй кто?
      - Даниленко.
      - Тоже с дамою?
      - Сам. - И хмуро попрощавшись, Олександр Мыколаевич отбыл.
      - Что же они могут делать за гардеробом? - Воскликнула Татьяна и устремилась туда. Эдуард Станиславович легко и быстро шел за ней своей "батерфляистой" походкой. Они спустились по лестнице, миновали предвиктюковское столпотворение и увидели беглецов. Те сидели на какой-то старой тумбе. Евгений плакал, Женя его утешала и гладила по голове.
      - Женя, ради бога, что это значит??? - Он вскочил, быстро вытер мгновенно просохшие глаза и встал в боевую позицию.
      - Женечка, вы решительно кого угодно доведете до слез! - Укоризненно сказал Станиславович своей ученице. - Настоящая сирена. Сперва подманит сладчайшим пением, а потом кровушки напьется. Надо быть таким отпетым циником, как я, чтобы общаться с ней без последствий. Что вы сказали бедному мальчику?
      - Я просто показала ему одну болевую точку. - Не моргнув глазом, ответила девушка. - Если туда стукнуть, слезы текут сами. Хотите, я и вам покажу?
      - Нет, я убежден, что самая болевая точка - это сердце.
      - Ладно, - Сказал мобилизовавшийся Пельмень, - спектакль скоро начнется. Пора места занимать.
      - Мы без билетов. - Пояснила елейным голосом Татьяна.
      - Тогда вам лучше пойти на третий ярус. А у нас места в партере, шестой ряд. До встречи в антракте. - Дамы взяли своих кавалеров под руки, и пары чопорно разошлись. Эдуард Станиславович напоминал при этом доктора Мортимера, выгуливающего спаниеля Снуппи. А его спутница, соответственно, была похожа на Снуппи, который вот-вот рванется и убежит на болота.
      - Женя, скажи, а что было на самом деле? Почему вы ушли? - Спросила Таня грозовым тоном.
      - Ушли, потому что я хотел тебе отомстить.
      - За что?
      - А за все: за этого твоего Жоржа, и за Джокера, и за всех этих уродов, которые вокруг тебя толпятся, и за этого иностранца, за которого ты собралась замуж!
      - Что ты несешь, какой иностранец, откуда ты знаешь?
      - Ага! Значит, правда! Я чувствовал, что она меня не обманет!
      - Даже так? Она тебе говорила про меня гадости?
      - Она просто мне погадала.
      - Так знай, что все это глупости и, потом, я еще не развелась с Вяземским...
      - А за меня пойдешь?
      - А ты мне предлагал?
      - Зачем лишний раз унижаться.
      - Ах, унижаться! Ах, унижаться! Да пошел ты знаешь куда!
      - Куда?
      - ... ... ... ... ... ... ... ... ... . !!!
      - Так мне можно идти?
      - Иди. - Он жизнерадостно и чересчур протяжно улыбнулся. Улыбка приклеилась намертво, и с ней он повернулся и ушел. Татьяна, не успокоившись, а именно "транквилизировавшись", не сознавая ничего вокруг, явилась в партер, подошла к Жоржу, весело поболтала с ним, он уступил ей свое место в первом ряду, а сам устроился в ногах. Зазвучал полонез Огинского. Представление началось, но глава закончилась.
      Уф, предвкушаю, что будут у меня неприятности из-за этой главы. Но что поделаешь - родной город. Достаточно выйти из дому (особенно в районе улицы Шота Руставелли) - тут же встретишь толпу моих знакомых, да еще и меня саму в придачу (как назло, даже толком не накрашенную, с кульком для хлеба, в самом затрапезном виде). И эти мои знакомые - знакомые не только мои. Их здесь знает каждая собака, даже моя собственная, которая давно потеряла собачью ориентацию. Поэтому они весьма ревниво относятся к своим литературным аналогам. Ох, будут у меня неприятности, когда кто-нибудь себя узнает в моих дружеских шаржах! Да что поделаешь. Я люблю окружать себя догадливыми людьми. Вот сейчас мысленно перебираю фамилии своих знакомых и как назло, не могу припомнить ни одного идиота. Кроме себя, конечно... Если бы я зналась с дураками, то сама на их фоне выглядела бы получше. Как сказал поэт:
      Жму руку дуракам обеими руками.
      Как многим все-таки обязаны мы им!
      Ведь если бы они не были дураками,
      То дураками быть пришлось бы нам самим.
      И все-таки я предпочитаю сама выполнять столь важную в обществе миссию дурака, определяя если не верхний, то хотя бы нижний уровень ОК. Точно так же, как лучше вонять самому, чем нюхать кого-то другого. Изображать людей неинтересных, примитивных - значит хоть временно давать им прописку в собственной голове. Насмехаться над глупцом - значит, разделять с ним его глупость. На это я пойти никак не могу. Умному человеку не трудно понять, что я шаржирую лишь тех, кто мне приятен. Он это поймет, но, как положено интеллигенту, на свой счет не примет. И хотя я со стороны изучила повадки культурных людей, мне остается только констатировать, что выходки мои порой непозволительны. Поэтому среди моих друзей, людей в общем-то с широкими взглядами, наблюдается повышенная "текучесть кадров", а врагов (т. к. у них у всех хорошие манеры) вообще незаметно. И я думаю, что, раз уж человеку так необходимо иметь врагов, то пусть они хотя бы составляют прекрасный, неувядаемый букет, который когда-нибудь потомки положат мне в могилу.
      Глава 14. ЧУЖОЙ
      Последний день каникул явился некстати и пробыл невыносимо долго. Таня печатала курсовую, финальные пять страниц которой получились слишком эмоциональными, несмотря на то, что речь шла о видах прилагательных, а не о пельменях. В семнадцать часов восемь (или десять) минут она закончила список литературы и поставила дырку вместо точки. Такая же маленькая черненькая дырочка зияла в ее душе. Безо всяких рассуждений, Татьяна набрала номер Джокера.
      - Алло, Егор, от чего я тебя оторвала?
      - Женщину провожаю.
      - Далеко?
      - До дверей.
      - А потом?
      - А какие будут предложения?
      - А кто из нас, в конце концов, мужчина, ты или я?
      - Сегодня ты.
      - В принципе, я могла бы приехать. Если у тебя хватит на меня энергии.
      - Жду.
      Так как накрашена она была с утра, осталось только переменить одежду и сесть в метро. Мастерская Джокера находилась на улице со скромным названием Малая Подвальная, куда Таня добиралась, выйдя на Майдане Нэзалэжности (что в переводе на русский язык означает: Площадь Октябрьской революции) и нырнув в первый же грязный проулок.
      Майдан Нэзалэжности играет в нашем городе ту же роль, которую в маленьких городках - улица Ленина с клубом, универсамом, кинотеатром и автобусной остановкой. Туда приходят одинокие люди, чтобы полюбоваться на себе подобных и, разумеется, встретить знакомого. Златозубые типы с зовом предков вместо сердца и инстинктами вместо извилин шныряют по Майдану, норовя кого-нибудь понюхать под хвостом, но им мешает свой же запах изо рта. Если есть в мире то, что они ищут, оно водится здесь, на Майдане. Гулять по этой площади стыдно и оскорбительно, потому что она - монастырь со своим антимонастырским уставом, который нельзя и не получается нарушать. Будь ты хоть трижды сноб, интеллигент и эстет (единый в трех эпостасях а значит совершенный), тем более, твои пути ведут на Майдан, потому что ты очень одинок. Если есть в этом мире чистая, лирическая, неземная любовь, она водится здесь, на Майдане, среди грязных банок из-под пива и липких бутылок "Миринды"...
      Таня пыталась обойти столпотворение, в центре которого двигался и застывал паукообразный мим из Эстрадно-циркового училища, как вдруг почувствовала, что ее кто-то взял за локоть. Она обернулась и, к своему изумлению, увидела Пельменя.
      - Девушка, извините, можно вам задать один вопрос?
      - Можно... - Сказала она чужим голосом, пытаясь понять и включиться в игру. То, что ее возлюбленный живет не своей жизнью, Таня давно подозревала, но ее это не останавливало. Даже если под одной черепной коробкой образовалось нечто вроде коммуналки со скандальными соседями, это, являясь классическим проявлением шизофрении, все-таки еще вполне нормально. Ходишь по такой коммуналке впотьмах, к кому в комнату забредешь, с тем до утра и останешься... Значит, возможны чудеса! Это как лотерея, где разыгрываются различные призы: начиная от стиральной машины и заканчивая смертью. Иногда хочется рискнуть.
      - Видите ли, я - сексуальный маньяк. Дождя нет, я решил заняться сексом, пришел сюда, а тут столько этих женщин, прямо глаза разбегаются. Не могли бы вы посмотреть женским глазом и кого-то посоветовать?
      - Понимаю вашу проблему, идемте. - Такая реакция почему-то удивила Пельменя, но страшно ему понравилась. Он, бедный, наверно, думал, что сейчас его просто начнут пилить и выяснять отношения. Но несчастная женщина извелась до того, что согласна была закрыть глаза и позволить пилить себя.
      - Вы не возражаете, если мы ненадолго зайдем ко мне? Просто у меня, Таня заслышала знакомую виноватую детскую интонацию, - и нож есть, и топор, и утюг, и мясорубка, если вдруг понадобится...
      - Что вы, я же не влезу в мясорубку! - Притворно заволновалась Таня.
      - Мадам, я - профессионал! Только, если не спешите, давайте зайдем в ЦУМ - у меня кончилась веревка.
      - Только не за шею, пожалуйста, мне завтра идти на работу.
      - Кем же вы работаете? Если не секрет.
      - Учительницей в школе.
      - О! Дас ист фантастиш! Учительницу я еще не мучил. - Да уж, не мучил! Зачем так прибедняться.
      - У меня в сумке есть толстые нитки. Может быть, они вам подойдут вместо веревки?
      - Откуда я знаю, как вы будете вырываться. Если не сильно, то подойдут. - Таня заметила, что они идут в каком-то странном направлении.
      - Но Женя, может быть, мы все-таки свернем в метро? - Пельмень резко остановился и злобно сверкнул глазами:
      - Вы, кажется, назвали меня Женей? Напрасно. - Отрезал он и отвернулся.
      - Извините, я обозналась. Но как же вас называть?
      - Зовите меня Бродяжником.
      - Хорошо. А кто такой Бродяжник?
      - Ха-ха! Я для того и живу на свете, чтобы узнать, кто я такой!
      - А как же, в таком случае, вы будете называть меня?
      - Если вы не знаете, как вас зовут, думаю, что подойдет имя... например, Йовин.
      - Кто же я, по-вашему, такая? - Тане показалось, что сейчас в скрытой форме произойдет объяснение. И действительно:
      - Йовин - это гордая воинственная дева, влюбленная в Арагорна, которого в Хоббитании прозвали Бродяжником.
      - А что Бродяжник?
      - Все подробно изложено у Толкиена, но вообще-то это не ваше дело. Не надо вылазить из пространства. Вы делайте то, что положено, а я уж сам позабочусь. - Таня опять заметила, что они движутся куда-то не туда. Потому что она никогда не слышала, чтобы у Пельменя были дела на Круглоуниверситетской. Тем более, он принадлежал к породе, которая сидеть любит больше, чем ходить, а если уж прогуливается, то исключительно по маршруту Владимирская-фуникулер-метро "Почтовая площадь". Конечно, если у человека в голове сцепились лебедь, рак и щука, то он станет поневоле консерватором. И Таня любила этого консерватора, ей не нравилось, когда на Женю нападала неуместная обезьянья страсть к авантюрам. Если он разыграется, то остановить его будет уже невозможно. Поэтому она попыталась воспротивиться происходящему.
      - Бродяжник, я думала, что ваш замок находится не в этом районе. Произнесла Таня, нащупывая каждое слово.
      - Ценю вашу наблюдательность, прекрасная Йовин, но вы плохо информированы. Оболонь - это постоялый двор, где никогда еще не было ни одного замка. Там есть озера, пустыри, дороги, очень много мусорников, имеются три станции метро и куча магазинов, а также энное количество базаров. Я часто бывал и долго жил в тех краях, но замки... в крайнем случае, какая-нибудь королева без королевства, с растрепанными нервами. - Он причмокнул и замолк.
      Они свернули в подворотню, открыли полусгнившую дверь, откуда-то сзади вошли в парадное, поднялись по лестнице на второй этаж, все это в молчании, Пельмень достал ключи, и они попали в квартиру.
      Квартира оказалась просторной, как разношенный сапог. Там никого не было, и все комнаты виднелись в распахнутые двери. Одна напоминала кабинет писателя обилием книг, светлым окном и, особенно, фикусом на полу. Таня вошла туда и обнаружила на полке перед столом застекленный портрет красивой светлоглазой женщины с чернильными рогами, усами и бородой.
      - Это мама... королева без королевства. - Лирически сказал Пельмень, подошедши слева, как полагается по канонам НЛП, если втираешься в доверие. Тогда новой знакомой кажется, что ты был рядом с нею изначально, просто она лишь недавно тебя заметила.
      - За что же ты ее так? - Отшатнулась Татьяна, не признававшая любителей НЛП. Раньше Женя вроде бы держался справа, чтобы узурпировать функции Таниной правой руки.
      - Да это не я, это папа после развода. Теперь сам жалеет.
      - Интересно было бы увидеть этого человека, который способен...
      - Нет, - Радостно сообщил Пельмень. - Он уехал. На месяц. Квартира моя, кого хочу, того и привожу. Как, Йовин, намерены вы сегодня заниматься Этим, или пойти чай заварить? - Тане что-то очень не нравилось во всем происходящем, особенно, эта фраза "привожу, кого хочу". Кого это, собственно? Если речь шла о ней самой, то до сих пор все происходило в ее квартире, то есть в квартире Джокера. А если о ком-то другом, то ведь это оскорбление. И она бы ушла, если бы не боялась освободить место для соперницы. Поэтому она села в мягкое кресло с пледом и сказала:
      - Если ты действительно не спешишь, то пойди завари чаю, а мне принеси телефон. - Пельмень с непонятно торжествующим видом удалился и вновь явился, неся телефон с волочащимся проводом. Таня немного пододвинулась вместе с креслом, чтобы длины провода хватило, и принялась дозваниваться до Джокера.
      - Егор, - Заявила она, дозвонившись. - Я тут Женю встретила, сейчас сижу на Круглой Университетской... в общем, я не знаю, доберусь ли до тебя сегодня. Ничего?-Джокер заверил, что все в порядке. Она, пользуясь своим одиночеством в комнате, пожаловалась, что Женя затеял какую-то игру, которая ей не нравится и смысл ее понятен только в общих чертах. Услыхав имя Бродяжник, Егор оживился и сообщил, что у него есть знакомый Гэндальф, который, может быть, его знает и что они, вероятно, могли бы незапно прийти в гости.
      - Это будет как бы случайно... опять это "как бы"! Не станет же он наезжать на меня, если меня представят как эльфа. У меня очень эльфийский характер, не правда ли? - Но Таню его речи не очень-то убеждали. - Не полезет же он выяснять отношения, если Гэндальф возьмет мою сторону. И ведь он уже знает, что со мной шутки плохи. Он ведь уже один раз был покаран.
      - Ладно, - Уступила Татьяна, - Резвитесь, устраивайте мне Павловку посреди Крещатика, Мне все равно, сколько вас будет и чем это кончится. У Жени есть еще одно колено, а у тебя - полный рот зубов. - На том и порешили.
      - Ох уж эти мне обезьяны! - Подумала она, роняя трубку и доставая ее из-под стола.
      Пришел Пельмень с чаем. Чай показался странным, как будто туда насыпали сухой петрушки и еще каких-то специй. Таня отпила глоток и поставила чашку себе на голое колено, придерживая ее пальцем за ушко.
      - Давай на брудершафт! - Бодренько предложил Пельмень.
      - Послушай, Же... - Он нахмурился. - Послушайте, Бродяжник, если вы хотите моей любви, возьмите ее, но, пожалуйста, давайте поменяемся чашками. - Собеседник нагло расхохотался:
      - Давай, но потом пеняй на себя! - По Таниной спине резво прошествовал воображаемый отряд муравьев. "Что это с Женей? Он никогда на меня не смотрел так по-свински, и главное, непонятно, чего он ждет и чего добивается таким поведением" - Соображала бедная женщина. Ей хотелось уйти, но нельзя же без повода. Надо хотя бы на что-то обидеться. Пельмень, между тем, сел на пуфик и начал пододвигаться. Именно эти маневры больше всего раздражали Татьяну, потому что она терпеть не могла, когда от нее ждали разрешения. Если мужчина действует искренне и действительно испытывает то, что воображает о своих чувствах, то он не может быть превратно понят, а если он всего лишь самоутверждается, то сколько бы он ни выплясывал брачные танцы, подействовать он может лишь на такую, как он сам, сексуальную карьеристку. В искренности и животности порывов Пельменя Таня до сих пор не сомневалась. До сих пор... " Он больше не любит меня. Он всего лишь что-то себе доказывает. Эта спаниелистая Женечка, видимо, понравилась ему больше. Ох, как он тогда на нее смотрел! Действительно, кобель. Они, наверное, еще встречались. Именно ее он и приводил сюда. А теперь, конечно, чувствует вину, потому и выламывается" - Она оттолкнула противно холодную руку, ползущую по колену. Из внешнего уголка левого глаза выглянула черная слеза.
      - Что с вами, прекрасная Йовин? - Кинулся к ней с платком участливый Пельмень.
      - Прекрати называть меня Йовин! Зачем ты меня все время обманываешь! Быстро, говори, что у тебя было с Женей?
      - А мне наплевать на Женю. И растереть! Я совершенно самостоятельный человек и не надо мне тыкать в нос всякими Женями-жменями. Давай строить отношения как-то по-другому.
      - Я забуду об этом только в том случае, если ты забудешь тоже. Но если я когда-нибудь увижу вас вместе... - По лицу Пельменя пробежала печальная тень.
      - Можешь не сомневаться. Это я тебе обещаю точно. Что мне за интерес разговаривать с этой дрянью!
      - Да что же вы так не поделили?
      - Все! Мы все на свете не поделили! Пообещай, что больше никогда не будешь заговаривать со мной про эту скотину. - Уж лучше бы он ее похвалил. Когда мужчина ругает женщину, это в любом случае подло. Можно всегда оказаться на ее месте. Поэтому Таня, не поняв каламбура, возникшего из бесполости слов "Женя", "дрянь", "скотина" (несколько позже все прояснится), решительно встала и пошла в коридор.
      - Постой! - Ринулся Пельмень, - Позвонить-то тебе можно?
      - Звони, когда образумишься. - Он удивленно поднял брови. По лицу пробежало облачко мысли.
      - Я образумился! Дай телефон! - Таня остановилась от неожиданности.
      - Как?! Ты не знаешь моего телефона?!
      - А я его порвал!
      - А наизусть не помнишь?
      - Забыл!
      - Посмотри в классном журнале. - Тут уже Пельмень вытаращил глаза.
      - Так что, мне ради этого в твою ... в школу переться? Другого пути нету?
      - Приходи, милый, а то я тебе единицу влеплю. Тренируй память на числа.
      - Ой-ой, напугала. - Таня хлопнула дверью, чуть не отрубив ему нос. Не успела сбежать пол-этажа по широкой лестнице, как наткнулась на Джокера с каким-то хиппи. Они поздоровались.
      - Гэндальф, - Представился хиппи.
      - Йовин. - Ответила Таня, дернув лицом. Джокер улыбнулся:
      - О, так ты Йовин? Мы пойдем ко мне. Правда же? - Гордая дева кивнула головой.
      - И останемся у меня на ночь. - Молчание - знак согласия. Они пошли на Малую Подвальную. По дороге она спросила у Гэндальфа:
      - Вот этот Бродяжник, у которого я была, что вы о нем думаете?
      - Самозванец он, а не Бродяжник, - Сурово ответствовал Гэндальф. Боромир он, на самом деле. В нем, конечно, много хорошего, но связываться опасно. На мечах он дерется неплохо, это нельзя не отметить, но... какая-то у него гнильца внутри, что ли. Что-то он о себе воображает такое непонятное... Бродяжником себя назвал! Тоже мне! Вот кто у нас Бродяжник. Гэндальф кивнул на Джокера.
      - Вот-вот. - Поддакнул Джокер. - Давай не будем разводиться.
      - Нет уж, - Вздохнула Таня. - Хорошо с тобой, конечно, но это все равно, что жить на Майдане Нэзалэжности. Твое место - снаружи дома. Ты способен создать уют в семье, только если играешь роль ненастья за окнами. А другой мужчина - настоящий, надежный, должен быть мягким креслом и огнем в камине. А я бы сидела у огня да слушала завывания мокрого ветра, да представляла себе, каково бедным прохожим сражаться с улетающими юбками и зонтиками.
      - Точно. - Восхитился Гэндальф, а Джокер насупился.
      - Нет никакого смысла свирепствовать, если тебя на порог не пускают. Угрюмо сказал он.
      СОН ДЖОКЕРА
      Закрываю глаза. На лазурном фоне перламутровыми буквами написана мантра. Она удаляется. Иду за ней. Она сжимается в точку. Приближаюсь и захожу в нее. Начинаю кружиться, как ольховая сережка и ввинчиваюсь в иное пространство. Вижу себя сверху. У меня на левом плече спит жена. Оказываюсь на подоконнике, решаюсь и прыгаю вниз, но, преодолевая боязнь высоты, лечу над городом. Заглядываю в чужое окно. Вижу Пельменя, который стоит у зеркала и смотрит на свое отражение. Потом он размахивается левой рукой и разбивает зеркало. Оттуда выходит еще один Пельмень и они начинают драться. Появляются мужчина и женщина, которые растаскивают их в разные стороны. Я начинаю беспокоиться, на месте ли жена, хочу вернуться домой но не могу найти дорогу. Меня окликает Сальвадор Гали с головой спаниеля и подает записку. Читаю: " Прости меня, я вышла замуж и уехала в Париж на твоей машине". Возвращаюсь домой, на ступеньках лежат цветы, как после похорон, а на диване спят моя Наташка и Пельмень. Понимаю, что они имеют право, потому что я здесь уже не живу.
      Записано через час после пробуждения, 16 лунный день.
      Глава 15. ВЛЮБЛЕННОЕ ОТРАЖЕНИЕ
      Как на грех, первым же уроком был по расписанию 11-Б. Невыспавшаяся и накрашенная наспех чужой косметикой, всегда водившейся у Джокера, Таня очень не хотела встречаться с Пельменем. Но если бы его не оказалось, это означало бы разочарование, потому что когда человек обманывается в плохих ожиданиях, он тоже чувствует досаду, словно его чем-то обделили.
      Пельмень был в классе, но не на месте. Почему-то он сидел за одной партой с Даниленко, который, впрочем, всегда искал его общества и млел, на него взирая. И одет был не по-своему. Вчера, встретив его в тесных джинсах и клетчатой рубахе навыпуск, Таня подумала, что это костюм Бродяжника. Женя всегда, по ее наблюдениям, был склонен к нероновщине и любил корчить из себя Гаруна ар Рашида. Но школа - не вертеп, и менять свой ученический имидж следует осмотрительно, ведь учителя - народ консервативный, им видятся графики, а не арабески. Их может вывести из себя что угодно. Следует вспомнить досадный случай, который произошел месяц назад в 7-В классе. Там есть мальчик, очень живой, артистичный и вредный, с задатками психологического эксцентрика. Таня часто, отлучаясь, поручала ему следить за дисциплиной, чтобы никто не шумел. И у него получалось. Она один раз подслушала, как это происходит. Мальчик влазит с ногами на парту и громко произносит:
      - Самый вонючий хорек в этом лесу, отзовись!
      В общем, этот самый мальчик, разозлившись за что-то, стал рассылать по классу записки и вскоре ему все стали передавать свои пеналы. Завладев этими пеналами, он принялся их разглядывать, перебирать и поглаживать, а остальные ученики за ним, раскрыв влажные рты, наблюдали.
      - Мясоедов, - Не выдержала Татьяна Дмитриевна, - Уберите посторонние предметы с парты.
      - Пеналы? А я ими пользуюсь! - Все заржали как веселые жеребята. И хоть стыдно об этом вспоминать, она взяла его за шиворот и выставила из класса, а он потом каждые пять минут засовывался и просил прощения. Это было ужасно!
      В общем, Пельменников вел себя неконструктивно, непристойно глядел прямо в глаза учительнице, стараясь изобразить перед всеми une grande sublime passion, словно не понимал, что возвышенное чувство должно быть герметически закрыто в двух сердцах. Особенно, если это чувство ученика к учительнице во время урока. Потом Тане показалось, что он забыл, кто староста, пока Даниленко ему не напомнил об этом с лукавой улыбкой. Кроме того, у него вдруг как-то быстро за два дня отросли волосы. Все это пугало Татьяну, до того, что ей казалось - вот-вот застучат зубы. Словно вместо знакомого любимого Пельменя ей подсунули какого-то робота или инопланетянина. Движимая болезненным любопытством, во время третьего урока она заглянула в кабинет физики, где сидел 11-Б. Но Пельменя там, конечно же, не оказалось. И Таня только взяла у счастливого Игоря Сергеевича пару кусочков мела. Дети понимающе переглянулись. Кто-то издевательски присвистнул.
      Когда возвращалась домой и по дороге зашла в магазин, увидела под "Белой ласточкой" Пельменя. На этот раз он показался ей таким родным, таким уместным и похожим на себя, что она с разгона бросилась ему на шею и зарыдала. Он, хотя глаза у него тоже как-то закраснелись, принял ее порыв, как должное. Отстранил от себя и сурово сказал:
      - Ну все, нечего мне голову морочить. Все кончено. - Это оказалось так неожиданно, что Татьяна перестала плакать и начала икать. - Он завел ее внутрь и напоил водой. Она не могла ничего сказать.
      - Имей гордость. Чего ты так убиваешься из-за такой сволочи, как я. Будет у тебя другой, богатый, так что успокойся и забудь. - Таня и плакала и икала уже одновременно.
      - Ты думаешь, я тебя не хочу? - Продолжал нотацию Пельмень. - Но пока я встану на ноги, заработаю денег... Что ты, думала, я стану жить с тобой в квартире этого типа?(Дальше следовало крепкое выражение). Ты же красивая? Таня кивнула. - Ну так и все. Иди.
      - Тогда зачем же... я же живой человек... .
      - Кто же знал? Я же не думал, что это так серьезно... Думал, просто красивая баба... - Таня дала ему по морде и ушла. Пельмень глядел ей вслед, держась за щеку с удовлетворенным видом, будто ему вырвали давно болевший зуб.
      * * *
      На скамейке возле парадного ее поджидал Пельмень. Мало того, что он успел ее обогнать, это не так странно, потому что брела она медленно; он успел еще и переодеться и опять сменить прическу. Увидев его, Таня закричала и бросилась бежать - ей подумалось, что она ступила в область мистики. Пельмень догнал ее и по своему обычаю больно схватил за руку. Вид у него был, как выразилась бы Маричка, пафосный.
      - Татьяна, нам надо поговорить. Все это было глупо, что было вчера. Теперь будет иначе. Вы верите в любовь с первого взгляда?
      - Как бывшая Мисс, верю. - Если бы он знал, сколько подобных объяснений выслушивает за 25 лет хорошенькая мордашка! - Если видеть в женщине только объект желаний, игнорируя внутренний мир, одного взгляда вполне достаточно. Как мудро выразился граф Толстой, возвышенная страсть есть ни что иное, как желание целовать ручки хорошенькой барышне.
      - Не иронизируйте, это серьезные вещи! Я наблюдаю за вами уже почти год, только вчера решился подойти. - Таня подняла тонкую бровь.
      - Я хочу вам предложить, только отнеситесь серьезно. . Выходите за меня замуж!
      - Ты же только что говорил мне про финансовые трудности, про жилищные условия и т. д... - Тут он окончательно разволновался, даже охрип, приблизил к ней лицо и произнес:
      - Неужели вы до сих пор не поняли, что я - не Женя?! Я повторяю: я не Женя! Он - одно, а я - другое.
      - Ну да, вы - Бродяжник. Палата номер шесть.
      - Да что ты издеваешься! - Он что-то швырнул о землю, камешек какой-то, наверное.
      - Это ты издеваешься! - Она почувствовала, что сейчас начнет кусаться и царапаться. Именно сейчас собеседник очень напоминал ей Женю, и сомнения отступили.
      - Скажите, у вас зрение хорошее? - Язвительно спросил он.
      - Линзы ношу. А что?
      - На мыло ваши линзы. Разуйте глаза и посмотрите. Я совсем на него не похож.
      - Действительно, никакого сходства. Тот был маленький толстый итальянец сорока лет. - Собеседник принялся рыться в нагрудном кармане ковбойской курточки и извлек из кучи бумажек свой паспорт.
      - На, смотри! Валентин Николаевич Пельменников, русский, дата рождения 22 сентября 1980 года, город Киев. - Танины горизонты вдруг прояснились, и она стала нехорошо смеяться.
      - Двойняшки? - Прорыдала она.
      - Как бы... Так что, идете за меня, да? У меня все продумано. Жить есть где. И есть на что. Я пока учусь в Универе... Пока на иностранной филологии, а потом еще буду поступать на исторический. И еще мы группу делаем...
      - Как же ты учишься в Универе, если Женя - твой ровесник?
      - Да он проболел все на свете! Он вообще какой-то хилый, еще неизвестно, какое у него может быть потомство... - Таня приняла озабоченный вид:
      - И чем же он болеет?
      - Да чем угодно. У него, между прочим, была болезнь Боткина. И если бы нас держали вместе, он мог бы меня заразить. - Тут ее терпение лопнуло.
      - Все это просто подло! - Повысила голос учительница. - Когда люди любят друг друга, то у них всегда родятся красивые и здоровые дети, несмотря ни на что!
      - Так вы его любите? Но ведь мы с ним почти одинаковые... Только я лучше. И я же не тороплю, давайте встречаться, когда вы узнаете меня ближе, то измените мнение. У человека должен быть выбор.
      - Ну да. Женя меня зельем не поил. И пусть он меня замуж не зовет, но это только доказывает, что он - честный человек. А вы... сказали, что Бродяжник, а сами - какой-то Боромир! Вот!
      - А вот это уже оскорбление !
      - Отчего же?
      - Потому что если уж на то пошло, то ваш разлюбезный Евгений - Боромир, а я как раз Фарамир, потому что я младше!
      - Ах, вы еще и младше?
      - На полчаса. А что?
      - Тогда, спасибо, я выберу того, кто все же постарше. В моем возрасте полчаса уже что-то значат.
      - Но шанс ты мне можешь дать? От тебя же не убудет, надеюсь?
      - Надеюсь, что прибудет. Я очень люблю "Вишню в шоколаде".
      - Так я сейчас куплю. - И рванулся бежать.
      - В другой раз. До свидания! - Крикнула Татьяна и вошла в подъезд.
      * * *
      Чтобы снять нервное напряжение, Таня, в общем, здоровая натура, решила принять ванну. Она напустила воды, сделала буйную пену, чтобы себя не видеть, вооружилась томиком Брюсова, поэта упоительно-фригидного, и приготовилась к отдыху, но не успела раскаленная лава доползти до грота Диониса (или что еще мог придумать досужий Брюсов?), как в дверь позвонили. Вылезать из теплой ванны очень не хотелось, но все же Татьяна надеялась, что это Пельмень или Джокер, и можно будет вернуться обратно. Но стоило открыть дверь, стало понятно, что это Валик с конфетами под мышкой. Теперь, когда она выяснила, что это - два разных человека, ей стало очень легко их различать, потому что, действительно, между ними ничего общего не было.
      - Валик? Ну... проходите... - Вся в пене, как Афродита, сквозь мокрый халат Таня проглядывала весьма аппетитно. И романтическая страсть от подобного зрелища уменьшиться не могла. Валик, помявшись, решил, что скромнее будет пройти на кухню. И по нему было видно, что он не знает, как себя вести в подобных случаях. Мстительная красавица не пожелала прийти ему на помощь и язвительно наблюдала, как он мнется и пыжится. Наконец, он изобрел фразу.
      - Извините, что я пришел... но я... вспомнил О"Генри и подумал, что если женщина хочет конфет, надо их принести сразу, пока она не захотела персиков.
      - Простите, но я от персиков вовсе не отказываюсь...
      - Ну тогда... персики - в другой раз. Я же не волшебник, я только учусь. Хотите, я сварю кофе?
      - А зелье с собой? - Тане вовсе не хотелось никого морально убивать, но нянчиться была не расположена. Бывает такое монотонно-брюзгливое настроение, как зимний дождик.
      - Если вы будете все время на меня смотреть, то я не смогу ничего подсыпать. - Резонно, но опасность того не стоит. Охота сидеть на кухне и всяких пельменей разглядывать. Когда в ванной вода стынет, а шампунь уже на исходе. А денег не предвидится. А неприятный тип допивает остатки кофе. А от шоколадных конфет будут красные пятна на коже. А в холодильнике нет ни черта, только хлеб, сыр и пакетик ряженки. И с голодухи впору отдаваться за порцию мяса по-французски, да тарелку картошки, да салат из авокадо, собственному блудливому мужу. Который, надо отдать ему должное, вполне способен прокормить семью, даже, кажется, не одну. И который, кстати, на завтрак сегодня соорудил очень вкусные бутерброды. И на том спасибо.
      - Скажите, а вам слабо просто оставить мне конфеты и уйти?
      - Однако, вы недальновидны.
      - Почему же?
      - Потому что тогда у меня не будет стимула прийти еще раз.
      - Ах, вам нужен стимул! А как же une grande sublime passion?
      - Чего-чего?
      - Так Пушкин назвал чувство Дантеса к своей жене.
      - Ну хорошо, давайте сюда все ваши шпильки, меня это совершенно не трогает.
      - Я вижу, что вы непробиваемы.
      - Типично женская логика - если нет сопротивления, то можно показывать характер.
      - В чем же, по-вашему, состоит мужская логика?
      - В чем? Да хотя бы в том, что это нормальный объективный ход мысли...
      - Объективный с точки зрения кого? - Поди ж найди философа, у которого не было бы точки зрения и который бы при этом не желал быть объективным. Ох, уж эта хваленая мужская логика! Объективные вы наши! А по-моему, объективность - это когда перед тобой сексуальный объект, а субъективность когда ты видишь в собеседнице личность.
      - Объективность, - Голос его сделался уменьшительно-ласкательным, - Это объективность. Она, видите ли, существует вне наших представлений. А женщины, простите за каламбур, все видят сквозь розовые очки.
      - Хорошо. А мужчины, значит, ходят с голыми глазами? И взгляд их, вопреки законам оптики, способен загибаться за угол?
      - Не втягивайте меня, пожалуйста, в ученый диспут. Я боюсь в вас разочароваться.
      - Однако, вы возитесь со своими чувствами больше, чем со мной. Простите, но мне холодно, и я бы хотела переодеться.
      - Пожалуйста. - И Таня побежала в комнату. Вернулась в лосинах и домашнем свитере, демонстративно не желая никого соблазнять. Валик стоял и варил кофе.
      - Ну, смотрите, если я почувствую, что вы мне стали нравиться, сразу пойму, что меня чем-то опоили. - Валик скривил страдальческую рожицу:
      - Неужели, я вам настолько не нравлюсь?
      - А с чего бы вы мне нравились? Меня за коробку конфет не купишь.
      - Сколько же коробок принес мой разлюбезный братец?
      - Сколько принес - все сам съел. Угощайтесь. - В дверь позвонили. Таня вспомнила, что договаривалась с Даниленко поговорить о его стихах.
      - Вот. Это Даниленко... Ну, тот, с которым вы сегодня делили одну парту.
      - Тоже ваш поклонник?
      - Нет, он метит выше. Но лучше бы вы спрятались в шкаф. А потом тихонечко выйдете, ладно?
      - Конспирация! - Он скрылся и до конца главы больше не появлялся. Таня отвела Даниленко на кухню.
      - А я тут как раз кофе варю. Хотите?
      - Можно выпить... - Даниленко, как божество, изо всех слов предпочитал глаголы в инфинитиве.
      - Берите конфеты. - Таня разлила по чашкам кофе и присела на табуретку. Даниленко воинственно ждал рецензии. Таня сделала глоток, откусила конфету, прожевала ее и начала:
      - Сережа, я прочла ваши стихи. - Он замер. - В них есть свой взгляд на мир, есть динамика... Но ведь нельзя подходить к поэзии так потребительски! Вы просто выражаете чувства в том виде, в котором они возникают и не пытаетесь их преобразовать.
      - Зачем выдумывать?
      - Я не призываю вас выдумывать. Хорошо, что вы этого не делаете. А то бы ваши стихи вовсе состояли из одних штампов. Когда люди выдумывают, они всегда норовят взять чужое. Но содержание все же не должно для вас самого заслонять форму. Вы когда-нибудь наслаждались поэзией?
      - Есенин хорошо пишет... - В каждой фразе Даниленко чувствовался какой-то крестьянский снобизм. - И насчет того, что Пушкин циник, а Лермонтов дурак, я, вообще-то с ним согласен.
      - Сходство с Есениным чувствуется. Вот в этом стихотворении:
      Мама, мама, я хороший,
      Ты не верь, что я плохой.
      Ты понять меня не можешь.
      Вот умру - потом не вой!
      Но поскольку мы живем в городе, мы оторваны от природы, и есенинские красоты нам недоступны. Даже окрестные села имеют непрезентабельный вид, от которого Есенина бы стошнило. Да он и сам писал, что село с его традициями умирает. Ну, а что касается городских маргиналов, трудно изобрести что-то новое. В лучшем случае, вы попадете в имидж этих слезных мальчиков из "Ласкового мая"... Тогда у вас хотя бы появятся поклонницы.
      - Попса! - Его тон был непререкаем. - Поклонницы не проблема. Да только незачем это. У них глаза безумные, лезут везде. Звонят все время, несут всякую ересь про тетрадки. Знаем мы их уже, дуры набитые.
      - А вы хотите заниматься именно высокой поэзией?
      - Хотелось бы писать профессионально.
      - Тогда я вам могу посоветовать... чтобы уравновесить Есенина, что ли, с его любовью к буколике, был такой поэт Михаил Кузмин...
      - Который с Пугачевой?
      - Нет, это поэт серебряного века, мне кажется, он в чем-то вам может быть близок. По сути, тот же Есенин, но в очень куртуазном варианте. И он, представляете, симпатизировал футуристам. Но самое лучшее у него - духовные стихи. Такие трогательные... Если Ахматова, например, металась от будуара к молельне, то у этого молельня была прямо в будуаре, и он, таким образом, жил безвылазно во храме. Разумеется, в школе такого не проходят. Еще его называли русским Уайльдом. Ну, вы знаете, "портрет Дориана Грея" . То же абсолютное эстетство, но Кузмин как-то нежнее, душевнее. Он все время порывался завязать с греховной жизнью, даже хотел постричься в монахи, но в женский монастырь его бы просто не взяли, а в мужской - опять-таки, море соблазнов. И оставалось менять жилеты. Их было 62, кажется.
      - Тогда бы я хотел почитать.
      - Я вам дам его, только поймите меня правильно.
      - Не маленькие. Разберемся. -По хитрому лицу Даниленко можно было заметить, что он кое-что знает. Таня сходила в комнату, принесла тетрадку и сборник в черном переплете, с вертикальной золотой полоской и лаконичной надписью М. Кузмин.
      - А вы знаете... - Сообщил Даниленко, - У физика тридцатого День рождения. Вы бы поздравили...
      - Хорошо. А почему вы мне это говорите?
      - Ну... Так что, стоит мне заниматься этим?
      - Стихами? - Он кивнул. - Я дам вам один совет: не слушайте ничьих советов. Зачем думать, что скажут люди? Им угодить нельзя, да и сам себе мало кто нравится. Пишите, если пишется. Это болезнь, ее волевым решением не остановишь. Но только не пишите в стол, это омерзительно. Пытайтесь заявить о себе, боритесь за место под солнцем, трудитесь душой. Тогда, может быть, чего-то добьетесь. По крайней мере, из классиков, кто сидел, сложа руки, тот эти руки на себя потом и накладывал. А в основном они все с ума сходили. Станет нормальный человек заниматься таким пустым делом, как писать для себя? Подобные стремления - уже признак патологии. Даже если это убеждения. У сумасшедших, впрочем, убеждений нет, у них есть только невротические действия и мании. Кстати, почему вы пишете по-русски? Это что, невроз?
      - Потому, что мои мама с папой - настоящие жлобы. Надоело. "Сэргунэчку, я тилькы-но унитаз помила, а ти вже його загвэдзав. Хиба так можна, ридну маты у труну пхаты? Думала, будэ в мэнэ нормальна дытына, а воно тилькы зна у холодыльнык лазыть, та пид себе робить. За що мэни на старисть такэ лыхо!".
      - Можно подумать, Есенин не был жлобом. Сознайтесь себе, ведь и вы тоже - не принц Уэльский. "Когда б вы знали, из какого сора..."
      - Знаю. Ахматова.
      - Но смысл-то какой в том, чтоб пыжиться стать тем, кем вы по крови и по воспитанию быть никогда не сможете? Пишите по-украински, у вас сразу же появятся единомышленники. У вас будет великая цель - принять участие в ренессансе украинской культуры. Я преподаю вам русскую литературу. Это некролог, если хотите знать. А вы пытаетесь еще что-то добавить. Дайте мне украинскую литературу! Причем, литературу самодостаточную, самоценную, не вросшую цепкими корнями в соседние культуры и чужие языки. Такую, чтоб ее можно было читать с задумчивой улыбкой, а не с гримасой боли и кровавыми слезами. Нельзя человека заставить делать по доброй воле то, что мучительно. Литература может состояться лишь тогда, когда ее будет хотеться читать. И тогда, как преподаватель, я смогу найти себе здесь применение. А так, меня скоро выгонят из школы, я чувствую. И поделом.
      - Не выгонят. - Даниленко снисходительно улыбнулся.
      - Разве, что вы за меня словечко замолвите. После всего того, что я вам тут наговорила.
      - А мне нравится, что вы не врете. А то все кругом врут. Думают, не заметно. - И он ушел с видом человека, который еще вернется.
      Тетрадка с его стихами осталась лежать на столе рядом с нетронутым кофе. Татьяна раскрыла ее и в который уж раз прочла:
      "Мама, мама, я хороший.
      Ты не верь, что я плохой.
      Ты понять меня не можешь.
      Вот умру - потом не вой.
      Не расспрашивай про тайну
      Я ответить не могу.
      А проведаешь случайно,
      Так из дома убегу.
      Никому меня не жалко.
      И учиться нету сил.
      Ты зачем меня рожала,
      Мама, кто тебя просил?"
      - Действительно, зачем? - Подумала Таня, - Зачем рожать человека, если не можешь его по-человечески воспитать. Какое животное получится в результате, если не заботиться обо всех трех желудках: желудке, уме и сердце? Неизвестно, куда он потянется за пищей. А потом ходят всякие - с поносами ума, с гастритами сердца... Чуть зазеваешься - и оттяпают!
      Глава 16. КОСЯЩИЕ ЗАЙЦЫ
      Стало уже нормой, что Женя демонстративно не ходит в школу. Кажется, он даже запил, но не в ущерб службе под "Белой ласточкой". Татьяна Дмитриевна попыталось было призвать его к порядку, позвонила и как встарь посулила пару единиц. Но в ответ услышала: "Давай я в могилу лягу, а ты сверху землей присыпешь", с намеком на то, что грешно добивать человека, которому без того плохо. Таня, заливаясь бесшумными слезами, предложила помириться и не морочить друг-другу голову, потому что "Это невыносимо!". И получила решительный отказ. "Сейчас ты бесишься," - объяснил Пельмень: "А потом всю жизнь будешь благодарить". Тогда она "потеряла управление" и сказала, что если его через полчаса не будет, она вскроет себе вены. И повесила трубку. Через полчаса прибежал Джокер с ключами:
      - Ну, все в порядке? Все живы? - Кинулся он к Тане и объяснил: Позвонил на работу твой питомец, как он, интересно, достал телефон, неужели у Наташи?, сказал, что ты хочешь вскрыть вены. Это правда?
      - Ну... ему так показалось.
      - Я так и знал, что показалось, но я бы себе не простил... Что не из-за меня...
      - У меня крови столько нет, чтобы ее выпустить в твою честь. Это была бы унизительная капля в море женщин, где ваша светлость изволит по-свински барахтаться.
      - Вижу, с чувством юмора у тебя все в порядке, но ты так больше не шути.
      - Да это не я, это он, должно быть, пошутил.
      - Не думаю.
      - А почему тогда, он сам не прибежал?
      - Да мне как бы не до того было, чтобы об этом спрашивать! Мне твоя жизнь как бы важнее, чем его сложная подростковая психология!
      - Шит!
      - Что такое?
      - Ты два раза сказал "как бы".
      Тут Джокер почему-то стал кричать и размахивать руками, разбил об пол собственный плеер и пообещав: "Вскроешь вены -убью", убежал.
      Таню, склонную больше к шантажу, чем к смертоубийству, такая реакция удивила и поразила, потому что несмотря на все его постельные таланты, она до сих пор не замечала у мужа проявлений темперамента. "Ну, уж если он Джокера до этого довел, то каково мне?" - подумала Татьяна про Пельменя. И решила, что надо бы пойти куда-нибудь развеяться.
      Она позвонила Рено, но его не оказалось в городе. Шотландец Дейв, снимавший с ним пополам квартиру, предложил Тане пойти вечером выпить пива с ним и его знакомой Леной (ибо он принципиально уже четыре года любил только Лен, оставаясь холодным по отношению к остальной женской части человечества). Так и не выяснив, какая именно из причастных к Дейву Лен имеется в виду, Таня согласилась, решив, что все равно они одинаковые. Однако, к вечеру собралась компания не в три, а в пять человек. Потому, что примкнула супружеская чета - та самая Женя-спаниель и ее муж, который показался Татьяне весьма приятным. Как и положено примерному спаниелю, Женя, как ни в чем не бывало, жалась к его ноге, устремив на него обожающий взор со всегда расширенными зрачками. Вот, у кого действительно голые глаза. И это диковинное уродство дает обычной пигалице право спокойно выбирать, кого поселить в своем доме, кого прогнать, а кого использовать в "научных целях". И как она заносчиво себя держит! Она упивается своим семейным счастьем, но с таким мужем не надо быть семи пядей во лбу, чтобы постоянно оказываться на высоте. Ты поди замуж за Джокера, и тогда посмотрим, во что превратится твоя чопорная спальня. Ха! Обрывки золотых цепочек, подушка в разноцветных следах помады, унитаз забит чужими тампаксами. Чуть прыщик на подбородке выскочил, - все, думаешь, сифилис! Вон оно как - быть замужем за смесью рыбы с водолеем. Но с этим Алексеем тоже все не безоблачно. Во-первых, от жены ни на шаг не отходит, зануда, а, во-вторых, такие мужья бывают только в романах. И то лишь в роли пострадавших. Как дипломированный литературовед и поклонница реалистической школы, Таня поверяла жизнь канонами реализма. И если жизнь выбивалась из этих стоических канонов, то она знала, что где-то притаился огромный, страшный изъян. Поэтому на принцев Таня не клевала. Ну, иногда только кокетничала, чтобы доказать себе: "Все они, кобеля, одинаковые.". Достаточно вспомнить того же князя Мышкина, который при виде первой встречной Настасьи Филипповны совершенно сошел с винта, завилял хвостом и пустил слюни, забыв обо всех сразу возвышенных идеалах и даже на время перестав быть идиотом. Уж нет, не обманете! Станиславский сказал: "Не верю!". Человек, связанный с литературой, рано или поздно становится похожим на персонаж русской классики. И своим долгом он считает существовать по правилам развития сюжета. Это, собственно, и значит "жить не для радости, а для правды". В Джокере есть эта самая правда жизни. И в Пельмене - тоже просматривается эдакая неоднозначная гнильца. Значит, они живые, настоящие. Из плоти и крови. С плюсами и минусами. А этот самый Алексей, вцепился в свою супругу, как утопающий в соломинку. Будто в ее компании не так страшно быть художественно неубедительным, а именно - подозрительно лишенным недостатков и нечестно (по блату, что ли?) одаренный свыше. Рядом с таким мужчиной, как-то постоянно чувствуешь все свои вопиющие несовершенства. Пришлось бы все время притворяться. Но это если бы он на тебя обратил внимание, а он делает вид, что ничего не заметил...
      Ну, и не очень хотелось. Подумаешь! Пусть ищет себе дурочку с широко распахнутыми глазами, которая не понимает, что все это только фасад, потемкинские деревни. И живет в этих потемкинских деревнях всю жизнь, не замечая, что вокруг - один только обман. И то, что кофе в постель приносят не правда. И то, что они целуют вас, ничего не значит. Кажется, все тихо, спокойно. Но тем ужаснее, тлетворнее это пожизненное, наглое притворство. Эта всеразлагающая душевная лень. Правильно сказал Толстой: "спокойствие это душевная подлость".
      Конечно, им, кобелям, не нравится, когда их выводят на чистую воду. Сразу тушуются, прячутся. Норовят уйти на дно и переждать волнение. Зачем лишний раз беспокоиться? И поэтому врожденное уродство - расширенные зрачки, ценится выше изящного ума, страстного темперамента и идеальных пропорций. И поэтому модные дамы закапывали себе в былые времена в глаза беладонну, чтобы зрачки были - как колеса, а собеседник походил на отвлеченное понятие. Только при этом условии возможно ничем не омрачаемое счастье. И Таня чуть ли не нарочно сузила зрачки.
      Компания, разбившись приблизительно на пары, двинулась на Подол, надеясь посетить кафе, недавно открытое широко известным в Киеве Эриком. Но кафе оказалось уже закрыто. Не желая отказываться от идеи выпить пива, побрели куда-то наугад. Какой-то пьяный спросил, как добраться до автобуса номер 72 . Никто не знал, кроме Дейва. Дейв - исследователь по натуре. Он в принципе хорошо изучил города земного шара. Однажды мы с мужем в воскресенье взяли его с собой за город, в Боярку. Дейв внимательно слушал, как Лешка рассказывает ему тоном экскурсовода о жизни в украинской глубинке, с интересом осматривал местные достопримечательности, а потом остановился под деревом и сказал: "О! Здесь я когда-то упал, я тогда сильно выпил".
      А когда-то Дейв сбросил нам по мейлу следующее сообщение (по-английски, конечно): "Спасибо за поздравления. Вчера в семь часов вечера видел вашу собаку в Шевченковском сквере. Я был с пивом. Примерно через час видел вашу собаку в Голосеевском парке. Я был с девушкой и тоже с пивом. Учитывая то, что ваша собака, наверное, сидела дома, вы можете понять, как я отпраздновал свой День Рождения."
      В общем, местные забулдыги получили в его лице гуманитарную интеллектуальную помощь. Вот и в данном случае, пьяный и Дейв моментально столковались. Они долго о чем-то болтали, так что Таня стала опасаться, как бы он к ним не примкнул, зная, насколько Дейв бывает демократичен. Пронесло, слава Богу. Наткнулись на недавно застекленный бар с красными шторами, откуда доносилось "бум-ца-ца, бум-ца-ца".
      - Я был тут раньше, здесь очень некультурно, то есть, мне здесь нравится. - Сказал Дейв, и они вошли внутрь.
      Общество, собравшееся в баре, являло собой компромисс между ночным клубом и сельской дискотекой. Два араба, два солдата в "хб" и безо всякой выправки, два студента и несколько "крутых". Из женщин бросались в глаза две соперничающие друг с другом в пышности подруги (они танцевали в паре) и дама, сидящая за отдельным столиком с Антоном Павлюченко.
      Вы спросите, кто такой Антон Павлюченко? Это отдельная история. Начнем с того, что он - единоутробный брат Джокера. Но Антон - человек серьезный. Таня с ним познакомилась незадолго до своей победы на конкурсе, а был он той самой мохнатой лапой, которая позволила спокойно победить, оставшись при всех идеалах. "Крутые" - вовсе не такие бездушные люди. В их, допустим, слегка отупевших головах бродит тяжеловатая романтика. Зато самоотверженность и красивые жесты свойственны им в большей мере, чем бедным художникам. (Тот, про которого поется в песне "Миллион алых роз", - либо не художник, либо художник, но воспитанный на Кавказе). Именно бизнесмен, с его высокой удельной плотностью и материальными ценностными установками, когда хочет понравится, то таскает тебя на руках и бессмысленно сорит деньгами. Уж если "крутой" действительно полюбил, то ухаживать будет по полной программе. И вряд ли для него так важен чисто физический аспект - потому что жизнь у крутых тяжелая. Потому, что "Виагра" уже не берет. Потому, что не всегда вовремя разберешь, что пора к венерологу. Потому, что от продажных женских прелестей уже на душе смутно. И хочется, давно хочется, чего-нибудь хрупкого, эксклюзивного. Какой-то чисто душевной близости. Чтоб можно было поверить, расслабиться и замурчать по-кошачьи.
      Антон повсюду ходил за Татьяной (точнее, ездил), регулярно бил морды буйным васильковским наркоманам, охапками таскал цветы и заваливал дорогущими подарками. Потом конкурсы, разъезды и приключения закончились. Красавице предстояло погрузиться в жизнь родного городка, что казалось ей уже несовместимым с королевским достоинством. Тем более - родители и Маричка возопили, что лучшей партии просто желать нельзя! Короче, хоть Таня не испытывала особой любви к нему, она решилась все же выйти замуж за Антона и сменить девичью фамилию Ставрович на Павлюченко.
      Жених очень долго скрывал от невесты, что у него есть брат. Но перед самой свадьбой он все-таки предъявил Егора, взяв с Тани слово, что она будет относиться к нему осторожно. После этого знакомства она долго возмущалась: "Да как ты мог подумать! Да с чего ты взял! А он мне вовсе и не понравился! Это не мой сексотип! Да и вообще..." Джокеру Татьяна, наоборот, очень понравилась, и он стал это весьма недвусмысленно показывать. Точнее, просто лип и прижимался, и его нельзя было от нее оттащить. Например, когда он заставал ее, сидящей на пуфике, он садился рядом на корточки и клал голову на колени, как белый единорог. Она его прогоняла. Он опять приходил.
      А в день свадьбы произошел конфуз. Представьте себе полный ЗАГС приглашенных, взволнованные родители, невеста - красавица, розы снопами лежат и удушливо пахнут, а жениха нет. Еще с утра звонили его друзья, организовавшие накануне небольшой "мальчишник" и обещали, что сейчас они придут в норму и приедут. Но не приехали. Наконец, за Антоном отправилась машина. По дороге его, видимо, растрясло, он расклеился окончательно и мог только валиться на бок и мычать. Вот тут-то Джокер проявил себя: он встал на одно колено и во всеуслышание предложил невесте руку и сердце. Невеста взяла его руку и пошла... А Антон, говорят, потом спился и "пошел по рукам".
      И сегодня Татьяна увидела его впервые после описанных событий. Она скромно села в угол, возле музыканта, спрятавшись за высокого худого Дейва как за швабру. Женя оказалась рядом.
      - Простите, что мы с вашим Женей тогда ушли. - Сказала она. - Но он вас так ревновал, что я подумала, что лучше его увести, пока он дров не наломал. А я, честно говоря, тоже обиделась на Эдуарда Станиславовича, потому что он все время со всеми кокетничает. Ну, вы же меня понимаете. Я даже не совсем соображала, что делаю, просто в глазах потемнело от ревности. У меня, видите ли, доминирует правое полушарие мозга (как у Клинтона) и как только меня охватывает маломальская эмоция, я становлюсь совершенно невменяемой. Этот Эдуард Станиславович пристрастился мной манипулировать. Мне надо было тогда срочно уйти, понимаете?
      - Я-то вас понимаю, - Таня попыталась сохранить приличие и не вцепиться в волосы немедленно, - Но что вы такое сказали Жене, ведь он теперь даже не хочет меня выслушать!
      - Боже мой! Женя... этот мальчик. Так у вас с ним серьезные отношения?! Ай-яй-яй, а я думала, он путается под ногами. Я хотела, как лучше... Но я, наверное, могу исправить положение. Ведь страшного-то ничего не случилось. Если он вам действительно нужен, то мы, конечно, сможем его вернуть.
      В это время Антон встал и направился к музыканту. Таня пригнулась и спрятала лицо. Женя с неуместным усердием стала заслонять ее своим пестрым платком: "Ой, здесь ваш старый поклонник! Это некстати?".
      - Антон дарит Ирчику вместе со своей любовью свою любимую песню. провозгласил музыкант и опустил руки на клавиши синтезатора, и сам же запел: "Ночь яблоком стучит в окно..." Антон, не заметив ничего, весь на своей волне, вернулся за столик.
      - Ничего не случилось? - Возмутилась Таня, резко выпрямившись. - Он мне сказал, что вы ему гадали, а потом еще спрашивал про иностранца. Нет у меня никакого иностранца! Я, честно говоря, не люблю всяких там ворожей и самозванных магов. Особенно, когда они лезут в мои дела и при этом так нагло врут.
      При слове "иностранец", Дейв вышел из анабиоза и стал заинтересованно прислушиваться, понимая, как он уверял, ровно половину слов, а на самом деле - гораздо больше.
      - Ну как же это нет? А Рено? - Уточнила Женя.
      - Мои отношения с Рено - это мое дело, и я не вижу надобности их афишировать. Если мне понадобится приворотное зелье, я непременно дам знать. А пока что, прошу, отстаньте. Я сама разберусь со своими мужчинами.
      - Рено может жениться на Тане. - Наконец, вмешался Дейв. - У него скоро будут некоторые дела, и скорее всего, он хочет вернутся в Париж и жениться на ней.
      Доселе молчавший женин муж Алексей оторвался от кружки с пивом и глубокомысленно спросил:
      - А Ситроен на ней жениться не может? - После чего опять погрузился в молчание.
      - Это он шутит. - Объяснила Женя. - Он считает, что мы ведем с вами глупый разговор. И предлагает сменить тему. Вообще-то, он всегда оказывается прав. Поэтому все думают, что он Бальзак. Но если бы он был Бальзак, то я бы его на порог к себе не пустила. Представляете, я бы разделась, а он бы нудным голосом стал мне объяснять, как у меня обвиснет грудь через несколько лет, если все будет происходить в том же ритме. Нет, вы представляете, что бы я тогда ему ответила, если допустить, что я действительно Гамлет?
      - Я представляю. - Сказал несостоявшийся Бальзак и снова замолчал.
      Музыка закончилась. Антон снова встал и с зеленой бумажкой в руке отправился наводить порядок. Татьяна опять пригнулась, это заметили уже все, кроме него. Но Алексей, несмотря на то, что Таня ему не понравилась (вернее, от нее исходила смутная опасность, его не слишком привлекавшая), сориентировался и заслонил обеих дам, неожиданно поднявшись между ними во весь огромный рост (Какая глыба! Какой матерый человечище!). Поэтому Антон опять ничего не увидел.
      - Антон снова передает очаровательному Ирчику свою любовь и песню! Зазвучало что-то из сюткинского репертуара. Все пошли танцевать. Только танина компания осталась сидеть. Арабы вышли из зала, обдав Татьяну кипящими взглядами. Солдатики маршировали с какой-то пьяной миссис, лихие подруги выплясывали канкан в четыре сардельки, Антон и Ирчик танцевали томно, закатывая глаза и поглаживая друг-друга по приятным выпуклостям - он ее по бедру, она его - по кошельку.
      - Ну, вы можете точно вспомнить, что вы сказали Жене? Я, кажется, имею полное право это знать.
      - Да я уже и не помню. Столько времени прошло. Ну, сказала что-то... Если бы у меня хотя бы была какая-то задняя мысль, я бы могла воспроизвести дословно. Но так... мало ли что могла ляпнуть. Я же гений, з мэнэ спросу, як з гусака.
      - Ничего себе! Что-то! Просто так ляпнуть что-то и разбить два сердца!
      - Или две головы. - Вставил Алексей. - Или два желудка.
      - Ну, все. Моему мужу точно этот разговор не нравится! Вот что, позвоните-ка завтра вашему Жене в районе обеда, и я вам обещаю, что вы совершенно точно помиритесь. Вот, возьмите золотую цепочку. А вот мой телефон. Если не помиритесь - можете не отдавать.
      - А я-то думал, куда вечно деваются украшения. - И Алексей взял цепочку из Таниных рук. - Обещай сколько угодно, но хорошие вещи кому попало не раздавай. На всех золотых цепочек не напасешься. Сначала допиши свой роман, получи за него гонорар, а уж потом можешь буйствовать.
      - Не знаю, может быть, у вас и сложилось представление, что он Бальзак, но ведет он себя иногда просто как Санчо Панса. - Объяснила Женя, опять надевая цепочку. - На самом деле, его легко подбить на что угодно. На бой с ветряными мельницами, например. А если на него в порядке эксперимента надеть юбку, то получится Дульсинея Тобосская. Все лучше, чем Мэри Поппинс. Ха. Последнюю реплику она произнесла с интонацией Эдуарда Станиславовича.
      - Не надо на меня юбку! Тоже придумала. - Пробормотал Алексей, впрочем, не особенно возмутившись. - Я же не шотландец.
      - Юбку? - Уточнил Дэйв. - Это было бы интересно. Но не потому, что я шотландец. Я как раз вовсе не шотландец. Но все говорят, что я шотландец. И я тоже стал так говорить, так даже лучше. Но шотландцы сейчас юбок не носят. Только гомосексуалисты и ... чтобы... эпатовать.
      - Эпатировать. - Поправила Таня.
      - Эпа-ти-ро-вать. Я один раз носил юбку. Вообще-то... мне нравится. Это было в Америке, так что даже ноги брить не надо. Там женщины тоже не бреют. И под мышками не бреют. И плохо пахнут, особенно на Юге. Но я тоже иногда плохо пахну. Утром, конечно, потом я сразу моюсь.
      - Дейв - иностранный шпион. Но не сознается, откуда его заслали. Объяснила Женя. - Наверное, из ЦРУ, потому что он слишком ругает Америку. Правда, тогда не совсем понятно, почему его так интересует Чернобыль. Где США а где - Чернобыль!
      - Это, наверно, смешная шутка. - Отозвался Дейв, - Но она мне сильно надоела.
      - Дейв - Дон Кихот. У нас отношения ревизии, поэтому он с трудом меня терпит. Если все-таки предположить, что я не Гамлет, а уникальный случай Достоевского. Ну, действительно, какой из меня экстраверт? Это же курам на смех! Впрочем, мне, как интроверту, на куриный смех, конечно, наплевать. Можете даже считать меня экстравертом сколько угодно, у меня все равно будет ощущение, будто все вы существуете лишь у меня в мозгу. Так чего стесняться? О чем спорить?
      Вот, например, Саша Немировский говорит, что ваш муж - Юлий Цезарь. Но ведь он же Гюго! Это что-то! Причем, у него над кроватью висит Че Гевара, и он тоже Гюго. И Арамис - Гюго. Я уже не говорю, что и сам Гюго - тоже Гюго. Жемчужины любого зоопарка! У меня вообще нездоровая страсть к невонючим маргианалам. Но, конечно, в качестве мужа - это стихийное бедствие. Не понимаю, как это вас угораздило пойти за него замуж. 23 февраля! Да еще и родился в пятницу (день Венеры) и что ж ему, бедному, остается, как не зубрить со всеми "Камасутру". Вот, недавно его чуть СПИДом не заразили. У него была депрессия.
      - Чувствую, я зря тебя туда отпускаю. - Сказал Алексей, поймав жену в охапку и тихонько дернув ее за пышный рыжий хвост. - Он хоть чашки нормально моет?
      - Так и ходил бы со мной. Думаешь, весело, когда с тебя рисуют портрет Сальвадора Дали. Эти усы перед глазами торчат, попробуй лишний раз пошевелись.
      - Не знаю, не пробовал, я не похож.
      - А разве я похожа? Разве, что на Гале... Ха. - Последнюю реплику она произнесла с интонацией Эдуарда Станиславовича. - Да и к тому же он, с тех пор, как обломался, молчит все время, будто рыба млявая. То ли дело, когда девица какая-нибудь забежит! Откуда что берется! Даже обидно бывает, вроде они все ж-ж-женщины, а я погулять вышла. Ничего, я ведь и не претендую. Сижу себе, усами шевелю...
      - Знаем мы этих обломавшихся. Толпами ходят, сигнала ждут. Поганой метлой их гонять надо, а этого Джокера - в первую голову.
      - Нет же, он уже сам верит, что я - Сальвадор Дали! Он воспринимает меня, как мужчину. А когда я прочла ему эпиграмму на свое несходство с Дали:
      Ни куча экскрементов, ни Гала
      Не вызывают у меня энтузиазма,
      Как эта куча ни мала
      И как Гала ни безобразна,
      то он пожал плечами и сказал: "Она вам просто надоела.".
      - Притворяется.
      - Да что вы понимаете! - Вскричала Таня, вскочив. И показавшийся откуда-то студент повел ее на танец. Она покорно пошла. Вдруг музыка стихла. И в наступившей тишине, Антон по синусоиде продефилировал к певцу и опять сунул бумажку.
      - Антон передает песню для очаровательной Татьяны. - Раздался голос исполнителя, и все присутствующие стали вертеть головами, чтобы увидеть, кто отбил Антона у Ирчика. Зазвучала песня: "Ты с высоты красоты своей меня не замечаешь". И Таня не успела даже испугаться, как оказалась танцующей в паре со своим несостоявшимся мужем. От него пахло разнообразными спиртными напитками и гордой, но оскорбленной страстью. Молча исполнив танец, Антон поклонился, поцеловал руку, сказал: "спасибо" и отвернулся. Бедняжка, не чуя под собой своих длинных ног, упорхнула за стол и забилась в угол. На площадке остались лишь Антон и Ирчик. Все из-за столиков наблюдали, чем закончится сцена. Ирчик подошел к Антону, залепил ему пощечину, а он сгреб Ирчика и стал целовать.
      - А сейчас прозвучит песня, которую Ирчик посвящает Антону. - Произнес ликующий от происходящего безобразия певец и начал:
      - В темно-синем лесу, где трепещут осины, где с дубов-колдунов облетает листва... - Вышло несколько пар. Антон с Ирчиком сидели и целовались. Таня наблюдала за ними со сложным чувством. Даже Антон нашел свою любовь, и она сидит рядом с ним, глядит на него и закатывает ему сцены, Татьяна же, красивая, умная, дипломатичная, так и не смогла устроить свою жизнь. Этот дурацкий Джокер, совсем уже с тормозов сошел. Уже весь Киев судачит о его похождениях. Надо скорее разводиться, и уж в следующий раз найти приличного человека, вроде этого самого Алексея. Который не напивается перед свадьбой и в то же время (если это возможно!), сохраняет хоть видимость верности. За целый вечер даже ни разу не взглянул! Вот это воля! Все таки рядом сидит бывшая Мисс Украина, можно было хотя бы из вежливости немного вспетушиться! А ему просто наплевать и все... Надо, надо помириться с Женей. Но как быть, если он никак не идет навстречу?
      - А нам все равно, а нам все равно, пусть боимся мы волка и сову! Пары распались и начали скакать, кто во что горазд. - Дело есть у нас! В самый жуткий час! Мы волшебную курим трын-траву-у!
      - Ну, все, с меня хватит!. - Вдруг вырвалось у Тани. И она встала.
      Со всеми попрощалась, сверкнула глазами на Антона и отправилась домой плакать. Женя хотела организовать всех провожать ее, но Лену начало тошнить, хотя она пила совсем не много. Дейв пошел с ней искать место на задворках, где прилично было бы вырвать. Тем более, Алексей заупрямился и врос в свое сидение. Явно было, что сдвинуть с места его будет трудно.
      - До свидания, - сказала Женя. - Идите спокойно. Вас обязательно отвезут домой.
      Таня вышла на тротуар, и рядом с ней остановилась машина.
      - Седайте, - Сказал водитель, общительный парень с черными мохнатыми бровями, какие бывают у Скорпионов. - А то как бы с вами чего не случилось.
      - У меня денег нет. - Поставила его в известность Таня.
      - А куда ехать?
      - Метро "Минская".
      - Седай. - Она села, приняв как должное. Парень выглядел очень миролюбиво. Он нажал на газ и закурил. По салону разнесся запах драпчика. Водитель отпустил руль и повернулся к Татьяне.
      - Хочешь? - Он предложил ей затянуться. Таня отказалась. Она умоляюще посмотрела на руль.
      - Да не бось! Зачем все время за него держаться? Он же никуда не денется. Он крепко приделан. Когда нужно будет повернуть, я возьму да поверну.
      - Нет, высадите меня, пожалуйста.
      - Да куда ж я тебя высажу? Кто ж тебя без денег домой отвезет?
      - Я пешком дойду.
      - Ты мне не веришь. Это обидно. Я с детства вожу машину. Ты не бось, все будет ажурно. - Водитель прибавил скорость и въехал на мост. Машина слушалась его, как умная собака. Таня сидела и молилась. Ей почему-то вспомнилась молитва Святого Франциска.
      МОЛИТВА СВЯТОГО ФРАНЦИСКА.
      Господи, удостой меня быть орудием мира Твоего!
      Чтобы я любил, где ненавидят,
      Прощал, где обижают,
      Вносил истину туда, где заблуждаются,
      Веру, где осмневаются,
      Надежду, где отчаиваются,
      Радость, где горюют,
      Свет - во тьму.
      Господи, удостой!
      Утешать, а не ждать утешения,
      Понимать, а не ждать понимания,
      Любить, а не ждать любви.
      Ибо тот, кто дает, тот получает,
      Кто забывает себя, тот обретает,
      Кто прощает, тому простится,
      Кто умирает, тот проснется
      К жизни вечной.
      Аминь.
      Столбы выныривали перед самым лобовым стеклом и тут же исчезали, подобно миражам в пустыне. В районе метро "Минская" Таня объяснила, как подъехать к ее дому. Машина элегантно подкатила к подъезду и плавно остановилась. Водитель протянул Татьяне свою визитку, сказал: "Если что надо, звони, не стесняйся. Я отвезу." и почти бесшумно отчалил. Его звали Анатолий Богданович Колесник.
      В начале первого ночи влюбленная женщина еще раз набрала номер Евгения, чтобы узнать, спит он или нет. Но трубку сняла мама. Ее голос, бессонный и резкий, Тане очень не понравился. В такое время все приличные мамы спят, а не сидят над телефоном.
      Глава 17. ЯДОВИТЫЕ ЖАЛОБЫ ЛЮБВИ
      В школе Татьяна Дмитриевна откуда-то сразу узнала, что Пельмень отравился. Что он вчера днем зачем-то наглотался каких-то таблеток, но получилось так, что таблетки эти оказались с разным действием, поэтому он не погиб, а только испортил себе нормальное пищеварение, что проявляется самым прозаическим образом. И теперь он, совершенно зеленый, по уверениям Наташи, лежит дома и ест вареный рис.
      Это известие и приободрило и опечалило Таню одновременно. С одной стороны, если человек из-за тебя травится, значит, он к тебе не совсем равнодушен. С другой стороны, получилось, что Таня подала ему идею и, следовательно, виновата во всем, что произошло. Но ведь она и не помышляла о самоубийстве, ей только надо было сделать так, чтобы он прибежал, для его же блага. Да и странно, как это человек с пятеркой по химии мог не рассчитать эффект того или иного лекарства. Зачем надо было пить разное, если существуют уже проверенные рецепты? И как в сложившейся ситуации вести себя ей, Татьяне, чтобы ее потом нельзя было упрекнуть ни в черствости, ни в неуместной навязчивости?
      В конце учебного дня ее вызвал к себе Олександр Мыколаевич, но почему-то его на месте не оказалось и Нина Викторовна, поджав губы, порекомендовала подождать его в кабинете. Татьяна Дмитриевна вошла туда и заметила на полке собственного Кузмина, который лежал, раскрытый где-то ближе к концу. И ей почему-то подумалось, что истинно преданная секретарша должна относиться ко всем так, как ее шеф, а Нина Викторовна - наоборот: с тех пор, как директор стал благоволить к Татьяне и выделять ее среди других педагогов, отношение секретарши только еще ухудшилось, хоть раньше это казалось уже невозможным. На первый взгляд, чего еще желать начальнику, как не такого работника, как Нина Викторовна. Но у Тани стало возникать ощущение, что секретарша попросту терроризирует шефа своей преданностью, под которой скрывается рабская ненависть. Он бы давно ее уволил, если бы не боялся, что мир обрушится. Сколько раз уже встречался Татьяне за время ее пестрой карьеры этот тип отношений - ушедший в себя начальник, которого никогда нет на рабочем месте, и его неуправляемая "правая рука" - эдакий монстр из нержавейки марки Х-12 Н-9Т, просто оживший архетип Великой Матери и Собака Баскервилей в одном флаконе. Такое поведение женщины, несовместимое с идеалами поэзии, красоты и добра, результативно только потому, что поведение мужчины упирается в примитивно-философские конструкции. Например, он не может выгнать секретаршу только за то, что она противная. Ему нужны более серьезные основания, которых у него нет, потому, что эти основания надо искать, а подобную работу должна делать мама либо секретарша. Мужчина одновременно раб страстей и раб здравого смысла. Покажите мне его секретаршу, и я скажу, что в нем возобладало. Так, или иначе, все равно он раб. Мамаша в детстве натаскала его, чтоб слушал хозяйку. Мозги замкнуты на себя, мысль идет по кругу, исхода нет. К плохому обращению он привык, а к хорошему - нечувствителен. Воспитывают мальчика в женском мире, а потом ждут, когда же он наконец станет мужчиной! Никогда не станет, можно расслабиться.
      Но, милые дамы, с нашей стороны грешно и нечестно терроризировать человека только потому, что он несовершенен. Все таки, не надо быть такой уродливой злой секретаршей, тем более, если много лет мечтаешь изнасиловать в темном углу собственного шефа. Уж лучше быть толстой глупой Моникой Левински. Это честнее, приятней, и платят больше. Если бы я могла стать толстой и глупой, то уж конечно, стала бы! К сожалению, это в равной степени невозможно...
      Потом ее мысли перешли к отношениям с Пельменем. И Таня подумала, что он безнадежно загнан в угол, потому что в его жизни наступил такой момент, когда обманывать себя больше нельзя, а признавшись себе в своих чувствах, он должен пересмотреть все-все свои взгляды на жизнь, то есть все зачеркнуть и начать заново. И он не чувствует в себе сил с е й ч а с этим заниматься. Тем более, он уже принял решение и пытается доказать себе, что его слово все еще незыблемо - "я так решил, а это значит, что так и будет!". Но он не рассчитал своих возможностей и уже, видимо, сожалеет о том, что принял опрометчивое решение. Пельменю нужен исключительный предлог, который дал бы ему возможность отступить от своего слова и сохранить при этом доверие и уважение к собственной персоне. Татьяна интуитивно это чувствовала вчера, когда пригрозила, что вскроет вены, но ритуал требовал, чтобы мужчина на первый раз не дал себя одурачить...
      Тут в кабинет влетел Олександр Мыколаевич. Он легко швырнул дипломат на один из стульев и прямо в кожаной куртке уселся в кресло.
      - Ниночку, чайку зигрий, будь ласка! Танечка, рад видеть. Как дела, что ученички, как здоровье Пельменникова? - С некоторых пор он начал, не чинясь, общаться с ней по-русски. Видимо, так ему было гораздо легче, да и сам он стал гораздо легче.
      - Александр Николаевич, вы уже знаете...
      - Слухами земля полнится. Ваш Раздобурдин примерно раз в неделю звонит мне вот по этому телефону и спрашивает, как там, мол, ведет себя учащийся Пельменников, какие о нем отзывы.
      - Да какие отзывы, он же на занятия не ходит!
      - А никого это не волнует. Я вам вот что хочу сказать, надо, чтобы он ходил, понимаете? Ниночку, нихто бэз мэнэ нэ дзвоныв? Ну, добрэ, я зараз. Вы мне вот что посоветуйте, где мне найти спонсоров для школы? Это же невозможно, уже мел не на что купить! Все с меня только требуют, Олэсь туда, Олэсь, сюда, а нет, чтобы дать хоть сто гривень. А потом еще и указывают, кого мне увольнять, а кого принимать на работу. Сами посудите, ну где я посреди учебного года найду хорошего специалиста по русской литературе. Не могу же я сам все бросить, идти и ее читать!
      - Вы что, намекаете, - произнесла Татьяна Дмитриевна севшим голосом, что кто-то требует от вас, чтобы меня уволили?
      - Ну, я пока что в собственной школе хозяин. Вы - женщина мудрая, сами понимаете, откуда ноги растут, тем более, они у вас слава Богу... Короче, чтобы Пельменников больше не травился, ради всего святого... Ниночку, як там чайнык? А что, Эдика вы давно видели? Как он там? Мы же с ним когда-то, поверите ли, на одном курсе учились. Он даже пару раз ко мне в гости захаживал... да, точно, - три раза. А живет все там же?
      - Что вы его, вместо меня взять хотите? Я спрошу, но он, кажется, работает по специальности...
      - Да, да, помню, "русский как иностранный"... но какая вы нехорошая! И как вас дети терпят!
      - Травятся.
      - Вот то-то и оно. Уж если вы так с Даниленко поладили, что он просто нахвалиться не может... слухами земля полнится... чего вам стоит договориться с этим Пельменем! Я тоже человек, и мне ничто не чуждо, но... я вас умоляю! - И он умоляюще поглядел. Хоть Татьяна Дмитриевна заметила в этой гримаске некоторую долю юродства, ей стало стыдно, и она решила объясниться с Женей.
      * * *
      - Алло... Алло... Женя?
      - А... это ты... - Чтобы он не повесил трубку, Татьяна собрала весь свой эгоизм и выпалила:
      - Женя, меня из-за тебя с работы выгоняют!
      - Почему из-за меня?
      - Раздобурдину стало известно о наших... бывших... отношениях и твое, извини, отравление переполнило чашу.
      - А при чем тут это?
      - Ну уж это тебе лучше должно быть известно! Наверное, он тебя воспринимает как будущего зятя...
      - Да. И что?
      - Ничего. Если тебя моя судьба больше не волнует, то ничего. Извини, что побеспокоила. Болей дальше.
      - Нет, постой! Что же это получается, господин Раздобурдин будет указывать мне, что мне делать и с кем спать? И откуда он взял, что я женюсь на его дочке, когда она наставила мне рога еще до свадьбы? Он думает, за деньги все можно купить?!
      - Тебя, во всяком случае, можно. С потрохами.
      - Ты так все время обо мне думала, да?
      - Учитывая то, что ты бросил меня именно из-за денег... Или у тебя есть другая трактовка происходящего? - Таня поддразнивала его уже специально, чтобы дать ему возможность позволить ей заманить себя и при этом соблюсти все правила, которые он сам себе придумал.
      - Да как ты могла! Ведь я же ради тебя!
      - А ты меня спросил?
      - Но я же ничего не могу тебе дать.
      - А любовь - это, по-твоему, "ничего"? Раздобурдин совершенно верно рассчитал, у тебя деньги стоят впереди всего.
      - Может быть, и так, но, во всяком случае, деньги дают свободу, а именно свободу я ценю в первую очередь. Поэтому он просчитался.
      - А ты не способен чувствовать себя свободным без денег?
      - Вот только не надо! Это все демагогия. Какая свобода в том, чтобы жить с родителями, не иметь возможности никуда сходить, стрелять у собственной жены сигареты?
      - Я не курю.
      - Да, но ты ешь, одеваешься, красишься, пользуешься дорогими духами, там, кремами, шампунями... Хочу посмотреть, что из тебя выйдет, если ты будешь есть шахтерскую колбасу и мыть голову хозяйственным мылом.
      - Давай поживем и посмотрим.
      - Может, тебе и все равно, но мне не все равно. Извини, я перезвоню через минуту.
      Прошло семь минут.
      - Алло. Это я.
      - Здравствуй еще раз. Так вот, вопрос ребром: что мне делать, если меня хотят выгнать с работы?
      - Иди в манекенщицы.
      - Не хочу лишний раз напоминать, но мне двадцать пять лет. Зимой будет двадцать шесть. И Мисс я была так давно, что никто не вспомнит.
      - Ну тогда иди в монастырь. Или замуж за дурака.
      - Ценю твою начитанность в области зарубежной литературы. Хотя, конечно, ты смотрел фильм. Но я не хочу за дурака. Я хочу за тебя.
      - Ты что, хочешь за меня замуж? Серьезно?
      - Нехорошо, конечно, предлагать самой, но ты меня вынудил.
      - Брось. Найдешь такого же, но богатого.
      - Ты что, про Валика? Он зовет меня, это правда, но я не смогу жить с этим человеком. По правде сказать, он и не настолько богат, чтобы идти за него по расчету.
      - Валик?!! Ты имеешь в виду...
      - Твоего брата.
      - А этот откуда еще взялся на мою голову? Ну, не подонок он после этого? А?
      - Почему же? Ты меня только что, кажется, замуж выдавал.
      - Если эта дрянь еще раз около тебя покажется, скажи ему, что я ему... отучу его, в общем, жениться! Поняла?
      - А если он сам тебя... отучит?
      - Нет. Мое дело - правое. Ты лучше скажи, откуда он тебя выцепил? На Кресте подвалил небось, да?
      - Да. Но мы отклонились от темы. Что...
      - Ну, что? Если ты так рвешься за меня замуж, давай. Тебе же хуже будет. А как по мне, то хоть завтра. Можешь перетаскивать пожитки.
      - Подожди, я же еще с Джокером не развелась. И потом, как со школой? И на что мы будем жить?
      - Начинается...
      В этот момент у автора на столе распищалась телефонная трубка. Потому что у автора на редкость чувствительные друзья. Эти люди представляют собой некий целостный организм, инспирируемый, наверное, луной. Причем, каждый из них претендует на роль музы. Поэтому, чуть только я сяду за письменный стол, вот тут-то они все разом и появляются! Та муза, которая с крыльями, терпеливо ждет, когда можно будет опять приступить к работе. Она у меня кроткая и уж точно Достоевский, а не Гамлет, как некоторые. Но события романа в это время движутся. За кадром. Слава Богу, обсуждая с непутевым приятелем проблемы его профориентации (хотя это у мужчин сводится вообще к проблемам с ориентацией) я краем уха слышала, о чем говорили мои герои. В процессе дальнейшего переливания из пустого в порожнее Таня рассказала Пельменю, как развивались ее отношения с Валиком и поклялась всеми святыми (как раз был их день!), что она с ним даже не целовалась. Пельменю очень польстило, что Таня даже принимая его брата за него, не почувствовала к никакого влечения. Впрочем, он не до конца поверил в эти басни. Он, в свою очередь, поведал о том, почему наглотался разных таблеток. Оказалось, что принял он их не одновременно, а с интервалом в несколько минут и вторые выпил специально, чтобы нейтрализовать первые. И не рассчитал только того, что у него плохой желудок. Хотя кто знает, предположил он, все эти гастриты и прочие язвы происходят от нервов, может быть, таблетки и не так виноваты... Потом он высказал мысль, что Раздобурдин ничего, на самом деле, не знает, а Таню хотел уволить потому, что она - жена Джокера, а Джокер наезжает на Наташку.
      - Наташка ведь уверена, что я отравился в честь ее персоны. Ты бы слышала, как она меня вчера вразумляла.
      И они решили просто продолжать быть вместе, а там - будь, что будет.
      Глава 18. РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
      И все потекло сравнительно благополучно. Уже на следующий день Женя пришел в школу и даже заглянул украдкой в кабинет к Татьяне Дмитриевне, чтобы "отметиться". Вестей от Раздобурдина не было. Обиженный Джокер рассказал супруге, что Наташа выяснила с ним отношения, то есть, пожелала их прервать. Но он не стал валяться у нее в ногах и вытирать слезы подолом юбки, а решил подождать немного, может быть, звезды сменятся в небе. Таня, воспользовавшись случаем, стала выяснять возможности, как бы устроить своего мальчика учиться, не выдавая замуж за Раздобурдина и его дочку. Джокер покряхтел немного, поломался, позакатывал глазки, сказал, что стыдно ездить у него на рогах, но потом пообещал этот вопрос исследовать. А еще Таня нашла у него розовенький сборник стихов Спаниеля (моих, то есть) со следом помады и кокетливой дарственной надписью. Хотела прочесть, но не осилила, а вышла из дома и тихонько опустила его в мусорный бак. А телефон: 220-41-34 зачем-то записала... на обратной стороне своей визитки.
      Положение осложнилось, когда Маричка вздумала уйти из дома и поселилась в единственной комнате, оставив Таню без возможности проявлять свои чувства к Пельменю. Тот, узнав про это, вспылил и предложил "гнать ее в шею!". А потом засел дома и стал готовиться к математической олимпиаде. Тридцатого ноября произошло объяснение между Татьяной и Игорем Сергеевичем, который, переборщив с шампанским, устроил себе романтический момент - признался ей в любви. Для него это было весьма увлекательно, для Тани - трудно и нудно. Ибо в любви бедный физик оказался, как многие, графоманом. А наша героиня скорее подходила в этом смысле на роль редактора, который вынужден все это выслушивать, а потом что-то решать. Тут я считаю своим долгом кое-что прокомментировать. У меня в романе выведен всего один учитель физики, который с таким же успехом мог бы преподавать что угодно и даже торговать пирожками. Но на самом деле учитель физики - это суперинтересно! Я это поняла, когда один мой недавний знакомый взялся составить мне гороскоп. Предполагалось, что он поделится со мной своими идеями в этой области при встрече где-нибудь в компании. Но так как это был молодой (младше меня) экзотичный парень, а сам-то по гороскопу Близнецы (!), его густым цветником окружали женщины, состязающиеся друг с другом в благородстве. На основании богатого опыта я знаю, что в подобных состязаниях выигрывает тот, кто проиграл. А для меня выигрывать было так же нежелательно, как проигрывать. Поэтому мы решили встретиться у него на работе. Тут выяснилось, что он преподает в школе. И мой гороскоп он составил на базе компьютерных расчетов, а толковал его мне, пользуясь учебными пособиями по астрономии. Отлично причесанные со свежим макияжем молодые учительницы постоянно заглядывали в проем приоткрытой двери. Надеюсь, среди них не было учительницы по рус. лит. , потому что этого предмета в реальной киевской школе вообще быть не должно... В общем, надеюсь, что я доставила этим славным людям такое же эстетическое наслаждение, как и они - мне. Но покидая столь гостеприимный кабинет физики, я испытала чувство вины. Ведь роман к тому времени был давно уже написан. Почему-то вспомнилось, что ведь и мой муж тоже окончил физфак и это абсолютно не помешало ему стать писателем, а также склонить меня к такому долгому сожительству. Дело ведь не в том, какая корочка лежит в кармане рубашки под свитером. Дело ведь находится гораздо ниже.
      В первый день зимы появился Валик. Он пришел опять с конфетами и почему-то с килограммом бананов. Дверь ему открыла Маричка.
      - Здравствуйте. - Хмуро сказала она, повернувшись к собеседнику задом и намереваясь скрыться в комнате.
      - Здравствуйте. - Отпарировал Валик, и в его голосе было столько меда, что Маричка остановилась и стала подглядывать в зеркало. Юноша встал у нее за спиной и начал восхищенно всматриваться в отражение собеседницы. - А вы, должно быть, родились в начале августа.
      Это произвело на Маричку сильное впечатление.
      - Когда это Татьяна уже успела протрепаться? - Спросила она, добрея на глазах.
      - Она мне ничего про вас не говорила. Просто у вас такая грива. Вы знаете, на кого похожи? На мягкую персидскую кошку с зелеными глазами. И копна волос. Вот смотрите, какой у вас профиль. - Валик достал записную книжку, вынул ручку и довольно похоже изобразил маричкино лицо.
      - Ой, а можно, я это заберу на память? - Воскликнула довольная девушка, уже протянув руку к рисунку. - Да чего ж вы стоите, заходите на кухню.
      Валик не стал ждать дополнительных приглашений. Он уселся возле холодильника, вынул конфеты, бананы. И тогда уже разулыбался.
      - Да зачем же такой клочок? Я могу нарисовать вас как следует.
      - В обнаженном виде?
      - Как пожелаете.
      Маричка догадалась, что перегнула палку. Не надо было изъявлять намерение раньше, чем предложат. Надо было поломаться, он бы поуговаривал, все равно бы этим кончилось. Хотя кто знает...
      - Я так понимаю, вы - человек загадочный. Прячетесь все время. Зачем-то пропела она.
      - Вы находите это остроумным?
      - Что?
      - Прятаться от такой женщины, как вы. Да ешьте конфеты, что вы как неродная, ей-богу!
      - Гы-гы. А бананы можно?
      - Нет, ни в коем случае! Это будет слишком эротично. В Англии, например, женщины не рискуют заниматься этим на улице.
      - Тогда вы тоже ешьте бананы, а я посмотрю.
      - Пожалуйста. Но только я музыку должен поставить. - Валик включил радио, взял банан и принялся поедать его в эротичном танце, который после первой же расстегнутой пуговицы стал неотличимо похож на профессиональный мужской стриптиз. Маричка поняла, что сейчас начнется... и грешным делом, струсила.
      - Кстати, а вам не интересно, где Татьяна? Можно подумать, что вы ко мне пришли, а не к ней.
      - Может быть.
      - Знаете, вы меня, как видно, не за ту принимаете. - Маричка гневно вырисовалась в профиль.
      - А кто же вы?
      - Уж, во всяком случае, не такая, чтобы у собственной сестры отбивать ... это...
      - Да кушайте бананы, не стесняйтесь, вам идет. Что, вообще, можно отбить у сестры?
      - А я знаю? Кто вы там ей?
      - Никто. - Валик уже хищно нюхал воздух, раздувая ноздри и постепенно приближаясь к маричкиному уху.
      - А чего приперся тогда? Никто! Какая наглость! Думаешь, я совсем, да? А кто тогда целовался с ней полчаса, а?
      - Зайка моя. Это ты меня не за того принимаешь.
      - Пока что я не пьяная, Пельменя со слоном, обвалянным в муке, не перепутаю. Даже не обязательно было раздеваться. И зайкой чтоб больше не смел меня называть!
      - Оправдаю! Отслужу! Отстрадаю! Отсижу! - Валик упорно теснил девушку, пытаясь в прямом смысле загнать ее в тупик.
      - А мне это до фени. Тани нет дома и до свидания. Гуляй, Вася по паркету. Выход налево.
      - А можно, я ее здесь подожду?
      - Еще украдешь что-нибудь.
      - А я паспорт в залог оставлю. - Он вынул паспорт и привычно положил перед собой на стол. Собеседница с неподдельным интересом раскрыла его и стала читать. И тут же сделала большие глаза.
      - А я-то, дура, думала, что тебя Женей зовут! Зачем надо было врать-то, а?
      - Я же говорил, что ты меня не за того принимаешь. Двойняшки мы с ним, устал уже объяснять. За Таней ухаживает Женя, понятен намек?
      - Ну, Татьяна, ну артистка! Следующий раз семерых поросят домой притащит. И зачем ты тогда приперся? Это вообще-то не ее квартира. И, тем более, не раздевалка для пельменей. К сведению поклонников.
      - Никакой я не поклонник. Я поговорить пришел.
      - А... поговорить. Это, я вижу, ты умеешь. За своего брата словечко замолвить... а то и грязный танец станцевать. Но только напрасно. Вы мне все - на один пельмень.
      - Да нет. Просто нам вокалистка нужна. Я хотел узнать, может быть... у Татьяны... голос красивый... хотя... - Он испытующе вперился в собеседницу, будто выжидая какой-то особой реакции. И она не выдержала.
      - Если вам действительно нужна вокалистка, то это ко мне. Но только если серьезно, потому что неохота ввязываться во всякие сомнительные дела.
      - А ну, спой.
      - В лесу родилась елочка!
      - Почему-то люди всегда боятся показаться смешными и поэтому живут всю жизнь, как серые мыши. - Он высказал вечную маричкину мысль и опять произвел впечатление.
      - Ну что петь-то? - И она запела: "Упала ранняя звезда у тихой рощи, соединяет берега седой паромщик". Валик выслушал ее с таким неподдельным вниманием, что она влюбилась в его интеллект. А потом вскочил с табуретки и с серьезностью великого режиссера провозгласил:
      - Это то, что надо! Будем работать! Обязательно!
      В это время заскрежетал замок и появилась довольная Таня с синими губами и мраморной розой в руке.
      - О, здесь мужчина! - Удивилась она, наступив на ботинок. - Кто это? Спросила она подошедшую пунцовую Маричку.
      - Тут ... это, послушай, у этого твоего придурка есть близнец, или он разводит?
      - Понятно. Здравствуй, Валик.
      - Привет. - Донесся голос из кухни.
      - Ну и чего тебе надо? - Выкрикнула Таня.
      - Потусоваться пришел.
      - Он говорит, - Объяснила Маричка, - Что ему понадобилась вокалистка и он вообразил, что ты сможешь петь. Да застегнись ты, наконец, козел!
      - Ну, положим, петь сейчас может кто угодно. Но мне как-то поздно начинать. Увольте.
      Маричка саркастически повела носом.
      - Я вообще-то предложила свои услуги. - Сказала она сопрано.
      Валик силуэтом обозначился в дверях. Таня метнула в него неодобрительный взгляд, потом перевела его на Маричку и безучастно спросила:
      - И что он, согласился?
      - В принципе, то, что я услышал, меня устраивает. Но надо еще послушать, посмотреть... - Валик скривил продюсерскую рожу, как будто собирался полезть в карман пиджака от Версаче за толстой купюрой. - Кстати, я не успел спросить, как тебя зовут.
      - Марина. Запиши, а то забудешь.
      Валик достал записную книжку, начертал: "Марина...".
      - Твой телефон?
      - Что, васильковский?
      - Марина ведь живет в Василькове. - Объяснила Таня.
      - Зачем? Это что теперь, модно? - Маричке понравился поворот темы и она хмыкнула:
      - Авжеж! Живешь там, как в анекдоте. Где жаба гулять на болото ходила.
      - Вот как? - Преувеличенные интонации Валика бесили Таню, а ее сестру нет. - Может быть, и мне следует переехать в провинцию? Я, кажется, упустил там что-то интересное. В самом центре Гримпенской трясины живут офигенные бабочки!
      - А ты, конечно, живешь в самом центре? - Навела справки Маричка, замирая от надежды, но с презрением в голосе.
      - Да что ж поделать. И придется нам туда ненадолго съездить. Денька эдак на три. Я готов быть вашим проводником. Со мной вам нечего бояться.
      - Позировать в обнаженном виде?
      - И это тоже. - Он стал надевать ботинки, и Маричка, к таниному изумлению, тоже оказалась в своих лодочках. Происходящее напоминало какой-то заговор, хотя сговориться времени, кажется, не было. Они попрощались с хозяйкой до вечера и ушли. Вечером довольная младшая сестра сообщила порядком изведшейся старшей, что будет, наверное, утром. И таким тоном, будто все в полном порядке. Татьяна возмутилась, как девушка может быть такой легкомысленной, и это свое возмущение выразила, гневным пальцем набирая заветный номер.
      - Алло. Я одна! До утра!
      - Выезжаю.
      - Слушай, возьми такси.
      - Ставь чайник. Закончим и как раз чайку попьем.
      Таня покорно пошла ставить чайник.
      Глава 19. ПРОГУЛКИ С САШЕЙ
      Наступила зима. Пельменя оккупировала Наташа, буквально не оставляя его одного ни на переменах, ни после школы. Хуже всего было то, что господин Раздобурдин приискал будущему зятю новую работу, что-то связанное с недвижимостью, отчего честолюбивый школьник преисполнился делового пафоса. Это привнесло в отношения влюбленных какой-то зуд. Татьяне очень не нравилось происходящее, но она просто не знала, что сделать и как привлечь внимание к своим проблемам. Ударилась было в измены, но Пельмень пригрозил, что у него нет желания кого-то убивать, а потом садиться в тюрьму, но дело к тому идет. Вяземский часов по двенадцать в день сидел в позе "лотос", а потом развязывал ноги и отправлялся зарабатывать на черный хлеб с подсолнечным маслом, кофе, табак и благовония. Без стильных очков он выглядел жалким и беззащитным. Одна из фотомоделей даже плакалась Татьяне, что он не погладил ее по талии и не предложил заняться массажем. Как-то зайдя с ключом в его берлогу и просидев полчаса перед неподвижным олицетворением Будды, которое ее словно не замечало, Таня подошла и пнула его ногой. "Спасибо, сестра!" - кротко ответил Джокер и больше ничего не сказал.
      Физик Игорь пытался своим телом закрыть брешь в личной жизни нашей героини, но чем интенсивнее он раздувал ноздри, закатывал глаза и сопел, тем дальше и дальше уходил от цели. Мы ведь уже знаем, как должен вести себя учитель физики, чтобы производить на дам приятное впечатление. В конце концов ведь и Джокер когда-то был физиком. Всем известно, что между мужским и женским полами всегда существует притяжение. Да плюс еще то притяжение, которое непременно возникает между физиком и филологом (взятыми, разумеется, в чистом виде). Но когда филолог, желая понравиться физику, начинает вдруг рассуждать о теории относительности или, того хуже, физик, чтобы очаровать филолога, начинает читать стихи... фи! Это равносильно тому, как если бы мужчина, желая понравиться женщине, встал на каблуки и отправился в женскую уборную. Впрочем, попадаются весьма даровитые в сочинительстве физики. Встречаются и весьма сексуальные трансвеститы. Чего стоит хотя бы Калягин в роли донны Розы.
      Я в детстве хотела быть мальчиком. Широко улыбчивая веснушчатая физиономия, испачканные древесным прахом брюки с пузырями на острых коленках, в руках - брызгалка. Куда мне было до всех этих рюшистых ямчатых мальвинок с куклами наперевес! Но однажды я увидела фильм "Здравствуйте, я ваша тетя!" с двумя доннами Розами. Одну играл актер, другую - актриса. И тогда я подумала: если уж немолодой толстенький, густо поросший волосами Калягин сыграл женщину лучше, чем настоящая донна Роза, то и я, такой хорошенький мальчик, не провалю свою женскую роль. И я отложила в сторону брызгалку, надела платье, отрастила волосы, обзавелась косметикой. Ведь кем бы ты ни был, женщиной или физиком, над ролью все время надо работать. И в ней все время надо жить.
      - Поймите, Игорь, - Говаривала ему раздраженная Татьяна, - Ведь вопрос не в том, чтобы найти желающего. Меня интересуют не те чувства, которые вы испытываете ко мне, а те, которые вы должны бы вызывать к себе.
      - Но мне ничего не надо. - Ныл Игорь, - Только видеть, слышать, говорить о чем-нибудь прекрасном, сочинять стихи и читать... иногда. Не каждый день, хотя бы раз в неделю, хотя бы... Неужели это так трудно... Тогда скажи, как я себя должен вести!
      - Вы похожи на наглого нищего, который уверен, что все ему должны по десять копеек. Так вот, я ничего вам не должна за ваши отвратительные язвы.
      - За что вы так злы на мир?!
      Эти малоприятные диалоги давали Татьяне возможность выпустить желчь. Это было ее единственное развлечение в школе. А по вечерам она пристрастилась ходить в Русскую драму с Сашей, то есть с Олександром Мыколаичем. Они ходили и в другие театры, и на выставки, в общем, туда, где... можно было встретить Эдуарда Станиславовича, одного или с тетушкой. Саша, увидав его, каждый раз нервничал и пытался спрятаться за танину спину, но у него ничего не выходило, т. к. не в этом состояла потаенная цель. Зато Даниленко демонстративно перестал ходить в школу в конце четверти.
      - Что мне делать с Даниленко? - Допытывалась Татьяна.
      - Ну, не аттестуйте его, раз не ходит. - Отрывисто произносил директор и потом долго шевелил губами.
      Эдуард Станиславович отлично понимал, какую роль играет в этой истории, и хоть он никогда бы не снизошел до бедного Саши, но со сцены уходить не желал и, напуская на себя брезгливо-соболезнующий вид, то едва здороваясь, то вдруг преисполняясь христианской любви к ближним, то демонстративно переходя на другую сторону улицы, то окликая со спины, наслаждался производимым впечатлением. Татьяна жалела своего директора и иногда готова была возненавидеть мерзкого кокетливого сноба, который его рассеянно терзал, но, увы, единственное чувство, которое могло вызвать в человеке это исчадие дендизма и галломании - безысходная тупая ревность. Совсем не обязательно любить, чтоб ревновать. Точно так же, совсем не обязательно любить, чтобы хотеть понравиться. Известно: и тот, кто ревнует, и тот, кто кокетничает, скорее всего, бессердечные эгоисты. Особенно забавно, когда оба - мужчины.
      Вдобавок она жалела Даниленко. Не то, чтобы она считала, что ему так и следует всю жизнь оставаться другом Саши, она вообще запуталась и не знала, чего ему пожелать. Найти хорошую девочку? Но какой хорошей девочке нужен маленький коренастый конопатый мальчик в толстых очках, упрямый, капризный, с темными прошлым, настоящим и будущим? Тогда бы пришлось жалеть эту девочку и защищать ее от всегда недовольного домашнего деспота. Тане казалось, что за мощной спиной Олександра Мыколаевича ему как раз и место. Но порицать последнего у нее тоже духу не хватало, ведь она видела, как он страдает. Притом, ведь Эдуард Станиславович способен даже Ромео оторвать от Джульетты, а Джульетту - от Ромео, чтобы они оба взапуски побежали за ним, отталкивая друг-друга локтями. Другое дело, что это дьявольское обаяние неспособно наделать серьезных бед - оно мимолетно. Скоро Саша образумится, и все вернется на круги своя.
      Как-то раз они вышли из театра и отправились в сторону Владимирской горки, где Саша почему-то взял привычку выкуривать несколько сигарет подряд. Шел гадкий льдистый снежок, и ветер гнал его по сухому асфальту вместе с остатками листьев. Таня села рядом с ним на неприютную скамейку, подложив под себя озябшую руку, и давая возможность спутнику побыть в себе, стала разглядывать редких прохожих, как они борются с ветром. И вдруг увидела Пельменя. С женщиной лет тридцати и маленьким ребенком, которого он вез на шее. А она катила перед собой пустую сидячую коляску.
      " Да, погода, подходящая для кошмаров" - Подумала Татьяна. И у нее промелькнула надежда, что это Валик. Надежда слабая, потому, что в этом самом пальто и в этой самой кепке с ушами она видела его не далее как вчера в школьном дворе. "Вот чего до сих пор не хватало в наших отношениях! Я-то думала, он переступил через разницу в возрасте. А он просто искал себе другую взрослую женщину. Сверстницы его, видите ли, не устраивают.". Пельмень заметил Таню и скользнул по ней независимо-агрессивным взглядом, дескать, я свободный человек, имею полное право. И ей еще показалось, что он гордится тем, что не ударил в грязь лицом перед фактом Олександра Мыколаича, про которого Таня чуть не забыла. "Вот будет скандал!" - подумала она почти с удовольствием, ей захотелось покричать и разбить пару тарелок. Между тем, Пельмень опустил на землю ребенка и стал его за что-то ласково вычитывать. Женщина остановилась поодаль и, словно почуяв нечто, вперилась в Таню, как носорог. Росту соперница была невысокого, аморфного телосложения, словно в джинсы кто-то напихал дрожжевого теста, и Татьяна Дмитриевна стала всерьез прикидывать, как ей легко будет свалить мерзавку и запинать каблуками. Никогда в жизни она не замечала за собой подобной кровожадности. Так и сидела, бледная. Потом стало стыдно, больно и захотелось немедленно уйти, но встать не было сил. Между тем, ребенка усадили в коляску, а он разревелся и пустил сопли. В дело пошел носовой платок.
      - Идем отсюда. - Сказал Саша и обняв ее с некоторым нажимом за талию, потащил в противоположную сторону. - Дура ты, дура. Нашла себе, тоже еще...
      - На свою Манон Леско взгляни! - Отпарировала Татьяна и на ходу пустила обильные черные слезы. Саша подумал, а потом размахнулся и треснул ее по лицу. Впрочем, произошло это уже вне видимости Пельменя. Она его оттолкнула и быстро пошла в непонятную сторону. В первый раз в жизни на нее поднял руку мужчина! Но потом испугалась и вернулась, вспомнив, что это не вполне мужчина, и к тому же, ее начальник. Он ждал ее, сложив руки и отставив ногу, очень обиженный.
      - Я думал, вы-то хоть меня понимаете, а вы... Чего еще ожидать от бабы! Все вы... паучихи!
      И они очень хорошо, смачно поругались, отчего оба остались довольны друг другом, потом оба уверяли, что ничего дурного не имели виду, и что пол в их отношениях не имеет значения - был бы человек хороший. Саша жаловался, что мама все время требует от него внуков, и что он готов попробовать, но пришлось бы обманывать какую-то женщину, а это безнравственно и, к тому же, весьма противно. "Сама виновата," - подумала я, написав эту фразу: "Старая женщина, а так и не осознала, что Горидзе в неволе не размножаются! Не хотела отпускать от себя сына? Пожадничала? Ну так убедись, что скупой платит дважды.".
      * * *
      Когда Татьяна вернулась домой, телефон вызванивал осипшим голосом. Схватила трубку, будто та собиралась выпустить крылышки и улететь. На том конце провода Пельмень вредным голосом спросил "Ну?", не желая начинать первым. - "Баранки гну!". Он немного подышал и попереминался с ягодицы на ягодицу, потом изрек:
      - В общем, можешь спрашивать все, что тебя интересует.
      Таня тоже помолчала, потом спросила:
      - Твой ребенок?
      - С чего ты взяла?
      - А что, нет?
      - Да. Ошибки молодости. Давай, начинай меня стыдить, ругать, расскажи, что я должен был делать. До тебя никто мне этого всего не говорил.
      - И я не буду. Только хочу знать, - Тут она осеклась. - Только хочу знать, это что, теперь круто, искать женщин намного старше себя?
      - Мне кажется, - Он действительно заинтересовался вопросом, - Что во все времена были такие ситуации. Потому что, во-первых, опытная женщина лучше, чем пацанка, во-вторых, ведь им не так нужны всякие материальные блага, а именно любовь, в-третьих...
      - А в-третьих то, что ты альфонс и привык приходить на все готовенькое, чтобы и любовь, и ласка, и ужин, и вязанные вещи, и хорошо бы богатый папочка. И никаких обязательств.
      - Да, привык. А что мне, отказываться, если дают? А если не дают, то и не надо. На коленях просить не стану.
      - Скотина.
      - Конечно. Зато ты ангел во плоти. С крылышками. То-то я сегодня иду, гляжу: сидят два хер... увима, беседуют, небось, о литературе.
      - Да! О литературе! Хотя такому, как ты, это сложно понять.
      - Нет, почему же. Все очень понятно. Я, конечно, дебил, но с проблесками сознания. Если хватают за талию, значит, без литературы никак нельзя.
      - Но прости, я думала, ты знаешь, что...
      - А хрен тебя разберет с твоими богемными заморочками. Может, тебя этот ФАКт и не останавливает.
      - Но его-то должен останавливать, как ты думаешь?
      - Не знаю. Я и раньше подозревал, что у него с Ниной Викторовной таки что-то есть. Должны ж и гомосеки как-то размножаться. Иначе их становилось бы все меньше и меньше, а, между тем, их - все больше и больше. Отсюда простой вывод: они размножаются активнее натуралов. Но, по законам биологии, между собой они плодиться не могут, и, ничего не поделаешь, приходится оскверняться с одинокими бабами, которых, например, бросил муж. Тем более, что и муж был ничуть не лучше.
      - Да что ты несешь! Какой абсурд!
      - Ага! Ты уже его защищаешь! С какой стати?
      - От меня не убудет. А ты чего на человека нападаешь?.
      - Ты только не строй из себя образец нравственности. Хотя, нельзя отказать в доброте женщине, которая всем дает. На вторую же встречу.
      - Раскаиваюсь. - Она выдержала паузу и нанесла ответный удар. - Ну, и зачем понадобился этот спектакль с ребенком? Ты хочешь меня убедить, что у тебя молоко обсохло. Но, если хочешь знать, ни один взрослый мужчина не способен на такую выходку.
      - Что? Что ты сказала? Я как-то не понял... - Быстрый поворот темы выбил Пельменя из колеи.
      - Это не твой ребенок. Ты еще слишком мал и неопытен. А эта женщина, я думаю, сменила по меньшей мере двух мужей.
      - Ну и что? - Он взял ироничный тон.
      - И сделала несколько абортов. А ты представляешь дело так, будто она твоя невинная жертва. Если бы это действительно было так, то она бы тебя давно на себе женила, во мгновение ока!
      - Допустим, не очень невинная. Я не подлец, чтобы связываться с девочками.
      - Нет, ты все-таки подлец.
      - Да, я подлец.
      - И этим гордишься.
      - Зато я видел одну интересную фотографию в журнале, так что тебе гордиться нечем. " Пентхауз".
      - Да-да, тебя еще интересуют все эти фотографии. Можно подумать, что тебе некуда девать свой излишек энергии.
      - Еще бы, если там изображена моя любимая учительница. По русской литературе.
      - Там было видно лицо?
      - А ты не президент, чтобы кого-то интересовало твое лицо. А вот дракончика этого помню хорошо. На очень интересном месте.
      - Можно подумать, это единственный дракончик в мире.
      - Все равно, я не желаю, чтобы вот такая беда приходила ко мне в класс и что-то там рассуждала о культуре, о женских образах у Тургенева, о Вечной Женственности у Блока...
      - Хорошо. Не буду. Хотя, между прочим, Блок...
      - Слушай, я все могу. Не доставай меня, хуже будет.
      - Ты, может, меня убьешь? Как бы я тебя не опередила.
      - Хорошенькое дело! Да что я сделал?
      - Ничего. Ты ни на что и не способен. Только журналами утешаться, вместо того, чтобы хотя бы позвонить лишний раз. Я, как дура, жду целыми днями, когда мне уделят внимание... Хоть бы не сообщал мне, чем ты в это время занимаешься у себя в туалете!
      - Играешь с огнем.
      - Со щенком.
      Он бросил трубку. И разревелся, как мог только в пятилетнем возрасте, от невыразимой злости. А Татьяна не плакала. Она уселась вязать, потому что мечтала о зимнем элегантном платье. Ее словно инеем покрыло холодное презрение. Она вдруг поняла, что это существо, приносящее ей столько разных эмоций, всего лишь подросток, мальчик, с несложившимся характером, которого шатает в разные стороны, и к которому нельзя еще подходить как к равному. Впервые он увиделся ей с птичьего полета - такая маленькая темная мятущаяся точка.
      Глава 20. КЛУБОК
      Они сидели в вагоне фуникулера и ждали, когда поезд тронется. Наташка была в капюшоне, отороченном пушистым белым мехом и белых мохнатых перчатках. На лбу у нее была тоже белая и тоже мохнатая повязка с голубыми бусинками. Пельмень только что опустил уши серой кепки и стал похож на денди в буденовке. Им было плохо слышно друг друга, поэтому со стороны их можно было принять за клонящихся головами влюбленных.
      - ... но меня туда не возьмут без разрешения семьи. Поэтому надо выйти замуж, тогда нужно только письменное согласие мужа и... деньги тоже нужны, но можно что-то придумать. Самое главное, чтобы ты пообещал мне, что дашь согласие, чтобы я ушла в монастырь, ведь если ты меня действительно любишь, то желаешь мне добра.
      Пельмень напряженно сопел, размышляя. Вся эта затея не вызывала у него энтузиазма. Подумав, он довольно сурово сказал:
      - Боюсь, что со мной у тебя ничего не выйдет.
      - Почему? Так я тогда найду себе другого. Думаешь, не найду?
      - Ищи другого. Я не стану. Как я потом твоему отцу в глаза буду смотреть? Он мне доверил свою дочь, из грязи, можно сказать, вытащил, а я жену свою сдал в монастырь, имущество присвоил...
      - Имущество тоже пойдет в монастырь.
      - Вот этого уж точно никогда не будет! Чтобы выставить себя не только дрянью, но еще и полным идиотом! Я думаю, что такого дурака ты и не найдешь, это просто нереально.
      - А вот и найду!
      - Надеюсь, что ты меня познакомишь. Очень интересно будет посмотреть на этого лоха.
      - И ничего он не лох. Он лучше тебя во всех отношениях. Тебе, если хочешь знать, до него еще расти и расти, в моральном смысле, конечно. И если бы ты его увидел, то ты бы сразу понял, какое ты ничтожество.
      - А ты думаешь, он хочет на тебе жениться? Пусть сначала разведется с женой, а потом уже проявляет свои позитивные качества. Уши развесила. Думаешь, ты у него одна такая? А он даже Людкой не побрезгал! А Людка с банабаками ходит.
      Пельмень понял, что сболтнул лишнее. Наташка глядела на него с изумлением и суеверным ужасом.
      - А разве ты его знаешь? - Доверчиво спросила она. - Ты следил за мной, да?
      - Да, да, следил.
      - И как давно ты это... ? - Пельменю было очень некстати говорить что-то о любви, о ревности, он не хотел этого делать, потому, что врать и выкручиваться значило признать свою слабость, однако выложить всю правду он не мог и права не имел. Поэтому он попытался съехать.
      - Откровенно говоря... - фуникулер тронулся, и Пельмень по привычке придержал спутницу за плечи, - у нас с тобой накопилось много всяких секретов. Я думаю, что это нормально и ничего страшного нет. Я вовсе не порицаю тебя за твою связь с этим Джокером, который работает у твоего папы. Но ты и меня пойми тоже. Надо мной все смеяться будут.
      - Ты хочешь сказать, - из капюшона заблестели глазки сердитого зверька, - что ты не спишь с другими женщинами, не так ли? Или тебе все можно, потому что у тебя есть кое-что, чего нет у меня? А тебе никогда не приходило в твою умную голову, что я - точно такой же человек, как и ты?
      - Это у тебя есть кое-что, чего нет у меня. Так что особо не выпендривайся. Тоже мне, угнетенное создание. - Он нервно хмыкнул. Мимо окон пролетела пара снежинок, и вдруг повалило, как из мешка. Днепр стал походить на негатив засиженной мухами картины. Наташка поддалась романтической атмосфере.
      - Ты знаешь, - сказала она, прижимаясь к собеседнику, - мы так давно дружим, что я, кажется, все могу простить. Представляю себе картину, как ты женишься на другой женщине, а я шью тебе костюм на свадьбу. Смешно, правда?
      - Валик, оказывается, стриптизом промышляет, - ни к селу ни к городу ответил Пельмень. - Ты своему папе скажи, что это не я, если что. Ладно? И за что мне такое позорище? Уже Ванька и Борька подходили, петухом ругали, обещали палец в ухо вставить. Пришлось вместе с ними туда пойти, чтобы они убедились, что если я вместе с ними сижу, то не могу в этот же самый момент на сцене выделываться.
      Наташка оскалила хорошенькие веселые зубки:
      - Хи-хи, а я его видела. Мне Джокер показывал. В одном ночном клубе. И сказал, что это не ты, а твой брат. И папа тоже давно знает, но молчит. Не станет же он мне такие вещи рассказывать. Я же у него, хи-хи, маленькая доця. Наверное, папа организует им тур за границу. Он всегда обо всех заботится, а благодарности в ответ - никакой. Интересно, почему все так негативно реагируют на мужской стриптиз? По-моему, это очень красиво и здорово. У женщин тоже ведь есть какие-то потребности. Мне, например, очень нравится смотреть на красивое мужское тело. Когда у меня будет много денег, то я обязательно буду приглашать стриптизеров. Интересно, они приходят на дом?
      - Приходят. На Рождество. В костюме Деда Мороза.
      Они уставились в разные окна. Потом Наташка резко обернулась.
      - А покажи мне стриптиз! Сейчас придем домой. Я тебе одежду подберу. Знаешь, как клево получится!
      - Ну, да, конечно. Ты ведь уже не девочка? - Сурово спросил Пельмень.
      - А что ты думал, мне ею до гроба оставаться? Будь же современным человеком!
      - Ну тогда тебе не надо рассказывать, чем могут кончиться все эти штучки.
      - Лучше один раз увидеть... Ну, давай, если женщина просит, ей отказывать нельзя.
      Фуникулер остановился и разинул двери. Пельмень остался сидеть, нахохлившись. Наташка потянула его за руку. Он неохотно поддался ей и позволил себя вывести из вагона. А потом пошел сам, быстро, независимо, так что его дама едва поспевала за ним. Однако на бегу она умудрялась теребить его за руку и назойливо спрашивать, в чем же дело.
      - Я не буду с тобой спать. - Сказал он.
      - А никто и не просит... а почему, собственно? Что у меня, что-нибудь не так? Ноги коротковаты, да?
      - Зато у меня, видимо, длинные. И попочка у меня, должно быть, что надо. И все у меня, видимо, на месте. Чего ты ко мне привязалась? Купила себе проститутку... Меня!
      - Хорошо, ты считаешь себя проституткой, так я так и буду к тебе относиться. Я хочу, чтобы ты показал мне стриптиз. Я заплачу тебе.
      - Ничего не выйдет.
      Она потянула его за соблазнительно висящее кепочное ухо и прошептала что-то.
      - Нет! Да к тому же я не умею. Я не гей-славяне.
      Она опять потянула его за ухо. Он долго думал, а потом сказал:
      - Нет, да и как ты себе это представляешь? А вдруг папа придет? Хорошее же он увидит зрелище.
      Она в третий раз повторила процедуру...
      * * *
      Они сидели в маленьком ресторанчике. Он был в своем единственном костюме. Она - в новом вязаном платье. На столе в принесенной официантом вазе стояли три мраморных розы. Они ели и смеялись.
      - Что, у тебя была удачная сделка? - Спросила Таня, указав взмахом глаз на шампанское.
      - Можно сказать, можно сказать... - Ответил Пельмень и демонически улыбнулся.
      Было очень уютно, обстановка состояла из бархата и дерева, народ сидел приятный, умеренно-криминогенный. Дамы смеялись тихо и редко. Мальчики-музыканты имели на лицах джазовую печать. Тане сперва очень понравился этот вечер, но потом она стала замечать, что Пельмень слишком прямолинейно пьет, а по мере питья, мрачнеет. Она попыталась его растормошить, но напрасно. Потом захотела отвлечь неизвестно от чего. А потом, утомившись от бесполезных усилий, стукнула ножом о стол и вскликнула:
      - Да какая муха тебя укусила?
      Пельмень вытянул перед собой руку, положил на нее голову и глядя на Таню снизу-вверх, как бес-искуситель, сказал:
      - А слабо тебе выйти и показать стриптиз. - И сильно схватил ее вытянутой рукой за кисть. Таня как-то незапно поняла, что с ним произошло что-то унизительное и что не просто так ему достались эти деньги, на которые они так хорошо сидят. И участливо спросила:
      - Что, это для тебя действительно так важно?
      Он гаерски кивнул головой.
      - И ты тогда придешь в норму?
      Он еще раз кивнул головой, уже серьезнее.
      - Ну, хорошо...
      Таня подошла к администратору, мелькавшему тут же в зале, то здесь, то там, и долго с ним беседовала. Потом они вместе подошли к музыкантам. Один сел за рояль, остальные испарились. Потом Татьяна вынула из подола платья ниточку и подала ее Пельменю.
      - Будешь сматывать в клубок, что бы ни случилось, ладно? Только не раздумай по дороге, а то нехорошо получится. - И, оставляя за собой нить, как муха на привязи, она вышла на эстраду. Пианист заиграл Баха (если я не ошибаюсь, "Токкату и фугу D минор", словом, мелодию, давно облюбованную брюнетками и шатенками для подобных целей). Музыка наполнила ресторанчик вампирическим дыханием вечности. Татьяна стала танцевать. Пельмень сосредоточенно мотал свой клубок, и подол платья быстро укорачивался. Присутствующие оторвались от приятного трепа за бокалом шампанского и все смотрели молча, в напряженных позах. Показались черные кружевные трусы, но верх был еще закрыт словно рыцарскими латами. Ноги дерзко торчали из черных полусапожек на высоком каблуке. Их длина подавляла мужское воображение, а не возбуждала. Чулки оказались без пояса, на резинках, с кружевными оборочками возле бедер. Затем сверкнул мускулистый чувственный живот и нить застряла в районе рукавов. Татьяна оглядела зрителей таким взглядом, что они почувствовали себя куриными окорочками в тарелке богини. И хищно виляя бедрами, очень ловко сняла трусы. Потом бросила их в лицо Пельменю и злобно перекусила нить, как арабский скакун - удила. Воцарилось молчание. А затем все стали как-то официально, торжественно аплодировать, и на эстраду полетели деньги. Особенно неистовствовали женщины, искушенные в вязании. Они расценили Танино выступление как непостижимый фокус, достойный Копперфильда. Ведь распустить подобным образом платье можно лишь в том случае, если оно вязалось на пяти спицах. Но для этого недостаточно было вращаться со скоростью веретена (что занимавшаяся в детстве фигурным катанием Таня могла кое-как осуществить). Нужно было, чтобы Пельмень мотал клубок равномерно и с нужной скоростью, не давая нити запутаться или порваться.
      Таня собрала налетевшие со всех сторон деньги себе за чулки и за пазуху, а собрав, отправилась на место. Пельмень молча протянул ей трусы:
      - На, хоть это надень. Распустилась совсем...
      Татьяна торопливо натянула трусы и сделала большой глоток шампанского. Она продолжала вести себя, как Снежная королева, но у нее заметно тряслись руки и губы. Она с удовольствием накинула на плечи предложенный пиджак и сказала:
      - Женя, пойди в гардероб и возьми мою шубу.
      И Женя покорно пошел. Когда вернулся с шубой, то увидел у себя за столиком, видимо, супружескую чету. Женщина, вполне способная править Англией (если бы не молдавско-румынская внешность), горячо убеждала Таню:
      - Вы понимаете, Танюша, сейчас это была всего лишь блестящая импровизация, но ведь любой самородок нуждается в огранке. Мы очень хорошо платим нашим актерам, а в июне мы планируем гастроли за рубеж, так что вы, пожалуйста, подумайте, какую возможность вы упускаете. - Пельмень тихонечко положил шубу на танины плечи и сел на свободный стул.
      - Вам, собственно, уже некогда думать. - Сурово вступил мужчина. - Вам, это в двадцать пять лет! делают такое выгодное предложение. Я бы на вашем месте не выкобенивался, а быстренько соглашался.
      - Сделаем вам парный номер с Валентином, правда, Валентин?
      - Я не Валентин.
      - Как это не Валентин? Юра, я же ничего не путаю?
      - Мне кажется, - Предположил Юра, - Что это несерьезные люди. У нас шоу на европейском уровне и мы ни с кем не собираемся возиться. А вы, молодой человек, доиграетесь у меня. Делаю второе предупреждение. Актер - это солдат, поняли?
      - Мудак, - Ответил ему Пельмень и грязно выругался. - Во у меня где ты со своим шоу суперклозетного уровня! Завтра иду и увольняюсь. Вы меня уже достали. С девушкой посидеть нельзя спокойно. Приперлись зачем-то, кто вас, вообще, звал. - Пельмень деловито оглядел столик, взял бокал и плеснул шампанским Юре на штаны. Юра нерешительно встал и попытался схватить его за воротник.
      - Ой, не слушайте его, - Взмолилась Таня, - Это не Валик. Это Женя. Женя Пельменников. Он хочет Валику карьеру испортить. Ему надоело, что их все время путают. Женя, ты должен извиниться немедленно. - Женя будто в рот воды набрал.
      - Но даже если и так, подумайте. Вы просто плюете на свое будущее. А не хотите выступать сами, продайте нам ваш трюк. Назовите свою цену. - Юра взял салфетку и стал ею тщательно промакиваться. С таким невозмутимым видом, будто он купается в шампанском регулярно.
      - А потом сами же начнете проситься: "Возьмите меня, ну хоть вот в такусенький номер!", и никто вас уже никуда не возьмет, правда, Юра?
      - В общем, вот вам моя визитка. Подумайте, пожалуйста, и звоните. Я думаю, что мы сможем для вас что-то сделать. Милена, дай им две наших визитки.
      - И мы надеемся, что наше сотрудничество принесет нам взаимную выгоду.
      - Всенепременно! - Резко оборвала их Татьяна и поспешно спрятала радужно переливающуюся карточку в карман шубы. Пельмень достал портмоне, извлек оттуда небольшую визитницу и аккуратно вставил новую визитку в пустой кармашек.
      Таня поняла, что разговор этот для нее закончен, стриптиза больше не будет. И денег тоже. Ведь продать секрет своего трюка она не могла. Не имела морального права. Этим она подвела бы случайно знакомого мага, разболтавшего ей одну из тайн своего ремесла. Мало сказать, подвела бы. Он хвастался, что этот фокус - его изобретение и он недавно его зарегистрировал. Если бы Таня вздумала кому-то продать идею, то дело бы закончилось судом.
      Шоу-бизнес ненавязчиво отторгал Татьяну, как мягкие стенки западной психушки в палате для буйных и суицидных. Видимо, она когда-то выдавливала из себя раба слишком большими каплями. И выдавливать уже как бы нечего. Ш-шит! Опять это проклятое "как бы".
      Глава 21. БЛОНДИН В ИЗГНАНИИ
      Татьяна Дмитриевна приготовила обед и стала ждать своего мальчика, который после школы должен был два часа побегать по делам, а потом явиться пробовать борщ. Но когда наконец прозвучал короткий звонок, на пороге оказался взволнованный Саша.
      - Татьяна, позвонить от вас можно? - Спросил он вместо приветствия и тут же стал набирать номер. А набрав, бросил трубку. - Странно... Где ж он... Видите ли, малой пропал, я его жду битый час... Родители трубку снимают. Что же делать?
      - Н-ну, вы проходите на кухню. Может, вы голодны? Хотите борща? - Саша нервно отмахнулся. "Слава богу," - подумала Таня, - "Лишь бы они с Женей не столкнулись!". Впрочем, для Жени было рановато, и она поставила чайник, вспомнив изречение "спешите медленно".
      - Или знаете что, - продолжил Саша свою основную мысль, - может быть, вы сами ему позвоните. Все-таки он плохо ходит на занятия, а директор, - он саркастически усмехнулся, - это для него слишком "круто". Вот вы, Танечка, хоть были очень красивой девочкой, можете похвастаться, что вам каждый день звонил директор школы? А это что такое - ни кожи, ни рожи, только гонор и капризы глупые. И иши его теперь. Пацан. - Он смахнул на пол солонку и полез за щепоткой, чтобы бросить через левое плечо. Таня достала веник и совок, подмела соль и осколки, а потом сказала:
      - Ну хорошо, я позвоню. Только ко мне тоже кое-то должен прийти, так что... Мы же друзья?
      - Друзья, друзья, полчаса хоть есть у меня? Если ждете этого молодого нахала, то он буквально пять минут назад заскочил в автобус, мы еще чаю выпить успеем.
      - Тогда я доверяю вам заварку.
      И Таня отправилась звонить. Она побеседовала с родителями Даниленко и выяснила, что ушел он с полчаса назад, куда - не сказал, когда вернется - не отчитывался. По сердитому и в то же время заискивающему голосу его матери она предположила, что Сережа перед уходом имел воспитательный момент, из-за чего и задержался. А Саша сказал, что в таком случае он где-то сидит и ревет, надо только понять, где.
      Зазвонил телефон. Это Пельмень сообщил, что в окне таниной кухни виднеется чужой мужчина, и он не видит смысла приходить. У Тани упало сердце от его тона, она стала оправдываться, говорить, что это не то, что он думает, а совсем другое, но прийти лучше часа через два, молодец, что позвонил, где тебя искать.
      - Но я же вижу, он же пиджак снял! Он же, кажется, чай разливает!!! Что ты мне лапшу на уши вешаешь! Да это же... послушай, это же директор!
      - Да, директор. Саша, помашите Жене ручкой. - Саша помахал. - Ладно, раз ты все видишь, заходи, разберемся. Директору эта мысль не понравилась, он сделал защитное движение рукой: "Танечка, увольте, это неудобно."
      - Очень мне надо заходить. И вообще, почему все всё знают? Тебе репутация своя не дорога? Может быть, ты еще и стучишь?
      - Не стучу, но стукну, если ты не прекратишь говорить свои нелепости!
      - В общем, гуляй, но учти, сломается колесо у твоей телеги!
      - Прости, Женя, потом доругаемся, кто-то пришел. - Саша почему-то заметался и выскочил на балкон. А Таня пошла открывать и впустила Даниленко с большим рюкзаком. Его волосы были выкрашены в платиновый цвет. Он понюхал воздух и сообщил:
      - "Голубой дракон". Мазь от радикулита. Этот здесь? Здравствуйте, Татьяна Дмитриевна.
      - Здравствуйте. Что это вы с рюкзаком?
      - А, из дому ушел.
      - Боже мой! А где же вы будете жить?
      - Не знаю еще. Пока на вокзале. Так этот здесь?
      - Здесь вас ждет директор школы, с которым вам придется объясняться за свое отсутствие... Пожалуйте на балкон. - Даниленко отправился на балкон с таким видом, словно сам собирался атаковать бедного Александра Мыколаевича. Они долго беседовали.
      * * *
      Нечего и объяснять, где поселился Даниленко. Он обосновался на таниной кухне, разложил там фамильную раскладушку Джокера, завел свои полотенце, чашку, зубную щетку. Но вынести его присутствие в квартире оказалось не так сложно, как предполагала хозяйка. Сережа был домовитым, как бобер. Он все время что-то мыл, чистил, носил с места на место, но при этом не выходил за пределы кухни. Общительности особой не проявлял, в душу не лез. Единственное, - ему все время звонили девочки. Что им могло от него понадобиться?
      Периодически на кухню наведывалась Леночка Самойлова и они там что-то пекли в духовке, как два алхимика в своей лаборатории. Таня это приветствовала, потому что готовили они вкусно. Интерес к алхимии начал проявлять и Джокер. Сперва он звонил и спрашивал, чем сегодня будут кормить. Потом привез целый ящик каких-то невероятных специй и взял на себя руководство процессом. Таня стала ревновать Джокера к Леночке Самойловой. Затем, она обнаружила, что сильно поправилась. Это побудило ее заявить разошедшимся алхимикам, что они должны угомониться. Но процесс оказался необратимым. Джокер предложил сменить кухню и увез Даниленко к себе. Там к банде присоединилась Наташа Раздобурдина.
      Саша был очень недоволен, когда узнал о переезде Даниленко.
      - Таня, вы, наверно, с ума сошли! - Причитал он. - Отпустить ребенка одного жить ко взрослому мужчине! Это непедагогично. Наконец, это аморально! Чему он его научит?! Пить, курить, ругаться, играть в азартные игры и проводить время с женщинами! К тому же, эта Самойлова...
      И он рассказывал, что Леночка давно преследует его Сережу своей любовью, хочет совратить и подбирается поближе под предлогом кулинарии, а он доверчивый и принимает все за чистую монету. У него, мол, такая семья, что после нее ад раем кажется, а черт - ангелом. В смысле, у Сережи такой черный взгляд на вещи, что он добра от зла не отличает.
      - Как бы то ни было, это единственный человек, который может выносить мой характер. - Заключил он вполне в духе своего зодиакального знака Рак.
      Таня заверила директора, что волноваться незачем, что они там занимаются только кулинарией, а Леночку Джокер, вероятно, уже давно взял на себя, а на мальчика он патологически не способен польститься, даже если тот начнет непристойно кокетничать.
      - Разумеется, начнет! - Вскричал Саша и вскочил с табуретки. - Мне ваш муж давно уже, простите, не нравится! И вообще, я бы на его месте больше следил за своей женой, потому что ходит к вам, извините, просто черти-кто.
      Татьяна поняла, что надо сменить тему, поэтому она предложила Саше вынести мусор. Он взял ведро и в тапочках отправился к мусоропроводу. Но не успел он проделать, судя по времени, и половины пути, как дверь открылась и вошел Джокер. Он сразу направился к тумбе для ведра, удостоверился, что его нет на месте, еще раз изменился в лице, вернулся в коридор (место для корриды) и, пошарив на лестничной клетке, добыл Сашу, который в тапочках и с ведром прятался за изгиб мусоропровода.
      - Ото допомагав вчытэльци впоратися з господарством... - Зазвучал в прихожей сашин голос. - Та я ж кажу, що благодийнисть цэ нэ мое.
      - Это мои тапочки. - Отвечал ему Джокер сквозь зубы.
      - Расскажи, расскажи ему, Саша, - Подключилась Таня, нельзя сказать, чтобы недовольная, - Что он должен лучше следить, кто ко мне ходит!
      - А хто ходыть, я ж нэ знаю. Але мусор выносыты - то чоловича справа.
      - Мусор я бы и сам вынес. - Ответил Джокер. - Незачем ему самообслуживаться. Но я не потерплю, чтобы в моей квартире, в моих тапочках из моей жены делали завуча. Именем Че Гевары, в-выметайся! - И он эффектно вытянул перед собой указательный палец.
      - Саша, погоди. - Вклинилась Таня. - Джокер, чего ты без звонка. Я могла быть не одна. Ты мог застать меня в постели. Впредь всегда звони. Пожалуйста. И что за пельменные выходки?
      - Ну тусик, я как муж имею право неожиданно застукать тебя с любовником. Это же так интересно для всех троих. И это никогда не приедается. Я вообще-то думал здесь заночевать, а?
      - Ну гугусик, что же делать, вот Саша поссорился с мамой, он хочет, чтобы она поволновалась, где ж ему ночевать, если ты займешь раскладушку?
      - Я как муж имею право и не на раскладушку. Вообще-то. Надеюсь вас, Александр, это не шокирует? Если я без очереди? Но муж - это как герой Советского Союза, и у него есть сикрет дьюти.
      - Та ни, нэ трэба хвылюватысь, навищо... - Пролепетал Саша, соображая, зачем Таня говорит все это. Как она узнала, что он с мамой поссорился?
      - Но мы ведь будем шуметь... - Продолжала Таня. - Может быть, лучше пусть он переночует у тебя, если это удобно?
      - Но там уже Сережа... Я из педагогических соображений как бы бросил его там одного. У него мясо сгорело, а я, ты же знаешь, до этого не охотник. - На его лице предательски выступило омерзение. Джокер гордился широкими взглядами на отношения полов, он демонстративно якшался со всевозможными изгоями общества. Но для этого ему приходилось подавлять свою природу.
      - Вот, Саша и возьмется за воспитание Сережи. Вы же поместитесь?
      - Конечно, поместимся, вин жэ малэнькый-малэнькый! - И Саша, незаметно для себя исполнил правой ногой танец арабского скакуна. - В мэнэ з учнями добри стосункы.
      Джокер минуты на две глубоко задумался, после чего на него снизошло понимание.
      - Ладно, живите в мастерской, сколько хотите. А я, так и быть, на раскладушечке. И тапочки забирайте, я все равно их теперь не надену. Кофе в доме есть?
      * * *
      Потом пришел деловитый Пельмень. Джокер залез в диван и лежал там тихо, как мышка. Но у Тани создалось впечатление, что Женя чуял присутствие в доме соперника. Не то, что чуял, добавлю в скобках! Ближайшие два часа он провел в таком месте, откуда был отлично виден подъезд. Приход Олэксандра Мыколаевича, приезд Джокера, уход Мыколевича - все это не ускользнуло от напряженного наблюдателя. Но разыскивать по всей квартире Джокера, подобно мужу из анекдотов, Пельмень не стал.
      Мужья нынче стали не в меру прогрессивными. Джокер стоически выдержал у себя над головой двадцатиминутный кошмар. Потом он впал в оцепенение. Перед глазами у него стали вертеться какие-то шестеренки, похожие на механизм огромных, неуклюже сделанных часов. А потом он уснул...
      Между тем Таня отправила Женю за хлебом, открыла диван и очень возмутилась увиденным.
      - Спишь? - Дрожа от страха и ненависти, спросила она своего супруга.
      - Уже нет! - Ответил Джокер, приподнявшись, будто покойник из гроба.
      - Ну так уходи скорей, пока не вернулся мой Женя.
      Джокер быстро чмокнул Таню в щеку и выскользнул за дверь. Потом он зашел в хлебный магазин. Купил там большую банку кофе в зернах. Подождал Пельменя. Тот, естественно, увидев, что Джокер вышел из подъезда и сел в машину, смог покинуть свой пост и, как обещал, отправиться за хлебом. Джокер подошел и сказал: "Мое кольцо!". Пельмень набычился и молча отдал. Они не стали прощаться.
      Да и какой смысл им было прощаться?
      Нет ничего тайного, что однажды не стало бы явным. Уж поверь мне, дорогая читательница, я знаю об этом не понаслышке. Поверь мне, потому что теперь мне вполне можно верить.
      А в былые времена я отличалась патологической лживостью. Мне доставляло такое удовольствие морочить людям голову, что целыми днями я, как стрелочник, переводила стрелки. При этом я была "девушкой честной", то есть всем подавала надежды, но никогда их не оправдывала. Встречаться с парнями я могла позволить себе не иначе, как собираясь за них замуж. Поэтому у меня на один месяц было назначено три свадьбы с разными претендентами. В результате, когда во время венчания батюшка спросил, не обещалась ли я кому, свидетель так рассмеялся, что чуть не уронил Лешке на голову корону. Да, слава Богу, не уронил.
      Уже немало лет прошло с тех пор, как я усвоила себе славную привычку жить в открытую. То есть, не делать ничего такого, о чем нельзя было бы сообщить. И могу точно сказать - каждый скелет в шкафу отнимает у человека уйму сил, делая его уязвимым для окружающих. Именно поэтому в обществе так приветствуется ложь. Вот почему среди приятных мне людей есть такое количество патологических лгунов. В их компании я чувствую себя всесильной. Да и вообще, манипулировать людьми с помощью их собственного вранья гораздо приятней, чем с помощью своего. А вот кого я действительно не люблю, так это не в меру рьяных правдолюбов. Какого черта они нас терроризируют?!
      Если уж мы с вами дорвались до правды, нельзя не отметить, правдолюбие - это самая агрессивная форма лжи. Потому, что стремление к правде базируется на остром чувстве мировой несправедливости. А вот это напрасно - мир справедлив! И в нем бы не существовало лжи, если бы... мы просто больше друг другу доверяли.
      Глава 22. НОВЫЙ ГОД
      У средневековых обезьян обычно рождалось по два детеныша. Одного из этих детенышей мамаша любила, а другого - ненавидела. Когда на обезьяну нападал злобный хищник, она хватала любимое чадо на руки и спасалась бегством. Нелюбимый обезьяныш, не желая дешево продать свою шкурку, цеплялся за спину жестокой мамаши и сам держался. Когда обезьяна понимала, что на двух ногах она далеко не убежит, она становилась на четвереньки, да при случае взбиралась на дерево. И при этом, естественно, одного из детей роняла. Причем, именно того, которого любила. А тот, кого она ненавидела, неизменно выживал. Эту притчу средневековые кавалеры рассказывали средневековым дамам, желая, чтобы те наконец-то вознаградили их преданность. Но если дамы соглашались, то не иначе, как при виде злобного хищника.
      * * *
      Известно - с кем встретишь Новый год, с тем его и проведешь. Таня стала ждать. Ей было очень интересно, на кого из претендентов можно рассчитывать, делать же собственный выбор она не желала и не умела.
      В шесть вечера позвонила Маричка и предложила праздновать втроем или вчетвером у Валика, "чтобы это был праздник, а не очередная порнография". Это показалось кстати. Таня подумала, что дождется кого-нибудь и уйдет с ним из дому, дабы не было столкновений. Привлекала и возможность избежать интимных сцен, которыми все же лучше украшать будни, а не портить праздники.
      Рено не заставил себя ждать. Он явился как всегда в помятом костюме, но с великолепным галстуком. В руке он держал бордовую с матерым стеблем розу, а подмышкой - бочонок пива и мокрый зонтик. Сев на пол (так во Франции принято разуваться), сей просвещенный европеец принялся копаться в карманах пальто и пиджака, пока не извлек шкатулку с кольцом - золото и рисинки зеленого камня. Подробно обсудив с Рено, что это за камень и настоящий ли он, Татьяна изложила свой план. Самодовольно пощупав принесенный бочонок, дескать, какой я догадливый! француз вновь обулся и успел подать своей даме пальто. Видимо, в Европе свирепые феминистки протестуют против подобной галантности, поэтому каждый раз Рено кидался к вешалке с восторгом хулигана. Припомню кстати и случай, когда его друг Дейв с негодованием отказался от поцелуя дамской ручки, сказав нахалке: "Ты меня используешь!".
      Дождь прошел. Таня представила своего друга Валику, но несмотря на восторги Марички, он отнесся к Рено очень холодно. Это понятно, потому что при всей своей любви к эпатажу, француз не отличался тонкостью шуток. Он родился в маленькой бельгийской деревушке, но с тех пор вырос, возмужал и поселился в Париже. Это придало его натуре некую мучительно знакомую всем нам двойственность. Его приколы как раз годились для васильковских девчат. А Татьяна стояла там, как говорится, одной ногой. Иногда Рено ей нравился, а иногда - нет. Маричке Рено нравился все время, но был именно тот случай, когда видит око, да зуб неймет.
      Маричка взяла Валика за руку и объявила сестре, что выходит замуж, мама согласна, и уже поданы документы. Все уселись за журнальный столик, причем Валик разлегся на диване, а Рено - на полу и стали жевать, уткнувшись в телевизор. Сестры иногда затевали разговоры о своем, о женском, но присутствие мужчин им мешало. Незапно повалил мохнатый снег, и за пятнадцать минут за окном образовался новогодний пейзаж. Уже набравшаяся богемных причуд Маричка надула губки и сказала: "Хоцю на улицю", а потом потянула жениха за штанину. Возникли робкие сомнения, как же быть с двенадцатью часами и шампанским, но упорство победило. Оделись как по команде, выскочили на снег.
      На Крещатике СОВСЕМ НИКОГО НЕ БЫЛО. Вчетвером бегали по дороге, кидались крепкими снежками. Маричке насыпали целый сугроб в декольте, Рено поскользнулся и чуть не разбил шампанское, заботливо прихваченное на всякий случай. Оставалось семь минут до торжественного момента, когда из-за завесы снега выскочил белый конь. На нем ехали Джокер и Наташа Раздобурдина.
      - Исидора, - обратилась к лошади Татьяна, - до чего ты докатилась, кого ты возишь? - Исидора лизнула ей руку.
      Эту лошадь еще жеребенком подарили Тане в бытность Мисс Украиной, потому, что дарили ей тогда кто попало и что попало. Сначала Исидорой занимался Антон, а потом ее выклянчил Джокер, чтобы ездить на Лысую гору, где и по сей день в полнолуние проходят рыцарские бои. Уж он ее и рисовал, и чистил, и прически делал из гривы, и фотографировал на ней фотомоделей, и даже скакал верхом на Русановские сады к Леночке Подладчиковой, которая нынче стажируется в Орлеане. И вот теперь с ее помощью развлекал в новогоднюю ночь Наташу. Развлекаемая при виде Татьяны Дмитриевны заметно стушевалась и попыталась затаиться за стройной лошадиной шеей.
      - Познакомься, Рено, это Джокер, мой муж. Джокер, это мой жених Рено.
      - Здравствуй, Женя. Вот ты, значит, куда стремился... Но все равно, Татьяна Дмитриевна, утром он должен быть на перроне, мы договаривались. Вы его уж, пожалуйста, отпустите вовремя. - Начала было Наташа из укрытия, приняв Валика, как водится, за Пельменя. Джокер ей что-то шепнул, и она замолчала.
      - Это Марина, моя сестра. - Продолжала Таня с угрожающими нотками в голосе. - Это Наташа, моя ученица. Любовница моего мужа. Дочь Раздобурдина.
      - Ага. Очень приятно. - Маричка попыталась разглядеть, что там за глазки сверкают на фоне Джокера, но в темноте ее зрение вело себя паршиво.
      - Это Валик. Брат Пельменникова. Жених Марины. - Валик сделал зверское лицо. - Наташа, а как же вы не с Женей, он же ваш парень, кажется? Вполне могли бы встретить Новый год и втроем. Было бы весело.
      - И раз уж мы собрались такой теплой компанией, - перебил ее Джокер, предлагаю открыть шампанское. Пока не поздно.
      Рено хмуро отдал шампанское и сказал примерно следующее:
      - Я лучше бы встретил праздник в обществе значительно более приличных людей!
      Но никто не нашел времени обидеться на него. "Фаллос" (так Джокер называл многофункциональное сооружение, венчающее Майдан Нэзалэжности) стал громко отбивать удары, из бутылки брызнула пенистая струя и все стали пить из горла, по очереди и без очереди. А потом Наташа с Егором поехали, а остальные пошли...
      До рассвета у Валика увлеченно резались в дурака пара на пару. Затем на первом поезде метро Рено доставил Татьяну прямо под дверь ее квартиры и на прощание нежно поцеловал. Татьяна, усталая, бросилась было на кровать, но, пошарив, обнаружила спящего Пельменя. Мерзавец откуда-то взял дубликат ключа, Таня давно уж его подозревала в подобных махинациях. Мгновенно пробудившись, юноша безо всяких предисловий исполнил обязанность Джокера, а потом свою обязанность и обязанность Рено, как он их понимал. А уж после, посмотрев на часы, подскочил и с криком:
      - Боже мой, мы же с ней договорились на платформе! - оделся и убежал. Одно поняла Татьяна - Женя был очень недоволен тем, что она всю ночь шаталась неизвестно где. Наверное, он жутко ревновал. И убежал так внезапно. Но если поимел, значит, простил, да?
      * * *
      Со времен Средневековья обезьяны заметно поумнели. В случае опасности, они плюют на обоих детенышей. В результате средняя продолжительность обезьяньей жизни значительно возросла. И рождаемость возросла тоже.
      1 глава без номера. СВАДЬБА С ДРАКОЙ
      Раздобурдин оказался высоким белокожим и беловолосым человеком в больших темных очках, узком полосатом костюме и при красном галстуке. Отец Пельменя, наоборот, был бородат, темноволос и развязен. Костюм его был непристойно белым, а на галстуке среди рябых квадратов и сине-золотых узоров виднелся круглый циферблат нарисованных часов. Оба расхаживали по загсу, словно два петуха в боевых перьях, изредка хищно зыркая друг на друга. Мама Пельменя, тетя Лена, которую Татьяна знала по фотографии, оделась с вызывающей бедностью, невольно соблюдая птичий стиль, заданный своими мужчинами.
      Валик надел фрак, а Женя предпочел остаться в своем неизменном сером костюме. Свидетельница Наташа была стилизована под куклу барби с педантичностью, достойной лучшего применения. Она широко улыбалась и заметно кокетничала с отцом жениха. Маричкино белое платье с кружевным стоячим воротником и длинным шлейфом сверкало золотыми искрами. Свидетеля Таня видела впервые. Это был лохматый тип по имени Паша, на котором приличная одежда сидела, как на корове - седло. Зато Джокер оделся так, что вопреки всем законам логики, где бы он ни стоял, сразу было видно, что он Танин супруг. В искусстве одеваться (а равно и в искусстве раздевать) в этом городе соперников у него не было. Еще на церемонии присутствовали две Маричкины подружки из Василькова, один (не считая свидетеля) друг Валика, взявший этих подружек под покровительство, и, конечно, родители, которые пока что вели себя тихо. Мамаша временами тихонько поскуливала и пускала слезу, а папаша на нее шикал. Таня подозревала, что за столом они станут вспоминать различные сельские ритуалы, которые доведут вспыльчивую Маричку до истерики.
      В ресторан "Абсолют" поехали на трех машинах. Свидетелю очень понравилась свидетельница, и он не отходил от нее, что окончательно испортило настроение и без того злому Пельменю. Чтобы не ходить один, он жался к маме и Раздобурдину, которые держались парой. Папаша-Пельмень внимательно смотрел то на Раздобурдина, то на Пельменя, и результаты его наблюдений были малоутешительны: Пельмень был весьма похож на Раздобурдина. Значительно больше, чем на законного отца. "С другой стороны, - Утешал себя Николай Николаевич, - Раздобурдин должен знать, от кого родились эти двойнята. И если он хочет женить на Жене свою дочь, значит, уверен, что она - не его сестра. Уверен-то уверен, но надо знать характер Лены. Она, конечно, не допустит, чтобы ее сын женился на своей сестре, но ведь они еще не женились. Все может раскрыться в последний момент. Да что ж у него, глаз нет, что ли? Что он, не видит сходства? А если они не брат и сестра, то, черт возьми, ее Евгений обскачет моего Валика, который в 18 лет женится на васильковской жлобишке. Лена хочет уесть меня, поэтому и тянет до последнего, обманывает Раздобурдина. А потом просто выложит ему правду-матку, и Раздобурдин отправит Евгения учиться куда-нибудь за границу. И опять она будет молодец, а я - дурак и козел". И он старательно отвечал на кокетства Наташи Раздобурдиной.
      День развода с Джокером был уже назначен, и может быть, именно поэтому он так вдохновенно весь вечер ухлестывал за своей женой. Ему было совершенно и упоительно наплевать на Наташины чувства и ее неуклюжие попытки привлечь к себе внимание. И Таню его стратегия устраивала, да и любила она, когда за ней элегантно ухлестывают. Только рассевшись за столом, все моментально напились. Мамаша стала говорить длинный-длинный-длинный тост, исполненный пьяного лиризма и конкретики, называя почему-то жениха сыночком Егором. Но ее, кроме Джокера и Татьяны, никто не слушал. Джокер тоже сказал тост.
      ФИРМЕННЫЙ ТОСТ ДЖОКЕРА
      Все помнят, что такое отдел НИИ во времена застоя. Представьте себе праздник, например, Великой Октябрьской Социалистической революции. Женщины уже разбежались по семьям, а мужчины остались пьянствовать и доедать остатки салатов. И вот подвыпившие сотрудники того отдела, о котором речь, вломились в кабинет своей начальницы. А там на подоконнике рос старый кряжистый кактус - ровесник той самой революции. Кактус был здоровенный, толстый, нелепый. Нахальный такой кактус. Паутиной весь оброс. В общем, ребята решили его побрить. Принесли электробритву, включили. Не берет, зараза! Тогда попытались обжечь заскорузлые колючки спичками и зажигалкой. Прожгли в кактусе здоровенную дырищу. Схватили шприц и давай в эту дыру закачивать соляную кислоту! В общем, надругались над бедным растением, насколько хватило пьяной фантазии пяти аспирантов, десяти кандидатов и двух докторов наук. А потом испугались содеянного, тихонько заперли дверь кабинета и разошлись по домам отсыпаться.
      Прошли праздники. В понедельник утром из своего кабинета высовывается изумленная начальница и говорит затаившимся сотрудникам:
      - Мальчики, идите-ка посмотрите на мой кактус. Что вы с ним сделали? Он зацвел!!!
      Никто из нас не знает, откуда ему счастье привалит. Так выпьем же за то, чтобы всем нам привалило большое счастье с совершенно неожиданной стороны! Пусть у каждого из нас зацветет в душе самый заскорузлый и старый кактус!
      Все вежливо похлопали и нетерпеливо зашевелились. Важно сидевший прямо напротив жениха Раздобурдин честно станцевал пару танцев, а потом пошел, видимо, в коридор, видимо, перекурить. Через полминуты в том же направлении исчез отец-Пельмень. Он был, казалось, весь во власти одной неподвижной мысли. Только эта мысль и позволяла ему сохранять при ходьбе равновесие. Вслед за ним из-за соседнего столика поднялись два амбала с затертыми ушами, но медленно, лениво и как-то между прочим. Мало ли что могло понадобиться двум амбалам в туалете, может быть, они любили друг друга. Вот с этими амбалами папа-Пельмень ухитрился поссориться. Они и правда почувствовали некие сомнения в приличности своих намерений, потому, что один из них спросил папу-Пельменя: "Ты чего на нас так смотришь?", а другой сразу дал по морде. Выйдя из кабинки, Раздобурдин как раз увидел начало драки. Он обратился к охране, потом приехала милиция, но амбалов в этой потасовке и след простыл. Так как папа-Пельмень пострадал не сильно: ему выбили три зуба (и то не своих), немножко порвали рот и навесили пару больших синяков, видимо, они не очень на него обиделись. Единственно, что расстроило беднягу: он так и не успел поговорить с Раздобурдиным о своих тяжких родительских сомнениях. Зато Джокер расстроился очень сильно. Он вышел из зала, Таня побежала за ним.
      - Я опять проиграл битву духа, - сокрушался Джокер. - Я должен был внимательнее наблюдать за обстановкой. Я должен был сопоставить факты: сначала Раздобурдин, потом этот Николай Николаевич, или как его там, затем сразу эти два йети. Все прошло как бы мимо меня, и я не смог в этом поучаствовать, я позволил двум сильным людям избить одного слабого. Тем более, двум людям из тусовки Раздобурдина, то есть из собственной тусовки, избить человека, который к бизнесу не имеет никакого отношения, а, можно сказать, пострадал за любовь. Им, видимо, было дано распоряжение следить, чтобы он не напал на Раздобурдина. А пусть бы напал, он же еле на ногах держался.
      - Хоть он и слабый, но, мне кажется, посильнее тебя, - улыбнулась Татьяна, окинув визави влюбленным взглядом. - Он оказался способен пострадать за любовь. А ты только зря мучаешь свой тощий торс всем этим китайским балетом для бедных.
      - Нет, ты неправа. Духовная сила тоже что-то значит в этом иллюзорном мире. Я должен учиться лепить из реальности то, что кажется мне наиболее правильным. Но со всех сторон меня подстерегают неудачи. Это мне сегодня набили морду. Мне указали на место. Меня ограничили, в то время, как человек должен быть безграничен. Он должен сквозить между атомами Вселенной. Вот, Раздобурдин это умеет. Он не дерется, а просто программирует. Что бы ты сказала, если бы твоя собственная нога заявила: "Таня, ты сковываешь мою свободу, ты засовываешь меня в тапочек, а я хочу лежать на шкафу, я буду против тебя бороться, защищайся!".
      - Ну, нога, это чересчур. С ногой разобраться не трудно. Однако, некоторые части тела примерно так себя и ведут. Например, голова хочет разводиться, а ниже пояса хочет любить.
      - Это совместимо.
      - Да, но чье-то другое ниже пояса хочет любить все, что вообще бывает ниже пояса, а голова ему потворствует. Такое трогательное единство! Такая цельность характера!
      - У ниже пояса своя голова на плечах есть. И эта голова не видит никакого противоречия между вечной любовью и нормальной половой функцией. Да, кстати, пока человек жив, он способен меняться. Я изменился.
      - Скорее, пока ты шевелишься, ты способен мне изменить.
      - Когда я перейду в мир иной, завещаю мумифицировать мое тело и прислать его тебе в качестве идеального мужа.
      - Ну да, чтобы в один прекрасный момент я застала возле своей мумии Наташу Раздобурдину.
      В коридоре замаячил шатающийся Пельмень. Ему было плохо. Таня пошла его утешать. Кажется, они позволили себе много лишнего, но никто этого не видел, потому, что Джокер ушел. Они долго и безнаказанно лизались, в первобытной страсти задевая искусственную пальму. И в их поцелуях было столько же сладости, сколько в мускатном орехе. А горечи еще больше.
      * * *
      За изгибом коридора возле второй пальмы такой же Пельмень, только во фраке, целовался с такой же Татьяной, только немного полнее, моложе, ниже и в свадебном платье.
      * * *
      Но у художника с пупсом барби дело зашло еще дальше. Впрочем, это не в счет, потому что художник еще хуже евнуха. Даже если ему и дают, все равно получается, будто ничего не было.
      2 глава без номера. НЕНАВЯЗЧИВЫЙ РАЗВОД
      - Дорогая моя, я пригласила ее свидетельницей специально ради тебя и твоего дурацкого Пельменя. И вот благодарность. Нет, ну ты подумай! Мало мне было позорища с нашими предками, что мои, что Валюнины, так еще и эта Наташа. Она собиралась явиться с Пельменем, как невеста. Представляешь себе, наглость! Мало того, что она спит с твоим Джокером, у нее хватает фантазии еще и на свадьбу припереться. У Валюни такой нормальный папаша, я уже обрадовалась, будут нормальные родственники хоть со стороны мужа. Ну, щенка твоего я готова терпеть, в малых дозах он даже забавен. А тут эта чума болотная, тетя Лена, по которой улица Фрунзе плачет. Причем, заметь, вся плачет, в полном составе: и психушка, и монастырь с малюнками Врубеля, и стадион, и ночной клуб, который на месте ресторана, который на месте кинотеатра. Как так, сыночек женится, а меня не позвали! Триста лет она этого сыночка не видела, так еще бы триста и не увидела. Она мне говорит, почему бы не взять Наташеньку свидетельницей. В гробу я видала эту свидетельницу в белых тапочках! Еще и со свечечкой в одном месте, как ракета!
      Маричка проворно гладила кружевной воротник Таниного серого платья. Таня обильно красила глаза.
      - Самое главное, не плачь и не опаздывай. А то он подумает, что ты разводиться не хочешь.
      - Послушай, а почему он назначил встречу прямо там? Может, он не придет? Не смейся, ты вспомни, как мы женились. Тогда его брат не приехал. А теперь, кто знает, Антон приедет, а он - нет. Я чувствую, он точно что-то задумал.
      - Ну и что ему это даст? Это же надо дойти до такого идиотизма. Но, знаешь, лучше позвони ему, напомни. Пусть потом не отговаривается, что перепутал день или с кем-нибудь проспал.
      - Вот именно, с кем-нибудь!
      - Родная, даже когда вы были муж и жена, он чихал на твое мнение и спал, с кем хотел. Неужели ты думаешь, что после развода он будет стесняться? Чего внимание обращать? Правильно говорит матушка: не мыло, - не смылится.
      - Ты знаешь, если сравнивать его с Женей, то возникает ощущение, что очень даже смыливается.
      - Ага, так вот какая у тебя главная претензия к Джокеру. Ты же не поэтому разводишься, я надеюсь?
      - Ну, как же. Во-первых, и это главное, я люблю другого. Во-вторых, я хочу создать нормальную семью, в-третьих, с этим надо как-то заканчивать.
      - Так за кого ты собралась замуж? За Пельменя?
      - Да нет, за Рено, пожалуй. Уеду отсюда ко всем чертям, начну новую жизнь, рожу этого ребенка, который у меня намечается на октябрь. Мне начинает казаться, что идти замуж по любви - это какое-то неприличное буйство, вроде как упиться шампанским и упасть мордой в салат. Буду сидеть на хозяйстве, может быть, книжку начну писать о взаимоотношениях Рембо с Верленом.
      - Рембо? А, этот, которого играл Ди Каприо. Ну-ну... . Но как же ты бросишь Пельменя?
      - А он пусть на Наташе женится.
      - Вот что я тебе скажу, птица. Мне по секрету Валюня сказал, и ты никому, пожалуйста, не говори, но Николай Николаевич подозревает, что тетя Лена изменяла ему с Раздобурдиным. Ты видела, как они похожи?
      - Кто?
      - Дед Пихто! Пельмешки и Раздобурдин. Наташка - его сестра, понимаешь! Им нельзя жениться, вдруг уроды родятся.
      - Да брось ты, что за водевиль. Потом окажется, вот увидишь, что Наташа не дочь Раздобурдина, она на него совсем не похожа. Да и ребенка ей сделает Джокер, пока Евгений разберется со своим самолюбием. Уж поверь мне, жизнь всегда все расставляет по местам.
      - Да кстати, скажи, дорогая, ребенок-то от кого?
      - Какой ребенок?
      - Твой.
      - Да у меня нет еще никакого ребенка. Будет - посмотрим. Если глазенки кругленькие, а нос - картошкой, то значит от Джокера. А если у него уголки глазок будут подняты вверх, носик тонкий, голос громкий, и будет хватать ручонками острые предметы, то это Пельмешек. Но главное, от Джокера должна обязательно родиться девочка.
      - Двойня у тебя родится, попомни мое слово. Мальчик будет от Пельменя, а девочка - от Джокера.
      Таня принялась набирать телефонный номер. Набирала долго и безуспешно.
      - Что, занято? - Участливо спросила Маричка.
      - Да нет, просто никто не отвечает.
      В этот момент раздался звонок в дверь. Джокер решил все же заехать за своей женой на машине. Еще в машине сидел Валик.
      - Пикантный момент, - сказал он, - пользуясь родственными связями, я одолжил у Джокера машину, потому, что у меня сегодня ночное шоу в "Рондо". Возвращаться в четыре утра, когда метро не ходит, проблематично. И я подсуетился, пока эти родственные связи еще есть. Их же через полчаса не будет. Маришка меня отвезет. А потом сразу отдаст машину. А коль скоро был прецедент, то я и впредь буду всегда обращаться к Джокеру.
      - Егор, что это значит! - Возмутилась жена. - Ты вот так просто даешь свою машину человеку, который через полчаса перестанет быть твоим родственником! Маричка, у тебя разве есть права? У него ведь это шоу два раза в неделю! Тебе придется пешком ходить.
      - Тутусик, через полчаса ты к этой машине не будешь иметь никакого отношения, как и ко мне тоже. Что за беда, если мы решили исчезнуть из твоей жизни порознь?
      Джокер казался непривычно желчным и нервозным. Он начал раздражать Татьяну, потом ее стало укачивать, но приходилось скрывать свое положение от обоих мужчин. Наконец, она не выдержала, сделала вид, что обиделась и потребовала себя высадить. Джокер вышел за ней, решив, что обиделась она скорее на Валика. Маричка села за руль, и "рено" цвета мокрого асфальта исчез за поворотом трассы. Недобрым словом мысленно поминая отважного римлянина, который чинно беседовал с врагом, держа при этом руку в пламени, Татьяна шла по дороге под руку с мужем. Они дошли до метро, проехали несколько остановок, вышли где-то в центре, оказались в темном административном коридоре. Джокер едва удержал ее, когда она попыталась войти в дверь с надписью "Регистрация смертей". Это была единственная открытая дверь, и возле нее стояли три гордых кавказских старца в черных пальто, а изнутри доносился эксцентричный шум. Равнодушно миновав "Регистрацию рождений", Джокер похотливо поскребся в последнюю дверь. Открыла им крашеная блондинка, от которой во все стороны несло чесноком. Татьяна утонула в приступе дурноты, вся ее воля ушла на то, чтобы не вырвать. Ей что-то долго говорили, потом она что-то подписала, потом выскочила из душной комнаты и села на топчан. Теперь ее воля бросилась останавливать слезы. Джокер, вероятно, ухитрился переспать даже с этой жуткой регистраторшей. Лучше встать на карачки и лизать асфальт возле пункта приема стеклотары, чем нюхать розы, подаренные этим скользким типом. Завтра пойти и сделать аборт! Может, это и аморально, но, по крайней мере, честно. Должен же кто-то остановить геометрическую прогрессию воспроизводства наглых, циничных кобелей... В какой-то момент резко полегчало. Аборт отменился. Может, ребенок от Жени. А Женя-то чем виноват?
      Осмотревшись по сторонам, Таня не обнаружила никого знакомого. И вдруг поняла, что развод уже позади, а Джокер ушел и бросил ее тут одну.
      * * *
      Зато к ней пристально приглядывался импозантный мужчина лет пятидесяти, под девизом "седина - в бороду, бес - в ребро". Наконец, не выдержал и подошел знакомиться.
      - Мадам! Я рискнул вас назвать мадам, а не мадмуазель, потому, что я наблюдал, как вы разводились с мужем. И не говорите мне, пожалуйста, что у вас кто-то есть. Такой одинокой и красивой женщины мне никогда еще видеть не приходилось. У вас такой вид, будто вы готовы... м-м... влюбиться в первого встречного. Если так, то мне очень повезло. - Мужчина протянул ухоженную белую руку ладонью вверх, - Разрешите представиться, меня зовут Никита Сергеевич, а вас?
      - С чего вы взяли, что я одинока?
      - Красивые женщины всегда одиноки. Они слишком хороши для этого мира, тем более, здесь и сейчас. Я, знаете ли, петербуржец, и видел много блестящих особ...
      - Да уж, за монаха-отшельника вас принять трудно. И некая митьковщина действительно в вас заметна. Я знаю, что там очень красивые женщины, даже, может, самые лучшие в мире. Только не надо сейчас рассказывать мне о своих амурных похождениях, мне действительно тошно, меня может стошнить.
      - На самом деле я монах! - Он тряхнул демоническими седыми патлами. Исповедуйтесь мне, дочь моя, покайтесь мне в своих тайных помыслах и прегрешениях, ибо свыше наделен я правом отпускать грехи.
      - Да господи, какие грехи. У меня всех тайных помыслов, как бы скорее домой добраться и плюхнуться в постель.
      - А вот я грешен, дочь моя. Когда вижу хорошеньких прихожаночек, в чистой молитве вздевающих ясные очи горе, бес презренный и премерзкий, и зело смердящий, алчет моей души вечной и терзает плоть огнем адским.
      - Извините, - Таня все же чувствовала к незнакомцу невольный интерес, А вы-то что тут делаете? Неужели разводитесь?
      - Видите ли, мон этуаль, я неисправимый романтик. Меня интересуют прекрасные незнакомки, у которых безымянные пальчики не украшены золотыми колечками. Леопард, когда хочет поймать антилопу, идет к водопою. Я же, оцените мою честность, прихожу сюда, где женщины перестают быть женами, однако, девушками при этом не становятся.
      - Ну-ну, продолжайте, ваше нахальство прелестно.
      - У меня, видите ли, в этой жизни есть высокая миссия. После того, что в стране наделали вонючие разночинцы, была истреблена практически вся аристократия. Вы зайдите в любой автобус и поглядите на людей - это же стая шавок беспородных! Все нынешнее неустройство происходит от этого расплодившегося хамова племени.
      - Простите, - перебила его Татьяна, - чтобы не было недоразумений, должна предупредить, что все мои предки были рабочими и крестьянами, и максимум, чем я могу похвастать, что моя прабабушка была полячка, а дедушкой мог быть немецкий оккупант. Причем, еще три года назад я жила в Василькове, откуда мы родом, и ездила по утрам в электричке. Такой зеленой, бешенной, чертями обвешанной и колбасой воняющей.
      - Дитя мое. Не помню, как вас звать, что-то на эС, но ваше фото я вырезал из газеты и вот уж несколько лет храню в своем портмоне. Можете взглянуть. - Он вынул несколько газетных вырезок, полистал их и, наконец, нашел пожелтевшую Таню с "Мисс Киев" через плечо. - Все правильно, Татьяна Ставрович, учится на филфаке КГУ. Потом вы еще стали "Мисс Украина". Взгляните, вас увенчали короной. Вы - королева. Зачем же прибедняться. Верите ли, у меня, когда я учился в институте, тоже было рабоче-крестьянское происхождение. Абсурд, аристократов не пускали в вузы! Как в том анекдоте про логику, чистого и грязного, кто первым должен мыться в ванне. Они решили, что чистый мыться не должен. Откуда вы знаете, какой финт ушами проделали ваши прадедушки и прабабушки в семнадцатом году. Может, вы вообще из династии Романовых. Вопросы крови всегда покрыты непроницаемым мраком.
      Они шли по улице под огромным черным зонтиком и разыскивали кафе, куда можно было бы юркнуть. На холоде Таня расцвела и расчирикалась.
      - Если я королева, то вы, надо думать, король. Я угадала, ваше величество? Но еще хочу предупредить, чтобы не было недоразумений, что я уже беременна от одного знакомого князя.
      Тезка одного из генсеков при слове "князь" заметно оживился.
      - Какого князя? - быстро спросил он, сверкнув глазами.
      - Вяземского.
      Это произвело на Таниного спутника ошеломляющее впечатление. Он даже остановился и поник зонтиком.
      - Какого Вяземского? - Пробормотал он. - Вас обманули. Я Вяземский. Никита Сергеевич Вяземский. Вот, можете взглянуть, копия документа, удостоверяющего мое происхождение.
      Но Таня уже составила представление о случившемся.
      - Вы давно занимаетесь, простите за выражение, тиражированием своего благородного генотипа? Может быть, у вас есть сын?
      - Сын? Господи, да сколько угодно! Но с фамилией... Хотя, погодите, лет тридцать назад одна женщина попросила, чтобы я оставил ребенку свою фамилию. Сознательная такая женщина, прониклась моими идеями, актриса филармонии. Но я это дитя видел два раза в жизни.
      Они зашли в кафе и сели за столик. Таня невидяще уставилась в меню. Меню состояло из бесконечно разных видов кофе. Как же так, возмутятся кофеманы, такое кафе, единственное, появилось в Киеве лишь в 1998 году, а весь антураж романа говорит, что события происходят не позднее 1996, когда автору было 25 лет. Но те внимательные критики, наверное, читали "Мертвые души" Гоголя и безропотно проглатывали, когда Чичиков, скажем, отправлялся к Манилову в бобровом воротнике, на санях, а выходил из коляски знойным летом. С одной стороны, закоренелый абсурдист, я не могу так сразу отказаться от прыжков в будущее и символических дыр во времени. С другой, взявшись писать женский роман, я обязана относиться ко всем этим нюансам наплевательски, чтобы, Боже упаси! не нарушить дамский стиль. Хорошо ли будет, если я, вслед за своим sexсимволом Пушкиным, начну "расчислять по календарю" или, подобно Умберто Эко, примусь с хронометром расхаживать по городу и соизмерять диалоги с пройденным расстоянием? Мне тогда придется заломить за свой роман такой гонорарище, что ни один издатель не захочет со мной иметь дела. И так я колупаю этот текст уже три года. Если мне удастся заключить с неким издательством контракт, то продолжение (типа "Пельмень возвращается") мне придется лабать за три месяца. А потом все станут говорить, что я стремительно деградирую. Так лучше сразу не заноситься.
      - Никита Сергеевич, а не разглядели ли вы того мужчину, с которым я разводилась? - Спросила Таня, выбрав "кофе с ирландским виски".
      - Как же не разглядел? Он так живописно от вас сбежал, как будто вы не развелись, а собирались... ха-ха... жениться. Между тем, я видел, что вы готовы потерять сознание. Какой подлец, подумал я, вы уж простите, если чего-то не понимаю, дело тонкое. Неужели он вас чем-то опоил?
      - Нет, все нормально. Так вот это и есть, наверное, ваш сын, князь. И теперь вы можете говорить, что видели его три раза.
      - Надо же, две недели, как сюда приехал, встречаю уже второго сына. Даже третьего, потому, что они все равно одинаковые. Двойняшки.
      - Да что вы говорите. - От Таниного дурного настроения не осталось и следа. Она наслаждалась беседой.
      - Встретил одну из своих бывших возлюбленных. Красивая женщина, с характером. Представляете, поссорилась с ревнивым мужем и ходила туда-сюда по Крещатику, как маятник. Туда-сюда, туда-сюда. Безропотно пошла в гостиницу, разделась, легла и говорит: "Делайте со мной, что хотите, хоть ребенка". Мне это не понравилось, я хотел оставить ее в номере и уйти. А потом подумал, что женщине отказывать нельзя. Один раз хотя бы из джентльменства надо уступить, а потом как пойдет. Так вот, она меня узнала, подходит и говорит, помните, мы с вами были вместе, у меня от вас двойня. Я сверил записи, и точно, было такое. Тем более, мне на двойни везет. Решил взглянуть, что ж у нас с ней получилось. Она сказала, что один из мальчиков танцует в ночном клубе, на него можно посмотреть. Не пожалел времени, купил билет, всю ночь отбивался от извращенцев. Ничего, красивый парень. Только у его тела во время танцев такое выражение, будто у женского лица перед зеркалом. Худой очень и зеленый. Одежда с него спадает раньше, чем он ее снимает. Брата не видел, но они, надеюсь, одинаковые. Удивляюсь. почему они вместе не выступают, это же так выигрышно бы смотрелось. Хотя я ничего в этом не понимаю, мужское тело - такая гадость. Удивительно, как вы, женщины, соглашаетесь... Родить бы интересно было, но спать с этими тварями! Я бы не стал, нет, ни за что.
      - Ну, слава богу, если я и сомневаюсь, кто отец моего будущего ребенка, то дедушка, по крайней мере, это точно вы.
      - ?
      - Я... любовница вашего сына. Второго.
      - Простите, но двойнятам лет по восемнадцать.
      - Да, но я не говорила вам, что работаю учительницей в школе. Преподаю вашему Жене русскую литературу. Ну, и... Валик недавно женился на моей младшей сестре.
      - Хорошая вы женщина, Татьяна. А хотите, давайте переспим просто так, не для потомства, а для души. Я даже, так и быть, э-эх!, презерватив надену. Вы, я вижу, это дело уважаете. Вам нужен профессионал. К мужчинам рода Вяземских легко пристраститься, как к хорошему кофе.
      - Надеюсь, вы шутите?
      - Шучу, дитя мое, шучу, - старый Вяземский мечтательно улыбнулся, - но вот вам визитка, если что, звоните, я для внука ничего не пожалею.
      - Молю бога, чтобы у вас была внучка!
      - Нет, зачем внучка. Этого нельзя допустить. Вы что, к ней же весь город будет бегать. Впрочем, у вас тут городишка маленький. Сколько там того Киева... За два года управиться можно. А потом - в монастырь!
      ВСТУПЛЕНИЕ
      Извините, девчонки. Я давно должна была это сделать. Да все как-то руки не доходили. Это мужики любят, чтобы роман начинался с сильной фразы. Они всегда начинают с того, чем надо кончать. И, честно говоря, я не вижу в этом ничего хорошего. Ведь главное же - не результат. Так какого же черта к нему так отчаянно стремиться?
      Мы, женщины, пришли в этот мир, наверное, ради прелюдии. То есть, ради упований на светлое будущее. Само светлое будущее нам не нужно. Зачем оно нам? Что с ним делать? Но когда мы начинаем мяться и раскачиваться (уж такая у нас природа!), то почему-то над нами все смеются. Чего, вы, мол, все мнетесь да раскачиваетесь? Вот поэтому я сперва испугалась, да начала роман прямо с трех точек, хотя эти три точки ничего такого не значили. Хотела мужикам понравиться. Такое я говно. Да что меня слушать, я даже когда начинаю со сцены проповедовать феминизм, то всегда косяка давлю: смотрит на меня вон тот высокий блондин, или не смотрит. Если смотрит, тогда распускаю хвост, делаю пальцы веером, и могу непрерывно вещать 24 часа без отдыха. А если не смотрит, то просто говорю "спасибо за внимание" и ухожу в гримерку.
      Но роман-то я все же пишу для вас, девчонки. Правда, когда я начну рассылать его по издательствам, мне обязательно скажут, зачем я леплю умняк. И что простые женщины меня не поймут. Отчего они все такого плохого мнения о женщинах, я не знаю. Славянская женщина такое может понять и простить, что даже немецкой овчарке не снилось, а уж на что овчарки умные! Да к тому же, книги такого сорта никто дважды не перечитывает. А покупают их все скопом. Серией. Так какая разница, поймут люди книгу, или нет, если они ее уже купили? Им только лестно будет, что вот, они люди из народа, а с ними разговаривают, как с людьми. Если, допустим, и попадется кому-нибудь уж очень непонятное место, подумает, что просто поезд трясет на ухабах, или самолет попал в воздушную яму, или спать почему-то хочется. Поди знай, что это свойства самого текста!
      Возьмем, например, простой случай. Заходит в женскую баню поэт Александр Блок. Или поэт Сергей Есенин. Там моются простые колхозницы, у которых дома нет ванны. И что, вы думаете, кто-то из них не поймет, что гений хочет сказать этой акцией? Может быть, они не знают слова "хэппенинг". Но то, что этот пижон просто решил немного повыделываться, и ему почти ничего больше не надо, они заметят сразу по некоторым признакам. И знаете, что они ему скажут: "Да иди ты, гений, в баню!". Поэт, может быть, начнет цепляться к словам. Он прикинется полным дебилом и станет говорить: "Вот я и пришел". На самом-то деле, для любого непсиха очевидно, что его на самом деле просят удалиться. И если бы интеллектуалы не придуривались, то их бы обязательно все стали бы читать. И литература бы не была в таком вонючем упадке. И каждый литератор смог бы починить себе зубы, и его нельзя было бы отличить от приличных людей по запаху.
      Я очень хотела написать вступление. Но дело в том, что я дожидалась, пока Таня разведется с Джокером и начнет новую жизнь. Я даже специально положила перед компьютером белый нетронутый лист бумаги, чтобы этот лист меня вдохновлял. Кто ж мог подумать, что такое плевое дело - выставить зажравшегося мужа - может растянуться на полгода. Мне даже в какой-то момент показалось, что эта канитель никогда не кончится. Так нельзя, девочки. Молодость проходит быстро. И если гробить ее на всяких Джокеров, то непонятно, зачем эти кикиморы делают нам эмансипацию. Девочки, у нас нет выбора. Даже если кто-то ратует за консервативный брак и любовь до гроба, остальные-то в это время с непринужденным видом по две и по три сигают в постели к нашим мужьям. Вернее, к вашим, потому, что мой почему-то ведет себя достойно. Но эта загадка природы к делу не относится. Хочешь-не-хочешь, но если ты современная женщина и стесняешься быть дурой, тебе придется под давлением общества стать хозяйкой собственной жизни. Как говорится, если эмансипации нельзя избежать, ляг и получи удовольствие. Вот я, например, шучу. Но я, кажется, единственная, кто шутит. Поэтому мне хотелось бы дать Татьяне шанс все же встать на путь истинный.
      Даже хорошо, что я пишу вступление именно теперь. У меня есть пара знакомых мужчин, которые делают прелюдию уже после того, как все главное происходит. Их все так хвалят! Сначала бурный натиск сметает сопротивление, - а для женщины нет большего облома, чем когда это робкое сопротивление оказывается успешным. Потом пять минут приходится потерпеть (а другой раз и приятно). Далее мужчина, уже спокойно, зная, что ты никуда от него не денешься (после всего-то!), проделывает весь ритуал, который доставляет тебе неизъяснимое наслаждение. И вот это вступление, оно находится в таком месте, до которого мужчина все равно не дочитает. Мы можем спокойно предаваться нашим женским слабостям, например, пустой болтовне. Правда, новаторство нам не присуще. Обычно мы повторяем на своем уровне все то, что до нас уже проделали мужчины. Помните, как у Пушкина сказано между седьмой и восьмой главами "Евгения Онегина" (а Пушкин, конечно, взял идею у Стерна):
      Пою приятеля младого
      И множество его причуд.
      Благослови мой долгий труд,
      О ты, эпическая муза!
      И, верный посох мне вручив,
      Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
      Довольно. С плеч долой обуза!
      Я классицизму отдал честь:
      Хоть поздно, а вступленье есть.
      3 глава без номера. ПРЕЛЕСТИ СВОБОДЫ
      Муж - это муж, а любовник - это любовник. Они хороши в комплексе, как шампунь и кондиционер одной фирмы. Но без кондиционера вполне возможно обойтись, и вообще неясно, приносит ли он волосам реальную пользу. Что же касается шампуня, то может быть, французская королева и ходила всю жизнь с грязной головой - сейчас вас просто не поймут. Да к тому же паразиты заведутся, стоит пятьдесят раз проехать в метро. Так что шампунь для женщины обязателен. И в наш рациональный век муж не роскошь, а как минимум, средство гигиены.
      Развод с Джокером не принес Татьяне морального удовлетворения. Она продолжала встречаться с Пельменем. Но здоровье расстроилось. И выяснилось, что без, простите, секса, им просто не о чем говорить друг с другом. Правду сказать, Женя говорить и не пытался. Он смотрел телевизор, пил чай, читал газеты и решал кроссворды, в крайнем случае, садился за уроки. Выяснять отношения избегал. Говорил Татьяне, что она стала какая-то злючая, словно подменили и (не зная о беременности) приписывал эти изменения тоске по Джокеру. Но зато приходил он по шесть раз на неделю, вероятно, из вредности.
      В те редкие дни, когда Пельменя не было, Таня сидела на кухне, ревновала, скучала и плакала. И Пельмень тоже по ней скучал, поэтому вскоре не выдерживал и приходил. А потом сердился и молчал. Иногда он куда-то прятался, его невозможно было найти, и это доводило Таню до истерики, чего, собственно, он и добивался. Она даже не всегда знала, есть кроме нее кто-то в квартире, или нет.
      Однажды с Маричкой зашел разговор о Джокере. Сестры вспоминали свои свадьбы. Таня, существо скрытное, впервые подробно рассказала о своей первой брачной ночи. Как ее, еще девушку, черная волга с кольцами привезла в Джокерскую холостяцкую берлогу. Джокер водил Таню по своей мастерской и показывал, где кухня, а где туалет. Была уже глубокая ночь. Таня прямо в белом платье сидела с ногами на кушетке, смотрела телевизор и пила кофе, чтобы, не дай бог, не сморил сон. Своего мужа она видела пятый раз в жизни, почти ничего к нему не испытывала, кроме страха и любопытства. Но, в сущности, она очень дешево отделалась, потому что Антон, сводный брат Джокера, вызывал у нее отчетливое омерзение. Если бы он не напился утром, то напился бы вечером, но не до бесчувствия, а только до безобразия, что значительно хуже, если надо невесту лишать невинности.
      Джокер сидел на другом конце кушетки в коричневом бархатном пиджаке (в котором женился) и тоже пил кофе. Постепенно он вытягивал озябшие ноги и, наконец, спрятал их под Танино бедро. Ноги были в свежайших беленьких носках, как у кота, и, надо сказать, ступни оказались непропорционально маленькими и изящными. Этот кокетливый жест настолько не походил на традиционную прелюдию, что Таня промолчала. Тогда ее новоявленный муж принялся вежливо, как бы нечаянно, пошевеливать пальцами. Таня сказала ему: "Прекрати".
      - Тогда, может быть, вздремнем до утра? Вы, то есть ты, ляжешь здесь, а я возьму раскладушку и пойду в коридор. - Предложил Джокер. Его мастерская расположена в старом доме, и тот самый коридор представляет собой холл примерно в десять квадратных метров. В ту пору у него еще не было другого жилья, да и машины, кстати, тоже. Но зато эта ветхая квартира находилась в центре Киева, в пятнадцати минутах ходьбы от желтого филфаковского корпуса Университета, что очень радовало.
      Таня подумала, что раз уж он ее муж, то все равно придется как-то спать. И согласилась. Но не смогла выбраться из подвенечного платья. Джокер честно справился со всеми крючками на спине и распорол лезвием ту белую нитку, которой в одном месте был прихвачен лиф. Но уж на этот раз он добычу из рук не выпустил и, отбросив все свои манеры, повел дело так, что немка на месте Тани сочла бы себя изнасилованной и подала бы на своего благоверного в суд. Вот этот самый контраст между маленькими холодными ступнями в носочках и грубым беспардонным натиском оказался фирменным приемом Джокера. В нем словно незапно срабатывал переключатель, и на вид совершенно безопасный, мирно разглагольствующий и безобидно трогающий тебя за локоток аристократ превращался в какого-то грубого гунна. Но, завершив свой варварский набег, Джокер в халате и тапочках шел на кухню и приносил оттуда на разноцветных шпажках маленькие бутерброды. И сколько он ни проделывал этот фокус с Таней, каждый раз она оказывалась застигнутой врасплох. Только раз за разом росли ее негодование и недоверие. Как можно со мной так поступать! Я же мыслящее существо, индивидуальность, у меня же гуманитарный диплом!
      А Пельмень всегда был грубым гунном. Тане это не нравилось и казалось однообразным, но зато перед ним она могла без опаски раскрыть всю душу. Могла. Однако же не раскрывала. Она ему верила. Но не доверяла. И она очень хотела всегда быть рядом с ним. Но идти замуж - помилуй боже!
      Вдобавок, Таня никак не решалась рассказать Жене о встрече со старым Вяземским. Ее не покидало ощущение того, что этот человек не вполне нормален. Князь ли он на самом деле? Или самозванец, щеголяющий поддельными документами и полностью вжившийся в роль? Раньше, при общении с Джокером, таких мыслей не возникало, теперь же странность ситуации обозначилась очень четко.
      Да и не лучше ли для Жени, для его же блага, чтобы Раздобурдин был его отцом, а Наташка - сестрою? Не надо быть мисс Марпл, чтобы заметить, что Пельмень боится своей невесты и не хочет иметь с ней дела, как с женщиной. Зато ему очень хочется обеспечить себе хорошую жизнь, карьеру и, главное, обскакать Валика, живущего возле отца на всем готовом. Если бы настоящим отцом был Раздобурдин, то ситуация бы изменилась на противоположную. Но ведь Таня знала, кто настоящий отец!
      Однако, если она решила хранить тайну, надо было хранить ее до конца. Не прошло и двух недель, как секрет был разболтан Маричке. Маричка все рассказала молодому мужу. Тот сделал выводы.
      СОН ДЖОКЕРА
      Вот, еще один сон во вкусе Юнга. Сперва звенящая тишина. Потом сразу краски, реальность, весна. Все ждут второго пришествия. А я будто бы знаю, что ничего не будет, ждать бессмысленно. Надеваю белые одежды, беру посох. Иду по улицам и проповедую. Откуда-то берутся ученики, больше, конечно, ученицы. Валим по Крещатику все вместе. Кстати, там, где раньше стоял памятник Ленина со товарищи, теперь сидит каменный Будда. Идем, венки плетем, на свирелях играем, песни поем. Цветут каштаны. Вдруг - милиция с резиновыми дубинками. Меня хватают за руки и начинают избивать. По печенке бьют, по печенке (много коньяку, видно, пью!). Окровавленный, остаюсь лежать посреди пустой улицы. И душа моя возносится сквозь дыру в мясистых облаках. Всевышний встречает меня с распростертыми объятиями: "Сын мой! Вот, садись от меня по правую руку!". Я ему: "Господи, неужели ты не видишь, что я самозванец?!". А он мне: "Ты не самозванец, сын мой. Ты - доброволец!"
      4 глава без номера. ВЕЛИКОЕ СОВРАЩЕНИЕ
      - У телефона.
      - Алло. Мама, здравствуй, позови, пожалуйста, Женю.
      - Здравствуй, Валюша. Что же ты никогда не звонишь? Расскажи, как у тебя со здоровьем, как живешь с Мариной. Как бы то ни было, не забывай, что я все-таки твоя мать, а Женя - твой родной брат...
      - Все нормально, мама. Мне нужно поговорить с Женей.
      - Ладно. Я ему скажу... - обиженная тетя Лена удалилась в соседнюю комнату, откуда послышались сердитые голоса: один высокий, женский, нервный и другой - ленивый и отрочески басовитый. Затем Пельмень взял трубку.
      - Привет. Ну, и зачем я тебе нужен? Только покороче, пожалуйста.
      - Во-первых, давай забудем о наших родственных отношениях и поговорим, как деловые люди.
      - Хорошо. Давай, наконец, забудем о наших родственных отношениях.
      - Ты согласен, что материальная выгода в иерархии ценностей стоит выше, нежели желание плюнуть родному брату в его противную рожу?
      - Вот это уже поклеп, твоя рожа меня как раз устраивает. Меня за нее красивые женщины любят. Я бы лучше тебе в душу плюнул.
      - О"кэй, я тоже. А за какую сумму ты бы это расхотел?
      - Продать твою душу? Да за любую!
      - Дас ист фантастиш, я тоже. Однако, у тебя есть чувство юмора.
      - Это тебя удивляет?
      - Нет, вдохновляет. Ты не такой тупой, как я думал.
      - Я не повесил трубку, с тебя десять баксов.
      - Идет. У тебя нет шрамов на теле?
      - Пока нет.
      - У тебя есть музыкальный слух?
      - И вряд ли появится.
      - Да что ты гонишь, у меня абсолютный слух, а у тебя нет?
      - Да, но я же тупой, а ты - нет.
      - Но ты же как-то танцуешь на дискотеках?
      - Не хожу я на дискотеки!
      - Ладно. Уговорил. Но все-таки приходи к нам на репетицию, может, оно начнет как-то вытанцовываться... Тебе всего-то надо повторять мои движения.
      - То есть, ты хочешь, чтобы я тоже сверкал голой задницей по ночным клубам? Да еще копировал тебя?
      - Зачем же сверкать? Ее тебе хорошо напудрят, она будет матовая. Не дури. Представь только: дуэт двойняшек! Какие возможности! Кайф!
      - Чего это тебе приспичило? Позоришь семью, да еще и меня втравить хочешь. Видел я ваше долбаное начальство, - уроды они. Начались вторые десять баксов.
      - Я не миллионер.
      - Я и подавно... пик... пик... пик... пик...
      - Алло. Подавись своими баксами.
      - Радуйся, что я не побрезговал. Меня тошнит от того, что ты говоришь.
      - Ну так возьми пакетик. Послушай. Будут европейские турне. Гонорары хорошие. Поклонницы в ауте, бьются головой об стенку, деньги в трусы суют. Кстати, их снимать не надо.
      - Поклонниц?
      - Трусы!
      - Это предел мечтаний?
      - Нет, но там же баксы. Чувствуешь себя мужчиной. Можешь выбирать все, что тебе нравится. Искусство должно принадлежать народу!
      - Так зачем надо было жениться?
      - Даже у Владимира Ильича была Надежда Константиновна.
      - И сифон.
      - Да чего ты уперся. Тебе не надо с кем-то спать. Ты своими танцами будешь дарить радость людям. Почему это стыдно?
      - Потому, что это не мужское поведение.
      - Хорошо же, тебя, как бесприданницу, выдают замуж за богатую девицу, от которой тебя тошнит. И которая относится к тебе, как к любимой болонке. И которая спит с Джокером. Это нормально. Это по-мужски. Я же тебе предлагаю встать на ноги, самому строить свою жизнь.
      - Кто тебе сказал, что я хочу жениться на Наташке?
      - А что ты хочешь?
      - М-м... А почему я должен отчитываться?
      - У тебя такой же дурацкий характер, как и у нашей мамы.
      - А ты такое же дерьмо, как наш папа.
      - Ты ведь не знаешь, кто наш отец.
      - Да уж не Раздобурдин, это точно. Если бы у батяни крыша не ехала, никому бы и в голову такой маразм не пришел.
      - Твоя правда, не Раздобурдин. Кое-кто еще похлеще. Ты хоть знаешь, что мы с тобой князья?
      - Какие князья, что ты гонишь?
      - Вяземские, ваша светлость.
      - Изложи, пожалуйста, факты.
      - Наша романтически настроенная мама, эдакая утонченная натура, разругавшись... м-м... скажем так, со своим тогдашним мужем, Николаем Пельменниковым, подцепила на Кресте стареющего маньяка, этого самого Вяземского. Безо всяких разговоров отдалась ему в гостиничном номере, маэстро был не местный, и с чувством выполненного супружеского долга, полностью отмщенная, вернулась домой. И когда бедный папа, то есть, ее обманутый муж, стал в очередной раз высказывать робкие сомнения, она устроила патетическую сцену, взяла тебя на руки и ушла к бабушке.
      - ... пик... пик... пик...
      Валик не стал перезванивать. Через неделю братья встретились и приступили к совместным репетициям. И, разумеется, Женя перенес свои вещи к Тане. Больше деваться ему было некуда. Поначалу с ним было много возни, потому что психика у мальчика оказалась шаткая. Ему даже прописали какие-то транквилизаторы, которые он пить не стал. Он часто сидел неподвижно, уставившись в одну точку и шевеля губами. Тогда Таня стала подсовывать ему программные произведения по русской литературе. За неделю он перечел всю прозу Пушкина и основательно вгрызся в "Войну и мир".
      Наташка, тайный агент Раздобурдина и тети Лены, увидев Пельменя в школьном коридоре, попыталась втереться в доверие и выяснить, где он сейчас обитает. Женя ответил, что снимает квартиру пополам с одним иногородним знакомцем, после чего Наташку вежливо послал. Таня посоветовала ему переселиться от нее в менее опасное место, потому что Раздобурдину ничего не стоило выследить Женю и сделать выводы.
      - Для тебя это, конечно, выглядит как детектив, - Засмеялся Пельмень. Но я вырос в атмосфере слежки. За мной всегда следили. И вряд ли у всех этих Пинкертонов хватит квалификации, чтобы "вести" меня от школы до твоего дома. Кстати, ты знаешь мою нычку в твоей квартире?
      - Нет.
      - Антресоли над кроватью.
      Татьяна подумала, что Раздобурдин таки воспитал подходящего мужа для своей дочери. Жаль было бы упустить.
      5 глава без номера. ОТРОЧЕСТВО ГАДКОГО УТЕНКА
      Но сердобольная читательница с ярко выраженным материнским инстинктом уже готова спросить меня: как поживает Сережа Даниленко? Ходит ли он на уроки? Не огорчает ли Олэксандра Мыколаевича плохим поведением и девичьими капризами?
      Татьяна Дмитриевна присматривалась к Сереже весьма внимательно, потому, что он, видимо, продолжал жить у Джокера. Перемены были разительны. Сперва у мальчика откуда-то появились стильный наряд и модная прическа. Потом стало стремительно улучшаться зрение (Таня не верила в могущество китайской медицины, но факты - упрямая вещь). За какую-то пару месяцев он превратился в изящное, даже грациозное существо с оленьими глазами. Но сохранял неизменную привязанность к директору школы. Сашу, вообще исключительного консерватора, все эти новшества настораживали. Так иногда реагирует муж на новый имидж своей потускневшей было от лет подруги, когда она вдруг начинает продавать косметику. Тем более, такая уж видно у Джокера судьба: его, горячего поклонника каждой юбки, почему-то постоянно подозревают в голубизне, хотя он под юбками ищет женщин, а не шотландцев.
      Саша своих опасений вслух не высказывал, но, видимо, не мог себе представить, как его Сережа может кому-то не нравиться. Где-то в тайниках души он считал, что Таня не может быть убедительной соперницей его солнышку.
      Зато Леночка Самойлова, одна из самых красивых девочек в школе, приняла нового Сережу с энтузиазмом. Она и старого-то вниманием не обделяла. В женской красоте есть что-то экспансивное. Она навязчиво, как муха, жужжит над каждым ухом, мельтешит во всех глазах, у каждого норовит выпить по капельке крови и как можно большее количество народу ночью хочет лишить сна. И вот на пути у этого крылатого монстра появляется маленькая черненькая дырочка, эдакий бермудский треугольничек, в котором все гаснет и пропадает. Тайна! Задача! Вызов! Леночка мобилизует все свое обаяние, но впустую. Учтем еще и то, что она до сих пор не подозревает о сексуальной ориентации своего объекта страсти и думает, что перед ней вымирающий образчик мужского целомудрия. И вот наша победоносная муха попадает в ненавязчивые сети маленького серенького паучка, который вообще не на нее охотился.
      В поэтическом плане Даниленко тоже заметно вырос. Но свои таланты он в основном применял против многострадального Саши, постоянно подбрасывая ему в карман язвительные рифмованные послания. Типа:
      На сосне висит сопля
      Посредине сука.
      Мужики все - кобеля,
      А мой миленок - сука!
      Саша приходил к Тане, и она помогала ему сочинять с горем пополам ответы. Подходящее занятие для двух филологов, ни один из которых сроду не чувствовал стихоплетского зуда. Пельмень прятался, как мы уже знаем, на антресолях над кроватью и там читал с фонариком. Или репетировал с братом разные грязные танцы.
      Однажды, а было это 8 марта, Женя вошел в метро с твердым намерением купить букет цветов. Но к его негодованию, выбирать было не из чего. К стенкам жались две старушенции с зелеными эмбрионами чахлых тюльпанов. Женя поехал на другую станцию, но там дела были не лучше. А так как праздник пришелся на понедельник, базары не работали. В лучшем случае, там можно было найти у входа кавказцев с дорогущими розами и гвоздиками. Наконец, он набрел на мимозу, долго ходил вокруг нее в нерешительности, потом дотошно торговался. И все-таки купил.
      В метро его опять одолели сомнения. Вдруг он увидел, что навстречу движется девушка со знакомым лицом. Он ее сперва не узнал, а потом вспомнил: Женя, которая когда-то гадала ему по руке в театре. Она, задумавшись, хотела пройти мимо, но Пельменю почему-то очень захотелось с ней поговорить.
      - Вам нравятся эти цветы? - Неожиданно спросил он, становясь у нее на пути.
      - Смотря для чего они вам нужны. - Девушка смотрела на него совершенно отчужденно, но без страха и агрессии. Было такое ощущение, что она ожидала встретить кого-то другого.
      - Просто скажите, нравятся или нет.
      - Нет.
      - Это потому, что желтые, да? Кажется, это значит что-то плохое.
      - Желтый - это цвет измены. Кроме того, цвет золота. Но самое страшное, что это цвет надежды.
      - А что, надеяться так страшно?
      - Страшно, когда все вместе. Когда надежда - на фоне измены и золота. Это, знаете ли, чревато последствиями. Я бы крепко задумалась, если бы мне подарили такие цветы. Но, слава Богу, я приличная женщина, и мне давно никто их не дарит. Разве что... Ха!... какие-нибудь фиолетовые, например, по случаю болезни.
      - Тогда я сейчас выкину букет!
      - Молодой человек, принимайте себя таким, как есть. И смиритесь. Извините.
      Тут Женя заскочила в подъехавший поезд. Пельмень долго думал, потом набрел на урну и опустил в нее мимозу. Больше денег у него не было, и он пошел домой налегке. Оказалось, Таня сама себе купила белые гвоздики. Или, что больше похоже на правду, их кто-то ей купил. А что тут поделаешь, если у тебя в данный момент нет денег?
      "НА СВЕТЕ СЧАСТЬЯ НЕТ, НО ЕСТЬ ПОКОЙ И ВОЛЯ"
      домашнее сочинение Е. Пельменникова
      Если бы эти строки не написал Пушкин, они могли бы появиться у любого другого русского писателя. Но сколько бы русские писатели не предупреждали об этом, никто их не слышит, каждая тварь тянется к солнышку, хочет тепла, света, любви, социального престижа.
      Надежда на счастье подчас характерна для таких персонажей, которые слывут за образец трезвости, деловитости. Некоторые преподаватели любят сравнивать меня с Германом из произведения Пушкина "Пиковая дама". Согласен, немцы - нация, которая славится аккуратностью во всех начинаниях. Может быть, и я не самый большой разгильдяй. Но вот и все, что меня с ним роднит. Скорее всего, сам автор, то бишь Пушкин Александр Сергеевич, для развития сюжета снабдил Германа своими собственными чертами характера. По-моему, в реальности такого человека быть не может. Откуда у немца такая русская тяга к дармовщине? Живет нормальный деловой человек. Ну, допустим, любит смотреть, как люди в карты играют. Это еще ничего не значит, потому, что, например, ни один из фанатов бокса за всю историю не вылез на ринг получать по лицу. Скорее всего, такой человек наделен здравым смыслом и не верит в предрассудки. Если бы мне стали рассказывать, что вот, мол, есть человек, который знает, как выиграть миллион баксов, я бы только плечами пожал. Между тем, Герман бросает все дела и на полном серьезе пытается узнать "тайну". Причем, даже если и так, старухе-то что за радость ее открывать незнакомому человеку. Уж одно это могло бы остановить цивилизованного немца. Герман же ведет себя хуже разбойника, да еще и соблазняет ни в чем не повинную девушку. Ну, соблазнил, так женился бы, если честный человек.
      В общем, не оспариваю, что Пушкин - великий знаток человеческих душ. Но что он хотел сказать этим Германом, я не совсем понимаю. Может быть, это я такой примитивный. Но я думаю, что Герман не был психически здоров даже и в самом начале повествования. Иначе бы он просто не брал в голову все эти взлеты и падения фортуны. Что ему за дело до карточных выигрышей, когда есть реальная возможность зарабатывать деньги собственным трудом. Вместо того, чтобы уделить все возможное внимание своей работе, гоняться за счастьем? Это же глупо. Ведь счастья нету (см. название этого сочинения). Если человек видит то, чего нету, значит, у него точно с головой проблемы.
      Страдают расстройствами психики и многие другие персонажи русской классики. Например, продолжатель дела Германа - Раскольников. Мечтатель, он уже не случайно напугал, а целенаправленно зарубил двух старушек. Одну с целью ограбления, а вторую за компанию. Давайте обратим внимание, какая быстрая деградация. Апофеозом веры в счастье стала революция, которая лично мне, потомку знатного рода, ничего хорошего не дала. Да ладно бы одна революция, уже за семьдесят лет все к ней привыкли. Так нет же, опять народу счастья захотелось. Повернули на девяносто градусов, все разрушили. А я хочу спокойно трудиться ради собственного благосостояния. Только ничего не выйдет, пока большинство людей в стране не поймет, что на свете счастья нет, а есть покой и воля. Но я не такой идеалист, чтобы верить, что такое возможно. Поэтому мне иногда хочется взять автомат и немножко пострелять по живым мишеням.
      Вот такое длинное, зато искреннее и не для оценки, получилось сочинение.
      Внизу, красной ручкой: Женя, ваш стиль прогрессирует. Но сочинения пишут для оценки. А имя Германн обычно пишут с двумя "н". И, ради бога, умерьте свою агрессивность. См.
      6 глава без номера. АНГЕЛЬСКОЕ ПЕНИЕ
      По мере того, как живот округлялся и проявлялся, Таня становилась все более румяной и довольной. Она пополнела, но эта полнота гармонично сочеталась с загадочно-торжественным выражением лица. Таня сказала Пельменю, что это его ребенок. Он несколько удивился, как это с его педантичностью и ее мнительностью такое могло случиться. Но потом припомнил пару бурных сцен, разложил все у себя в голове по полочкам и предложил жениться. Может, это и к лучшему, подумал он. Таня родит ребенка, располнеет, подурнеет и, слава Богу, будет принадлежать ему безраздельно.
      Отношения между братьями-пельменями не то, чтобы наладились. Но они соглашались выносить друг друга даже во время отдыха. И если не слишком были склонны вступать в беседу, зато понимали один другого без слов. Между Таней и Маричкой всегда царило полное согласие. Они встречались по воскресеньям, гуляли со своими кавалерами по весеннему Киеву и болтали за четверых.
      Как-то раз подымались они вверх по Андреевскому спуску. Вернее, ползли в одном из разнонаправленных потоков, которые, словно две пестрые ленты, терлись змеиными боками. Стены домов, как водится, были обвешаны картинами, а художники - фенечками. Хочу напомнить читателям, что бардами когда-то назывались певцы-друиды, весьма сведущие в магии и абсолютно равнодушные к проблемам совкового полуинтеллигента. Очень вероятно, что они подбадривали себя сушеными мухоморами, но уж водки в подъездах не пили. Так вот, на Андреевском спуске, если повезет, можно услышать пение настоящих бардов. Разумеется, они выглядят, как простая хиппующая молодежь. И с головами у них-таки не в порядке. И у каждого такой вид, будто его долго мусолили в потных руках. Это нормально. Почему-то у людей, сведущих в магии, проявляется неодолимая склонность носить лохмотья. По себе знаю. Они и собственное тело осознают, как лохмотья, они такие... неприятные, в общем, люди. Для ученых, занимающихся влиянием мистики на психологию, я в данном случае предложила бы термин "эффект Горлума".
      И поют они, как правило, мерзкими голосами. Но на этот раз Таня обратила внимание, что над Андреевским спуском плывет высокий, чистый голос, непонятно, мужской или женский.
      ... в комнате с белым потолком, с правом на надежду...
      ... в комнате с видом на огни, с верою в любовь...
      Представьте себе песню "Наутилуса" "Я хочу быть с тобой", в исполнении холодноватой скрипки, по-мужскому строгой виолончели и ангела. Таня и Маричка захотели посмотреть, как выглядит певец, но его окружала такая тесная толпа, что вчетвером, и даже вдвоем, трудно было сквозь нее пробиться. Женя и Валик, отставшие было поболтать с общим знакомым, Арсеном, с трудом их настигли и предложили идти дальше. Тем более, что Тане вовсе не следовало бы в ее положении интенсивно работать локтями. Но она сказала, что должна, просто обязана посмотреть на существо, которое может так петь.
      - Ты и вправду не знаешь, кто это? - Изумился Валик.
      - Кто?
      - Да это Джокер. Неужели ты раньше не слышала? Быть не может. Впрочем, я понимаю...
      Пельмень, что называется, усугубился. А потом сказал:
      - Да, я замечал, что у мужчины после... полового акта, голос делается... более выше...
      - ... более высоким. - Поправила Таня.
      - Да. Более высоким. Но чтобы дойти до такого состояния, надо быть просто фанатом. И кучу дурного времени и бабок. И никогда ничего тяжелого не брать ни в руки, ни в голову.
      Валик засмеялся, а Таня надулась и замолчала. Маричка, со свойственной ей деликатностью, продолжила тему.
      - Валюня, расскажи, как ты последний раз, помнишь, заносил ему ключи.
      - Может, не надо? - Валик попытался подмигнуть Маричке, она пожала плечами.
      - Нет уж, - Вмешалась Татьяна, - Начали, так рассказывайте. Немедленно!
      - Да, - поддержал Евгений, - Давайте, колитесь, что они с Наташкой натворили. Речь ведь о Наташке?
      - Да. В общем, надо было отдать ключи от машины. Там, у него опять живет эта женщина...
      - Эмма Георгиевна. Я знаю ее. Там ее кабинет, она докторскую диссертацию пишет, хочет, чтобы внуки не беспокоили. Джокер хочет выкупить эту комнату. Эмма Георгиевна обещала, что только допишет диссертацию. Он, кажется, уже дал ей аванс.
      - Так вот, эта Эмма Георгиевна мыла лестницу, и дверь в квартиру была открыта. Я вошел, тихонько постучал в мастерскую. Наверное, слишком тихонько.
      - Да, там сейчас мышей полно. И что же?
      - Вот. Захожу, а там... - Валик еще раз умоляюще взглянул на Маричку. Маричка опять пожала плечами.
      - В общем, картина. Огромный протрет Че Гевары. Здоровенный, мелками нарисованный, в полный рост. Тона - черный и красный. И будто он идет на зрителя. Постель расстелена... Музычка приятная...
      - Ну?! И что же там происходит?
      - Наташа полулежит, растрепанная, голая, в тапочках, прикована к стеллажу в изголовье. Наручниками из секс-шопа. Ну, и Джокер там...
      - Наяривает. - Вставил Пельмень, и его лицо озарилось понимающей улыбкой. - Да, я понимаю! А музычка чья?
      - Зачем вы мне рассказываете эту гадость? - Возмутилась Таня и почувствовала, что, как в начале беременности, ее одолевает дурнота.
      - Какой кайф! - Продолжал веселиться Пельмень, то ли на полном серьезе, то ли, чтобы достать Татьяну. - Так и надо было! Как же я сам не додумался! Ох уж эти мне пакостные ручонки! Она ими все время хватает, за что не надо, а это такой облом... а потом еще, прикинь, насмехается! Станешь тут импотентом, конечно, если тебе что-то отрывают. Еще понимаю, когда мне ее папаша мозги компостирует - это дело. Но тут ведь совершенно бессмысленная жестокость. И, главное, ничего сказать нельзя... А, интересно, дорогие эти наручники?
      Таня разревелась и отчаянно нырнула в толпу. Валик хотел удержать ее, но Пельмень схватил его за руку.
      - Не надо. Пусть подумает. Все равно дома встретимся.
      Таня бежала вверх по булыжной мостовой, животом расшвыривая толпу, как ледокол раскалывает льдины.
      ... я хочу быть с тобой, и я буду с тобой!...
      - Козел! - Крикнула ему Таня. - Животное! Ничего ты со мной не будешь! Никогда ты со мной не будешь!
      В животе что-то зашевелилось... Интересно, неужели опять будет мальчик? Уж лучше бы девочка. Пусть лучше к ней весь город бегает, - по крайней мере, ясно, как это называется. Но тут Татьяна вспомнила, что на таком сроке беременности ребенок шевелиться еще не может. Послушное дитя тут же успокоилось.
      7 глава без номера. РОСКОШНЫЕ ШПОРЫ
      Энергичная коротконогая пани Ульяна оказалась катастрофически перегружена работой в младших классах. Ее политика состояла в том, чтобы взвалить на себя как можно большее количество часов в школе и на каких-то курсах. И она в этом полностью преуспела. Другими словами, она не могла заниматься старшеклассниками и забивать себе голову их экзаменом. Стало быть, готовить детей к украинскому сочинению предстояло беременной Тане, с тех пор как Клавдия Панкратьевна легла в больницу.
      Но в этой работе не было ничего сложного. У заболевшей учительницы, старой несчастной женщины, сложились с учениками традиции взаимного пофигизма. Они посреди урока выходили покурить, играли в шахматы на задних партах, обменивались записками и сочиняли кроссворды. Она, со своей стороны, приходила на занятия неподготовленной и читала тему из учебника, требуя, чтобы ученики за ней конспектировали. В случае непослушания, Клавдия Панкратьевна употребляла фразы: "дайте мэни днэвнык" и "пэрэстаньтэ надимною здыватися!". Никто ей дневника не давал, но издеваться, как правило, переставали. Взрослые дети понимали проблемы стоящего перед ними пожилого человека с разбитой жизнью. Другое дело, что эти проблемы их не волновали. Маленькие капиталистические акулы инстинктивно избегали связываться с неудачниками, как дикари боятся сумасшедших. Клавдия Панкратьевна, со своей стороны, игнорировала личностные проявления учеников, никогда не интересовалась их мнением и смачно плевала на их жизненные обстоятельства. В общем, в этом маленьком мире все друг друга стоили, большая рыба ела мелкую, а стая мелких - одну большую.
      Сначала надо было раздобыть украинские сочинения. Для этого Таня позвонила одному своему знакомому, тоже филологу, который преподавал украинский язык и литературу в негосударственном учреждении. Таня знала его еще с той поры, когда в десятом классе она пошла на курсы машинисток-стенографисток. Он там продержался так же недолго, как и она. Но ушел не из-за скандала, а просто так. В советское время именно таких субъектов называли "летунами". Нельзя сказать, чтобы Сергей Юрьевич (так его звали) докладывал кому-то о своих перемещениях. Но живя какое-то время на Малой Подвальной, Таня умудрилась обновить почти все свои киевские знакомства. У нее была его шикарная визитка с неправильным, как выяснилось, телефоном. Вернее, даже - двумя неправильными телефонами.
      Первый был неправильный домашний, а второй - неправильный рабочий. Так вот, на месте очередных каких-то курсов, где мерцал залетный Сергей Юрьевич, оказалась редакция нового цветного журнала. Таня не знала об этом. После предложения автоответчика оставить свое имя и координаты, чтобы абонент, вернувшись в офис, перезвонил, она доверчиво произнесла: "Сергей Юрьевич, перезвоните, пожалуйста, Тане Ставрович по телефону 4135383". (Обращаю внимание любопытных читательниц, что по этому телефону мою героиню застать теперь нельзя. Ведь она в конце романа выходит замуж и уезжает за границу). Через минуту раздался телефонный звонок.
      - Алло.
      - Здравствуйте, будьте любезны, можно Татьяну Ставрович?
      - Я слушаю.
      - Скажите, уже ль вы - та самая Татьяна Ставрович?
      - Простите? Какая "та самая"?
      - Ну, которая на каком-то конкурсе... в общем, была какой-то мисс... я не помню, какой, но главное, что была.
      - Вы хотите сказать, которая сто лет назад была Мисс Украиной?
      - Да! Нет, что вы, значительно позже. Сто лет назад - это было бы неактуально... Если, конечно, не ровно сто лет. Это было бы даже интересно...
      - А сейчас это актуально?
      - Да, это интересно. Нам надо с вами поговорить... наш журнал... А чем вы сейчас занимаетесь?
      - Простите, а кто вам дал мой телефон? - Таня спросила строго, но в голосе звучало радостное волнение. Вдруг, Джокер? Наконец-то представится возможность показать ему, как он ей безразличен.
      - Вы сами. Оставили на нашем автоответчике все координаты, просили, чтоб позвонил Сергей Юрьевич. У нас такой не работает. Правда, есть Юрий Сергеевич. Но это я, и я вас не знаю.
      - Я тоже вас не знаю. Здесь были бухгалтерские курсы.
      - Прекрасно! Я уже вижу заголовок: "Бывшая Мисс Украина хочет пополнить ряды украинских бухгалтеров". Мы сейчас поговорим, а завтра в удобное для вас время подъедет фотограф и сделает пару снимочков. Конечно, лучше было бы встретиться лично. Где-нибудь в кафе, в интимной обстановке... ДА! Как мне не пришло в голову! Сегодня презентация альбома этой... как ее... Конечно! Я заеду за вами на машине, и там мы поговорим. Назовите какой-нибудь ориентир... это же на Оболони? Я могу быть через полчаса. Нет, даже... через двадцать пять минут. Плюс-минус пять минут.
      - Зачем?
      - Да что вы, в самом деле. Посидим, послушаем, там фуршет... это казино "Червона пика". Зачем же нам платить за вход, потом, за выпивку, если можно все то же самое сделать бесплатно? Вы же будущий бухгалтер, сами подумайте. Опять же, финансовое положение у вас, наверно, не блестящее. Отчего бы не поужинать?
      - ... а потом еще и позавтракать?
      - Ну, не знаю, завтрак - это вряд ли. Это еще надо очень просмотреть. Но все равно, я выезжаю. Тут Олечка подсказывает, что по телефону 4135383 жил один фотограф. Она мне покажет дорогу. Заодно ее домой завезу.
      - Он тут жил не один. А со мной, между прочим. Передайте это вашей Олечке.
      - Ой-ой-ой, начинаются всякие дамские разборки. Спасайтесь, кто может. Кстати, Олечка у нас - бухгалтер. Она большая умница. Какие у вас проблемы, может быть, она вам поможет? Только не надо ломаться, мы вам поможем, потом вы нам поможете.
      - Ничего мне не надо.
      - А зачем вы звонили на бухгалтерские курсы?
      - Так... дело в том, что мне нужен был преподаватель-украинист.
      - Отлично. Я окончил романо-германский. А что надо?
      - Типовые сочинения по украинской литературе. Для школьников старших классов.
      - Правда? Так у меня есть друг, у него их целая куча. Роскошные шпоры. Он их отбирает у всяких абитуриентов, потом исправляет ошибки и складывает в ящик стола.
      - А вы можете выйти на этого друга?
      - А вы пойдете со мной на презентацию?
      - Пойду.
      - Может, у вас и фотографии есть? Чтоб фотографа зря не гонять?
      - А кто у вас фотограф?
      - Разные есть. Есть Игорь Кандыба. Может быть еще Андрей Рязанченко. А что?
      - Ничего.
      - А чьи фотографии у вас?
      - Спросите у вашей Олечки.
      - Чудненько! Значит, обнаженка есть?
      - Есть. Только я вам ее не дам. Подумайте мозгами, ну, причем тут к интервью обнаженка? Если бы вы были каким-нибудь солидным порножурналом и могли мне заплатить, еще имело бы смысл торговаться. А так, с какой радости? С таким же успехом я могу выйти на балкон в чем мать родила и кричать: "Поглядите, люди добрые, на достижения народного хозяйства!".
      - Хорошо. Берите, какие есть. Посмотрим. Может, сгодится на что-то... может, какая-то изюминка...
      Пельмень уже не спал. С помятым лицом и всклокоченными волосами, он стоял в дверях комнаты и многообещающе поджимал губы. С тех пор, как он неудачно дебютировал в "Рондо", Женя все никак не мог избавиться от дурной привычки спать днем. После пережитого гомерического позора, когда он должен был с педерастической улыбкой, под педерастическую музыку, сбрасывать с себя садомазохические тряпки, причем такими движениями, будто тряпки были его противником в восточном единоборстве, а мужская часть зрителей басовито кричала: "Ну что, уже кончили?", и издевательски подсвистывала. Раз нельзя было умереть, оставалось все время спать. Разумеется, с тех пор Пельмень предал шоу-бизнес анафеме, в ночные клубы не ходил и Таню туда не пускал. Валик потом объяснял ему в кулуарах, что надо меньше таращиться в зал, вести себя непринужденно и спокойно заниматься своим делом, а для этого понюхать, что предлагал Арсен. "Хорошему стриптизеру, - подытожил он, гнилые помидоры не мешают".
      Таня объяснила ему, что у нее хотят взять интервью, а в обмен дадут сочинения. Если не будет интервью, не будет и сочинений. Что она обязана подготовить детей к предстоящим рано или поздно вступительным экзаменам. Она не властна научить их ориентироваться в дебрях хрестоматии или свободно излагать свои мысли на родном языке. Что ученики делятся на тех, кто знает язык, но не знает литературы и синтаксиса, и тех, кто знает литературу и синтаксис, но не владеет родным языком. Что готов сдавать письменный вступительный экзамен только Сережа Даниленко, который даже стал лауреатом какого-то конкурса молодых украинских поэтов и у него скоро выйдет сборник стихов. Что она может подготовить к сочинению Пельменя, если он перестанет все время спать. Но всем остальным надо просто раздать образцы, которые они должны знать назубок и уметь воспроизводить по памяти. Что когда она получит сочинения, то отдаст их Пельменю, чтобы он распространил их по старшим классам. Потом Таня начнет задавать домашние сочинения, а на следующий день проводить "разбор полетов". Потом она распределит парты по вариантам и будет заставлять их писать те же сочинения в классе. После подобных издевательств, которые не потребуют от Тани особых усилий (особенно если Женя поможет ей проверять тетради) любой дебил без труда сдаст сочинение на четверку. Или на пятерку, если в приемной комиссии тоже будут сидеть дебилы. Но это вряд ли, потому что у них нет-нет да бывают мрачноватые проблески разума, особенно, когда надо кого-то зарубить.
      Говоря все это, Татьяна делала прическу, подводила глаза, губы и, наконец, надела платье. Платье было с завышенной талией, но модное и короткое, отлично скрывающее легкую беременность. И как нарочно, под окнами раздался шум подъехавшего автомобиля и требовательное гудение. Потом - звук открывающейся дверцы и крик: "Татьяна! Татьяна! Мы вас ждем!". Таня отодвинула стоящего на пути Пельменя, положила в сумочку пару фотоальбомов и... только ее и видели. Опять зазвонил телефон. Пельмень стоял и смотрел на него. Телефон звонил. Пельмень смотрел. Телефон звонил. Пельмень смотрел. Телефон звонил. Пельмень молча поднял трубку. Мужской голос неуверенно спросил: "Танюша?". Пельмень ответил: "Да, я вас слушаю" - "А, ты еще здесь, маленький засранец." - беззлобно произнес мужской голос: "Тогда я перезвоню позже". И раздались частые гудки. Пельмень принялся собирать вещи. Приблизительно час ушел на упаковку рюкзака, сумки и двух кульков. Потом еще час ушел на записку. Но во время смятения чувств Женя всегда предпочитал неизреченно молчать, зная по опыту, что любое слово может быть обращено ему же во вред. А уж если оставлять какие-либо письменные свидетельства, надо быть готовым ко всему. Могут, например, поисправлять ошибки. Таня, может быть, не станет, а мамаша когда-то так сделала. Пельмень взял все свои каракули, положил в пепельницу. Поджег и стал смотреть на пламя. Вдруг распахнулась форточка, и порыв ветра разбросал горящие клочки бумаги по кухне. Пельмень стал топтать их ногами. Погасил. Выбросил в мусорник. Подмел. Плеснул сверху чашку воды, чтоб расплылись сохранившиеся строки. Подумал. Вынес мусор. На лестнице осторожно посмотрел из коридорного окна во двор. По всем приметам, любопытствующих прохожих и неподобающих машин там не было. Пельмень взял вещи и ушел навсегда. Вместе с ним ушла безо всякого повода и поводка худая кошка Эмма, потому что ей нравилось, как он ее мучает.
      БОЛЕЗНЕННЫЙ СОН ПЕЛЬМЕНЯ
      В осиянной солнцем долине Таэты стояли пары. Их нежные уши трепетали на ветру, как лепестки альквазируса.
      Близился вечер. Повис дождь. Тогда между рядами растущих паров пронесся Странник. Он двигался легко и стремительно, как несущий его ураган, торопливой поступью. Его уши и мокрый лохматый плащ были черны, голос - хрип и тревожен. Он задел Орана во время движения, легко, даже не заметив.
      И узнал Оран, что он отцепился. Мог теперь он, как черный Странник, скользить между паров, растущих, подобно цветам альквазируса, задевая их локтем. Мог теперь причинить им боль, если случайно его обидят. Сжал кулаки Оран: нет ли уже у него обидчиков?
      И пошел Оран мстить за обиды. Был он юн и зависим. Стал жесток. Никого не любил Оран. Никого не жалел. Не пришло ему время быть мудрым, и был он не так слаб, чтобы слушать советы.
      И скользил Оран. И убил много паров, пока оставшиеся в живых не отцепились тоже и не погнались за ним по рассветной Таэте.
      Легко мчался привычный Оран. Тяжко и хаотично двигались пары, и не догнать бы им злодея, когда бы не горы, окружающие Таэту священным квадратом.
      Горы Таэты привыкли быть недоступными. Навевали ужас мертвые горы, похожие на скелеты засохших паров, с длинными рядами блестящих глаз, словно состоящих из застывшей воды. Некоторые глазницы их были пусты. По иным пробежала цепь лучистых тещин, как по листьям высоких растений.
      Не убоялся священных гор отважный Оран. Каплею вязкой тэны вскользнул он в открытый рот таинственной Эйны, куда не скользили раньше пары, ибо вот он, первый, кто отцепился.
      Но и покрытые гневом пары забыли о страхе, который внушала им тайна Эйны, ибо мертвые тени, недавно обретшие там жилище, вселили неистовство в праведных. Взошло светило. Некуда деться преступнику. И взял он острый сколок того, что подобно было застывшей воде, но не плавилось от тепла рук, и занес его над головой - так, чтобы можно было наносить им удары.
      Пары приблизились. И стал Оран наносить удары острым сколком, не глядя на лица, так что рот Эйны наполнился ранеными и неживыми парами. Сам же Оран, отгородившись от тех, кто гнался за ним, понесся по правильно расположенным прямоугольникам в самую сердцевину Эйны, где встретил он Странника.
      "Возьми меня с собой, Странник, - стал просить его Оран, - нет места мне теперь на Таэте." Но Странник его не послушал и продолжал свой путь.
      "Странник, Странник, когда ты толкнул меня локтем, то я отцепился и стал преступником," - закричал Оран, схватив его за черный край плаща.
      "Так что же ты думаешь, этого достаточно, чтобы взял я тебя?" насмешливо сказал ему Странник, едва обернувшись.
      Но Оран все двигался за Странником, продолжая держать его за черный край плаща и крича ему в уши, чтобы он взял с собой Орана. Наконец, Странник остановился. И тогда их догнала Ульфида, прекрасная, как толота, что раньше росла рядом с Ораном и потому годилась ему в жены. Испугалась она, что Странник заберет от нее ее суженого и стала кричать так: "Странник, Странник! Возьми и меня с собой, раз ты забираешь Орана!"
      Но глупый Оран сказал ей: "Что ты хочешь от меня, Ульфида? Уходи. Ты все время росла со мной рядом, и ты мне надоела. Теперь я отцепился и хочу другую, которая росла далеко и которой я никогда не видел." Заплакала тогда Ульфида: "Что же делать мне, если мой суженый ищет другую? Как можно любить того, кого никогда не видел?"
      Оран был не очень стройный пар, в нем текли соки парьев, и по закону ему полагалась жена хуже Ульфиды. Но рядом не росло других дани, и он не знал, что Ульфида красива. А Странник был мудр и видел много дани, и потому сказал так: "Ты красива, Ульфида. Прекраснее мамбра и толоты. Стройнее лизии и кипариса, которых не видели на Таэте. Этого достаточно, чтобы взял я тебя." - И он подхватил Ульфиду за нежно-зеленые уши и унесся с последним ветром.
      Оран проводил их досадливым взглядом. И стал громко ругать черного Странника, который зачем-то взял с собой глупую дани Ульфиду и не захотел взять его, отважного и свободного пара. Летевшие за Ораном пары отстали. Наверное, потеряли след, ибо высох сок на серых прямоугольниках. Или они заблудились во чреве Эйны, когда нельзя стало видеть ее глазами долину Таэты. Хотел Оран скользуть из Эйны в пустую долину, но понял, что теперь ему уже не отцепиться...
      Последняя глава. ОКОНЧАНИЕ БИТВЫ С ПЕЛЬМЕНЕМ
      ... но конечно, потом вернулся. Потому, что Таня не перезванивала. А у него пропала ценная ручка - с золотым пером, подарок будущего тестя. В конце-концов, отступать было некуда - если бы Евгений Пельменников бросил свою женщину, когда она ждет от него ребенка, это бы значило, что он подлец. Опять-таки, мама с кошкой не поладили. Мать злобно пинала кошку, когда та лезла под ноги, а кошка подкрадывалась в темноте и неожиданно кусалась.
      Раздобурдин успел уже обо всем проведать, и он тоже сказал: "Евгений, ты, кажется, собирался жениться? Ну так женись. А я сделал предложение Елене, так что можешь на меня рассчитывать." Экзамены прошли нормально, Пельменю выдали аттестат со всеми пятерками. Маричка была очень против него настроена. Хотя Валик не проявлял себя хорошим семьянином, она полностью глядела на мир глазами мужа, а муж на Женю сердился. Таня позвонила Джокеру, чтобы пригласить его на свадьбу в качестве свидетеля. Но с трех гудков он не взял трубку, а это означало: не судьба.
      Накануне свадьбы Пельмень вертелся, как белка в колесе. Он принес роскошное белое платье с красной отделкой, с завышенной талией и длинным шлейфом. Часть времени он проводил у себя дома, где на средства Раздобурдина был затеян грандиозный ремонт. Помогал, руководил и уговаривал мамашу, чтобы она не корчила из себя женский тип, воспетый русской классикой. А мамаша плакала и говорила, что приносит себя в жертву. Зато она милостиво разрешила пригласить на свадьбу старого Вяземского - отец все-таки.
      Когда Татьяна приехала в загс, первым, кого она встретила, был Рено. Он женился как раз перед ней на своей молоденькой ученице, длинноногой блондинке, подозрительно похожей на фотомодель. Девочка казалась весьма испуганной свалившимся на нее счастьем. Она стояла, вцепившись в его руку, и смущенно улыбалась, удивленно поглядывая на еще одну невесту, оживленно болтающую с Рено по-французски. И как подобает особе, выходящей за собственного репетитора, абсолютно ничего не понимала. Появились Маричка с Валиком, они тоже подошли к Рено и стали болтать с ним по-английски. Девочка совсем растерялась и убежала в комнату для приготовлений, точнее, в гримерку. Но на полдороги ее перехватили друзья Рено (иностранцы) и стали поздравлять.
      А Пельменя не было. Таня еще не начинала волноваться, когда приехала тетя Лена и сказала, что Женя не ночевал дома. А Таня думала, что он там, помогает матери убирать в квартире и переносить вещи к Раздобурдину. Тетя Лена сказала, что она никуда переезжать не намерена, после того, как Раздобурдин (Близнецы по гороскопу) позволил себе при ней ужасную вспышку беспричинной ярости и раскрыл тем самым ей глаза на семейную жизнь с ним. Но потом приехал сам Раздобурдин. Принес шикарный букет цветов прямо с корзиной. Поцеловал невесте ручку. И сказал: "У нас с Евгением вчера вечером был небольшой мальчишник. Он малехо перебрал, не знаю, сможет ли приехать. Но мы подождем, загс - не поезд, не уедет." Пельменя, между тем, не было. Уже две пары успели зарегистрировать отношения, когда ко входу плавно подъехал желтый "Автосвiт" и оттуда вышел Джокер. Он был во фраке и с букетом. Таня выразительно посмотрела на Раздобурдина, но он постыдным образом вымаливал как раз у тети Лены прощения и смотреть на него было неприятно, тем более, что она отставила ногу и, будто в танце, подбоченилась. Джокер подошел к Татьяне и отдал ей букет. Она взяла букет. Он сказал: "Жениться опять будем со мной." Она спросила: "А где мой Женя?". Он ответил: "В самолете расскажу". Она спросила: "А куда мы летим?" Он: "Сначала в Париж, потом - в Амстердам. В Париж - на медовый месяц, в Амстердам - я там буду учиться. Потом, придет время, как-нибудь вернемся." Она: "Чему учиться, - марихуану курить? Неужели, здесь нельзя?" Он: "Я изменился." Она: "Не верю." Он: "Станиславский тоже не верил. И давно помер." Она: "Я беременна." Он: "Я вижу. От кого?" Она: "Вон, видишь, старенький такой с бакенбардами - это дедушка." Он: "Какая разница - все люди братья." Она: "Ты не изменился." Он: "Идем жениться. Мы на самолет опаздываем." Она: "А где мой Женя?" Он: "В самолете расскажу." Она: "А где твоя машина?" Он: "У Жени." Она: "Ну, тогда, конечно, идем. Только... я без вещей. Надо заехать забрать вещи." Он: "Дорогая, нам некуда заезжать. Твои вещи - вон в той забавной желтенькой машинке." Она: "Что, ты и квартиру ему отдал? Но ведь... это же моя квартира." Он: "Не надо упрощать, Тутусик." В это время разгневанная тетя Лена решительным шагом направилась к выходу. Она громко хлопнула дверью, и больше ее Татьяна никогда не видела. Раздобурдин выждал солидную паузу, подошел, внушительно пожал Джокеру руку, после чего там остался скрученный в трубочку почтовый конверт, и подмигнул Татьяне: "Ребята, желаю счастья, многие лета. Егор Никитич, хорошо учись, не позорь меня перед фондом Сороса. Танюша, роди ему пацана. А я, пожалуй, пойду." Он ушел, после чего в пространстве осталась большая дырка. Старые родители давно дремали, сидя рядышком на топчанчике. Их разбудили. "Ото и не надо было разводиться," - сказала мамаша, увидев перед собой нарядного Джокера с белой грудкой и черными длинными фалдами, под руку со старшей дочерью. Немногочисленные, наиболее терпеливые гости быстренько выстроились под лестницей. Как выяснилось, Джокер успел пригласить свидетелей - тех же, что были, когда они женились в прошлый раз. В общем, расписались, извинились перед гостями, сели в тот же "Автосвiт" и уехали.
      В машине сидел Даниленко. Джокер рассказал, что он написал маслом гениальную картину. Там сумерки, стена дома, горящее окно кухни, кошка на форточке, как филин таращится, серебряный дождь идет, а в окне Таня в красном халате ставит чайник на плиту. И назвал: "Моя жена." Эту картину купил за большие деньги один богатый голландец - в коллекцию, где есть такие полотна, что... Этот голландец сдружился с Сережей, дал ему денег на операцию по улучшению зрения, на издание сборника стихов и в конце концов решил его усыновить, чтобы после смерти передать ему свое состояние. Он считает, что Серж - новое воплощение Монны Лизы, и надо признать, что-то в этом есть. По крайней мере, его стихи уже переводятся на пять языков, и в разных странах в ближайшее время выйдет несколько крупных публикаций. Все благодаря этому голландцу и его обширным связям. А так как Сережа в ту пору жил и хозяйничал на кухне у Джокера, то Джокеру тоже кое-что с этого дела обломилось. И, какое совпадение, Раздобурдин тоже стал ему говорить: "Егор Никитич, ты же художник, оставь этот долбанный бизнес таким кабанам, как я. Поезжай в Европу, посмотри мир. Возьми с собой дывчыну, там ведь таких нет. Я за тебя словечко замолвлю кому надо." В общем, все так сложилось, что Джокер поступил в Академию искусств в Аместердаме на компьютерную графику. И уже решил все финансовые вопросы.
      "Ну, а как получилось с Женей?" - спросила Татьяна. Джокер стал объяснять, что человек не может все время плыть против течения. И если ему суждено совершить тот или иной поступок, то надо по крайней мере извлечь из него максимальную пользу. "Но он что, меня продал, да?" - допытывалась Татьяна. - "Ну сама подумай, как он мог тебя продать, ты же свободный человек. Все, что вокруг тебя происходит - это твой собственный выбор."
      На остановке 316-го автобуса (возле метро "Левобережная") стоял бледный Пельмень и голосовал.
      - Почему он не на твоей машине? - Спросила Татьяна своего мужа.
      - Водить не умеет. - Ответил Джокер. Пельмень заметил, кто сидит в "Автосвiте" и попытался догнать их бегом, но быстро отстал и пропал из виду.
      Тем временем такси неслось по шоссе в сторону Бориспольского аэропорта. Даниленко молчал и обольстительно глядел в окно. Действительно, вылитая Монна Лиза. Только вот если бы вернуть волосам их нормальный цвет и чуть-чуть убавить веснушек. Надо же, вот он - идеал вечной женственности, сидит рядом, пахнет чесноком. Даже, как будто бы, так и надо. Ну, не "Маже нуаром" же ему, в самом деле, пахнуть, не какими-нибудь фиалками полевыми.
      I have seen roses damaskt, red and white,
      But no such roses see I in her cheeks;
      And in some perfumes is there more delight
      That in the breath that from my mistress reeks.
      Таня недоверчиво покосилась на Джокера. Он, как художник, неужели прошел мимо Вечной Женственности, не попытавшись почувствовать ее изнутри? Зачем ему простая Васильковская девочка Таня, которая, правда, сто лет назад была Мисс Украиной? Правду сказать, Джоконду не взяли бы даже на отборочный тур "Мисс абитуриентка". Но в Европе красивыми женщинами больше не рождаются. Ценится некий внутренний свет, но нам этого не понять, мы не жгли ни кораблей, ни ведьм. И обычное здоровое сияние живого существа не накладывается в нашем подсознании на очищающее пламя костра инквизиции. Наоборот, у нас несколько веков подряд мужчин ссылают в холодную Сибирь, достигая таким образом искомой разницы температур между полами. У них Джоконда - последний экземпляр, а у нас - хватай любую, не ошибешься. Не она сама, - так ее подруга. Джокер долгие годы так и делал. Вот и сейчас Таня заметила, что он к ней подбирается. Она укоризненно покачала головой и взглядом показала на созерцающего сосновые стволы Даниленко. Джокер только заметил эту картину и заинтересовался: "Интересно, что он там высматривает с таким видом?" - "Думаю, мысленно разговаривает с родителями. Мол, вы меня пилили, не верили, что из меня выйдет что-то стоящее, а я в люди выбился, вот, в Европу еду." - "А может, он созерцает своего Творца. Не веришь, я сейчас покажу тебе, как это. Тогда у нас будет общая тайна, и мы уже не сможем расстаться." - "Интересно взглянуть." Джокер провел рукой по стеклу возле Тани, будто ложкой убрал пенку с варенья. На этом месте исчезло стекло, и черный бесконечный Космос жутко взглянул из прорехи. Потом замелькали геометрические фигуры, буквы, и, наконец, предстало женское лицо с ярко блестящими карими глазами. Это была я, Женя Чуприна, сидящая перед компьютером и готовая нажать "Esc". Но тут во мне взыграла скромность, и я заменила им собственное изображение на благообразного старца с седой бородой, сидящего на высоком троне в одеяньи Славы. Потому, что правда жизни должна быть для творца дороже личных амбиций. Потому, что должен соблюдаться принцип: "Что вверху, то и внизу" А вверху - он, Творец, создавший меня творцом. Старец заслонил лицо руками. Вспыхнула музыка сфер. Зазвучало сияние.
      ... Я нажала "Esc".
      Прямо возле правого локтя раздался звонок. Я всегда, садясь работать, кладу трубку неподалеку. Просто удивительно, как мои друзья чувствуют тот момент, когда я отвлекаюсь от реальности и забываю об их физическом существовании. И вот они начали трезвонить!
      - Алло. Кого там черт принес?
      - Привет... Это я. Я не женился. Давай встретимся. Поговорить надо.
      "Esc"
      - Я уже стою у тебя под домом.
      "Esc"!
      - Ну так что, ты выйдешь?
      "Esc"!!!