Евгения Чуприна
      Не превращай гарем в зверинец!
      СОДЕРЖАНИЕ
      * НИЦШЕАНСКИЙ ОСЛИК
      * КОЗЕЛ В НАТУРЕ
      * БЛОК УПРЕКНУЛ ЖЕНСКУЮ ПОЭЗИЮ
      В ТОМ, ЧТО ОНА ОБРАЩЕНА
      К МУЖЧИНЕ
      * ДАЖЕ НЕ МАРИЯ
      * УШКИ
      * ЗАВОЕВАТЕЛЬ
      * О ЛЮБВИ
      * ЗЛОБНАЯ МЫШКА
      НИЦШЕАНСКИЙ  ОСЛИК
      Плачет ослик в день рожденья,
      И ничто ему не мило:
      Ни речное отраженье,
      Ни перина, ни могила.
      Не бегут толпою гости,
      Не мелькают совы в вальсе.
      Даже гадкий куцый хвостик,
      Отвалившись, затерялся.
      Неужели, скоро осень?
      Лев исчерпан в Зодиаке,
      Травы млеют, запах козий
      Под шумок пускают маки,
      Как сыры, потеют лица...
      Солнце жарит, что есть мочи.
      Та презренная ослица
      Не пришла минувшей ночью.
      А казалось, намекала
      Нет, не ревом - томным взглядом.
      И ресницы-опахала
      Трепетали где-то рядом.
      Но напрасны жар, истома.
      Что стряслось? - Никто не знает.
      Может быть, она любому
      Взоры-мячики швыряет?
      Ждал напрасно до рассвета,
      Упивался грустной думой:
      Почему любимой нету?
      Как же я еще не умер?
      Вот вдали толпою пестрой
      Винни, свиньи, совы... кто вы?
      И клинок кручины острый
      Провернулся в сердце снова.
      День зовет и хороводит
      И кривляется забавно.
      Шарик входит и выходит...
      Вот и славно, вот и славно!
      КОЗЕЛ  В  НАТУРЕ
      Бродил козел, бродил в чертополохе,
      Козел был бел, чертополох был ал,
      Его бока слегка кусали блохи,
      Ногами он на звезды наступал.
      Он был козел, хватало только взгляда,
      Чтобы понять и класс его и вид,
      Но мне козла, а не жирафа надо,
      Лишь по козлам душа моя болит.
      Козел, послушай, где-то в Амстердаме
      Висит на крючьях в клубе царь-Кощей,
      Воды он просит - посылают в баню,
      Так я томлюсь без мерзости твоей.
      А где-то в иглу, бурно, как в Париже,
      Спит эскимос... вернее, он не спит,
      Не может спать - ему мешают лыжи,
      Так я не сплю вдали твоих копыт.
      Но ты, козел, заслушаться не хочешь,
      Как бандерлог, не хочешь подойти,
      И тихо, гордо, льешься в небо ночи
      По макам сна, по млечному пути.
      Совсем ушел. Вселенная раскрыта
      И тает звезд не по ранжиру рать.
      Он был козел, и это было видно,
      А я - коза, мне хочется рыдать.
      БЛОК  УПРЕКНУЛ  ЖЕНСКУЮ  ПОЭЗИЮ  В  ТОМ,
      ЧТО  ОНА  ОБРАЩЕНА  К  МУЖЧИНЕ
      Самец мне Бога затмевает.
      Какой ваятель виноват?
      Быть может мать? - Сама не знает.
      Или отец? - тогда виват!
      Не видя собственного носа
      (Стыдливо выключили свет),
      Зачали черный знак вопроса...
      Я знаю, я, каков ответ!
      Резец ваятеля не ведал,
      Что этот маленький лубок,
      Затеянный в порядке бреда,
      (Ведь Бог - любовь) кому-то бог.
      Идею смутную любили
      Они едва ль, когда черты
      Его случайные сложили
      Из напряженной темноты.
      Чтоб он объял меня снаружи,
      Как мир, и внутрь меня пролез,
      Как бес, выглядывал из лужи
      И в тот же миг сиял с небес.
      Тот механизм, который пущен,
      Чтоб пресловутая стрела
      Попала в цель, чета живущих
      Не просыпаясь, создала.
      Как поезда, придя в движенье,
      Сдержать крушенье не вольны,
      Мы мчимся, в равном положеньи
      На чей-то взгляд со стороны.
      И пусть я сколь угодно прямо
      Иду по заповедям, не
      Спастись, ведь нежно чья-то мама
      Погибель выносила мне,
      Мою беду кормила грудью
      Пригрелась юная змея,
      И в колыбели, как в сосуде,
      Судьба тревожилась моя.
      Итак, железные колеса
      Сплетают рифмы по пути,
      И нам назначено с откоса
      В кусты туманные сойти.
      Как Богом, движимы любовью
      Огромной, словно окоем,
      Возможно, с грацией слоновьей,
      В одни объятья упадем.
      Когда, в какое время года?
      В простой иль золотой пыли?
      Из тех объятий нам исхода
      Не будет, как из-под земли.
      Смерть поэтического слога,
      Чувств напряженных немота...
      Я вижу Бога, слышу Бога,
      А значит - позади черта.
      ДАЖЕ  НЕ  МАРИЯ
      Залетев однажды знойным летом...
      Как? - Да все от тех же мужиков!
      Стала я беременна поэтом
      Вот такая злая вещь любов.
      Я об этом Бога не просила,
      Стала б я об эдаком просить!
      Но с душевной тяжестью носила
      За меня ведь некому носить.
      Я ему давала для прокорма
      Теплую развесистую грудь,
      Но его уже манила форма
      Больше, чем питательная суть.
      Детский сад... пришлось забыть об этом.
      Вел себя мой сын, как имбецил,
      И его тошнило от котлеты,
      И еще он свинку подцепил.
      Мальчики на нем в коня играли,
      Девочек он к стенке прижимал,
      Нянечке нестарой тете Вале
      Что-то там такое обещал...
      В общем, из моей аспирантуры
      Получился только тихий пшик,
      Хоть по всем наклонностям натуры
      Я могла бы... Боже, снова крик!
      Нет, на этот раз не он, а кошка...
      Нет, не кошка - Машка в этот раз.
      Ну и голос! Боже, сколько можно!
      Ну и жеребец его Пегас!
      Ведь еще не сделаны уроки,
      Завтра он получит низкий балл,
      И в ломбарде поджимают сроки,
      И свои бутылки он не сдал...
      Господи, о тот, кто публикует
      В книге судеб все его дела,
      Погляди с небес, как он ликует,
      Молнией сожги его дотла!
      Нет, не надо. Поздно. Слишком поздно.
      Разряди весь гнев в его тетрадь.
      Мне в мой час полетный, час мой звездный
      Надо было ближе залетать.
      УШКИ
      Летящие ушки, как крылышки мышки
      Летучей, которая лишь родилась,
      Как только вас вижу: озноб и одышка
      Увы мне, надежно прослежена связь.
      Сперва я решила, что это случайность
      Одышка и ушки, и дело не в том,
      А просто здоровье из крайности в крайность
      Бросает какой-нибудь дамский синдром.
      Но нет, каждый раз, как я видела ушки,
      А в ушках - сережки и серы чуть-чуть,
      Вцепившись отчаянно в локоть подружки,
      Теряла я смысл, и сознанье, и путь.
      Мне солнце так скромно сквозь них улыбалось,
      В них ветер так нежно и робко играл,
      Что в сердце рождалась цветущая жалость,
      И что-то сжималось из женственных жал.
      Ах, милые ушки, наивные ушки,
      Вы дарите негу обоим полам,
      Любуясь украдкой, вздыхают старушки,
      А молодость рыщет по темным углам.
      Летящие ушки, летучие мышки,
      Вы словно опал, пропускаете свет,
      Ах, есть ли сестренки у вас и братишки,
      Иль чуда на свете подобного нет?
      Быть может, в припадке ночного ваянья,
      Когда Зодиак закрутил хоровод,
      Создатель, ослепший от истин сиянья,
      Вас людям лепил на погибель, и вот
      Одно лапоухо, другое - прижато,
      Как будто сам Бог до конца не решил,
      Иль ушко оторвано было когда-то,
      А доктор его слишком ровно пришил.
      ЗАВОЕВАТЕЛЬ
      Весь от штиблет до палевого лба
      Прохладен ты и вял, как климат марта.
      Следит за мной лишь серый взор раба,
      Жестокий и горящий от азарта.
      Сдаюсь, кладу на землю тяжкий щит
      Пускай ворвутся в город легионы.
      Я плоть твою люблю - она молчит,
      Мы с нею обе к платонизму склонны.
      Зачем тогда атака и прорыв,
      Зачем наемник шествует картинно?
      Зачем войска, ворота сокрушив,
      Приказа ждут и мочатся в руины?
      Прикажут им - в поля уйдут опять,
      Прикажут - будут блуд и мародерство.
      Так для чего мне было проявлять
      Любви серьезной следствие - упорство?
      О  ЛЮБВИ
      Не знаю. Я б хотела верить, что
      Слетает к нам со звезд божественное чувство,
      Что злоба не пройдет сквозь это решето,
      Что ложь обречена. Но грустно, грустно, грустно!
      Не знаю. Мне мерещится обман,
      Я жду, что может быть, исчезнет наважденье,
      Когда саму себя читаю, как роман,
      Заранее кляня любое продолженье.
      Захлопнув створки чувств, душа моя саднит,
      Она не хочет битв, она закрыта гордо.
      Любовь моя - кувшин. И столько в ней обид,
      Не вытрясешь назад сквозь узенькое горло.
      К стене своей судьбы я, голову склоня,
      Приникла, покраснев, как девственница, густо.
      Тебя я не люблю. Ты любишь ли меня?
      Ты хочешь ли меня? Не слышу. Грустно, грустно.
      ЗЛОБНАЯ  МЫШКА
      Александру Пименову
      1.
      А когда-то дружили мы с бабкой и дедкой,
      В дурачки мы играли, мухлюя смешно
      И тягали за хвостик какую-то репку,
      И домашнее теплое пили вино.
      Но однажды я спьяну уйдя в свою норку
      (Умереть от цирроза, видать, суждено!)
      Прихватила с собою последнюю корку,
      Хоть убейте, не помню, но ах, все равно!
      Что я делала с нею в тиши шурудящей?
      Ела или кормила знакомых мышей?
      Ну не помню, не помню башкою пропащей...
      А однако нашли и прогнали взашей.
      - Ты зачем нас оставила, мышь, без закуски?
      Слава богу, никто не блюститель диет,
      Все пожрать норовят. Ах, как это по-русски
      Пострадать за украденный спьяну обед.
      И не помнит никто, как я репку тягала,
      Все заслуги мои унеслись в водосток,
      И погрязла вся дружба в болоте скандала,
      Да и что наша жизнь - шелестящий песок...
      2.
      Вы этого хотели, старики!
      Вы это в полной мере заслужили.
      Когда вы так любовно у реки
      Свой старомодный домик возводили,
      Я думала: мы будем с вами жить
      Как Филя с этой...как ее... Бавкидой.
      Но проявляя в шовинизме прыть,
      Вы иссушили жизнь свою корридой
      Со мной. Ну, много ль от меня вреда?!
      Вам жаль для бедной мышки хлебных крошек?
      Подумаешь, нагажу иногда
      На стол. Так нет - силки, капканы, кошек,
      Все вы тащили в хижину свою,
      Чтоб отравить мое существованье.
      Не знали, что как ястреб - гнезда, вью
      Я месть мою и жажду воздаянья.
      Несушка Ряба, видно, не со зла
      Снесла яйцо однажды золотое,
      И я, узнав про это, поняла,
      Что пробил час разделаться с мечтою.
      И вот, когда квохтали вы над ним,
      Подкралась я тайком по ножке стула
      И целый мир движением одним,
      Как фокусник, для вас перевернула.
      Вы этого хотели, старики,
      Малютку-мышь садистски унижая.
      Пускай скорлупки, словно угольки,
      Блеснут вам на прощанье, догорая.
      Я отрясу теперь с горящих ног
      Прах дома вашего, предав его проклятью.
      В последний раз ступлю на сей порог
      За мной, мои соратники и братья!
      3.
      Не носить драгоценные яйца
      Никогда обездоленной мышке,
      Но пускай меня люди боятся
      Я читаю полезные книжки.
      Там написано просто, доступно
      Для того, кто устал быть паяцем,
      Что свободу любить не преступно,
      А за равенство надо сражаться.
      И не надо чураться террора,
      Потому что при должном размахе
      Все слоны здоровенные скоро
      Разбегутся в спасительном страхе.
      Человек станет мышкам не нужен
      Дом и пищу дадут нам Советы.
      Мы макдональдсы нахрен разрушим,
      Пощадив лишь одни туалеты.
      Погодите вы, бабка и дедка,
      Лишь дождемся решения штаба!
      Не спасут вас ни рыбка, ни репка,
      Ни продажная курочка Ряба.
      4.
      Нет больше на свете ни бабки, ни дедки.
      Кайфуют, уроды, в слюнявом раю.
      От зимних запасов остались объедки.
      О, запах свободы! Тебя узнаю.
      Повсюду чернеют могилы сырые
      И ноет желудок, иссохший, как трут.
      А в норах натопленных крысы штабные,
      Лоснясь от обжорства, рокфоры жуют.
      Как борщ, покраснели ручьи и каналы.
      Там дикие рыбы скулят от тоски.
      Сейчас я забью на свои идеалы
      И хвостик отрезав, уйду в хомяки!
      За что мы боролись, неужто за это?
      О, сколько напрасно потрачено сил...
      Найти и призвать негодяя к ответу,
      Кто цель вожделенную так подменил!
      В разбитых тарелках лежат экскременты.
      По стенам сосульки толсты, как дрова.
      Такие безмышные эксперименты
      На людях, предатели, ставьте сперва!