Муса большой человек, командир, у него в подчинении две сотни молодцов. Но он не только раздает приказы, он любит пойти на дело самолично. И отдохнуть потом любит в тишине, только с двумя охранниками. Пока не началась священная война, Муса был поэтом. Несколько чеченских поэтов стали великими воинами – потому что раньше они воплощали народный дух в слове, а когда появилась возможность, стали воплощать тот же самый несгибаемый народный дух прямым делом с оружием в руках.

Муса как всякий чеченец на аланов смотрит свысока: они дешевле всех продались русским, они в большинстве даже приняли русскую веру, они заняли земли хотя и младших, но тоже вайнахов – ингушей, но все-таки они – с Кавказа, а за чемпионство «Алании» болел в эти минуты весь Кавказ. И Муса – тоже.

У Мусы высоко в горах есть свое логово, недоступное для русских. Прийти и разрушить аул в долине они могут, да и сделали уже дважды за два года, но сюда высоко они никогда не посмеют сунуться. А с воздуха логово не видно. Если только наведут ракету по радиолучу, когда говорит спутниковый телефон – таким же трусливым способом проклятые неверные кяфиры подловили Джохара. Здесь в уютном логове у Мусы своя тарелка – и для телефона, и чтобы смотреть телевизор, включаясь от дизельного генератора. У Мусы всё – первоклассное: и оружие, и электроника. После перемирия русские не пускают ракеты и участь Джохара Мусе пока не грозит, но все равно по привычке он говорит по телефону всегда очень коротко. А телевизор можно смотреть долго: работающий телевизор русский воздушный шпион не засекает. Ну а вообще-то на всё воля Аллаха. Аллах допустил погибнуть Джохару, значит Он рассудил, что так будет полезнее для борьбы с неверными. Если Муса до сих пор жив, значит Аллах считает, что Муса пока нужен здесь на Земле.

Даже и отдыхая на футболе, Муса помнит о священной ненависти к подлым русским. Слишком долго перебирать в памяти вины русских; и так ясно, что они должны сгинуть, сначала с Кавказа, а потом и вообще с Земли, вот и всё. А сейчас для начала пусть чемпионами станут хотя и продавшиеся, но все-таки кавказцы, все-таки немного свои. Ведь даже жалкие аланы в душе мечтают о свободе. Свободу из-под русской неволи они когда-нибудь получат, когда станет свободным весь Кавказ, но при новом кавказском порядке жалкие аланы станут рабами настоящих мужчин – тех, кто никогда не смирялся, тех, кто не отрекся от Аллаха. Но – позже, а пока пусть станут чемпионами, пусть обойдут проклятых русских!

Народы похожи на большие футбольные команды. Если раздеть футболистов, невозможно определить, к какой команде они принадлежат, но достаточно одеть группу лиц в униформу, выпустить на поле – и станут биться, не жалея костей. Ни собственных, ни, тем более, костей соперников. А перейдут в другую команду – станут биться вместе с прежними недругами против прежних лучших друзей по клубу.

Так и люди вообще, даже если они формально не футболисты по специальности: они от рождения просто люди, пока не оденутся в свои воспоминания, предрассудки, обычаи, не заговорят на общем наречии – и вот сплоченная группа, готовая воевать не на жизнь, а насмерть. Такой-то бесконечный футбол получается.

Но футболисты играют ради зрителей. А единственным отстраненным зрителем бесконечного чемпионата народов остается Господствующее Божество. Но Оно не болеет ни за одну из команд, Оно остается равнодушно к патриотическим призывам любого национального изготовления. Зато Оно с интересом наблюдает процесс игры сам по себе: то миры – то войны, то союзы – то предательства. И умилительна та серьезность, с которой народы и страны ведут бесконечные игры, та уверенность, что они чем-то отличаются от других, что они – лучше других, что с ними и только с ними – Бог.

Вот только бессильный у них получается Бог, который никак не может как следует помочь своим «избранникам». Никогда бы Оно не согласилось на такую жалкую роль: работать местным божком при каком-то народе и тягаться с небесными коллегами, кто кого перетянет: Божественная Троица единого Аллаха – или наоборот? А то ещё вмешается Брахма…

Вадим не стоял – старался. Ушёл от Жорика назад, Сенька Баконя хорошо дал на ход, Вадим обошел на скорости двоих, увидел, что сбоку режет край Жорик и ударил без подготовки – проверил вратаря.

Мимо. Близко, но мимо. В метре над девяткой просвистел.

Березень задергался в голу, закричал на своих беков:

– Держите Волошу! Заснули?!

Вадим мчал, уходя от Жорика, уже резал по косой в центр, мог при удаче выйти чисто на ворота – но Жорик все-таки успел зацепить сзади, и Вадим покатился по земле.

Судья Спиридонов немедленно выдал Жорику горчичник.

Можно было бы и выгнать сразу, но такой поступок поняли бы неправильно: мол, старается за «Спартак», с первых минут оставил «Зенит» вдесятером. А предупреждение – меньшее, что заслужил Гвахария.

Но все равно на трибунах засвистели.

– Судья куплен!

– Чистый был подкат!

Что интересно в землянах: они имеют глаза, чтобы каждый мог видеть по-своему одну и ту же реальность. Болельщики «Зенита» увидели правильный подкат, фанаты «Спартака» – грубую подножку. И все искренни.

Смотреть объективно способны немногие. И эти немногие неизбежно становятся подозрительными чужаками. А все остальные видят только то, что хотят видеть: «Наши всегда правы!» и «Наших бьют!» Потому и божки им нужны карманные, служебные, свои. А Господствующее Божество, которое видит и судит беспристрастно, им непонятно и чуждо. Такому Божеству люди не молятся, они умоляют божка, который был бы им послушным слугой – вот хоть добывал бы победу в матче. И все остальные желательные им победы.

Вадим катался по траве – переживал боль и одновременно отдыхал после сжигавшего силы рывка.

Отдохнул, поднялся, побежал.

Он таранил снова и снова. Он ещё ни разу не был чемпионом – потому очень хотелось. И сборная маячила, и контракт если не в Италии, то хоть в Австрии. А чувство шептало, что сегодня удастся, что Бог поможет.

Старик Гребень, не чета Вадиму, был чемпионом восемь раз. Но и ему не надоело. Быть чемпионом никогда не надоедает, потому что чемпионство – бездомная бочка: едва выиграл, и нужно начинать сначала. Вчерашний – ты не нужен никому, нужно все время быть чемпионом сейчас!

Гребень и выдал пас-ватерпас. Вадим отрезал сразу двоих зенитчиков и оказался прямо перед воротами. Вратарь ихний дернулся туда-сюда: в ноги бросаться или стоять на линии?! И в результате потерял ворота. Вадим ударил спокойно – потому что наверняка.

Иногда Божество улыбается, глядя на людские старания.

Вот Оно и не удержалось, чуть-чуть подправило мяч, чтобы вместо верного гола он угодил в штангу. Не потому, что захотело помочь «Зениту», а больше – «Алании». Просто забавно наблюдать, как полная уверенность маленького существа сменяется безграничным отчаянием.

Один старается изо всех сил – и напрасно, всё у него выходит мимо. И в футболе, и вообще в жизни. А другому всё даром в руки.

Нет правды на Земле. И не нужно. Слишком скучно было бы, если б по правде и по заслугам. И пусть думают что хотят о Божестве и справедливости. Какое дело Ему до мнений смешных существ. Вот ведь и сами люди не заботятся, что о них думают муравьи, например. Хотя понаблюдать возню в муравейнике им иногда забавно.

А ведь муравьи гораздо ближе к людям, чем люди – к Божеству. Муравьи и люди – существа одного прядка, а с Господствующим Божеством им мериться куда нахальнее, чем пылинке – с Солнцем.

И все-таки… Сколько бы ни сравнивать людей с муравьями, но ведь и ворошить муравейник – не самое почтенное занятие. Ну не то что бы Оно стеснялось – стесняться Ему не перед кем, но все-таки немножко смешно вот так подталкивать мяч в полете. Словно Оно – шаловливое дитя, а не всемогущее Божество.

Вадим ударил спокойно – потому что наверняка.

И мяч со звоном врезался в штангу.

Глазам не верилось: врезался в штангу! Хотя Вадим бил наверняка, вовсе не пытался попасть в самый угол. Наоборот, страховался. С трехметровой близи лишь бы мимо вратаря попасть – тот и шевельнуться не успеет.

После такой непрухи хочется упасть на газон – и не видеть ничего. Никогда больше не играть – ни в мяч, ни даже в городки какие-нибудь.

Он и упал. Потому что пришла мода на раскованность чувств. Кричи, падай, колоти кулаками землю, собственную голову, спины и плечи соратников и друзей – друзья и зрители простят и поймут. Не поймут чувств в себе. Да и картинка телевизионная неинтересная, когда человек в себе.

Упал, покатался по зеленому газону – но через минуту встал успокоенный и затрусил играть дальше.

Не то что бы Оно стеснялось или стыдилось – но получилось неудачно. Вот так же все Его вмешательства, все внезапные порывы совершить чудо оборачиваются такой же неловкостью, таким же ребячеством.

Во-первых, Оно испортило Себе удовольствие: собралось посмотреть, кто кого переборет, чья страсть сильнее, а не убеждаться по мелкому поводу в Своем могуществе. Что Оно доказало? Что самосвал сильнее любого силача? Никому и не интересно смотреть борьбу силача с самосвалом.

И так ведь во всем: все борения интересны тем, что исход их неясен. В этом смысле вся Вселенная – словно огромный стадион. А станет Оно вмешиваться со Своим всемогуществом, всякий интерес сразу пропадет. Все равно что заглянуло бы Оно в казино и принялось бы останавливать шарик на нужной цифре: скучнейшее занятие получилось бы – не лучше чем театр.

Во-вторых, интересный момент – насчёт стыда. Некого Ему стыдиться – и это замечательно. Но как живут планетяне, которым приходится все время считаться – с окружающими, с их разнообразными мнениями? Сделал – и думай, как на тебя посмотрят, одобрят или не очень? Жуть! И никакой свободы.

Ну пусть они там и толкаются, раз Оно попустило им расплодиться. Зато тем полнее чувствует Оно Свою свободу – по контрасту.

Денис всегда болел за «Зенит» – с детства. И даже в такой игре, когда победа ничего не меняет, все равно хотел, чтобы «Зенит» выиграл. Поэтому в миг перед неотвратимым голом давление у него подскочило, адреналин выплеснулся – а когда мяч врезался в штангу и отскочил, наступило блаженное расслабление, которое и называется счастьем. И он даже успел подумать, что это он – да-да, именно он! – своим страстным желанием отклонил мяч в штангу. Потому что даны ему Богом особенные способности и постепенно начинают проявляться.

И надо ж было в этот самый момент заглянуть отцу!

Игнатий Игнатьевич не понимает, как его сын, интеллигентный, стало быть, мальчик, может смотреть футбол?! Не только интеллигентный, но теперь уже и религиозный. Ведь футбол – во-первых, глупая плебейская игра, а во-вторых, прямо-таки бесовское занятие, если посмотреть, какие низменный страсти развязываются: толпы безумных «фанатов» готовы крушить улицы, драться с приверженцами конкурирующих команд – ну прямо сатанинская секта, а не людская компания!

– Опять ты уставился в этот дурацкий убойник! Неужели больше нечем заняться?!

Так Игнатий Игнатьевич прозвал телевизор: «убойник времени».

Людмила Васильевна футбол тоже не любит: неужели людям нечего делать, что они так переживают из-за пустяков? Детское занятие взрослых мужчин. Но когда муж начинает придираться к Денису, она промолчать не может. Дениса, конечно, нужно воспитывать, но не так!

– Ну что ты пристаешь к мальчику?! Можно и отдохнуть иногда. Не монах же он все-таки.

Смотрят ли монахи телевизор – интересный, между прочим, вопрос. В настоящем монастыре Денис не бывал, но трудно вообразить монахов, чинно сидящих перед телевизором. Даже не потому, что показывают соблазнительную рекламу. Самый прибор плохо сочетается с костюмами, пошитыми по моде первого тысячелетия.

– Не монах, но и не дурак, надеюсь.

– Вот уж кто бы судил! Если не в папу пошёл, то и не дурак.

Денис продолжал смотреть футбол. Пусть предки объясняются. Дорогую маму не переговоришь, но иногда и папа не затихает сразу – если чувствует, что очень уж обижен. Сейчас папа обижен – очень.

– Дурак или нет – понятия относительные. Дурак может всех умников передурачить. Один Бог знает, кто кого передурит или переумнит.

Вот так скандалит папа – возражает вежливо и заумно. Но маму такой стиль только раззадоривает:

– Кто бы про Бога говорил – только не такой нехристь. Притворяешься крещённым, а сам умничаешь как бес. Блаженны простодушные. Набираюсь только греха из-за тебя. И в кого такой бесовский зануда уродился?!

– Притвориться крещённым нельзя. Невозможно. Это таинство, и раз оно совершено – значит совершено, я крещён, тут уж ты ничего изменить не можешь. Можно не признавать правительство, но нельзя не признавать крещения.

– Ну-у, занудил. А все равно притворяешься. Потому что Богу от такого верующего никакой радости.

– Зато глядя на тебя Он не устает радоваться. Он просто счастлив!

– Да, счастлив, потому что у меня чистая душа, и Он это видит. У тебя черная, а у меня – чистая. Наичистейшая!

Мама никогда не упускает случая охарактеризовать себя – совершенно беспристрастно и объективно, как она уверяет.

– Пусть бы об этом сказали другие.

– И говорят! Все мои друзья меня ценят. Все говорят: «Людочка – наша неподкупная совесть!» Вот как: совесть! Кто бы про тебя такое сказал? А ты мое испытание, которое послал Господь. Значит, так надо. Но надо чтобы и ты почувствовал, а не закрывал от света свою темную душу! Потому что бес в тебе сидит и бес упрямится!

Тут не всё сходилось: Господь послал испытание, но мама все равно ропщет, вместо того, чтобы благодарить Господа, за то, что испытывает Он её всего лишь безвредным мужем, непьющим и не гулящим, а не тяжкой болезнью, например, или нападением грабителей в подъезде… Но пусть эти противоречия обсуждает папа – если сумеет вставить больше десяти слов.

– Изгнание бесов – не твое амплуа. И разглядеть беса могут только специалисты по экзорцизму, а не ты.

Слово «экзорцизм» маму и доконало:

– Пре-кра-ти-и! Прекрати, я говорю!! Я сейчас убью и меня оправдают! Хватит издеваться!! Пре-кра-ти-и!!!

Ну вот и совершилось в семье большое истерическое событие. Впрочем, очередное.

Игнатий Игнатьевич подумал, как бы хорошо остаться вдовцом, как легко и приятно жилось бы без поминутного соседства с бешеной супругой. Он не позволял себе даже мысленно слов «смерть», «умереть», «погибнуть» – лишь обозначал желаемое состояние: «вдовец». И все-таки понимал всю греховность такой мысли, с ужасом вспоминал, что Бог видит все мысли насквозь, от Него не спрятать потаенные мечты – понимал, но не мог отделаться от прекрасного видения: он наконец овдовел, они с Денисом живут вдвоем дружно по-мужски…

Признаться в таких мечтах Игнатий Игнатьевич не сможет никому и никогда, в том числе и на исповеди перед святым причастием, но запретить себе мечтать он не может.

Наряду с футболом замечательный вид спорта – кухонный скандал. Равно как и семейный. Правда, в отличие от футбола играется вне всяких правил.

Людмила Васильевна при всей её набожности склонна к вспышкам. Синапсы не держат, в этом всё дело.

Но муж с сыном не знают, что её разрегулированность имеет причину вполне даже извинительную. Да и какое им дело.

Они же не врачи, а родственники.

Кухонные, а пуще семейные баталии вызывают такие же крайние страсти, как и мировая война, вот что удивительно.

Если бы Оно тщательно регулировало шкалу чувств, то прежде всего Оно ввело бы единицу измерения – ну скажем, одна истера. И сделало бы так, чтобы накал чувств соответствовал важности события: мелкая семейная перебранка по поводу неудачного слова – одна истера, явление домой в дрезину пьяного мужа – пять истер, супружеская измена – десять истер, смерть ребенка – пятьдесят истер, атомная война, всеобщая гибель – сто. Сто – предел чувств, больше не бывает, дальше эмоциональный шок и смерть. Но на практике люди редко удерживаются на промежуточных реакциях, по ничтожным поводам Людмила Васильевна, например, сразу соскакивает с синапсов на все сто истер, да и не она одна. Скорее, максимальная реакция не исключение, а правило, люди равно соскакивают с синапсов по великим и ничтожным поводам. И если случится действительно большое несчастье, люди не смогут отреагировать сильнее, чем они чуть не каждый день срываются при обыкновенном семейном скандале. В миллионах домов повседневно бушуют страсти, достойные конца света. Когда потом какой-то из этих домов разбомбят, или террористы вырежут половину близких, те немногие, у кого сохранились остатки разума, вспомнят с недоумением: из-за чего мы каждый день чуть не насмерть воевали в семье? Могли бы каждый день быть счастливы, просто потому что есть теплый дом, потому что все родные живы и даже здоровы, а мы изводили друг друга – стыдно вспомнить из-за каких пустяков: не так помыли посуду или не туда пошли в гости. Впрочем, большинство потом и не вспомнит.

Конечно, Романовский, тренер «Спартака», в перерыве рад был бы наброситься на Волошина – возможно, с кулаками. Романовскому бы полегчало. Но он не мог себе этого позволить.

Вадим – чувствительный парень, его ругать – только портить.

Поэтому Романовский сдержался и даже похлопал Вадима по плечу:

– Ничего, ещё забьешь сегодня. Работал, открывался, предлагал себя – все нормально. А мимо гола один Господь Бог не бил.

– Вот Его бы к нам в команду, Господа то есть, – отозвался Гребнев.

Но ребята были расстроены и на шутку не отозвались.

А гол, сразу как вернулись доигрывать, залетел глупый.

Гребень набрасывал верхом, у него мяч срезался и по дуге свернул к воротам. Березень ловил легко, он уже крикнул:

«Мой! Беру!» – но поскользнулся на ровном месте, а мяч опустился как на парашютике. Аккуратно за линией.

Называется – поймал пенку.

Приятно все-таки наблюдать сплетение стольких страстей вокруг надутого шарика. Величайшие порывы души, человеческие подвиги и подлости ради вожделенного гола.

С таким же вожделением распаленные самцы на той же планетке жаждут попасть в иные тесные пространства. Впрочем, охраняемые своими обладательницами куда менее строго, чем охраняются вратарями футбольные ворота.

Муса в досаде хлестанул плеткой по голенищу. Открыто легли, гады, вывели «Спартак», задвинули «Аланию». Чего ещё ждать от русских?! Ворон ворону…

Великие дела переплетаются с малыми. И сразу же после дурацкого этого гола ожили в памяти старые истории, которые Муса слышал с детства: как ещё во времена Шамиля проклятые русские, чтобы выжить его народ с земли дедов и прадедов, вырубали подчистую леса со склонов гор, оставляя после себя лысые холмы, легко размываемые весенними потоками, так что из-за русских варваров его прекрасную Родину прорезали множество уродливых оврагов – ран земли.

Все-таки он смотрел дальше, надеялся, вдруг «Зенит» все-таки забьет?! Питер – ещё не совсем Москва.

Вот и не обмануло Вадима предчувствие: выиграли!

И когда какой-то газетный писатель спросил громко при свидетелях:

– Но ведь не были вы сильнее? И гол получился нелогичный?

Вадим объяснил с полным убеждением:

– Бог был за нас!

И отстали – и писатели, и свидетели.

Свои фанаты тоже потом подходили:

– Что, Волоша, вратарь-то ихний – купленный? Знал, когда на ровном месте завалиться?

Но Вадим отвечал со всей убежденностью:

– Бог был за нас.

И – больше никаких вопросов.

Ничего уже не изменишь, вот что странно.

Всемогуще, конечно, Оно – Божество, Творческое Начало Вселенной.

Но – просвистел маленький судья, закончил игру – и само Господствующее Божество уже не может изменить результат, всё подписано и подшито к истории. Что произошло – то уже окончательно произошло, затормозить время, а тем более – повернуть вспять Божество ни в малой степени не властно. Какие после этого могут быть разговоры о всемогуществе? Было бы Оно всемогуще – дергало бы время туда и обратно.

Самодовольные люди сказали давным давно – гордые тем, что нагромоздили каменные горы: «Даже время боится пирамид!»

Ничего время не боится. Ни пирамид, ни самого всемогущего Господствующего Божества, сотворившего целую Вселенную! Так чего стоит всё Его всемогущество, если останавливается перед потоком времени, перед писком любого комара, захваченного этим невозмутимым потоком?!

Да что перед потоком – перед малейшим ручейком времени, текущим через постепенно освобождающийся от зрителей стадион.

Муса в гневе выключил телевизор. Гордому горцу не найти справедливости в подлом русском государстве! Купленный вратарь даже не стыдится, что на глазах у всех отдал игру.

Русские вообще – бесстыдные. Их женщины раздеваются открыто, торгуя своими прелестями. Их мужчины напиваются по-скотски и выворачивают на людях хоть желудки, хоть души. Да у них и не отличить душу от желудка. Разве это души?! Жирные обрубки, похожие на шматы поганого свиного сала. Настоящие бессмертные души расцветают только у верных рабов Аллаха. Хотя и Аллаху многие служат лицемерно. Развелись такие даже здесь среди прекрасных гор этой праведной земли.

Но Аллах победит! Победит окончательно, изведет под самый корень этот проклятый род. Русские уже были позорно биты, когда попытались снова завоевать гордую Ичкерию. И это знак: знак грядущей полной победы.

Но каждый обязан выполнить свой долг, чтобы приблизить победу. Муса – выполнит.

Несколько планов громоздились в его голове. Похитить какого-нибудь министра или депутата из тех, которые охотно кружатся вокруг Чечни – словно стервятники. Устроить большой фейерверк – так человек на сто. Устроить здесь рядом – или добраться до самой Москвы. Не все сразу – но дела будут! Муса радостно ощущал в себе достаточно сил, чтобы совершить великие подвиги во славу Аллаха и ради будущего Его торжества над всем миром.

Он встал и крикнул, чтобы привели коня. Сюда наверх в тайное логово не проехать на кяфирских машинах. Кяфиры вообще сильны только своей техникой и слабы сами собой. Сюда привезет только верный конь. А кяфиры давно уже не умеют сидеть в седле. Разве они – мужчины, если не держатся в седле?!

В какой-то степени Игнатий Игнатьевич признает только благородный индивидуальный спорт: бег или лучше конные скачки, потому что мчаться во весь опор – занятие больше уместное лошади, чем разумному человеку. Но все-таки – древние греки тоже бегали и гонялись на колесницах. Физическая культура – тоже отчасти культура. Хотя, конечно, живопись выше.

Или театр. Вообще – высокие искусства.

Но склонность Дениса к вульгарному зрелищу приходилось все же терпеть. Хорошо хоть, что сын пока не ходит с толпами дураков и хулиганов, уродливо называемых фанатами. С толпами футбольных фанатиков, выражаясь правильно.

И то, что жена не то что бы одобряла, но готова была мириться с футбольными интересами их сына, тем более доказывало, что интерес этот пустой и вредный.

Игнатий Игнатьевич работал и старался не слышать и не слушать за дверью футбольный навязчивый шум. Только спрашивал пару раз с тихой надеждой:

– Ну скоро они там?

– Сейчас папа! Скоро кончится!

– Ну, слава Богу.

В надежде на скорое окончание варварского зрелища Игнатий Игнатьевич даже прислушался, что там говорят – и расслышал фразу, сказанную уже после игры.

– Бог был за нас!

Игнатий Игнатьевич, конечно же, верующий. Убежденный нововер. Долго он не предавал религии должного значения, но наконец просветился. И даже настолько просветился, что стало искренне казаться, будто веровал он всю жизнь – только не решался признаться в этом при господстве безбожной власти.

Ну понятно же Игнатию Игнатьевичу, что не верить в Бога нельзя. Точнее, в христианского Бога. Ещё точнее – в православного. Все остальные варианты веры – досадные заблуждения.

Но тем кощунственнее прозвучала фраза этого футболиста: Бог был, видите ли, за них! Досуг Ему интересоваться такими игрищами. Почти что бесовскими. Во время постов следовало бы запрещать.

Настолько возмущен был Игнатий Игнатьевич, что не удержался от комментария:

– До чего дошли! В дурацкие свои игры Господа Бога вмешивают. Будто у Него других дел мало!

– А какие у Него другие дела, у Господа Бога? – спросил Денис, притворяясь наивным.

– Ну – какие. Понятно – какие. Важные. Война. Чтобы наши победили.

– Значит наши всегда побеждают?

– Не всегда, конечно. Иногда Бог попускает – за грехи наши, и чтобы страх Божий помнили. Но когда самая главная война – Отечественная, тогда мы всегда побеждаем. С нами Бог потому что.

– А ещё что делает Бог? Курс бакса устанавливает?

В школе все они теперь только про баксы думают!

– Ну – курс. Может – и курс. Когда это важно. До копеек, наверное, нет, тут биржа сама, но в общих чертах. Когда это важно для всей экономики.

– Значит, до копеек – люди, а свыше рубля – Бог?

Вот такие развязные растут – с наглыми вопросами в голове.

– Когда надо тогда и устанавливает. Основные показатели.

Чуть было не добавил: «Макроэкономические».

– А чтобы понравиться девочке – тоже Бог помогает?

– Ну девочке – дело мелкое. А когда настоящая любовь – да. Бог это любовь.

– А как узнать, когда мелкое дело, а когда – нет? Когда уже любовь, которая от Бога? Может, я с первого класса, на всю жизнь? А взрослые тоже – женятся, как будто любовь, а потом разводятся. Значит, ошибся Бог?

Денис серьезно спрашивает, не провоцирует, раздражаться на него нельзя. Но детские вопросы – самые трудные. Хотя он уже не совсем ребенок. Но играет под младенца: вопросы как у первоклассника.

– Бог не может ошибаться, это уж ты, милый мой, запомни свято! Люди ошибаются, не понимают воли Его!

– А чего ж Он объясняет плохо? Некоторые училки хорошо объясняют, а другие – плохо. И разные Боги – тоже?

Игнатий Игнатьевич и на такое богохульство – сдержался.

Даже усмехнулся, глядя на щенячью самоуверенность своего отпрыска:

– Ты бы подумал, имеешь ли ты право спрашивать, и желает ли Бог отвечать на твои вопросы?

– Только плохой учитель боится, когда ему задают вопросы. У нас была такая анатомичка – сразу начинала орать: «Завучу доложу! Директору!» Так что – хорошо учит Бог или плохо?

– Хорошо. Просто люди извращают. Конечно, когда они Его Аллахом, например, называют, тогда и понимать могут неправильно то, что Он объясняет.

– Ну а почему же Он не вразумит так, чтобы понимали правильно? Значит, Он все-таки плохой учитель, как наша анатомичка?

Что за нелепость – с ребенком какие-то богословские прения. Теперь есть в школе факультативный «Закон Божий», пусть им батюшка и объясняет. Хотя если родной сынок вылезет в классе с такими вопросами, стыда не оберешься. Батюшка подумает, Денис такого набирается в семье. А где он набирается, интересно? Во дворе с мальчишками не гуляет. В школе, конечно. В школе черт знает о чём говорят. Сначала разводят развратные мысли, а потом попускает Бог, чтобы наркотики продавали прямо в уборной! Страшно ребенка в школу отпускать.

Денис посмотрел на отца и вдруг сказал совсем по-детски – сказал то, что совсем не нужно было говорить, потому что глупо говорить несбыточные вещи:

– А я знаешь, чего хочу, папа? Хочу чтобы были у меня маленькие человечки. Как лилипуты. Много. И я бы из них сделал команды, чтобы они разыгрывали собственное первенство. Был бы у меня свой футбол. И я бы один смотрел сверху. Собрал бы самых сильных в «Зените», и мой «Зенит» был бы чемпионом Денисии.

– Хорошо, я тебе куплю настольный футбол, – растерянно сказал Игнатий Игнатьевич.

Подумал же при этом, что такая нелепая мечта немножко похожа на сумасшествие: совсем живые человечки, но ростом с лилипутов из книжки. Мало ему сумасшедшей жены, так неужели и в сыне проснется наследственность?!

– Не-ет, там они железные и нужно просто крутить и дергать рычаги, а я хочу, чтобы совсем живые, только ростом с лилипутов. Не цирковых, а настоящих, которые связали Гулливера. И играли бы сами, а я бы смотрел сверху. А вовсе бы не за рычаги дергал.

С Денисом иногда бывает такое: говорит, не подумав, что-нибудь совсем нелепое. Будто и припадка не было – иногда он после припадка слишком откровенно говорит про себя. А тут без припадка признался в детской мечте. Или сам не заметил маленького отключения?

– Вот уж глупости! Что-нибудь бы серьезное, а то – маленький футбол дома завести. В телевизоре тебе мало!

Действительно, глупости. Денис опомнился и снова повзрослел до своих законных пятнадцати лет.

– Не бери в голову. Это я просто так, для прикола.

Интересный мальчик – Денис. Почти богом хочет сделаться. Чтобы играли перед ним маленькие, но настоящие живые человечки, а он бы смотрел сверху! Страну Денисию желает создать для себя. Или даже планетку. Вмешиваться Господствующее Божество в его существование ничуть не собиралось, но присмотреться – забавно. К мечтам и даже к снам.

Приснилось Денису, что у него дома появилось совсем настоящее футбольное поле, покрытое мелкой-мелкой ровной травой – с разметкой, воротами, угловыми флажками. совсем настоящее, но величиной с обеденный стол. И вокруг домики с кукольные величиной, но настоящие. И там живут маленькие люди ростом с чайную ложку. Мужчины играют в футбол, а потом победители могут выбирать себе самых красивых женщин, которые во время игры сидят на трибунах и болеют за тех, кого больше любят. Но потом все равно покоряются победителям.