И вот, не успел острог пробудиться ото сна, как я был уже далёко по бездорожью. Словно молитва душу разбойника, озарял сей рассвет суровый и хмурый пейзаж. Впервой за долгое время был я один. Возблагодаривши Господа за перемену судьбы и обративши к Нему все упования мои, я извлек карту, кою не мог изучить в темноте.
И тут, словно в голове моей просветлело так же, как в хмурых еловых окрестностях, пришла мне некая мысль. Только что вместе с Василиск-Минским полагал я свой путь лежащим в сторону Европейского континента. Но только теперь вспомнилось мне то, о чем никоим образом не смог бы я поведать даже сему благородному другу. Я вспомнил о Белой Крепости.
- Ты… был… в Крепости?!
- Не торопи рассказа. Итак, планы мои переменялись спешно, но четко. Я находился в Сибири, рукою подать до Алтая, о чем свидетельствовала и карта в руках моих. Путь куда короче, чем до столиц и границ! Владимир обозначил две моих задачи: не только следование за тобою, но и сыск по собственному делу. Ясно, какая цель была для меня первейшей, вторую же отделяло от первой изрядное время. Я мог странствовать лишь инкогнитом, а проще сказать бродягою - как минуешь границы без надлежащих бумаг? Не примкнуть ли к цыганам, думал я, невольно с тобою перемолвившись через дальние пространства. К тому ж, хоть Владимир и щедро поделился со мною, Крезом он не был. Нужды нет, бродягою так бродягою пробираться во Францию, коли нету другого пути. Мог бы я, конечно, обратиться за помощью к кой-кому в Санкт-Петербурге, но сколь все сие долго! А Крепость, сердце всех незримых наших артерий, рядом! И я повернул на Алтай.
- Только отца Модеста там не застал…
- Как ты догадалась, Нелли?
- После расскажу как-нибудь. Уж догадалась.
- Многожды еще я стану повествовать тебе о пути своем в Белую Крепость, обо всех приключениях, встречах и разговорах. Теперь же скажу лишь одно: не успел я впервые за долгие месяцы заснуть под дружеским кровом, а уж некоторые из друзей оставили его, дабы мчаться сломя голову по моим делам.
- Так и теперь ты - арестант, милый? - У Нелли похолодели губы. Вот так поживет она в покое, все время страшась новой разлуки!
- Худо слушаешь, душа моя! На половине пути, когда я уж влек тебе на помощь добрый отряд, нас настигло известие, что дело мое в Санкт-Петербурге решено. Приказ об освобожденьи из-под стражи, я чаю, нежданно обрушился на благородно-вороватого мещанина, ну да Владимир, конечно, не даст бедняге пропасть в отдаленном Сибирском краю. Когда мы с Никитою Сириным выступали в путь - я был еще преступник. Тебя встречаю законопослушным и щасливым гражданином, вчистую обеленным ото всех клевет и подозрений.
- Такое только в книжных романах бывает, милый. - Слабо улыбнулась Елена. - Либо на сцене еще, знаешь, в последнем акте.
- Бывает и в жизни, как видишь, - Филипп де Роскоф еще раз обнял жену. - Вишь, туча-то какая идет! Сойдем-ка, пожалуй, в каюту. Многовато, на мой вкус, чтоб вода была и сверху и снизу!
ГЛАВА XLVI
С Никитою Сириным супруги расстались еще в порту: дела Воинства призывали его поворотить в Ревель.
В Санкт-Петербурге пробыли без малого месяц: Филиппу надлежало выправить бумажное положенье многих своих дел, находившихся в самом хаотическом своем состоянии ввиду всех арестов, оправданий и путешествий. Из столицы в Тверь ехали уже хорошо установившимся санным путем. В Твери чаяли пробыть самое большее день, а вышло шесть недель.
Когда последний солоноватый морской ветерок растаял в воздухе, Нелли начала ощущать неприятное стесненье дыхания. Все казалось ей душно, все просила она проветрить в карете, но клубами пара врывающийся через приподнятое окно холодный воздух, казалось, не приносил никакого облегченья.
Чуть лучше стало, когда вокруг поднялась справа и слева густая стена соснового бора.
- Ну, благодарение Господу, Нелли, ты хоть разрумянилась немного, - Филипп работливо кутал ноги жены в легкую песцовую полсть.
- И, милый, хорошо, что англичанок здесь теперь нету, - улыбнулась Елена. - Не хотела б я, чтоб ты сравнивал мой румянец с ланитами Дуврских красавиц. Раньше думала я, признаться, что об особенном у англичанок цвете лица романисты все сочинили.
- Не в принадлежности к аглицкой нации его причина, - слегка обиделся Филипп. - У норманнских наших девиц румянец точно таков же - розан во льду. Это, друг мой, Ла Манш. Не умею тебе сказать отчего, но это он рисует сии акварели.
- Соленые акварели, аквасоли, - Елена улыбнулась, но вновь мучительно ощутила вдруг, сколь недостает ее легким запаха моря.
Ночью ей приснилась тюрьма Консьежери, сокрывающая в стенах своих омерзительные тайны революции. На рассвете ее разбудили муки удушья.
Страшный припадок длился почти сутки. Борясь за каждый свой вдох, томительно мечтая уж не о прекращении мучений, но хоть о том, чтобы несколько минут отдохнуть от них, Нелли заставляла себя без конца повторять слова Параши: «Это не смертное!»
Это не смертное. Она обрела мужа не затем, чтоб сейчас с ним разлучиться. Проходит все плохое, пройдет и это. Это не смертное. Один из ударов, наносимых прекрасной Франции, пришелся по ней. Ничего. Люди живут и с худшим, а она научится жить с этою раной. Она будет жить с этим, но она будет жить. Это не смертное.
- Господи, Нелли. - На Филиппа было страшно смотреть. Странно повзрослевшим глядел и Роман, подошедший к ее кровати с другой стороны. Кроме них в нумере был незнакомый господин, убирающий в сафьяновый мешок окровавленные инструменты. Рука немилосердно болела в локтевом сгибе.
- А вот крестьяне в Бретани кровь не пускают, ты разве забыл?
- Сие решительно необходимая мера, сударыня, ибо способствует обновлению сил организма, что в свой черед способствует преодолению болезни, - с важностью заметил эскулап.
У Нелли были большие сомненья, однако ж она не стала их высказывать. Уж коли дыханье ее выровнялось, так и вред кровопускания едва ли слишком велик.
Неделю пролежала она в постеле вовсе без сил, на другую стал ворочаться аппетит и появилось желанье разговаривать.
Небольшие прогулки с каждым днем делались длинней.
Теперь уж вовсе бодрой она ощущала себя, однако ж пришлось задержаться вновь: снег таял, являя непролазную грязь.
Тверь - красивый городок в наикрасивейших лесах, оказалась не самым лучшим местом для того, чтоб переждать распутицу. Осмотреть его оказалось легко в два дни. Общество же местное быть может и было весьма достойным, только Росковы общества не искали. Воистину нет в жизни большего искушения терпенью человеческому, нежели долгое путешествие, затянувшееся в самом своем конце! Пенаты родного очага, мелкие и довольно послушные созданья, в такую пору наделены волшебною силою говорить властно и громко - их зов слышен издалёка.
Жили лишь новостными листками, с изрядным запозданьем доносящие французские вести.
Газету, оповещающую о казни королевы, Филипп, как выяснилось после, от нее утаил, возведши напраслину на постилиона. Слишком еще тревожился он за здоровье жены. Зато немало проговорили они о процессе жирондистов, немало насмехались сквозь слезы над вульгарно-пышным праздником «Разума», что закатил в столице Робеспьер.
- Робеспьер принес Верховному Разуму жертву из цветов и колосьев на алтаре свободы… В роли жреца выступил, стало быть…Специально строили деревянные статуи, знаменующие собою пороки, чтоб их сжечь перед народом… - читал Филипп.
- Вроде как чучелу на Масленницу, что ли? - Роман все чаще принимал полное участие в их разговорах.
- Ты глядишь в самую точку, - сериозно отвечал Филипп. - Все сие изрядно напоминает мне языческий разгул во времена Юлиана Отступника. Ты еще не учил о нем, но скоро прочтешь. Гиштория повторяется, нужды нет.
- А еще газет не пришло? - Елена с тоскою глядела на потоки дождя в гостиничном оконце.
- Откуда, уж и так эти за конец октября. На ихнем собачьем языке сие брюмер.
Наконец земля довольно подсохла для колес.
Ехали две недели. К воскресенью первой проглянула первая травка. К Благовещенью, заставшему их уже в собственном губернском Чарске, деревья окутал нежный зеленый туман. Чуть ему сгуститься - и станет точь в точь как год назад, когда с оцепеневшею от тревоги и боли душою пустилась она в путь.
- Скорей, милый, лишь бы только нас никто не признал, - возбужденно шептала Нелли. Уж сутки кусок не лез ей в горло от нетерпения, не шел сон. - Нету у меня сил ни с кем говорить теперь.
- Потерпи, любовь моя! Мы уж почти дома. Совсем немного еще потерпи!
Но терпеть не было сил. Нелли то и дело высовывалась в окно дрянного наемного экипажа.
Эта дорога ведет в Сабурово. Как сладко стучит в груди сердце, узнавая полузабытое!
Вот над дорогой воздвигся старый дуб, под коим когда-то попрощались две подруги с третьей. Теперь к нему воротилась лишь одна. Еще немного, и дорожная развилка свернет к Кленову Злату. Так и есть! Только обломился один из стволов липы, что раньше торчала ижицею. А теперь под горку… Вот уж клены чаще замелькали средь иных своих собратьев.
- Об одном жалею, что Платоши нету сейчас дома, - сказал Филипп. - Завтра же сам за ним помчу.
Нелли кивнула, но рассеянно. Только теперь, ввиду родного дома, всю ее охватило вдруг чувство, коим в это мгновенье не могла она поделиться даже с Филиппом.
- Люди, я чаю, шум подымут, - тихо сказала она. - Верно утомилась я с дороги. Любезные мои, может вперед поедете? Я бы прогулялась немножко пешком.
- Быть может для тебя это и лучше, Нелли, - муж повстречался с ее глазами долгим сериозным взглядом. - Слишком уж спешила ты покинуть дом. Сдается мне, ты заслужила покойное возвращение.
Но Елена противуречила себе самой. Медля переступить родной порог, она не сумела дождаться, чтобы села поднятая колесами пыль: выскользнула из кареты прямо в густое облако. Неужто ей хочется остаться одной? Похоже, что так. Ну и ладно, после разберется она со своими чувствами.
- Лена, ты не очень-то долго! - недовольно крикнул из окна Роман. - Матрена, поди, пироги капустные поставит, а то и кулебяку! Давно я порядочной кулебяки не ел!
- Ладно уж, езжайте себе.
Крыши усадебные виднелись кое-где среди прозрачного зеленого марева. Подобрав подол, Нелли пошла напрямик. Хоть и не дело покос портить, но уж нынче ей все можно. Сердце стучало, стучало в груди словно она бежала бегом, а она между тем шла вовсе медленно, иного не позволяли вдруг онемевшие ноги.
Крыши снова спрятались, спрятался лес. Вокруг был лишь луг в еще не цветущем ковре разнотравья. Смиренная полевая краса - куда ни кинь взгляд.
Нелли опустилась на колени, а затем поцеловала землю - через молодую траву - как целуют через теплые волосики голову ребенка. Отечество любезное, здравствуй! Я сладила, я воротилась.
А безоблачное небо над лугом было не белесым и не голубым, оно было синим, ярко синим, и никакого Зла не было в сем цвете, да и не могло его быть ни в чем, что принадлежит чуждому страстям человеческим миру безгрешной Натуры.
ЭПИЛОГ
Осенью 1795 года до России дошло известие о попытке белых захватить Париж. Более двадцати тысяч человек поднялось в охваченном мятежом городе. Восставшим удалось укрепиться в церкви Святого Рока, возвести баррикады на Новом мосту. Многие из тех заблудших, кто пять лет тому выплясывал революционные танцы и радовался пролитой крови аристократов, теперь присоедились к белым. Но победу одержало оружие. Пушечный огонь, коим революция защитила себя самое, случаем уцелевшие свидетели сравнивали после с извержениями многих вулканов. Воистину, мятеж утонул в металле. Подавленьем же оного руководил некий Бонапарте, прежде отличившийся как палач города Тулона. «Неправда, - похвалялся он после, - что мы стреляли сначала холостыми зарядами; сие было бы напрасной тратой времени».
Росковым не суждено было узнать, кто из Елениных друзей-шуанов сложил головы под церковью святого Рока. Живыми либо мертвыми надлежало им поминать после рокового октября в молитвах Анри де Ларошжаклена, Ан Анку, Жана де Сентвиля и Вигора де Лекура, а также старого отца своего? Бог весть.
В Москве же, в воздвигнутом уж после великого пожара храме Святого Людовика, проще сказать, в собственном своем дому, король, говорят, прожил почти полтора столетия. А затем революция пришла и в Россию. И в ней в свой черед разгулялись бесы, сокрушители алтарей. Сколько святых мощей погибло в те годы вместе с защитниками своими? Скорее всего, погибли и мощи французского короля. Автор этих строк слышал о них от старых прихожан. Те переняли славную сию сказку от предыдущего поколения. Еще лет двадцать тому гостям показывали пустующую нишу в кладке - место, где некогда стоял ковчежец. Но не спеши туда сегодни, читатель! Не расспрашивай, тебе некому ответить. Католики не дорожат нынче благородной стариною. Храм перестроен на наимоднейший манер: ныне в нем не осталось и следа от былых свидетельств и легенд.
Лето 2003 - 5 января 2006
Москва - Париж - Кан - Перрос-Гирек - Сен-Мало - Морле - Лоньон - Мон-Сен Мишель - Роскоф - Орей - Карнак - Москва
Автор сердечно благодарит семью Лесерф за неоценимую помощь в бретонских странствиях
This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
26.02.2009
