- Словно и не было страшного сего года, - молвил Филипп.
      Супруги стояли на корме, любуясь оставляемой кораблем водной бороздою. Не зряшно, верно, древние норманны, предки Жана де Сентвиля, о коем вместе с другими шуанами уж было поведано, называли корабль «конем волн». И вправду ведь пашет.
      «Гелиос» несся в открытом море.
      - Ты все уж у меня выспросил, милый друг, а сам еще ничегошеньки не рассказал толком, - Нелли все держалась за руку мужа. - Верно долго ты был недужен после отравленного сна?
      Еще б не долго. Поди полгода, не меньше, по всему выходит.
      - Двух дней не пролежал я больным, Нелли, двух дней! - пылко отозвался Филипп. - Мог ли я позволить телу предаваться хвори, когда ты летела навстречу кровавым бедам?! Ты дивишься, нужды нет, что ж тогда догнал я тебя только на обратном твоем пути? Разгадка невесела. Неудавшиеся мои отравители, они же - опростоволосившиеся похитители моего сына, были тем не мене изрядными негодяями. Одного из них чиновник опознал на таможенной границе (был он ревностным собирателем газетных листков из Парижа). Не имея прямых доказательств подложности его бумаг, он сопроводил путешественника срочным донесением, каковое прибыло в Санкт-Петербург раньше самих санкюлотов. Государственный же сыск решился не брать приезжих под арест сразу, но выявить причины их появления. Сие было разумно! Благодаря сему решению удалось выследить мздоимца-чиновника, что снабдил негодяев справками о месте моего проживания. И вот санкюлоты направились из столицы - куда? К некоему бывшему своему соотечественнику, давно уж прижившемуся в России.
      - Милый… Тебя - приняли за шпиона вражеского?!
      - Не возмущайся, друг мой. Какие нонче времена? Посуди со стороны - разве подобное подозрение вовсе нелепо?
      Но Нелли менее всего расположена была глядеть со стороны.
      - Они что, с кудрявого дуба упали?! Ты - дворянин!
      - Припомни получше, есть дворяне, запятнавшие себя союзом с санкюлотами. Вспомни, что есть граф де Канкло, и маркиз де Кюстин, и герцог де Бирон, всех не перечтешь разом.
      - Когда б был ты ихний шпион, - зашла с другого фланга негодующая Нелли, - зачем бы узнавать за мзду, где ты проживаешь?! Сам, поди, дал бы знать!
      - Сей довод был к моей пользе, я приводил его. Я рассказывал всю правду, какую только мог расказать, убеждал и заклинал дворянскою честью. Некоторые из допрошавших меня склонны были мне верить. Но жернова махины бюрократической - самая медленная вещь на свете. Арест настиг меня, когда я уж собрался следовать за тобою - еще слабый от болезни. И путь мой вышел вопреки моему желанию к Санкт-Петербургу. Я не впал в буйство и не сбежал дорогою единственно рассудив, что проще мне станется дать нужные разъяснения не лишенным полномочий исполнителям, но высшему началию. Как я пожалел о том, Нелли, как я горько о том пожалел! Из казематов Петропавловской крепости, куда был я заточен, сбежать невозможно. Мне почти верили - и обещали привлечь к рассмотрению дела моего нужного сановника на следующей неделе, по прибытию ли оного из Москвы, в понедельник, к пятнице… Один он не мог разобрать моих обстоятельств и передавал бумаги другому, также не сию минуту. Воистину, у нас в России почитается, что пребывающий под следствием живет две жизни! И сие еще при благожелательном расположении! Я сходил с ума, нетерпенье пожирало меня как чахотка. Наконец в деле наметился поворот: арестовали того, кто снабжал санкюлотов сведеньями. Сие также не было сделано сразу - сыскные следили, будут ли на него выходить вновь, дабы выявить новых тайных врагов. Решение само по себе разумное, но в том случае пользы не принесшее. Молодой сей человек признался, что был, как принято сие называть, завербован во время поездки своей на отдых в революционную Францию, состоявшуюся прямо перед тем, как мы разорвали с нею дипломатию. Он уж и сам забыл о том, когда санкюлоты напомнили о себе.
      - И тогда тебя освободили наконец? А как ты встретился с Сириным?
      - Не спеши, Нелли. Я сказал, что дело мое убыстрило ход, но не говорил, что его направление осталось благоприятным. Не ведаю почему, но чиновник сей оговорил меня. Быть может сделал он сие из низкой обиды, что другой человек выйдет на свободу, когда ему самому таковой не видать. Бог ему Судия. Показал сей нещасный, будто бы санкюлоты в разговорах с ним поминали меня как друга давно их поджидающего, чей адрес утерян лишь случаем.
      - Мерзавец! Сама б его убила!
      - Нелли-Нелли, никогда ты не станешь взрослою до конца. Забудь, изменник довольно наказан и без нас. Итак, был я судим и осужден. Теперь путь мой лег из столицы в Сибирь, где надлежало мне быть заточенным в глухой острог. Поверь, теперь изо всех сил тщился я совершить побег дорогою, но куда! В Петербург ехал я подозреваемым, обедал и спал на постоялых дворах. Из Петербурга же меня влекли в оковах, четверо стражей были при мне непрестанно. Одна надежда тлела в моем сердце: быть может самое место заточения поможет исполнить мои чаянья! Известно, что тюремщик не столь бдителен, как дорожные сопровождающие. Судьба влекла меня все глубже в Сибирь, все дальше от тебя.
      Дыханье стеснилось от душевной боли. Словно вживе ощутила Нелли неистовое отчаянье Филиппа, словно услышала рой полубезумных мыслей, метущихся в его мозгу.
      - Нелли, Нелли! Я рядом, любовь моя, дыши покойно! - Филипп быстрым движеньем ослабил ей шнуровку платья. - Спокойно, любовь моя, нутко выдохни не спеша… А теперь потихонечку вдыхай, вот так вот, ну и умница!
      - Откуда ты знаешь… Что я там… захворала?.. - через силу спросила она чуть спустя.
      - Прасковья боялась сей болезни, еще когда родители твои умерли, - вздохнул муж. - Немало мы с нею говорили в те дни об этом. А уж сколь внимательно за тобою следили! Следили и радовались - плохих признаков не являлось. Теперь я узнаю то, чего мы опасались тогда. Бог милостив, Нелли, сия, как Параша сказала бы, Иродиада, может спать годами, ей нужны лишь тишина да покой. Уж слишком было б несправедливо, если б нам теперь не досталось немножко покойной жизни.
      - Да уж беспокойств наших иному на дюжину жизней хватило бы. Но как же наконец сделался ты свободен?
      - А помнишь ли ты, любовь моя, как устроили мы себе отдохновение в столице? - Ни с того ни с сего спросил Филипп, верно желаючи ее повеселить.
      Нелли подавилась смехом. В те давни дни вышел и впрямь забавный казус. Было то в начале лета 1788 года. Женаты они были немногим менее года, и год сей, пожалуй, выдался самым безоблачным из всей череды. Однако ж он ощутимо завершался. Письма от господина де Роскофа и от мадам де Роскоф еще доходили. Письма матери Филиппа только радовали, ибо содержали множество вопросов об устройстве нового дома, убранстве покоев, дружестве с соседями. (О молодой невестке мадам де Роскоф вопросов уж давно не задавала, Нелли подозревала, что на них уж сто лет как отвечено…) Однако ж эпистолы отца Филиппа уже тревожили. «Вот же он пишет, что Государь Людовик собирает Генеральные Штаты! - пыталась успокоить мужа Нелли. - Единый земельный налог - дело благое, разве же народ не поддержит его? Авось и долг закроется». - «Ах, Нелли, Нелли, - Филипп вздыхал, вертя письмо в руках. - Отец не все пишет, но я словно бы вижу мысли его сквозь эту бумагу. Страна ослабла теперь. Сие благоприятное время для смутьянов. Нето им надобно, чтоб долг загасить побыстрей, а то, чтоб разжечь беспорядки».
      Дабы отвлечься от сих тревог, быть может и напрасных, молодые супруги и порешили посетить северную столицу. Для только входящего в моду свадебного путешествия было, конечно, поздновато, но что поделать, коли в оное так и не собрались? Носясь по комнатам среди разверзтых дорожных сундуков, Нелли веселилась самым непутним для замужней дамы образом: то-то развлекутся они в Санкт-Петербурге!
      И они развлеклись, нужды нет.
      Стояли первые деньки июля, как ни обзывай «зеленой зимой», а время погожее. На сей раз Нелли не пришлось гнездиться в скромном домишке со сваями вместо фундамента. Молодая чета разместилась в превосходной гостинице на модном Невском прошпекте. Нумер, по правде сказать, оказался невелик: спальная да боскетная, да две гостинных - большая и маленькая, для коротких знакомцев. Да впридачу две комнатенки в одно окно на внутреннюю сторону: для Неллиной девушки и для Филиппова камердина, да чулан для багажа - вот и все.
      Но уж какое веселое зрелище открывалось из распахнутых окон! По деревянным тротуарам плескалось внизу разливанное море нарядных шляпок и чепцов, словно ожил модный журналь. Мужчин было не меньше, чем дам, но они делались заметны во второй черед. Хоть нарочно бросай из окна яблоко, проверяя, есть ли ему где упасть! А уж какой громкий стоял над толпою гул голосов!
      Мостовая казалась не просторней тротуаров. Щеголи-всадники, наемные возницы, правящие забавными одноколками, на коих седок устраивается боком на неудобной скамеечке, и тут же сверкающие зеркальными стеклами кареты с гербами…
      «Экие волоса, только глянь! Чистое золото, даже под пудрою видать!»
      «Да цыть ты, невежа!»
      «Нешто я сам безголовый? Не понимает она по-русски! Англичанка, поспорить готов! Не из деревни же под названьем Москва такая бонтоночка приехала?»
      Нелли, покрасневши, отошла от окна, под которым остановились студиозусы, один из коих волок в ремешках изрядную стопу книг.
      «Ну что, долюбопытствовалась? - расхохотался муж. - А рамы, не в обиду тебе, лучше б затворить, отвык я от эдакого шуму».
      «Может и лучше, только Ульянка отпросилась. У ней, вишь, в столице сватья нашлась. Митрия кликни».
      «А он с кумом в кабак отлучился. Кум у него в пожарной команде, давеча повстречался».
      «Ну, мы с тобой сегодни как…»
      «Как в Белой Крепости!»
      Теперь уж они вдвоем принялись хохотать. Эка же радость оставить все хлопоты дома, ничто сего не омрачит!
      За обедом, на коем Нелли впервой попробовала паштет из Страстбурга, из-за корочки, охраняющей содержимое его, прозываемый обыкновенно пирогом, супруги приметили за соседним столиком явственно скучающего молодого человека, чья правая рука была в лубке. Заказавши какое-то простое блюдо, он кое как управлялся левой. Филипп бросил в его сторону взгляд вежливого сочувствия.
      «Двухлеток меня объездил, хоть и задумано было наоборот, - охотно отозвался незнакомец. - Кость сломана. Изволите видеть, все под шатрами, а я в отпуску».
      Нелли в досаде чуть не уронила вилки. Вить договаривались они, что знакомиться ни с кем не станут! С другой стороны лицо у незнакомца было приятное, открытое, едва ль такой может оказаться слишком навязчив.
      Впрочем, покуда она все это обдумывала, незнакомец уж оказался знакомцем. Имя его было Владимир Василиск-Минский. Тут же проистекло обыкновенное перемещение, затем явилось несколько новых бутылок, о коих мужчины как водится изрядно попрепирались, оспаривая право платить. Тут же разговор пошел на темы военные.
      «Сослуживцы Ваши, я чаю, на ученьях? - поинтересовался Филипп. - Хотел бы я показать жене маневры. Что нам засиживаться в городе по такой славной погоде?»
      «Рад бы развлечь обворожительную Елену Кирилловну, да мои не на ученьях. Из того я и досадую, сказать по правде. О прошлой неделе все пошли турку бить. Не только моих Синих Кирасир, вообще войска под городом почитай нету. Даже старики не слыхали, чтоб столица такая голая стояла».
      «С другой стороны поглядеть, шведы-то, поди, рады-радехоньки слушать о мирных намереньях Государыни, - возразил Филипп, обстоятельно наблюдая за тем, как лакей открывает бутылку. - А король Густав к тому ж Государынина родня».
      «Король Густав далек от идей просвещенной монархии, - по молодому простодушное лицо Василиск-Минского сделалось вдруг серионым. - Мое военноначалие ставит его невысоко».
      «Признаюсь, не вникал в положение вокруг Шведской короны, - Филипп рассмеялся и поднял бокал, приятно играющий сквозь хрустальные грани винным рубином».
      Обед затянулся до осьмого часу, для задуманной прогулки выходило поздно. Впрочем, сговорились кататься с утра на лодочке по каналам.
      «Не до того мне было о прошлый раз, - улыбнулась давним воспоминаниям Нелли, шлепая свечу колпачком. - Хоть нынче толком все увижу».
      «Ласкаюсь, наводнения не случиться, - отозвался в темноте задернутой глухими портьерами спальной муж».
      Часа через четыре, когда ночь только сгустилась и получила право зваться ночью, а не сумерками, их разбудил отчаянный грохот. Колотили в дверь.
      «Что стряслось?! Пожар?» - Филипп пробудился почти мгновенно.
      «Росков, отворите!! Это я, Василиск-Минский!»
      Вот тебе и обязательный молодой человек! Будить людей посередь ночи. Но в лице мужа, затеплившего огонек с помощью карманного огнива, Нелли не уловила и тени негодования, да и собственное ее недовольство было, честно сказать, спросонок.
      «Накинь, душа моя, я отворяю», - Филипп, перешагивая через разбросанные по полу юбки, подал Нелли в кровать шаль. Понимая, что чиниться не приходится, хоть и по неведомой причине, она набросила кашемир на плечи, облаченные лишь в легкий батист ночного одеяния.
      Голос молодого соседа, не видимого Нелли из-за двери в гостиную, казался озабочен, но деловит.
      «Прощенья не прошу, Росков: шведы напали».
      «Что?!»
      «Сам бы рад, что б сие прикошмарилось с давешнего шампанского».
      «Как далёко враги от города?»
      «Почитай в оном».
      «Пытаются высадиться? - Филипп влезал уж одной рукою в рукав сюртука. - У меня с собою кроме шпаги пара пистолетов. Не Бог весть что для ночного боя».
      «Пустое. Государыня приказала Мусину-Пушкину вооружать горожан. Открыты арсеналы, ближний вовсе рядом, мне сказал полицейский солдат. Там возьмем ружья. Ах, нелегкая! Злощасная моя рука! Вовсе я о ней забыл!»
      «Да, Владимир, Вы не годитесь в ближний бой».
      «Пустое, сгожусь хоть в орудийную прислугу, а в худшем случае буду драться левой, уж как Бог даст».
      «Согласился б с Вами, но… - На чело Филиппа упала тень. - Я буду просить Вас об одолжении, как дворянин дворянина».
      «Не надобна мне охрана! - Нелли, наконец, забравшаяся в первую попавшуюся юбку, хорошо б, коли не наизнанку, вышла к мужчинам. - Господин Василиск-Минский прав, он и с одною рукой не лишний».
      «Нет, Елена Кирилловна, прав не я, а Ваш супруг, - с легким поклоном отвечал сосед. - Не пеняйте на навязчивость, но я остаюсь с Вами».
      С улицы между тем уже доносились топот многих ног и крики. Филипп покинул их столь быстро, что Нелли не успела даже испугаться. Только глупая мысль мелькнула в голове: а в трагедиях-то вовсе иначе! Какой-нито Куриаций страницы три бы говорил о том, что Отечество надобно защищать, оставляя место для ответных реплик жены, тоже весьма пространных. А тут на тебе: похлопал себя по карманам, проверяя наличье необходимых мелочей, разбил пистолетную пару, протянувши один Василиск-Минскому, а второй заткнув за пояс, нацепил шпагу, «Гляди у меня, Нелли, самое без кунштюков!», скользнул губами по щеке, набросил на плечо полу плаща - и был таков. Ничего, оно и к лучшему. Вить не бывает, чтобы так уходили сериозно - навсегда. А коли бывает? Коли так и расстаются взаправду - не успевши поцеловаться, не наглядевшись в любимые глаза? Сердце оборотилось в холодного трусливого зверка, трепещущего мелкою дрожью.
      «Елена Кирилловна, - мягко напомнил о себе Василиск-Минский. - Может статься, мне не докучать Вам в минуту тревоги? Я прекрасно просижу у Ваших дверей, вот только стул выставлю в коридор».
      «Ну вот еще, - Нелли взяла себя в руки. - Вы гость, так и сидите в гостиной. Я к Вам выйду сейчас».
      Долгой, бесконечно долгой была эта ночь. В особенности первые часы, когда толпа нечаянных защитников отхлынула с улиц, и сделалось тихо.
      «Худо для Санкт-Петербурга, когда я в нем гощу, - пыталясь улыбаться, молвила Нелли. - Право, недобрая примета! О прошлый раз наводненье вышло, нонче враги напали. Ей-же ей больше не приеду!»
      Владимир пошел расспрашивать о наводнении. Немедля перед Нелли возникло несколько затруднений. Как объяснить, что две девочки оказались на улице безо всяких взрослых? Не признаваться же взаправду, что были обеи одеты юношами? Пришлось состарить Катю и возвести ее в свои няньки, домовладелицу же сделать дальней родственницей.
      Лавирование меж сими повествовательными рифами несколько развеяло Нелли, когда в рассветающей дали послышалась оружейная пальба: окна в комнатах мелко зазвенели.
      Канонада длилась десять часов. Так и прожили они их вдвоем: Ульяна с перепугу застряла у сватьи, Митрий же, как после выяснилось, так и отправился из кабака в ополчение.
      В воздухе висел пороховой дым, висел густыми тучами, доносимыми северным ветром. Близко, вовсе близко подступил враг, воодушевленный открытостью столицы. Уж после узнала Нелли, что до неприятельской высадки дело не дошло. На подмогу Государыне, самое возглавившей было оборону, больно уж неповоротлив да тугодумен показал себя губернатор Мусин-Пушкин, поспел адмирал Грейг. Через те десять часов, что протомились они в гостинице на Невском, шведы отступили на Свеаборг. После узнала она, что и Филипп томился не с большим толком, но с меньшим удобством, средь толпы таких же как он добровольцев.
      Само собою, что знакомство, составленное в столь роковых обстоятельствах, вышло куда сердечней, чем бывает обыкновенно в подобный краткий срок. (Уж через четыре дни они распрощались.) Однако ж и оно постепенно расстроилось. Первый год новоиспеченные друзья обменивались посланиями, из коих Филипп и Нелли узнавали между прочим, о карьерных успехах Василиск-Минского. После же Росковым стало не до переписок. Понятное дело, случись Владимиру оказаться в их краях, уж он знал бы, где найти гостеприимство, но похоже, что в их края его не заносило. Филипп же дважды ездил в столицы, как догадывалась Нелли, не для роскоши общения, и знакомцев, следовательно, не разыскивал.
      - Представь же себе, сколь был я, злощасный арестант, изумлен, увидавши комендантом гарнизона…
      - Да неужто Владимира?!
      - Сам я полностью не доверился глазам своим. К тому ж Василиск-Минский не подал малейшего вида, что узнает меня, вправду не признал, либо того хуже - постыдился признать, нужды нет. Немало несправедливого уже довелось мне снесть, и да и мысли мои были всецело заняты иным.
      Иного, может статься, и вверг бы в ужас вид узилища, в коем мне надлежало провести невесть сколько дней, но не меня. После страшных темниц Петропавловки, где стены под штукатуркою обиты войлоком в руку толщиной, дабы ни единый звук с воли не донесся до заточенного, затхлые дубовые доски острога казались почти обыденным жильем человека. Однако ж и сии стены были прочны, весьма прочны. Щель под потолком, хоть и являлась днем источником живого солнечного света (теперь был вечер, но одинокая звездочка утешала, что оконце выходит не в коридор) казалась слишком узка, чтоб протиснуться взрослому, даже если б и удалось сшибить поперечные железные прутья.
      Когда я предавался сему изучению своего обиталища, дверь стукнула. Я оборотился, ожидая увидеть одного из своих сторожей. Но предо мною стоял Василиск-Минский, облаченный в простой темный плащ. Он раскрыл мне дружеские объятия, и оба мы не сумели сдержать слез.
      «Не станем говорить о злощасных моих обстоятельствах, - молвил я. - Но как оказались Вы в эдакой глуши, дорогой друг?»
      «Пустое. Я не в немилости, перевестись сюда захотел сам. Заковыка в том, что недалеко отсюда, по нашим российским понятиям во всяком случае, мои земли. Родитель скончался о позапрошлом годе, я - единственный сын у матери, брат пяти сестер. Мать в горести, и слышать не хочет о том, чтоб нанимать какого-нито немца. К тому ж дела в годы отцовской немощи впрямь расстроились. Все ж лучше, чем вчистую в отставку. Вот что, Росков: не мыслите о побеге. Я глядел дело Ваше, но могу ли поверить в причастность к шпионству того, кого видал устремившимся в опасный час защищать новое свое Отечество?»
      «Так о чем мне еще мыслить, когда жена моя силою обстоятельств, рассказ о коих был бы слишком долог теперь, одна устремилась в бездну опасностей?»
      «Пустившись в бега, я ни на мгновенье не сомневаюсь в том, что Ваш ум изыщет к тому способ, дорогой мой друг, Вы навлечете на себя Высочайший гнев. Вы вне равно как подпишетесь в виновности своей. Вы лишитесь всех прав состояния и сословия, Филипп Росков!»
      «Вы предлагаете мне цепляться за блага земные, когда жизнь жены моей в опасности?! - вскипел я. - Зачем Вы навестили меня, неужто для того, чтоб такое предложить?»
      «Не попрекайте меня прежде времени, Росков, - Владимир замолчал, в раздумчивости прошелся несколько раз по тесной моей клетке. - Кто б спорил, что лучше б Вам самому заняться семейными бедами своими, а после того необходимейшим расследованием своего дела - кто сумеет доказать невиновность лучше, чем Вы сами? - да только хорошо бы также при этом Вам и остаться здесь».
      Я не закипел: не таков был человек Василиск-Минский, чтобы зряшно шутить над попавшим в столь отчаянное положение другом. И терпенье мое было вознаграждено тут же.
      «Служивым моим я отец, - с достойной важностью продолжил Владимир. - Коли кто и будет знать, командира своего не выдаст. Слушайте внимательно теперь! Уж несколько недель как приметил я одного куриозного узника из мещан. Не вчера начал задумываться, как бы облегчить участь его, да к решенью придти не успел. Уж не нарадуюсь тому теперь! Мещанин сей, именем Зиновий Иванов сын Пыжиков - Ваших лет, а осужден за растрату - вел он счета в суконной лавке. Проще сказать - запустил руку в кассу хозяйскую. Но не угадали б Вы, Росков, с какою целью! Отменный чудак, нахватался знаний по книжкам, какие попались. Вот и нето, чтоб помешался на научной идее, сам-то по себе он вполне разумен, только хочет чего-то там изобрести - камень ли философический, вечной ли двигатель, я не вникал. Деньги присвоенные он истратил на покупку волюмов Эйлера и Бернулли. Длит бедняга свои труды и здесь - я Христа ради приказал давать ему бумагу и грифели. Только арестанты над ним насмехаются, страдает сей также и от шума, да и прочее, что по неблагородному сословию предписано, ему в тягость. Куда как щаслив бы он был оказаться с бумагами своими в обнимку в одиночном заточении!»
      «Друг мой, Вы играете своей судьбою! Откройся дело, так занять Вам место сего чудака!»
      «Бог милостив. Уж слишком должно не повезти, чтоб дело вскрылось. По бумагам пройдет, что Пыжикова перевел я в другой гарнизон, ужо сумею запутать концы. Арестант под замком - птица более важная, оная на предьявленье у меня найдется. Едва ль о Вас вспомнят скоро в столице. Ну а изобличится обман, тогда и плакать будем».
      «Сил не имею отвергнуть великодушие Ваше! Мысли о жене пытают меня каленым железом».
      «Кланяйтесь очаровательной Вашей супруге от меня, уверен, вы обретете друг дружку вновь. Не станем медлить, покуда ночь сокрывает нас, Росков!»
      Василиск-Минский снабдил меня платьем со своего плеча, ибо мое в остроге пришло в самый жалкий вид. Оно и сейчас на мне, Нелли! Также запасся я благодаря Владимиру картою, оружьем и деньгами. К воротам солдаты вывели мне и лошаденку, кою положили списать на волков. В седельных сумах нашелся весь необходимый для странствия припас.