- Воистину трудно мне поверить, что Роман не родной внук, - смеялся господин де Роскоф. - Одно худо, слишком уж он красавец. Будет записным серцеедом. А вить самого женщина едва ль уязвит. Чувствительные стороны жизни будут для него лишь ненужной докукою. Жалею, чего скрывать, что не увижу сего молодого роста.
      Свинцовый, неспокойный под осенними ветрами водный простор раскинулся до самого окоема. Они вторые сутки ждали судна в маленьком домишке рыбака. Впрочем, в помещеньи достало места только женщинам. Роман ночевал вместе с мужчинами в сарае для сетей, чему Елена не препятствовала. Что же до отца Роже, так он вовсе не обременял себя сном. Положивши проводить святого короля до самого исхода, он уж неделю как молился перед мощами почти непрестанно, словно боясь, что после совесть укорит за самый малый утерянный миг.
      - Ближе к Ла-Маншу вода светлее, - улыбнулся господин де Роскоф. - Под Нормандией море сияет.
      Но Нелли не улыбалось обсуждать красоты предстоящего путешествия. Вить тогда они уж не будут вместе! Хоть бы ненадолго о том забыть!
      - Мне показалось, батюшка, что Вы знаете, откуда те странные слова, что сказал мой брат.
      - А разве ты сама не помнишь? Признаться по чести, странно мне, коли им обучил тебя и мальчика муж твой, а еще странней, что сам он их запомнил. Но единожды ты сама их говорила, а теперь я слышу сие от Романа. Вовсе худого тут нету, а все ж Филипп шалопай.
      - Батюшка, Филипп ничего такого не рассказывал, - уверенно возразила Нелли. - Нет, батюшка, сие идет только от Романа. Слова эти живут в его душе, с тех пор, как он здесь, в Бретани. Я иной раз могу читать его душу на расстоянии. Но скажите, откуда они взялись?
      - Откуда взялись, невестка? - Господин де Роскоф помолчал немного, вглядываясь в тревожную водную даль. - Страх убивает разум. Страх суть малая смерть, грозящая смертью огромной. Я повстречаю страх свой лицом к лицу. Я дам ему путь во мне и надо мной. Там, где прошел страх мой, не останется ничего. Там буду лишь я. Я не умру, но убью.
      - Что сие? - Елена содрогнулась. Голос свекра показался ей незнакомым и каким-то жутким.
      - Древнее заклятие местных кельтов, - пояснил господин де Роскоф в обыкновенной своей манере. - Похоже, мальчику шепнул их какой-нибудь менхир. Что есть Бретань, как ни гранитный ларец с седыми загадками грозовой древности, Элен? Но Бретань редко приоткрывается для чужих. Сдается мне, лучше Роману больше сюда не ворочаться. Впрочем, к чему тревоги? Грядущие десятилетия едва ли проложат сюда новые дороги. Право, подумай, каков сорванец! Добраться до Бельгии, а там должно быть русское посольство… Рассужденье-то здравое, спору нет. Я уж не стал его огорчать, что трудно нонче найти русских послов что в Бельгии, что в Нидерландах…
      - А отчего трудно, батюшка?
      - Так вить наши-то санкюлоты на Бельгию напали… Теперь война переместилась уж на землю сего королевства. Повсюду война, повсюду смута, куда взгляд ни кинь… Бои подо Льежем, под Кельном, под Франкфуртом…
      А Нелли и подзабыла за бретонскими делами о внешней политик! Правда, войну-то санкюлоты объявили всем еще весною! Но о том, что безбожники уж вломились к соседям-бельгийцам, она и не слыхала.
      - Сие был бы изрядный щелчок для ребяческого самолюбия. Пусть уж думает, что сделал все верно. Разберется после, сам.
      - Так куда ж мы пойдем морем? - Нелли все не отрывала глаз от белой птицы вдали, странно неподвижной. Верно, гоэлан.
      - К брегам Альбиона, больше некуда. К какому порту - подскажет ветер. Лишь бы вышло поскорей. На море идет такая же война, как и на суше, но для наших лоцманов сие уж давно дело привычки. Чаю, проскочите благополучно. Да и драгоценный груз на борту охранит вас в пути. Боюсь, что светлыми водами Ла Манша тебе не любоваться. Да, вот еще. Эка я все зароки-то раздаю. Элен, не тебе я оставлю тайну каперского золота, не тебе и не Платону, вы слишком далёко. Но кто знает… Коли вдруг всех нас, здешних, не окажется в живых, помните о нем. Хоть три, хоть четыре сотни лет ему лежать, не суть важно. Его назначение - восстановленье французской короны.
      - Я запомню, отец.
      - Погляди-ко, - господин де Роскоф прищурился, вглядываясь вдаль. - Вот уж и судно! Бог даст, причалит благополучно. А все же стоило б подождать тумана.
      Теперь уж крохотное полотнище паруса нельзя было ни с чем перепутать.
      - Ладно, оставлю тебя покуда.
      Нелли осталась на сумрачном по осени берегу наедине с приближающимся парусом. Не слишком-то разбиралась она в оснастке кораблей, однако ж даже ей было понятно, что подходящее судно - из самых малых, какие только могут выходить в открытый океан. Скоро уж она ступит на зыбкие доски, а под сей ветхою опорой заскользит чудовищная ледяная бездна вод. Гиль! Такие рифы и такие волны довелось ей пережить на суше, что путешествие по океану нимало не страшило. А к тому ж, хоть и не будет рядом отца, но превратности пути морского она щасливо разделит с отцом Модестом, Романом, Катей и Парашею.
      - Дома-то уж скоро Козьма с Демьяном, - легкая на помине Параша подошла сзади, покуда Нелли вглядывалась вдаль. - Работникам каши выставят, молочные, в печи нарумяненные. Гречневую да пшенную, и ячневую, и полбяную. Овсянной-то мужики брезгуют, лошадиное это дело овес жевать. А вечером кузьминки.
      - Ну, ты-то на кузьминки не ходишь, - улыбнулась Нелли, тоже невольно обращаясь мыслями к дому.
      - Не звали девки, вот и не ходила, - без обиды ответила Параша. - Зато чучелу соломенную ладить, ну ту, что после хоронят поутру, всегда меня просили. У меня лучше всех выходило.
      - Ну, на сей раз без тебя будут чучело ладить. Дай-то Бог к Сретенью успеть.
      - Зимняя дорога. Хорошо, коли Пасху дома встретите.
      - Ты о чем говоришь? - Нелли, отворотившись от увеличивающегося паруса, уставилась на подругу.
      - Да ты вить знаешь о чем.
      Параша стояла перед нею, кутаясь на ветру в черный свой суконный плат. Такая же, как всегда, и совсем другая. Словно весь век свой ходила она не в лаптях, но в буковых башмаках, словно от родной бабки-ворожеи переняла песни на странном здешнем языке. Суровый морской загар сделал черты округлого лица ее жестче.
      - Так все-таки… все-таки он? Ан Анку?
      - Кому ж и быть-то, как ни ему? Так уж на роду написано.
      - Ну, в нашей-то губернии мало кто с Ан Анку потягается, особенно в морском деле, - попыталась пошутить Нелли, но шутки не вышло. - Будь щаслива, любезная моя подруга, будь очень щаслива!
      - Господи! Будешь тут щасливою! - Лицо Параши исказилось, она обеими руками схватила за руки Нелли, сжала изо всех сил, до боли. - Как я тебя-то оставлю, касатка?! Хоть замуж не иди! Как ты без меня-то? А хворь нападет? Я-то, поди, все хвори твои знаю как себя самое!
      - Как-нибудь слажу. Брось, Парашка, каждый должен свою жизнь прожить, не чужую. Катька-то от нас обеих тринадцати годов ушла, пора, стало быть, дружбе детской и на три части разрываться. А мне все ж будет покойней, что ты от батюшки недалёко. Бретань-то не шибко велика.
      - Ну, за барином-то батюшкой пригляжу, сама знаешь, - загар растаял по вине отлившей крови: у Параши побелели теперь даже губы. - Трав я тебе с собою положу, после сама выучись такие же рвать. Хоть чего-то должна ж ты помнить, про росу, про луну…
      - Что за речь про луну?
      Взволнованные разговором, Нелли и Параша даже не заметили, как к берегу спустилась Катя.
      - Да не в луне дело, - недовольно сказала Параша.
      - А в чем? Не в свадьбе ли? - Молодая цыганка кинула Нелли хитрый взгляд, напоминающий, что для нее-то такая новость не вовсе внове.
      - А хоть бы и в свадьбе!
      - Да ладно злиться-то! Давно уж ясно было, к чему идет. Остаешься, стало быть?
      - Остаюсь.
      - Ох, не самое тут теплое сейчас местечко семью-то начинать, - вздохнула Катя. - Синие докучать будут хуже мух навозных.
      - Ништо, - лицо Параши прояснилось. - Как все, так и мы. В лесах убежищ много.
      - Ой, Парашка! - Нелли всплеснула руками. - Ты ж в католичество теперь запишешься! Что отец-то Модест скажет?
      - Уж говорил, - Параша усмехнулась. - Про католиков ты глупость говоришь, венчаться и в разной вере можно. Брак такой законен. Сокрушается он, понятное дело, что детки наши католиками станут. Только куда ж им деваться-то? Нашего-то русского храма, поди, по всей Бретани с огнем не сыскать.
      Надлежало спешить с завершеньем разговора: вот-вот уж мужчины выйдут встречать приближающийся корабль.
      - Уж не знаю, что тебе отец Модест говорит, а по мне так ничего, что ты за католика идешь, Бог, поди, простит. Католики теперь в гоненьях, прямо как первые христиане. Ежели они и неправы в чем, кровь мученическая многое смыть может. - Нелли сокрушенно вздохнула. - Сердце говорит, любимые мои подруги, сие была последняя наша встреча в этой жизни!
      - Последняя - у попа жена, - сердито возразила Параша, закрывая рукавом подозрительно увлажнившиеся глаза. - Не бось, еще свидимся.
      - Не судьба, я карты раскидывала. Зряшно себя обманывать. Обещаемся лучше, что не дети, так внуки наши повстречаются. - Катя нахмурилась. - До Англии-острова с Вами доберусь, а там останусь переждать. Вообще-то мне теперь в угры ворочаться надобно.
      - В табор?
      - Покуда в табор, - неуверенно, к некоторому недоуменью Нелли, ответила Катя. - Только сдается мне, что детям моим по земле не колесить. Пора б и оседлыми прикинуться. В уграх теперь затеряться легко, смута большая. Были у нас такие куруцы, те еще, по чести сказать, живодеры. Уж сколько лет после них прошло, а порядку нет.
      Корабль уж был виден отчетливо, с подробностями остнастки и крошечными фигурками суетящихся людей. На воду опускался шлюп.
      Маленький Роман бежал к воде впереди де Лекура и де Ларошжаклена. Подруги перекинулись взглядами. Даже пообещаться толком не вышло, ну да им и не нужны обещания!
      - Сие судно называется «Роза Бреста», хоть оно и мало, да маневренно. Сие самое лучшее по неспокойным нашим водам сейчас, - рассказывал после господин де Роскоф отцу Модесту и Нелли. Они вновь прогуливались по океанскому берегу, втроем. - Экипаж его - проверенные люди. Дальше Англии они не пойдут, им много дела здесь. Из Франции увозят морем тех, кому не должно сражаться, во Францию везут оружие и воинов. Битва за Бретань еще не проиграна, она - впереди. Однако ж в портах британских не трудно будет сыскать судно, следующее коли не прямо в Россию, так к Балтийскому морю.
      - А уж оттуда рукою подать до Санкт-Петербурга, - согласно кивнул отец Модест. - Оно и быстро получится. Но не терзайся, маленькая Нелли, ты верно рассудила тогда добираться через Гельвецию. Выбраться из Франции морем вправду проще ныне, чем проникнуть в нее. К тому ж это из Бретани. Но разве знала ты, что путь твой не только в Париж?
      - Я, отче, много чего тогда не знала, - усмехнулась Нелли. - И не я одна. Парашке-то венчаться теперь как, двойным чином?
      - Толку-то, - отец Модест нахмурился. - Брак католический для нас законен, мы вить католиков не перекрещиваем и не перевенчиваем. А обещаться воспитать детей православными она все одно не может. Одно меня утешает - здесь, на новой своей родине, словно бабочка выпорхнет она из кокона дурной колдовской славы. В добрый час.
      - Парашка не может вовсе перестать ворожить, - встревожилась Нелли. - Это уж она не она будет.
      - Сдается мне, здешний народ лучше умеет управляться с подобными проблемами, - отец Модест глядел через ее плечо, куда-то вдаль. Нелли обернулась по направлению его взгляда. Согбенная летами старуха-крестьянка шла в сторону деревни с корзинкою водорослей на спине и грабельками у пояса. Черная шаль, черная же юбка с высокою тальей - все сие делало ее неприметною в угрюмом осеннем пейзаже.
      - У бретонцев, я чаю, кровь темней, нежели у русских, - улыбнулся господин де Роскоф. - Древняя мудрость помогла нам перелить старое вино в новые мехи. А коли отвлечься от любезных мне гематических тем, так получается теперь все по-честному. Франция отдала России мужчину - взяла у ней женщину.
 

 
      - Нет уж, вдове в подружки негоже, - уперлась Нелли. - Ты, Катька, будешь.
      Ни цветочка, даже осенние листья и те пожухли!
      Единственным украшеньем, до которого додумались подруги, явились оставленные приливом в песке мелкие раковины. Больше других годились двойные с перламутровыми изнутри створками. Нелли собирала их, а Катя низала мудреное ожерелье.
      - В волоса вплесть, так и ничего будет, - бормотала она нод нос, сидя у растворенной верхней половинки окошка: в домике было темно, а снаружи слишком стыли пальцы.
      - Господи, что б я дала за утюг, - Параша чистила платье намоченною губкой. - Только ближняя деревня шибко бедная, нету у них.
      - Ладно, не зря ж говориться, что лучше в лохмотьях, да за любимого, чем за постылого в золоте, - говорила Катя, судя по всему сильно теперь жалевшая как раз о золоте - о присвоенных санкюлотами украшениях. Нето, чтоб те насильно отобрали у ней все дорогое, и без того было хорошо заплачено. Однако тюремщики уперлись, что, сохранности ради своей головы, возьмут цыганкино золото «на сохраненье», иначе-де доносчики, что обитают средь заключенных, заподозрят неладное. Пришлось уступить. А теперь вот ни колечка подруге в подарок.
      Как бы хотелось соорудить букет и венок новобрачной из святых лилей! Но лилеи отчего-то уж несколько дней не являлись из земли.
      Рассвет выдался не по осеннему солнечен. Яркие лучи тепло сияли над холодным простором океана, по серому песку прибрежной полосы.
      Желая добиться хоть какого-то сохраненья звука, а также и уберечься от ветра, отец Роже собрал походный алтарь под сенью наклонной скалы. Под ним он заложил на особой подставке ковчежец.
      - А прямиком за алтарем ход в пещеры, - сказал ей Анри де Ларошжаклен. - Враг может его заметить, но толку чуть. Лабиринт там смертельный, не имеючи точных примет пропадешь.
      - А скоро ль еще одна свадьба, Анри? - спросила Нелли вроде бы невпопад.
      - Скоро Элен, но нам с Туанеттой жаль, что Вас на ней не будет. Но не дело кораблю долго болтаться тут на якоре. А другого рейса Вы, поди, ждать не захотите.
      - Долгие проводы - лишние слезы, так у нас говорят, Анри.
      - Эх, будь Туанетта здесь сегодни, можно было б сразу две свадьбы сыграть. Но Вы можете быть покойны, моя северная богиня. Свадьба не замедлит до Адвента, и все будет хорошо.
      - Еще как хорошо, Анри! - Нелли всплеснула руками от радости. - Как я нонче об этом мечтала, взгляните!
      Из серого песка под скалою поднимался цветок - вовсе маленькой и беззащитный по осени, напоминающий перламутровым своим тоном одну из соседок-ракушек.
      - Анри, это же цветок для Параши! Свадебный цветок! Ну, что ж Вы медлите, сорвите его мне! Не могу же я за алтарь заходить!
      Нелли подпрыгивала от нетерпения. Молодой предводитель шуанов, смеясь, приблизился к цветку, преклонил перед ним колено и бережно сорвал.
      Перехватив лилею, Нелли бегом воротилась в домик, где Параша и Катя уж завершали немудреные приготовления.
      - Парашка, вот он, цветок короля! Может статься, что и последний на французской земле! Катька, куда лучше - на корсаж или в куафюру?
      - В волоса, - отозвалась цыганка, перебирая ловкими пальцами льняные косы Параши. - Вишь, я их ракушечными-то бусами перехватила да кверху подняла, хорошо будет.
      И верно, с лилеей в волосах, переплетенных живым перламутром, получилось лучше не надо. Нужды нет, что на ногах деревянные башмаки, Парашу они нисколько не портили. Горделивой красавицей стояла она в дверях, высокая, с высокой куафюрой, словно странно отрешенная от обыкновенных своих забот. Нелли и Катя болтали от волнения наперебой, не сразу и заметив, что подруга не вымолвила ни слова.
      - Эй, ну где вы там, - сердито позвал снаружи Роман. - Меня дедушка Антуан просил поторопить, уж отец Роже готов.
      - Ну, тоже свадьба называется, - в сердцах воскликнула Катя. - Ни заплачек спеть некому, ни пряников нет для выкупа невесты!
      - А по мне так лучше и не бывает, - сериозно возразила Нелли. - О таком внукам и правнукам сказывают.
      - И то верно.
      Сопровождаемая подругами, Параша спустилась крутой тропою, идущей в расселине скал. Мужчин было поболе - девятеро, считая Романа. Благодаря тому свинцовый день сделался вдруг ярок, словно на серый берег села стая сказочных Жар-птиц: шуаны вывернули козьи свои куртки казовой стороною наружу.
      - Вот это красота, и цветов не надо! - восхитилась Катя.
      Чем только не переливались яркие шелка. На них кровоточили святые Сердца Иисусовы и гуляли единороги, дышали огнем драконы и плескались русалки, улыбались солнца и луны с человечьими лицами, странные деревья единовременно плодоносили и цвели.
      Отец Роже уж нес к алтарю литургическую свою утварь, покуда обернутую в белый холст. На нем был белый, шитый серебряными нитями короткий плащ с капюшоном, Нелли не знала, как такое одеянье называется.
      Отвесив изящный поклон, господин де Роскоф взял Парашу за руку и подвел к Ан Анку, уж стоявшему пред маленьким алтарем. Скромная невеста встала рядом с нарядным женихом. За нею подошла Катя, а за Ан Анку встал Ларошжаклен.
      Голова Ан Анку была непокрыта и ветер вовсю трепал его длинные русые волоса.
      - Veni, Creator, Spiritus,
      Mentes tuorum visita
      Imple superna gratia,
      Quae tu creasti, pectora, - начал отец Роже.
      - Qui diceris Paraclitus,
      Altissimi donum Dei,
      Fons vivus, ignis, caritas
      Et spiritualis unctio, - стройно откликнулись шуаны.
      Tu septiformis munere,
      Digitus paternae dexterae,
      Tu rite promissum Patris,
      Sermone ditans guttura, - далёко разносилось над древними водами.
      Вдали реял парус корабля. Шлюпка, уж весь день снующая меж берегом и судном, на сей раз отлеплялась от борта.
      Отец Модест, отошедший к воде, не молился со всеми, но лицо его выдавало волнение чувств.
      Словно все было уже когда-то, и эти волны, и эти скалы. Словно так же, шумом океана, величественно звучала латынь, понятная Нелли на треть, ежели не меньше.
      Но латынь вдруг оборвалась.
      - Хочешь ли ты, Мартен, добровольно и без принуждения взять в жены сию девицу, которая пред тобою? - на скверном своем французском вопросил отец Роже.
      Ничегошеньки в первое мгновение не поняв, Нелли даже огляделась по сторонам. Какой такой Мартен, откуда он взялся? Тут же столкнулась она глазами с Катей и подавилась решительно не подобающим смехом. Вот балда-то! Ей что, надобно было, чтоб пред святым алтарем человека назвали Призраком Смерти?
      - Volo, - ответил тот по-латыни.
      Вот уж, все-таки, конфуз. Выходит она так и не удосужилась за все минувшие месяцы спросить, как зовут Ан Анку? Получается, что так… Ох уж эти бретонцы со своими прозвищами, что прилипают к ним ровно вторая кожа!
      - Хочешь ли ты, Прасковия, добровольно и без принуждения…
      Ну как же она раньше не догадалась, вить не было дома никаких Мартынов! Хорошо хоть, кроме Катьки никто не знает.
      - Volo, - твердо, словно и ей латынь не была в диковинку, ответила Параша.
      А отец Роже продолжал допытывать их по-французски о любви и уваженьи, о верности и помощи до гробовой доски. А затем снова зазвучала латынь. Шуаны благоговейно молились, нарядные в расшитых своих куртках, и очень скромно глядел меж ними король Людовик в саржевом своем коричневом одеянии. Он тоже молился, стоял меж господином де Роскофом и Жаном Сентвилем. Оба его не видели.
      «Святой король, дай им щастья насколько можно в нещасной стране!» - взмолилась Нелли. Людовик благосклонно улыбнулся ей, подходя к брачующимся. И улыбка не сходила с его уст, когда он стоял рядом с отцом Роже, связывающим их руки лентою епитрахили. Вот уж руки стянуты одним узлом. Король Людовик положил свою руку поверх сего узла.
      Да видит ли его хотя бы отец Модест? Нелли обернулась к воде. Бог весть. Священник стоял, низко склонивши голову. Теперь она уже знала, что короля не увидит, когда вновь посмотрит на брачующихся. Так оно и вышло.
      - Проповедь-то… Верно отец Роже ее на мессе скажет.
      - Да уж скажет, понятное дело.
      Параша и Мартен менялись уже кольцами, самыми простыми, серебряными. И те, о чем говорилось накануне, с трудом удалось добыть. Может и лучше, что серебро, вспомнилось Нелли из детских годов, чистый металл севера.
      Над берегом пронзительно и громко разнесся птичий крик. Кричал не белый гоэлан и не черный корморан. Сие был крик совы.
      - Синие на подходе!
      - В укрытие! Отходим в пещеры!
      - Эх, мессу-то не отслужу нонче! Быстрей, детки, надобно уж тогда вас благословить!
      Параша и Мартен преклонили колени. Отец Роже торопливо осенил их знамением креста. Над расселиною загремели выстрелы.
      - Корабль не может ждать! Кто знает, сколько их! - страшным но повелительным голосом выкрикнул господин де Роскоф. - С Богом, друзья мои, любимые мои друзья!
      - Батюшка!
      - Элен, все сказано меж нами! Лишняя минута может стоить чьей-то жизни. С Богом, драгоценный мой друг, не оставьте их, знаю, что не оставите! С Богом, Роман, с Богом, Катрин! Вперед!
      Подхватив почти лишившуюся чувств Нелли на руки, отец Модест побежал по колено в воде к шлюпу. Кто-то из матросов, нет, оказывается Иеремия, бросил весла и толкал суденышко им навстречу. Перетащив Нелли через борт, отец Модест побежал обратно - настолько быстро, насколько позволяла вода, что удерживала ноги не хуже луговой травы. Куда?! Ах, конечно!
      Шуаны стояли плечом к плечу вокруг отца Роже, обнимающего ковчежец. Нелли побоялась глядеть, с каким лицом он передаст его отцу Модесту, с каким лицом выпустит из рук своих.
      - Прощайте, подруги! - звонко крикнула с берега Параша. - Прощайте навек, милые!
      - Прощай! - откликнулась Катя, прыгая в шлюп.
      - Элен, любовь моя, прощайте!
      - Дедушка Антуан! Будь здоров!
      Отец Модест, уж по пояс в воде, догнал деревянную скорлупку. Катя протянула ему руки, кто-то из матросов, не Иеремия, забрал ковчежец.
      Теперь Нелли глядела, глядела во все глаза. Шуаны, отстреливаясь, стягивались к скальному лазу, в коем уже виднелась только голова одного из них, исчезла, начал протискиваться другой, отсюда не разберешь, кто.
      Синие солдаты сыпались горохом на песок по склону лощины. Двое из них подняли ружья в их сторону.
      - Быстрей! - коротко приказал отец Модест.
      Пуля вспорола воду, совсем рядом с бортом. Елена не обратила вниманья, занятая лишь одним: успеют ли шуаны укрыться в скалах?
      Вот уж только один отстреливается, не Жан ли де Сентвиль? Не выпуская ружья, пятится спиною, делается короче на треть аршина, стреляет последний раз… Есть! Синие бегут со всех ног к пещерному входу, спорят меж собою, изготавливаются стрелять внутрь… Поздно! Ну что, попробуете сунуться на свою голову? Попробуете, негодяи?
      - Ну нельзя ж так лезть под пули, маленькая Нелли! У меня-то руки были заняты, а Катерина уж тянула-тянула тебя пригнуться! Все впустую! Ладно, теперь уж им нас не достать.
      На берегу оставались теперь только синие солдаты. Весла били по воде. Шлюпка шла к кораблю. Сидящие в ней были уже вполне безопасны.
      Нелли попыталась унять волнение. Надобно радоваться хоть бы тому, что дорогие ей существа живы и благополучны. Венчанье состоялось, а она отбывает с обретенным братом к родным пределам. Вить в то почти невозможно поверить!
      Нелли попыталась улыбнуться, оборотившись к отцу Модесту. Но бросивши взгляд на духовного своего наставника, она увидала, что он, странным для столь закаленного воина образом, охвачен сильнейшим душевным смятеньем. Побледневшее чело его покрыла испарина, однако ж он медлил отереть его, словно боясь оторвать хоть одну из рук от похожего на детский гробик ящичка-ковчежца. А руки эти - небывало дело - дрожали.
      Подчиняясь прихотливой игре воздушных течений, побережье накрыли тяжелые темные тучи. Еще мгновенье, и по воде забили первые капли.
      - Ишь, дождик пошел, - Роман вытянул раскрытую ладонь. - Не сильный, не бось, намокнуть не успеем.
      - Нет, сие не дождь, - странным голосом произнес отец Модест. - Роман, Елена, запомните навек. Франция плачет над отлетающей от тела ее Благодатью.
 

 
      Нелли оставалась на шканцах, покуда берег не скрылся из вида. Роман стоял с нею рядом, и она сжимала его руку - единственную живую руку на белом свете. Отец Модест и Катя, такие сейчас близкие, слишком скоро воротятся в область воспоминаний. Так уж было, десять лет назад. Воспоминанья - те же луга асфоделей, бродящие по ним немногим отличны от призраков. И слишком уж много дней пройдет прежде, чем обретет плоть и кровь малютка Платон.
      Она не ощущала боли от проистекшей слишком уж скорой разлуки. Просто вдруг не стало, словно руки или глаза, подруги и отца. Словно острым взмахом меча жизнь отсекла ее от господина де Роскофа и Параши. А еще - от Ан Анку, вдруг оказавшегося Мартеном, от Анри де Ларошжаклена, от доброго отца Роже, морского кюре, от… от Бретани.
      Она привыкнет жить без Бретани, куда денется. Только сейчас, покуда берег не укрылся от глаз, поверить в такую жизнь еще никак не возможно.
      - Ты уносишь Бретань в сердце своем, маленькая Нелли, - тихо сказал рядом отец Модест.
      - Да. Только лучше бы я этого не делала. Больше всего сейчас хотела б я ее забыть, забыть совсем!
      - Не лучше, ты и сама знаешь. Сия утрата - только твоя. Сия боль принадлежит только тебе, маленькая Нелли, и никому ты ее не отдашь.
      - Хорошее утешение, нечего сказать.
      - Так разве ж я тебя утешаю? Утешают слабых, а ты - сильная, несокрушимо сильная. - Отец Модест бережно разжал ее пальцы и высвободил руку мальчика. Только тут Нелли увидала, что ладошка брата совершенно побагровела. Заметивши ее испугу, Роман небрежно повел плечом и крестьянским жестом засунул кулаки в карманы крестьянского своего платья.
      Капитан корабля, коего звали Эрвоан Кергарек, предложил пассажирам спуститься в каюту в рассуждении портящейся погоды.