Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лилея

ModernLib.Net / Чудинова Елена / Лилея - Чтение (стр. 19)
Автор: Чудинова Елена
Жанр:

 

 


      - Никто не спит, - бесстрастно ответил господин де Роскоф. - Все обшаривают замок. Я и подумал было, что веревку оставлял ты, но как знать наверное? Столько вас там?
      - Трое с дичью, - Ан Анку подхватил Нелли за плечи, помогая ей влезть.
      - Но что случилось, отец? - Нелли с облегчением вздохнула, ощутивши надежную твердь.
      - Элен?! - господин де Роскоф даже отшатнулся назад.
      - Я попросила господина де Ларошжаклена взять меня за языком, - Нелли понимала, что свекор может быть недоволен ее самовольством, но не в эдакой же мере. - Но что стряслось?
      - Решительно ничего, негодница, - отрезал господин де Роскоф с каким-то непередаваемым выраженьем: казалось, он единовременно и радовался и был взбешен.
      - Ну вот, теперь и дорогого гостя можно затаскивать, - Ларошжаклен, в свой черед, оказался на балконе. - Я и не признал сперва, что это Вы, Белый Лис. Из чего в замке тревога?
      - Из ничего, - необязательно ответствовал Неллин свекор. - От Вас не ждал я такой дурости, Анри.
      - Вы правы, меня укоряя, я виноват, - Ларошжаклен потупил голову. - Меня не извиняет ни в коей мере то, что такой прекрасной даме, как Элен де Роскоф, трудно не тщится угодить. Я не вправе был зряшно подвергать ее даже тени опасности.
      - Да наплевать на опасность! - положительно, в такой ярости Нелли еще никогда не видала господина де Роскофа. - Взрослая женщина, хочет рисковать - ее дело.
      - Чем же Вы рассержены тогда, батюшка? - робко вмешалась Нелли.
      - Я? Рассержен? - свирепо переспросил господин де Роскоф. - Право слово, с чего бы мне быть рассержену?
      Не пожелавши боле разговаривать, господин де Роскоф полез через менхир. Нелли сочла за лучшее последовать его примеру, впрочем, не устремилась за ним вглубь крепости, но предпочла подождать Ан Анку. Молодой шуан между тем изготовился тянуть веревку через стропило.
      Дело шло не так уж легко - и то сказать, не бадью с водою он все же подымал. Складываясь кольцами, вервие собиралось у его ног. Наконец через дыру в камне Нелли услыхала, что Ларошжаклен с чем-то возится снаружи, на балконе.
      Она не сдержала смеху: синий-то, оказывается, подымался вниз головою! Ну, так ему и надо, еще мало.
      Однако ж самому синему мало явственно не показалось. Когда Ан Анку содрал, наконец, попону с его головы, вид офицера показался ужасен: лицо побагровело как бурак, глаза налилися кровью словно переспелая клюква. Сей оживший натюрморт пытался удержаться на своих ногах, но качался ровно пьяный. Не слишком к тому снисходя, Ларошжаклен с Ан Анку повлекли куда-то пленного.
      Нелли осталась одна в обаятельно озаренном рассветными лучами уголке старого замка, примыкавшем одной стороною к службам. Это был вовсе небольшой внутренний садик, с выходящей на него галерейкою. Несколько кустов полуодичавших роз не слишком сочетались с какой-то разновидностью хвойных деревцев, превращенных неумелыми ножницами в два шара и две пирамидки. Верно не слишком-то богато жили владельцы замка Керуэз. Нелли присела на одну из двух расположенных визави каменных скамей, громоздких и неуклюжих свидетелей давних дней, больше похожих на надгробия.
      Никто, строго говоря, не держал Нелли в сем уютном садике, да и небрежный наряд, еще допустимый под покровом ночи, средь бела дня имело смысл поскорее привести в порядок. Однако ж как раз дневной свет и удерживал Нелли в укромном уголке, играя с нею странную шутку. То, что мнилось в темноте столь простым и правильным, теперь предстало сущей нелепостью. Или так вышло просто потому, что столь сильно рассердился свекор? Кстати, непонятно, с чего, сам же признал, что она в своем праве. А все ж таки неприятно все сие получилось, неприятно и глупо.
      Ну да делать нечего, а уж прятаться в уголке и вовсе недостойно. Ну так и будет с нее!
      Первой ей попалась навстречу Параша, еще издали укоризненно всплеснувшая руками.
      - Да не спеши ты браниться, - опередила подругу Нелли. - Лучше объясни, из чего вышел переполох? Батюшка со мною даже разговаривать не стал.
      - Как это из чего? - возмутилась та. - Я ж всех и подняла зря, а чего прикажешь делать? Хотела к тебе зайти под утро, платье уж давно почистить пора, а тут, благо, и утюг на кухне нашелся. А дверь-то изнутри на задвижке. Что делать, будить тебя жаль, а другого времени нету: раненый-то только уснул. Вспомнила, что окно до земли низко. Через подоконник влезла, гляжу - тебя нету! Ну и куда тебе ночью было через окно из запертой-то горницы отлучаться? Да вещи все раскиданы. Отец-то Модест первым так и порешил, что беспременно тебя санкюлоты окаянные украли.
      - И отец Модест про эту ерунду знает? - голос Нелли упал.
      - Так все знают, - все еще в сердцах ответила Параша. - Барин Росков всех по тревоге-то поднял, все ни свет ни заря на ногах. Только сейчас отбой дали. Ходи вот теперь в неглаженом, мне уж теперь недосуг.
      Выходило вовсе скверно. И весь-то шум из того, что надобно было по уму отодвинуть запор! А еще б лучше хоть кого упредить… Нелли стянула через голову не дождавшееся чистки платье, которое сидело без корсета мешок-мешком. Одно хорошо, для Анри и лучше почаще видеть ее эдакой чумичкою.
      - Пленного-то хоть сумели ухватить? - судя по вопросу Параши, господин де Роскоф уже ввел ее в курс событий минувшей ночи.
      - А то нет! - не удержалась похвалиться Нелли, хоть и понимала, что разыгрывает в своем лице муху, повествующую в басне, как она пахала вместе с быком.
      - И то ладно, - заметила Параша уже миролюбивее. - Волоса-то выпусти, небось воронье гнездо под чепцом.
      «Не так-то просто идти рядом со святым».
      Руки Нелли замерли, коснувшись лент чепца. Слова монаха Жоффруа из ее сновидения! Уж коли монаху, праведному и немирскому человеку, трудно было исповедовать короля Людовика, что ж дивиться тому, что грезы о нем смутили ее - сумасбродную и грешную Елену Роскову? Нет, не душа ее, словно до сих пор озаренная странным волшебным светом, смущена, но потревожено бренное одеяние этой души - человеческий ее нрав. Отсюда и не нужные вовсе никому приключения минувшей ночи. Не странно и то, что вовсе не торопится она рассказывать о своем сне подругам, от коих сроду не имела тайн. Она расскажет, но после, когда придет в согласие сама с собою.
      - Эй, не слышишь, что ль?
      - Ты что-то сказала?
      - Ничего не сказала, мух ртом стою ловлю! К раненому мне, говорю, надо, разберешься без меня? Тут вон сухари, а вода для питья только холодная, огня-то за суматохой не разводили еще с утра.
      - А как он, господин де Лекур-то, Парашка?
      - Да слава Богу, скоро здоровей нас будет. Ну все, я бегу.
      Но в одиночестве Нелли не суждено было пребывать долго. Едва она, распустив волоса, взялась за деревянный гребень, где-то теперь серебряная удобная щетка, оставшаяся с прочими вещами в Парижской гостинице, как ударила дверь. Стуком себя не обременила само собою, Катя.
      - Ну что, давно не видала, как у злодеев душеньку-живу потрошат? - вместе приветствия спросила она. Ланиты молодой цыганки полыхали румянцем.
      - Сама знаешь, с Белой Крепости, - отозвалась Нелли. - Что, языка нашего допрашивать собрались?
      - Оно самое. Пойдешь?
      - А меня там никто из невыспавшихся лупить не вознамерился?
      - Не до того, - хмыкнула Катя, поняв, что за шуткою Нелли прячет неловкость. - Сама видишь, застряли мы, как на карте Тарока: нога на суше, нога на воде. Нето осадят нас, нето как.
      - Ладно, тогда идем! Причешусь только, - Елена больно рванула волоса гребнем. Она и сама не знала, охота ли ей глядеть на допрос. То, что проделывал с помощью китайских зеркал десять лет назад Нифонт, в одно время и отталкивало и увлекало.
      Народу в верхнем зале донжона собралось не так и много: двое шуанов из крестьян, коих Нелли еще не запомнила по именам (оба, словно и не сторожили пленника, преспокойно перебирали свои четки - только у того, что моложе четки были деревянными, а у старшего из белых стекляшек), были Анри де Ларошжаклен, Ан Анку, да юный норманн Жан де Сентвиль. Господина де Роскофа еще не было, а отец Модест вошел следом за Катей и Нелли.
      - Доброе утро, отче, - Нелли нарочно столкнулась с екзорсистом глазами, ожидая заслуженного попрека.
      - Хотел бы я знать, что с тобой такое творится, маленькая Нелли? - негромко произнес отец Модест.
      - Что ж со мною может твориться? - вопросом ответила Нелли.
      - Кабы я не знал тебя так, как знаю… - отец Модест испытующе вглядывался в ее лицо.
      - Так Вы, поди, знаете, что я уж не дактиломантка? - Странно, но ей только что пришло в голову, что со времен последней встречи в ней проистекла столь основательная перемена.
      - Знаю, - отец Модест улыбнулся. - Только уж в том не вини мою проницательность.
      - Но Вы ж угадали, и угадали верно.
      - Я не гадал вовсе. О том ко мне давно уж писал Филипп.
      - Я полагала, что вы сноситесь иногда, только не знала, сколь часто.
      - Когда случалось чаще, когда реже, - неопределенно ответил отец Модест. - В добрый час, Нелли, я не пытаю тебя. Думаю, ты скоро сама мне все поведаешь.
      - Когда пойму, - Нелли стиснула руки. Стыдно и как-то глупо признаваться в том, что тебя-де, мол, для чего-то выбрал святой король. Получше, что ли, не мог сыскать? Между тем кому, как ни отцу Модесту о том и надобно поведать. Нет, язык не поворачивается.
      Пленник беспокойно озирался по сторонам. Лицо его уж перестало быть багрово, но где ж все-таки встречалося оно ей ране?
      - На дорогах военных немало перекрестков, - в залу ступил господин де Роскоф. - Вот мы и повстречалися вновь, молодой человек, хоть и дал бы я немало, чтоб сей встречи не случилось. Слишком уж горестно зреть, сколь быстрые перемены успели случиться в столь недолгий срок.
      Теперь и Нелли вспомнила: сей санкюлот был парламентером от синих в день, когда она составила знакомство со своим свекром. Вне сомнения, он!
      Молодой синий офицер кинул исподлобья взгляд на вошедшего. Видно было, что он-то признал господина де Роскофа тут же.
      - Жалею, что в тот раз приманка не сработала, - дерзко проговорил он.
      - А ты вить знал, поди, что меня обманывают, - усмехнулся господин де Роскоф.
      - Да, знал, что сопляк уж не в наших руках, а незнамо где! - продолжал хорохориться синий.
      - Вот, Монсеньор, что снял я с тела его сотоварища, - Ан Анку протянул господину де Роскофу несколько сложенных в осьмушку листов бумаги. - Сие письмо долженствовало быть направлену в Вавилон. Мы с принцем Ларошжакленом порешили, что Вам допрежь всего надобно оное прочесть.
      Господин де Роскоф на ходу развернул бумаги и уткнулся в них прежде, чем выбрал себе скамью, чтоб сесть. Анри де Ларошжаклен сделал невольно знак рукою, призывающий всех собравшихся к тишине. Оная установилась не сразу, однако ж постепенно всеобщее вниманье оборотилось на погруженного в чтенье старого дворянина.
      Глядел на него и пленник, в чьем взоре странным образом, как приметила Нелли, мешались ярость и стыд. Затем он, единственный, потупил взор, уставясь на собственные сапоги.
      Но каково ж господину де Роскофу читать планы злодейств, каковыми похвалялся всего несколько часов тому в палатке под дождем отвратительный санкюлот? Хотя бы он знает наперед, что уж им не сбыться, и то легче.
      - Вот, Ваше Преподобие, еще один экспонат в Черную вифлиофику, - де Роскоф протянул бумаги отцу Модесту. - Сдается мне, он претендует занять в оной видное место.
      Лицо свекра было бесстрастно.
      Теперь в чтение погрузился уже священник, а собравшиеся продолжали странным образом сохранять молчание. Сумрачные тени скользили по лицу отца Модеста, странным образом его старя.
      - Может статься… - священник не решился договорить.
      - Сие лишь временное облегчение, - продолжил за него господин де Роскоф. - Убитый мерзавец не один таков, все их мозги скроены по одному лекалу. Он лишь опередил других.
      - Попытаемся узнать, насколько, - отец Модест обернулся к двери, в коей, словно бы вызванный его взором, возник Иеремия.
      К недоумению Нелли, в руках молодого полуайрота не было никаких зеркал, да и вообще руки его были пусты.
      - Чем же он станет магнетизировать-то? - не удержавшись, шепнула она Кате.
      - А увидишь, - цыганка жестко улыбнулась.
      - Надобно прознать ближние планы их военного подразделенья, - по-русски обратился к Иеремии отец Модест. - Ну и все, что около, разберешься сам.
      Юноша кратко кивнул, приближаясь к пленному. Тот, в очевидной испуге воззрившись на него, попятился было назад, когда б ни старший из крестьян. Отложивши четки, шуан сильною рукою удержал синего офицера за плечо.
      Иеремия, извлекши из кармана простой сыромятный ремешок, зачем-то стянул себе лоб повязкою - как делают обыкновенно кузнецы или пекари, чтоб не мешались волоса. Быть может, чуть туже, чем они. Отчего-то сие простое и безобидное, хоть и не слишком понятное действие, пленника вконец напугало. Теперь уж обоим стражам приходилось препятствовать несомненному его намеренью помчаться без оглядки прочь.
      - Эй, уберите его!! Вы не смеете… Не отдавайте меня этому… этому! - В глазах синего плескался теперь панический ужас. Он вырывался и дрожал всем телом.
      - Первое, дознайся, чего он боится, - распорядился отец Модест. - Вроде только что был больше храбр.
      Иеремия знаком велел шуанам выпустить пленника, но, едва лишь тот изготовился бежать, с силою хлопнул в ладоши. Синий невольно взглянул на юношу… и тут же застыл на месте как вкопанный. Взор его словно разом приклеился к юному магнетизеру как муха к медовой липучке.
      Словно завороженная самое, Нелли наблюдала, затаивши дыхание, как тонкий и гибкий будто змея Иеремия поднял обе руки, с силою сжал в ладонях лицо врага и повертел туда-сюда, словно черепная коробка его была полою, а глаза были щелями, позволяющими в оную заглянуть, а он лишь выбирал, как удобней приладиться.
      - Я боялся нянькиной сказки… - заплетающимся голосом заговорил вдруг синий. - Нарочно старуха мне ее сказывала, когда я не слушался! Я знаю, что она нарочно, знаю!
      Можно подумать, что санкюлот вдруг сделался пьян. Однако ж и господин де Роскоф и отец Модест слушали его бредни весьма внимательно.
      - Просвещенный человек не верит ни в какое колдовство, - продолжал трепещущим голосом синий. - Я и не верю… Но дворянам нонче служат колдуны, готов спорить! Я своими руками держал золото, полученное от Белого Лиса. Настоящее золото, высокой пробы! Прямо в глазах наших оно превратилося в гнилушки! Мы сбили все крышки впопыхах, и в каждом бочонке оказывалось золото! А как мы успокоились, что обманным был один только бочонок, оно тож начало таять в черную труху… Все, как нянька сказывала…И попам служат колдуны, не только дворянам! Вон он, колдун, черный, страшный, он, поди, в змею превращается, я как увидал так и понял! Может он и есть черт, я не верю в чертей! Просвещенный человек не верит в чертей, только пусть его от меня уберут!
      - Не диво, все безбожники таковы, стоит лишь поскрести, - хмуро промолвил господин де Роскоф. - Пусть скажет, что знает о мальчике.
      Нелли отчего-то поняла, что французский язык, хоть и знакомый немного Иеремии, сейчас юноше невнятен.
      - Где мальчик, где тот, кого почитают внуком Белого Лиса? - по-русски спросил Иеремию отец Модест.
      Странно, как странно, Иеремия ничего вслух по-прежнему не спрашивал! Только вертел голову синего, погружаясь взглядом в его глаза.
      - Дорого б мы дали прознать, кто посмел похитить щенка, - синий, казалось, успокоился. - Вить то не были шуаны, нето старик знал бы, что мальчишки у нас нет. Кто ж, кроме шуанов, мог перебить охрану? Уж и не знаю, скольких там положили, меня при том не было. Без толку, все концы в воду. Кто его похитил, да где укрыл? Шуаны б спрятали в лесах, да кто ж, кроме шуанов, знает здешние леса?
      Роман, мальчик мой маленькой, да где же ты? Час от часу не легче. Нелли подумалось, что уж скоро она поймет тех неприятных людей, что скрипят зубами и трещат пальцами. Так и разбирает чем-нибудь захрустеть, затрещать, заскрипеть… Ну сколько ж еще будет длиться это ее мученье?!
      - Ясней не становится, - господин де Роскоф в досаде махнул рукою. - Куда и зачем они идут?
      Отец Модест опять повторил вопрос старого дворянина по-русски.
      - Скорым маршем в Карнак, да еще надобно успеть сгрузить пороху на здешние острова.
      - Зачем? - единовременно произнесли на различных языках господин де Роскоф и отец Модест.
      - На островах… много тайных прибежищ… Не хуже, чем в лесах… - отвечал синий, продолжая пребывать в оцепенении воли. - На всех пороху не достанет, но хоть про некоторые известно наверное. Сыскать ходы нельзя, но вить можно их завалить камнями, коли наделать взрывов.
      - Глупости…Порох бессилен перед нашими скалами. - Чело господина де Роскофа, казалось, на глазах бороздили новые морщины. - Ну так изобретут нечто покрепче пороха. Вить и наука может сбиться с пути. Внятно ли нам, что из того следует?
      - По-крайности то, Белый Лис, что некогда синим нас осаждать, - не без робости вмешался юный Жан де Сентвиль.
      - Да, сия беда отступает, дабы дать дорогу новой, быть может худшей, - угрюмо ответил господин де Роскоф.
 

ГЛАВА XXXIII

 
      Пожалуй, сие была первая живая церковка, что повстречалась ей во Франции. Не церковь, скорей часовня, вдобавок немудреная. Вместо свода над головою был уложенный на прямые стены деревянный потолок, крашенный киноварью. Простодушные изображения рыб и ягнят шли по нему от входа к закругленной алтарной части, немало поврежденные копотью и временем. Потолок держали всего лишь четыре колонны, да и без тех можно было бы обойтись. Колонны упирались в грубые плиты пола, вырезанные из желтоватого камня, стоптанного до блеска, похожего на теплый воск. А настоящий воск, две недавно начатые свечи, стояли на небольшом камне алтаря, освещая Распятие, в коем скульптор воплотил явно преувеличенное свое мненье о том, сколько у человека ребер. Меж свечами, под Распятием, и покоился малый ящичек, похожий на гроб.
      Нелли преклонила в дверях колени. Она и сама не знала, отчего выскользнула вдруг из донжона, словно не в интерес ей стали новые напасти, подошедшие, судя по всему, близко.
      - Ты меня звал, святой король? - негромко спросила она.
      Часовня отвечала тишиною, невнятно было даже то, мнится ли ей лилейное благоуханье. Нелли поднялась и прошла поближе к мощам.
      - Ты попал в плен вместе со своею орифламмой, - продолжила Нелли. - Я помню, что тебя бросили в узилище, тебе грозили пытками. Но о том, что молитвослов твой уцелел при тебе, мне рассказывал свекор. Я уж спуталась, впрочем, вконец, что мне снилось, что я успела услыхать о тебе. Я знаю, что жена твоя в те же дни разрешилась от бремени в осажденной Дамьетте. Я знаю, что Церковь звала других государей к тебе на помощь, но никто не шел. Знаю, что нещасный Жуанвиль видел каждый день, как сарацины по многу разом выгоняют во двор пленников, и задают каждому вопрос: «Хочешь ли ты отречься?» И были такие, кто предавал Господа Иисуса Христа, чей страх за жизнь плотскую пересиливал страх вечной смерти. Их тут же уводили куда-то, чтоб чего-то отрезать, в знак того, что они тоже сделались теперь агаряне. Уж не знаю, что им отрезали, зато хорошо знаю то, что видал мессир Жуанвиль: честным христианам перерезали горло ножом. На глазах у тех, кто сам изготавливался ответить на роковой вопрос, дабы сломить их дух. И все же отступников было немного, совсем немного. И все же Дамьетта не сдалась. Но что ж было дале, последний крестоносец?
      Тишина безмолвствовала. Король не хотел не являться, не сниться Нелли. За что ж он так сердит? Ну да ясно, впрочем, за что.
      Елена вздохнула и принялась молиться, вновь пожалевши мимоходом, что нет у ней четок с бусинками, какие здесь привыкла она видеть у католиков. Отчего-то хотелось ей, давно уж хотелось, обзавестись даже не такими красивыми четками, как у Анри де Ларошжаклена - из розовых жемчужин, забранных в светлое золото, а самыми простыми, крестьянскими, вырезанными из грушевого дерева.
      - Ты, поди, хочешь знать, хорошо ль я выучила твою жизнь? - слабо улыбнулась Елена, закончив молитвы. - Добро, я отвечу урок дальше. По великому щастью алчность агарян оказалась сильнее их злобы. За тебя внесли выкуп, а ты выкупил своих товарищей по горестному плену. Без них ты не пошел бы на свободу, правда? Ты вить не боялся смерти. Вскоре после пленения к тебе пришло посольство от Старца Горы, страшного сарацина. Все трепетали перед ним, ибо никто не был от него безопасен. Он на своей горе, в замке, воспитывал особых воинов, воинов-смертников. Из своих рук сей Старец кормил сих будущих злодеев чем-то наподобие нашего опия, что дают доктора при тяжелых болях, но грезы от его снадобья были ярче и отчетливей. Так они потихоньку переселялись в мир грез своих, а наяву были воском в руках Старца. И когда он говорил - пойди и убей, его слуга шел и убивал. Его нимало не заботила собственная участь - а от убийцы, не обдумывающего путей отступления, трудно спастись. Но если один убийца погибал напрасно, то Старец попросту слал второго ему вдогонку. Не получалось со вторым - он слал третьего. Но уж кого Старец желал видеть мертвым, тот был обречен. Потому, когда посланцы Старца вошли к тебе, один из них держал в руках саван. Погребальный сей наряд они вручали, когда не договаривались, и сие не было пустой похвальбою, увы! Старый сарацин послал им спросить, отчего король Людовик не послал ему даров, когда другие государи это делают в знак уважения. А ты, к ужасу приближенных своих, отвечал, что пускай тот сперва сам окажет уважение дарами тебе. Верно только так и надо говорить со злодеями, да не все могут! Послы растерялись и уволокли свой саван с собой. А в скором времени Старец прислал тебе дары: фигурки животных и фрукты из хрусталя, вышитую рубаху, перстень и шахматы из благовонного дерева. Тогда уж и ты отдарился золотыми кубками, красным сукном и серебряною уздечкой. Ах, король, король! Матушка твоя, между тем, умоляла тебя воротиться домой, ссылаясь на дела государственные. Многие рыцари, измученные битвами, дурным климатом и пленом, хотели того же. Но тут уж Жуанвиль встает выше своего роста! Он держал речь о том, что бесчестно не продлить кампании, покуда хоть один из воинов Господа томиться в плену у агарян. Король ничего не отвечал, а за обедом ни разу не обратился к Жуанвилю. Расстроенный рыцарь, отошед после трапезы к окну, просунул руки свои через прутья наружу и так стоял, размышляя, был ли прав. И тут кто-то подошел сзади и закрыл ему ладонями глаза. Думая, что к нему привязался монсеньор Филипп Немурский, что изрядно его перед тем донимал, Жуанвиль молвил сердито: «Да отвяжитесь же Вы от меня наконец, мессир Филипп!» И тут узнал он на одной из рук королевское кольцо со смарагдом. Но не на один год, как хотелось того Жуанвилю, но целых четыре долгих года продлился Крестовый поход! Меж сарацинами начались собственные их свары, без коих те не могут долго, и сие усиливало надежду на военный успех…
      Тяжелая дверь стукнула. Не успев подосадовать, Нелли сама себя оборвала: небось не ей одной хочется побыть рядом со святым королем!
      Шаги вошедших отдались в смиренных стенах. Господин де Роскоф шел не своею походкой, нетвердою, выдававшею его годы.
      - И ты тут, маленькая Нелли? - невесело улыбнулся отец Модест. - Прости, коли мы помешали твоим молитвам.
      - Разве может помешать молитвам тот, кто им научил? - улыбнулась в ответ Елена. - Около святого короля, поди, места достанет для всех.
      - И в час душевной смуты сладостно быть с ним рядом, - сказал господин де Роскоф, осеняя себя крестным знамением. - Только недолго сему месту быть королевским.
      - Дорогой друг, кабы мог я облегчить Вашу скорбь! - воскликнул отец Модест. - Но пустое, здесь не нужны слова. Но что в мерзостной бумаге внушило Вам, что и дела тщетны? Вы в унынии, а уныние греховно.
      - Самое чудовищное в сем прожекте то, до чего, ласкался я надеждою, не дойдет на сей раз, - ответствовал господин де Роскоф. - Уж знал род людской и эдакие злонамеренья, однако ж случаи оных можно перечесть по пальцам. Тому, кто посвятил себя гиштории, не в диковину злодеяния противу того творения Божия, что зовется Человек. Но Божье творенье, именуемое Натурою, много реже делается целью разрушительных сил. Вырубать леса, отравлять землю, взрывать скалы… Каждый день удостоверяюсь я в том, что дела круглоголовых в Англии были забавами малых ребятишек в сравненьи с нашей катастрофой! Нещасные французы - им негде укрыть своего святого короля! Нещасный святой король - ему нет боле прибежища на французской земле!
      - Так как намерены Вы теперь поступить со святыми мощами? - отец Модест глядел мимо собеседника - на алтарь.
      - Не знаю, - господин де Роскоф понурил голову в несвойственом ему выражении отчаянья.
      Горькие слова свекра набатом отзывались в душе Нелли. Нещасная Франция! Святому королю нет больше места в его дому…В его дому… В его дому…Господи помилуй, неужто наконец удалось ей понять, чего святой король от нее добивается?!
      Филипп бежал почти двенадцать годов тому от злодейства революции. Он был единственным, кто избег санкюлотов заране. Но вить, сама она слыхала не раз, многие французы нашли прибежище у Империи Российской уж после того, как революция разразилась. Французы бегут в Россию… Ну и что с того? Нет, сие важно, очень важно. Французы укрываются в России…
      - Отче, а для нас, православных, святой король Людовик свят?
      - Хотел бы я, чтоб сие было так, Нелли, - отец Модест, казалось, удивился ее вопросу. - Однако ж отслужить ему Литургии я бы не смог. Что самое обидное, догматические отступления Запада в годы его жизни только-только начинались, их несказанно легко было еще разрешить. По чести мы могли бы ему молиться. Но есть послушание Церковное, коему мы обязаны следовать.
      Нелли стиснула перстами виски. Нет, забрезжившая было в ее голове мысль вела в тупик. Либо?… Либо она, Нелли, не слишком четко различила ее очертания. Теплее, теплее, а все одно холодно, как в детской игре.
      Кто-то из французских изгнанников станет русскими в потомках своих, но кто-то поди затаит в семейной сердцевине упование воротиться на родину. Стало быть эти останутся в католичестве. Вот оно что!
      - А католики…Есть ли у нас в России католики? То есть нет, я не о том! Есть ли католические храмы?! Хоть бы в больших городах, - голос дрожал от волнения, неужто она вновь не угадала?
      - Само собою, в обеих столицах есть и католики, и католические храмы, - с удивлением ответствовал отец Модест. - Мы живем не в обособленные дни Московской Руси, но во времена раскинувшей крылья свои Империи. Воистину, при первых Романовых диктат политики над здравым смыслом самым печальным образом простерся в область теологическую. Подумать только, в иноземной слободе на Москве разрешали возводить кирхи - но не католические церкви!
      - Сие для меня новость, - с живым интересом заметил господин де Роскоф. - Само собою ясно, что для православных католики были и тогда не в меньшей мере схизматики, чем наоборот. Но неужто духовенство было до такой степени слепо, чтоб не понимать различья?
      - Не слишком-то мне приятно сим похваляться, - усмехнулся отец Модест. - Однако ж Вы не вполне правы. Различье-то пращуры нонешних просвещенных россиян меж протестантством и католичеством еще как находили, только вовсе в другую сторону, чем надобно. Не дивитесь сему. Не протестанты стреляли в Кремле по нашим иконам. То были поляки, злейшие враги русских, и те враги были католики. После Смутного времени в мозгах было смутно и мутно, жесточайшие обиды прошлого будоражили души. Что же такое духовное сословие, как ни плоть от плоти своего народа? Когда плоть уязвлена, может ли один член быть покоен? Опять же Русь Московская жила наособицу, о чуждых пределах знали мало. Что слыхали тогда русские о протестантах? Что те против Папы. Это заносили им в похвалу. Что они ненавидят католиков? И то им не ставили в укор. Протестантов одно время почитали едва не православными Запада.
      - Но как же благочестивые московиты, а мне доводилось читать о великом оных благочестии, могли терпеть разрушителей самого ценного, что только имеет христианин - Апостольского преемства и Пресуществления? - изумился не в шутку господин де Роскоф.
      Нелли не без досады подумала, что мужчины словно бы забыли о самом важном. Вить не спроста же она спросила, есть ли на Москве католики? Как есть позабыли. Ну, беда с ними!
      - Сам едва не сломал себе голову, - отец Модест рассмеялся. - А разгадка-то, сдается мне, проста. Невежественные, но благочестивые московиты просто не могли помыслить, что бывают такие христиане - без цепочки рук через века и святой Литургии. Чтоб неправильный догмат прибавить - это да, могли они взять в толк, но разве ж может быть преступление страшней сего? Разве могут христиане гнать монашество? Никак не возможно вообразить. Вот и вышел сей бред, что богопротивные протестанты хаживали по Москве с гордо поднятой головою, снискивая себе всяческое сочувствие властьпредержащих.
      - Воистину куриозно, - хмыкнул господин де Роскоф.
      - Стало быть церкви католические в России есть? - упрямо повторила Нелли, решительно вмешиваясь в высокоумный спор.
      - В Москве храм католический на Лубянке, уж два года, как достроили. Скромная церковка, деревянная, на деньги проживающих в городе французов ставилась. А возведена оная в честь, - отец Модест вдруг осекся. - В честь святого Людовика. Вот вить, надобно же такому совпасть!
      - Господи Боже, да разве ж бывают такие совпадения?!! - гневно воскликнула Нелли. Часовня словно осветилась вдруг сотнею свечей, киноварный потолок казался ал, картинки с ягнятами и рыбками засверкали, словно только что нарисованные. Как же все сделалось в одно мгновенье понятным! Да неужели они до сих пор не догадались еще, эти двое?! - Мы должны увезти святого короля с собою в Москву!
      - Что ты сказала? - отец Модест явственно опешил.
      - Мы должны увезти святого короля в Москву, - повторила Нелли. - Уж поди у нас-то в России никогда не случится революции! Пусть он и живет в своем дому - до лучших времен или навек!
      Свекор глядел на Нелли так, будто она нето оборотилась в соляной столп на манер Лотовой жены, нето почернела с лица в негритянку.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26