«Опасная, между тем, штука - чудо, - подумала Нелли, покуда прибывший отряд молился перед святыми мощами. - Хорошо, что мы пошли по следу мощей и догнали их. А коли за лилеями потекли бы синие? Выходит, что, коли несешь мощи, и спрятаться некуда! Что ж тогда - еще одно чудо, чтоб синие догнали да сквозь землю провалились? Должно ли ждать от Небес такого множества чудес?»
      - Уж не тревожишься ль ты, молодая дама Роскоф, что нас по цветам безбожники догонят? - улыбнулся ей Ан Анку.
      - Послушай, Призрак Смерти, - возмутилась Нелли, - с меня с детских годов двух чтиц мыслей выше крыши довольно. То та заглянет, то эта. Я скоро решу, что у меня лоб стеклянный.
      - Лоб у тебя костяной, - засмеялся Ан Анку, но засмеялся негромко, чтоб не мешать молящимся. - Только мудрено не смекнуть, коли ты, глядючи на крины, нахмурилась, а потом стала голову поворачивать туда, откуда мы пришли…Но не тревожься напрасно: есть такие буквы, коих синие читать не умеют. Они вить почти все - горожане.
      - И что с того?
      - Да они не задумаются, даже если и глянут под ноги, какому цветку время цвести! Уж не говоря о том, где для чего земля подходящая!
      Возразить было нечего, Нелли подавилась смехом, побоявшись дать себе волю: теперь бросалось в глаза, что чудо лилей для прибывших еще внове. На их лица словно опрокинулся сияющий небосвод: не разберешь, были они в большей мере щасливы либо ошеломлены до испуги.
      - Э, да никак мадемуазель Туанетта со своей командой, - тихо сказал Ан Анку.
      Из лесу вышел, видимо, арьегард: только очень уж он был странен. Шестеро детей-подростков со слишком тяжелыми для них ружьями сперва показались Елене мальчиками. Да и мудрено им было таковыми не показаться, когда они были одеты в крестьянское мужское платье, к тому ж, на отличку от юной мадемуазель де Лескюр, они обнажили головы перед мощами. Но когда шесть шляп с белыми кокардами слетели с голов, под ними оказались девичьи головки - одна другой краше и нежней. Старшей не было и тринадцати годов, меньшей - в лучшем случае одиннадцать.
      - Девы-амазонки, не рано ль им воевать? - улыбнулась Елена. Дети, скорей всего, лазутчики - легкие на ногу, незаметные. Ружья им нужны разве что сигнал подать. - Гляжу я, все они по одной моде.
      - Сие не мода, - спокойно ответил Ан Анку. - То есть для мадемуазель Туанетты в чем-то и капризная блажь, она вить дворянка, к тому ж всегда была та еще егоза. Помню, еще махонькой одевалась как мальчонка, чтоб старшие братья брали ее на соколиную охоту. А это все - крестьянские дети. Крестьянская девчонка в жизнь не наденет мужского наряда ради удобства, ей это срам. Никогда не решиться она на господской машкерад, Бога побоится!
      - По-моему я как раз вижу перед глазами крестьянских, по твоим же словам, девочек, и как раз в мужских нарядах.
      - Это мальчики, Элен, - произнес, подходя, де Ларошжаклен, верно слышавший часть их разговора. - Сравненье с амазонками никак не годится.
      Оба шуана, меж тем, никак не глядели спятившими. Но и сомневаться в глазах своих Нелли отказывалась. Девчушка, что стояла крайней, с черными волосами, уложенными на затылке, робко тянула руку к цветку: в движеньи ее было столько женского, грациозного, что последние сомнения улетучились бы, даже если б они и были.
      - Не трогай, дитя! - оговорил было ребенка де Лекур. - Это ж не простые цветы, едва ль хорошо их рвать.
      - Да разве святому королю жалко цветка для дитяти, - в свою очередь оговорил его отец Роже, только куда суровей. - Возьми лилею, коли хочешь, Жан.
      Священник, верно, сказал - Жанна? Нелли растерянно переглянулась с подругами. Спросить бы господина де Роскофа, да тот отошел на другой край поляны. Ничего, она улучит минутку после.
      - Друзья мои, - заговорил вдруг господин де Роскоф, громко, благо все шуаны уже поднялись с колен и приложились к мощам. - Быть может, нам надобно всем поступить так же? Сорвем по цветку на память о сем великом чуде - дабы сберечь памятку для поколений грядущих! Пусть высохшие лепестки свидетельствуют детям и внукам, что сие было. Вы благословите, отец Роже?
      - Пусть будет так.
      - А правнуки, меж тем, скажут, что сей крин рос на клумбе, - печально усмехнулся де Лекур, осторожно укладывая свой цветок меж страницами карманного бревиария. - Впрочем, как знать.
      Что же, и она, Елена Роскова, вправе сорвать цветок лилеи для Платона. Чудесная лилея в руках оказалась как самая обыденная. Ей самой, сейчас, трудно до конца поверить в происходящее, каков же спрос с ее сына? Ну да от нее зависит - будет верить ее слову, так и в чудо поверит.
      - Мне свой цветок передать уж некому, для внука сорвала ты, - господин де Роскоф приблизился к ней. - Ну да его положат со мною в домовину.
      - Белый Лис, - мадемуазель де Лескюр приблизилась к господину де Роскофу. - Один из моих лазутчиков видал двух чужих. Поди сюда, Жан!
      Меньшая черноволосая девочка приблизилась. Ружье, скорей ручница, что она волокла на плече, было вблизи - слезы глядеть. Охотничье, с колесцовым наружним замком, верно не два и не три поколения прожило оно в семье, коли его украшала трубчонка-«дымоход». Нелли такую дремучую стрелялку видала только единожды - в арсенале Белой Крепости на Алтае. У какого-то варвара успела сия гишторическая ценность побывать в руках: по затейливой деревянной резьбе кто-то нацарапал свежих полосок.
      - Монсеньор, я видал не наших людей.
      Еще одна невидаль! Девочка говорила по-французски, пожалуй, первая из всех встреченных подругами юных бретонок. Слова она произносила очень неуверенно, словно они были ей совсем внове.
      - Двоих не наших, Жан? - переспросил господин де Роскоф, тоже, судя по всему, не впавший в безумие. - Двоих и один похож на колдуна? Так? Не наши но и не враги?
      - Да, монсеньор.
      - Благодарю тебя, милое дитя, ступай к друзьям. - Господин де Роскоф повернулся к мадемуазель де Лескюр. - Сие уж не новость, однако ж ясности никакой.
      Елена встретилась глазами с девушкой: вблизи они оказались болотно зелены, но вспыхнувшая в них было молния неприязни тут же погасла. Верно таким сполохам рядом со святыми мощами сверкать не пристало.
      - Батюшка, но отчего… - начала было она, когда ребенок отошел.
      - Мне надобно перемолвиться с отцом Роже, - перебил ее свекор. смеривши их обеих взглядом. - Пусть мадемуазель де Лескюр тебе расскажет, коли ты хочешь знать. Ежели хочешь, веселого тут мало.
      - Пройдемся в березах, нето боязно зря топтать сии крины, - сказала девушка довольно миролюбиво.
      - Мне тож.
      К северу от поляны вправду начинался березняк, вклинившийся меж буками и вязами. За что любила Нелли березовые рощи, так за то, что меж деревьями вольготно ходить - ничего не цепляет за одежду и не путает ног.
      Некоторое время обеи шли молча, каждая - с цветком лилеи в руках. На Неллином стебель был чуть длиней.
      - Сие Ваша команда оттого, что… - Нелли замолчала, подбирая слова. Глупо ведь сказать - оттого, что и девушка и дети одеты на один манер - по мужски. Меж тем нечто в сем роде она и хотела бы спросить.
      - Нет, мой наряд ни при чем, - мадемуазель де Лескюр поняла ее вопрос, да и то, иной раз понять проще, чем спросить. - Так уж совпало. Я вить и женское платье ношу, да и не так редко. Просто это мои земли, наши, тут вассальное дело.
      - Какие земли?
      - От Прата до Тре-Грома. Там, где было одно из Иродовых избиений. Ах, да, Вы вить чужестранка. Из оказывавших Сантеру особо удачное сопротивленье деревень во многих перебили всех мужчин… до грудных. Синие рвали младенцев с материнской груди и нанизывали на штыки - на их глазах. Беременным женщинам заживо распарывали животы - как они шутили, чтоб поглядеть, не спрятался ли там бунтовщик. «Здесь не вырастут новые шуаны!» - веселились они. Деревни без мужчин - куда ни глянь! Женщины копали могилы, женщины несли гробы. Маргерит Монзак с фермы Гоаз-анн-Илис, что по дороге на Лоньон, была двойняшкою своего братца, Мартина. Ферма их стояла на отшибе, дети с первых лет играли только вдвоем. Когда мальчика похоронили, она неделю не сказала ни слова. В гроб мальчика уложили в праздничном наряде. На осьмой день она вычистила его будничное платье, только дыру от пули зашивать не стала - Мартина Монзака расстреляли вместе с отцом и дедом. В этом платьи с дырою она и спустилась к домашнему очагу. «Маргерит, зачем ты надела одёжу братца?» - спросила мать. «Я - не Маргерит, матушка, - отвечала та. - Я твой сын, Мартин. Я ухожу убивать синих». И мать с бабушкой дали свое благословение. Она и сейчас в той куртке, в дырявой, воротимся, увидите сами. Маргерит старше всех - ей тринадцатый год. А Ивонна, дочка мельника Фанша Тюаля из Ботсореля, была старше брата шестью годами. Мать их умерла родами, она сама выкармливала младенца из рожка. Аланику Тюалю шел пятый год, его наряд сестре не был бы впору, она нашла отцовы обноски. Никто не знает, об один день им такое пришло в голову, или с одной девочки взяли пример другие. Они дали зарок - убить по столько синих, сколько лет жили на свете их братья. Одна девочка уже воротилась к матери - она уже вправе была вновь одеться сообразно полу.
      - Зарок хорош, только какие ж вояки из девочек? - Нелли прижалась щекою к прохладным лепесткам цветка. - Как удалось ей его выполнить?
      - Ну, понятно, что врукопашную, своею рукой, ни один десятилетний ребенок взрослого не убьет, даже если он всамделишный мальчик. А вот в стрельбе они оказались куда как проворны, все до единой. Не все учились счету - чтоб не спутаться, они на каждого убитого синего делают зарубку на прикладе. Та, что Жан Кервран из Логиви Плуграс, настоящее имя ее - Левелес Кервран, меня давеча просила: «Принцесса, посчитайте, сколько у меня зароку есть?» Вышло, без четырех годов выполнен. У ней убили двоих братьев - двух и осьми годов. Они никогда не остаются дольше своего зарока. Для крестьянок война - не женское дело.
      - Сколько лет меньшей?
      - Без трех месяцев одиннадцать. Моложе десяти годов они с собою не брали, но те остались подрасти до своего зарока. Они зовут себя «Братьями сестер», эти дети. Они на самом деле проживают сейчас не свою жизнь, для наших-то крестьян оборотничество - дело житейское. Хотела б я иной раз пожить эдак, а не оставаться сама собою - в мужском ли наряде, в женском ли…
      - Ваш счет никогда не исчислится, не так ли?
      - Столько синих на свете нету, чтоб он исчислился! - горячо воскликнула юная девушка. - И хотела б я вытравить из сердца все иные чувства, кроме жажды мщения! Зачем они, только ненавидеть мешают!
      - Не говорите так! - живо возразила Елена. - Великое щастье Ваше, что «ненужные» сии чувства продолжают говорить! Ненависть - из областей Смерти, сколь бы ни было тяжко, нельзя умирать заживо! Покуда мы живы, вокруг всегда есть те, кого должно любить.
      - Уж об этом не Вам бы мне говорить, - мадемуазель де Лескюр, встряхнув медными кудрями, вскинула подбородок.
      - Отчего бы и не мне? Чем я могла обидеть Вас? Я приметила это с первой же нашей встречи. Антуанетта-Мари, не лучше ль нам объясниться теперь, коли мы одни. К чему счеты между двумя христианками и дворянками в такую годину? Скажите, в чем моя вина, я уверена, что невольная, прошу Вас!
      - Ни за что не скажу, - девушка покраснела.
      Что ж, была бы честь предложена. Нелли обернулась на поляну: сквозь веселую листву та казалась издали покрытою белоснежными сугробами. Кто-то из шуанов шел оттуда в их сторону, ступая неслышно, как охотящийся зверь.
      - Здесь все же не парк Версаля, дамы, - Ларошжаклен глядел несколько сердито. - Слишком уж долго вас не было.
      - Да, мы, верно, заговорились, - ответила Нелли, не дождавшись, что молодому предводителю шуанов скажет что-либо мадемуазель де Лескюр. Что-то творилось с девушкой. Краска не сошла с ее лица, хотя было заметно, что она делает отчаянные усилия согнать ее - и, понятное дело, только краснеет от этого сильней. Тяжело вздохнув, она вдруг бросилась бежать - в гущу леса.
      - Я чаю, нервы у ней вовсе расстроены! Я б ее догнала, только она за что-то на меня в обиде, Анри!
      - Вот оно что… - Ларошжаклен опустил голову. - Не надо догонять ее - ни Вам, ни мне. Первая ревность больней самое первой страсти. Туанетта справиться с этим сама - у ней сильная воля и гордый нрав.
      - …Ревность?.. - Нелли смешалась.
      - Нет мужчины, который давно не понял бы на моем месте, - с грустью глядя вослед мадемуазель де Лескюр, произнес Ларошжаклен. - Девицы не умеют прятать свое сердце. Но Вы… Вы не девица, Элен, Вы - взрослая женщина. Я не могу постичь, как Вы не поняли того, что любая другая поняла бы на месте Вашем?
      - О чем Вы, Анри? - Сердце Нелли странно задрожало.
      - Тогда… на кладбище…в Роскофе. - Взгляд Ларошжаклена обжигал, дыхание сделалось частым. - Любая… любая поняла бы все, но Вы не поняли… Не поняли вправду, без притворства… Откуда в Вас странная сия чистота… не девичья, какая-то иная! Вы вить не святая, я вижу, что никак не святая!
      Анри де Ларошжаклен смотрел ей в лицо - смотрел так, как никогда не смотрел Филипп. Господи, как же она глупа! Сколько романов прочла о безумствах любовных страстей… Но даже над книгой не доводилось ей представлять себя объектом рокового влечения.
      - Вить в Вас много женского, Вы очень привлекательны, Элен, - светлые кудри на лбу молодого шуана намокли от испарины. - Однако в Вас нету ни капли кокетства. Допрежь я не встречал женщины без самой естественной сей искры, и никак не чаял, что такая женщина может столь увлечь. В чем Ваша тайна?
      - Сие не тайна, а ерунда, Анри, - Нелли уже овладела собою. - Мне просто никто отродясь не признавался в любви.
      - Но… - молодой дворянин не посмел продолжить.
      - В том числе и мой муж, - Нелли улыбнулась. - Мы повстречались, когда я была подростком. Любовь выросла из дружбы - когда, Бог весть. Не верьте, что такая любовь не глубока! Муж мой был щаслив со мною, щаслив как только может быть мужчина, заверяю Вас!
      - Этому я верю, - Ларошжаклен по-прежнему дышал как скороход.
      - Анри, Анри! - Нелли смело положила ладонь на руку шуана: он задрожал, как в ознобе. - Я не была для Филиппа де Роскофа ни тайной, ни чужеземкою! Я была дитятей, что превращалося в женщину на его глазах! А рядом с Вами другое дитя - понятное и близкое. Не отвергайте дара, что посылает Вам Господь. И не ласкайтесь надеждою обокрасть мертвого, это грешно.
      Ларошжаклен отпрянул, словно получил пощечину.
      - Я не хотела оскорбить Вас, Анри.
      - Пустое. - Теперь спокоен казался и Ларошжаклен. - Вы сказали единственное, что могло принудить меня хотя бы попытаться обуздать свои чувства. Вы боле не услышите о них, Элен де Роскоф. Одна лишь просьба, при том - глупая.
      - Я люблю глупые просьбы, - Нелли улыбнулась. - Говорите же!
      - В память о сегодняшнем чуде… Не смейтесь! Поменяемся нашими лилеями, оне вить одинаковы! Пусть я сохраню Вашу, а Вы - мою.
      - С радостью!
      Два благоухающих крина, похожих на короны снежных королей, вправду казались близнецами. Прежде, чем положить лилею Нелли средь сложенных в верхний карман куртки бумаг, шуан на мгновение приник к лепесткам губами.
 

 
      Еще через день пути вдали показался замок, сложенный из обыкновенного для Бретани коричнево-золотистого гранита. Если когда-то в отрочестве Нелли перепутала на Алтае естественную скалу с рыцарским замком, здесь с нею едва не приключилось обратного конфуза. Уж давно она привыкла к тому, что каменные строенья в Бретани грубы, ибо гранит плохо поддается человеческим рукам. А когда б сие и запамятовалось, совсем молодой шуан по имени де Сентвиль, родом из Нормандии, пол-утра развлекал ее рассказами о родных своих краях.
      - Бретонцы скажут, что известняк мягок и простоит де меньше, не две с половиною тысячи лет, но просто две, - весело улыбаясь серыми глазами, рассказывал сей русоволосый юноша. - Сказал бы, поживем-увидим, да судите сами, дорогая мадам де Роскоф, какие нонче времена! Можно и не дождаться. А все ж скажу я Вам, мягок-то мягок наш камень, однако ж мягкость его - под резцом. Он твердеет с годами. Снаружи, увы, не только твердеет, но и чернеет на ветру, даже больше других камней чернеет, либо просто причина в том, что в Нормандии вить ветры любят гулять на воле. Средние века вить не были мрачны, как люди думают, глядя на церкви готические! Готика была белой и веселой, ровно ее дитя раскрасило! Но ах, сколь хотелось бы мне показать наши прекрасные соборы изнутри, там, где ветру не дано власти! Даже у Парижского собора Богоматери Вы не увидите того особого розового света, коим сияют своды храмов мужского и женского монастырей у нас в Кане!
      На этих-то словах юного Сентвиля вдали и воздвиглась скала, каковой прикинулся поначалу замок Керуэз. Был он о мощном донжоне, с высокими стенами, заросшими до половины мохом и камнеломкой.
      Почти сразу перед тем, как Ан Анку, шедший впереди, произнес имя замка, Нелли привычно обернулась через плечо. Все утро втайне тешилась она радостно ребяческой забавою: глядела, как прорастают вослед новые лилеи. Надо сказать, прорастали они по-разному: некоторые цветки сразу, словно пущенная стрела, выпускали наружу бутон, некоторые бугрили землю потихоньку. Поэтому Нелли не враз поняла, что цветочный след оборвался.
      - Стало быть безбожники близко, - сказал на то господин де Роскоф. - Боюсь, друзья мои, что они в Керуэзе.
      - Как окаянцам ни быть, - отозвался Морской Кюре. - Замок стоял в осаде с конца ноября по март. Сам-то виконт месяцем ране погиб под Фужером, оборону держала старая мадам де Керуэз с двумя внуками - тринадцати и четырнадцати годков. Парнишки-то были не Керуэзы, а Тремели - сыновья ее меньшей, Жанны. Самой принцессе-то седьмой десяток пошел - а с пушками управлялась как молоденькая. Славно держались, даром что все седла на суп пошли. Да один из парнишек прочел в книжке в недобрый час, что ласточкины гнезда тож годятся в пищу. Правда оно или нет, а обоих их подстрелили синие, и юного Тремеля и сынка Мао, конюшего Керуэзов, когда они лазили за гнездами за этими по стенам. Парнишка конюшего сразу помер, а меньший из Тремелей после - от раны. Хотели, вишь, как лучше, гарнизон очень уж оголодал. Да какой гарнизон, слово одно! Старуха ружья раздала полдюжине слуг.
      - Эх, на неделю б еще их хватило, помощь вить шла из Вандеи! - с отчаяньем произнес де Глиссон.
      - Не корите себя, - отвечал ему Ларошжаклен. - Тут вить у вас было все поле в «васильках», тысяч десять.
      - Да, их было слишком много. Мы их дергали вылазками, но против такого множества это были осиные укусы. Кабы удалось переправить в Керуэз хоть немного пороху да провизии!
      Спрашивать о том, что случилось с осажденными, не было нужды. Но кто-то поди жив остался, раз столько всего известно. Нелли вздохнула.
      Замок меж тем приближался. Вот уж можно было разглядеть глубокий ров, наполненный водою, видимо, проточной. Мост был спущен. Синие, поди, угнездились крепко.
      Отряд, по понятной причине не направляясь к замку, поднялся по дорожке, вьющейся в яблоневом саду, раскинувшемся на склоне крутого холма. Нетяжелые носилки шуаны несли по двое, иногда сменяясь. Раза два оступившись, Нелли поняла, что подъем изряден, и тут же сие подтвердил открывшийся с новым витком тропы пейзаж. Подъемный мост был виден теперь снизу, лежащий над водною опояской. На нем сидели, пользуясь солнечным днем, три синих солдата, верно, караул.
      Самая меньшая из легкого авангарда, девочка по имени Левелес, которую Нелли никак не могла даже про себя назвать Жаном, вопросительно обернулась на мадемуазель де Лескюр. Та, в свой черед, глянула на де Ларошжаклена. Тот кивнул.
      Девочка тут же сняла с плеча свою допотопную ручницу с дымоходом.
      - А не выйдет ли погони? - шепнула Нелли Ан Анку, покуда девочка изготовлялась стрелять.
      - Какой там, - тот в свой черед поднял ружье. - Лишний раз из стен да в лес им забираться не с руки. Пускай затолмят получше, что они не в Вавилоне.
      Оружье маленькой Левелес громыхнуло. Солдат внизу свалился прямиком в ров - вперед лицом.
      Однако ж выстрела Ан Анку не последовало.
      - Вот тебе раз, - изумленно воскликнул он. - Гляньте-ко все, что за диво!
      Двое других солдат, казалось, решительно не обратили внимания на погибель своего товарища. Они не вскочили, не метнулись в укрытие, не ухватились за собственные ружья - они не предприняли ничего. Сидели себе как сиделось, только уж не втроем, а вдвоем.
      Сие непостижное уму положение тут же заняло вниманье всех шуанов, кроме, разве что, Левелес, принявшейся преспокойно вырезывать ножиком зарубку на ложе.
      Внизу ничего не менялось.
      - А ну как наши в замке? - взволнованно выдохнул юный де Сентвиль. - Васильки-то эти внизу может того, уже скошенные?
      Левелес вдруг перестала ковырять ножиком дерево.
      - Мертвых так не усадишь, - возразила мадемуазель де Лескюр.
      - А привязать? Отсюда, небось, не видно!
      - А привязанный бы не грохнулся.
      Левелес вновь принялась корябать приклад.
      - Ох, не люблю я оставлять за спиной то, чего не понимаю, - свел брови Ларошжаклен, приглядываясь к синим фигурам. - Оставить, что ль двух человек для разведки.
      - Детки мои, - возвысил голос отец Роже. - Никаких разведок! Удалимся отсюда поскорей. Слишком драгоценный груз нам доверен. Только дурак держит дьявола за дурака!
      - Его Преподобие прав, - сказал господин де Роскоф. - На нашем пути мы можем ожидать самых изощренных, самых немыслимых ловушек.
      - А любопытство кошку сгубило, - встряла Катя. - Э, да там еще один выходит.
      Человек, вправду вышедший на мост, солдатом не был. Глубокий старик в домотканых отрепьях, он тащил на плече пустую корзину. Синие вроде бы и не приметили его появления. Проходя мимо одного из солдат, привалившегося спиною к цепи, старик сердито пнул его ногою, а затем что-то сердито приказал. Солдат поднялся и тут же направился внутрь крепости.
      - Там - наши, одно сие несомненно! - воскликнул де Сентвиль. - Васильки у них пленники!
      - Ну да, пленники, с ружьями, - хмыкнула Антуанетта-Мари.
      - Не гадайте зря, уходим! - повторил отец Роже сердито.
      - Погодите-ко, святой отец, - возразил Ан Анку. - Вить это же старый Жоб, дворецкий Керуэзов! Господи помилуй, как же он уцелел? Он идет сюда за яблоками! Честные принцы, может не будет хуже, коли выспросить у старика что да как?
      - Пожалуй, впервой в жизни не знаю, как выбрать между да и нет, - сказал Ларошжаклен. - Что лучше, уносить отсюда ноги или прознать, от чего мы бежим?
      - Верней спросить, что хуже, - господин Роскоф также колебался. - Признаюсь, теперь и я в затруднении. Ты поручишься в сем человеке, Ан Анку?
      - Монсеньор, старый Жоб скорей даст все жилы из себя вытянуть, чем продастся синим!
      - Пожалуй, и я встречал его прежде, - с неохотою согласился отец Роже. - Сей наверное слуга семейства Керуэз.
      Старик, вооруженный, в отличье от солдат, коими только что помыкал, одною лишь легкой рогатинкою для сбора плодов, меж тем подымался потихоньку в направлении шуанов. Шел он куда как медленно, останавливаясь то под одним, то под другим деревом, неспешно выбирая каждое яблочко.
      Ан Анку крикнул совою.
      Старик как ни в чем ни бывало отправил еще один наливной плод в свою корзину.
      - Тьфу ты, да он вить туговат на ухо, - с досадой припомнил Ан Анку.
      - Спустись, перемолвись с ним, - приказал Ларошжаклен, наконец решившись. - Только не поминай ни словом о том, что у нас. Скажи мол, что пробираемся де в лагерь Круа Молино, да решили узнать, что в Керуэзе. Коли покажется то безопасно, веди его сюда.
      Отряд остановился, выжидая. Ан Анку скрылся в густых зарослях орешника, начавшего на этой высоте уж теснить потихоньку сад, и спустя малое время показался внизу, идущим меж яблонь. Вот уж он махнул на ходу рукою старику, вот старик, поставивши корзину наземь, помахал в ответ. Они заговорили, хотелось бы еще знать, о чем?
      Только это, пожалуй, и волновало всех в отряде, кроме Левелес и другой ее мальчиковой подружки, что принялись лакомиться яблоками.
      Разговор, похоже, выдался обстоятельный. Услыхать слов было никак нельзя: старик показывал руками то на солдата, оставшегося на мосту, то на замок, то и вовсе на свою корзину. Ан Анку стоял спиною, но, казалось, даже спина его выражала недоумение.
      - Уж десять минут толкуют, - де Лекур щелкнул крышкою своих украшенных двуглавым орлом часов.
      Наконец старик потянулся за своею корзиной, поднял. Но направились оба собеседника не по склону наверх, но напротив того - к мосту.
      - Да что ж он вытворяет? - с досадою прошипел сквозь зубы де Глиссон.
      Ан Анку шел не таясь.
      Солдат на мосту никак не отнесся к его приближению, хотя не мог не видеть шуана.
      - Да дело-то проще простого!! - юный де Сентвиль со смехом хлопнул себя ладонью по лбу. - Старик ему теперь рассказал, что напились они пьяны в дым! Вот и все!
      - Как мы раньше не догадались?! - Ларошжаклен расхохотался. - Вон же, глядите!
      Ан Анку приблизился к солдату, ухватился за дуло его ружья, рванул. Солдат с неохотою, но как-то вяло выпустил оружье из рук.
      - Каждый пьяный пьян на свой манер, - сурово возразил господин де Роскоф. - Один и впрямь способен впасть в сонливую тупость, но другой делается буен. Когда ж люди равно перепились до бесчувствия, они лежат вповалку в беспробудном сне. Нет, эти не пьяны.
      - Господи, да никак он вовнутрь собрался лезть! - Параша в испуге стиснула руку Нелли.
      Ан Анку стоял на мосту, казалось, раздумывая как поступить с отнятым у синего ружьем. Наконец протянул его старику. Они вновь разговорились, стоя прямо под надвратною башенкой. Нет, все ж заходить он передумал, в ворота воротился один старик.
      Обратно молодой шуан, надо отдать ему должное, шел спеша, а в гору даже взбежал. Вскоре листва орешника внизу затрепетала. Ан Анку вынырнул из нее, словно из озера.
      - Ну?! - с понятным раздражением воскликнул Анри де Ларошжаклен. - Рассказывай, клянусь потрохами святого Гри, о Боже, дамы, великодушно прошу извинить. Чего там, собачьим именем, творится?
      - Я не решился поступить на свой лад, - Ан Анку тяжело дышал. - Старик говорит, что солдаты того… заколдованы.
      - Чего?!
      Вихрь изумления пронесся по всему отряду, превращаясь из возгласов в оханья, из оханий в присвистывания, из присвистываний в брань. Отец Роже перекрестился.
      Не казался удивленным только господин де Роскоф.
      - Два колдуна со вчерашнего утра в замке, - хмуро продолжил Ан Анку. - Верней сказать, колдун один, помоложе, а другой, постарше, вроде как человек степенный да благочестивый. Старик докумекал только до того, что молодой, поди, черт, а старший его просто в кости обыграл, либо спором переспорил. Вот-де нечистый у достойного человека и бегает на посылках.
      Ларошжаклен произнес нечто такое, чего Нелли не знала вовсе, хоть вроде бы французский язык и был ей уж не первый год как родной.
      - Держите себя в руках, Анри, - сурово выговорил молодому человеку господин де Роскоф. - Ан Анку, с чего Жоб решил, будто то колдуны либо колдун, нам сие без особого различия.
      - Подскакали, монсеньор, оба к замку на хороших лошадях. Жоб видал со стены, еще подумал - больно сидят по-дворянски, не надо б им сюда лезть, да вить не упредишь. Его-то наружу не пускали.
      - А жив почему? - спросил де Ларошжаклен.
      - Так не боялись они его, уж больно дряхлый. Сперва живу оставили, чтоб самим с мертвыми не возиться, а он и рад своим сослужить напоследок. После обещались добить, да то ли забыли, то ли час не вышел. Так вот увидал Жоб, что вроде как дворяне подъехали, понятное дело совой сверху ухнул, а они как ни слыхали. Старику такое, ясное дело, не понравилось: добрые люди все знают, о чем нынче совы в Бретани кричат. Однако и часовые сих встретили в штыки. О чем с ними приезжие перемолвились Бог весть, а только все ж внутрь пропустили. Затем с дежурным заговорили, тот их и провел к командиру.
      - Но отчего те сделались очумелыми-то? - не понял де Ларошжаклен.
      - Так вот после разговору каждый синий и чумел.
      - А Жоб, он таков как обыкновенно? - быстро спросил господин де Роскоф.
      - Таков как всегда, монсеньор, - понимающе отвечал Ан Анку.
      - А дальше?
      - Да покуда расположились в замке, оба. Я не велел Жобу ничего им говорить.
      - Чудные дела, - свел брови в недовольстве Анри де Ларошжаклен. - Жаль, что сие останется загадкою. Но не входить же в самом деле с бесценною нашей ношей под кров, где незнамо кто угнездился.
      - Одно из Ваших утверждений не вытекает из другого, Анри, - улыбнулся господин де Роскоф.
      - О чем Вы толкуете?
      - Следуйте дале со святым королем. Я же задержусь в Керуэзе, так что мы не оставим в тылу загадки. Даже если я не ворочусь, загадка будет разрешена - сие враждебная сила.
      Вопреки ожиданиям Нелли, Ларошжаклен спорить не стал. Не возразил и отец Роже.
      - Задержитесь в трактире, что держит Шест-Попрыгун, но не боле осьми часов. Кто б поделился со мною порохом?
      Сентвиль, оказавшийся всех ближе, тут же протянул старому дворянину свою пороховницу.
      - Благодарю Вас, Жан. Ваших молитв, отец Роже, и всем с Богом!
      Отряд стронулся. Чтоб не течь супротив по узкой, перестеганной яблоневыми корнями дорожке, господин де Роскоф просто остался стоять.
      Катя метнула Нелли взгляд - быстрый и сильный, как удачно брошенный мячик. Нелли постаралась наступить на ногу Параше, и, хоть башмаки-деревяшки и явились помехою, справилась, поскольку ощутила ответный толчок локтем под ребра.