16

Домой мне идти не хотелось, но оставаться у Роучека я тоже не мог. Поэтому я решил пойти куда-нибудь в укромное местечко, где можно все спокойно обдумать.

Я знал одно такое местечко – как раз у самой мельницы. Там росли кусты черной бузины. Под самым большим кустом был небольшой зеленый тайник, вроде пещерки, скрытый густыми ветвями. В нем всегда царили полумрак и тишина.

Я выгнал из-под куста кур – они ходили сюда прятаться от солнца, – а сам уселся в ямку, которую они вырыли в глине. Спину приятно холодила стена мельницы. Я вдыхал резкий запах бузины и размышлял о своих новых невзгодах. Анча мне больше не друг. А все из-за этого Руды с его тайной!

Я решил не вылезать из пещеры до тех пор, пока не придумаю, как помириться с Анчей.

Долго сидел я под кустами. Мельница неторопливо шумела за спиной, а кругом была такая тишина, какая бывает только в полдень. Я закрыл глаза и начал придумывать сказку: «Ходит Анча по всей деревне, ищет Тонду. Сейчас она осматривает каждый уголок возле дома Роучека. Зовет потихоньку, чтобы услышал только я: „Тонда, где ты? Я снова твой друг!“»

Я сосчитал до ста.

«А теперь Анча бежит по дороге, которая ведет на мельницу. Заглядывает под каждый куст. Прежде чем я досчитаю до пятидесяти, она уже будет здесь. Станет перед тайником на коленки, раздвинет ветки и улыбнется мне».

Я сосчитал до пятидесяти и открыл глаза. В пещеру действительно кто-то полз на четвереньках. От радости я затаил дыхание. Но тут же плюнул с досады. Это был Лойза Салих.

Одной рукой он придерживал ветки бузины над головой, другой отгонял курицу, которая пыталась залезть под куст. Меня он не видел.

– Ты здесь? – раздался его писклявый голос.

Я сидел тихо, как мышь.

– Все равно я знаю, что ты здесь, – снова подал голос Лойза.

– А тебе какое дело?

– Вылезай отсюда!

– Когда захочу, тогда и вылезу!

Лойза сел на корточки и отряхнул пыль с колен.

– Советую тебе вылезти!

Меня страшно разозлило, что какой-то петипасский малыш вздумал меня поучать. Я сорвал ветку бузины и спокойно стал обрывать с неё листья. Пусть Лойза видит, что я на него ноль внимания.

– Я тебя не слушаю, Лойза.

Лойза пожал плечами:

– Мне, конечно, все равно, но в этой куриной яме живут шмели.

Шмелей мы проходили по биологии. Они нападают не только на кур, го и на людей.

Я выскочил из укрытия. Лойза отряхнул мне сзади пыль с трусов, но, когда я поблагодарил его, он сказал:

– Зря стараешься, все равно я твой враг!

Тогда я спросил, зачем же он предупредил меня о шмелях.

– Потому что я хотел кое о чем с тобой поговорить, а шмели могли напасть и на меня.

Он уселся на плоский камень у края дороги, а я остался стоять. Мне вовсе не хотелось разговаривать с Лойзой. Да и вообще ни с кем не хотелось разговаривать. Я все время думал об Анче.

Лойза потерял терпение и крикнул:

– Ты что, не понял меня? Отныне ты мой враг!

– Ты уже три раза это повторил. Ну, а дальше?

Лойза нахмурился:

– А знаешь, почему ты мой враг? Потому что Анча плакала!

– А тебе-то что? Смотри, как бы ты сейчас не разревелся!

Лойза даже не посмотрел на кулак, который я ему показывал. Щеки у него горели, а голос от волнения сделался совсем тонким.

– Анча наша, ясно?

– Как это – ваша? Анча – Лациновиц, а ты – Лойза Салих!

Но Лойза не слушал меня.

– Пусть только кто-нибудь попробует тронуть нашу Анчу! А из-за тебя она плакала. Я сам видел!

Ну что мне делать с этим Лойзой? Говорить с малышом о серьезных вещах – хуже некуда. Чтобы как-то осадить его, я спросил:

– А ты знаешь, как вычислить площадь треугольника?

Он вытаращил на меня глаза.

– Ну, вот и не суйся в дела, которые не понимаешь!

– Ладно, – сказал Лойза, – но почему же она плакала?

Я понял, что с ним не договориться, повернулся к нему спиной и пустился прочь. У самого конца мельничной стены я оглянулся. Странное дело! Сзади никого не было. Тогда я спрятался за углом мельницы и стал подкарауливать Лойзу. Но он как сквозь землю провалился.

Я побрел домой, но у трех каштанов меня ждал сюрприз. Из-за деревьев выскочил Лойза и стал у меня на пути:

– А вот и я!

Я так и ахнул. Как это мог он попасть от мельницы к липам, а я и не заметил? Он насмешливо поклонился мне и снова исчез за деревьями.

Вплоть до нашей улицы я шел, оглядываясь по сторонам, – высматривал Лойзу. Я обегал каждое дерево и кричал:

– Вижу, вижу!

Но Лойзы нигде не было видно. Я подошел к железной калитке, что вела в наш сад. Хотел взяться за ручку, но в тот момент калитка сама открылась. Из-за кирпичного столбика выскочил Лойза:

– А вот и я!

Я разозлился не на шутку.

– Ты что, вздумал со мной играть?

Но вид у Лойзы был серьезный.

– Никакая это не игра, – сказал он. – Это чтобы ты знал, что я твой враг.

Он погрозил мне пальцем, будто я не был на голову выше его.

– Запомни: я буду следить за тобой, и ты никуда от меня не скроешься. Я буду мстить тебе Я узнаю все твои тайны. И всем расскажу о них.

Я сказал, что он пискля и трус. Он грозно потребовал:

– А ну, повтори ещё раз!

Я повторил и добавил, что он шпион. Лойза не совсем хорошо понял это слово. Я объяснил ему. Он вскочил с травы и крикнул:

– А ты предатель!

Теперь уже не понял я, при чем тут предатель. Тогда он мне объяснил:

– Ты настоящий предатель! Из-за тебя плакала Анча.

В эту минуту двери нашего дома распахнулись, и в них показался пан Людвик. В одной руке у него была ложка, в другой – кусок хлеба.

– Эй вы, что тут происходит?

– Ничего! – пискнул Лойза, запустил руку под майку и пошел к пану Людвику: – Я просто принес вам паклю, которую забыл Тонда.

Он подал пану Людвику паклю и побежал к калитке. Когда он пробегал мимо меня, то крикнул:

– Предатель!

17

Во время обеда случилось ещё одно несчастье. Я как раз доедал суп, когда кто-то проехался палкой по нашему забору и прокричал:

– Предатель! Предатель!..

По голосу я узнал Индру Клоца.

Итак, оставалось только сделать вывод, что Лойза Салих уже обошел всех петипасских ребят и, вероятно, уговорил их, чтобы они бросили дружить со мной: ведь из-за меня плакала Анча.

Я отодвинул тарелку:

– Мне что-то совсем не хочется есть.

– Ты не заболел, Тоник? – спросила пани Людвикова, сняла с буфета жестяную банку и высыпала себе на ладонь какие-то корешки. – И вообще, ты мне нынче не нравишься. Сварю-ка я тебе одной травки. Очень помогает от желудка!

Она взяла ведро и пошла к колонке за водой. Пан Людвик отложил газету:

– Тоник, у тебя действительно болит живот?

Я опустил глаза.

– Выглядишь ты недурно. Вот только глаза какие-то не такие. Почему?

Я мотал головой:

– А… просто так.

Под окном заскрипел песок: пани Людвикова возвращалась с водой. Пан Людвик высунулся из окна, принял у неё ведро.

– Послушай, мать, в прихожей на сундуке лежит пакля. Растрепи её и раскидай во дворе на солнце. Да смотри, чтобы ветер не унес. Тоник придет сменить тебя.

Пани Людвикова отошла от окна, а пан Людвик напился прямо из ведра и протянул его мне:

– Ф-фу!.. Это очень прочищает мозги. Ну, так что там у вас с Анчей, Тоник?

Я чуть не выронил ведро, которое нёс в угол, к дверям.

– Вы подслушали наш разговор в саду у Роучека?!

Пан Людвик вытер бороду.

– Кое-что я действительно слышал. Случайно, разумеется. А вообще, Тоник, не ссорься с Анчей, она хорошая девочка.

– Я и сам не хочу, – вздохнул я. – Но что делать? Не получается.

Я уселся рядом с паном Людвиком на кушетку и рассказал ему все с самого начала. Он выслушал меня, а потом стукнул кулаками по столу:

– Запутанная история, черт побери!

Мне сразу стало веселее. Все-таки приятней переживать вместе с кем-нибудь, а не в одиночку. А ещё я немножко гордился, что у меня все так запутано. Даже пан Людвик не знал, что посоветовать. Он подпер подбородок руками и задумался:

– Как быть? Как теперь быть?..

Время от времени мы отпивали воды из ведра – очень прочищает мозги. Но почему-то нам это не помогало.

– Ничего не скажешь, трудная задача, – вздохнул пан Людвик. – Но выход мы должны найти.

Он выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, карандаш. И вот что записал:

«1. Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?

2. Как сделать, чтобы ребята стали водиться с Тондой?

3. Как сделать, чтобы Анча и ребята снова подружились с Рудой?»

Пан Людвик положил карандаш на стол:

– Ну, теперь все записано на бумаге. Однако помогло ли это нам?..

И снова долгие размышления.

– Пан Людвик! А может, мы хотим слишком много за один раз?

Пан Людвик постучал пальцами по столу.

– Пожалуй, ты прав, Тоник. Тогда давай подумаем, кто из вас переживает больше всех.

– Больше всех Анча. А после неё, наверное, я. Пан Людвик обвел карандашом первую строчку.

– Хорошо, Тоник, рассмотрим все по порядку. Мы склонились с паном Людвиком над бумагой.

По очереди прочитали первую строчку. Потом ещё раз. Потом ещё и ещё. Я – тонким голосом, а пан Людвик – басом. Это было похоже на песенку про белого бычка:

– «Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?..»

Иногда нам приходили в голову разные идеи, но все какие-то неподходящие. Например, Людвик:

– А что, если рассказать Анче, как этот Драбек плакал? А?

– Этого я сделать не могу – это предательство.

И снова мы читали вслух одно и то же, и снова идеи, но неудачные.

И вдруг пану Людвику пришла в голову отличнейшая идея:

– А что, если эту тайну расскажет Анче сам Руда?

Я очень обрадовался, но ненадолго. Да и сам пан Людвик безнадежно махнул рукой:

– Куда там! Судя по тому, что я знаю об этом твоем Руде, он никогда сам не сознается.

Нам стало жарко. Теперь даже плохие идеи не лезли в голову.

Пан Людвик сложил бумагу и сунул её в записную книжку, а книжку спрятал в задний карман брюк.

Со двора пани Людвикова торопила меня: скоро ли я приду, чтобы присмотреть за паклей?

Мы договорились с паном Людвиком возобновить наше совещание, и я побежал во двор.

Я сторожил паклю. Она лежала на куске газеты, солнце сушило её, и ветер её трепал. Я присел за крольчатником, там было тенисто и прохладно. Пахло клевером – пани Людвикова только что покормила им кроликов. По каменной ограде прогуливался большой кот. Он жмурился от солнца. И тут мне страшно захотелось спать.

Около моей головы кружился и жужжал шмель. Из крольчатника несло теплом, кролики стучали по полу лапами, будто в барабан били. Потом в эти звуки вплелась тихая музыка, и вот я уже иду с Анчей под окном Птачковых – у них всегда играет радио. Вот мы взялись за руки, начали танцевать. А по радио кто-то объявил: «Тонда танцует со своей подругой Анчей».

И тут все вдруг прекратилось, передо мной стоял Руда.

– Я его разыскиваю по всей деревне, а он спит как ни в чем не бывало!

Мне не хотелось расставаться с моим сном, но Руда продолжал меня трясти:

– Ты слышишь, что я говорю?

Я закивал головой и наконец проснулся.

Руда был красный от солнца и тяжело дышал.

– Я с ума схожу от переживаний, а он тут преспокойно спит! Ты кому-нибудь что-нибудь сказал?

Я следил за полетом шмеля, пока он не перелетел через забор.

– Ты что-нибудь рассказал Лойзе Салиху? Я своими глазами видел вас вместе.

– Ничего.

Я ещё не совсем проснулся. Это злило Руду.

– А ну-ка, не клюй носом, гляди на меня. И Анче ты ничего не сказал?

– Ну нет же!

– А старому Людвику? Вы с ним, кажется, большие друзья!

– Ему можно было и не рассказывать. Он сам неё узнал от Роучека.

– Все-все?

– Да, Роучек ему все выложил.

Руда беспомощно развел руками:

– Так я и знал! А теперь Людвик расскажет ребятам из Петипас.

– Как же! Больше ему делать нечего!

– Ты его ещё не знаешь. Он очень добрый! Как узнает, что кто-нибудь из ребят плакал, сразу идёт его утешать. И подговаривает ребят и девчонок, чтобы они с ним играли, чтоб они его не обижали. Так-то!

Я хотел успокоить Руду:

– Ну, к тебе-то он никого не станет посылать! Руда вырвал пучок травы, что росла у забора.

– А зачем он сегодня приходил к нам домой? И тут я вспомнил:

– Руда, а ведь это он послал меня сегодня к тебе!

– Начинается! – крикнул Руда. Он раскидал траву по всему двору и оглянулся, как затравленный. – Подумать только – меня придет жалеть какой-то Лойза Салих!

Руда схватился за голову и направился к бочке под водостоком. Набрал воду в ладони и вылил себе на голову.

– Нет, дружище, я просто с ума сойду. Ясно?

Вода текла ему за майку, но он не обращал на это никакого внимания. И вдруг сказал каким-то странным голосом:

– Нет, я не Руда Драбек. Я жалкий плакса, которого каждый может пожалеть.

Он ходил по двору и подбивал ногой зеленые яблоки, которые закатились сюда из сада.

И в этот момент мне пришла в голову идея. Лучшая идея в мире. Такая идея, что сердце запрыгало у меня в груди.

– Руда, а я что знаю!

Он даже и не посмотрел на меня.

– Что?

– Знаю, что надо сделать, чтобы ребята ничего не узнали!

Руда недоверчиво посмотрел на меня. Остановился:

– Ну-ка, ну-ка!

Медленно подошел, уселся рядом:

– Говори, только быстро!

– Расскажи все Анче!

Руда ударил кулаком по моему колену:

– Тонда, ты рехнулся! Что от этого изменится?

Я стукнул кулаком по его колену:

– Все изменится, Руда. Если ты расскажешь Анче про то, что ты плакал, мы попросим Людвика, чтобы он ничего не говорил ребятам.

Руда покачал головой:

– Анча девчонка. Ей только скажи – через пять минут все Петипасы узнают. А Людвик тоже тебя не очень-то послушает.

– Анча совсем не такая. И пан Людвик тоже хороший.

С минуту Руда над чей-то размышлял, а потом спросил:

– А почему, собственно, Анче?

Я должен был что-то ответить, но тут у меня сорвалось:

– Да потому, что ты дурак!

Руда с минуту помолчал.

– Э, нет! Не такой уж я дурак. Я-то знаю, ты хочешь помириться с Анчей, вот и все.

Я ткнул его кулаком в бок:

– А кто тебе сказал, что мы с ней поругались?

И тут Руда, вместо того чтобы ткнуть меня в ответ, вдруг крепко взял меня за руку.

– Она на тебя потому и разозлилась, что ты не выдал ей мою тайну. Да?

Я кивнул.

Руда наморщил нос.

– Тебе это очень-очень неприятно?

Было так тихо, что мы слышали, как самый маленький крольчонок чешет лапкой за ухом.

– Тогда я все расскажу Анче.

В эту минуту я понял, что Руда стал моим другом. Самым лучшим на свете. Единственным.

18

– Так-то вы смотрите за моей паклей!..

Мы и не заметили, как пан Людвик вышел во двор. В одной руке он держал старую сумку с инструментами, в другой покачивалась жестянка с дегтем.

Паклю далеко не унесло. Её только сдуло с газеты. Руда бросился собирать её, а я подошел к пану Людвику:

– Руда все сам расскажет Анче!

– Вот это хорошо! – вздохнул облегченно пан Людвик и шепнул: – Молодец, Тоник! Как тебе удалось его уговорить?

– Просто он меня пожалел.

– Никогда не знаешь, чего ожидать от этого Руды.

– У него к вам просьба.

– Ко мне?

Я должен был говорить очень быстро, потому что Руда был уже в трех шагах от нас.

– Он вас просит, чтобы вы ничего не говорили петипасским ребятам.

Пан Людвик положил сумку с инструментами на землю и протянул мне руку:

– Ни слова, Тоник.

Руда слышал эти слова. Он взял сумку положил в неё паклю.

– Можно я понесу?

Я взял жестянку с дегтем, пан Людвик сорвал цветок, чтобы не идти с пустыми руками, и мы все вместе отправились к реке.

По пути я договорился с Рудой, что он зайдет к Анче сегодня же вечером.

Полдня мы чинили лодку. Пан Людвик конопатил щели, Руда собирал на берегу хворост, а я мешал над огнем деготь. В эти минуты река казалась мне особенно красивой. Синяя, как небо, она слегка волновалась под ветром. И Руда сказал, что приятно работать у реки. Я был рад, что река нравится не только мне, но и моему другу.

Мне казалось, что я только сегодня впервые встретился с Рудой. И мы будто немножко стыдились, что мы друзья. По очереди придумывали, как бы сделать друг другу что-нибудь приятное. Увидев на берегу между камнями хороший кусок дерева для костра, я стал бросать туда камешки, пока Руда не посмотрел; он был, конечно, рад, что нашел это бревно сам. А Руда все время боялся, как бы я не вымазался дегтем. Он даже изобрел для меня специальные рукавицы. Сделал их из бумажных пакетиков, которые кто-то выбросил на берегу под вербами.

Пришел взглянуть на нас и перевозчик Роучек. Он принялся шпаклевать лодку с другого конца.

Руки у него были сильные, мышцы так и играли. Я засучил рукава, Руда тоже. Но Руда притворился, будто не видит, какие у меня слабые мышцы, и быстро опустил рукава. И я снова подумал, что отныне он самый лучший мой друг.

И, только когда я оглянулся в сторону Петипас, мне стало немножко грустно. Наверное, Лойза Салих как раз обходит ребят и уговаривает их мстить мне.

Временами я посматривал на берег. Далеко-далеко виднелись кроны трех лип и верхушка шлагбаума, который сторожит отец Анчи. Жаль, что её домик нельзя разглядеть, если даже влезть на вершину ольхи…

Мои мысли летели к Анче.

«Анча, ну Анча, – мысленно внушал я ей, – ну, пожалуйста, никуда не уходи, будь вечером дома. К вам придет Руда, он расскажет тебе свою тайну».

После полудня я заметил петипасских ребят. Они купались в Бероунке. На другом берегу, далеко, от нас. Лойзы Салиха и среди них не было. А вдруг он следит за мной, как обещал! Для проверки я несколько раз крикнул: