Но отклонение требований победоносного Мала означало продолжение гражданской войны, начатой вторжением Игоря в Древлянскую землю. А это потребовало немедленного заполнения вакуума политической власти. И вторым быстрым результатом Игоревки стало получение Святославом трона, а Ольгой регентства державы (при малолетнем Святославе).

Но был и третий результат Игоревки. Как ни парадоксально, именно от кургана Игоря и началась дорога, которая привела Святослава к браку с Малушей, к породнению с Малом и Добрыней. Именно Игоревка окончательно убедила Ольгу, что править русскими железным кулаком Варяжский дом более не сможет. (Ольга считала это, видимо, и раньше, о чем еще пойдет речь, но не обладала достаточным влиянием на Игоря, чтобы добиться смены политики. Только после Игоревки власть оказалась в руках Ольги.)

Да, две березы и курган сыграли великую роль в судьбах Руси. И в личных судьбах всех участников этой, не уступающей шекспировским «королевской драмы». В судьбе Добрыни. Но и в судьбе Святослава. В судьбе Малуши. Но и в судьбе Ольги. В судьбе Мала. Но и в судьбе Владимира.

Так вот где лежишь ты, сын Рюрика, в бесславной могиле на берегу Ужа! Не помогли тебе ни поспешный мир с Константинополем, ни испытанная варяжская гвардия… «Игорь думал, – писал немного позже Рылеева известный историк Полевой, – что Древлянская область не Царьград, и поздно увидел эту ошибку»[43]. Да, Коростень с Шатрищем и будущей Игоревкой оказался страшней самого Царьграда и византийских огнеметов.

Курган на берегу Ужа остался вечным памятником того, что об эту древлянскую гранитную скалу русской свободы разбился варяжский деспотизм Игоря и всей его «волчьей» династии.

«Уроки государю». Итак, по Рылееву, Святослава к этому кургану приводит сама Ольга. Приводит не для поклонения, а в назидание. Она говорит, что отец его «сам виновен в смерти», и восклицает: «Внемли об оной повесть». Далее, она рассказывает сыну, как «угнетенных племя решилося… сбросить ига бремя», как Мал призывал отважных древлян к восстанию, восклицая:

И завершает свой рассказ о восстании 945 года Ольга так:

Симпатии поэта-декабриста здесь чрезвычайно отчетливы. Он воспевает народное восстание и казнь государя-деспота, расставляя акценты так четко, что сомнений у читателя в оценке различных участников драмы возникнуть не может. Он только что не называет иго, которое собираются свергнуть древляне, варяжским, рассматривая его скорее как просто феодальное (хотя можно подозревать, что он начал разгадывать и этот аспект восстания, ибо само слово «иго» применяется обычно к власти иноземцев).

Однако самое замечательное здесь то, что свои оценки и свою программу конституционной монархии Рылеев вкладывает в уста Ольги!

Скажем прямо, такое распределение симпатий Ольги несколько неожиданно. Откуда «уроки государю», преподаваемые Святославу Ольгою, взяты? Что это, домысел Рылеева? Нет, это распределение ответственности за события и признание справедливости восстания 945 года взяты им из самой летописи!

Казалось бы, их там ожидать нельзя, однако позиция Ольги вовсе не совпадала с позицией Игоря, и это наложило на летописную версию отчетливую печать. Мы уже знаем, что приписывание Ольге кровавых расправ с древлянами есть позднейшая вставка, но многое в версии событий 945 года восходит еще к самой Ольге. А она, как мы тоже знаем, не выгораживала Игоря, а отмежевалась от него, от его политики, даже от его гвардии. Она признала и восстание древлян справедливым, за исключением пункта о низложении династии.

И «уроки государю» Ольга постоянно давала Святославу вплоть до 969 года, последнего года ее жизни, когда она заявила сыну, что, пока она жива, не допустит безумного переноса столицы Русской державы из Киева за рубеж, в Болгарию.

Словом, как осуждение Игоря, так и разнообразные «уроки государю» в адрес Святослава от Ольги – суть мотивы, которые и Карамзин и Рылеев заимствовали из летописи.

Между тем они выглядят там парадоксально.

Летопись выгораживает Мала. Я уже говорил, что бесследное исчезновение князя древлян со страниц летописи выглядит загадкой тысячелетия. Но исчезновение Мала необъяснимо и еще с одной точки зрения: возмездия за убийство Игоря. С той самой точки зрения мести Ольги, которая столь подробно развита в летописи (эпизодами мнимых кровавых расправ Ольги) и подробно комментировалась не одним историком.

В самом деле, рассматривать ли месть Ольги как обязательную кровную, за убийство мужа, или как акт высокой политики, кару за убийство государя – наказание убийцы представляется ее естественным и неизбежным завершением. Более того, кульминацией должно стать наказание главного виновника убийства: бесполезно и даже нелепо убивать послов и рядовых древлян, если не казнить самого Мала. Именно его казнь должна послужить устрашающим примером. Именно его казни мы не видим в летописи.

«Так рассказывает Летописец», – комментирует Карамзин этот рассказ и тут же добавляет свои каверзные вопросы о том, вероятна ли оплошность древлян и так далее. Как я уже говорил, он отнес все колоритные рассказы о кровавых расправах Ольги к разряду басен. Но зададим другой вопрос: неужто летописец не заметил отсутствия необходимого центрального звена во всей мести Ольги? Нет ли в летописи следов того, что почтенного летописца смущало престранное отсутствие казни главного виновника смерти Игоря?

О да, следы есть – и какие следы! Именно здесь нас ждет самый удивительный парадокс всей летописной версии событий восстания: летопись выгораживает Мала! Это выглядит полной фантастикой. Ну, скажем, такой же фантастикой, как если бы манифесты Екатерины II стали вдруг доказывать, что Пугачев не виноват ни в чем. И тем не менее летопись делает именно это.

Распределение ответственности Мала сделано в летописи необычайно хитроумно. Политическая программа восстания – да, за нее Мал отвечает. Ее древляне приняли на думе с личным участием Мала. А само убийство Игоря? А сватовство к Ольге? А намерение захватить (и возможно, убить) Святослава? А намерение захватить престол державы и перенести столицу в Коростень? Ведь Мал, конечно, отвечает и за все эти шаги? Как и за годичное продолжение гражданской войны в державе? Оказывается – нет. Не отвечает.

Это странное распределение ответственности Мала было подмечено наблюдательным Сыромятниковым (тем самым, который разгадал антиваряжский характер восстания Мала и опасность для Ольги цепной реакции антиваряжских земельных восстаний). Но, не зная забытого открытия Прозоровского, Сыромятников счел, что Мал не отвечал ни за что потому, что был малолетним, древлянской землей управляли опекуны, а его присутствие на думе было чисто символической церемонией. И он заключил, что такое сватовство особенно оскорбило Ольгу.

После всего, что читателям уже известно о Мале и Добрыне, о Коростене, Шатрище и Игоревке, вряд ли нужно объяснять, что Мал тогда не был ребенком и принимал все важные решения, военные и политические. Так почему же он тогда в летописи ни за что не отвечает?

А потому, что эта версия сложена по приказу Ольги со специальной целью объяснить, почему Мал, главный противник Игоря, не заслуживает казни! В этой версии всё после думы говорят и делают одни древляне – будто бы по собственному почину, будто бы без ведома и уж без одобрения Мала. Они, а вовсе не Мал, убили Игоря и его дружину. Они, а вовсе не Мал, сватают Ольгу за него. Они, а вовсе не сам Мал, выдвигают все эти и прочие планы. И в результате вполне логично выглядит и то, что они, безымянные древляне, а вовсе не лично Мал, несут впоследствии заслуженную кару.

Но разве они ее несут, если в первоначальной версии (как и в действительности) никаких казней и пожара Коростеня не было? Да, несут! Вся древлянская знать обращается в рабство, древлянские города вынуждены сдаться Ольге, Коростень лишается ранга земельной столицы и так далее. Разве это не кара?

Ни один поступок после думы летопись не приписывает Малу. Ни одним словом не дает понять, что Мал одобрил эти действия. Напротив, летописец всячески старается, чтобы на Мала не легло даже тени подозрения.

Все это выглядит тем невероятней, что, обеляя Мала, летопись не делает, как мы знаем, даже попытки обелить Игоря. С одной стороны, оба князя поставлены на равную ногу (несмотря на неравенство их ранга): вина обоих свалена на дурных советников (дружину у Игоря, древлян у Мала). Но с другой стороны, Игорь все-таки погиб заслуженно, а вот Мал смерти не заслуживает.

Это весьма странный приговор истории, то бишь летописи, двум князьям, из которых один, в глазах летописца, был сюзереном, а другой вассалом, один законным государем, а другой мятежником, покушавшимся на узурпацию престола и, похоже, на истребление законной династии.

Приговор летописи Игорю вынесен фактически от имени Ольги, но с позиций Мала! Такой поворот дела приходится назвать по меньшей мере необычайным. Пристрастия летописи в пользу Ольги можно было ожидать заранее. Но пристрастия в пользу Мала?! Его нельзя было ожидать ни в коем случае. И однако оно налицо.

Поскольку же все в державе знали, что сделал Мал и чего он хотел и добивался, это означает, что Ольге пришлось после победы специально придумывать официальную версию, объясняющую, почему Мала казнить не следовало. Другого смысла версия с таким распределением ответственности иметь не может.

Это означает далее, что версия представляла ответ с трона на актуальнейшие, жгуче-злободневные вопросы. Никому потом, кроме Ольги (и даже самой Ольге, скажем, после 955 года), не было нужды так выгораживать Мала и вообще объяснять, почему он не казнен. Версию поэтому можно датировать с точностью почти до года: 946-й или самое позднее 947-й.

Отец Игоря. Глава эта будет не полна, если не сказать о том, почему противником отца Добрыни оказался именно сын Рюрика. Откуда, собственно, взялся на Руси сам Рюрик? Ведь он, по летописи, вовсе не славянин, а варяг.

Само слово «варяг» имеет в русских летописях всегда четкую семантику. Это собирательный этноним со значением «скандинав». Внутри этого термина летописцы различали разные народы, например, свеев (то есть шведов), готов (йетов, насельников Южной Швеции), урманов (норвежцев) и др. Как же варяг Рюрик вдруг оказался князем в славянской стране?

История Рюрика разыгрывалась далеко на Севере, и разбирать ее подробно здесь не место. Ограничусь короткими замечаниями. Летопись объясняет появление династии Рюриковичей на Руси так.

В Новгородской земле произошла усобица, и, неспособные навести порядок в собственном доме, новгородцы отправились за море приглашать себе князя из варягов. Вместо одного привели почему-то сразу трех братьев-князей. Рюрик сел княжить в Новгороде (по другим летописям, сначала в Ладоге), а двух младших братьев, Синеуса и Трувора, посадил княжить в Изборске и Белоозере[46].

Через два года оба они умерли (по некоторым летописям, их укусили змеи). Земли их почему-то тут же отошли к Рюрику. По некоторым летописям, в том же 864 году, когда умерли Синеус и Трувор, произошло восстание новгородцев против Рюрика, возглавленное Вадимом Храбрым, но подавленное Рюриком.

История эта полна несообразностей. Отмечу лишь некоторые. Приглашение иноземного принца в монархи – вещь обычная в истории (десятки примеров можно приводить вплоть до XIX века), но в таких случаях приглашали непременно за знатный род. А летопись не называет никаких заморских владений Рюрика или его знатных предков (верный признак того, что ссылаться на мнимый титул и будто бы громкое имя отца Рюрика не было никакой возможности). Даже само имя отца Рюрика и то неизвестно. Кроме того, если бы даже новгородцы и пригласили безродного Рюрика в князья, то действовали бы только от своего имени, да и из летописи не видно, чтобы у них был мандат от других русских земель распоряжаться их судьбой (что Рюрик вскоре и стал делать).

Казалось, проще было обратиться в одно из русских княжеств в своей же стране, за принцем крови, если уж Новгородская династия отчего-то пресеклась. Почему надо ехать за князем непременно за море к варягам? Эта странность в адресе поездки не находит в летописном рассказе никакого объяснения.

Не видно из рассказа и того, чтобы от Рюрика требовали каких-то гарантий его правления в русском духе, хотя бы в новгородском, а не в норманском. Между тем, такие гарантии по династическому праву требовались даже при самодержавном строе (так, при приглашении после Смуты на московский трон шведского или польского принца требовали от них непременной смены веры, русских, а не иностранных советников и т. п., на что, кстати, ни Шведский, ни Польский дом не пошли).

Одним словом, уже первое звено прав дома Рюрика на власть на Руси не выдерживает проверки. История появления Рюрика в Новгороде не только нескладна, но и подозрительна. И конечно, это было подмечено в науке давно.

Летописная версия «призвания варяжских князей» и последующего создания ими Русской державы вызывала в науке столь сильное недоверие, что, например, историк Д. Ф. Щеглов высказал еще в прошлом веке свое мнение в предельно резкой форме: «Наша летопись или, точнее, наша сага о начале Русского государства, внесенная в последующую летопись, знает то, чего не было, и не знает того, что было»[47].

Стоит добавить, что «братья» Рюрика, которых иной раз и в наши дни принимают всерьез, носят чисто норманские, но престранные имена, образованные из скандинавских слов «сине хюс» («свой дом» или «свой род») и «тру варинг» («верная дружина»). Ясно, что таких имен на самом деле быть не могло и братья Рюрика – плод ошибки, а в первоисточнике (явно скандинавском) речь шла о том, что Рюрик пришел на Русь со своей родней и верной дружиной.

О Рюрике имелись самые разные гипотезы (даже о его мифичности). Давать их подробный обзор и разбор здесь незачем. Отмечу лишь, что попытки записать Рюрика вместе с братьями в прибалтийские славяне на основе одной мекленбургской легенды совершенно несостоятельны. Это книжная и дворянская легенда, а ее цель состоит в том, чтобы создание Русской державы передать от скандинавов немцам, и именно – мекленбургскому дворянству, никогда не скрывавшему, что у него есть предки из славянской знати. (Всякие Бюловы, Бредовы, Боковы, Мольтке и аналогичные немецкие дворяне из онемеченных славян так же мало скрывали это, как, например, Карамзин или Аксаков не скрывали своих татарских предков. В обоих случаях об этом ясно говорят их фамилии.)

Рюрик-узурпатор. Здравое мнение о Рюрике высказал еще академик Б. Д. Греков. Да, считал он, норман Рюрик – был действительно приглашен новгородцами во время какой-то новгородской усобицы, но вовсе не в князья, а в наемники. Новгородцам нужен был не столько Рюрик лично, сколько пиратская ватага, атаманом которой («морским конунгом») он был. Однако новгородцы жестоко просчитались: пиратский атаман, воспользовавшись усобицей, совершил государственный переворот. Тогда новгородцы пытались восстать против самозваного князя-варяга, но Рюрик потопил восстание Вадима в крови[48].

Не случайно Рылеев, который посвятил одну из своих баллад Древлянскому восстанию, обращался к Новгороду так: «Приветствую тебя, отечество Вадима!» Это все та же эстафета русского патриотизма и русского свободолюбия.

Объяснение академика Грекова логично и реалистично. Об этом говорит и много дополнительных аргументов. Принцев так, как описано в летописи, не приглашают; три князя вместо нужного одного просто, как говорится, не лезут ни в какие ворота. Но наемников так приглашают: от них не требуются ни знатность, ни заморские владения, а только их отряд рубак. Где, как и из какого сброда такой отряд нанят, об этом атамана, кондотьера, и не спрашивают. И кто он сам такой – тоже, лишь бы хорошо воевал. Примеры захвата трона такими кондотьерами тоже далеко не единичны в мировой истории. Так, кондотьеры захватывали троны в Италии; так, гвардия мамелюков из покупных рабов захватила трон в средневековом Египте и дала надолго стране династию половецкого происхождения. Оружие в истории не раз обращалось против нанявших его на свое горе властителей.

Правдоподобна следующая схема новгородских событий 862 года: земельная династия не столько вымерла, сколько между ее линиями кипит борьба за трон. Ватагу Рюрика одна из сторон нанимает для борьбы с противниками в этой усобице. Викинги – не только отличные вояки, но и мастера коварства. Прикинув обстановку, атаман варяжских наемников захватывает трон и истребляет всех соперников из обеих враждующих новгородских партий. Новгородцы хватаются за оружие. Поздно…

Первым же шагом Варяжской династии на русской земле была узурпация Новгородского княжения. Она-то и превратила пирата Рюрика и его род в княжескую династию.

«Могучий Славой». С этим, между прочим, гармонирует и само имя Рюрика. По-варяжски оно звучит «Хрёрекр» и переводится как «Могучий Славой». Кому могут при рождении давать такое имя? Очевидно, сыну короля или хоть ярла (графа). Но мы уже знаем, что Рюрик, увы, безродный пират. Откуда же имя?

«Могучий Славой» – довольно явно его тронное имя, взятое им как раз после захвата Новгорода. Оно как бы символ прямо-таки невероятной удачи: разбойнику с большой морской дороги посчастливилось добыть своим мечом огромное княжество, таких размеров, какими не мог похвастать ни один норманскии захватчик на Западе. Как тут было не возгордиться! Как было не выбрать себе тронное имя, соразмерное драгоценному боевому трофею – княжеству Новгородскому!

А как же звался Рюрик до этого? Каким-нибудь «атаманом Перекатиморе». Ему нужна была репутация атамана лихих пенителей моря и рубак, за которую его пиратов (а не соперников) могут нанять в какую-нибудь богатую страну. Для этого кличка-реклама была важнее имени. Но такие имена в биографии имеют свойство бесследно исчезать под покровом княжеской мантии. Подлинного, первого норманского имени Рюрика мы не узнаем никогда.

Так обнажается первоисточник, первое звено «династического мифа» Варяжского дома – узурпация Рюрика. Но в самом династическом мифе этой узурпации не будет вовсе – ее место займет приглашение в князья.

Подтверждение тому, что перед нами династический миф самого Варяжского дома, – абсолютный политический вакуум, в котором появляется и действует на Руси Рюрик. Ради этого из летописного рассказа устранены, в частности, имена всех князей и династий всех русских земель (а их более десяти!) как до Рюрика, так и в его время. Не названы и имена злополучных новгородцев, которые, к великим бедам всей Руси, пригласили Рюрика. Этим литературным (а на самом деле – династическим!) приемом «погружения в информационную тень» желанный эффект прекрасно достигается: никакой доваряжской государственности нет, история Руси начинается с Рюрика и Варяжского дома. (Кстати, династические мифы широко распространены в хрониках монархий всех времен и народов, начиная с Древнего Египта и Библии. И фабрика династических мифов находится обычно всегда на уровне трона.)

Легко понять, что самому Рюрику такая версия была бы не нужна. Где же здесь Слава, где Могущество? Он не стал бы замалчивать имен своих противников. Наоборот, он должен был хвастать победами над ними, даже преувеличивать их силу и число. Точно так же Рюрику вовсе не нужна была бы версия о приглашении. «Могучий Славой» должен был открыто хвастать тем, что добыл Новгород своим мечом, изображать свою победу как завоевание Новгорода.

Откуда же взялся мотив приглашения в князья? Видимо, он восходит к Ольге. Это ее теория – династия, княжащая в славянской земле, тем самым славянская, а не варяжская. Мы знаем, что на ней была построена вся ее политика. Узурпация как исходный пункт такой трактовки дома Рюрика плохо подходит. Приглашение – дело другое. Приглашение не в наемники, а в князья. Приглашение Рюрика в Новгород было фактом. Ольга велит своим летописцам перетолковать его.

Как Ольга умела составлять нужные ей версии, перетолковывая очевидные факты, мы помним по версии, выгораживавшей Мала, чтобы доказать, будто он непричастен к казни Игоря и потому сам не заслуживает казни. На сей раз перед Ольгой стояла иная задача – доказать, будто «Могучий Славой» был князем законным (к нему восходили права Святослава на трон, а Ольги на регентство), но вместе с тем князем недостойным. Династия-то восходила к Рюрику, но верная, славянская, политика начинается с нее, с Ольги!

Что еще остается сказать в данной связи о Рюрике? То, что есть летопись (так называемая Иоакимовская), где «сконструирована» его знатная варяжская родословная. Сведения Иоакимовской летописи иногда принимают за верные из-за самого имени Иоакима – первого епископа Новгородского (он был соратником Добрыни, а затем и его сына Константина Добрынича). Но если сведения эти правдивы, почему тогда знатной родословной Рюрика нет в главной летописи державы?

На самом деле Иоакимовская летопись (о времени составления которой идут среди ученых большие споры) только приписана Иоакиму ради его громкого имени. Она резко враждебна Добрыне и Владимиру, а заслугу намерения крестить Русь пытается передать Ярополку – их противнику. В основе ее версии может лежать только фальшивка сына Ярополка, Святополка I, «Окаянного», захватившего трон после смерти Владимира. Это его, Святополка, династический миф.

Гвардия рутсь. Последнее, что остается сказать о Рюрике, – то, что с ним в летописи странным образом связано имя Руси. Вообще говоря, в летописи содержатся одновременно два взаимоисключающих объяснения этого имени, С одной стороны, Русь выступает первоначально как синоним полян (то есть имя южное и славянское). С другой стороны, в той же летописи говорится, что новгородские послы, отправленные за князем, «пошли за море, к варягам, к руси», что эта таинственная русь – один из скандинавских народов, что Рюрик с братьями «взяли с собой всю русь». И летопись заключает: «И от тех варягов прозвалась Русская земля». Согласно этой версии, этнотопоним «Русь» – северный и варяжский.

Ясно, что оба объяснения этнотопонима Русь не могут быть одновременно верными. Более правдиво из них то, которое связывает имя Руси с Полянской землей – первой коронной землей державы. Имя, видимо, восходит к названию реки Рось, впадающей в Днепр южнее Киева. Первое надежное упоминание его как этнонима относится еще к IV веку (оно сохранилось в хронике Иордана VI века) в форме «росомоны». Термин этот нередко переводят как «народ Рос», но, на мой взгляд, более верен перевод «люди с реки Рось».

Кстати, древнейшая письменная форма слова «русский», как отмечает Рыбаков, была «росьский», так что, очевидно, народ и держава назывались сначала не Русью, а Росью. Легко заметить, что имя это славянское, а не норманское и что оно зафиксировано на Юге державы еще за полтысячелетия до Рюрика. Таким образом, ничего общего с Рюриком имя Руси не имеет.

Какую же «русь» мог привести с собой в Новгородскую землю Рюрик всю, то есть в полном составе? В книгах прошлого века нередко фигурируют «варягоруссы», то есть целый скандинавский народ, будто бы переселившийся в IX веке на Русь и давший ей имя. Но долгие поиски такого народа показали, что его никогда не было.

Да и мог ли пиратский атаман привести с собой целый народ?

«Вся русь», приведенная с собой Рюриком, – не народ, а воинский контингент, пиратская ватага с именем, несколько созвучным по случайности, что и породило потом путаницу. Рядовые скандинавские пираты назывались по-нормански рутскарлами или рутсменами (буквально «гребцами», по смыслу же «ушкуйниками»).

У их соседей, финнов, слово превратилось в этнотопоним «Руотси» со значением «Пиратская страна». Загляните в сегодняшний финско-русский словарь, и вы найдете в нем страну Руотси и сейчас. Но это отнюдь не Русь, а Швеция! В древнерусский язык слово «руотси» перешло в форме «рутсь» (как «Суоми» дало летописное «сумь») опять с новым значением – «варяжские пираты». Таким образом, «вся русь», приведенная Рюриком, это его «трувор» – «верная дружина». Новгородцы ехали действительно за море, к варягам, к рутси (или руотси) – норманским пиратам, хозяйничавшим тогда на Балтике. И наняли одну их ватагу, одну рутсь, на новгородскую службу, не предвидев горьких последствий этого для Новгорода (тогда еще Холмграда), а тем более для всей Руси. Мечами этой-то рутси Рюрик и произвел вероломно свой переворот.

В результате пиратская ватага Хрёрекра превратилась в его княжескую гвардию. А когда Варяжская династия после Рюрика переместилась из Новгорода в Киев, она стала великокняжеской гвардией. В этом значении термин «русь» несколько раз упоминается в летописи, в описании походов Олега и Игоря на Византию, вплоть до 944 года. Но норманская гвардия не только участвовала в заморских походах. Это ее мечами Варяжская династия добывала славянские земли, и на ее мечах фактически держался трон Варяжского дома.

Какова была судьба гвардии рутсь? Ведь в этом загадочном варяжском значении термин «русь» после 944 года не встречается больше ни разу. Когда же его носитель, гвардия рутсь, исчез?

Она была приведена Игорем в 945 году под Коростень. И уложена Малом Древлянским под Шатрищем! Вот почему с этого года термин «Русь» имеет в летописи только два славянских значения[49]. (Кстати, именно в этой связи я впервые обратил внимание на Древлянское восстание.)

Олег-узурпатор. Однако как же сын Рюрика мог привести свою норманскую гвардию под Коростень из Киева, если отец его, Рюрик, княжил далеко на Севере, в Новгороде! В летописи это связано с деятельностью Олега, родича Рюрика, ставшего его преемником и регентом при малолетнем (но потом и взрослом) Игоре.

В 882 году Олег пошел из Новгорода походом на Юг. Добравшись до Киева, он будто бы неожиданно обнаружил там городок, а в нем самозваных князей-варягов Аскольда и Дира (прежних бояр Рюрика). Он их убил, а сам вокняжился в Киеве и перенес туда свою столицу. Соседние земли поначалу не хотели признавать его власть, но Олег их покорил. Так была создана Олегом Русская держава, государем которой он провозгласил законного принца крови Игоря. И потому после смерти Олега сын Рюрика унаследовал трон не в отцовском Новгороде, а в Киеве.

Увы, и этот рассказ оказался ложью. Советская наука выяснила, что Аскольд и Дир вовсе не варяги, а славяне. И не бояре, а как раз прирожденные князья. И не узурпаторы, а последние Киевичи (то есть потомки князя Кия Полянского, чье имя носит Киев).

Академик Рыбаков пишет: «Кий… умер, оставив своих потомков княжить в Полянской земле до конца IX в.»[50]. А вот что пишет киевский археолог и историк П. П. Толочко: «Пользуясь какими-то древнерусскими, не дошедшими до нас летописями, средневековые авторы Длугош и Стрыйковский писали не только о славянском происхождении Кия, но и о том, что именно он был родоначальником Киевской княжеской династии, прекратившей свое существование после убийства Аскольда и Дира норманами. Прямыми потомками Кия считали Аскольда и Дира составители „Синопсиса“ и Никоновской летописи»[51].

Длугош и Стрыйковский – польские историки. А Никоновская летопись и «Синопсис» – русские летописные своды. Надо сказать, что сведения эти были давно известны науке. К тому же Дира как славянского царя знают и восточные авторы X века. Тем не менее до недавнего времени сведениям этим не придавалось особого значения, ибо они противоречили привычной летописной версии. Оценили их по достоинству лишь после того, как вообще обратили внимание на само наличие династии Киевичей (правившей в Киеве минимум с VII по конец IX века, а возможно и гораздо раньше). Между тем они-то и были верны!

Да, Древлянский дом – вовсе не единственная славянская династия, скрытая киевской летописью. Точно так же в ней скрыт и Полянский дом, династия Киевичей! (Имя Кия сохранилось, в сущности, из-за того, что его носил город Киев.)

Захват Киева Олегом Рыбаков именует «разбойническим», а Олега категорически отказывается признать основателем Русской державы. При этом он подчеркивает, что Олег захватил Киев вовсе не как столицу одного Полянского княжества, а уже как столицу Русской державы! Ее сложение он датирует рубежом VIII и IX веков (то есть задолго до Рюрика). Я склонен датировать его даже второй половиной VIII века. (Обстоятельства его неясны. Самый вероятный путь сложения державы – слияние двух федераций.)

И действительно, если бы Русская держава была создана Варяжским домом, то ее первая коронная земля находилась бы непременно на Севере, а вовсе не на Юге. Иными словами, Варяжский дом вовсе не первая общерусская династия, не создатель державы (за что он сам себя выдает в своей придворной летописи), а лишь вторая, узурпаторская.

Захватом Киева дело отнюдь не кончилось. По данным самой летописи, из семи русских земель Центра и Юга шесть оказали князю-варягу Олегу (его норманское имя – Хельги) сопротивление с оружием в руках. В конце концов Хельги удалось его частично сломить, заключив союз со степными кочевниками против русских патриотов. Но Хельги, а за ним и Ингвар Хрёрексон (таково подлинное норманское имя Игоря Рюриковича) был вынужден довольствоваться полупокорностью древлян.