Глава 3. Коростень

Коростеньский гранит. Он стоит на красном граните, древний Коростень (сегодня оживленный районный город). Я гляжу на него из Шатрища – оттуда же, откуда глядел на него некогда противник Мала, которого древляне называли князем-волком.

Два гигантских холма из красного гранита встают как неприступные бастионы по обе стороны реки Уж. Высотой они метров по шестьдесят. Тысячу лет назад вершины этих гранитных бастионов были увенчаны деревянными крепостями. Подступы к обоим берегам были на крепком замке.

Название села Шатрища, как говорят, идет от тех самых времен. По местным преданиям, здесь были разбиты шатры войска Игоря Рюриковича. В 945 году (еще до Древлянского восстания) Игорь, по летописным данным, пришел под самый Коростень, чтобы взять с древлян непомерную дань. Этими-то притязаниями он, по летописи, и спровоцировал древлян на восстание.

Когда смотришь из Шатрища на Коростень, то понимаешь, какой сильной крепостью он был и почему войска Игоря разбили лагерь не под самыми стенами Коростеня (который он пришел осаждать, чтобы принудить Мала к выплате вторичной дани), а на почтительном расстоянии от города. Подступить к стенам Коростеня поближе осаждавшие не осмелились – видно, боялись метких древлянских стрел.

О силе Коростеня как крепости свидетельствует и летопись. В статье 946 года говорится о том, как город осаждала вдова Игоря. Ее требование о сдаче жители отклонили. Более того, коростеньцы не отсиживались за городскими стенами, а частыми вылазками тревожили осаждавших. «И стояла Ольга все лето и не могла взять город», – констатирует летописец. (Между прочим, «все лето» может означать и «целый год», что более вероятно, ведь «летопись» – это «запись событий по годам».) Так или иначе, а армия державы и сама правительница оказались на долгий срок прикованными к стенам мятежного Коростеня… Когда глядишь из Шатрища, этому не удивляешься.

О силе крепости говорит и местное предание, согласно которому стены города в те времена были дубовые, длиной ни много ни мало в 10 верст… Разумеется, предание сильно преувеличивает. Но ведь речь идет о русском городе X века!

Вместе с тем местные предания – тоже ценнейший исторический источник, хотя и подлежит проверке и осмыслению, как и летопись, былина, мемуары. Так что, может быть, все-таки нет дыма без огня? Судить о длине и характере стен древнего Коростеня в конечном счете археологам. Но то, что стены Коростеня X века были крепкими и длинными (то есть город тогда был большим), само по себе достаточно правдоподобно. Иначе как бы мог он сковать на столь долгий срок войско Ольги? Пусть даже не на год, а на один летний сезон. Десятиверстовые стены для этого не обязательны, трехверстовые тоже. Но большая и сильная крепость – обязательна.

Судя по всему, в IX и середине X века Коростень был неприступным. Гранитные холмы дала ему природа, а деревянные стены и башни выстроили сами древляне. А что у крепости были отважные защитники, не скрывает и летопись. О силе ее говорят и косвенные данные: в летописях есть сведения о том, как варяги в IX веке брали Смоленск, Любеч, Киев, Пересечен (столицу Уличской земли), но о Коростене такие сведения отсутствуют. Взять его варягам тогда так и не удалось (потому-то у Коростеня в середине X века и оказался свой князь, да еще со славянским именем).

Местные краеведы производят название города от древнего слова «корста», среди значений которого были «камень», «гранит». В переводе на современный язык «Коростень» звучит примерно как «Гранитоград». Гордое имя! И дано оно не случайно – крепче и лучше гранита не было тогда во всей Русской державе. Коростеньцы гордятся своим гранитом и сегодня – ведь им облицован Мавзолей В. И. Ленина в Москве.

Можно видеть гранит и в самом центре Коростеня, где колоссальные гранитные глыбы, как застывший водопад, низвергаются в Уж. А напротив, за рекой, высится гранитная гора. На одной из таких гор Коростеня возвышался когда-то княжеский замок Мала. На какой именно? Точные сведения отсутствуют, а археологи работали в Коростене мало.

Но ясно, что княжеский замок высился на одной из высот Коростеня. Еще в языческие времена восточные славяне были людьми практичными и имели обыкновение ставить замки на командных высотах. Где-то здесь родился Добрыня…

Временщик ли Добрыня в Новгороде? Уже первое впечатление от Коростеня, родного города Добрыни, подтверждает летописные сведения о силе крепости. Подтверждает оно и аналогичные данные местных преданий. Но эти же первые впечатления о твердыне Мала служат новым подтверждением открытия Прозоровского, добавочным свидетельством того, что Добрыня родился княжичем, а вовсе не был безродным выскочкой.

Между тем летописная версия намекает именно на это (хотя скрытая информация той же летописи и опровергает такую версию). Кому-то из позднейших князей было, как видно, важно, пусть ценой самых несуразных натяжек, доказывать, будто ни Добрыня, ни Малуша не имели княжеских прав.

Допустим на мгновение вещи невероятные: Добрыня сделал карьеру именно тем способом, на который намекает летопись, и, пользуясь слабостью Святослава, стал временщиком в Новгороде безо всякого на то права. Что же должно было случиться с таким безродным временщиком после смерти государя, чьим покровительством он держался.

Будь Добрыня таким, его явно ждало бы немедленное и такое же головокружительное падение. Да еще вместе с сестрой, никому теперь не нужной, и с племянником, незаконно занявшим княжеский стол. Подобных карьеристов-фаворитов окружает обычно зависть соперников и ненависть народа. Стоит им остаться без защиты с высоты трона, как их падение неминуемо встречается всеобщим ликованием.

Положение же Добрыни и после 972 года (смерть Святослава) остается незыблемым. Он продолжает править княжеством, а Владимир княжить. Между тем двенадцатилетний мальчик не мог быть ни прочной опорой временщику, ни даже надежной оградой. А если этот мальчик еще и незаконный сын князя, то его собственное положение чрезвычайно шатко. Если Добрыня – брат наложницы, то назавтра после смерти Святослава он никто. Одного гонца из Киева от нового государя, Ярополка, достаточно, чтобы сместить его (да и Владимира заодно).

А если Добрыня брат жены Святослава? Разница огромная! (Как и в случае назначения его регентом княжества.) В этом случае права, которыми обладает Добрыня и после смерти Святослава, поддаются точному расчету. Добрыня тогда – шурин покойного государя. Брат великой княгини (безразлично, вдовствующей или покойной). Опекун малолетнего владетельного князя, законно занимающего новгородский стол по праву принца крови. И Добрыня – неоспоримый член коронного совета державы. Все его привилегии прочно узаконены. То, что Добрыня не был смещен Ярополком ни сразу после гибели Святослава, ни позже, показывает, что положение Добрыми было именно таково. И ему нельзя было отказать в голосе в решении дел всей державы, нельзя было даже сместить его из Новгорода – в частности, потому, что Добрыня был полным хозяином оружия Новгорода.

Можно ли поверить, что хозяином оружия целого княжества мог тогда стать человек, не знакомый совершенно с военным делом? (Что Добрыня стал дружинником, знают только былины, но не летопись). А вот для сына хозяина коростеньской твердыни такое положение естественно! Ведь Коростень, как в этом убеждаешься здесь воочию, был одной из самых могучих крепостей во всей Русской державе тех времен. Сын Мала Древлянского обладал необходимым престижем, чтобы новгородское боярство и горожане вверили ему свою судьбу.

Сын владельца Коростеня – это было само по себе (не считая прав, вытекавших из древлянского брака Святослава) достаточной рекомендацией и на государственный и на военный посты, связанные с огромной властью.

И стоя здесь, в Коростене, я размышляю о том, что победа 980 года была одержана Добрыней под Древлянским знаменем, но новгородским оружием. И хозяином этого оружия Добрыня стал потому, что родился в Коростене сыном Мала.

Это означает, что Прозоровский в 1864 году не просто предложил остроумное решение головоломной летописной загадки, но убедительно доказал его. Я уже приводил ряд дополнительных аргументов, подтверждающих открытие Прозоровского. В путешествии по следам Добрыни нам будут попадаться все новые и новые факты, подтверждающие верность этого замечательного открытия.

Древляне. Кто же населял Коростень и все княжество Древлянское? Кто они, собственно, такие – древляне? Кто они – народ, подаривший Руси Мала, Добрыню и Владимира Красно Солнышко?

В более ранней части летописи, в недатированной ее части, где нет еще счета по годам, есть крайне враждебные отзывы о древлянах – и в описании событий Древлянского восстания выпадов в их адрес также хватает.

Но, цитируя эти враждебные отзывы, писатель В. А. Чивилихин пишет: «Пресловутая летописная фраза, написанная подцензурным полянином, призвана была подчеркнуть политическое и нравственное превосходство великокняжеской метрополии».

А вот и сама эта пресловутая фраза: «А древляне живяху звериньским образом, живущие скотьски: убиваху друг друга, ядеху все нечисто, и брака у них не бываши, но умыкиваху у воды девиця»[26].

Фраза, несомненно, подцензурна и пристрастна – и, конечно, призвана создать у читателя определенное впечатление. О превосходстве Киева? Не совсем так: впечатление, будто державу создала одна Полянская земля, а древляне (и жители всех прочих княжеств, о которых также есть соответствующие фразы, с возмущением отметаемые Чивилихиным как поклеп) были будто бы полудикарями, если не просто дикарями.

Но как же тогда эти мнимые дикари или полудикари оказались способными построить свой Коростень, одну из самых могучих крепостей в Русской державе?! Как из их «звериньской» и «скотьской» среды могла выйти целая когорта богатырей, воспетых общерусским эпосом? Почему же былина славит княжеский дом не полян, а именно этих «скотоподобных» полудикарей?

В Коростене не верить своим глазам нельзя. Ведь такой природный бастион надо было уметь выбрать, отстоять, укрепить! Нет, конечно, никакими дикарями или полудикарями древляне не были. И клевета в их адрес вписана в летопись, разумеется, не по приказу Владимира Красно Солнышко.

Если у древлян были какие-то отличия в одежде, обуви, еде, так это на научном языке этнографии именуется не «скотьством», а местными обычаями. Что до умыкания невест на игрищах, то это не отсутствие брака, а другой брачный обычай (если не обряд). Словом, древляне не жили ни зверинским, ни скотским образом, и княжество их было не из отсталых, а, напротив, из передовых в Русской державе. Все же летописные ядовитые стрелы в их адрес – просто сознательная антидревлянская клевета. Которой, увы, кое-кто склонен верить и поныне.

Воробьи и басни. В летописи древляне изображены не только «скотско-зверинскими» лесовиками, но еще и полными дуралеями, которых мудрая Ольга всякий раз обводит вокруг пальца, как малых детей. Таков летописный рассказ о падении Коростеня.

Как же Ольге удалось в конце концов овладеть этой могучей крепостью? По летописи, хитростью. Она-де посулила ограничиться легкой данью – по три голубя да по три воробья с каждого коростеньского двора. А древляне и обрадовались, что так дешево отделались. Но Ольга приказала своим воинам привязать к каждой птице горящий трут и выпустить птиц под вечер. Воробьи и голуби полетели по домам, и скоро Коростень запылал. Пользуясь возникшей паникой, Ольга будто бы взяла город и сожгла его дотла…

Сценка, бесспорно, картинная. Но вот что говорил о ней еще Н. М. Карамзин: «Так рассказывает Летописец… Но вероятна ли оплошность Древлян? Вероятно ли, чтобы Ольга взяла Коростень посредством воробьев и голубей, хотя сия выдумка могла делать честь народному остроумию Русских в X веке? Истинное происшествие, отделенное от баснословных обстоятельств, состоит, кажется, единственно в том, что Ольга… оружием своим снова покорила сей народ»[27]. Одним словом, вся эта эффектная история всего лишь басня, верить которой Карамзин отказывался.

Действительно, крепости брать подобным способом нельзя было и в X веке. А такую крепость, как древний Коростень, и подавно. Еще Прозоровский подметил, что, по той же летописи, в «сожженном» Ольгой Коростене каким-то образом преспокойно остались жители. А былина упоминает «исчезнувший» (по летописи) Коростень среди городов, которыми владеет внук Ольги, Олег Древлянский. Как видно, Ольга и не думала жечь Коростень… А то, что при взятии города уцелела и была взята в плен и вся знать, и все княжеское семейство, и все городские старейшины, говорит, что не было и штурма Коростеня, не было случайностей боя и резни.

Итак, историки издавна отмечали в летописном рассказе о Древлянском восстании множество противоречий, а то и просто басен, верить которым нельзя. Например, в статье 945 года есть пространный рассказ о серии других хитростей Ольги. Древлянских послов, приехавших в Киев сватать ее за Мала, она истребляла будто бы пачками, а те даже не замечали, как их обманывают. Затем она будто бы истребила пять тысяч древлян (так и не заметивших убийства своих послов в Киеве) уже под Коростенем, споив их на тризне по Игорю. Замечания Карамзина о «баснословных обстоятельствах» и о том, вероятна ли оплошность древлян, относятся и к этим эпизодам. Карамзин отказывался верить им – и многие другие историки тоже. В этой связи любопытно и наблюдение Рыбакова: «В былинном эпосе нет… знаменитой серии мстительных действий Ольги»[28].

Видимо, в описание реальных событий летописец по княжескому приказу вставлял эпизоды заведомо ложные и неправдоподобные, изображающие древлян жалкими дуралеями. Это, безусловно, рука не Ольги, а кого-то из последующих князей. Целью таких вставок было просто максимальное очернение и посрамление древлян (и конечно, искажение характера событий). Кто из князей велел делать эти вставки, чернящие древлян, в данной связи несущественно. Ибо меня сейчас интересует вопрос:

Как же был взят Коростень? Да, как же он был взят на самом-то деле? Иными словами, при каких обстоятельствах попал в плен Добрыня? Ведь Коростень был практически неприступен, а Ольга его вообще не жгла!

Перед эпизодом с воробьями летопись упоминает о переговорах, которые велись между осажденным Коростенем и Ольгой. И притом о переговорах длительных. То есть стороны не только воевали, но и торговались об условиях прекращения войны. И о том, что Ольга при этом просила «мало». Каламбур прозрачен: Ольга требовала выдачи Мала! Как главного зачинщика и виновника всего. А древляне отказывались! И Ольга тогда, очевидно, стала что-то обещать Малу за его капитуляцию. Что это могло быть? Явно – относительно выгодные условия капитуляции.

Должно быть, обстановка сложилась трудная не только для Мала, но и для Ольги, что и побудило к компромиссу. Мало того что осада Коростеня и гражданская война в державе и без того затягивались. Следует учесть и то, что об обстановке в других землях в это время мы не знаем ничего, ибо летопись старательно фиксирует внимание на делах князей дома Рюрика, столь же старательно замалчивая дела и даже существование их противников.

А Ольге, вероятно, было отчего стремиться поскорее закончить войну. Замолчать восстание Мала в летописи оказалось невозможным из-за его размаха и гибели Игоря. Но замолчать брожение в других землях было вполне возможно. Ручаться, что в поддержку Мала не было менее крупных восстаний, допустим в Ростовской или Смоленской землях, нельзя.

Мы даже не знаем, в каких землях сидели в тот момент князья-варяги, в каких сохранились славянские княжеские династии, а в каких правили наместники-бояре. Во всяком случае, брожение и угроза новых восстаний в землях в 945—946 годах чрезвычайно вероятны. И это толкало Ольгу на компромисс.

Напрашивается вывод, что Коростень был сдан Малом на капитуляцию. Но не безоговорочную, а на заранее выговоренных условиях. И многие из этих условий поддаются расчету. Так, рабство, а не смерть – для Мала и его семьи, но также и для всей древлянской знати – явно входило в эти условия. И серьезные льготы для горожан Коростеня тоже. И для прочих древлян тоже.

Ход переговоров можно себе представить довольно живо. Ольге надо возвращаться в Киев, и притом с войском (а не продолжать править державой из-под стен Коростеня). А сделать это не удается. Коростень страдает от блокады, но сдаваться не спешит. Ольга поневоле предлагает переговоры. Вначале, видимо, на жестких условиях. Затем она вынуждена ставить условия более мягкие. Начинается торг, переговоры превращаются в систематические. Словом, сходятся на компромиссе.

Расчету поддается и еще ряд условий Коростеньского соглашения. Так, Мал добивается, чтобы Древлянская земля не была упразднена. Ольга согласна, но ставит ответное условие: Коростень за убийство Игоря должен быть развенчан, лишен ранга земельной столицы. Это в логике вещей. И это подтверждается тем, что столицей Олега Древлянского станет не Коростень, а другой древлянский город – Овруч.

Но я не стану рассчитывать всех условий капитуляции. Итог ясен: Мал пожертвовал свободой и короной (не только личной, но и детей) и таким способом добился наивозможно выгодных условий капитуляции для своих подданных. В общем, капитуляции почетной. Казней практически не было. Ольга проявила себя при этом правительницей редкостной умеренности, гуманности и государственной мудрости. Такую фигуру трудно сыскать во всем мировом средневековье. Мал, в свою очередь, проявил себя правителем высоко принципиальным, ставящим в беде интересы своих подданных выше самых кровных собственных интересов. Вот тебе и «темная» (ибо языческая) эпоха! Вот тебе и мнимо отсталая языческая Русь!

Как мы уже видели, Ольга считала данное ею под стенами Коростеня слово чести не хитрой уловкой, нужной лишь для того, чтобы потом убить обманутого Мала и его детей и растоптать мятежную землю. Напротив, она придавала серьезное значение соблюдению слова. По всей вероятности, именно Коростеньское соглашение она сделала исходной точкой поразительного поворота политики, приведшего в конце концов к древлянскому браку Святослава.

Штурма Коростеня так и не было. Пожара, даже случайного, в Коростене тоже не было. Но настал день, когда ворота древлянской твердыни открылись и Мал с семьей вышел из них сдаваться в плен. С ним шел и Добрыня. Ему с сестрой предстоял путь в Киев или Вышгород, отцу – в Любечский замок. Что его ждет для начала рабская служба конюха, Добрыня, очевидно, в этот момент уже знал. Он простился с отцом и матерью, с древлянами и отправился навстречу своей судьбе. С горечью в сердце, но и с надеждой, что когда-нибудь настанет и на его улице праздник.

Простился с отцом и матерью… А кто же была мать Добрыни?

Мать Добрыни. Летописи о ней, естественно, молчат. Былина знает эту фигуру (обычно «честной вдовы»), но с множеством разных имен и с различным социальным положением. Активной роли в былинах мать Добрыни не играет, нередко не узнает его, когда он является инкогнито. Словом, серьезной помощи в расшифровке исторического прообраза фигура эта, к огорчению, оказать не может. И тем не менее есть основания высказать серьезную гипотезу о том, кто же была мать Добрыни.

Начнем с ономастики. Мы знаем для середины X века три имени Древлянского дома с основами «Мал» и «Добр». Есть ли в это время где-нибудь еще имена с теми же основами? Да, есть – в Чешском королевском доме: знаменитая чешская принцесса. Добрава, жена Мешко I Польского (с ее браком связано крещение Польши), и Малфреда Чешская, вторая чешская жена Владимира I.

Следующий вопрос, естественно, гласит: заметны ли русско-чешские связи в княжение Владимира, то есть в правление Добрыни? Да, они есть, и притом самые тесные. И именно в это время. Малфреда – вторая «чехиня» из жен Владимира. Первая (имени ее мы не знаем) была первой из летописных жен Владимира по времени, женой еще Владимира Новгородского. Из далекого Новгорода Владимир послал за женой именно в Чехию, лежавшую близко от Древлянской земли. От этой «чехини» родился первенец Владимира – Вышеслав. Он умер в детстве, и историки не уделяют внимания его фигуре. Между тем Вышеслав был фигурой первостепенного значения в ходе борьбы Владимира за престол. В случае убийства или случайной смерти Владимира в это время Добрыня мог продолжить борьбу в качестве регента при младенце Вышеславе (вспомним регентство Ольги при Святославе).

Обратимся теперь к фигуре Малфреды. Многое указывает на то, что старшей по рангу из жен Владимира была именно она (хотя летопись и уверяет, будто главной его женой была Анна Византийская).

И ко всему этому Чехия была главной союзницей Владимира на Западе. Короче говоря, чешский союз и чешские браки играли при Владимире I и при Добрыне из ряда вон выходящую роль. И это означает, что перед нами яркая страница русско-чешских связей и дружбы. Они уходят, оказывается, корнями в тысячелетнюю даль.

Но начались ли эти связи, браки и союз только во время Владимира? Вряд ли, они должны были начаться еще раньше – на древлянско-чешском уровне, так как совпадение в Чешском и Древлянском домах основ имен наводит на мысль, что имена эти при династических чешско-древлянских браках были заимствованы (безразлично в какую сторону). Явление заимствования династических имен широко распространено при браках.

В свете всего этого есть серьезные основания полагать, что матерью Добрыни и Малуши была чешская принцесса и что Добрыня был, стало быть, прирожденным принцем крови Чешского королевского дома (и Владимир тоже), что и сказалось в их политике.

Таким образом, чешский брак Мала предшествовал двум чешским бракам Владимира и был их образцом, равно как и чешский союз Мала (очевидно, закрепленный этим династическим браком) был унаследован Владимиром, еще когда он был князем Новгородским, и затем в полной мере, когда стал государем державы. Добрыне же его права принца Чешского королевского дома должны были помогать в период его боярства (и гражданской войны, в которой он одержал победу). Благодаря этому он, будучи боярином, имел тем не менее во время регентства Новгородской земли право на титул типа «Его Королевское Высочество». В X веке (да и много позже) такие титулы имели политический вес и были серьезным оружием. Мы уже убедились, сколь серьезны были права Владимира по матери. Похоже, не менее серьезны были и права Добрыни по матери.

Как видим, при знании древлянского происхождения Добрыни поддается расчету и это.

Даждьбог. Эпопея Древлянского восстания, трагедия Мала, его детей и их последующего блистательного реванша разыгрывалась еще до крещения Руси. Поэтому вместе с людьми должны были, сообразно понятиям эпохи, сражаться и их боги (это правило известно с древнейших времен: вспомните «Илиаду», «Рамаяну» или восстания разных народов против Римской империи).

Был ли у древлян бог-покровитель? И если да, то кто именно? Еще до приезда я специально исследовал этот вопрос, но, честно говоря, не рассчитывал найти здесь подтверждение своим догадкам: слишком много времени прошло со дней крещения Руси, и живая память о языческом пантеоне стала достаточно смутной.

Однако против ожиданий в Коростене дело оборачивается иначе. Местный краевед Сергей Иванович Иванов собрал много здешних преданий. Среди прочих он рассказывал мне коростеньскую легенду о «Святище» (так именуется район гранитного водопада). Легенда такова.

Ольга (как известно, крестившаяся в Царьграде в 950-х годах) на старости лет решила кончить дни в Коростене, где на горе построила на месте языческого храма первую в здешних краях христианскую церковь. Это возмутило древлянских языческих богов. Перун, Даждьбог, другие боги начали швырять с противоположной стороны Ужа огромные камни, пока не свалили церковь в реку. С тех пор место Святищем и зовется. Людям богомольным иногда удавалось видеть на дне реки огни утопленной церкви и слышать ее тихий звон. А камни, которые швырял Даждьбог, так и остались лежать в русле, образовав знакомый нам гранитный водопад.

Уже название «Святище» заставило меня насторожиться, а упоминание имени Даждьбога вызвало еще больший интерес.

«Именно Даждьбог?» – переспросил я.

«Да, – последовал ответ, – а почему вас это удивляет? Ведь в здешних краях, по всему украинскому Полесью, вообще ходит полным-полно легенд о Даждьбоге. К сожалению, они еще не собраны толком и не изданы. Они рисуют Даждьбога хозяином нашего края и народным героем, карающим зло».

Нет, я совсем не удивлен тем, что встречаю здесь имя Даждьбога. Более того, я ожидал, что если встречу его, то именно в такой роли. Но я поражен самим фактом встречи с Даждьбогом Древлянским, ибо не смел надеяться, что память о нем сохранилась тут до наших дней. И я вдвойне рад неожиданности потому, что Сергей Иванович не знал, как выяснилось, забытой статьи Прозоровского: стало быть, это никак не могло повлиять на собранные им на месте сведения о Даждьбоге.

Полесские легенды о Даждьбоге практически не выходили за пределы поля зрения краеведов. Зато память о политической роли Даждьбога сохранилась в памятнике совсем иного рода – в знаменитом «Слове о полку Игореве», посвященном более поздним драматическим событиям 1185 года. И сохранилась в довольно загадочном контексте: в термине «Даждьбожий внук», на который наука давно обратила внимание. Его пытались толковать по-разному.

Академик Рыбаков пишет об этом вот что: «Под «Даждьбожим внуком» в «Слове о полку Игореве» мы должны понимать не русских людей вообще… а одного человека во всей Руси. Оба упоминания Даждьбожа внука ставят его в единственном числе; от усобиц распадается на части его владение («жизнь»), его домен. Обида – богиня смерти и несчастий – появилась среди его войск… «Даждьбожий внук» – очевидно, властитель Руси, князь»[29].